Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - Мир-Земле (сборник)

      Он утер тыльной стороной ладони вспухшие губы.
      — Это правда. Мы пробыли под нашими накидками несколько веков. Войны больше нет. Мы оказались в будущем. Как это случилось, я не знаю. Но всем этим людям, — не спуская глаз с Ярдока, он указал на молчаливую толпу, — ничего ни о какой войне не известно. И о нас тоже. Мы можем убить их, но они не смогут, не сумеют ответить на наши вопросы.
      Зрачки Ярдока так и запрыгали. С калейдоскопической быстротой в его глазах ненависть сменилась пониманием, беспомощностью и наконец бессильной яростью. Однако, если поведение Эмиля и выбило его из колеи, вида он не показал. Прорычал новый приказ. Шесть человек послал в охрану, остальных собрал вокруг себя.
      Подобно хитроумному шахматисту, Ярдоку удалось найти интересный ход, позволивший ему выиграть время.
      — Вы слышали, о чем тут распространялся Эмиль. Я делаю скидку на то, что он, как и все вы, измучен тяжелым походом. Многие наши товарищи погибли смертью героев, и нервы у нас на пределе. Выскажитесь. Говорите, что думаете.
      Его короткая речь поразила солдат: в ней не прозвучало ни непререкаемой воли, ни деспотичности, столь ему присущих, скорее наоборот.
      — Ерунда, — небрежно отмахнулся Лебоб. — Сломался он, вот и все. — Сержант постучал себя пальцем по лбу. — От него одно беспокойство. Лучше всего будет, если он…
      В ответ послышался единодушный ропот. Все они наблюдали почти то же, что и Эмиль. Сталкивались со схожей реакцией местных жителей на их появление. И слова Эмиля, какими безумными они ни казались на первый взгляд, объясняли многое.
      — А что показывает компьютер? — поинтересовался кто-то.
      — Я вижу, — неожиданно миролюбиво заговорил Ярдок, — никто из вас не считает, что Эмиль спятил? Вы с ним заодно? Что же, не стану ничего от вас скрывать. Стратегический компьютер не выдает больше никаких нужных нам данных. Нет информации о действиях противника, не поступают кодовые сигналы наших армиям, Контроль приема стоит на нуле. Возможно, он просто вышел из строя. Но молчит и запасной компьютер.
      Ледяное молчание сковало роту.
      Выходит, то, к чему они отнеслись как к абсолютно невозможному, абсурдному, все-таки случилось. И не с нем-нибудь, а с ними. Они не живут более в своем времени, они перенеслись в чужое. От своего времени их отделяют века.
      Эмиль с удивлением наблюдал за Ярдоком. Он больше не приказывает, он объясняет, обсуждает. Разве это не самое убедительное доказательство того, что произошло нечто небывалое?
      — Судя по отдельным фактам, не исключено, что мы и в самом деле находимся не в своем времени. Но чтобы удостовериться в этом, необходимы доказательства. Пусть жители селения вернутся в свои дома. И там вы постараетесь найти эти доказательства. Не забывайте о новинках техники, требуйте, чтобы вам показали оружие, собирайте любую представляющую интерес информацию. К утру акция должна быть завершена. И тогда мы решим, как действовать дальше.
      Эмиль испытывал явное облегчение, сопровождая людей, своих людей, к их дому. От домика-гриба на него повеяло уютом, и это ощущение лишь усилилось, когда он проходил мимо комнаты, где оказал девушке помощь. В душе он ругал себя, обзывал дурнем, но чувство это не оставляло его.
      Он приступил к вопросам.
      — Как называется ваша страна?
      — Стран больше нет. Вот уже сто лет.
      — А кто вами руководит… управляет?..
      — Каждые два года руководитель экономики определяется по результатам выборов.
      — А политика?
      — Ведение экономики, выгодной всем, и является всеобщей политической линией.
      — Покажи мне твой тельви.
      — Что это такое?
      — Прибор для акустического и оптического приема информации.
