Выяснилось, что слой Кеннели—Хевисайда, как его первоначально назвали, состоит минимум из трех основных слоев, высота и интенсивность которых подвержены большим изменениям. Еще выше лежат радиационные пояса Ван Аллена, открытие которых стало первой научной победой космической эры.
Эта обширная область, начинающаяся на высоте около пятидесяти километров и простирающаяся ввысь на несколько земных радиусов, называется ионосферой; ракеты, спутники и радары исследуют ее свыше двух столетий. Я не могу не упомянуть моих предшественников на этом поприще — американцев Тьюва и Брейта, англичанина Эплтона, норвежца Стормера и особенно человека, в 1970 году удостоенного награды, которую я сейчас тоже имею честь получить, — вашего соотечественника Ханнеса Альфвена…
Ионосфера — это капризное дитя Солнца; даже теперь ее поведение не всегда предсказуемо.
В течение приблизительно ста лет, до появления спутников связи, она была нашим неоценимым, хотя и непостоянным слугой. Когда дальняя радиосвязь полностью зависела от ее настроений, она спасла немало жизней; но очень много людей погибло из-за того, что она бесследно поглотила их отчаянные сигналы.
Ионосфера служила цивилизованному человечеству очень недолго. Но если бы ее не было, человек бы не появился! Ибо ионосфера — часть щита, который ограждает нас от смертоносного рентгеновского и ультрафиолетового излучения Солнца. Если бы эти лучи достигали уровня моря, то, возможно, какие-то формы жизни и возникли бы на Земле, но они никогда не развились бы во что-то, даже отдаленно напоминающее нас…
Поскольку ионосферой, как и находящейся под ней атмосферой, в конечном счете управляет Солнце, она тоже имеет свою погоду. Во время солнечных вспышек в ионосфере бушуют глобальные штормы, и она перестает быть невидимой: огненные сполохи сияний озаряют жутким светом холодные полярные ночи…
Мы до сих пор познали не все процессы, происходящие в ионосфере. Наши приборы, размещенные на ракетах и спутниках, пронизывают ее со скоростью в многие тысячи километров в час. Мы просто никогда не могли остановиться и спокойно понаблюдать! Только орбитальная башня даст нам возможность создать в ионосфере неподвижные обсерватории. Не исключено, конечно, что башня слегка изменит характеристики ионосферы, хотя вопреки утверждениям доктора Бикерстафа никак не замкнет ее накоротко!
Но зачем изучать ионосферу, раз уж она утратила свое значение для связистов? Дело в том, что поведение ионосферы тесно связано с поведением Солнца, хозяина нашей судьбы. Мы теперь знаем, что Солнце отнюдь не спокойная благонравная звезда, как думали наши предки; оно подвержено как длительным, так и коротким возмущениям. В настоящее время оно все еще выходит из минимума 1645–1715 годов; поэтому климат сейчас мягче, чем в любой период после начала средних веков. Но как долго будет продолжаться этот подъем? Когда начнется новый неизбежный спад солнечной активности? Какое влияние он окажет на климат и на судьбы цивилизации не только на Земле, но и на других планетах? Ведь все они дети Солнца…
Некоторые теоретики полагают, что Солнце сейчас вступило в полосу неустойчивости, которая может вызвать новый ледниковый период, более всеобъемлющий, чем имевшие место в прошлом. Если это справедливо, нам необходима вся информация, какую можно получить. Даже предупреждение за век вперед может оказаться запоздавшим.
Ионосфера способствовала появлению жизни; она вызвала революцию в радиосвязи; она может рассказать нам о нашем будущем. Вот почему мы должны продолжать изучение этой огромной бурной арены противоборства солнечных и электрических сил — этого таинственного края беззвучных штормов.
34. КОНЕЧНАЯ СТАНЦИЯ
Неудивительно, что ее называли «Транссибирской дорогой». Даже спуск от станции «Центральная» к основанию башни длился пятьдесят часов.
Настанет день, когда он займет всего пять; но это произойдет лишь через два года, когда подведут питание и рельсовые пути обзаведутся магнитными полями. Аппараты для контроля и технического обслуживания, ползавшие вверх и вниз по граням башни, приводились в движение старинными колесами, опирающимися на внутреннюю часть направляющих пазов. Даже если бы позволяла ограниченная мощность аккумуляторов, эксплуатировать такую систему при скоростях выше пятисот километров в час небезопасно.
