Девять граммов пластита

Мите понравилось, что разговор сразу потек в нужном русле: удобнее будет про других жильцов спросить. Но он не спешил и правильно делал.

— Да, жуликов много. Но ведь и честные люди есть…

— Есть, да не про нашу честь! Вон, в третьей квартире… — Митино сердце заныло в предчувствии удачи. В третьей квартире жил Эдуард Иванович Туманов. — Милиционер проживает. Евройремонт сделал. — Труженица метлы так и произнесла — «еврой», получилась забавная композиция из «евро» и «еврей». Может, дворничиха, как наследница «прислужников городовых», еще и в «черной сотне» состоит? — Окошечки беленькие, три месяца строители старались. Я горы кирпича вымела. Мойку, ванну, унитаз, хорошие еще, на помойку выкинули, «евроем» заменили, и все остальное тоже «еврой». Так теперь они через день то соседей зальют, то электричество на весь квартал выбьют. И хоть бы хны, а главное, на какие доходы? У меня зять тоже милиционер, говорит, этот «еврой» много тыщ стоит!

— Да, — скорбно согласился Митя. — А что ж соседние жильцы не возмущаются?

— Возмущаются, только что сделаешь! Я ж говорю, в милиции служит и так роскошествует!

— Да быть того не может, что в милиции!

— Он хоть недавно въехал, а я знаю. — Дворничиха даже мести перестала. — Вон его машины стоят! Сам посмотри, будет на таких честный человек ездить? Одну еще не продал, а другую уже купил!

Митя оглянулся. В проезде стояли серый, довольно старый «Опель» и оранжевая красотка «Ауди». На заднем стекле «Опеля» белело объявление о продаже.

— Вот и рассуди, откуда у честного человека такие деньжищи?

Какой богатый урожай для службы внутренней безопасности! И как быстро он собран! Почему они не ведут такого рода проверки? Впрочем, квартира и быстро сменяемые автомобили еще не повод для служебного расследования. Не в тридцать седьмом году живем. О партийной скромности говорить немодно, да и тогда скромность шла лишь на внешнюю отделку жизни и быта, внутри все обставляли дорого и богато. А сейчас таиться резона нет. Красивую жизнь можно списать на счет жены, работающей агентом в конторе по недвижимости, или на тестя, владеющего бензоколонкой, или на тетушку, унаследовавшую контрольный пакет акций «Газпрома».

Митя вздохнул. Факты есть, а к делу не подшить.

— А вот и он, с хмырем каким-то… — Дворничиха начала шаркать метлой с удвоенной энергией и зашагала в сторону.

Митя последовал за ней, стараясь не упускать из виду занятную пару. Туманова он не раз видел на Чайковского. Довольно высокий, гибкий, с задумчивым лицом и мечтательными глазами, тот ходил по коридорам, словно манекенщик по подиуму, и благоухал дорогим одеколоном. Лицо второго тоже показалось знакомым, однако Митя не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах он встречался с квадратноплечим черноволосым крепышом в рыжей кожаной куртке и темно-зеленых джинсах. Двое мужчин дошли до стоявшей чуть поодаль землистого цвета «девятки», принадлежавшей, вероятно, гостю. Остановились. Тихий, явно занимательный разговор продолжился. Митя пошел к своей машине. Чего ему, в конце концов, бояться? Вряд ли Туманов его помнит. Он же не начальство, не звезда сыска. А стоит «четверка» так, что им номеров не видно.

Туманов и крепыш говорили не просто тихо, а очень тихо. Ни слова не разобрать. Митя вспомнил боевик, который они с Людмилой смотрели в воскресенье. Там бравый сотрудник МИ-5 или, может быть, МИ-6, если хотел услышать нечто не предназначенное для его ушей, включал маленький, висящий на поясе приборчик, вставлял в ухо динамик, и пожалуйста — конфиденциальная информация в твоем распоряжении. Можно ехать и расправляться с бандитами. А тут бьешься с одним пистолетом в кармане, машину и то не всегда дают. Пока Сунков мечтал о чудо-технике, Туманов и его гость уселись в машину. Митя быстро запрыгнул на водительское место пикапчика. Брюнет с мучительно знакомым лицом к своему автомобилю относился бережно, долго грел двигатель, и Митя, основываясь на холмсовском дедуктивном методе, пришел к выводу, что встретились они давно, рано утром, если не вчера вечером. Что же это за тема, которую много часов мусолить надо?

