Сага о Темном Короле (№3) - Король-Воитель

– Вы намерены позволить женщине замерзнуть?

– Мне казалось, что мы намеревались вздремнуть.

Она пристально, изучающе посмотрела мне в лицо:

– Дамастес, вы знаете, сколько мне лет?

Я кивнул.

– А вам сколько? Лет тридцать?

– Почти тридцать восемь.

– Эта разница тревожит вас?

Я улыбнулся (улыбка вышла немного кривой):

– Не знаю, почему она должна меня тревожить. – Я говорил правду, потому что Маран, когда я встретил ее, была лишь немногим старше Симеи. Алегрия была старше всего на пару лет, а совсем недавно в деревне женщин я без малейшего колебания овладел Стеффи, которая, пожалуй, была даже младше.

– Или, может быть, я слишком тороплюсь? – Симея высунула руку из-под одеяла и теперь перебирала пальцами волосы на моей груди.

– Конечно нет.

– Возможно, вам никогда прежде не приходилось целовать волшебницу?

– А вот это чистая правда.

– Ну так?..

Ее приоткрытые губы прижались к моим, наши языки соприкоснулись. Я прижал ее к себе, почувствовав, как мгновенно отвердели прикоснувшиеся к моей груди соски, провел рукой вдоль тела, лаская ягодицы, быстро провел пальцем между ними. Симея вздохнула, закинула на меня левую ногу и придвинулась поближе. Я поцеловал ее в шею, легонько прикусил мочку уха, пробежал языком по его завиткам. Она задышала чаще.

Я перевернул ее на спину и лег сверху, опираясь на локоть. Симея открыла глаза.

– Я слышала, что тебя называли Дамастесом Прекрасным, – прошептала она. – И это верно.

– А ты знаешь, что изумительно красива?

Она улыбнулась в ответ:

– Никому не покажется, что ему слишком часто говорят такие слова, правда?

– Любой, кто не говорил их тебе, должен лечить глаза.

Она приоткрыла губы, и я поцеловал их – этот поцелуй длился очень долго, – а затем поцеловал взасос ее шею и спустился ниже, пока не нашел груди. Я целовал их, дразня, прикусывал зубами соски и гладил ладонью живот Симеи.

А ее рука скользнула вниз по моей груди и наткнулась на подштанники. Я распустил завязку, спустил их до щиколоток, стянул ногами и отшвырнул куда-то в сторону. Ее пальцы тут же нашли мой член, очень мягко, лаская, пробежались по нему снизу вверх и легонько обхватили головку.

– Дамастес, ты весь такой большой.

– Изнутри я покажусь тебе еще больше.

Я поцеловал ее живот, сильно прижал языком пупок. Ее ноги раздвинулись, а мои губы скользнули вниз по ее гладкому животу. На лобке у нее оказался лишь маленький кустик волос. Я поцеловал ее нижние губы, быстро двигая языком, а потом опустился еще немного дальше.

Она закинула одну ногу мне на спину, а я продолжал дразнить языком ее потайное место.

– Я уже мокрая?

– Да, – ответил я и засунул в нее палец.

Она громко охнула и подалась всем телом вперед. Я легонько гладил большим пальцем ее клитор, а указательным медленно поглаживал изнутри влагалище.

Симея тихонько ворковала без слов, ее руки гладили мой затылок, а я продолжал ласкать ее.

– Тебе нравится?

– О да… да…

– Я засуну в тебя еще один палец?

– Да…

Когда я это сделал, она громко простонала, а я облизал палец левой руки и засунул его ей в зад.

– О боги!

Я продолжал ласкать ее пальцами и языком.

– Так хорошо?

Она ответила невнятным захлебывающимся звуком.

– Хочешь, я засуну в тебя что-нибудь еще?

– Да, Дамастес. Да!