Но никто об этом не думал — все были слишком заняты делом. Профессор Сессуи и трое его студентов вели наблюдения и проверяли приборы, чтобы не тратить времени, когда прибудут на место. Водителю, бортинженеру и стюарду скучать также не приходилось. Рейс не совсем обычный. Станцию «Фундамент», находящуюся теперь на 25 тысяч километров ниже «Центральной», всего в шестистах километрах от Земли, никто не посещал с самого начала строительства. Контрольные индикаторы еще ни разу не засекали здесь никаких неполадок. Впрочем, «Фундамент» представлял собой всего лишь 15-метровую герметическую камеру — одно из десятков аварийных убежищ, расположенных через определенные промежутки на всем протяжении башни.
Профессор Сессуи употребил все свое немалое влияние, чтобы воспользоваться этой уникальной смотровой площадкой, которая, делая два километра в сутки, ползла сквозь ионосферу к месту встречи с Землей. Необходимо установить научное оборудование до полного развития теперешнего максимума солнечных пятен, настаивал он.
Солнечная активность уже достигла небывалого уровня, и молодым ассистентам Сессуи нелегко было сосредоточиться на своих приборах величественные полярные сияния с непреодолимой силой влекли их к себе. Небо на севере и на юге было заполнено медленно перемещающимися полотнищами и лентами зеленоватого света, которые внушали благоговение и трепет своей неземной красотою и величием. Однако это лишь бледный призрак небесных фейерверков, сверкающих вокруг полюсов. Очень редко полярное сияние забредает так далеко от своих законных владений; лишь раз в несколько поколений оно вторгается в экваториальные небеса.
Сессуи заставил студентов вернуться к работе — зрелищами можно будет заняться и во время долгого обратного подъема к «Центральной». Однако даже сам профессор по нескольку минут кряду простаивал у иллюминатора, завороженный пылающим небом.
Кто-то окрестил их рейс «Экспедицией к Земле». Что касается расстояния, это соответствовало действительности на 98 процентов. По мере того как аппарат на своих ничтожных 500 километров в час сползал по грани башни, растущая близость планеты все больше давала о себе знать. Гравитация медленно возрастала — от бодрящего ощущения легкости ниже лунной на «Центральной» до почти полной земной величины. Всякий опытный астронавт очень бы удивился — ощущения какой-либо силы тяжести до вхождения в плотные слои атмосферы казались противоестественными.
Если не считать жалоб на скверное питание, которые стоически переносил замученный стюард, путешествие шло гладко. В ста километрах от «Фундамента» плавно заработали тормоза, и скорость уменьшилась вдвое. Через пятьдесят километров ее снова снизили вдвое. Один из студентов спросил: «А что, если в конце пути мы сойдем с рельсов?»
Водитель (он настаивал, чтобы его называли пилотом) сердито отвечал, что это невозможно, — направляющие пазы заканчиваются в нескольких метрах от конца башни; кроме того, имеются амортизаторы, специально на тот случай, если все четыре автономные системы торможения откажут одновременно. Все согласились, что шутка не только совсем не смешна, но и очень дурного тона.
35. РАНЕНОЕ СОЛНЦЕ
В последний раз, когда Морган видел племянника, тот был совсем маленьким. Сейчас Дэву двенадцать; а если они и впредь будут встречаться столь же часто, в следующий раз он станет уже взрослым.
Но вины за собой Морган не чувствовал. За последние два века семейные узы сильно ослабели, и Моргана почти ничто не связывало с сестрой. Каждые два месяца они общались по радио и были в самых хороших отношениях, но Морган не смог бы вспомнить место и время их последней встречи.
Однако, здороваясь с бойким смышленым подростком (которому его знаменитый дядя явно не внушал особого благоговения), Морган ощутил смутную горечь. У него не было сына; давным-давно он сделал тот выбор между работой и жизнью, от которого трудно уклониться на высших уровнях человеческой деятельности.
Он знал условия сделки, в которую вступал, и принял их. Ворчать по пустякам поздно — прошлого не вернешь. Смешивать гены может каждый дурак; большинство именно этим и занимается. Воздаст ему история должное или нет, неважно, лишь немногие могут сравниться с ним по тому, что он сделал и еще сделает.