«Девятка» аккуратно тронулась и выехала в Кузнечный переулок, дважды мигнув поворотником. И правила брюнет соблюдает. Какой сознательный!

По Владимирскому на Литейный, потом Чайковского — всего минут десять езды. Митя не упускал из виду землистую «девятку», но и старался не мозолить глаза пассажиру, который какой-никакой, а все же рубоповец, первичную подготовку прошел. Попутно он размышлял о другом приборчике из того же фильма. Выстрелил микрофоном с присоской, попал в стекло, а дальше можешь пить чай — и разговор слышишь, и на экране весь маршрут интересующего тебя автомобиля. Впрочем, маршрут он и так выяснил — из дома на работу.

Митя видел, как мужчины в «девятке» обменялись крепким рукопожатием с небольшим восточным акцентом. Сначала вроде ударили по рукам, а потом уже сцепились ладонями, как люди. Сунков задумался. Он мог проследить за ранним гостем Туманова и выяснить, кто это такой. Или не выяснить, если тот поедет не на работу, а к любовнице или на дачу. Поехать же квадратноплечий мог куда угодно. Он не производил впечатления человека, высиживающего за канцелярским столом от звонка до звонка. Нет, идея не из лучших. Лицо знакомое, стоит покопаться в оперативных фотографиях, наверняка где-нибудь мелькнет. Митя выждал еще три минуты, вышел и запер автомобиль.

Горный встретил подчиненного молчанием и грозным взглядом. Сунков, опоздавший минут на тридцать, старался держаться гордо и независимо. В конце концов, он не под теплым жениным бочком отлеживался, а материал собирал. Митя стремительно прошел к своему столу, покопался в ящиках, разложил папки. Горный не шевелился. Лицо его, и обычно-то мрачное, потемнело еще больше. Молчание стало надоедать. И Митя решил его разрушить:

— Привет! Как дела?

— Если тебя на самом деле интересуют дела, — ответил Игорь, помедлив, — то мог бы явиться вовремя и постоять на ковре у Бойко!

— А что, так плохо?

— Он даже похудел от злости, пока объяснял мне, кто есть я, ты и прочие члены группы, брошенной на расследование взбудоражившего город происшествия и ради этого освобожденной от всех прочих дел и обязанностей.

— От чего это он нас освободил? — возмутился Митя. — И кто такие прочие члены группы? В этой комнате даже тараканов нет! Ты ему сказал, что мы работаем?

— Нет, он сам мне сказал, что ему нужна не работа, а результаты. У нас же вместо результатов — убитые, раненые, взорванные и еще жалобы уважаемых людей!

— И ты промолчал? Эх, жаль меня не было! — воскликнул Сунков.

— Мне тоже жаль, — кивнул Горный и, помолчав секунду, добавил: — Впрочем, Ваню понять можно. Отчасти он прав — результатов-то нет. Его долбят и нас долбят. Принцип пирамиды.

— «Отчасти он прав»! Ты, часом, в буддисты не записался? У него работа такая, чтоб его долбали. Ему по должности положено!

— Ты брат, хватил, тебе тоже по должности положено. Погоны носишь.

— Не скажи. У меня должность другая. Он что делает после того, как его подолбали? Чай пьет в теплом кабинете. А мы, как савраски, по городу носимся, вынюхиваем, высматриваем, мокнем и голодаем. Между тем он поставлен для того, чтобы помогать нам это делать и спасать от долбежа. Так что ты не мудри, мы свою работу делаем, а он свою — нет. Я, между прочим, опоздал, потому что последил за Тумановым.

— И выследил что-нибудь? — Горный мгновенно забывал обиды, стоило заговорить о работе.

— Так, кое-что, — скромно потупил голубые глаза Митя. — Передай-ка мне папки с последними оперативными фотками, ну, те, что мы еще не вернули.

Через минуту он разглядывал снимки и рассказывал об утренней слежке.

Региональные борцы с организованной преступностью временами посылали своих фотографов в насиженные братвой кабаки, где проходили знаменательные бандитские сходки, на банкеты или на обыкновенные бизнес-презентации, если были сведения, что замешаны «не те» деньги, чтобы быть в курсе, кто, с кем, что и как. Потом фотографии показывали почти всем операм. Знакомили с потенциальными клиентами. Митя чувствовал, что видел лицо крепкого брюнета на одном из таких снимков. Не помнил, а именно чувствовал.

Ощущение его не обмануло. Уже во второй пачке фотографий он обнаружил искомое лицо. В сопроводительной записке значилось — Андрей Говоров, журналист, председатель индивидуального частного предприятия «Агентство расследований».

— Слушай, это кто? — Митя протянул глянцевую карточку Горному.

— Это? Неужели не знаешь? «Верное перо — друг бандитов» — так его называют. Говорят, что занимается продажей компромата. В смысле собирает материал, а потом получает деньги за то, что его не публикует. Очень осведомленный в городских делах человек.

— Ага, а наш Эдик с ним дружит. Это о многом говорит, — оживился Митя.

— Ни о чем это не говорит. Кто угодно может общаться с кем угодно. Общение, так же как и помыслы, даже криминальные, уголовно не наказуемо. Ты сие знаешь не хуже меня.

— Знаю, но все же это свидетельствует о том, что не все чисто.

— Нет такой статьи УК — «не все чисто».

— Все равно надо ими заняться. Этот Туманов был последним, с кем Айдаров общался по телефону. А через Говорова у него ход на бандитов. Это перспективно.

— Никакой перспективы. В крайнем случае, долгая дорога. Люди опытные, их на допросный «хапок» не возьмешь. И вообще, мы идем от частного к общему. У нас нет единой версии. Мы разбираемся в серии никак не связанных происшествий. Мы так и не сумели придумать, зачем кому-то одному могли понадобиться все эти взрывы, убийства, отравления. А связь есть… По нервной реакции начальства это чувствуется особо. Кто-то давит, и давит сильно.

Телефонный звонок оборвал его рассуждения. Горный взял трубку, внимательно выслушал абонента, лицо его стало совсем черным.

— Едем прямо сейчас.

— Что случилось?

— Бомба в подъезде Зориной. Взрыв. Жертв, к счастью, нет.

От Чайковского до Надеждинской десять минут езды. Рубоповцы домчались за четыре минуты.

ЧАСТЫЕ ВСТРЕЧИ — СЛУЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

Дмитрий Сунков и Игорь Горный приехали на Надеждинскую, когда оперативно-розыскные мероприятия шли полным ходом. «Полный ход» на современном милицейском языке означает следующее: два опера из отделения, один с видеокамерой, осматривают место происшествия, еще один болтается по дому и беседует с соседями, а самый опытный расспрашивает непосредственно потерпевших.

В принципе, взрыв в жилом доме вовсе не обязательно теракт. Хотя в последнее время таких взрывов было много, трагически много, недопустимо много, все же опытные люди знают: самая частая причина таких происшествий — утечка бытового газа.

Рубоповцам хватило одного взгляда, чтобы сообразить — в данном случае газом и не пахло. Они чаще, чем земледельцы из районных отделений, работали на бомбах, и бомба, причем качественная, тут просматривалась отчетливо: копоть, поплывшие от жара двери лифта, не раскрошившийся, а растолченный ударной волной цемент.

Горный подошел к сидящему на корточках оперу, помахал удостоверением и спросил:

— Коробчонку нашли?

— Не-а, — тот отрицательно мотнул головой, — но кое-что для химиков мы нашкрябали. А остальное и подальше может быть, мы еще не смотрели. — Он задумчиво склонил голову набок. — Капитально грохнуло.

— По вашей, что ли, части? — вступил в разговор второй, совсем молоденький оперок, и в глазах его блеснула надежда. Молодой, а уже усвоил, что чем больше служб задействовано в расследовании, тем меньше хлопот на одну отдельно взятую голову и иголок в одну отдельно взятую задницу.

— Не знаю еще, надо взрывотехника вызвать. — Горный пошел к Лизаветиной квартире, Митя потянулся за ним.

— Вызвали уже, дяденька, да все не едет, — крикнул им вслед молоденький и нахальный. — Хорошо бы повоздействовать!

— Не беспокойся, повоздействуем. — Горный знал, что по его вызову приедут, все же у них специальная антитеррористическая группа.

Дверь Лизаветиной квартиры была распахнута. Все сидели на кухне. Лизавета в узеньких бежевых джинсах и в широкой клетчатой рубахе казалась не такой хорошенькой, как обычно, — волосы небрежно схвачены черепаховой заколкой, глаза грустные. Рядом с нею неизвестный парень с взъерошенными волосами. Он натянул пилотский свитер с глубоким круглым вырезом прямо на голое тело и выглядел так, словно только что выбрался из постели. Лицо у него был приятное, серые глаза смотрели твердо и прямо. Митя Сунков догадался, что это пропащий лондонский друг, и он ему сразу не понравился. Напротив сидел средних лет оперативник с угрюмым лицом и желтыми кошачьими глазами. Перед ним лежал пустой бланк протокола допроса.

— Привет. — Горный без лишних слов показал ему свое удостоверение, уселся на свободный стул и тут же повернулся к Лизавете: — Ты уже сказала, что это не первый взрыв в твоей жизни?

Лизавета не помнила, когда и почему они перешли на «ты» с начальником группы, расследующей дело «Тутти-Фрутти», но спорить не стала. Они встречаются так часто, что фамильярность можно простить.

— Не успела. Зато уже рассказала, что единственный поклонник, который вдруг захотел бы мне отомстить и у которого есть почва для… как это вы говорите?… личных неприязненных отношений, поскольку я отказалась выйти за него замуж… так вот, этот поклонник имеет еще и стопроцентное алиби.

Горный и Митя почти одновременно посмотрели на сидящего слева от Лизаветы парня, а потом также вместе перевели глаза на тоненькое колечко с блескучим камешком.

— Это вы, что ли? Этот… Давыдов? — Сунков тоже сел к столу, придвинув стоявшую в сторонке табуретку.

— Я, — с достоинством кивнул Сергей. — А вас как зовут?

— Дмитрий, можете не называть меня товарищ старший лейтенант.

— Мне казалось, что здесь уже перешли на обращение «господин».

— Из Лондона и не такое может примерещиться.

— Не будем отвлекаться! — Желтоглазый укоризненно покачал головой. — Значит, у вас нет предположений насчет того, кто и зачем мог устроить этот взрыв?

Лизавета промолчала, только со значением посмотрела в глаза сначала одному, потом другому, потом третьему. В кухне повисло молчание, лишь вода капала из крана.

— А что показал опрос соседей? — Горный кашлянул.

Теперь промолчал желтоглазый оперативник. Ему явно не нравились ни пришельцы, ни их манера вести допрос.

— Пойдемте пошепчемся, коллега, — предложил Игорь, когда молчание стало невыносимым. Желтоглазый кивнул, встал, и они вышли.

— Значит, нашелся пропащий… И когда? — задал вопрос Сунков.

— Поздно ночью или рано утром, смотря как считать.

— А почему пропадал? Проблемы были? — Митя заметил, что парень с голой шеей взял сигарету, и предупредительно щелкнул зажигалкой.

— Можно сказать, что проблемы. — Сергей подхватил краешек пламени и с удовольствием затянулся. — Знаете, ваше ведомство, конечно, может мною заинтересоваться, но это будет абсолютно бесполезно!

— А что, вы знаете, кем интересуется наше ведомство?

— Елизавета Алексеевна любезно рассказала… Мне — о вас, вам — обо мне…

— И что же?

— К серии преступлений, которой занимаетесь вы, я не имею ни малейшего отношения.

— Это-то понятно, — весело рассмеялся Митя. — Это без вопросов. А вот почему вы из «Астории» сбежали, словно заяц? Такой вопрос имеется.

— Мне следовало на время исчезнуть. Пока не спадет накал.

— И что же, накал спал?

— Да, теперь мне нечего бояться.

— Ой ли? А вдруг вы из постельки на полчасика раньше вылезли бы и за хлебушком побежали, а потом, на обратном пути, сели бы в лифт? Как вам такой вариант?

— Еще кирпич может на голову упасть. В Питере, я слышал, целые балконы падают. Этим тоже спецслужбы занимаются?

— И этим, если надо.

— Так значит, опять ни сном ни духом? — Теперь Митя обращался к Зориной.

— По-моему, вы оба неправильно строите беседу, — вздохнула Лизавета. — Не настроены на конструктивный диалог.

— А ты, значит, со своими «не знаю», «не предполагаю» — настроена! — немедленно возмутился Митя. — Тебя я вообще не понимаю, третье покушение за три дня, а ты все глазками хлопаешь и этому красавчику веришь!

— Я не верю, — ответила Лизавета. Сергей вздрогнул, словно от пощечины. — То есть я верю, — сразу же поправилась Лизавета. Она поняла, что несет ахинею, и разозлилась. — По-моему, расследование — это не вопрос веры, а вопрос факта. Только в суде присяжных доверие может пройти как аргумент. Сейчас же задача — отобрать факты, имеющие отношение к делу.

— Прежде всего к этому делу имеет отношение Дагаев. — Митя сразу посерьезнел. — Все вертится вокруг него. А этот господин явно причастен к убийству его брата.

— Такое обвинение мне даже «бобби» постеснялись предъявить. — Сергей недоуменно пожал плечами. — В противном случае я бы здесь не сидел. А бобби работают покруче, чем вы. Бобби — это английские полицейские, — снисходительно добавил Сергей.

Митя так резко придвинулся к столу, что хрупкая трехногая табуретка ойкнула.

— Мы тут, конечно, щи лаптем хлебаем и мух ноздрями ловим, но корень из четырех извлекать умеем. Может, твои деликатные джентльмены не смогли ничего доказать, так это мне как оперу по барабану. Я запах дерьма, в котором ты замешан, спинным мозгом чую!

— Хорошо бы еще головным иногда пользоваться, тогда, может, узнал бы, что убийц Лемы Дагаева уже судят.

— Исполнителей судят. Так это чухня!

Лизавета замерла в углу дивана. Конструктивный диалог, к которому она призывала, не получался.

— Они назвали заказчиков, и меня среди них не было. Газеты надо читать! Ты ему про детали рассказывала? — Сергей ласково дотронулся до Лизаветиного плеча.

— Сам расскажи, я здесь тоже «Гардиан» и «Дейли мейл» не читаю.

— Ладно. — Сергей выбрался из-за стола и вышел в коридор. Через минуту вернулся с элегантным ноутбуком в руках.

— Где розетка? У меня батарея подсела.

Минуту поколдовал с клавишами.

— Вот подборка, ты читать умеешь?

— Давай я переведу, — вмешалась Лизавета, заметив закаменевшую щеку рубоповца. Она повернула ноутбук экраном к себе.

— Так. «Гардиан», восьмое февраля, статья называется «Русский банкир и русская мафия». «Как уже сообщалось, полиция ведет проверку показаний троих русских, обвиняемых в убийстве известного деятеля чеченского сопротивления Лемы Дагаева. Лема Дагаев, представлявший интересы Грозного в Каире и Анкаре, также вел достаточно широкую работу в Европе. Именно он организовал благотворительный фонд „Дети Чечни“. Вместе со своим спутником Расуловым Лема Дагаев был убит в октябре прошлого года в лондонском ресторане. Вскоре появились сообщения, что к его смерти имеют непосредственное отношение русские спецслужбы. Мысль о том, что работали профессионалы, подтверждалась данными с места преступления — киллеры знали обо всех передвижениях Дагаева и его охранника. Вскоре по подозрению в совершении этого преступления были задержаны граждане России Мазаев, Мурадов и Саидов. Выяснилось, что в Британии они жили по подложным паспортам. Тем не менее Саидову удалось зарегистрировать в Лондоне небольшую консалтинговую фирму. Он дал показания, что деньги, полученные за выполнение этого убийства, были переведены на счет этой фирмы. Вновь возник русский след, поскольку, по словам Саидова, заказчиком убийства выступил глава отделения Русского торгового банка в Цюрихе Илья Арциев…» — Лизавета запнулась и растерянно посмотрела на Митю, потом машинально закончила перевод фразы: — «Именно он вел все переговоры и предоставил информацию о предполагаемой жертве…»

— Арциев… Вот это расклад! — Сунков присвистнул. — У Арциевой был сын, а она была подругой Дагаева-младшего. И Айдарова этого грохнули после визита к мадам, и на Женьку напали… А ее убили вчера ночью… Что-то совсем странное получается…

— Ты дочитай, чтобы господин из милиции убедился: в материалах дела фамилии Давыдов нет… — ввернул-таки упрямый Сергей. Но Митю так поглотила новая информация, что он пропустил шпильку мимо ушей. Он уставился в стол и что-то чертил пальцем на столешнице.

— Может, тебе блокнот нужен и ручка? Или кофе сварить? — предложила Лизавета. — И куда твой шеф запропастился вместе с этим, вторым? Его, кажется, Виктор Степанычем зовут, как Черномырдина.

— Кофе? Это можно…

Словно услышав ее слова, в кухню вернулся Горный. Лизавета уже привыкла к его отчетливо криминальной внешности и даже в мыслях больше не называла рубоповца «гориллообразным». Он казался ей теперь вполне симпатичным.

— Оболочку нашли. Судя по всему, пластит и часы. Марку потом определят, но наверняка то же, что и в прошлый раз. Только тут грамотно поставили. Окажись кто в лифте, разнесло бы в клочки. Говоришь, тебя на работу вызывали? А кто?

Лизавета в пятьдесят четвертый раз за последние сутки разливала по чашкам кофе.

— Голос незнакомый. Может, пошутил кто-то?…

— Женский? Не та, что звонила после взрыва насчет пастьбы на чужом огороде?

— Точно не скажу. У меня память на голоса хорошая, но тут я спросонья отвечала.

— А что же на работу не поехала? Или у вас, у богемы, это не принято — откликаться, когда зовут?

Лизавета показала на пристегнутый к ремню пейджер:

— Была бы нужна, они меня мертвой из-под земли достали бы. Запустили бы на пейджер пять-шесть сообщений с тройным повтором, и все дела. А так — чего мчаться? От эфира меня отстранили, как элемент, замешанный в серию преступлений, на работе мне делать нечего.

— Понятно…

— Да ничего тебе не понятно, — наконец очнулся Митя Сунков. — Тут очень интересные новости. Илья Арциев — заказчик убийства Дагаева!

— Новости от восьмого февраля, — сдержанно подначил Сергей. Он единственный из всей компании уже выпил приготовленный Лизаветой кофе. Остальные были слишком заняты. — Можно еще чашечку?

— Да, сэр, к вашим услугам, сэр… А тебе, Игорь, сделать?

Горный, ошеломленный появлением нового фигуранта, на предложение кофе на отреагировал.

— Семейная какая-то история получается… Падение дома Ашеров… Мать, брат, сын, любовница…

— Только сынок этот в Цюрихе, и нам его не достать! А так расклад прелюбопытный, еще бы Туманова сюда приплести!

Лизавета удивленно глянула на Сункова и промолвила:

— Он же наверняка прилетит на похороны матери…

— Не достать… — Горный постоял еще секунду и вдруг бросился ее обнимать. — Умница! Я так и думал, что ты умница! Это же просто, как коровье мычание. Все было сделано для того, чтобы заманить его в Петербург. Смотри. — Он по-прежнему сжимал Лизаветины плечи, но обращался уже к Сункову: — Смотри…

— А он может посмотреть, когда ты меня отпустишь? — жалобно проговорила Лизавета. — У меня плечи не застрахованы. И вообще, я не японская кукла для снятия стрессов, а ты меня трясешь, как дикую грушу… Синяки будут…

— Извини… Вечно, когда радуюсь, забываю о том, что здоровый, как бык.