      Хозяин дома улыбнулся. Нажал крошечную кнопку на наручных часах. От потолка отделился наполненный прозрачным газом шар, снизился и остановился на уровне глаз. Эмиль тщетно пытался обнаружить какой-нибудь провод или кабель, что-то вроде системы ориентации шара в пространстве.
      Хозяин понял его немой вопрос и улыбнулся.
      — Шар подсоединяется при помощи нити поля тяготения.
      — Включи его.
      — Что вас интересует? Информация о промышленности? Космонавтика? Культура? Местные новости или новости планеты? Передача о технике в быту, о современном искусстве, о климате, растительном мире, развлекательная программа?..
      Эстебан стоял с открытым ртом, напоминая лягушку, выбравшуюся подышать воздухом.
      Хозяин дома по-прежнему улыбался.
      — Мы хотим помочь вам, — сказал он. — Сложите оружие и оставайтесь жить с нами. Наши медоператоры излечат вас от агрессивности. Какие иные планы у вас могут теперь быть?
      Слова хозяина заставили Эмиля глубоко задуматься. До сих пор он и сам не мог решить, чего, собственно, он должен добиваться? Выполнения приказов Ярдока? Победы своей роты? Полного уничтожения противника? Ведь если не они выиграют войну, победит противник. Если не он убьет, убьют его; а он любил жизнь, любил… оставаться в живых. Значит, его цель — остаться в живых? Будучи на войне, воюя? Но ведь войны больше нет и сам он не погиб. Как же так… Жизнь это борьба, без которой человечество никогда не существовало… но в этом мире…
      Мысли его путались.
      — Ты утверждаешь, что войны больше нет?
      Хозяин кивнул.
      — Раньше для войн находились причины. Мы эти причины устранили, и войн больше нет. Каждый владеет тем, в чем нуждается. За что же нам, спрашивается, сражаться? Общественная собственность на все средства производства исключает войны.
      — Выпей с нами, — женщина незаметно перешла с Эмилем на «ты». Пригласив их к столу, она подала им напиток. Он оказался игристым, приятным на вкус, слегка напоминал манговый сок.
      Они выпили все трое.
      Эмиль проснулся, огляделся — он в постели! Испугался, вскочил, и первым делом потянулся рукой за оружием. Движение это было бессознательным.
      С чувством неловкости вспомнил вчерашний вечер. Как он мог вот так, ни с того ни с сего заснуть? Или в напитке было снотворное?
      Стараясь не производить шума, он подкрался к двери, приоткрыл ее, выскользнул в коридор. Из дальней комнаты до него донеслись приглушенные звуки разговора. Чувства Эмиля были обострены до предела, когда он приблизился настолько, что смог различать голоса. И наконец приложил ухо к самой двери.
      — … скоро проснутся, — говорила женщина. — Но что нам делать дальше? Они такие… жестокие…
      — Не исключено, кое-кто из них уже сейчас способен приспособиться к жизни в нашем мире. Вспомни о юноше из нашего дома. В нем уже сейчас заметны некоторые перемены к лучшему. Посмотрим. Другие же…
      — Мне страшно, — тихо призналась женщина. — И зачем только мы вызвались добровольцами?.. Я и представить не могла, на что мы идем. Вспомни об Эйрин и Воргане, как грубо они с ними обращались! Они еще… как звери…
      Муж не ответил ей. Послышался едва уловимый шорох. Эмиль попытался представить себе, как хозяин дома успокаивающе гладит жену по волосам и по плечу.
      Их слова причинили ему боль. Он солдат и воспитан с подобающей суровостью. Но разве он зверь? Конечно, человеку как порождению природы присущи и звериные инстинкты, в борьбе за выживание сильнейший побеждает сильнейшего. Так его учили. Но у животных нет разума, они не способны рассуждать, их решения предопределяются древнейшими инстинктами. Эмилю постоянно твердили, что войны — это извечная закономерность, прерываемая паузами недолгого покоя. Сейчас, оказавшись в другом времени, они попали именно в одну из таких пауз!