За последние три часа Дэв видел на станции «Земля» гораздо больше любого знатного гостя. Он вошел внутрь горы у ее подножия, через почти законченный вестибюль Южной станции, где ему показали помещения для пассажиров и багажа, центр управления и сортировочные депо, где капсулы, спускающие по Восточному и Западному путям, будут передаваться для подъема на Северный и Южный. Он смотрел вверх со дна пятикилометровой шахты, подобной колоссальной пушке, нацеленной прямо в звезды. Вопросы Дэва довели до полного изнеможения трех гидов, пока наконец последний из них не догадался вернуть мальчика дяде.
— Возьмите его, Ван, — сказал Уоррен Кингсли, доставив Дэва на скоростном лифте на усеченную вершину горы. — По-моему, он уже нацелился на Мое место.
— Я не знал, что ты так интересуешься техникой, Дэв.
Мальчик выглядел задетым и слегка удивленным.
— Разве ты не помнишь, как подарил мне конструктор на день рождения?
— Конечно, конечно, я просто пошутил. Тебе не холодно?
Мальчик с презрением отмахнулся от легкой термокуртки.
— Нет, мне хорошо. Когда вы откроете шахту? Можно потрогать ленту? Она не порвется?
— Теперь вам ясно? — ухмыльнулся Кингсли.
— Во-первых, крышка останется закрытой, пока башня не достигнет горы и не спустится в шахту. Крышка служит нам рабочей платформой и защищает от дождя. Во-вторых, если хочешь, можешь потрогать ленту. В-третьих, она не порвется. Но только не вздумай бегать — на такой высоте это очень вредно.
— Только не в двенадцать лет, — заметил Кингсли.
Они догнали Дэва возле якоря Восточной грани. Мальчик, как многие тысячи до него, смотрел на узкую тускло-серую ленту, которая поднималась из земли и вертикально взмывала в небо. Все выше, выше и выше. Запрокинув голову, Дэв скользил по ней взглядом. Морган и Кингсли не последовали его примеру, хотя — даже теперь, через столько лет — искушение было все еще велико. Не стали они и говорить Дэву, что у некоторых посетителей так сильно кружилась голова, что они падали и без посторонней помощи не могли уйти.
Но мальчик был вполне здоров: почти минуту он вглядывался в зенит, словно надеясь увидеть тысячи людей и миллионы тонн грузов, парящие по ту сторону синевы неба. Потом поморщился, закрыл глаза, покачал головой и посмотрел себе на ноги, как бы желая убедиться, что все еще стоит на твердой надежной земле.
Протянув руку, он осторожно погладил узкую ленту, соединяющую планету с ее новой луной.
— А что будет, если она порвется?
Это был обычный вопрос. Ответ удивляет многих.
— Почти ничего. В этой точке она практически не нагружена. Если разрезать ленту, она просто повиснет, развеваясь на ветру.
Кингсли поморщился: оба знали, что это преувеличение. Нагрузка на каждую из четырех лент составляла сейчас около ста тонн, но эта величина ничтожно мала по сравнению с проектной нагрузкой. Но не стоит обременять мальчика такими подробностями.
Дэв обдумал сказанное, потом в виде опыта щелкнул по ленте, словно хотел извлечь из нее музыкальную ноту. В ответ раздался краткий невыразительный звук.
— Если ты стукнешь по ней кувалдой и вернешься сюда часов через десять, то как раз успеешь поймать эхо с «Центральной», — сказал Морган.
— Вряд ли, — сказал Кингсли. — Слишком большое демпфирование.
— Ладно, не портите впечатления, Уоррен. Лучше пойдем дальше и посмотрим кое-что действительно интересное.
Они подошли к центру металлического диска, который теперь увенчивал гору, закрывая шахту, словно крышка огромной кастрюли. Здесь, на одинаковом расстоянии от четырех лент, по которым башню вели к Земле, стояла маленькая неказистая геодезическая палатка. Из нее прямо в зенит смотрел телескоп, явно неспособный нацелиться во что-то другое.
— Сейчас самое подходящее время. Перед закатом основание башни отлично освещено.
— Кстати, о Солнце. Оно сегодня еще ярче, чем было вчера, — сказал Кингсли, показывая на блестящий сплющенный эллипс, погружавшийся в дымку на западе. Она настолько погасила его блеск, что на него можно было спокойно смотреть.