Сергей, молча наблюдавший за разговором, тут же начал мурлыкать арию из «Кармен».

Горный отпустил девушку и начал метаться по относительно небольшой кухне.

— Давай предположим, что все сделано для того, чтобы выманить сына Арциевой в Петербург. Дагаев хотел отомстить за брата. Сначала яд. ЧП! Может, он надеялся, что она бросится жаловаться сыночку, особенно если его заподозрит, а сыночек примчится помогать мамочке? Не срослось. Тогда он играет на обострение и грохает оперов, которые приходили к его мадам. Ну, чтобы у нее проблем стало побольше, чтобы она-таки брякнула в Цюрих — приезжай, горю… Чтобы сыночек все же явился. Тут его и приговорить, в удобной, родной, не швейцарской обстановке.

— И яд сам сыпал? И стрелял? И ножом орудовал? — Сунков, которому версия Горного очень нравилась, продолжал работать адвокатом дьявола.

— Если у Лечи были контакты с Лемой, то исполнители не проблема!

— Она и сама могла бы в Цюрих рвануть!

— Ну да! У нее же подписку брали. Он все точно распланировал. Как по часам!

— А этот взрыв тут при чем? И Лизаветина машина? И наезд?

— Потом придумаем, сейчас надо срочно выяснять во всех авикомпаниях мира, когда к нам прибывает господин Арциев.

— Ага, уже бегу. — Митя, не вставая с табуретки, изобразил могучий порыв к двери. — Гвинейские авиалинии тоже обзванивать?

— Гвинейские к нам не летают, — нахмурился Горный. — Едем в «Пулково-2»… Сейчас же. Оттуда и прозвонимся. — Он посмотрел на часы и машинально дотронулся до кобуры, спрятанной под кожаной курткой.

— А нам что делать? — тоже машинально откликнулась Лизавета.

— Оставайтесь здесь, вы же потерпевшие…

На столе сиротливо лежал так и не заполненный Виктором Степановичем желтый бланк протокола допроса. Милиционеры гуськом двинулись к выходу, Лизавета пошла за ними следом, скорее всего, по привычке — бабушка учила всегда провожать гостей до дверей. Господин Давыдов не двинулся с места. Его вопрос настиг рубоповцев уже у выхода.

— Кстати, мне дозволяется дать вам один совет? — Сергей намеренно тянул слова. Таким тоном он разговаривал в английских гостиницах, когда требовал гречневую кашу к завтраку.

Лизавета заметила досадливую гримасу Сункова и услышала громкий вздох его начальника. Ни тот ни другой не остановились. Для мужчин очень часто самолюбие важнее дела. Впрочем, хакер Давыдов тоже уважал свое самолюбие. Хлопнула дверь. Лизавета вернулась на кухню:

— Что ты хотел им сказать?

— Собирался предупредить, чтобы поинтересовались и частными самолетами. Молодые русские банкиры любят роскошь. А Илья — в особенности. — Сергей по-прежнему сидел за столом, он придвинул поближе свой ноутбук и перебирал на экране какие-то фотографии.

— Ты что, с ним знаком?

— Видел раза два…

— Почему же не сказал ребятам?

— Меня никто не спрашивал. А напрашиваться в помощники — не в моих правилах… Вот полюбуйся — самолет ему к лицу, правда?

Лизавета заглянула через обтянутое синим пилотским свитером плечо. С дисплея на нее смотрел довольно молодой и очень красивый мужчина в дорогущем серо-серебристом костюме, стоявший возле небольшого самолета. Судя по чертам лица, в этом молодом человеке очень удачно перемешалась кавказская и славянская кровь. Четко обозначенные скулы, тонкий нос с легкой горбинкой, черные, жесткие волосы, пристальный взгляд серых глаз. Обаятельное лицо, такому хочется верить.

