Синие люди

— Без меток?

— Ну и что? — сказал Честер. — На метки они посмотрят с расстояния в два метра. Мы успеем их взять!

— Зачем?

— Но ведь что-то надо делать! — в полном отчаянии воскликнул Честер.

— Конечно, являться туда открытым образом и без каких-либо знаний о них глупо, — вроде бы соглашаясь, произнес инспектор. — Но полотенца…

— Я больше не могу, Таратура, — сказал Фред. — Неужели ты не понимаешь, что нервы мои на пределе?

— Плывем к берегу. — Инспектор медленно двинулся назад. — Ладно, я попробую дурацкие полотенца… Будь начеку, но раньше времени ничего не делай. В крайнем случае останешься один. Это лучше, чем мы вляпаемся оба.

Через несколько минут Таратура уже сидел перед полотенцами, выложенными крестом, напряженно вглядываясь в каждого, кто проходил или останавливался рядом. Честер, прикуривая сигарету от сигареты, лежал на песке близко от инспектора, в любую минуту готовый вскочить на ноги и голыми руками хватать за горло преступника, не думая при этом, какое впечатление на окружающих произведут его действия и будут ли у него шансы остаться в живых после столь бурной атаки.

Увы, на всем пляже лишь два человека пребывали в состоянии напряженного ожидания, готовые к бою, а не к наслаждению: Честер и Таратура.

Блондинка появилась внезапно, первым ее увидел Фред. Она" была в открытом купальнике ярко-голубого цвета с белыми квадратами, в темных круглых очках, закрывающих не только глаза, но почти все лицо, а в руках она держала большой надувной мяч, с которым, вероятно, собиралась идти в воду. Пройдя с десяток метров в сторону моря, она вдруг остановилась, посмотрела на Таратуру, на два полотенца, откровенно выложенных крестами, затем перевела взгляд на свой мяч и решительно изменила направление. Таратура встал от неожиданности, а Честер замер, и оба они, стремительно оглядевшись, попытались определить, кто подстраховывает блондинку, которая конечно же не могла работать без страховки. Но нет, явного ничего не было видно, потому что преступники, вероятно, действовали осторожно.

Остановившись в метре от инспектора, блондинка улыбнулась ему, как старому знакомому, и, несколько растягивая слова, как это делают капризные дети, сказала:

— Простите меня, пожалуйста, нет ли у вас резинового клея?

И протянула Таратуре мяч, словно бы подтверждая необходимость своего обращения, хотя мяч явно был целым и в клее не нуждался.

Честер слышал все, что сказала блондинка, и теперь напряженно ждал ответа Таратуры, который не имел права ошибиться в этот кульминационный момент. И хотя пароль ему не был известен, он должен был сказать сейчас нечто такое, что задержало бы блондинку, во всяком случае не спугнуло ее.

А Таратура молчал!

Он смотрел на красавицу расширенными глазами, вероятно, потрясенный ее обращением, обрадованный — и одновременно огорченный! — тем, что она все-таки проявила себя как недруг, хотя весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро он только и ждал — и не ждал! — этого момента, надеялся — и не надеялся! — на него, боялся, что он не случится, и не хотел, чтобы он был. «Говори что-нибудь! — мысленно кричал ему Честер. — Не будь истуканом!» В глазах блондинки тоже мелькнуло то выражение, которое она подарила инспектору во время «корриды» и которое он перевел как «Тореадор, смелее в бой!».

— Есть клей, — произнес наконец Таратура. — У меня есть резиновый клей, но он в машине. Вы не пройдете со мной?

Блондинка долгим взглядом посмотрела в голубые глаза инспектора и поджала губы, выразив этим свое сомнение или по крайней мере нерешительность. И когда Честер уже подумал было, что все лопнуло, что нужно просто хватать преступницу и крутить ей руки, она улыбнулась и кокетливо произнесла:

— Это далеко?

Таратура без слов показал в сторону набережной, где действительно стоял его «бьюик», приготовленный на всякий случай еще с утра.

И они пошли.

Фред следовал за ними на расстоянии десяти шагов. Он видел, что Таратура уже обрел свою обычную уверенность, не суетился и спокойно вел блондинку, придерживая ее под локоть. На набережной было немного людей, но, к сожалению, почти все мужчины оборачивались на красавицу, что осложняло задачу инспектора. Он открыл переднюю дверцу «бьюика», сел в машину, пригласил блондинку последовать его примеру, что-то сказав ей с улыбкой, отчего она весело расхохоталась, и незаметным движением руки приоткрыл заднюю дверцу. Для Фреда? Конечно, для Честера, чего там раздумывать!

В то мгновение, когда Фред стремительно прыгнул в машину, Таратура включил зажигание, и «бьюик» бешено рванулся вперед. Блондинка воскликнула: «Ого!» — но Честер, сжав ей плечи, выдохнул:

— Тихо!

Она молчала. Все двадцать минут, что они ехали по шоссе, она не произнесла ни единого слова и только время от времени посматривала на Честера, как будто хотела понять, зачем он здесь. По всему было видно, что первое замешательство, если оно и имело место, быстро прошло. Легко совладав с нервами, блондинка не без любопытства ждала развязки.

Через двадцать минут Таратура съехал с шоссе на обочину, чтобы не мешать машинам, идущим на север. Выключив зажигание, он протянул блондинке пачку сигарет — она поблагодарила, но отказалась, — закурил сам и произнес:

— Теперь поговорим. Кто вы?

— А вы? — сказала блондинка.

Таратура переглянулся с Честером и пожал плечами.

— Мы… так. Люди. Пока это не имеет значения.

— Надеюсь, джентльмены? — улыбнувшись, спросила блондинка.

— Хм! — Таратура явно смутился.

— В таком случае, представьтесь первым, тем более что вы избрали столь оригинальный способ знакомства.

Инспектор прищурил глаза, с подозрением взглянув на блондинку.

— Вы продолжаете играть, — сказал он. — Не советую. Ответьте на мой вопрос: кто вы?

— Сюзи.

— Я спрашиваю не имя. Меня интересует…

— Ах вот что! — перебила блондинка, вроде бы догадавшись. — Да, вы не ошибаетесь: я дочь миллионера. Но денег с собой никогда не ношу. Очень сожалею, господа.

— Мы не грабители, — мрачно сказал Таратура. — И вы это прекрасно знаете.

— Так что же вам нужно? — искренне удивилась она, словно исчерпала основные мотивы странного поведения мужчин.

Инспектор строго нахмурил брови.

— Нас интересует, почему вы установили за мной слежку.

— Я? За вами?! — В ее голосе прозвучали нотки искреннего возмущения. — Вы называете это «слежкой»?!

— Потрудитесь ответить! — серьезно сказал Таратура. — И перестаньте играть. Мое терпение не вечно.

— Ну, знаете!.. — Блондинка схватила сигарету и с жадностью закурила. — Вы полагаете, я обязана отвечать на вопрос, унижающий мое женское достоинство?

— Да, — твердо сказал Таратура. — Тем более что достоинство тут ни при чем.

— И еще в присутствии этого господина? — Она показала на Честера. — Так будет вам приятней?

— Это мой друг, — сказал Таратура.

— А что, если я откажусь?

«Крепкий орешек», — подумал Честер.

— Послушайте меня, Сюзи, — произнес Фред, посчитав необходимым вмешаться. — Если вы та, за кого мы вас принимаем, вы наш враг, и тогда извинений не потребуется. Но если мы ошиблись, вы поймете нас в конце концов и простите сами. Итак, с какой целью вы сняли номер в отеле, соседствующий с номером моего друга?

Вероятно, только сейчас блондинка осознала серьезность происходящего или сделала вид, что осознала. Она глубоко, даже с надрывом, вздохнула и повторила вопрос Честера:

— Зачем сняла номер? Извольте: случайно, господа. Хотя вас, — она повернулась к Таратуре, — я заметила еще в самолете. Мне показалось… Вы произвели на меня… Я решила… Но позвольте об этом не говорить. Обстановка не соответствует тому, что я могла бы сказать.

Честер понимающе кивнул, а Таратура сделал вид, словно признания блондинки его не волнуют и не касаются.

— Благодарю вас, — сказала Сюзи, имея в виду Честера. — А вот отель… Я всегда останавливаюсь в «Холостяке из принципа», вот уже несколько лет подряд, хотя могла бы жить у отца, но вы знаете, на этом острове лучше находиться подальше от родственников.

— Кто ваш отец? — спросил Таратура.

— Эдмонт Бейл.

— Владелец «Ум хорошо, а кларк лучше»?

Блондинка улыбнулась.

— Это он сам придумал. Лично я считаю наоборот. Но позвольте спросить, господа, за кого вы меня приняли?

Честер вновь переглянулся с Таратурой.

— Это не важно, — сказал инспектор и, движимый какими-то новыми соображениями, вдруг спросил: — А кто этот странный человек с рыжими бакенбардами, который вчера сопровождал вас с таким постоянством? — Он хотел добавить: «И с которым вы ушли из казино, так и не вернувшись ночью в отель», но удержался.

— А почему странный? — сказала блондинка.

— Так, — промямлил Таратура. — Он уродлив и несколько староват.

Блондинка смерила инспектора презрительным взглядом, но на губах у нее блуждала кокетливая улыбка. Она возрождалась прямо на глазах, эта красавица, как птица Феникс!

— Вас это очень интересует?

Таратура пожал плечами: мол, что значит очень?

— Это и есть мой папа.

— Правда? — смутившись, но не скрывая облегчения, сказал Таратура.

— Ну и прекрасно, — заметил Честер. — Я почти верю вам, Сюзи Бейл, но еще один крохотный вопрос: почему вы попросили клей, если мяч был целым?

Потупя прекрасные глаза в голубых ресницах и не глядя на инспектора, блондинка сказала:

— Я не успела сделать дырочки… Но послушайте, — произнесла она, вновь воодушевляясь, — как я могу вас называть?

— Фред Пупкинс, — сказал Фред. — А моего друга зовут Арно Брамапутра.

— Вот это да! — воскликнула блондинка. — Обожаю приключения, в которых действуют герои с такими фамилиями! Вы из полиции?

— С чего вы взяли? — опешил Таратура.

— Нет, мне просто так хочется, — мечтательно заявила блондинка. — Чтобы на острове стряслось что-то невероятное и чтобы красивый полицейский детектив раскрыл страшное преступление!

В третий раз за последние десять минут переглянулись Честер и Таратура.

— Знаете, — продолжала блондинка, — здесь очень скучно! Когда вы пригласили меня в машину, я сразу почувствовала, что сейчас случится что-то необычное. Особенно после того, как в машину сели вы! — Она показала на Честера.

— Почему же? — спросил Фред.

— Вы были лишним.

Честер расхохотался, но Таратура сохранил невозмутимость.

— Поехали отсюда, — предложила вдруг блондинка. — Недалеко здесь зона, и нас могут случайно подстрелить.

Мужчины встрепенулись и даже затаили дыхание, как это делают охотники, боясь спугнуть зверя.

— Что вы сказали? — почему-то шепотом произнес Таратура.

— Я говорю, нас могут подстрелить, — как ни в чем не бывало повторила Сюзи.

— Кто?! — не удержался от восклицания Честер.

— Неужели вы не знаете? — удивилась блондинка. — Вы, наверное, на острове впервые?

— Я спрашиваю кто?! — заорал Честер, окончательно теряя терпение. — Кто может подстрелить?!

— О Боже! — смутилась блондинка. — Что с вами, господин Пупкинс? Вам страшно?

— Послушайте, Сюзи, — все так же шепотом произнес Таратура. — Вы упомянули о зоне. Что вам известно о ней, говорите же!

Блондинка странно посмотрела на мужчин.

— Об этом знают все жители острова! — сказала она. — И даже многие курортники! Говорят, что в этой зоне уже два с половиной года то ли шпионов делают из людей, то ли людей делают из шпионов…

12. Контратака

Очнулся Гард, почувствовав боль в руке.

Перед ним стоял человек в белом халате, держа пустой шприц. И так как последнее, что запомнил комиссар, находясь в «конторе», был тоже человек в белом халате и такая же боль в руке, ему показалось, что между двумя видениями не прошло и секунды, — они как бы слились в нечто целое, не разделенное временем. Однако Гард скоро понял, что это не так: и врач был другой, и комната другая, и не было в ней чиновника Эммануила Бента со своими охранниками, и сам Гард уже не сидел в мягком кресле, а удобно полулежал на диване.

Да, это был, конечно, второй укол, которым его привели в сознание. Сколько же времени он находился в забытьи? Комиссар взглянул на часы, но обнаружил, что они исчезли. Странно. Украсть их не могли, ситуация исключала такую возможность, тем более что бумажник с леммами и кларками, пачка сигарет и зажигалка были на месте. Значит, часы изъяли, чтобы комиссар не мог вести временной отсчет, который помог бы ему определить, как далеко он находится от «конторы». Кто знает, может, его вообще перевезли на другой конец Земли, если между уколами прошли сутки? В таком случае рассчитывать на помощь Честера и Таратуры уже нельзя. Н-да… Впрочем, не стоит отчаиваться: маскировать время и расстояние имеет смысл лишь тогда, когда они незначительны.

Препарат, вероятно, обладал очень сильным действием, но совершенно не отражался на памяти и на способности размышлять. Неприятные ощущения, вызываемые обычным наркозом или снотворным, в данном случае отсутствовали, и Гард чувствовал себя скорее отдохнувшим и посвежевшим, чем усталым. Каждое слово, произнесенное им или услышанное от других до первого укола, тут же всплыло в его незамутненной памяти.

— Морфинил? — сказал Гард, откровенно разглядывая пустой шприц и памятуя о том, что именно этот редкий препарат был обнаружен у Боба Лангера и преступной троицы, возглавляемой — как его? — Юджином Харри.

Человек в халате ничего не ответил. Удостоверившись в том, что комиссар пришел в себя, он молча удалился. Когда за ним бесшумно закрылась дверь. Гард пожал плечами, как бы говоря: ну и Бог с тобой, не хочешь разговаривать — не надо. Гард понимал, что за ним могут тайно наблюдать, и потому решил вести себя непринужденно и естественно, как человек, попавший к «своим», а не в плен к противнику.

Затем он огляделся.

Окон не было. Небольшая комната была со вкусом обставлена мебелью, ультрамодные линии которой гармонично сочетались с полузабытой стариной. Пастельные тона обивки, пуфики на диване, декоративный камин в углу, драпировка на стенах и приглушенный зеленый свет, льющийся неизвестно откуда, превращали комнату скорее в дамский будуар, нежели в прибежище гангстеров. Во всяком случае, обстановка здесь разительно отличалась от подчеркнутой деловитости «конторы» и еще раз напомнила Гарду о пропасти, которая пролегла между ним и обычной жизнью.

Рядом с диваном стоял низкий журнальный столик с газетами многих стран, небрежно разложенными чьей-то рукой как бы в подтверждение самых пессимистических предположений Гарда. Он встал, наклонился над столиком и, подумав, «естественно» выбрал «Мир пять минут назад», а не какой-нибудь «Нью-Йорк таймс». Пробежав глазами первую страницу, печатавшую информацию о главных мировых событиях, — на кой они черт рядовому исполнителю гангстерской шайки? — комиссар с гораздо большим интересом углубился в чтение уголовной хроники. Итак, министр внутренних дел Воннел, комиссар Вутс и инспектор Моргинс награждены орденами «Знак Льва и Львицы» за «блестящее», как было написано в газете, и «оперативное» расследование двух запутанных дел, связанных с исчезновением Ут Доббс и Рони Фишер. Прекрасно! Значит, Мердок точно выполнил указание Гарда, и интервью с Джином Моргинсом было, вероятно, напечатано в одном из предыдущих номеров. Что еще? Очередное ограбление Национального банка. Так и написано: «очередное», поскольку грабители раз в месяц, как за зарплатой, приходили в банк. Конечно, они действовали не без помощи банковских работников, но комиссар Вутс, которому было поручено это дело, предпочитал искать воров за границей, свалив на международную полицию вину за неуспех. Что еще? Взгляд Гарда скользнул по черной траурной кайме, окружавшей… Что такое?! Мердок?! Погиб?! «Случайный выстрел при чистке оружия»?! На какое-то мгновение комиссар даже забыл о том, что его замешательство может быть обнаружено, но тут же взял себя в руки. Перевернув еще страницу, он невидящими глазами уставился на фотографию какой-то красотки, чего-то там рекламирующей, продолжая думать о том, как же так нелепо погиб инспектор Мердок — отличный детектив, способный человек, умный, решительный, верный, на которого можно было положиться как на самого себя. Случайна ли смерть инспектора? Или его убили? Кто и зачем? Ответы на эти вопросы определяли многое в нынешнем положении Гарда. Успел ли Мердок сообщить президенту о его опасной миссии? Впрочем, какие могут быть сомнения: конечно нет! Контрольный срок истекал в двенадцать часов дня 2 июня — какое же сегодня число, черт возьми?! — а Мердок, судя по сообщению, погиб на следующий день после прощания с Гардом. Значит, никакой подстраховки в Нью больше нет. Одна надежда — на Таратуру и Честера. Не дай Бог, если преступники выйдут на их след! Не дай Бог, если они сами полезут к ним в лапы! Ситуация…

— Красотками интересуетесь? — раздался вдруг мягкий, грудной голос.

Гард не слышал, как отворилась дверь.

Перед ним стояла женщина.

«Час от часу не легче! — подумал комиссар. — Только этого недоставало!»

Собственно, уютный будуар должен был подготовить Гарда к явлению «таинственной незнакомки», а не «таинственного незнакомца», и такая мысль подсознательно мелькала у него, когда он разглядывал комнату, но как-то не задержалась, проскочила мимо, и потому реальность потрясла его больше, чем можно было предположить.

— Красотками? — не понял сначала Гард, но тут же сообразил, что имела в виду незнакомка. И тогда он бросил на столик газету с изображением полуголой девицы и почти профессионально произнес: — А что? Недурна!

С одной стороны. Гард невольно сыграл себе на руку, произведя на даму недвусмысленное впечатление, но, с другой стороны, был этим внутренне бесконечно смущен.

Незнакомка плавно пересекла комнату и, присев на мягкое кресло напротив Гарда, улыбнулась. Она была определенно хороша собой. Темно-лиловое платье плотно облегало ее стройную маленькую фигуру. На плечи тяжело падали волнистые каштановые волосы. Никакой косметики на матовом лице, хотя отчетливо были видны морщинки вокруг умных глаз. Высокий, чистый лоб. Удивительная грациозность и естественность движений. Возраст? Гард никогда не умел угадывать женские годы. Он вообще терялся перед женщинами, не умея ни допрашивать их, ни вести с ними светские беседы.

— Давайте знакомиться. Дина Динст. С кем имею честь?

Глубокий, грудной голос приятно контрастировал с миниатюрной фигуркой. Гард приподнялся с дивана, поклонился и снова сел.

— Я хотел бы видеть шефа, — сказал он.

Дина Динст очаровательно улыбнулась.

— Я уполномочена представлять шефа, — сказала она. И вероятно, оставив надежду выяснить имя своего собеседника, по крайней мере на этом этапе разговора, без паузы добавила: — Итак, чего вы хотите?

Чего хотел Гард? Немногого. Он хотел выяснить, с каким ведомством имеет дело, кто его шеф, чем оно занимается и какова судьба Майкла Честера и еще ста сорока девяти детей.

Гард сказал:

— Вышла ошибка, мадам. Я уже докладывал вашему помощнику. Могу повторить.

Гард старался быть лаконичным, поскольку актер из него был неважный и убедительно сыграть гангстера он все равно не мог. Главное — не проявлять чрезмерного интеллекта, мало сочетающегося с ролью заурядного порученца.

— Повторите, — предложила Дина Динст.

Комиссар вздохнул: мол, надоело мне это дело!

— Вышла ошибка, мадам, — сказал он по возможности равнодушным голосом. — Мне ведено доставить груз обратно, мальчишку то есть.

— Кем ведено?

— А тем, кто мне приказывает, — схитрил Гард. — С грузом что-то напутали.

— Что именно?

— Черт его знает! С каким-то кодом.

Дина Динст с любопытством вскинула на Гарда глаза.

— Вам даже известно о коде?

— Я пользуюсь доверием, — сказал комиссар, «скромно» опуская ресницы.

И тут же он пожалел, что так опрометчиво помянул код. Очевидно, это считалось большой тайной, о которой не всем было дано знать. В другой бы ситуации Гард объяснил мадам, что даже самые страшные государственные секреты рано или поздно становятся известны большому кругу посторонних лиц, поскольку секреты сами себя не охраняют, а охраняются живыми людьми и, стало быть, утечка информации возможна. Эти слова могли бы показаться ей убедительными, и то обстоятельство, что сидящий перед нею рядовой порученец что-то знает о коде, не вызвало бы у нее подозрения. Но комиссар промолчал: умное оправдание выдавало его с головой, а глупо оправдываться все равно не имело смысла. Пусть думает, как хочет! — такая «философия» по крайней мере была характерна для Боба Лангера и Юджина Харри, когда Гард безуспешно обрушивал на них доводы, основанные на логике.

— Так, — кратко резюмировала Дина Динст. — А какова судьба девочки, которую должны были доставить вашим рейсом?

— Откуда я знаю? — добродушно ответил Гард. — Доставкой занимаются другие. Я выполняю более сложные поручения.

Его тупости мог позавидовать сам министр Воннел.

— Значит, не знаете. — Дина Динст задумалась. — Имя девочки вам известно?

— Нет.

— А ребенка, которого вы должны забрать?

Гард подумал: «Еще перепутают!»

— Майкл Честер.

— Кто вам назвал это имя?

— Эммануил Бент, вы же слышали, — сказал комиссар.

— Прекрасно. — Дина Динст даже повеселела. — Когда вам следует возвращаться?

— Сегодня же! — твердо сказал Гард. — Если я не выполню поручение, мне голову снимут, мадам, и даже вы не поможете.

Дина Динст вновь с любопытством посмотрела на Гарда. «Каким же я кажусь ей болваном, — подумал комиссар, — если она точно знает, что яне тот !»

— Вернуть ребенка невозможно, — улыбнувшись, сказала Динст.

— Почему? — внутренне холодея, произнес Гард. — Дайте мне мальчишку, три ампулы морфинила — и все дела!

— Мальчик уже в работе!

Не сдержавшись, она звонко рассмеялась.

От этих слов и от сопровождающего их хохота у Гарда мучительно закололо в пояснице. Пересилив себя, он изобразил на лице полное равнодушие.

— Ну что ж, тогда я вернусь на континент, доложу как есть, а вы, мадам, расхлебывайте сами.

— Вам нечего беспокоиться, — сухо заметила Дина Динст. — Мы уже доложили.

Вот оно что! Пока он спал, они, конечно, связались со своими людьми в Нью, получили исчерпывающую информацию, и разговор, который вела сейчас с Гардом эта женщина, имел, вероятно, единственную цель — разведывательную. Она тоже его прощупывала, как он прощупывал ее, но с несравненно большим эффектом: Гард был слепым, Дина Динст — зрячей.

Фигуры в игре постепенно занимали свои законные места. Скоро должен был наступить момент, когда обе стороны, закончив разведку, перейдут в решительное наступление. Но прежде Гард все же обязан сделать еще одну попытку выкрутиться малой кровью. И он пустил последний пробный шар.

— Да, дело серьезное, — сказал он, словно бы размышляя вслух. — Не знаю, чего вы там доложили, но мне точно известно: если мальчишка не будет доставлен, возможны крупные неприятности.

— Какие же? — с интересом осведомилась Дина Динст.

— Вмешательство официальных органов, — четко произнес Гард, явно нарушая границы избранного амплуа, но теперь это, кажется, уже не имело значения.

— Зачем вам заботиться о том, что не входит в ваши обязанности? — с улыбкой сказала Дина Динст.

— Вы так думаете? Хорошо. Тогда мое дело сделано. Мне что? — вновь прикинулся Гард. — Дали мальчишку — порядок, не дали — уеду без него.

— Нет, дорогой мой, — поправила Дина Динст. Ее глаза вдруг стали стеклянными, остановившимися. — Билет на обратный путь вам не понадобится.

— Интересно! — сказал Гард, хотя понял, что игра кончилась.

Он закурил, даже не спрашивая разрешения у дамы. Более определенно выражать своего отношения к последним словам Дины Динст не имело смысла: ими не все было сказано, и потому час комиссара еще не пробил. Он перейдет в контратаку лишь после того, как станет ясно, какими о нем сведениями располагает Дина Динст. Теперь торопиться некуда. Гард и так совершил слишком много ошибок, проникая в зону, но он не мог их не совершать, поскольку действовал наугад. Отныне любая ошибка становилась смертельной.

— Вы можете не разыгрывать простачка, а говорить со мной серьезно? — сказала вдруг Дина Динст, опуская руку в маленький карман платья.

— Могу, — неожиданно согласился Гард. — Но при одном условии.

— Я слушаю.

— Вы будете стрелять лишь после того, как нам двоим все будет ясно.

13. Черный ход

Таратура не вошел, а вбежал в номер к Честеру, стремительно заперев за собой дверь. Он был возбужден, но Фред знал, что инспектор способен удерживать в себе заряды любых калибров, не выпуская их до тех пор, пока сам не посчитает нужным. Спросить сейчас Таратуру «что случилось?» и рассчитывать на ответ было равносильно тому, чтобы надеяться на получение пива из автомата, в который не собираешься опускать десятилеммовой монеты.

— Опять купался? — сказал Честер, взглянув на мокрую голову Таратуры. — Когда шеф вернется, я расскажу ему, какой роскошный уик-энд устраивал себе его помощник.

— И не забудь добавить, — попросил Таратура, — что я не просто купался, а в обществе очаровательной островитянки.

Это было уж слишком.

— Послушай, Дон-Жуан! — вскипел Честер. — Мне так же хочется шутить, как тебе быть серьезным!

Таратура улыбнулся своей глупой, обезоруживающей улыбкой.

— Во-первых, не Дон-Жуан, а Ромео…

— Каждый Ромео начинал или заканчивал Дон-Жуаном!

— А во-вторых, что тут плохого? Быть может, Фред, ты и бывал на таких островах, как этот, а я никогда. Неужто мне нельзя лишний раз искупаться в море? Если бы ты знал, Фреди, как часто я мок под дождем, месил грязь и ползал по вонючим чердакам и подвалам! Когда мы устроили большую охоту на Кирилла Шолли, я целый час плыл в канализационной трубе с пистолетом в зубах. Ведь ты не поверишь мне, если я попытаюсь тебя убедить, что я люблю плавать в канализационных трубах?

— Кончай трепаться. Сегодня ты чрезмерно болтлив.

Честер вновь лег на кушетку, на которой валялся с самого утра и которую, судя по всему, не собирался оставлять до вечера.

— Ты беспокоишься о Гарде, — сказал Таратура. — Я тебя понимаю. Но знаешь, что в этот момент больше всего заботит шефа?

— Что?

— Правильнее сказать: кто? Мы с тобой! Он больше всего боится, что нас переловят. Тогда и ему крышка. Три трупа в море и заметка в «Прекрасном одиночестве»: «Незадачливые яхтсмены». Ты не помнишь, Фреди, на какие сутки всплывают покойники? В холодной воде, кажется, на девятые. А в теплой?

— Иди к черту! — сказал Фред.

Таратура присел к нему на кушетку и доверительно, почти шепотом сообщил:

— Она замечательная девчонка, эта Сюзи Бейл! Нет, ты согласись, у нее очаровательная мордашка! А?

— Иди к черту!

— Плавает отлично, — продолжал задумчиво Таратура. — У нее акваланг. Мы решили вечером плыть вместе. К Гарду.

— Что?! — Честер вскочил с кушетки как ужаленный. — Что ты сказал?!

— Могу повторить. — Улыбка исчезла с лица Таратуры. Он, кажется, говорил серьезно, хотя в его глазах еще сверкали искорки смеха. — Я размышлял так. К сожалению, нам неизвестно, легальна или нелегальна организация, расположенная в зоне. Если это действительно «центр» по подготовке разведчиков, то почему до сих пор не вернулся комиссар полиции Дэвид Гард с Майклом на руках и тремя билетами на самолет и не сказал нам с тобой шепотом, чтобы мы на всякий случай забыли, с кем имели дело? Стало быть, нелегальная?

— Ну?

— Что «ну»? Не знаю! Вот об этом и стоит потолковать с Гардом.

— По радио?

— К черту радио. Надо встретиться и поговорить.

— Не строй из себя идиота! За последнее время ты так вжился в этот образ, что вас невозможно разделить!

— Благодарю, — сказал Таратура. — Я давно догадываюсь, что вы, сеньор, прекрасного обо мне мнения. Однако теперь есть возможность проникнуть в зону.

— И потерять свободу? Ты же сам говорил, что мы чуть ли не единственная гарантия безопасности Гарда!

— А почему ты решил, что мы отправимся туда вместе? И кто сказал тебе, что я собираюсь расставаться со свободой? Потому-то речь и идет о черном ходе.

— Рискованно.

— За элементы риска мне дополнительно платят сто двадцать кларков в неделю.

— Хорошо. Что ты придумал?

— Тут я, признаться, ничего не придумал. Вернее, я придумал, что надо прямо спросить Сюзи, не знает ли она, как проникнуть в зону.

— Ты объяснил зачем?

— Да. Я сказал, что там затерялся мой приятель, и этого ей было достаточно.

— Ну?

— Она ответила, что не знает. И добавила, называя меня Арно. «Арно, — сказала она, — я часто плаваю с аквалангом. В четырех милях от пляжа, за мысом, в море выходит какая-то труба…»

— Ну?

— Пожалуйста, не нукай. Я сразу вспомнил канализацию, но Сюзи сказала, что из трубы идет чистая вода. Правда, подогретая. «Не сваримся ли мы в этой трубе?» — спросил я. Она ответила, что вроде бы не должны свариться. Тогда я спросил, точно ли эта труба идет из зоны. Она сказала, что точно не знает, но больше неоткуда. И тогда я стал уговаривать ее показать мне эту трубу.

Таратура умолк. Честер жадно закурил сигарету.

— Уговорил?

— Конечно, она боится. Она сказала, что в прошлом году два курортника случайно забрели в зону, их застрелили без всякого предупреждения, когда они постучались в стальные ворота. Скандал замяли. Официальная версия была такова, будто бы они нарвались на шального бандита.

— Ты все же уговорил?

— Разумеется, — улыбнулся Таратура. — Ей хоть и страшно, но любопытство пересиливает. Кроме того, я намекнул, где служу, она чуть не задохнулась от восторга и сказала: «Никогда не думала, что там работают такие обаятельные…» В общем, сам понимаешь.

— Хвастун ты, инспектор, но молодец! — восхищенно сказал Честер. — Когда же?

— Сегодня в пять часов. Я поручил ей купить акваланги.

— Я с вами.

— Ну уж нет! Ты будешь нашей общей гарантией безопасности.