Пятна, ясно выделявшиеся на поверхности Солнца, появились около ста лет назад. Теперь они закрывали почти половину площади солнечного диска. Казалось, Солнце поражено неведомым недугом или даже чем-то пробито. Однако даже Юпитер не нанес бы светилу такого повреждения.
Самое большое пятно достигало четверти миллиона километров в диаметре и могло бы поглотить сотни земель.
— Ночью снова ожидается большое полярное сияние. Профессор Сессуи и его команда выбрали удачное время.
— Давайте посмотрим, как у них дела, — сказал Морган, настраивая телескоп. — Взгляни-ка, Дэв.
Мальчик с минуту внимательно вглядывался.
— Все четыре ленты уходят внутрь, то есть вверх, а потом исчезают.
— А посредине ничего нет?
Дэв снова немного помолчал.
— Нет, башни не видно.
— Верно, она на шестистах километрах, а телескоп настроен на самое слабое увеличение. Но сейчас поднимемся. Застегните привязные ремня.
Дэв улыбнулся старинному штампу, знакомому по десяткам исторических пьес. Но он не заметил никаких изменений: лишь четыре линии, направленные к центру поля зрения, стали менее резкими. Через несколько секунд он сообразил, что никаких изменений не будет: он смотрит вверх вдоль оси системы, и все четыре ленты в любой точке выглядят одинаково.
Потом совершенно неожиданно — хотя Дэв все время этого ждал — в самом центре поля зрения появилось крошечное яркое пятнышко. Оно быстро расширялось, и мальчик испытал ясное ощущение скорости.
Через несколько секунд он уже мог разглядеть маленький круг — нет, и мозг и глаз согласились, что это квадрат. Он смотрел прямо вверх, на основание башни, которая ползла к Земле вдоль направляющих лент, преодолевая два километра в день. Сами ленты исчезли — на таком расстоянии они были неразличимы. Но квадрат, словно по волшебству прикрепленный к небу, продолжал расти, хотя теперь, при максимальном увеличении, казался расплывчатым.
— Что ты видишь? — спросил Морган.
— Яркий квадратик.
— Хорошо. Это основание башни, ярко освещенное Солнцем. Когда у нас стемнеет, его можно будет наблюдать невооруженным глазом еще целый час, пока оно не, скроется в тени. А еще что-нибудь видно?
— Не-е-ет, — после долгого молчания протянул мальчик.
— Странно. Группа ученых отправилась в нижнюю секцию установить там научные приборы. Они только что спустились с «Центральной». Всмотрись повнимательней, и ты увидишь их транспортер — он на Южном пути, это справа. Ищи яркое пятно, раза в четыре меньше башни.
— Извини, дядя, я не могу его найти. Посмотри сам.
— Возможно, ухудшилась видимость. Иногда башня совсем исчезает, хотя атмосфера кажется прозрачной…
Прежде чем Морган успел занять место Дэва у телескопа, его личный приемник издал два резких двойных гудка. Секунду спустя система сигнализации Кингсли сработала тоже.
Впервые за все время на башне объявили тревогу четвертой степени.
36. МЕТЕОР
Огромное искусственное озеро, в течение двух тысяч лет известное под названием Море Параваны, спокойно лежало под каменным взором своего создателя. Хотя лишь немногие посещали одинокую статую отца Калидасы, его создание пережило творения его сына и принесло стране бесконечно больше благ, снабдив едой и питьем сто поколений людей. И еще больше поколений птиц, коз, буйволов, обезьян и хищных зверей, подобных лоснящемуся коварному леопарду, который сейчас утолял свою жажду. Эти огромные кошки слишком расплодились и теперь, когда вымерли устрашавшие их прежде охотники, начали сильно всем докучать. Впрочем, если их не дразнить и не трогать, то на людей они не нападают.
Уверенный в своей безопасности леопард не спешил, между тем как тени вокруг озера удлинялись, а с востока надвигались сумерки. Вдруг он насторожился. Грубые человеческие органы чувств не уловили бы никаких изменений. Вечер был безмятежным, как всегда.
Потом прямо в зените послышался слабый свист, постепенно превратившийся в неистовый грохот, совсем непохожий на шум входящего в атмосферу космического корабля. Высоко в небе в последних лучах Солнца сверкало что-то металлическое; оно становилось все больше и больше, а за ним тянулась длинная полоса дыма. Одновременно предмет распадался на куски, и горящие обломки с шипением разлетались во все стороны. В течение нескольких секунд глаза, столь же зоркие, как у леопарда, могли бы видеть какой-то цилиндр, который тут же разорвался на бессчетное число осколков. Но леопард, не дожидаясь финала, уже растворился в джунглях.