Лизавета сразу поняла: человек на экране — сын красавицы Арциевой, хлебобулочной королевы.

— Слушай, надо было ребятам показать, это им здорово помогло бы!

— Я предложил, — безразлично пожал плечами Сергей. — Ты мне лучше скажи — мы завтракать будем? Что есть в холодильнике? Я приготовлю…

Сергей оторвался от клавиатуры ноутбука, встал и начал рыться в полупустом холодильнике. Он любил и умел готовить и вовсе не считал женщину кухонной рабыней. Это положительное качество Лизавета заметила, еще когда они путешествовали по Уэльсу. Устав от ресторанов, Сергей охотно стряпал в гостинице, если там была кухонька, и никогда не пытался пристроить к плите подругу. В Будапеште они жили в апартаментах, там он тоже готовил сам.

— Ты очень голоден? Может, все-таки догоним их? — Лизавета осторожно подбирала слова. Насколько она знала Сергея Анатольевича Давыдова, давить на него бесполезно. В этом они похожи.

— Можем договориться. — Сергей обернулся и весело подмигнул. — Мое условие ты знаешь. Кольцо признается действительным, и мы едем!

Лизавета схватилась за обнимавшее безымянный палец колечко. В круговерти чрезвычайных происшествий она совсем забыла и о кольце, и о сделанном предложении, и о своем отказе, и о том, что затем пошла на попятную. Точнее, не совсем забыла, а вспоминала, но только на секунду, и потом забывала вновь.

Кольцо сидело прочно, снять его никак не удалось. Можно, конечно, попробовать с мылом, но тогда не получится быстрой и эффектной сцены под девизом «И кинула ему в лицо свое венчальное кольцо». Пришлось ограничиться словами:

— Это гнусный шантаж!

Сергей начал выгружать на стол продукты: яйца, остатки ветчины, сыр, пучок укропа…

— Это шантаж, — повторила Лизавета, все еще надеявшаяся уломать приятеля.

— А я вообще шантажист и убийца! Меня и друзья твои так называют. Смотрят, как на бандюгана. Хорошо еще руки спиртом не протирали после рукопожатия. Тоже мне чистоплюи милицейские. В дерьме ползают, а на меня смотрят, как на урку.

— Да никак они на тебя не смотрят, и никто руки не протирал, потому что…

— Потому что они мне руки не подавали! Это я заметил. И ты туда же! «Твои сомнительные связи… твои источники доходов…» Да у вас в парламенте убийцы сидят, ты с ними уважительно «господин депутат», «господин министр», а на мой счет, видите ли, сомнения! — Теперь Сергей как никогда был похож на обиженного мальчишку. Вообще в нем всегда было много юношеского — мягкая пластика, азарт, готовность идти навстречу неведомому, жажда приключений. Мальчишка, который в лабиринтах узких эдинбургских улиц играет в Роб Роя, а оказавшись в замках Уэльса, вспоминает рыцарей Круглого стола. Сейчас он тоже был мальчишкой, которому не разрешили сыграть в казаки-разбойники на стороне почитаемых и уважаемых казаков.

Сергей Анатольевич Давыдов нравился Лизавете именно потому, что умел быть мальчишкой. И сейчас, когда он стоял, широко распахнув серые обиженные глаза, над столом, заваленным продуктами, он ей нравился как никогда раньше. Мальчишка, который умеет радоваться и обижаться, в котором молодые чувства не задавлены алчностью или честолюбием.

Но времени играть в «нравится — не нравится, любит — не любит, плюнет — поцелует» не было. Лепестки ромашки она будет обрывать потом. Сейчас надо его уговорить.

Спорить с мужчиной, особенно с мужчиной оскорбленным и униженным, — бесполезно. Есть два пути — ластиться и объяснять. Любая женщина может, немножко помурлыкав, добиться от любого мужчины чего угодно. Потом усыпленная пушистым обращением особь в штанах, возможно, и пожалеет о сделанном. Но сделанного не воротишь.