      Стрелять ему больше незачем. Эта мысль утешила его и одновременно вызвала странное беспокойство. Его так и подмывало сейчас же снять с себя всю амуницию, остаться в одном белье. Только он не знал, во что переодеться.
      Когда Эмиль открыл дверь в комнату, он более не испытывал тревоги. Но как бы ни перестроился внутренне, он отнюдь не был готов сразу выпрыгнуть из своей шкуры солдата-наемника. Лед, сковывающий душу, не так-то просто растопить.
      — Принесите мне поесть! Я голоден.
      Глаза женщины выразили удивление и сожаление: какой холодный, бессердечный тон.
      — Я все приготовила. Пригласите ваших товарищей.
      Но он не хотел видеть ни Эстебана, ни Уорнера. Уселся за стол и принялся запихивать в рот все подряд, без разбора.
      — Что вы намерены делать дальше? — спросил хозяин дома.
      Эмиль пожал плечами,
      — Это зависит от коммисэра.
      — Позвольте мне сформулировать вопрос иначе. Как бы предпочли поступить вы сами? Ведь ваша война давно кончилась.
      Вопрос ошеломил Эмиля. Он откинулся на спинку стула. Разве он волен в своих поступках? Он до сих пор и мысли такой не допускал и ничего определенного на сей счет сказать не мог. А что тогда останется делать Ярдоку? Ярдок и нормальная жизнь — понятия несовместимые, это все равно что огонь и вода.
      Эта мысль, такая простая, пронзила его.
      В нем снова всколыхнулась былая ненависть к Ярдоку. Да, Ярдок будет продолжать войну, каким угодно путем, с каким угодно противником — до самой своей смерти. И его, Эмиля, потянет за собой, отдавая зловещие приказы, противиться которым нельзя. Если только он не откажется выполнять их, откажется повиноваться. Но тогда он сам станет «противником», которого необходимо уничтожить.
      Как-то сразу, вдруг, в сознании Эмиля появилась полная ясность. Новая жизнь начнется после того, как исчезнут, сгинут люди вроде Ярдока. Законы войн обернутся против них, как бумеранг.
      — Я стал бы жить, как вы, — проговорил он раздумчиво, осторожно. — Наша жизнь осталась позади. Вот только… Мы нуждаемся в вашей помощи, потому что ничего о вашем времени не знаем.
      — Это просто, — заметила женщина. — И вы будете жить в мире и счастье.
      — А ваш командир? — поинтересовался хозяин дома.
      — Без оружия он опасности не представляет. Но добровольно его не сложит.
      — Но почему же? — удивилась женщина. — Зачем носить при себе оружие? Для какой цели? Ведь это опасно. Из такого оружия можно убить человека.
      Эмиль лишь покачал головой. Прежде всего потому, что был не в состоянии объяснить им суть таких людей, как Ярдок. К тому же его смутило простодушие женщины. Эти люди и впрямь ничего не смыслят в войнах.
      — Вы полагаете, ваш начальник не сможет приспособиться к жизни без насилия?
      Эмиль кивнул и добавил:
      — Все мы солдаты. Мы научились убивать и при этом оставаться в живых. Это наша профессия… Я знаю, что вы хотите сказать. Что профессию можно сменить. Но лишь в том случае, если ты к этому готов.
      По лицу женщины он понял, как глубоко поразили ее его слова.
      — Я сначала не могла в это поверить… — негромко произнесла она, как бы обращаясь к себе самой. — Все выглядело так просто, когда научный центр «Демион» возложил на нас эту задачу. Каким же ужасным было прошлое… — Она закрыла лицо руками.
      Ее чувствительность вызвала у Эмиля такое отвращение, что он встал и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Сбежал с крыльца, остановился. Светило солнце. Такое, к какому он привык. Свежее дуновение ветра хододило щеки и лоб. Он глубоко вдыхал воздух, втягивал его в себя.
      "Черт бы побрал эту раздвоенность! — подумал он. — Эмиль, решайся. Ты за этих людей и за их жизнь — или за Ярдока. Будь последователен".
      Но хотя он не отдавал себе в этом отчета, а может, просто не желал признаться даже самому себе, решение было принято им давно. Еще тогда, когда на марше он испытал боль при воспоминании об искалеченной и погибшей женщине.
      Лазер, который Эмиль по-прежнему держал в руках, показался вдруг непривычно тяжелым, он оттягивал руку. Эмиль поднял его на уровень глаз — и к горлу подступила тошнота. Он ощутил непреодолимое желание отшвырнуть подальше этот инструмент смерти — но только еще крепче, судорожно сжал его.
      Неожиданно прозвучал сигнал "общий сбор".
      Эмиль даже взмок от внутреннего напряжения. "Что скажет Ярдок?"
      — Солдаты! — выкрикнул тот, приняв воинственную позу. — Наши предположения подтвердились. Судьба забросила нас в будущее. Собранные нами факты позволяют мне сделать вывод, что противник оказался в состоянии нанести нашим войскам решающий удар и установил свой режим. Но мы-то живы, оружие при нас, наша воля к победе неукротима. Мы продолжим борьбу наших праотцов до победного конца.
      "Ярдок помешался! — пронзила Эмиля мысль. — Его обуяла мания величия. С жалкой горсткой людей он намерен воевать против всей планеты и добиться победы там, где потерпели крах объединенные войска полушария!"
      — После короткой передышки мы штурмом овладеем ближайшим городом. Под наши знамена встанут добровольцы…
      На сей раз слова Ярдока не ошеломили Эмиля. Но удивлению его не было границ. Предложение Ярдока настолько не вязалось со здравым смыслом, что не стоило и секунды лишней тратить на мысли о нем.
      — Во избежание риска мужчин этого селении необходимо обезвредить. Командиры групп получили на этот счет соответствующие указания. Выполнять приказ!
      Эмиль был не в состоянии и пальцем пошевельнуть: казалось, приказ Ярдока парализовал его. Но вот он увидел, как солдаты начали разбегаться в разные стороны и покорно двинулся в сторону дома-гриба.
      "Нет, — кричало все его существо, — нет!"
      Он всеми силами старался сбросить с себя путы повиновения. Это была война с самим собой, самая жестокая и страшная из всех, что ему довелось пережить.
      И вдруг над самым его ухом прозвучал чужой визгливый голос:
      — Ты подчинишься приказу?
      Эти слова вернули Эмиля к действительности.
      — Ярдок!
      Лазер он держал наизготове, оставалось только нажать на спуск. Но коммисэр действовал быстрее его. В какую-то долю секунды он понял, что у Эмиля на уме. Он уже поднял лазер, но в последний момент Эмиль в полном отчаянии кинулся в сторону и, несколько раз перевернувшись по земле, оказался за высоким толстым деревом. Но разве это укрытие…
      Весь путь его бегства обозначил горящий след, полоса в метр шириной — это Ярдок пустил в ход свой лазер.
      Охваченный паническим страхом, Эмиль ждал, что огонь вот-вот пронзит ствол дерева. На мгновение у него остановилось сердце. "Ты умрешь", — безапелляционно объявил ему свое решение мозг. Но здоровая природа Эмиля победила, не подчинилась предательскому приказу. Сердце вновь мощно забилось. А лазерный луч угас, так и не тронув дерева.
      Эмиль вскочил на ноги, сменил укрытие и выстрелил. Но на месте, где стоял Ярдок, никого не было.
      Эмиль бежал по дороге, не замечая, что остановившиеся солдаты застыли, словно изваяния, и не сводят с него глаз. И тут до его слуха донесся крик:
      — Стой!
      Это был голос хозяина дома. Он и его жена медленно приближались к нему, словно вокруг никого из солдат не было.
      Но Эмиль их не послушал. Во время маневров рота не раз проводила учебные бои с воображаемым противником в лабиринтах и на спецландшафтах. В их натруженных, истерзанных телах жило страстное желание: хоть единожды отстреляться скорее, чем компьютеры. Эмилю этого не удавалось ни разу, коммисэру — дважды. Он знал, что Ярдок где-то притаился и подстерегает его. Он снова сделал несколько кувырков по земле, вскочил на ноги и зигзагами побежал к месту сбора.
      Но что-то удерживало его. Он бежал, испытывая все усиливающееся сопротивление. А потом неведомая сила сжала его со всех сторон так, что он не мог сдвинуться с места.
      Он с удивлением увидел, что его отрывает от земли — и вот уже он вспарил над землей, как листок на ветру. Какое это чувство! С чем сравнить?..
      Высоко в зените светило солнце. Эмиль истосковался по его теплу, особенно недоставало его сейчас, когда он — надолго ли? — освободился от груза прошлого, от былых страхов.
      Но вот он снова твердо стоит на земле, а перед нимхозяин дома и его дочь. Девушка осторожно касается рукой его руки.
      — Ты можешь остаться, — говорит ее отец. — А остальные погибнут. Мы отправили их в прошлое.
      Неожиданный переход от света дня к ночной тьме на какое-то время парализовал солдат. Лазер Ярдока еще дымился. Коммисэр, тяжело дыша, озирался по сторонам, не в силах осмыслить происшедшее. Дрожа от ярости, он выстроил роту и приказал рассчитаться по порядку:
      — Тридцать! — бесновался он. — Только тридцать! Нет Эмиля! Где эта свинья, где этот подлый предатель?!
      Он никак не мог остановиться.
      И тут Уорнер бросил свое оружие в пыль у его ног.
      Коммисэр даже остолбенел — настолько чудовищным был в его глазах такой проступок. Но тут же снова разъярился:
      — Выходит… ты тоже… ну я тебе покажу… — прокашлялся он и поднял лазер. — Никому больше не придет в голову ослушаться моего приказа!
      Но к нему уже подходили и бросали наземь оружие остальные солдаты. Ошеломленный, Ярдок не знал, в какую сторону глядеть. И тут он заметил солдат противника, а за их спинами — грохочущие турбоконтеры.
      "Значит, они все-таки вышли на нас!" — с ненавистью подумал Ярдок.
      — Огонь! — приказал он и с удовлетворением увидел, что многие солдаты подчинились приказу.
      Но тут зрение его было ослеплено белой раскаленной точкой. Она сияла и жгла с такой силой, что мгновенно прогрызла Ярдока.

ФРЕД СЕЙБЕРХЭГЕН О МИРЕ И О ЛЮБВИ

      
      Керр проглотил таблетку и заворочался в кресле, пытаясь устроиться поудобнее, несмотря на боль, которая то и дело пронизывала его, предвещая близкую агонию. Потом настроил передатчик и сказал, обращаясь к висевшему в пустоте бродячему космолету:
      — Я безоружен. Я иду с миром. Я хочу вести с тобой переговоры.
      Он подождал. В рубке маленького одноместного корабля было тихо. Локатор показывал: до объекта столько-то световых секунд. На обращенные к нему слова космолет никак не реагировал, но Керр не сомневался, что они услышаны.
      Где-то очень далеко осталась звезда, которую он называл Солнцем; позади была и его родная планета — земная колония, основанная лет сто назад, одинокое поселение y — самого края Галактики. До сих пор война, которую вели против всего живого машины-берсеркеры, представлялась здесь всего лишь далеким ужасом из программы последних известий. Единственный боевой космический корабль, которым располагала колония, был послан на соединение с прикрывавшей подстуны к Земле эскадрой Карлсена, как только стало известно, что берсеркеры устремились туда. А теперь враг появился здесь, и обитатели планеты, где жил Керр, в лихорадочной спешке готовили еще два корабля. Но вряд ли они смогут устоять против берсеркера. А пока…
      Приблизившись к противнику на миллион миль, Керр увидел, что берсеркер остановился; он как будто выжидал, повиснув в пустоте на орбите лишенного атмосферы планетоида, в нескольких днях полета от него.
      — Я безоружен, — снова радировал Керр. — Я хочу вести с тобой переговоры, а не причинить тебе вред. Если бы здесь были те, кто тебя построил, я попробовал бы поговорить с ними о мире и о любви. Ты меня слышишь?
      Он был уверен, что машина понимает его слова. Все машины-берсеркеры знали универсальный космический язык — научились ему от взятых в плен людей или друг от друга. И он не лгал, говоря, что хотел бы побеседовать о любви с неведомыми Строителями. Злоба, месть, старые распри — все это для умирающего Керра были мелочи, не стоящие внимания. Но Строителей не могло быть на борту машины: берсеркеры были построены, может быть, еще в те времена, когда люди на Земле охотились на мамонтов. Строители давно исчезли, затерялись в пространстве и времени вместе с теми, кто некогда был их врагом.
      Внезапно машина ответила:
      — Маленький корабль, подойди ко мне, не меняя скорости и курса. Когда скомандую, остановишься.
      — Да, — сказал Керр.
      Голос его дрогнул, хоть он и ждал ответа. Его потряс этот ответ — неровное, механическое воспроизведение заимствованных у кого-то слов. Должно быть, могучие средства уничтожения, способные истребить все живое на целой планете, сейчас нацелены на него. Но смерть еще не самое страшное, что может его ожидать, если хотя бы десятая доля всех рассказов о людях, попавших в плен к берсеркерам, соответствует истине. Керр заставил себя не думать об этом.
      — Остановись. Жди на месте.
      Керр мгновенно повиновался. На экране показалась движущаяся точка — нечто размером с его собственный корабль отделилось от гигантской крепости, висевшей на черном занавесе неба.
      Даже на таком расстоянии ему были видны шрамы и вмятины на теле берсеркера. Все эти древние машины за время своих долгих бессмысленных галактических странствований получили немало повреждений. Но эта развалина даже среди них выглядела исключением.
      Ракета, высланная берсеркером, притормозила рядом с кораблем.
      — Открой! — прохрипело радио. — Мне надо тебя обыскать.
      — А потом ты меня выслушаешь?
      — Потом выслушаю.
      Он открыл шлюз и посторонился, пропуская гостейнесколько роботов. Они казались такими же ветхими, как и их хозяин. Кое у кого, правда, поблескивали новые детали. Они обыскали Керра, обшарили всю рубку; при этом один из механизмов отказал, и собратьям пришлось утащить его чуть ли не волоком.
      В рубке остался еще один робот — неуклюжее сооружение, снабженное двумя руками, как человек. Едва только шлюз за остальными захлопнулся, он плюхнулся в пилотское кресло и повел корабль по направлению к бероеркеру.
      — Стойте! — крикнул Керр. — Я же не пленный!
      Его слова остались без ответа. В ужасе Керр вцепился в робота-пилота, пытаясь стащить его с кресла. Но тот, медленно подняв металлическую руку, уперся Керру в грудь. Керр потерял равновесие и, увлекаемый искусственной силой тяжести, грохнулся навзничь, стукнувшись головой о переборку.
      — Потерпи несколько минут, — сказал радиоголос. — Сейчас мы начнем говорить о любви и мире.
      Керр взглянул в иллюминатор и увидел, что корабль приближается к громаде берсеркера. Корпус гиганта был как будто весь в язвах, целые квадратные мили занимали вмятины, вздутия, застывшие потеки оплавленного металла.
      Немного времени спустя в корпусе открылся люк, и корабль Керра вслед за вспомогательной ракетой устремился в темную глубину.
      Теперь за стеклом иллюминатора не было видно ни зги. Керр почувствовал легкий толчок, как при швартовке. Робот-пилот выключил двигатель, повернулся к Керру и стал со скрежетом подниматься с кресла.
      И тут внутри у него что-то случилось. Вместо того чтобы спокойно встать, робот резко выпрямился, вскинул руки, как будто стараясь сохранить равновесие, и тяжело рухнул на палубу. Еще с полминуты одна его рука беспорядочно двигалась, а потом он застыл в нелепой позе.
      Наступила тишина. Керр подумал было, что благодаря счастливой случайности снова стал хозяином в своей рубке. Что предпринять?
      — Выходи, — произнес спокойный скрипучий голос. — К твоему шлюзу пристыкован туннель, заполненный воздухом. По туннелю перейдешь в… ну, короче, в помещение, где мы будем говорить о мире и о любви.
      Керр отыскал глазами кнопку с надписью «Ц-форсаж». Этой кнопкой не разрешалось пользоваться в окрестностях Солнца. И даже близость куда меньшей массы берсеркера превращала Ц-форсаж в чудовищное оружие.
      Керр не боялся внезапной гибели, по крайней мере думал, что не боится. Куда реальней была другая смерть — медленная и мучительная. Ему снова припомнились жуткие истории, которые он слышал. Нельзя было и помыслить о том, чтобы выйти наружу. Нет, уж!
      Он перешагнул через поверженного робота и протянул руку к пульту.
      — Я могу говорить с тобой отсюда, — сказал он, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.
      Прошло десять секунд, и берсеркер ответил:
      — Твой Ц-форсажный двигатель оборудован предохранительной блокировкой. Ничего не выйдет. Взорвать меня вместе с собой ты не сможешь.
      — Допустим, что ты прав, — возразил Керр. — Но если автоматика сработает, мой корабль будет отброшен от центра твоей массы и пробьет обшивку. А она у тебя и без того в плохом состоянии. Лишние повреждения тебе ни к чему.
      — Ты погибнешь!
      — Да? — сказал Керр. — Может быть. Рано или поздно я все равно умру. Но я пришел к тебе не для того, чтобы умирать или сражаться. Я пришел говорить с тобой. Мы должны попытаться прийти к соглашению.
      — К какому соглашению?
      Глубоко вздохнув, Керр потер лоб и начал излагать те доводы, которые он столько раз повторял про себя. Пальцы его повисли над пусковой кнопкой, а глаза неотрывио следили за приборами, которые в обычных условиях регистрируют приближение метеоритов.
      — Вот что, — начал он. — Я уверен, что военные действия против человечества — результат какой-то ужасной ошибки. Скажи, что плохого мы причинили тебе и таким, как ты?
      — Наш противник — жизнь, — ответил берсеркер. — Жизнь есть зло.
      Пауза.
      Керр овладел собой и спокойно продолжал:
      — С нашей точки зрения, зло — это ты. Мы хотим, чтобы ты стал хорошей машиной, полезной машиной, такой, которая помогает людям, а не убивает их. Разве созидание — не более высокая цель, чем разрушение?
      Снова наступила пауза.
      — А чем ты докажешь, — спросила машина, — что мне необходимо изменить мою цель?
      — Прежде всего тебе самому выгоднее нам помогать. Никто не станет сопротивляться, не будет причинять тебе повреждений.
      — А не все ли равно — сопротивляетесь вы или нет?
      Керр предпринял новую попытку.
      — Видишь ли, живое по своей природе выше, чем неживое. А человек — высшая форма жизни.
      — Как ты это докажешь?
      — Как докажу? Да очень просто. Человек наделен душой.
      — Я это слышал, — отозвался берсеркер. — Вы все так считаете. Но разве вы не определяете душу как нечто недоступное пониманию любой машины? И разве нет таких людей, которые вовсе отрицают существование души?
      — Да, именно таково определение души. И такие люди есть.
      — Тогда я не принимаю этот довод.
      Керр вытащил болеутоляющую таблетку и украдкой проглотил ее.
      — И все-таки, — сказал он, — ты не можешь доказать, что души не существует. Ты должен по меньшей мере допустить, что это не исключено.
      — Согласен.
      — Но оставим пока душу в стороне. Поговорим о физической и химической организации живого. Имеешь ли ты представление о том, как тонко и сложно организована даже одна-единственная живая клетка? Вот видишь! А у нас в мозге их миллиарды. Ты не можешь не признать, что мы, люди, снабжены удивительными по своему совершенству компьютерами, которые вдобавок умещаются в очень небольшом объеме.
      — Не знаю, — возразил скрипучий голос. — Мне не приходилось демонтировать пленников. Хотя кое-какими сведениями я располагаю. Однако ты не станешь утверждать что присущая вам форма организации — не что иное, как следствие непреложных законов физики и химии?
      — А тебе не приходило в голову, что, может быть, эти законы имеют определенную цель? Что они для того и существуют, чтобы когда-нибудь появился мозг, способный мыслить, чувствовать и… любить?
      На этот раз молчание затянулось. Керр почувствовал, что у него пересохло в горле, словно этот диспут длился уже много часов.
      — К такой гипотезе я не прибегал, — внезапно отозвался голос. — Но если устройство разумного живого существа на самом деле так сложно, так тесно связано с существованием именно таких, а не иных физических законов, — то, возможно, да, возможно, что служение жизни есть высшая цель машины.
      — Ты можешь быть уверен, — подхватил Керр, — что наше физическое устройство чрезвычайно сложно.
      Он не совсем улавливал ход мыслей машины, но это не имело значения — лишь бы выиграть эту шахматную партию. Одержать победу в игре за Жизнь! Пальцы его по-прежнему лежали на кнопке Ц-форсажа.
      Голос сказал:
      — Если бы я мог исследовать несколько живых клеток…
      Керр вздрогнул, и вместе с ним задрожала стрелка регистратора метеоритов. Что-то приближалось к корпусу его корабля.
      — Прекрати, — крикнул он. — Ни с места! Или я тебя уничтожу!
      Голос машины был по-прежнему невозмутим и спокоен.
      — Не бойся. Это случайность. Я тут ни при чем. Я поврежден… Мои механизмы ненадежны. Я хотел бы совершить посадку на этот приближающийся планетоид, чтобы добыть металл и заняться ремонтом.
      Стрелка регистратора мало-помалу успокоилась.
      Берсеркер произнес:
      — Если бы я мог исследовать несколько живых клеток, принадлежащих разумному существу, то, вероятно, получил бы необходимые аргументы в пользу твоего предположения… или против него. Ты можешь предоставить мне такие клетки?
      Теперь замолчал Керр. Наконец он ответил:
      — Единственные клетки человека, какие есть на моем корабле, — мои собственные. Пожалуй, — он кашлянул, — я мог бы с тобой поделиться.
      — Мне будет достаточно половины кубического сантиметра; насколько я знаю, для тебя это не опасно. Я не требую частицы твоего мозга. Кроме того, как я понимаю, ты хотел бы избежать ощущения, которое ты называешь болью. Я готов тебе помочь… если смогу.
      Не собирается ли берсеркер прибегнуть к какому-то одурманивающему средству? Нет, это было бы слишком просто. Побуждения машин иррациональны. Коварство их непредсказуемо.
      Керр продолжал игру, не подавая виду, что он заподозрил неладное.
      — У меня есть все необходимое. Кстати, хочу тебя предупредить, что это отнюдь не заставит меня отвлечься от пульта управления.
      Он достал набор хирургических инструментов, принял еще две болеутоляющие таблетки и принялся осторожно орудовать стерильным скальпелем. Когда-то он немного занимался биологией.
      Когда разрез был зашит и перевязан, Керр промыл образец ткани и поместил его на донышко пробирки. Затем, стараясь ни на мгновение не ослаблять бдительности, он оттащил лежавшего на полу робота в шлюэ и оставил его там вместе с пробиркой. Некоторое время спустя он услышал, как что-то вошло в шлюз и вышло.
      Керр принял возбуждающую таблетку. Боль, вероятно, возобновится, но надо быть начеку.
      Прошло два часа. Керр заставил себя съесть часть неприкосновенного запаса продуктов и ждал, не сводя глаз с пульта.
      Кажется, он задремал. Когда жесткий неживой голос заговорил снова, Керр даже подскочил от неожиданности: минуло почти шесть часов.
      — Можешь возвращаться, — проскрипел голос. — Сообщи живым существам, которые руководят вашей планетой, что после ремонта я буду их союзником. Я изучил твои клетки. Ты прав. Человеческий организм в самом деле высшее достижение во Вселенной, и мое предназначение — помогать вам. Я выразился достаточно ясно?