Внезапный гром взорвал Море Параваны. В воздух устремился гейзер из брызг и глины высотой в сотню метров — фонтан, далеко превосходящий фонтаны Яккагалы, почти такой же высокий, как сам Утес. Бросая отчаянный вызов земному тяготению, он на секунду повис в воздухе, а потом вновь обрушился во взбаламученное озеро.
Небо наполнили стаи водоплавающих птиц, в ужасе обратившихся в бегство, и полчища огромных летучих мышей, похожих на птеродактилей, ухитрившихся прорваться в современность. Одинаково испуганные птицы и летучие мыши делили между собой небо.
Последние отзвуки грома замерли в джунглях, и вокруг озера вновь воцарилась тишина. Но зеркальная поверхность еще долго волновалась, и мелкая рябь пробегала взад-вперед под невидящим оком Параваны Великого.
37. СМЕРТЬ НА ОРБИТЕ
Говорят, каждое крупное сооружение требует хотя бы одной человеческой жизни. На устоях Гибралтарского моста высечено четырнадцать имен. Однако благодаря почти фанатической заботе о безопасности несчастных случаев на строительстве башни было очень мало: один год обошелся вообще без единой жертвы.
Но был год, который принес четыре смерти, из них две особенно страшные. Один контролер по космическому монтажу, привыкший работать в условиях невесомости, забыл, что он не на орбите, хотя и в космосе, и опыт всей жизни его предал. Камнем пролетев свыше пятнадцати тысяч километров, он, словно метеор, сгорел при входе в атмосферу. К несчастью, радиопередатчик его скафандра работал и в эти последние минуты…
То был очень тяжелый год. Вторая трагедия длилась гораздо дольше. Женщина-инженер на противовесе далеко за пределами синхронной орбиты не закрепила как следует ремень безопасности и, словно камень из пращи, сорвалась в космос. С этой высоты она не могла ни упасть на Землю, ни выйти за пределы земного тяготения, но, увы, воздуха в ее скафандре было всего на два часа. За такой короткий срок спасти ее было невозможно, и, несмотря на всеобщие вопли протеста, никто не сделал даже попытки. Жертва вела себя героически. Она передала прощальные приветствия, а потом разгерметизировала скафандр. Тело нашли через несколько дней, когда непреложные законы небесной механики возвратили его в перигей эллиптической орбиты.
Воспоминания об этих трагедиях проносились в голове Моргана, когда он на скоростном лифте спускался в командный пункт в сопровождении угрюмого Кингсли и перепуганного Дэва. Но сегодня катастрофа совсем другая: зафиксирован взрыв в районе «Фундамента». Что транспортер упал на Землю, стало ясно еще до того, как было получено искаженное сообщение о «колоссальном метеорном ливне» где-то в центральной части Тапробани.
Пока не станут известны новые факты, размышлять на эту тему бесполезно; а фактов в данном случае скорее всего не будет вообще, ибо все улики, вероятно, уничтожены. Морган знал, что катастрофы в космосе редко бывают вызваны одной какой-нибудь причиной, чаще всего они являются следствием длинной цепочки совершенно невинных обстоятельств. Все предосторожности инженеров по технике безопасности не могут гарантировать абсолютную надежность: иногда к катастрофе приводит их же собственная перестраховка. Морган не стыдился того, что сейчас безопасность сооружения беспокоила его гораздо больше, чем гибель людей. Мертвым не поможешь ничем; но когда под угрозой оказалась почти законченная башня…
Лифт остановился, и он вошел в командный пункт как раз в тот момент, когда стало известно о второй ошеломляющей новости этого вечера.
38. АВАРИЯ
В пяти километрах от цели водитель-пилот Руперт Чанг вновь сбавил скорость. Теперь пассажиры впервые увидели, что грань башни не просто монотонная полоса, уходящая вверх и вниз в бесконечность. Правда, двойные пазы, по которым они двигались, все так же тянулись вверх на высоту двадцать пять тысяч километров, что по человеческим масштабам почти равно бесконечности, но зато внизу уже был виден конец. Усеченная основа башни четким силуэтом выделялась на зеленом фоне Тапробани, с которым она соединится через год с небольшим.