Я прикоснулся к ее половым губам кончиком члена, она дернулась всем телом, а тогда я немного вдвинул его между ними, Симея не то простонала, не то испустила сдавленный вопль. Я полностью вошел в нее, сразу же почти до конца вышел и почувствовал, как ее ноги обхватили мои бедра.

– Ложись на меня, ну, ложись же, пожалуйста!

Я двинулся в ней еще раз-другой, а потом вышел и начал дразнить ее кончиком моей игрушки снаружи.

– О, не делай этого, не надо, прошу тебя, ты мерзавец, ты ублюдок, засунь его обратно в меня…

– Что положить обратно в тебя?

– Засунь свою дубину, эту твою большую штуку, ну, это, ну, пожалуйста, скорее!..

Я сильным движением вошел в нее, пока не оказался внутри полностью, лег на нее сверху, опираясь на локти, и стал ритмично, медленно, сильно двигаться взад и вперед, а ее ноги все крепче оплетали мои бедра, ее руки, то замирая, то вновь оживая, гладили мою спину, ее голова перекатывалась из стороны в сторону, из приоткрытого рта стекала струйка слюны, она задыхалась, а потом ее тело сильно задергалось подо мною, она закричала, выгнулась дугой, приподняв меня, и тут же расслабилась, и в это же мгновение я выпустил в нее семя и навалился на нее всей своей тяжестью.

Некоторое время мы лежали неподвижно, но вскоре я опомнился и снова оперся на локти, сняв с ее тела большую часть своего веса.

Она раскрыла глаза и раздвинула губы в слабой улыбке.

– Ты первый за всю мою жизнь мужчина, которого я совратила. Ты так хорош!

– А ты еще лучше.

– О да. Я такая!

Я повернул ее на бок и, напрягшись, начал медленно двигаться в скользком лоне, а она счастливо вздохнула, обняла меня, прижала к себе, и снова в мире не осталось никого, кроме нас двоих.

– А что теперь? Ты хочешь кончить мне в рот?

– Нет, – ответил я. – Ложись на спину.

Она повиновалась. Я скользнул в нее, закинув ее левую ногу на мое правое плечо. Она раскинула руки, чуть ли не вцепляясь пальцами в простыни. Через некоторое время я повернул ее на бок и продолжал медленно двигаться в ней, а мои руки в это время гладили ее спину, груди, живот.

Я опять повернул ее на спину и засунул подушку ей под ягодицы.

– О боги… как же хорошо!.. Не останавливайся, Дамастес, делай со мной все, что захочешь!

Я дотянулся до растительного масла, которое нашел в кухне, смочил в нем палец и, не переставая двигаться, засунул палец ей в зад. Ее ягодицы напряглись, но после того, как я сделал пальцем несколько легких движений, совершенно обмякли.

– А теперь туда… – простонала она. – Прошу тебя, туда!

Мы занимались любовью весь этот день и почти всю ночь, и ни один из нас не пресытился. Наша любовь была то яростной, то нежной, а в это время речные волны качали нашу яхту, а буря отчаянно стучалась в дощатые стенки каюты.

Но мы ничего не замечали, укрывшиеся от всего мира, спрятавшиеся друг в друге.

Судя по всему, приближался рассвет. Мы лежали рядом, мокрые от пота и любви.

– Надеюсь, что мне не придется завтра… сегодня показывать, какая я искусная лодочница, – полушепотом сказала Симея. – У меня слегка побаливает… там.

– А мне кажется, что я какой-то неуклюжий, – ответил я.

– Перестань хвастаться и дай мне несколько минут отдыха, чтобы тебе можно было еще разочек взять меня. – Она поцеловала меня. – Тебе известно, что ты очень хороший любовник?

– Это с тобой я хороший, – сказал я, и это была почти правда, потому что ее желание и воображение были очень сильными, пожалуй даже сильнее, чем мои.

– А тебя это задело?

– Что – это? – изумленно спросил я.

– То, что ты не первый.

– Почему, во имя Джаен, это должно как-то задевать меня?

– Я слышала, что мужчины огорчаются или сердятся, если оказывается, что они не первые, особенно если женщина еще не очень старая.

– Это нисколько не задевает меня. А тебя разве беспокоит, что до встречи с тобой я оставался непорочным? – с невинным видом спросил я.

– Если бы у меня хватило на это сил, – сказала Симея, – я дала бы тебе по яйцам коленом. Лучше подними меня. Я хочу, чтобы ты взял меня стоя.

– Повинуюсь, о волшебница. Какое ужасное наказание.

Мы проспали почти весь следующий день, проснулись под вечер, искупались, поели, вернулись в кровать, снова любили друг друга, а потом опять уснули.

А когда мы проснулись на следующее утро, шторм утих, река текла, спокойная и холодная, берега были пусты, и лишь с севера, со стороны догоравшего города, все так же летели клубы дыма.

Зачалив веревки за деревья, мы вытащили яхту из нашей бухты, Симея пустила ее по течению, и мы доверили реке нести нас на север, в направлении Каллио.

По берегам тянулись опустошенные, изрытые колеями земли. Мы видели тут и там группы майсирских солдат, решивших, что выгоднее дезертировать, чем подвергаться превратностям долгого и опасного обратного пути через Сулемское ущелье и Кейт, который предстояло преодолеть армии.

Истребление этих бандитов должно было стать едва ли не первой заботой для того, кому предстояло одержать победу в этой войне – второй на памяти одного поколения, – которая теперь превратилась в гражданскую войну. Поскольку я твердо решил стать победителем, то не мог не задаться вопросом о том, кто будет властвовать после того, как я уничтожу Тенедоса. Я, конечно, не завидовал ему… или им, потому что к власти вполне мог прийти очередной Совет, хотя я решительно не мог представить, из кого бы он мог состоять.

День был тихим и безветренным, и Симея решила преподать мне урок управления судном. В то утро нам встретились две маленькие рыбацкие лодки, с которых нам помахали руками, – река уже не была совсем безлюдной. Мы значительно приблизились к краю разоренных земель и границам Каллио.

Мы рассуждали о том, сколько времени потребуется для того, чтобы известие о смерти Байрана и отступлении майсирцев достигло Никеи и Тенедоса, который, как мы рассчитывали, должен был все так же находиться в зимнем лагере неподалеку от дельты Латаны, и пришли к выводу, что это случится не так уж скоро, поскольку гелиографы, которыми так гордились нумантийцы, были почти полностью разрушены за годы смуты.

Я дурачился, заставляя яхту двигаться зигзагами; она оставляла на почти безмятежной серой речной воде, сливавшейся у горизонта с пасмурным небом, плавно изгибающийся след.

И вдруг над спокойной рекой поднялась волна чуть ли не в пятнадцать футов вышиной, обрушилась на корму яхты и смыла меня за борт, как деревянную чурку.

Я плашмя, тяжело рухнул в воду, сразу же погрузился в нее, а отхлынувший поток ухватил меня, закрутил и повлек ко дну. Но все же мне удалось вырваться из водоворота и пробиться обратно, к воздуху и жизни.

Я вынырнул на поверхность, увидел, что Симея пытается развернуть нашу яхту против течения, и поплыл к лодке, напрягая все силы. На мгновение мне показалось, что я погиб, потому что течение несло яхту быстрее, чем я способен был плыть, но все же мне удалось приблизиться к ней. Мне уже не хватало дыхания, руки стали слабеть, но Симея бросила мне канат, промахнулась, бросила снова, и на этот раз я поймал его и стал, перебирая руками, понемногу подтягиваться к борту.

Я уже совсем изнемог, и мне не хватало сил даже для того, чтобы выбраться из воды через высокий фальшборт. Симея схватила меня за штаны и потянула, напрягая все силы, и лишь с ее помощью мне удалось перевалиться через борт и рухнуть на палубу. Какое-то время я лежал, жадно хватая раскрытым ртом воздух, но в конце концов дыхание успокоилось и я поднялся на трясущиеся ноги.

– Ты, ублюдок, еще немного – и тебе это удалось бы! – прокричал я, глядя в небо.

Симея удивленно посмотрела на меня.

– Теперь мы знаем, что Тенедосу уже известно о том, что случилось, – сказал я.

– А ты уверен, что это его рук дело?

– Нет, не уверен. Но заинтересован в этой волне мог быть только он. – Я снял рубашку и принялся выжимать ее. – Случайность это или нет, но я все равно намерен записать ее в тот счет, который выставлю ему.

Снова начало штормить, и Симея придумала очередную блестящую военную хитрость. Нам попалось огромное – более двухсот футов длиной и шире нашей лодки – дерево, поваленное зимними бурями. Оно тихо плыло вниз по реке. Симея подвела суденышко к нему и велела мне покрепче привязать лодку к толстым ветвям.

Я сказал ей, что мне не слишком нравится ее затея: а что, если дерево перевернется?

– Тогда мы утонем во сне, и я снова встречусь с тобой на Колесе, – ответила она. – Но ничего подобного случиться не должно.

Я раскрыл было рот, чтобы возразить, но она добавила:

– К тому же я могу сотворить заклинание, и если тебя сбросил за борт действительно Тенедос, то он не сумеет разглядеть нас, а примет лодку за одну из деревяшек, зацепившихся за это бревно. И еще одна мелочь: вместе с деревом мы поплывем гораздо быстрее, чем сами по себе. По крайней мере, пока оно будет держаться на середине реки.

Из нас лишь она понимала нрав реки, и потому я оставил споры, спустился вниз и приготовил обед.

Когда мы закончили есть, Симея убрала со стола, помыла посуду, и мы легли в постель. Но сегодня, вместо того чтобы заниматься любовью, как мы делали каждую ночь, она захотела поговорить. О моей покойной жене, о моих прежних любовницах. Мне уже приходилось вести такие разговоры с женщинами, и я чувствовал себя немного неспокойно. Сам я никогда не проявлял особого интереса к их прошлому, но на это женщины, похоже, не обращали никакого внимания.

– А у меня был всего лишь один настоящий любовник, – сказала Симея через некоторое время. – Да и с ним отношения продолжались всего лишь месяц или два.

– Жаль. Выходит, мне не придется выслушать ни каких пикантных признаний, – пошутил я, подавляя зевоту.

Она издала какой-то невнятный, отрывистый и резкий горловой звук.

– Понимаю, – сказал я. – У тебя найдутся пикантные признания. Беру свои слова назад.

Она очень долго молчала, и мне хватило чутья для того, чтобы заранее испугаться того, что должно было последовать за этой паузой, поскольку если бы она начала о чем-то говорить, то ее рассказ оказался бы нисколько не забавным.

– Что ты знаешь о моей семье? О роде Амбойна?

В моей памяти тут же всплыло то, что Кутулу удалось узнать от давно уже умершего мудреца по имени Аримонди Хами. Это было в Каллио много лет назад.

– Очень немного, – осторожно сказал я.

– Ты знаешь, что мужчины нашего рода всегда становились волшебниками, если у них находили Талант? А иногда и женщины тоже.

– Да, мне это известно.

– И если у мужчин не оказывалось магических способностей, – продолжала Симея, – они становились придворными, но всегда все их действия были направлены только на благо рода. Нашей окончательной целью было захватить власть в Каллио, а потом и во всей Нумантии.

– Этому мешал Чардин Шер.

– Только пока он был жив. А когда его не стало, отец увидел возможность в течение двух, максимум трех поколений пробиться к трону. Вот почему он организовал заговор против императора.

– Ах вот в чем дело, – сказал я. – Такое мне никогда не приходило в голову. Я-то думал, что он устроил заговор только потому, что был высокопоставленным сановником Чардин Шера и ненавидел нас за то, что мы уничтожили его правителя.

Симея невесело засмеялась.

– Мои родственники не интересовались никем, кроме самих себя и других людей, носивших фамилию Амбойна. Впрочем, я слишком забегаю вперед. Ты знаешь, какая судьба была уготована женщинам из нашего рода?

Я тщательно подбирал слова:

– Мне говорил один человек, который, похоже, знал, что если у них не было таланта к волшебству, то они становились женами других волшебников.

– Женами… или любовницами, – уточнила Симея.

Об этом я тоже слышал и сразу вспомнил о двух дочерях Амбойны от первого брака. Они, скорее всего, погибли вместе с Чардин Шером, его колдуном Микаэлом Янтлусом и всей свитой, когда демон, которого я освободил своими руками, выполняя приказ Тенедоса, разрушил неприступный замок, стоявший на высокой горе.

– Да, – сказал я.

– Мой отец прочил нашему роду грандиозное будущее, особенно после смерти своей первой жены. Тогда он взял в жены деревенскую ведьму; это сочли прямо-таки скандалом, потому что у нее не было никакого приданого, даже клочка земли. А он женился на ней ради ее силы. Волшебник и ведьма… Двое детей. Мой брат Джалон и я. Насчет нас у отца тоже был план. Он рассказал нам о нем уже после того, как моя мать умерла. Мне тогда было десять лет, а Джалону восемнадцать. Я не знаю, как к этой идее относилась мать, даже не знаю, было ли ей об этом известно. Он намеревался нас… нет, конечно, не поженить, а просто заставить спать друг с другом. Он считал, что сначала мы обрели бы большое могущество, по крайней мере в области черной сексуальной магии, потому что она усиливается благодаря кровосмешению. А потом, по его планам, я должна была родить от брата детей. Наши дети превосходили бы могуществом любого из ныне живущих колдунов, а императору и думать было бы нечего о том, чтобы потягаться с нашим отродьем. Ну а что я или кто-нибудь другой мог думать на этот счет, не имело ни малейшего значения.

Я почувствовал, что меня мутит.

– Мой брат, – продолжала Симея, – находил идею превосходной. Он три раза пытался… привести план в исполнение. И однажды у него чуть не получилось. Я же чувствовала… чувствую омерзение от одной только такой мысли. Он любил говорить об этом, рассказывал мне на ухо, что мы с ним станем делать, какие черные радости нам предстоит испытать, когда он останется наедине со мной. Мой брат был очень черным колдуном, даже чернее, чем отец, и его мечты о том, как распорядиться могуществом и властью, чтобы играть людьми, как куклами, были столь же отвратительны, как те ужасные книги и старинные манускрипты, из которых он черпал свои фантазии.

Именно поэтому я не могла по-настоящему ненавидеть тебя, Дамастес, хотя именно ты был виновен в его смерти. Когда я пыталась быть честной сама с собою, то не могла не признать, что мы, Товиети, принесли тебе гораздо больше несчастий.

Я не знал, что сказать, да и вообще – стоило ли что-нибудь говорить?..

– Ну, – резко произнесла Симея, – разве это не омерзительно? Теперь ты, наверно, сожалеешь, что спал со мною? И считаешь, что я столь же порочна, как и все мое семейство? – Она села в постели. – А может быть, ты находишь все это интригующим и возбуждаешься от того, что слышишь? Единственный мужчина, которому я прежде все это рассказывала, мой первый любовник, завалил меня, как только я закрыла рот. Дамастес, не ужели так думают все мужчины?

– Нет, – медленно ответил я. – Это меня не возбуждает. И не знаю, должно ли, может ли это возбуждать других мужчин. Мне так не кажется. Я думал лишь о том, до какого зла могут дойти люди, если они могущественны, если они волшебники. Я счастлив, что во мне нет ни тени Таланта, если он несет с собой такое. – Я тоже сел и ласково обнял ее за плечи. – Но я знаю одно: то, что кто-то другой мог хотеть или выдумывать, не имеет никакого отношения к тебе, к тому, чем ты являешься. Разве не так?

Ее плечи под моей рукой задрожали.

– Нет, не име… не должно иметь.

– Из всего, что ты рассказала о своей семье, меня волнует только одно. Ты сказала, что Амбойна всегда тревожились только о себе, и ни о ком другом.

– А разве я теперь Амбойна? – задумчиво произнесла она. – Или всего лишь Симея-Товиети?

– С моей точки зрения, вряд ли это лучше.

– Должно быть лучше, – возразила она. – Товиети, по крайней мере, борются за свободу людей.

– Нельзя освободить человека, задушив его, – сказал я. А мысленно продолжил: или убивая беременную женщину.

Симея опять надолго умолкла.

– Да, – сказала она в конце концов. – Да, нельзя. Но я полагаю, когда человек служит тому, что он считает великой целью, то ему всегда приходится поступать примерно так же.

Внезапно я разозлился.

– Насрать на все великие цели! – рявкнул я. – Это означает, что ты можешь творить все, что заблагорассудится, до тех пор, пока тебе мерещится впереди этот выдуманный блеск. Пропади оно пропадом! Как раз сейчас мы находимся в самом сердце того, что получилось именно из-за таких вот мыслей, в пустыне, которая когда-то была самой прекрасной частью Нумантии!

Но Симея, конечно же, поняла, что я сердился не на нее.

– Я знаю, – печально ответила она. – Я знаю.

В каюте было абсолютно тихо, и я слышал, как ветерок стучался в иллюминаторы, как река журчала за дощатыми бортами.

– Но ведь может быть и по-другому, правда? – спросила она, заглянув мне в лицо.

– Хорошо бы, – ответил я и почувствовал, что ярость, только что владевшая мною, исчезла без остатка. – А если не может, то все, что я делаю… и ты делаешь… В общем, с таким же успехом можно было бы просто мочиться против ветра.

– Давай ляжем, – попросила она. – Можно, я положу голову тебе на плечо?

Я лег на спину, и она прижалась ко мне.

– Расскажи мне, каким Юрей был раньше, – прошептала она, – и каким он станет снова.

Я начал рассказ и понял, что у меня получается сказка.

– Это было волшебное место, – начал я свой рассказ. – Очень древнее. Когда-то короли Нумантии приезжали сюда на все лето. С гор дул приятный прохладный ветерок, игравший листьями деревьев в бесчисленных парках города. А деревья там были такие, каких я ни когда и нигде больше не видел: шестидесяти футов в обхвате, с многоцветными листьями, такими большими, что под каждым листом можно было, как под зонтиком, прятаться от тех теплых ласковых дождей, которые иногда случались там в жаркий сезон. А в центре города находился не дворец или мрачная крепость, а сад с множеством фонтанов. Их струи пели, омывая колонны из черного мрамора, инкрустированные золотом, а вода, смеясь, сбегала водопадами в маленькие бассейны. По всему городу протекали каналы, соединявшие…

Дыхание Симеи стало спокойным, потом она начала ровно посапывать, и я почувствовал, что ее тело, прижимавшееся ко мне, расслабилось.

Я лежал, глядя в потолок, и размышлял о том, что она рассказала мне и что я сказал ей, и спрашивал себя о том, что будет через шесть месяцев, через год, через два года.

Я уже как-то думал об этом и нашел очень маловероятным, что мне удастся остаться в живых до тех пор, пока не наступит время, хоть немного похожее на мир. Тогда я нашел в этой мысли странное успокоение.

Ну а если предположить, что я все-таки уцелею?

Что тогда?

Порой казалось, что время принадлежало нам одним, но это ощущение проходило, как только я вспоминал, что наше путешествие продолжалось всего несколько дней.

А потом у меня в голове сам собой возник вопрос, который я не торопился пока что задавать себе: что с армией?

Сотворив заклинание Чаши Ясновидения, Симея увидела на юге длинные мрачные колонны поредевшей армии Байрана, мрачно отступавшей в направлении Майсира.

Она попробовала посмотреть на север, где находился Тенедос, но ощутила нарастающее недоброе давление и прервала волшебство.

– Он все еще там, – сказала она. – Увы, нам не повезло: ни один из его демонов так и не сожрал его.

– Они знают, что от такой пищи у любого из них случится понос, – отозвался я. – А что делается в Никее?

Она попробовала посмотреть туда, но вскоре призналась, что не может сказать наверняка, но ей кажется, что она и там чувствует близкое присутствие Тенедоса.

Я предположил, что обе стороны сохраняли прежние позиции: Великий Совет – в столице, а Тенедос – где-то неподалеку. Хорошо бы в районе дельты Латаны.

Несомненно, Тенедос узнал о смерти Байрана и отступлении майсирцев. Но это всего лишь избавляло его от одной и, пожалуй, самой опасной для него угрозы и позволяло сосредоточиться сначала на моих мятежниках, которые были самыми серьезными из оставшихся у него противников, а затем разобраться и с Советом.

Симея была не в состоянии направить Чашу Ясновидения на мою армию, но она попыталась послать Синаит… не известие, нет; она назвала это ощущением… В общем, сообщить ей, что мы живы и движемся к своим со всей возможной скоростью.

Вернее, с той скоростью, с какой нас могла нести река.

– Посмотри, что я нашла, – сказала Симея. Она держала в руках коробку, в которой, судя по внешнему виду, должна была храниться мука или какая-нибудь крупа. – Я собиралась попробовать приготовить тесто для хлеба и чуть не уронила коробку – такая она оказалась тяжелая. А теперь взгляни, что оказалось внутри!

Она разжала кулак, и я увидел у нее на ладони три золотые имперские монеты.

– А там еще две дюжины точно таких же.

Я бросил одну из монет на стол – судя по звуку, она была не фальшивой, – а потом погладил рукой стенку каюты.

– Лодка, – искренне сказал я, – мне кажется, что ты слишком хороша для нас.

Подавшись бедрами вверх, я изверг семя в глубину ее лона, мои руки безостановочно тискали ее груди, а она, выгнувшись, громко вскрикнула и тут же расслабленно вытянулась поверх меня. Я гладил ее спину, волосы, и через некоторое время она пробормотала заплетающимся языком:

– Я хочу на спину.

– Вот и прекрасно.

– И еще у меня есть вопрос.

– М-м-м?

– А что будет, когда мы вернемся к армии?

– Нам придется заниматься этим делом не так открыто, а тебе еще надо будет научиться не кричать так громко.

– Я не об этом. Что скажут твои солдаты, когда узнают, что мы спим вместе?

– А ты не рассердишься?

– Нет, – пообещала она. – Что бы ты ни сказал.

– Скорее всего, они решат, что это просто прекрасно – то, что их генерал Дамастес трахает Товиети. Так сказать, подкапывается изнутри.

– Вот уж действительно никудышная шутка, – сказала она. – Но ты на самом деле считаешь, что они не станут возмущаться?

– Нет. Многие из них, вероятно, считают, что мы давно уже стали любовниками. Солдаты обычно думают, что два не слишком страшных на вид человека разных полов рано или поздно должны оказаться в одной кровати.

– Это не очень справедливо по отношению к женщинам, – заявила Симея. – Неужели мы всего лишь существа, предназначенные для утоления похоти?

– Солдаты мечтают именно об этом, особенно молодые, потому что они такие, какие они есть. Когда я был юнцом, то даже мысли о песке могли пробудить у меня похоть. Но, знаешь, мне в голову тоже пришел вопрос. Даже два. Как воспримут это твои люди… Товиети? И как они могут себя повести?

Она задумалась.

– Честно?

– Конечно.

– Я не думаю, что им это очень понравится. Вы – все вы, кто не является Товиети, – их враги, а они только заключили с вами временное перемирие.

– Странно, – заметил я. – Всего лишь сезон назад ты наверняка сказала бы «мы».

Симея снова надолго умолкла, а потом неуверенно произнесла:

– Я должна была так сказать, да?

– Но ты не ответила на второй вопрос: как они себя поведут?

– Я не знаю, – призналась она. – Вероятно, немного поворчат. Я – волшебница и потому могу позволить себе много вольностей, несмотря даже на то, что я Товиети. Полагаю, что, пока я не стану перебежчицей – а я ею не стану, – не должно произойти ничего серьезного. Кроме того, – вздохнула Симея, – когда мы жили в башне, я как-то раз услышала, как Свальбард сказал: «Иметь всех, кто шуток не понимает!» А у нас есть более серьезные поводы для волнений. Такие, как император и те дураки из Никеи.

– Совершенно верно, – согласился я. – Сначала надо поиметь одних и только потом думать о том, как справиться с остальными.

– Кстати, – отозвалась Симея, – раз уж мне совершенно не хочется спать, и раз уж я была сегодня такой хорошей девочкой и позволила тебе управлять кораблем, и я принесла масло, которое стоит с правой стороны от тебя, что ты скажешь о том, чтобы заняться этим так, как мы делали, когда занимались любовью в самый первый раз?

– Я думаю, что это можно устроить, – ответил я. Она скатилась с меня, полежала немного на боку и перевернулась на спину.

– Тогда иди поближе и дай мне попробовать тебя на вкус.

Я поднялся на колени, и тут в моей голове промелькнула мысль: похоже, что я очень недалек от того, чтобы полюбить эту женщину.

По обоим берегам Латаны тянулись не разоренные, не выжженные земли. Тут и там попадались дома храбрецов, решившихся поселиться так, что их дома можно было видеть с реки. По изгибам русла и по карте я приблизительно определил наше местонахождение, хотя великая река имела такое извилистое русло, что ориентироваться на ней мог только опытный шкипер, не раз плававший в этой части реки.

Мы причалили к берегу неподалеку от места, где виднелись поднимающиеся столбы дыма – этого было вполне достаточно для того, чтобы рассчитывать найти там деревню или по крайней мере процветающую ферму, – и выгрузили все свое небогатое имущество.

Но сначала мы долго решали, как поступить с нашей яхтой. Рассуждая логически, нам следовало привязать ее там, где мы высадились, и продать кому-нибудь из обитателей деревни.

Но что-то в этой логике нас не устраивало.

В результате, когда мы выгрузили на берег все, что сочли нужным, я оттолкнул лодку от берега и позволил течению вновь подхватить ее.

Она дважды повернулась кругом, а потом устремилась к середине реки, точно выдерживая направление, как будто ею управлял невидимый рулевой.

– Хорошо, чтобы где-нибудь в низовьях она нашла двух других любовников, попавших в беду, и помогла им так же, как и нам, – сказала Симея, прислонившись ко мне.

Я одной рукой обнял ее за талию.

– Такие слова не слишком подходят прагматичной и целеустремленной волшебнице.

– Сейчас я просто человек, чувствующий печаль, чувствующий, что у нас было что-то совершенно особое, а теперь… – Она умолкла, не договорив, и долго смотрела на удалявшуюся лодку.

– Может быть, тебе станет легче, если я скажу, что люблю тебя? – негромко проговорил я.

– Да, – ответила она. – Станет намного легче.

Добравшись до небольшой фермы, мы увидели там в крошечном загоне двух красивых лошадей, одну серую, а другую гнедую, напомнившую мне о моем давно утраченном любимце Лукане, который, как я надеялся, мирно доживал свои годы у какого-нибудь коневода неподалеку от Никеи. Эти лошади казались здесь совершенно неуместными, так как явно не годились ни для плуга, ни даже для телеги.