Модель изготовил лет двадцать назад ученый из Исследовательской лаборатории военно-морского флота, который пытался выяснить, почему дельфины могут плавать так быстро. По его расчетам, мускулатура дельфинов обеспечивала скорость не свыше десяти миль в час – они же без всякого труда крейсировали со скоростью по крайней мере в два раза большей.
Для этого он построил свою модель и с помощью приборов принялся изучать ее движение в воде. Из всей этой затеи ничего не вышло, но модель была так великолепна и действовала так безотказно, что ни у кого не поднялась рука отправить ее на слом, даже когда сам конструктор с отвращением отвернулся от своего детища. Время от времени ее демонстрировали публике, и лаборанты бережно стирали с нее пыль. После одной такой демонстрации профессор и услышал о ней. Слава ее была ограниченной, но громкой.
Модель могла бы обмануть кого угодно. Разумеется, если речь шла о человеке. Когда же при стечении десятков зачарованных зрителей ее запустили в бассейн к Снежинке, результат получился самый неожиданный.
Один-единственный раз косатка бросила на механическую игрушку презрительный взгляд и потом попросту перестала ее замечать.
– Этого-то я и опасался, – сказал профессор почти без огорчения.
Как истинный ученый, он давно знал, что опыты чаще всего кончаются неудачей и не боялся выглядеть посрамленным даже в присутствии других.
(В конце концов, сам великий Дарвин отправился однажды в огород и несколько часов продудел там на трубе, чтобы установить, действует ли звук на рост растений.) – Вероятно, косатка услыхала, как работает электромотор, и поняла, что ее дурачат. Что ж, теперь у нас нет другого выбора. Придется использовать как приманку настоящих дельфинов.
– Обратитесь с призывом к добровольцами – шутливо посоветовал доктор Саха.
Однако шутка не была принята. Профессор Казан немного подумал, потом кивнул в знак согласия.
– Именно это я и сделаю, – сказал он.
Глава 17
– Островитяне считают, что профессор спятил, решительно и окончательно, – сказал Мик.
– Ты же знаешь, что это чепуха, – возразил Джонни, бросаясь на защиту своего героя, – Чем он теперь не угодил?
– Придумал регулировать питание Снежинки этой игрушкой с мозговыми волнами. Велел мне давать ей рыбу какой-нибудь одной породы, а доктор Саха не позволяет ей есть эту рыбу. Она уж и сама не хочет после того, как ее несколько раз тряхнуло. Доктор Саха называет это «кондиционированием». Сейчас в бассейне плавают четыре или пять больших щук, но она на них и не смотрит. А всякую другую рыбу жрет по-прежнему.
– Так с чего ты взял, что проф спятил?
– Ясно ведь, что он задумал. Если он может помешать Снежинке есть щук, то сможет помешать ей есть и дельфинов. Но что это даст? Косаток в море тьма-тьмущая, не может же он кондиционировать каждую!
– Ну, что бы ни делал проф, – упрямо сказал Джонни, – на то, значит, есть веские причины. Поживешь – увидишь.
– А все-таки я бы хотел, чтоб они оставили Снежинку в покое. Боюсь, что у нее испортится характер.
Джонни удивился – странно, что так можно говорить о косатке.
– Подумаешь, важность какая! – сказал он.
Мик несколько смущенно усмехнулся и завозил ступней по земле.
– Обещаешь никому не говорить? – спросил он.
– Конечно.
– Ну, так вот, я не раз плавал с ней. Она куда занятнее твоих маленьких головастиков.
Джонни в изумлении уставился на Мика, он даже пропустил мимо ушей оскорбление в адрес Сузи и Спутника.
– И еще ты говорил, что спятил профессор! – воскликнул он, едва перевел дух. – А ты часом не треплешься, а? – подозрительно добавил он.
К этому времени он научился уже распознавать шутки Мика, но на сей раз тот, видимо, говорил серьезно.
Мик пожал плечами:
– Не веришь – приходи к бассейну. Конечно, это может показаться безумием, но на самом деле никакой опасности нет. Все началось случайно: однажды, когда я кормил Снежинку, я неосторожно поскользнулся на бортике бассейна и плюхнулся в воду.
Джонни присвистнул.
– Бьюсь об заклад, ты решил, что тебе конец.
– Ясное дело, решил! Выплываю на поверхность – прямо передо мной пасть Снежинки. – Мик помолчал. – Знаешь, это ведь все врут, будто в такие мгновения вспоминается вся прежняя жизнь. Я ни о чем не мог думать, кроме как об этих зубах. Гадал, проглотит она меня целиком или, стерва, перекусит пополам.
– А дальше? – спросил Джонни, затаив дыхание.
– В общем, она не перекусила меня пополам. Только подтолкнула легонько носом, будто сказала: «Давай дружить». С тех пор мы и подружились. Если мы с ней не поплаваем хоть денек, она начинает нервничать. А я не всегда могу – если это заметят, скажут профу и тогда всему конец.
Мик засмеялся, уловив на лице Джонни тревогу и неодобрение.
– Так это же гораздо безопаснее, чем укрощение львов, а люди сколько времени их укрощают. Мне здорово нравится. Я, может, когда-нибудь доберусь до больших китов, вроде синих, тонн на сто пятьдесят.
– Что ж, они, по крайней мере, тебя не проглотят, – сказал Джонни.
С тех пор как он попал на остров, он многое узнал о китах, – У них слишком узкие глотки, и они жрут креветок и всякую другую мелюзгу.
– Ладно, ладно! А что ты скажешь насчет кашалота, этакого Моби Дика? <Моби Дик – гигантский кит из одноименного романа классика американской литературы Г. Мелвилла.> Уж он-то может в один присест проглотить десятиметрового кальмара.
Мик горячился все больше, и Джонни вдруг понял, что им движет дух соперничества. Даже и теперь дельфины равнодушно сносили его присутствие и никогда не проявляли радости и симпатии, не то что при виде Джонни. В общем, хорошо, что Мик наконец обрел друга среди китообразных, но лучше бы этот друг был более миролюбивым.
Джонни так никогда и не – увидел Мика и Снежинку плавающими рядом: профессор Казан приступил к следующему опыту.
Много дней он провел, монтируя магнитофонные ленты и составляя длинные фразы на дельфиньем языке; но и теперь у него не было уверенности в том, что он сумеет сказать дельфинам то, что намерен. Он надеялся, что там, где перевод не удался, быстрый ум дельфинов доскажет то, чего не хватает.
Часто он задумывался над тем, как они относятся к его речам, которые он складывал, словно мозаику, из слов, добытых из многих источников. Каждая фраза, переданная под водой, звучала, очевидно, так, как если бы дюжина или больше дельфинов поочередно произнесли несколько слов, каждый с присущим ему выговором. Слушателям все это должно показаться очень странным, потому что они вряд ли имеют представление о таких вещах, как магнитофонная запись и звукомонтаж. И если они вообще хоть что-нибудь понимают из производимого им шума, то это только доказывает, как они умны и терпеливы.
Когда «Летучая рыба» отчалила от пристани, профессор Казан заметно волновался, хотя обычно это не было ему свойственно.
– Знаете, как я себя чувствую? – сказал он доктору Кейту, стоявшему рядом с ним на баке. – Так, словно я пригласил в гости друзей, а потом напустил на них тигра-людоеда.
– Ну, ну, не так уж мрачно, – засмеялся Кейт. – Друзья честно предупреждены, а тигр находится под вашим контролем.
– Надеюсь, – сказал профессор.
Репродуктор на борту объявил: «Открываем ворота бассейна. Однако она что-то не спешит уходить».
Профессор Казан поднял к глазам бинокль и посмотрел назад, на остров.
– Не хотелось бы, чтобы Саха отдавал ей свои команды, пока это не понадобится, – сказал он. – А, вот и она.
Снежинка медленно плыла по каналу, соединявшему бассейн с морем.
Когда канал кончился и Снежинка оказалась в открытых водах, она заметалась, завертелась, словно потеряв ориентировку; казалось, все ее удивляет. То была характерная реакция животного или человека, долгое время находившегося в заточении и выпущенного затем на волю.
– Вызовите ее, – сказал профессор. В воду передали сигнал «сюда!».
Даже если на родном языке Снежинки это слово звучало иначе, оно было одним из тех слов, которые она понимала. Снежинка поплыла к «Летучей рыбе» и не отставала больше от судна. А «Летучая рыба» все удалялась от острова, держа курс в глубоководную часть моря за рифом.
– Мне нужно достаточно места для разворота, – сказал профессор Казан. – И я уверен, что Эйнар, Пегги и Ко это оценят, если им придется спасаться бегством.
– Если они появятся. Быть может, у них хватит ума не показываться, – ответил доктор Кейт с сомнением в голосе.
– Что ж, через несколько минут узнаем. Сигнал призыва транслировался все утро, так что все дельфины в радиусе многих миль должны были его услышать.
– Глядите! – сказал вдруг Кейт, указывая на запад. В полумиле параллельно курсу судна плыла небольшая стая дельфинов. – Вот ваши добровольцы, но подойти поближе они, видно, не торопятся.
– Сейчас начнется потеха, – пробормотал профессор. – Пойдемте на мостик к Сахе.
Радиоаппаратура, которая посылала сигналы Снежинке через коробку, укрепленную у той на голове, и принимала в ответ импульсы ее мозга, была установлена близ штурвала. Из-за аппаратуры на маленьком мостике «Летучей рыбы» стало совсем тесно, но Стефен Науру и доктор Саха должны были находиться рядом. Оба точно знали, что надлежит им делать, и профессор Казан не собирался вмешиваться, если, конечно, не возникнут чрезвычайные обстоятельства.
– Снежинка почуяла их, – прошептал Кейт.
Сомнений не было, от растерянности, охватившей ее, когда ей предоставили свободу, не осталось и следа: она ринулась прямо на дельфинов, как быстроходный катер, вспенивая длинный след.
Дельфинья стая мгновенно рассеялась. Профессор с горьким чувством вины представил себе, что думают о нем сейчас дельфины, если они вообще способны в такой момент думать о чем-либо, кроме косатки.
Она разогналась к одному толстому дельфину, и их разделяло уже не больше десяти метров… И вдруг Снежинка взлетела в воздух, но сейчас же звонко плюхнулась, да так и осталась лежать неподвижно, мотая головой совершенно как человек.
– Два вольта, центральный участок наказания, – сообщил доктор Саха, снимая палец с кнопки. – Интересно, попробует ли она еще раз.
Дельфины, удивленные и даже потрясенные результатами опыта, снова собрались в стаю, но держались на расстоянии нескольких сот метров от этого места. Они тоже неподвижно лежали в воде, зорко следя за своим исконным врагом.
Снежинка не сразу опомнилась от полученной встряски. Она медленно поплыла в сторону от дельфинов. Наблюдатели не сразу разобрались в ее тактике.
Она описывала большие круги, в центре которых находились все еще неподвижные дельфины. Лишь внимательный взгляд мог уловить, что это не окружность, а постепенно сужающаяся спираль.
– Собирается надуть нас, не так ли? – с восхищением сказал профессор Казан. – Подплывет, насколько осмелится, делая вид, что не заинтересована, а потом ринется на них.
Именно так она и поступила. Если дельфины все еще оставались на месте, это доказывало их безграничное доверие к друзьям-людям и еще поразительную быстроту, с которой они усваивали новые истины. Редко приходилось повторять дельфину одно и то же дважды.
Напряжение росло по мере того, как Снежинка приближалась по спирали к центру, подобно головке с мембраной на старомодных граммофонах, постепенно продвигающейся к шпинделю. Только какой-нибудь десяток метров отделял ее от ближайшего и самого отважного дельфина, когда она наконец решилась.
Косатка может ускорить движение с невероятной быстротой. Но доктор Саха был готов ко всему и держал палец в нескольких миллиметрах от кнопки. Шансов на успех у Снежинки не оставалось.
Она была разумным животным – не столь разумным, как намеченные ею жертвы, но обладала интеллектом примерно того же уровня. Снежинка поняла, что потерпела поражение. Оправившись от второго шока, повернулась спиной к дельфинам и поплыла прочь. Палец доктора Сахи опять ткнулся в приборную доску.
– Эй, что вы делаете? – спросил шкипер «Летучей рыбы», следивший за происходящим с явным неодобрением. Как и его племянник Мик, – он не желал, чтобы обижали Снежинку. – Она же вас послушалась!
– Я не наказываю, а вознаграждаю, – объяснил доктор Саха. – Пока нажимаю на эту кнопку, она чувствует себя удивительно хорошо, потому что я посылаю ток напряжением в несколько вольт в те центры ее мозга, которые ведают наслаждением.
– Думаю, на сегодня хватит, – сказал профессор Казан. – Пошлите ее назад в бассейн – она заслужила хорошее угощение.
– Завтра будет то же самое, профессор? – спросил шкипер, когда «Летучая рыба» повернула к дому.
– Да, Стив, то же самое будет повторяться каждый день. Но я здорово удивлюсь, если нам понадобится заниматься этим больше недели.
Через три дня стало уже ясно, что Снежинка усвоила урок. Наказывать ее больше не приходилось, достаточно было награды-нескольких мгновений электрического блаженства. Дельфины преодолели свой страх не менее быстро, к концу недели они и Снежинка совсем освоились друг с другом.
Они дружно охотились вокруг рифа, иногда устраивая совместную облаву на стаю рыб, иногда действуя порознь. Молодые дельфины затевали вокруг Снежинки свои резвые игры, но, если им и случалось толкнуть ее, косатка не проявляла раздражения и даже не поддавалась неподвластному ей чувству голода.
На седьмой день косатку больше не отправили назад в бассейн после ее утренней прогулки с дельфинами.
– Мы сделали все, что могли, – сказал профессор. – Теперь я ее выпущу.
– А вы не считаете, что это рискованно? – возразил доктор Кейт.
– Считаю, но рано или поздно нам все равно придется пойти на такой риск: если мы не вернем ее в естественное состояние, мы никогда не узнаем, как долго сохранится эффект кондиционирования.
– А если она устроит себе закуску из парочки дельфинов? Что тогда?
– Другие сейчас же сообщат нам. Мы выйдем в море и поймаем ее. Это будет несложно, коробка с радиоустройством останется прикрепленной к ее голове.
Стефен Науру, который прислушивался к разговору, стоя за штурвалом «Летучей рыбы», оглянулся через плечо и задал вопрос, волновавший всех.
– Даже если вы обратили Снежинку, так сказать, в вегетарианство, как быть с остальными миллионами этих тварей?
– Мы должны набраться терпения, Стив, – ответил профессор. – Пока что я только собираю информацию, которая, возможно, не принесет никакой пользы ни людям, ни дельфинам. Но в одном я уверен – весь болтливый дельфиний мир уже знает об эксперименте и они поймут – мы делаем для них все, что можем. У ваших рыбаков теперь выгодная позиция, чтобы торговаться с дельфинами.
– Гм-м, я об этом не подумал.
– Во всяком случае, если со Снежинкой получится, мы сможем, пожалуй, ограничиться кондиционированием всего лишь нескольких косаток в каждом районе. Да и то самок – а уж те растолкуют самцам и детенышам, что за всякого съеденного дельфина они расплатятся сильнейшей головной болью.
Стива это не убедило. Может быть, если б он понял, как могущественна и необорима электрическая стимуляция мозга, слова профессора произвели бы на него больше впечатления.
– Все же мне сдается, что один вегетарианец не заставит целое племя людоедов отказаться от своих обычаев.
– Возможно, вы совершенно правы, – ответил профессор. – Как раз это я и хочу выяснить. Даже если задача и разрешима, затея может оказаться ничего не стоящей. А если и стоящей, то такой, что потребуются усилия нескольких поколений. Но нужно быть оптимистом; припомните хотя бы историю двадцатого века.
– Какую ее часть? – спросил Стив. – Она такая длинная!
– Ту часть, которая имеет значение. Пятьдесят лет назад очень многие отказывались верить в то, что народы земли могут жить в мире.
Сейчас-то мы знаем, что они ошибались. Если бы это было не так, нас с вами тут бы не было. Так что не смотрите на наш проект слишком мрачно.
Стив вдруг захохотал.
– Что я сказал смешного? – спросил профессор.
– Да нет, я просто подумал, – ответил Стив, – что вот уже тридцать лет, как не находилось повода для присуждения Нобелевской премии мира.
Ну, а если этот план осуществится, настанет ваш черед.
Глава 18
Пока профессор Казан ставил опыты, мечтал, над Тихим океаном собирались силы, равнодушные к надеждам и страхам и людей, и дельфинов.
Мик и Джонни одними из первых узрели их могущество. Это было на рифе в безлунную ночь.
Как всегда, они охотились за лангустами и редкими раковинами. На этот раз Мику помогало недавно появившееся у него новое орудие водонепроницаемый фонарик размером несколько больше обычного; когда Мик зажигал его, появлялось очень слабое голубое свечение. Кроме того, фонарь испускал пучок сильных ультрафиолетовых лучей, невидимых человеческому глазу. Кораллы и раковины, на которые падали эти лучи, казались охваченными пламенем. Они сверкали в темноте синим, золотистым и зеленым цветом. Невидимый луч был подобен волшебной палочке, которая находит скрытые во мраке предметы, невидимые даже при обычном освещении.
Если моллюск зарывался в песок, ультрафиолетовый луч делал видимой оставленную им бороздку, и Мик не проходил мимо очередной добычи.
Под водой эффект был поразительный: стоило мальчикам нырнуть в коралловое озерко близ края рифа, луч неяркого синего света устремлялся далеко вперед. Он заставлял светиться ветки кораллов на расстоянии доброй дюжины метров, и они мерцали, как звезды или туманности в глубинах космоса. Естественное свечение моря, каким бы прекрасным и удивительным оно ни было, ни в какое сравнение не шло с этим зрелищем.
Увлеченные новой чудесной игрушкой, Мик и Джонни задержались на рифе дольше, чем собирались. Когда же они наконец решили отправиться домой, то заметили, что погода изменилась.
Еще недавно она была тихой и безветренной, в ночи раздавалось только бормотание волн, лениво плескавшихся о риф. А теперь задул порывистый ветер и голос моря стал сердитым, в нем слышались решительные ноты.
Джонни первым заметил перемены, вынырнув на поверхность озерка. За рифом, непонятно, на каком расстоянии, по волнам медленно двигалось пятно слабого света. Сначала Джонни подумал, не корабль ли впереди, но тут же сообразил, что это не может быть судно – пятно лишено очертаний и форм и скорей напоминает светящийся туман.
– Мик – встревоженно прошептал он, – что это такое, там, в море?
Мик не ответил. Слегка присвистнув от удивления, он подошел поближе к Джонни, словно ища защиты.
Едва веря своим глазам, они следили за тем, как туман собирался в облако с острыми краями и это облако становилось все ярче и тянулось все выше по небосклону. Несколько минут спустя слабого света уже не было и в помине – по морю шествовал огненный столб.
Мальчиков охватил страх – суеверный ужас перед неизвестным, от которого никогда не избавится человек, ибо загадкам Вселенной нет конца.
В умах их рождались дикие объяснения фантастические теории. Вдруг Мик радостно засмеялся. Но смех его прозвучал взволнованно.
– Я знаю, что это, – сказал он. – Всего лишь смерч. Я видал такое и раньше, только не ночью.
Разгадка этой тайны, как и многих других, оказалась простой – как только вы узнали ответ. Но чудо оставалось чудом, и мальчики глядели как завороженные на крутящийся столб воды, он засасывал и взметал к небу мириады светящихся обитателей моря. Смерч, очевидно, находился далеко, за много миль от них, потому что Джонни не слышал рева, который тот издает, несясь по волнам; вскоре смерч исчез, ушел в сторону материка.
Между тем начался прилив. Когда мальчики наконец опомнились, воды уже было им по колено.
– Пошли, а не то придется добираться вплавь, – сказал Мик.
Бредя по воде, он добавил задумчиво:
– Не нравится мне эта штука. Она предвещает непогоду, ставлю десять против одного, что у нас скоро здорово задует.
Уже на следующее утро стало понятно, что Мик прав, стоило только взглянуть на телевизионный экран. Даже для тех, кто ничего не понимал в метеорологии, изображение на экране было устрашающим. Огромный клуб туч, насчитывающий тысячи миль в поперечнике, охватил всю западную часть Тихого океана. Изображение, передаваемое на экран телекамерами метеорологических спутников, находившихся высоко в космосе, на первый взгляд казалось неподвижным. Но это объяснялось только огромным масштабом явления. Если же рассматривать изображение внимательно, через несколько минут можно было заметить, что спиралевидные полосы облаков быстро проносились над поверхностью земного шара. Ветры несли их со скоростью до двухсот пятидесяти километров в час. Это был сильнейший ураган из всех обрушивавшихся на побережье Квинсленда на памяти целого поколения.
Жители Острова Дельфинов не отходили от телевизионных экранов.
Каждый час передавались сводки, в которых с помощью счетно-решающих устройств предсказывался ход циклона, но за день особых изменений не произошло. Метеорология теперь стала точной наукой; синоптики могли с уверенностью говорить о том, что произойдет, но влиять на происходящее почти не умели.
На Остров Дельфинов уже не раз обрушивались бури, и привычные жители, хоть и тревожились, были готовы побороться с циклоном и не впадали в панику. К счастью, максимальной силы ураган должен был достичь во время отлива, и жители не опасались, что волны покроют остров, как это иногда случалось здесь, в Тихом океане.
Весь день Джонни работал наравне с другими. Из предосторожности следовало надежно укрепить или укрыть все, что мог повредить или снести ураган. Окна зашивали досками, лодки вытягивали на берег как можно дальше. «Летучую рыбу» взяли на четыре тяжелых якоря, да еще на всякий случай привязали толстым корабельным канатом к стволам панданусов, росших на берегу. Впрочем, рыбаки не слишком беспокоились за свои лодки, так как гавань находилась на защищенной стороне острова: лес ослабит силу бури.
А пока стояла гнетущая жара. Ни дуновения ветерка. Не нужно было никаких сводок с востока, не к чему было рассматривать изображения на телевизионном экране – и без того ясно, что природа готовит одно из своих грандиозных представлений. К тому же, хоть небо было чистым и безоблачным, буря выслала вперед своих гонцов. Весь день огромные волны бились о внешний риф, так что остров содрогался от ударов.
Когда стемнело, небо все еще оставалось ясным и звезды казались небывало яркими. Джонни стоял у бетонно-алюминиевого бунгало семьи Науру и, прежде чем войти, разглядывал небо. И вдруг услышал звук, покрывший даже грохот волн. Никогда раньше он не слышал ничего подобного.
Казалось, будто застонало от боли какое-то гигантское животное. Вечер был жаркий и душный, но Джонни почувствовал, что кровь стынет у него в жилах.
А потом он увидел на востоке нечто такое, отчего у него совсем подкосились ноги. Сплошная стена полного мрака поднялась к небу – и на глазах у него вздымалась все выше и выше. Так Джонни довелось услышать и увидеть начало урагана. Он не стал больше медлить.
– Я как раз собирался идти за тобой, – сказал Мик, когда Джонни с облегчением затворил за собой дверь. И это были последние слова, которые он услышал за много часов.
Несколько мгновений спустя дом сотрясся до основания. Затем раздался шум невероятной силы. И все же он показался Джонни странно знакомым. Невольно он вернулся памятью к началу своих приключений; он вспомнил гром дюз «Санта-Анны» всего в нескольких метрах под собой, когда карабкался на борт амфибии; между тем местом и островом лежало полмира и, как чувствовал Джонни, целая жизнь.
Человеческий голос уже давно нельзя было расслышать в реве урагана.
И все-таки, как это ни невероятно, шум еще усилился – на дом низвергся такой потоп, какого Джонни и представить себе не мог. Вялое слово «дождь» ни в какой мере не передавало того, что творилось.
Судя по доносившимся звукам, человек, оказавшийся снаружи, тут же утонул бы в этих потоках воды, если бы они еще раньше не раздавили его.
Однако все семейство Мика сохраняло полное спокойствие. Младшие ребята собрались вокруг телевизора и следили за передачей, хотя ничего не могли слышать. Миссис Науру безмятежно вязала, это было редкостное искусство, которым она владела с детства. Джонни оно попросту завораживало, он никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь вязал. Но теперь он был слишком взволнован, чтобы следить за сложными движениями спиц и волшебным превращением шерсти в носок или свитер.
Он пытался определить по стоявшему вокруг грохоту, что же происходит за стенами. Ясно, что ураган выворачивает с корнями деревья, разбрасывает в стороны лодки, а может, и рушит дома! Но вой ветра и оглушительный бесконечный рев моря покрывал все другие звуки. Под дверью могли палить из орудий, и никто бы этого не расслышал.
Джонни с мольбой взглянул на Мика, ему было просто необходимо, чтобы кто-нибудь успокоил его, подал знак, что все идет как надо, скоро кончится и станет на свои места. Но Мик только пожал плечами и изобразил, как надевают маску и дышат кислородом из акваланга; сейчас вся эта пантомима не показалась Джонни смешной.
Он пытался представить себе, что происходит с остальными островитянами, но не мог. Получалось как-то так, что единственной реальностью оставались только эта комната и находившиеся рядом с ним люди. Казалось, что на свете только они и существуют, это на них обрушил ураган всю свою ярость. Вероятно, именно так чувствовал себя Ной со своим семейством; единственные уцелевшие среди живых в целом мире, они носились по волнам потопа, надеясь, что ковчег куда-нибудь прибьет.
Джонни никогда не думал, что буря на суше может быть так страшна.
Ведь это всего лишь ветер и дождь! Однако злоба дьяволов, бесновавшихся вокруг непрочной крепости, в которой он укрывался, превосходила все, что могло быть доступно его опыту и воображению. Если бы ему сказали, что ураган сейчас опрокинет весь остров в море, он поверил бы и этому.
И тут, покрывая рев бури, послышался ужасающий треск. Но определить, где он раздался – поблизости или вдалеке, было невозможно. И тотчас же погас свет.
Это мгновение полного мрака в разгаре бури было одним из самых страшных в жизни Джонни. Он чувствовал себя в сравнительной безопасности, пока видел, что друзья рядом, хоть и не мог говорить с ними. Теперь он ощущал себя одиноким в кричащей ночи, беспомощным, отданным силам природы, о существовании которых прежде не подозревал.
К счастью, темнота длилась только несколько секунд. Мистер Науру не ждал ничего хорошего и был наготове: он держал под рукой электрический фонарь, и, когда его луч рассеял мрак, Джонни увидел, что в комнате все осталось по-прежнему, и ему стало стыдно.
Жизнь продолжается даже во время урагана. Раз нельзя смотреть телевизор, младшие взялись за игрушки и книжки с картинками. Миссис Науру продолжала спокойно вязать, а муж ее принялся читать толстый том, изданный Всемирной продовольственной организацией; он углубился в отчет о состоянии рыболовства в Австралии, со множеством таблиц, статистических данных и карт. Мик расставил на доске шашки. Джонни не слишком хотелось сражаться с ним, но он понимал, что это единственный разумный выход.
Ночь тянулась долго. Иногда вой урагана чуть ослабевал и можно было бы расслышать человеческий голос, правда, для этого пришлось бы кричать.
Но никто не делал такой попытки – о чем тут говорить?! Да и затишье длилось не подолгу, ураган скоро достигал прежней силы.
Около полуночи миссис Науру поднялась, скрылась в кухне и вернулась с кувшином горячего кофе, полудюжиной оловянных кружек и блюдом пирожков. Джонни подумал, что он ест, пожалуй, в последний раз. И все-таки пирожки ему понравились; поев, он опять принялся играть с Миком и проигрывал ему партию за партией.
Только к четырем утра, часа за два до восхода солнца, шторм стал утихать. Сила его медленно слабела, и он наконец перешел во все еще завывавший, но обыкновенный ветер. Ослабел и дождь, и затворникам больше не казалось, что на дом низвергается водопад. В пять утра дом еще врем от времени сотрясался под ударами ветра, но сила их уже была не та, что раньше. Это умирающий ураган испускал последние вздохи. А когда над потерпевшим бедствие островом взошло солнце, уже можно было осмелиться выйти из дома.
Джонни предполагал, что его ждет невеселое зрелище, и не ошибся.
Пока он и Мик перебирались через десятки упавших деревьев, загромождавших знакомые тропинки, им то и дело попадались навстречу жители острова. Островитяне бродили в растерянности, как бродят в смятении горожане по родному городу, разрушенному бомбежкой. Многие были ранены, у некоторых голова обмотана бинтами, у других рука висит на перевязи… И все же никто не пострадал серьезно – сказалась тщательная, хорошо спланированная подготовка.
Ураган нанес лишь материальный ущерб. Все линии электропередачи были порваны, но исправить их – дело несложное. Куда более печально, что из строя выведена электростанция. Ее разрушило дерево. Ураган выворотил его с корнями, оно, кувыркаясь, пронеслось по воздуху добрую сотню метров и наконец ударилось о здание станции, как гигантская дубинка.
Катастрофа не пощадила и вспомогательную дизельную установку.
И все же худшее было еще впереди. Среди ночи, опровергая все прогнозы, ветер изменил направление. Он задул с востока и атаковал остров со стороны, которая считалась защищенной. Половина рыболовного флота погибла в море, остальные суда выбросило на берег и разнесло в щепы. «Летучая рыба», полузатопленная, лежала на боку. Судно еще можно было спасти, но для того, чтобы «Летучая рыба» смогла выйти в плавание, требовалось несколько недель труда.
Однако, несмотря на весь этот разгром и хаос, никто не выглядел подавленным. Сначала это поразило Джонни, но потом он понял, что ураганы – неотъемлемая часть жизни Большого барьерного рифа. Всякий, кто решился обосноваться там, должен быть готов уплатить за это цену, назначенную самой природой. А у тех, кого это не устраивало, оставался простой выход: они всегда могли переехать куда-либо в другое место.