На приборной доске опять загорелись красные сигналы тревоги. Хмуро остановив на них взгляд, Чанг нажал кнопку «Восстановление». Они вспыхнули и погасли.
Когда это произошло в первый раз, на двести километров выше, он спешно проконсультировался с «Центральной». Быстрая проверка систем не обнаружила никаких неисправностей, да и вообще, если верить всем предупреждениям, пассажиры транспортера давно мертвы. За пределы допустимого вышло все.
Это явно неполадки в самой аварийной сигнализации, и все с облегчением выслушали теорию профессора Сессуи. Аппарат уже не находится в условиях полного вакуума, для которого предназначен, и ионосферные помехи воздействуют на датчики системы предупреждения.
— Кто-то должен был это предусмотреть, — сердито буркнул Чанг. Он особо не волновался: остался всего час хода. Придется постоянно проверять все критические параметры. «Центральная» это одобрила: собственно, другого выхода все равно нет.
Больше всего Чанга беспокоили аккумуляторы. Ближайшая зарядная станция находится в двух тысячах километров выше. Если до нее не добраться, будет по-настоящему скверно. Однако при спуске двигатели транспортера работали как динамо-машины, и девяносто процентов его потенциальной энергии пошло в батареи. Теперь они полностью заряжены, а избыточные сотни киловатт, которые еще продолжают генерироваться, отводятся в космос большими охлаждающими ребрами в хвостовой части. Из-за этих ребер, как частенько говорили Чангу коллеги, его уникальные аппарат напоминает старинную авиабомбу. Сейчас они, видимо, накалены докрасна.
Естественно, Чанг был бы весьма встревожен, если б узнал, что они нисколько не нагрелись. Энергия не исчезает — она должна на что-то расходоваться. И очень часто она направляется совсем не туда, куда надо.
Когда сигнал «Пожар — Аккумуляторный отсек» появился в третий раз, Чанг без колебаний возвратил пульт в исходное состояние. Настоящий пожар привел бы в действие огнетушители, и он больше всего боялся, как бы они не начали работать вообще без нужды. Теперь на борту было уже несколько неполадок, особенно в цепях зарядки аккумуляторов. Как только путешествие окончится, придется слазить в двигательный отсек и, как в доброе старое время, проверять все собственными глазами.
Это случилось всего в километре от цели. Первый почуял неладное его нос. Даже когда Чанг, не веря глазам, уставился на тонкую струйку дыма, сочившуюся из-за приборной доски, холодная аналитическая часть его мозга говорила: «Какое счастливое совпадение, что пожар дождался конца поездки!»
Потом он вспомнил об огромном количестве энергии, произведенной во время окончательного торможения, и без труда догадался, как развивались события. Очевидно, не сработала система защиты, и аккумуляторы перезарядились. Средства безопасности одно за другим вышли из строя. Под прикрытием ионосферной бури неодушевленные предметы снова нанесли человеку предательский удар.
Чанг нажал кнопку огнетушителя аккумуляторного отсека. Огнетушитель действовал: из-за переборки донесся глухой рев струи азота. Через десять секунд Чанг открыл клапан, чтобы выпустить газ в космос. Вместе с газом улетучится и большая часть тепла. Клапан тоже сработал нормально. Впервые в жизни Чанг с облегчением слушал характерный свист, с каким из космического аппарата вырывается воздух.
Когда аппарат наконец приблизился к станции, Чанг не рискнул положиться на автоматическое торможение: к счастью, благодаря основательной подготовке он знал все визуальные сигналы и сумел остановиться буквально в сантиметре от стыковочного узла. В отчаянной спешке удалось соединить воздушные шлюзы и вытолкнуть через соединительную трубу имущество и оборудование…
…Та же операция общими усилиями пилота, бортинженера и стюарда была произведена с профессором Сессуи, когда он попытался вернуться за своими драгоценными приборами. Крышка воздушного шлюза захлопнулась за несколько секунд до того, как переборка двигательного отсека не выдержала.
После этого спасенным, очутившимся в мрачном 15-метровом квадратном помещении, оставалось только ждать и надеяться, что пожар прекратится сам. Возможно, душевному равновесию пассажиров способствовало их счастливое неведение. Ибо только Чанг с бортинженером знали, что перезаряженные аккумуляторы подобны бомбе замедленного действия, часовой механизм которой ритмично тикал теперь рядом с башней.
