Автокатастрофа

На следующий день после первого соития со мной она приняла нового любовника, младшего патологоанатома Эшфордской больницы. От него она перешла еще к нескольким мужчинам: муж приятельницы-врача, радиолог-практикант, менеджер обслуживающего персонала гаража. И я заметил, что во вcex этих связях, которые она описывала без вся-кого смущения в голосе, неизменным атрибутом был автомобиль. Все это происходило в машине либо на многоэтажной автостоянке аэропорта, либо вечером в районном гараже, либо на автостоянке возле окружной дороги, словно присутствие машины резонировало с неким элементом, без которого половой акт терял всякий смысл. Машина, предположил я, каким-то образом вновь и вновь исполняет роль убийцы ее мужа, роль, необходимую для раскрытия новых возможностей ее тела. Она могла достичь оргазма только в машине. И все-таки однажды вечером, лежа рядом с ней в своей машине на крыше многоэтажной автостоянки в Нортхолте, я почувствовал, как враждебно и разочарованно напряглось ее тело. Я положил руку на темный треугольник ее лобка, серебрящийся в темноте от влаги.

Она убрала от меня руки и оглядела интерьер кабины, словно собираясь изорвать свои набухшие груди об этот капкан из стеклянных и металлических лезвий.

Вокруг нас в свете солнца лежали заброшенные резервуары – невидимый подводный мир. Елена подняла окно, отгораживаясь от шума взлетающих самолетов.

– Мы сюда больше не вернемся. Тебе придется подыскать другое место.

Я тоже чувствовал спад возбуждения. Когда за нами не наблюдал Воан, не записывал наши позы и части тела на фотопленку, мой оргазм казался пустым и стерильным, просто выбросом лишней органической ткани.

В своем воображении я видел, как машина Елены, с жестким хромом и пластиком, оживляется силой моего семени, превращаясь в будуар из экзотических цветов и вьющихся растений, едва пропускающих солнечный свет; сквозь пол и сиденья прорастает сочная влажная трава.

Глядя на Елену, набирающую скорость на прямом участке шоссе, я внезапно задумался о том, как я мог бы встряхнуть ее. А не провезти ли ее опять по маршруту смерти мужа? Возможно, это освежило бы ее сексуальную потребность во мне, вновь воспламенило бы эту эротическую враждебность, которую она испытывала ко мне и к умершему.

Когда нас пропускали через ворота лаборатории, Елена склонилась над рулем, странно ухватившись за него тонкими руками. Ее тело складывалось в неуклюжие геометрические сочетания со стойками лобового стекла и рулевой колонки, словно она сознательно повторяла позы покалеченной девушки Габриэль.

Мы шли с автостоянки к месту испытания. С поприветствовавшими нас учеными-исследователями Елена обсудила очередной проект норм министерства путей сообщения. На бетоне в два ряда были составлены поврежденные машины. В смятых корпусах сидели пластиковые манекены, их лица и грудные клетки расколоты в столкновениях, зоны повреждения отмечены разноцветным пятнами на черепах и животах. Елена разглядывала их через выбитые лобовые стекла, словно они были пациентами, за которыми она хотела бы ухаживать. Мы бродили среди прибывающих посетителей – почти все в опрятных костюмах и украшенных цветами шляпах, а Елена просовывала руку между осколков разбитых окон и ласкала пластиковые руки и головы.

Остаток дня прошел, подчиняясь логике сновидения. Освещенные ярким послеполуденным светом несколько сот зрителей были похожи на манекенов, выглядели не более реально, чем пластиковые фигуры, которые должны были играть роль водителя и пассажиров в лобовом столкновении седана с мотоциклом.

Чувство развоплощения, нереальности моих собственных мышц и костей усилилось, когда появился Воан. Механики закрепляли мотоцикл в механизме, который будет запущен по стальным рельсам в стоящий в семидесяти ярдах седан. Провода датчиков тянулись от обеих машин к фиксирующим приборам, закрепленным на длинных подмостках. Были подготовлены две кинокамеры – одна установлена возле дороги, с направленным на точку столкновения объективом, вторая смотрела вниз с подвесной рамы. Видеооборудование уже воспроизвело на небольшом экране кадры с механиками, устанавливающими датчики в двигателе машины, в которой сидели четыре манекена, представляющие семью: муж, жена и двое детей. К их головам, телам и ногам тянулись провода. На телах уже были отмечены предполагаемые травмы, на лицах и грудных клетках – сложные красные и фиолетовые геометрические формы. Механик в последний раз поправил водителя за рулем, располагая его руки в соответствующем положении. Руководитель научных исследований поприветствовал через систему громкоговорителей гостей этой экспериментальной катастрофы и шутливо представил тех, кто находился в машине:

– Чарли и Грета, представьте себе, что они решили проехаться с детьми, Шоном и Брид жит…

В дальнем конце площадки небольшая группа работников занималась подготовкой мотоцикла, защищая камеру, установленную в механизме катапульты, которая отправится в путешествие по рельсам. Посетители – работники министерства путей сообщения, инженер безопасности дорожного движения, специалисты-автодорожники и их жены – собрались у точки столкновения, словно болельщики на скачках.

Когда появился Воан, прошествовав со стороны автостоянки на своих длинных кривых ногах, все как-то с опаской оглянулись, чтобы посмотреть на эту фигуру в черной куртке, направляющуюся к мотоциклу. Мне самому показалось, что он готов оседлать эту машину и двинуть ее вниз по рельсам прямо на нас. Рубцы на его лбу и губах отблескивали, как лезвия сабель. Он постоял, глядя, как механики поднимают пластикового мотоциклиста – Элвиса – на сиденье, а затем направился к нам, поприветствовав жестом Елену Ремингтон и меня. Он оглядел посетителей несколько вызывающим взглядом. И снова меня удивило, как он сочетал в себе личную притягательность, полную замкнутость в своей панической вселенной и в то же время открытость для любого опыта во внешнем мире. Воан проталкивался через толпу посетителей. В правой руке он нес стопку рекламных проспектов и материалов лаборатории дорожных исследований. Он склонился над плечом. Я восстановил равновесие, непроизвольно схватив Воана за плечо, когда мотоцикл и его водитель пролетели над капотом машины и ударились в лобовое стекло, затем по крыше косо прогрохотала черная масса обломков, машину отнесло футов на десять назад, вдоль направляющих, где она и застыла, перевернувшись крышей на рельсы. Капот, лобовое стекло и крыша были смяты ударом. Члены семьи в кабине завалились друг на друга, обезглавленный торс женщины на переднем сиденье впечатался в растрескавшееся лобовое стекло.

Механики ободрительно помахали толпе и направились к мотоциклу, лежавшему на боку в пятидесяти ярдах от машины. Они поднимали части тела мотоциклиста, засовывая их себе под мышки. Осколки стекла, смешанные с обломками его лица и плеч, усыпали серебряным снегом траву вокруг испытательной машины – конфетти смерти.

К толпе снова обратился громкоговоритель. Я пытался следить за словами комментатора, но мой мозг отказывался расшифровывать звуки. Грубый, агрессивный импульс этой лабораторной катастрофы, крушение металла и стекла, продуманное разрушение дорогих и трудоемких артефактов совершенно опустошили мою голову.

Елена Ремингтон взяла меня за руку, поощрительно кивая, словно помогала ребенку преодолеть какую-то интеллектуальную трудность:

– Мы можем еще раз взглянуть на экране на все, что произошло. Они прокручивают пленку в замедленном темпе.

Толпа двигалась к столам на подмостках. Снова звучали голоса – гул облегчения. Я обернулся, ожидая, когда к нам присоединится Воан. Он стоял среди пустых сидений, его взгляд был все еще сосредоточен на разбитой машине. Под ремнем брюк темнело влажное пятно спермы. Игнорируя Елену Ремингтон, которая удалялась от нас со слабой улыбкой на губах, я глядел на Воана, не зная, что ему сказать. Столкнувшись с этим сочетанием расшибленных машин, расчлененных манекенов и неприкрытой сексуальности Воана, я неожиданно понял, что двигаюсь по дороге, которая проходит в моей черепной коробке и ведет в пределы весьма двусмысленного королевства. Воан отвернулся, и теперь я видел его мускулистую спину, сильные плечи, покачивающиеся под черной курткой.

Зрители смотрели, как мотоцикл еще раз разбивается о седан. Фрагменты столкновения воспроизводились в замедленном темпе. С сонным спокойствием переднее колесо мотоцикла ударилось в бампер машины. Когда сломался обод колеса, камера соскочила и свернулась восьмеркой. В воздух взлетел хвост машины. Манекен – Элвис – поднялся с сиденья, его неуклюжее тело было наконец благословлено изяществом замедленного движения. Подобно самому виртуозному кинодублеру, он встал на педали, полностью выпрямив руки и ноги, поднял голову и выставил вперед подбородок, всем свои видом выказывая почти аристократическую надменность. Заднее колесо мотоцикла поднялось в воздух у него за спиной и, казалось, вот-вот ударит его по пояснице, но мотоциклист очень изящно оторвал ноги от педалей и расположил свое летящее тело горизонтально. Прикрепленные к рулю руки сейчас покидали тело вместе с кувыркающимся мотоциклом. Провод датчика оторвал одну кисть, а мотоциклист продолжал горизонтальный полет – голова поднята, лицо с нарисованными на нем повреждениями неслось навстречу лобовому стеклу. Грудь ударилась о капот, проскользнув по его полированной поверхности подобно серфинговой доске.

Машина двигалась назад по инерции первого столкновения, а четыре пассажира уже приближались ко второму столкновению. Их гладкие лица прижались к стеклу, словно торопились разглядеть этого ездока, скользящего на груди по капоту их автомобиля. И водитель, и пассажирка приближались к лобовому стеклу в тот самый момент, когда в стекло ударился профиль мотоциклиста. Их окатил фонтан кристаллических брызг, и на фоне этих праздничных кристаллов фигуры стали принимать все более эксцентричные позы. Мотоциклист продолжал свой головокружительный путь, продираясь через живописное стекло, сдирая лицо о зеркало заднего вида. Левая рука, ударившись об оконную стойку, отделилась в локтевом суставе и унеслась сквозь стеклянные брызги, чтобы присоединиться к обломкам тела водителя. Его правая рука прошла сквозь потрескавшееся стекло, сначала потеряв на гильотине оконного дворника кисть, а потом предплечье, ударившись о лицо пассажирки, захватило с собой ее правую щеку. Тело мотоциклиста в элегантном скольжении изящно повернулось на бок, задев бедрами правую стойку окна, ноги пошли по наружной дуге, ударившись большими берцовыми костями о центральную дверную стойку.

Перевернутый мотоцикл взлетел и упал на крышу машины. Его руль прошел сквозь отсутствующее ветровое стекло, обезглавив пассажирку. Переднее колесо и вилка вонзились в крышу – хлестнула тяжелая цепь, отделяя голову мотоциклиста. Части его распадающегося тела отскакивали от заднего крыла машины и опускались на землю в дымке осколков защитного стекла мотоцикла, которые льдинками спадали с крыши машины, словно она была морозильным агрегатом, который решили разморозить после долгого перерыва. Водитель автомобиля, получив удар рулем, соскальзывал вдоль рулевой колонки на пол автомобиля. Его обезглавленная жена, жалобно подняв руки к горлу, сползала по приборному щитку. Бриджит, младшая из детей, обратила лицо к крыше машины и подняла руки, как бы желая защитить голову мамы, ударившуюся о заднее стекло и пару раз отскочившую от стен салона машины, прежде чем вылететь в окно левой двери.

Машина, медленно успокаиваясь, тяжело покачивалась до полной остановки. Четыре пассажира утихли в расцвеченном осколками салоне. Их конечности, словно никем не прочитанная энциклопедия тайных жестов, застыли в грубом подобии человеческих поз. Вокруг раздавались последние всплески стеклянных брызг.

Аудитория примерно из тридцати зрителей не расходилась, ожидая чего-то еще. А на заднем фоне экрана застыли наши призрачные образы, их лица оставались неподвижными во время этого замедленного столкновения. В результате какой-то бредовой перестановки ролей мы казались менее реальными, чем манекены в машине. Я обратил внимание на одетую в шелковый костюм жену работника министерства, стоявшую возле меня. Она смотрела фильм зачарованным взглядом, словно видела, как автокатастрофа расчленяет ее и ее детей.

Посетители побрели под навес пить чай, я последовал за Воаном к разбитой машине. Он сплюнул жвачку на траву и пошел между стульев. Я знал, что испытательное столкновение и его замедленный прокат впечатляли его даже больше, чем меня. Сидя в одиночестве на стуле, на нас смотрела Елена Ремингтон. Воан уставился на развороченную машину, словно собирался ее обнять. Его руки блуждали по изорванному капоту и крыше, на лице играли мышцы. Он наклонился и заглянул в кабину, чтобы внимательно рассмотреть каждый манекен. Я ждал, что он что-нибудь скажет им. Мой взгляд перемещался от помятых изгибов капота и бампера к стыку ягодиц Воана. Разрушение этого автомобиля и его пассажиров как будто являлось санкцией на сексуальное вторжение в тело Воана; и то, и другое было просто концептуальным актом, абстрагированным от любых чувств, не содержащим никаких идей или эмоций, которыми мы могли его наделить.

Воан соскреб с водительского лица стекло-волокно. Он открыл дверь и сел одним бедром на краешек сиденья, взявшись рукой за искореженный руль.

– Всегда хотел проехаться на разбитой машине.

Я воспринял эту реплику как шутку, но тут же понял, что Воан говорит всерьез. Он уже был спокоен, словно этот акт насилия частично оттянул из его тела какую-то долю напряжения или реализовал за него некую часть неистовых действий, к которым его так давно что-то побуждало.

– Ну ладно, – провозгласил Воан, стряхивал с ладоней стекловолокно. – Мы уже уезжаем. Я вас подброшу. – Заметив мои колебания, он сказал: – Поверь мне, Баллард, все катастрофы одинаковы.

Осознавал ли он, что я прокручивал в голове ряд сексуальных картинок, в которых роли исполняли я, Воан, Елена Ремингтон и Габриэль. Все мы воспроизводили предсмертные муки манекенов – водителя и пассажиров автомобиля и мотоциклиста? В уборной возле автостоянки Воан неторопливо извлек свой полу возбужденный член. Стоя довольно далеко от писсуара, он стряхивал последние капли мочи на плитки пола.

Выйдя за дверь лаборатории, он вновь обрел агрессивность, словно проносящиеся машины освежили его аппетит. Он катил свою тяжелую машину по улочке, ведущей на автостраду, нависая помятым бампером на любое ехавшее впереди транспортное средство, пока оно не освобождало ему путь.

Я похлопал ладонью по приборной панели:

– Этот «континенталь», ему лет десять. Насколько я понимаю, ты считаешь убийство Кеннеди не совсем обычной автокатастрофой.

– Это обоснованное мнение.

– А Элизабет Тейлор? Разъезжая на этой машине, не подвергаешь ли ты ее какой-нибудь опасности?

– Каким образом?

– Сигрейв… этот человек полубезумен.

Я наблюдал, как он приближался к концу скоростной автострады, не пытаясь, несмотря на дорожные знаки, снизить скорость.

– Воан, а она уже когда-нибудь попадала в автокатастрофу?

– В большую не попадала. Значит, у нее еще все впереди. Можно даже предположить, что она погибнет в уникальном столкновении. Оно просто перевернет все наши сны и фантазии. Человек, который умрет в автокатастрофе с ней…

– Сигрейв сумел оценить эту идею?

– По-своему. Мы приблизились к клумбе разворота. Впервые после того, как мы отъехали от лаборатории дорожных исследований, Воан воспользовался тормозами. Качнувшись, тяжелая машина пошла по длинной дуге, несущей ее наперерез такси, уже начавшему свой путь вокруг клумбы. Вжимая в пол педаль газа, Воан вырулил перед носом машины под скрип ее шин, более громкий, чем сигнал ее же клаксона. Он закричал через открытое окно на водителя и помчался вперед, к узкому каньону ведущей на север дороги.

На ровном участке пути Воан протянул руку и взял с заднего сиденья портфель.

– Я опрашиваю людей, желающих участвовать в моей программе, с помощью этой анкеты. Если я упустил какие-то вопросы, допиши их. Тяжелый автомобиль двигался в направляющемся в сторону Лондона потоке машин. Я просмотрел несколько анкет. Люди, заполнившие их, достаточно хорошо представляли мир Воана: два программиста из его бывшей лаборатории, молодой диетолог, несколько стюардесс из аэропорта, специалист по мед-оборудованию из клиники Елены Ремингтон, а также Сигрейв и его жена Вера, телережиссер и Габриэль. Автобиографические данные свидетельствовали, как я и ожидал, о том, что они все когда-то попадали в маленькую или большую автокатастрофу.

В каждой анкете опрашиваемому был предложен список знаменитостей из мира политики, шоу-бизнеса, науки, искусства и преступного мира и надо было создать для одного из них воображаемую автокатастрофу со смертельным исходом. Просматривая предлагаемый список, я увидел, что большинство из них были еще живы, немногие уже умерли, некоторые погибли в автокатастрофах. Складывалось впечатление, что имена наскоро выбраны из газетных и журнальных заголовков, телерепортажей и документальных киножурналов.

С другой стороны, список предлагаемых ран и причин смерти красноречиво свидетельствовал о напряженном и обстоятельном исследовании. Была перечислена почти каждая из возможных яростных конфронтации между автомобилем и тем, кто в нем сидит: пристяжные приспособления, геометрия травм коленных чашечек и тазобедренных суставов, деформация салона при лобовых и боковых столкновениях, травмы, полученные на разворотах, на перекрестках автострад, на перекрестках автострад с маленькими дорогами, детали, выбрасываемые из автомобиля при ударе сзади, ссадины при переворачивании машины, ампутация членов дверными стойками, повреждения лица о приборный щиток и отделку окна, черепные травмы, нанесенные зеркалами заднего вида и солнцезащитными щитками, повреждения при цепных столкновениях, ожоги первой и второй степени при авариях, сопровождаемых повреждением и взрывом топливных баков, травмы груди, пробитой механизмом руля, травмы живота, причиненные неисправным пристяжным оборудованием, вторичные столкновения между пассажирами передних и задних сидений, травмы черепа и позвоночника при полете сквозь лобовое стекло, разнообразные травмы головы, полученные при ударе о лобовое стекло, травмы у самых маленьких детей, включая младенцев, травмы, причиненные протезами, травмы в машинах, оборудованных системой управления для инвалидов, сложные дополнительные травмы у людей с одной или двумя ампутированными конечностями, травмы, причиненные дополнительным автомобильным оборудованием, таким как магнитофоны, бары для напитков и радиотелефоны, травмы от фирменных медальонов, крепежа ремней безопасности и защелок форточек.

Наконец, была перечислена группа травм, которая больше всего занимала Воана, – повреждения половых органов, вызванные автокатастрофами. Фотографии, иллюстрирующие предлагаемые для выбора варианты, были, очевидно, подобраны с колоссальной тщательностью: вырваны из журналов по судебной медицине и учебников по пластической хирургии, скопированы с научных монографий, изъяты из отчетов, украденных во время его визитов в Эшфордскую больницу.

Когда Воан свернул на площадку заправочной станции, алый неровный свет ее неоновой вывески упал на зернистые фотографии отвратительных ран: груди девочек-подростков, деформированные циферблатами; силиконовая грудь пожилой домохозяйки, снесенная хромированной стойкой окна; соски, рассеченные фирменным знаком; травмы мужских и женских половых органов, причиненные корпусами рулевых колонок, осколками лобового стекла при полете сквозь него, смятые дверными стойками, пружинами сидений и деталями ручных тормозов, рукоятками кассетников. Ряд снимков изуродованных членов, рассеченных промежностей, смятых яичек вырвал из темноты мигающий свет, пока Воан стоял у багажника своей машины, отпуская работнице заправки двусмысленные комплименты. На некоторых снимках ранения были проиллюстрированы еще и теми частями автомобиля, которые их причинили: возле фотографии рассеченного члена был изображен фрагмент тормозного механизма; над снимком сильно ушибленной промежности крупным планом был представлен автомобильный клаксон с фирменным знаком. Это соединение изорванных половых органов с частями автомобиля создавало ряд волнующих сочетаний, вызывающих новый поток; боли и страсти. И те же сочетания – еще более ужасающие, когда казалось, что они вскрывают подспудные черты характера, – я видел на снимках травм лица. Эти раны сопровождались, как средневековые манускрипты, вставками, изображающими фрагменты отделки рукояток и клаксонов, зеркал заднего вида и циферблатов. Лицо мужчины с расшибленным носом располагалось рядом с хромированной эмблемой производителя. На больничной тележке лежала темнокожая девушка с невидящими глазами, рядом – зеркало заднего вида. Его стеклянный взгляд заменял ее зрение.

Сравнивая заполненные анкеты, я отмечал различия в вариантах катастроф, выбранных людьми, которых опросил Воан. Вера Сигрейв выбрала наугад, словно она едва различала в сознании полет сквозь лобовое стекло, перевертывание и лобовое столкновение. Габриэль сделала ударение на травмах лица. Больше всего волновали ответы Сигрейва – во всех катастрофах, разработанных им, единственными травмами его гипотетических жертв были жестокие повреждения половых органов. Из опрошенных только Сигрейв выбрал небольшую галерею мишеней из пяти киноактрис, игнорируя политиков, спортсменов и теледеятелей, перечисленных Воаном. Для этих пяти женщин – Гарбо, Джени Мэнсфилд, Элизабет Тейлор, Бордо и Рашель Уэлш – Сигрейв создал настоящую сексуальную мясорубку.

Впереди нас зазвучали клаксоны. Мы слились с первым интенсивным потоком машин на подъезде к западным окраинам Лондона. Воан нетерпеливо постукивал по рулю. Шрамы на его губах и лбу выделялись в вечернем свете четким рисунком – образец для грядущего поколения ран.

Я листал анкеты. Фотографии Джени Мэнсфилд и Джона Кеннеди, Камю и Джеймса Дина были размечены цветными карандашами, линии окружали их шеи и промежно сти, груди и щеки, пересекая губы и животы. Джейн Мэнсфилд выходила из машины в студийном павильоне, левая нога на полу, правое бедро поднято, открывая максимум своей внутренней поверхности. Чарующе улыбаясь, она выставила вперед грудь, почти касаясь вычурной стойки выпуклого лобового стекла. Одна из опрошенных – Габриэль – отметила зоны воображаемых ран на ее левой груди и обнаженном бедре, еще одна зона – на горле; тем же ярким карандашом были выделены части машины, которые должны были бракосочетаться с ее телом. Свободные места на анкетных листах были исписаны небрежным почерком – аннотации Воана. Многие заканчивались вопросительным знаком, словно Boан размышлял над альтернативными обстоятельствами смерти, принимая некоторые как приемлемые и отвергая другие как слишком надуманные. Бледная репортерская фотография машины, в которой погиб Альбер Камю, была тщательно обработана, приборная панель и ветровое стекло отмечены словами «переносица», «мягкое небо», «левая скула». Целая область в нижней части приборной панели была отведена половым органам Камю, циферблаты покрыты штриховкой, на левом поле даны пояснения: «головка члена», «мошонка», «мочеиспускательный канал», «правое яичко». Из разбитого лобового стекла открывался вид на смятый капот автомобиля – арка из покореженного металла, обнажающая мотор и радиатор, покрытые длинной V-образной лентой белого цвета: «сперма».

В конце подборки появилась последняя из жертв Воана. Элизабет Тейлор улыбается из-за плеча мужа, сидя рядом с ним на заднем сиденье в лимузине возле отеля «Лондон».

Рассуждая об этой новой алгебре постановки ног и зон повреждений, которую использовал в своих расчетах Воан, я разглядывал ее бедра и коленные чашечки, дверные рамы и крышки бара в машине. Я подумал, что либо Воан, либо кто-то из его добровольных интервьюируемых еще впишет ее тело во множество причудливых поз вслед за безумным каскадером и что машины, в которых она ездит, превратятся в приспособления для реализации порнографической и эротической возможностей, мыслимой половой смерти.

Рука Воана забрала у меня папку и вернула ее в портфель.

Поток машин застыл: дороги к Западному проспекту были перекрыты первым потоком, движущимся в час пик из города. Воан облокотился о подоконник, подняв пальцы к ноздрям, словно вынюхивая последний аромат семени на кончиках пальцев. Тревожные фары встречных машин, фонари на столбах автострады, дорожные знаки и указатели освещали замкнутое лицо этого загнанного человека за рулем пыльной машины. Я смотрел на лица водителей в кабинах вокруг нас, представляя себе их жизни в терминах, определенных для них Воаном. Для Воана они были уже мертвы.

В шесть рядов ползли к развязке Западного проспекта машины, участвуя в этой колоссальной вечерней репетиции собственной смерти. Вокруг нас светлячками вспыхивали красные задние огни. Воан пассивно держался за кольцо своего руля, подавленно глядя на выгоревшую паспортную фотографию анонимной женщины средних лет, прикрепленную к вентиляционной решетке приборной панели. Когда вдоль кромки дороги прошли две женщины – билетерши из кинотеатра – идущие на службу в зеленых униформах, Воан выпрямился и ощупал их лица напряженными, как у настороженного преступника, глазами.

Когда Воан смотрел на них, я опустил взгляд на его запятнанные спермой брюки. Меня взволновал этот автомобиль, отмеченный слизью из отверстий человеческого тела. Вспоминая фотографии из тестов, я понимал, что они определяли логику полового акта между Воаном и мной. Его длинные бедра, твердые бока и ягодицы, изрубцованные мышцы живота и груди, его тяжелые соски – все было создано для бесчисленных ран, притаившихся среди выступающих переключателей и рукояток салона машины. Каждая из этих ран была образцом для сексуального союза моей кожи с кожей Воана. Неестественная технология автокатастрофы давала санкцию на любое извращенческое действие. Впервые мы уловили обращенные к нам сигналы благодатной психопатологии, взлелеянной в десятках тысяч машин, движущихся по автострадам, в гигантских реактивных лайнерах, взлетающих над нашими головами, в простейших механических структурах и жестяных конструкциях.

Пользуясь клаксоном, Воан принудил водителей, находившихся на полосах для медленного движения, сдать назад и пропустить его к обочине. Пробив себе путь, он подъехал к автостоянке супермаркета, построенного на платформе над автострадой. Вперив в меня заботливый взгляд, он произнес:

– У тебя был тяжелый день, Баллард. Купи себе выпивки в баре. Я тебя покатаю. Иногда мне казалось, что ирония Воана неисчерпаема. Когда я вернулся из бара, он сидел, облокотившись на подоконник «линкольна», сворачивая последнюю из четырех сигарет со смесью гашиша и табака, которую он хранил в пачке из-под табака в «бардачке». Две остроликие аэропортовские шлюхи, едва ли старше школьного возраста, спорили с ним через окно.

– Черт побери, а куда вы собирались идти?

Воан взял у меня две купленные мною бутылки вина. Он бросил сигареты на приборную панель и возобновил дискуссию с девушками. Они рассеянно спорили о времени и цене. Пытаясь не слушать их голосов и шума машин, движущихся под супермаркетом, я смотрел на самолеты, взлетающие из Лондонского аэропорта над западной оградой, на созвездия зеленых и красных огоньков, которые, казалось, смещали вслед за собой большие куски неба.

Две женщины посматривали в кабину, оценивая меня мимолетными взглядами. Более высокая, которую Воан уже предназначил для меня, была инертной блондинкой с бездумными глазами, сфокусированными в трех дюймах над моей головой. Она указала на меня своей пластиковой сумочкой:

– Он может сесть за руль?

– Конечно, но чтобы автомобиль лучше ехал, необходимо выпить немного вина.

Подгоняя девушек в машину, Воан, как гантелями, вертел бутылками с вином. Когда девушка с короткими черными волосами и мальчишески узкобедрым телом открыла пассажирскую дверь, Воан вручил ей бутылку. Подняв ее подбородок, он запустил ей в рот пальцы, извлек оттуда комок жвачки и выбросил его в темноту.

– Давай-ка уберем это, я не хочу, чтобы ты засорила мне мочеиспускательный канал.

Приспосабливаясь к незнакомым приборам, я включил мотор, пересек двор и поехал к трассе. Над нами, на Западном проспекте потоки машин толчками продвигались к Лондонскому аэропорту. Воан открыл бутылку вина и передал ее сидящей возле меня на переднем сиденье блондинке. Он прикурил одну из сигарет, которые перед этим свернул. Его рука уже оказалась между бедрами темноволосой девушки, он поднял ее юбку, обнажая черную промежность. Воан вытащил пробку из второй бутылки и прижал влажное горлышко к ее белым зубам. В зеркало заднего вида я наблюдал, как она избегает губ Воана. Она затягивалась дымом косяка, ее рука поглаживала его бедра. Воан откинулся на спинку сиденья, отстраненно разглядывая ее мелкие черты, проводя по ней взглядом сверху донизу, словно он был акробатом, рассчитывающим захваты гимнастического шедевра с использованием массы сложного оборудования. Правой рукой он расстегнул молнию на брюках, потом выгнулся вперед, освобождая член. Девушка взяла его в руку, придерживая второй рукой бутылку, а я свернул и покатил прочь от светофоров. Воан расстегнул ее рубашку покрытыми шрамами пальцами и достал ее маленькую грудь. Ощупывая ее, Воан зажал сосок между большим и указательным пальцами и оттянул его вперед специфическим жестом, словно он монтировал необыч-ное лабораторное оборудование.

В двадцати ярдах передо мной вспыхнули тормозные огни. Ряд машин позади загудел клаксонами. Под пульсацию их фар я пере-ключил передачу, нажал на газ и поехал быстрее. Воан и девушка откинулись на заднем сиденье. Кабина была освещена только циферблатами, фарами и габаритными огнями окружавшей нас шумной автострады. Воан уже обнажил обе груди девушки и ласкал их ладонью. Его иссеченные губы затягивали мятый окурок.