Акула появилась внезапно – торпеда идеально обтекаемой формы. Она приближалась к нему медленно, не шевеля ни единым плавником, казалось, без всяких усилий, такая красивая и изящная, что мысль об опасности просто не могла прийти в голову. Только когда она оказалась метрах в шести, Джонни заволновался и поискал глазами Мика. Он увидел своего друга неподалеку, прямо, над собой, и облегченно вздохнул. Мик спокойно наблюдал, держа, однако, наготове ружье, заряженное копьем.
Как и большинство ее сородичей, акула была просто любопытна. Она разглядывала Джонни холодным, неподвижным взором, таким непохожим на умный дружелюбный взгляд дельфинов, и отвернула в сторону лишь в трех метрах от мальчика. Джонни успел рассмотреть рыбу-лоцмана, плывшую перед ее носом, и присосавшегося к ней спиной прилипалу – этого океанского безбилетника, который пользуется присоском, чтобы всю жизнь ездить зайцем.
С акулой ничего не поделаешь – аквалангисту остается только проявить выдержку, следить за ней, ничего не предпринимая, и надеяться, что она поведет себя так же. Если не растеряешься, она обычно уходит.
Пловец, пытающийся спастись бегством от акулы, не заслуживает уважения она свободно делает около 50 миль в час, а пловец-аквалангист примерно пять.
Страшнее любой акулы были барракуды, стаями плававшие вдоль края рифа. Впервые увидев, как вокруг него замелькали, словно серебристые пики, враждебно глядевшие существа с хищно выставленными вперед челюстями, Джонни от души обрадовался, что вверху покачивается на волнах его акваплан. Барракуды были не очень велики – не больше метра в длину, но в стае их насчитывались сотни; они образовали в воде живую стену, замкнутый круг, в центре которого оказался Джонни. Чтобы лучше рассмотреть его, барракуды описывали сужающиеся спирали и подступали все ближе и ближе. И вот уже Джонни ничего не видел, кроме их блестящих тел.
Он размахивал руками и кричал в воду, но на барракуд это не производило никакого впечатления. Они неторопливо осмотрели его, потом без какой-либо видимой причины внезапно повернулись и исчезли в голубой дали.
Джонни выплыл на поверхность и, крепко вцепившись в акваплан, начал взволнованно советоваться с Миком. Время от времени он погружал голову в воду, чтобы проверить, не вернулась ли волчья стая.
– Они тебя не тронут, – успокоил его Мик. – «Куды» – трусы.
Подстрелишь одну – все остальные бросаются наутек.
Джонни успокоился и при следующей встрече с барракудами уже не испугался. Все же он и потом не испытывал особого удовольствия, когда серебристые охотники окружали его, подобно флоту космических кораблей из чуждых миров. Ведь может случиться такое – одна из барракуд отважится пойти на риск, и тогда вся стая…
Исследовать риф оказалось не так-то просто – он был слишком велик.
Большая часть его находилась далеко за пределами, доступными пловцу, а на горизонте виднелись участки, где вообще никто не бывал. Джонни часто хотелось попасть в такие необследованные места, но он не отваживался на обратный путь наверняка не хватит сил. Решение трудной задачи озарило его однажды, как раз тогда, когда они с Миком усталые возвращались домой, толкая перед собой акваплан, нагруженный полусотней килограммов рыбы.
Мик отнесся к его идее скептически: великолепно, но вряд ли осуществимо.
– Непросто сделать упряжь для дельфинов, – сказал он. – Они такие скользкие, что никакая сбруя не удержится.
– Я хочу придумать что-нибудь вроде эластичной шлеи, перед самыми плавниками. Если ее сделать достаточно широкой и плотно прилегающей, она не будет соскальзывать. Но пока не стоит никому рассказывать, а то засмеют.
Это было благое, но невыполнимое намерение. Всем хотелось знать, зачем понадобились губчатая резина, эластичная ткань, нейлоновые веревки и куски пластика причудливой формы. Так что они вынуждены были во всем признаться. Провести первые опыты тайно тоже оказалось невозможньм.
Прилаживать упряжь на Сузи пришлось при таком стечении публики, что Джонни от смущения готов был сквозь землю провалиться.
Тем не менее он застегивал пряжки на полосках ткани, обмотанных вокруг тела дельфина, стараясь сохранять невозмутимость и пропуская мимо ушей бесчисленные шутки и советы. Сузи полностью доверилась Джонни и не выказывала никакого недовольства, словно решив раз навсегда, что он не причинит ей никакого вреда. Для нее это была удивительная новая игра, правилам которой она охотно подчинялась.
Упряжь охватывала переднюю часть веретенообразного тела дельфина, Джонни надеялся, что плавники – хвостовой и спинные – не дадут ей соскользнуть назад. Он позаботился о том, чтобы дыхало, расположенное в верхней части головы, оставалось свободным. Дельфины дышат через него, когда выплывают на поверхность, при погружении же отверстие автоматически закрывается.
Джонни привязал к упряжи нейлоновые поводья и сильно дернул. Вся сбруя держалась как будто прочно. Тогда он прикрепил другие два конца к акваплану Мика и взобрался на доску.
Едва Сузи потянула акваплан от берега, в толпе послышались насмешливые напутствия. Дельфину не понадобилось никаких приказаний; Суэи, как всегда, быстро разобралась в положении дел и прекрасно поняла замысел Джонни.
Джонни подождал, пока они удалятся от берега на несколько сот метров, и нажал клавишу коммуникатора со словом «налево». Сузи повиновалась немедленно. Он попробовал сигнал «направо», и она снова послушалась. Акваплан двигался уже гораздо быстрее, чем мог бы плыть Джонни, а Сузи не делала никаких видимых усилий.
Они направились прямо в море. Джонни пробормотал: «Ну, я им покажу!» и тут просигналил: «Быстро». Акваплан слегка подскочил и понесся по волнам: Сузи дала полный ход. Джонни чуть подвинулся назад, к краю акваплана, и теперь тот скользил по поверхности, не зарываясь носом в воду, Джонни был взволнован и горд собой. Интересно, с какой скоростью они идут! Вообще-то говоря, Сузи способна давать по крайней мере тридцать миль в час. Даже теперь, в упряжи и с тяжелым аквапланом позади, она, вероятно, делала миль пятнадцать-двадцать. А это здорово быстро, когда лежишь на уровне воды и брызги летят тебе в лицо.
Но тут произошла неожиданность – акваплан из-под Джонни рванулся в сторону, а сам он полетел в другую. Отфыркиваясь, он вынырнул на поверхность и увидел, что никакой аварии не произошло: просто Сузи выскочила из своей упряжи, как пробка из бутылки.
Что ж, технические трудности неизбежны в начале любых испытаний.
Хотя до берега плыть не близко, а на берегу все еще стоит целая толпа, которой только и нужно, что позубоскалить, Джонни не был обескуражен.
Все-таки он победил. Он открыл новый способ передвижения по морю и теперь, проникнув в тайны рифа, недоступные раньше, он изобрел новый вид спорта, который когда-нибудь станет приятным развлечением и для людей, и для дельфинов.
Глава 15
Услышав о выдумке Джонни, профессор Казан пришел в восторг: это как нельзя лучше отвечало его собственным планам. Замыслы его еще не приняли определенной формы, но уже начинали проясняться. Пожалуй, через две-три недели он сможет преподнести своему Консультативному комитету конкретные предложения. Он задаст его членам нелегкую работу.
Профессор был не из тех ученых, чаще всего математиков, которые искренне огорчаются, поняв, что их работа в области чистой теории, оказывается, представляет и практическую ценность. Сам Казан с радостью посвятил бы оставшиеся ему годы изучению языка дельфинов, нимало не заботясь о приложении своих знаний, но он понимал, что пришло врем использовать эти знания в жизни. Его принудили к этому сами дельфины.
Он все еще не знал, как можно, более того – как должно разрешить проблему, связанную с косатками. Он отчетливо понимал, что, если дельфины рассчитывают получить помощь от человеческого рода, они и сами должны проявить добрую волю, чтобы стать полезными людям.
Еще в шестидесятых годах XX века доктор Джон Лилли – первый ученый, попытавшийся войти в непосредственное общение с дельфинами, наметил пути их сотрудничества с человеком. Дельфины могут спасать потерпевших кораблекрушение – как это было с Джонни – и способствовать неизмеримому расширению наших знаний об океане. Им должны быть известны существа, никогда не виданные человеком, они могут даже решить все еще не решенную загадку Морского Змея. Если они будут систематически помогать рыбакам а до сих пор это были лишь отдельные случаи, – им предстоит сыграть важную роль в насыщении шести миллиардов жителей Земли.
Всем этим безусловно стоило заняться. Кроме того, у профессора Казана имелись и собственные соображения. Дельфины могут разыскать и обследовать в Мировом океане любое затонувшее судно, разумеется, если оно лежит на глубине не свыше трехсот метров, поскольку это предел погружения дельфинов. Они найдут такое судно, даже если оно потерпело крушение сотни лет назад и погребено под илом или кораллами. Чрезвычайно тонкое обоняние или, точнее, необычайно развитое чувство вкуса позволяет им обнаруживать в воде едва заметные следы металла, нефти или дерева.
Дельфины-разведчики, обнюхивая морское дно, подобно собакам-ищейкам, могут вызвать революцию в морской археологии. Профессор Казан даже задумывался над тем, нельзя ли выдрессировать их для поисков золота по запаху…
Профессору была необходима практическая проверка некоторых своих теорий. И вот однажды «Летучая рыба» взяла курс на север. На борту, в специально установленных резервуарах, находились Эйнар, Пегги, Сузи и Спутник. На судно погрузили также большое количество специального оборудования. Но, к величайшему огорчению Джонни, его-то самого не взяли. ОСКАР запретил это.
– Очень жаль, Джонни, – сказал профессор, мрачно разглядывая карточку с машинописным текстом, которую выкинуло счетно-решающее устройство. – У тебя пять по биологии, пять с минусом по химии, четыре с плюсом по физике и только четыре с минусом по английскому, математике и истории. Это, знаешь ли, не слишком хорошо. Сколько времени ты проводишь под водой?
– Вчера я совсем не выходил из дому, – уклончиво ответил Джонни.
– Ничего удивительного, – вчера ведь ни на минуту не прекращался дождь. Я имею в виду в среднем за день.
– О, часа два.
– Утром и днем – так это надо понимать. Ну, так вот, ОСКАР выработал для тебя новое расписание, с упором на те предметы, по которым ты недостаточно успеваешь. Боюсь, что ты еще больше отстанешь, если отправишься в плавание вместе с нами. Мы будем отсутствовать две недели, а тебе нельзя терять столько времени.
Ничего не поделаешь. Спорить было бесполезно, даже если бы он решился на это. Джонни понимал, что профессор прав. Коралловый остров и в самом деле не лучшее на свете место для занятий.
Прошли долгие две недели, прежде чем «Летучая рыба» вернулась после нескольких заходов в порты материка. Она добралась до самого Куктауна, где в 1770 году великий капитан Кук приставал к берегу, чтобы починить свой поврежденный «Индевр».
И хотя время от времени по радио передавали вести об экспедиции, подробности Джонни узнал только от Мика, когда вернулось судно. Отъезд Мика с экспедицией благотворно повлиял на занятия Джонни, ведь некому стало отвлекать его от учителей и обучающих машин. Поэтому успехи Джонни за эти две недели были просто замечательны, профессор остался доволен им.
Первое, что Мик показал Джонни по возвращении из плавания, был матово-белый камешек величиной с горошину, почти яйцевидной формы.
– Что это? – спросил Джонни, на которого камешек не произвел никакого впечатления.
– Неужели не знаешь? Жемчужина. И даже очень хорошая.
Это сообщение тоже не вызвало у Джонни восторга. Но ему не хотелось обидеть Мика, к тому же он боялся выказать собственное невежество.
– Где ты ее нашел? – спросил он.
– Это не я. Пегги нырнула за ней на глубину почти в полтораста метров. Во впадине Марлина. Люди там никогда не работали – это опасно, даже при современном снаряжении. Но однажды дядя Генри спустился на дно в мелком месте и показал дельфинам, как выглядят раковины с серебристыми створками. Тогда Пегги, Сузи и Эйнар натаскали на судно несколько центнеров раковин. Профессор говорит: «Хватит, чтобы покрыть все наши расходы».
– Хватит таких вот жемчужин?
– Да нет же, глупый, раковин. Самый лучший материал для пуговиц и рукояток ножей – перламутр жемчужниц, а устричные фермы не могут полностью обеспечить потребность в раковинах. Профессор считает, что с помощью нескольких сот прирученных дельфинов можно отлично наладить добычу жемчужниц в промышленном масштабе.
– А погибшие корабли попадались?
– Штук двадцать, но почти все они уже значились на картах адмиралтейства. Это не так интересно. Самый важный опыт мы провели с рыболовными траулерами из Гладстона. Нам удалось загнать две стаи тунцов прямо к ним в сети.
– Воображаю, как обрадовались рыбаки.
– Как бы не так! Они попросту не поверили, что это сделали дельфины, – уверяли, будто тут поработали их электрические поля и звуковые приманки. Но мы-то знаем лучше и докажем это, когда выдрессируем побольше дельфинов. Мы сможем загонять рыбу, куда захотим.
И вдруг Джонни вспомнил, как еще при первой их встрече профессор Казан сказал: «У дельфинов свободы больше, чем когда-либо будет у нас на суше. Они никому не принадлежат и, надо надеяться, никогда принадлежать не будут». И вот теперь… Неужели они потеряют свою свободу?! И виноватым окажется сам профессор, несмотря на все его благие намерения?
Это покажет будущее. А может быть, дельфины совсем не так свободны, как воображают люди. Джонни не мог забыть рассказ о косатке, в брюхе которой обнаружили останки по крайней мере двадцати дельфинов-детей мирного морского народа.
За свободу, как и за все на свете, приходится платить, – профессор Казан уже думал об этом, как и о многом другом. Быть может, дельфины захотят вступить в сделку с человечеством, променяв часть своей свободы на безопасность. На это пришлось пойти многим нациям, причем сделка не всегда оказывалась для них выгодной.
Впрочем, профессор Казан пока не очень тревожился. Он все еще ставил опыты и накапливал информацию. Решения были впереди; договор между человеком и дельфинами, о котором он уже подумывал, оставался делом далекого будущего. Возможно, что договор этот даже не будет подписан при жизни профессора, – если вообще можно ожидать, что дельфины смогут его подписать. Но почему бы и нет? Мышцы рта у них удивительно развиты – они доказали это, собирая и доставляя сотни жемчужных раковин с серебристыми створками. А в дальние планы профессора входило обучение дельфинов письму или, по крайней мере, рисованию.
Еще больше времени – быть может, целые века – потребуется для осуществления другого его плана – составления Истории моря. Профессор Казан всегда подозревал – а теперь был уверен, – что у дельфинов чудесная память. До изобретения письма так было и с людьми, они хранили свое прошлое в голове. Древние сказители запоминали бесчисленные сочетания слов и передавали их из поколения в поколение. Песни, которые они пели, легенды о богах и героях, о битвах, происходивших в доисторические времена, являли собой причудливую смесь фактов и вымысла.
Но факты были – следовало только добраться до них. Так, в девятнадцатом веке Шлиман добрался до Трои, покрытой толщей культурного слоя, который образовался за три тысячи лет, и доказал, что Гомер говорил правду.
У дельфинов тоже были свои менестрели и барды, хотя профессору пока еще не удалось установить контакт с кем-либо из них. Эйнар пересказывал содержание некоторых преданий, слышанных им в юности. Профессор перевел их с магнитофонной записи и убедился, что легенды дельфинов содержат богатейшую информацию, которую нельзя найти нигде больше. Легенды эти уходили в глубь времен, дальше, чем любые мифы или предания людей, ибо некоторые из них содержали прямые указания на ледниковые периоды, а от последней из этих эпох нас отделяет семнадцать тысяч лет.
Одно сказание было настолько необычным, что профессор Казан не поверил собственному толкованию. Он передал магнитофонную запись доктору Кейту и попросил перевести текст.
Кейту, который знал дельфиний язык далеко не так хорошо, как профессор, понадобился почти месяц, чтобы разобраться в записи. Но и после этого он излагал то, что перевел, столь неохотно, что Казану пришлось прямо вытаскивать клещами каждое слово.
– Очень старинное предание, – начал Кейт. – Эйнар повторил это несколько раз. То, о чем в нем рассказывается, видимо, произвело на дельфинов огромное впечатление. Эйнар утверждает, что ничего подобного не случалось ни раньше, ни позже. Насколько я понял, однажды ста дельфинов плыла ночью мимо большого острова. Вдруг стало светло, как днем, и «солнце спустилось с неба». Я совершенно уверен в этой фразе.
«Солнце» село в воду и погасло; во всяком случае, стало снова темно. Но по морю плавал огромный предмет – длиной в 128 дельфинов. Я передаю правильно?
Профессор Казан кивнул.
Я согласен со всем, кроме цифры. По моей дешифровке, выходит 256, но важно не это. Без сомнения, предмет был велик.
Он знал, что дельфины пользовались двоичной системой счисления. Это было естественно, ибо они могли считать только на двух «пальцах» или плавниках. Их слова, означающие 1, 10, 1000, 10000, соответствовали 1, 2, 4, 8, 16 по десятичной системе, принятой у людей. Поэтому для них 128 и 256 были круглыми числами, удобными для выражения величин приблизительных, а не основанных на точных измерениях.
– Дельфины испугались и старались держаться подальше от предмета, продолжал доктор Кейт. – Предмет продолжал плавать по воде, из него неслись странные звуки. Эйнар пробовал передать некоторые из них; они похожи на работу электрических моторов или компрессоров.
Профессор Казан кивнул в знак согласия, но не стал прерывать своего собеседника.
– Затем произошел чудовищный взрыв, море нагрелось и закипело. Все живое на расстоянии 1024 или даже 2048 длин от предмета погибло. Сам же предмет стал быстро тонуть, и по мере его погружения происходили новые взрывы.
– Даже те дельфины, которые уцелели при взрыве и, казалось, были невредимы, вскоре умерли от неведомой дотоле болезни. Многие годы никто не заплывал в те места. Но все было тихо, ничего больше не случалось, и тогда несколько любознательных дельфинов отправились туда. Там, на дне, они нашли нечто огромное со множеством «пещер» и принялись охотиться на рыбу в этих пещерах. А потом и они умерли от той же странной болезни. С тех пор никто и близко не подплывает к тому месту. Думаю, – добавил Кейт, – что основным назначением этого предания является предупреждение об опасности.
– Да, предупреждение, повторяемое на протяжении тысяч лет, согласился профессор. – Но о какой опасности?
Доктор Кейт беспокойно повернулся на своем стуле.
– Просто невероятно, – сказал он. – Но если эта легенда основана, на фактах – а трудно предположить, чтобы дельфины могли ее целиком придумать, – некогда, тысячи лет назад, где-то в океане опустился космический корабль. Его атомные двигатели взорвались, и радиоактивность поразила все вокруг. Фантастическая гипотеза, но я не могу предложить иного объяснения.
– Почему фантастическая? – спросил профессор Казан. – Мы теперь точно знаем, что во Вселенной хватает разумной жизни. Естественно думать, что обитатели дальних миров умеют строить космические корабли.
Собственно говоря, следовало бы удивляться другому: почему они не побывали до сих пор на Земле? Да, некоторые ученые считают, что в прошлом гости из космоса навещали нас, но так давно, что не осталось никаких доказательств. Что ж, теперь мы, пожалуй, кое-какие доказательства получим.
– Что вы думаете делать?
– Сейчас ничего. Я расспрашивал Эйнара, но он понятия не имеет о том, где все это произошло. Нужно разыскать одного из этих дельфиньих менестрелей и записать сагу полностью. Будем надеяться, что она содержит больше подробностей. Когда, же мы приблизительно определим район, нам, очевидно, удастся разыскать обломки с помощью гейгеровского счетчика даже если прошло десять тысяч лет. Боюсь только одного.
– Чего же?
– Могло случиться, что косатки сожрали информацию вместе с ее носителем. И мы никогда не узнаем правды.
Глава 16
Ни одного гостя никогда еще не встречали на острове со столь смешанными чувствами. Все, кто не ушел в море, толпились вокруг бассейна, когда с юга показался грузовой вертолет, летевший с научно-исследовательской Тасманийской станции по изучению китов.
Вертолет повис над бассейном, и струи воздуха от его роторов вычерчивали на поверхности воды фантастические, беспрестанно менявшиеся рисунки. Затем в его брюхе раскрылся люк, и оттуда медленно стала опускаться большая петля с грузом. Едва она коснулась воды, произошло нечто вроде взрыва, в воздух поднялся фонтан брызг и пены. Над водой болталась пустая петля, а в бассейне кружило, обследуя его, самое большое и свирепое из всех существ, когда-либо побывавших на Острове Дельфинов.
Но Джонни, впервые увидевший косатку, был слегка разочарован. Она оказалась меньше, чем он ожидал, хоть и была значительно крупнее любого дельфина. Когда грузовой вертолет исчез вдали и уже можно было не кричать, а просто разговаривать, Джонни поделился своим разочарованием с Миком.
– Так это же самка, – ответил Мик. – Они вдвое меньше самцов.
Поэтому их гораздо легче содержать в неволе. Этой, пожалуй, достаточно центнера рыбы в день.
Несмотря на понятное предубеждение, Джонни пришлось признать, что косатка красива. Пестрая расцветка – белая снизу, черная на спине, большое белое пятно за каждым глазом – она была просто неотразима. Из-за этих пятен она тут же получила прозвище «Снежинка».
Окончив осмотр бассейна, косатка принялась разглядывать окружающий мир. Она высунула массивную голову из воды, обвела умным, проницательным взором толпу и лениво разинула пасть.
При виде этих страшных, похожих на заостренные колья зубов среди зрителей пронесся почтительный шепот. Кажется, Снежинка правильно оценила произведенный ею эффект, потому что снова зевнула, еще шире раскрыв пасть и показав во всей красе ряды ужасающих зубов. У дельфинов зубы маленькие, похожие на булавки, они служат просто для того, чтобы схватить рыбу, перед тем как проглотить ее целиком. Но эти зубы… Они выполняли ту же работу, что и акульи. Могли перекусить пополам тюленя или дельфина, а то и человека.
Итак, на острове появилась своя косатка! Конечно, всем не терпелось увидеть, что будет с ней делать профессор. Первые три дня он оставлял ее в покое. Должна же она привыкнуть к новой обстановке и оправиться от потрясения, вызванного перевозкой. Однако косатка уже несколько месяцев прожила в неволе и вполне привыкла к людям. Она очень быстро успокоилась и пожирала с одинаковой жадностью всю рыбу, которую ей давали, – и живую, и снулую.
Обязанность кормить косатку возложили на семью Мика. Это делал обычно отец Мика, Джо Науру, или его дядя Стефен, шкипер «Летучей рыбы».
Взялись-то они за этот труд, чтоб немножко подзаработать, однако вскоре прониклись симпатией к своей подопечной. Косатка оказалась не только умной – это никого не удивляло. Она была еще и добродушной, что уж совсем как будто не вязалось с ее репутацией убийцы. Особенно симпатизировал ей Мик, а она встречала его с явным удовольствием всякий раз, как он появлялся у бассейна, и выказывала разочарование, если он уходил, ничем ее не угостив.
Убедившись, что Снежинка успокоилась и обрела вкус к жизни, профессор приступил к первым опытам. Через подводный гидрофон он передал несколько фраз на языке дельфинов, записанных на пленку, и стал наблюдать ее реакцию.
Сначала эта реакция была весьма бурной. Косатка принялась носиться по бассейну во всех направлениях, разыскивая, откуда шел голос.
Несомненно, она его узнала, он связывался у нее с представлением о пище, и она решила, что кушать подано.
Всего через несколько минут косатка поняла, что обманута – в бассейне нет никаких дельфинов. Она продолжала прислушиваться к звукам, несшимся из гидрофона, но гоняться за ними больше не собиралась.
Профессор Казан был разочарован, он-то надеялся что, услышав дельфинью речь, косатка ответит на своем языке! Но она упорно молчала.
Профессор уже кое-что знал о языке «оркан» – языке косаток. Он изучил магнитофонные записи звуков, издаваемых косатками. А безошибочна электронная память ОСКАРА помогла выделить из всей массы записей слова, совпадавшие с дельфиньими. Таких слов оказалось немало. Например, названия некоторых рыб у косаток звучали почти так же, как у дельфинов.
Вероятно, оба языка, подобно английскому и немецкому или французскому и итальянскому, происходили от некоего общего древнего корня. Профессор Казан считал, что такое родство поможет ему и упростит работу.
Однако нежелание Снежинки общаться с ним не обескуражило профессора. В сущности, он собирался использовать ее в других целях, которые не зависели от ее доброй воли.
Недели через две после водворения Снежинки на остров из Индии прибыла группа специалистов по медицинской аппаратуре. Они немедля принялись устанавливать вдоль бортика бассейна электронное оборудование.
Как только они закончили эту работу, из бассейна спустили почти всю воду, и возмущенная косатка беспомощно забарахталась на мелководье.
Теперь за дело взялись десять мужчин. Они были вооружены толстыми канатами и массивной деревянной рамой, сконструированной так, чтобы косатка не могла шевельнуть головой.
Все это ей не слишком понравилось, впрочем, так же как и Мику, которому поручили окатывать Снежинку водой из шланга, чтобы ее кожа не высохла на солнце.
– Никто тебя не обидит, старушка, – успокаивал он косатку. Потерпи немножко, скоро опять заплаваешь.
Но сейчас же сам Мик встревожился по-настоящему: один из техников подошел к Снежинке, держа в руках какой-то странный инструмент, не то шприц, не то электрическое сверло, не то помесь их обоих. Этот тип тщательно наметил участок на верхней стороне ее головы и приставил свою штуку к этому месту. Потом нажал кнопку. Послышалось негромкое, но пронзительное завывание мотора, и игла вошла глубоко в мозг Снежинки, проникнув сквозь толстые кости черепа с такой же легкостью, с какой нож режет масло.
Эта процедура расстроила Мика куда больше, чем саму Снежинку. Она ощутила… не больше чем булавочный укол и почти не обратила на него внимания. Это не могло удивить никого, хоть сколько-нибудь знающего физиологию, но Мик, как и большинство людей, ничего не слышал об одной любопытной особенности мозга: он лишен всякой чувствительности. Его можно резать или протыкать, не причиняя его обладателю боли.
В мозг Снежинки ввели десять датчиков. К ним присоединили провода, концы которых помещались в плоской обтекаемой коробке, укрепленной на затылке косатки. Вся операция продолжалась меньше часа. Потом бассейн снова заполнили водой, и Снежинка принялась лениво плавать взад и вперед, фыркая и отдуваясь. Эксперимент явно не причинил ей вреда, хотя Мику показалось, что Снежинка посмотрела на него с обидой, так, как может смотреть человек, брошенный в беде другом, на которого он рассчитывал.
На следующий день из Нью-Дели прибыл доктор Саха. Он был не только членом Консультативного комитета института и старым другом профессора Казана, но и всемирно известным ученым, специалистом по проблемам, связанным с самым сложным из всех органов человеческого тела – мозгом.
– В последний раз я использовал эту аппаратуру для работы со слоном, – сказал физиолог, глядя на Снежинку, плававшую в бассейне. Эксперимент еще не был окончен, а я уже вертел его хоботом, как хотел, да так точно, что мог печатать им на пишущей машинке.
– Нам подобная виртуозность не нужна, – ответил профессор Казан. Я должен уметь контролировать движения Снежинки и научить ее не жрать дельфинов.
– Если мои сотрудники вживили электроды туда, куда следовало, обещаю, что мы справимся. Не сразу, разумеется; сначала мне придется составить карту мозга.
Это оказалось весьма деликатным делом. Оно требовало большого терпения и сноровки и продвигалось медленно. Саха часами сидел за своей приборной доской, следя, как Снежинка ныряла, грелась на солнце, лениво описывала круги в бассейне или принимала рыбу от Мика. И все время мозг ее, как спутник со своей орбиты, передавал сигналы через присоединенную к нему радиоаппаратуру. Импульсы регистрировались датчиками и записывались на ленту, так что доктор Саха мог наблюдать картину электрического возбуждения, соответствующего каждому действию.
Наконец он счел подготовку достаточной и перешел в наступление.
Вместо того чтобы фиксировать импульсы, исходящие из мозга Снежинки, он стал воздействовать на него электрическими токами.
Смотреть на результаты было увлекательно и жутко. Казалось, тут вступила в игру не наука, а магия. Нажимая на кнопку или вертя тумблер, доктор Саха заставлял это крупное животное плыть направо или налево, описывать круги или выделывать восьмерки, неподвижно лежать в центре бассейна – словом, командовал Снежинкой, как хотел. Опыты Джонни по управлению Спутником и Сузи с помощью коммуникатора, которые в свое время производили столь большое впечатление, теперь выглядели просто детской игрой.
Но Джонни не обижался. Сузи и Спутник были его друзьями, и он радовался, что у них оставалась свобода выбора. Если они подчас и не желали его слушаться – что ж, это было их право. Для Снежинки же не существовало двух решений; электрические токи, подведенные к мозгу, превратили ее в живого робота, лишенного собственной воли и повинующегося приказам доктора Сахи.
Чем больше думал об этом Джонни, тем неуютнее ему становилось.
Неужели такую же систему контроля можно применить и к нему? Он принялся расспрашивать и узнал, что в лабораторных условиях нечто подобное производилось неоднократно. Наука получила новое оружие, не менее грозное, чем атомная энергия, если обратить его не ко благу, а во зло.
Профессор Казан несомненно хотел блага дельфинам, но Джонни все еще не понимал, как он этого добьется. Немногим больше Джонни понял и тогда, когда на остров доставили удивительнейшую штуку. Это была большая, в натуральную величину, механическая модель дельфина, приводимая в движение электрическими моторами. Эксперимент вступил в следующую стадию.