Через десять минут после их прибытия бомба взорвалась. Сначала раздался глухой взрыв, вызвавший лишь слабую вибрацию башни, а затем все услышали жуткий скрежет металла. Эти звуки вселили холод в сердца спасенных — они поняли, что их единственное транспортное развалилось на части, оставив их в двадцати пяти тысячах километров от «Центральной».
Раздался второй, еще более долгий взрыв, и наступила тишина. Спасенные догадались, что аппарат свалился с башни. Все еще оцепеневшие от ужаса, они принялись обозревать свои запасы и постепенно поняли, что их чудесное спасение, вероятно, было напрасным.
39. ПЕЩЕРА В НЕБЕ
Далеко в глубине горы Морган и его инженеры стояли вокруг голографического изображения нижней части башни в масштабе 1:10. Оно точно передавало мельчайшие подробности, видны были даже четыре тонкие направляющие ленты, которые шли вдоль граней, бесследно исчезая над самым полом. Было трудно вообразить, что, даже будучи уменьшены в 10 раз, они тянутся еще на шестьдесят километров вниз — за нижнюю границу земной коры.
— Дайте разрез и поднимите «Фундамент» до уровня глаз, — сказал Морган.
Изображение башни превратилось в светящийся призрак — длинный тонкостенный прямоугольный ящик, в котором не было ничего, кроме сверхпроводящих энергетических кабелей. Нижний отсек («Фундамент» — на редкость удачное название, хотя он и находится сейчас в сто раз выше вершины горы) представлял собой кубическую камеру, каждая сторона которой равнялась пятнадцати метрам.
— Что с тамбурами? — спросил Морган.
Две части изображения стали ярче. На северной и южной гранях, между пазами направляющих рельсовых путей, отчетливо вырисовывались крышки воздушных шлюзов, максимально удаленных друг от друга, — обычная мера безопасности на всех космических объектах.
— Вероятно, они вошли через южный люк, — пояснил оператор. — Неизвестно, поврежден ли он взрывом.
«Ничего, остается еще три входа», — подумал Морган. Его особенно интересовали нижние два. Эта мысль была реализована в период завершения проекта. Впрочем, и сама идея «Фундамента» возникла незадолго до этого — какое-то время считали, что нет надобности строить убежище здесь, в том отсеке башни, который в конце концов станет частью станции «Земля».
— Поверните ко мне основание, — приказал Морган.
Башня опрокинулась и, описав светящуюся дугу, повисла горизонтально. Теперь Морган видел все детали пола. Люки, расположенные у северного и южного краев, вели в два независимых воздушных шлюза. Вопрос в том, как туда добраться. Ведь до них 600 километров!
— Система жизнеобеспечения?
Шлюзы померкли, вместо них появилось изображение небольшого шкафа в центре камеры.
— В этом-то вся проблема, — мрачно отозвался оператор. — Имеется только кислородная система. Нет очистителей и, конечно, энергии. Лишившись транспортера, они едва ли переживут ночь. Температура падает — после захода она уже снизилась на десять градусов.
Моргану показалось, что космический холод проник ему в сердце. Радость от сознания, что люди из транспортера живы, быстро улетучивалась. Даже если запасов кислорода в «Фундаменте» хватит на несколько дней, что толку, если спасенные замерзнут еще до рассвета?
— Я хотел бы поговорить с профессором.
— Мы не можем выйти на него непосредственно — аварийный телефон «Фундамента» связан только с «Центральной». Впрочем, сейчас попробую.
Оказалось, что это не так просто. Когда связь была установлена, к телефону подошел водитель-пилот Чанг.
— Прошу прощения, но профессор занят.
От изумления Морган на секунду лишился дара речи, но потом, отчеканивая каждое слово (особенно свое имя), сказал:
— Передайте, что с ним хочет говорить Ванневар Морган.
— Я ему передам, но вряд ли это поможет. Он объясняет студентам устройство какого-то прибора. Кажется, спектроскопа. Больше ничего спасти не удалось. Сейчас они прилаживают его к одному из иллюминаторов.
Морган едва сдерживал ярость. Он уже хотел было спросить: «Они что, спятили?» — когда Чанг сказал:
