Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Горячие точки

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Авторов Коллектив / Горячие точки - Чтение (стр. 10)
Автор: Авторов Коллектив
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      – Мужики, «эфки» не кидайте!
      Да, наверное, бросили оборонительную гранату Ф-1 в чугунном ребристом корпусе, а у нее убойная сила – не приведи Господь! Да еще в замкнутом помещении! Конечно же, лучше использовать наступательные РГД!
      Я пробежал еще несколько шагов по коридору, который показался мне бесконечно длинным, и дернул на себя ручку какой-то двери. Дверь открылась, внутри была полутьма, но я разглядел, что там стоят какие-то столы, диван. Я выхватил из кармана гранату, зубами рванул чеку и накатом запустил ее в глубь комнаты. Постукивая, граната покатилась по паркету, а я захлопнул дверь и отскочил к косяку. Внутри рвануло, скрипнув, распахнулась дверь, выпуская из кабинета клубы дыма и пыли.
      Вот тут меня и настигла автоматная очередь.
      Стреляли откуда-то сбоку слева, видимо, из приоткрытой двери. Автоматная пуля пробила мой морально и физически устаревший бронежилет и, разворотив его металлические пластины, вошла мне в левый бок, прямо под нижнее ребро. Удар был такой, как будто ломом шибануло! Меня сшибло с ног, я правым боком упал на пол, в голове на секунду все помутилось, но сознания не потерял. Инстинктивно выставив автомат в сторону предполагаемого противника, я наугад выпустил веером в полутьму длинную очередь и услышал чей-то дикий вопль. Как на кошку наступили.
      Меня тошнило. В раненом боку как будто кто-то ковырял раскаленной кочергой – так было больно. Попробовал приподняться. Получилось.
      Кто-то из наших ребят наткнулся на меня:
      – Ты что, ранен? Идти можешь?
      Я кивнул.
      – Подгребай к выходу. Там вроде бы наших перевязывают. Смотри, осторожней, как бы свои не добили! Из здания не выходи: приказ всех, кто выходит из Дворца – мочить!
      Черт возьми! Как обидно! Еще чуть-чуть – и победа, а мне выходить из игры? А победа ли? Вокруг шла стрельба, грохнул взрыв гранаты, на каску посыпалась штукатурка с потолка.
      Слабо соображая, что делаю, я сунулся в какой-то темный закоулок. Прямо передо мной была металлическая лестница. Рядом оказались двое солдат из «мусульманского батальона». Вид у них был несколько растерянный, но достаточно воинственный. Я машинально отметил про себя, что солдатам вроде бы не было команды заходить во Дворец. Они должны обрабатывать его снаружи. Эти молодые ребята, которые смогли себя пересилить, смогли войти во Дворец, теперь, наверное, должны стать хорошими вояками. Если останутся в живых.
      Они со страхом смотрели на меня:
      – Товарищ офицер, вы ранены? – спросил один.
      – Все нормально! Вперед, ребята! – сказал я им, стараясь выглядеть оптимистично, бодро и уверенно.
      В этот момент рядом, буквально в пяти шагах справа от меня, разорвался огненный шар. Видимо, это была РГ-42, которую швырнули вниз с лестничного пролета. Отчетливо помню, что за сотую или тысячную долю секунды до того, как осколки гранаты и гранитная крошка долетели до меня, я судорожно и крепко зажмурился, сжал веки. Жестко хлестнуло осколками по лицу, по рукам, по ногам. Взрывная волна сбила с ног.
 
      ...27 декабря моя жена Таня весь день чувствовала себя плохо: болела голова, было плохое настроение, угнетало какое-то непонятное чувство тревоги. Вечером она прямо с работы зашла в детский сад за детьми. Приготовила ужин. Ребята поели, а сама есть не стала.
      – Коля! – обратилась она к старшему сыну, которому было тогда шесть лет. – Я прилягу, немного отдохну, присмотри за Андрюшей. Поиграй с ним.
      – Хорошо, мам...
      Таня уже задремала, но вдруг ее словно подбросило. Она вскочила с дивана и подбежала к окну. За окном шел снег. Было тихо и темно. Сзади тихо подошел двухлетний Андрюшка и прислонился к ноге.
      – Ночь... Темень... – тоскливо проговорила Таня. – Где же наш папа, Андрюша? Что он сейчас делает?
      Андрюша посмотрел в окно на декабрьский снегопад и вполне серьезно вдруг сказал:
      – Убили, наверное.
      Но и тут сознание ушло от меня только частично, буквально на несколько секунд. И в эти секунды мне казалось, что я медленно, как в невесомости, лечу по чуть наклонной траектории внутри какой-то огромной и темной трубы. У меня ничего не болело и было ощущение какой-то бестелесности. И все же я попробовал шевелить руками и ногами, запрокидывал голову, чтобы придать «полету» какую-то направленность, но все мои вялые попытки были тщетны. Потом пришло ощущение боли. Болело лицо, руки, ноги, все тело. Мне чудилось, что мое лицо вдруг начинает раздуваться до неимоверных размеров, и при этом как бы все онемело.
      Наконец я пришел в себя. Попытался приподнять голову, увидел, что один солдат лежит без движения, второй вроде бы шевелится, пытается встать.
      Дальше я действовал, как на автопилоте, не особо соображая, и тем не менее, как потом выяснилось, действовал совершенно правильно. Здесь, в полутьме, меня запросто могли бы застрелить свои. Кровь залила обе белые повязки на рукавах, лица не разобрать: тоже в крови. Форма на мне – афганская. Поэтому единственно верным решением было ползти к выходу, туда, где посветлее.
      И я полз, стараясь при этом кричать: «Миша! Яша!»
      Но вряд ли из моего рта вырывалось что-нибудь членораздельное. От сильнейшего динамического удара взрывной волной у меня шатались все зубы, а язык распух так, что не помещался во рту.
 
      ...Володя Быковский ввязался в перестрелку на втором этаже. Именно там он видел в последний раз Бояринова. Григорий Иванович с группой ребят рванул на третий этаж.
      Бояринова нашли на лестничной площадке уже мертвого. Одно-единственное ранение – пуля под сердце – оказалось смертельным.
      Мне ребята рассказывали, что когда его уже в Ташкенте обмывали в морге и одевали в полковничью форму, чтобы положить в гроб, из маленькой пулевой дырки под левым соском, когда тело переворачивали, еще слабо вытекала мутная струйка крови. Чтобы не испачкать мундир, санитар морга запихивал карандашом в ранку вату...
      ...Потом я помню, как сидел где-то, приткнувшись спиной к стенке, опираясь правой рукой о пол. На полу был ковер, толстый, с большим ворсом, настоящий восточный ковер... В голове ворохнулась идиотская мысль: вот бы домой его. Нет, наверное, у меня никогда такого ковра не будет. Ну и хрен с ним. Тут я обнаружил, что ничего не слышу на правое ухо. Пощупал пальцами: горячо и липко. Из уха шла кровь. А в левом ухе слышался непрерывный звон.
      Кто-то теребил меня за рукав:
      – Кто это? Афганец? Эй, ты кто?
      – Ты что, слепой? Видишь: в сапогах! Кто-то из наших. Не разобрать: все лицо в крови.
      – Убитый, что ли? Не шевелится.
      Сил отвечать или реагировать на что-то у меня уже не было, но я все-таки пошевелился, чтоб показать, что жив.
      – Эй, санитары! Мужики! Кто там есть! Вот еще один! Эх, не дозовешься! Ну-ка, хватай его, потащили!
      Меня взяли под руки, приподняли. Я стал шевелиться, переставлял ноги. На свежем воздухе я немного пришел в себя.
      – Ух ты! Жив?
      Передо мной стоял Володя Поддубный.
      – Ох, тебя и отделали. Где ранило, давай перевяжу! Он взрезал ножом рукав на левой руке, перевязал рану в предплечье, потом перевязал кисть. Достал шприц-тюбик и всадил укол. В голове прояснилось.
      – Где еще?
      Я попытался что-то сказать, но только слабо махнул рукой. Мол, спасибо, потом. Мне вдруг стало очень холодно. А когда я представил, что для перевязки раны в боку надо раздеваться, снимать с себя все: куртку, бронежилет, свитер, футболку. Нет, не надо. Тем более что сейчас мне вроде бы получше стало.
      – Ну ладно, старик, давай лежи здесь, сейчас всех раненых будут эвакуировать. А я пойду, там еще на втором этаже стреляют.
      – Сейчас, товарищ офицер, машина подъедет, вас всех в госпиталь отвезут! – сказал один из санитаров, малорослый, с широким скуластым лицом и раскосыми глазами.
      У подъезда показался Володя Быковский. Он ковылял, опираясь на автомат, как на костыль. Кто-то поддерживал его под руку. Одна нога у него была без сапога, перевязана. Володьку усадили почти у самого входа. Я хотел перебраться к нему, но сил не было.
      Из Дворца стали выводить пленных. Афганцы – рослые ребята в хорошо подогнанной форме – выходили с поднятыми вверх руками. Их сопровождали наши солдаты из «мусульманского батальона» в серой мятой форме. Вот из подъезда вслед за пленными вышел «мусульманский» особист Миша. Он был в зеленой афганской шинели, на плече автомат.
      Вдруг один из афганцев, судя по форме – старший офицер, сунул руку за пазуху и вытащил. пистолет! Что хотел этот афганец? Может быть, сдать оружие? А может быть, напоследок прихватить с собой на тот свет хоть одного из врагов?
      Миша среагировал почти мгновенно и, с силой уткнув ствол автомата в поясницу офицеру, нажал на спуск.
      Прозвучавшая внезапно и неожиданно для всех резкая очередь ударила по ушам, по нервам. Наши солдаты вдруг пришли в состояние какого-то неистовства: наверное, напряжение только что пережитого боя требовало от них какой-то разрядки.
      – Ах, суки! – пронзительно закричал кто-то из них. – Всех убью!!!
      – На колени, гады! На колени! Становись на четыре кости!!!
      Началась сутолока. Солдаты били афганцев прикладами, те поспешно падали на землю, закрывая руками голову. Коротко и зло рявкнул и тут же замолк, как захлебнулся, автомат.
      – Не стрелять! – послышался крик Миши. – Не стрелять, сволочи! Под трибунал пойдете!
      К толпе подбежали офицеры из нашего «Зенита», стали оттаскивать обезумевших «мусульман», раздавая направо и налево оплеухи.
      – А ну, разойдись, засранцы! Вы бы в бою были такими ретивыми!
 
      Подъехала БМП.
      – Это за вами! – сказал низкорослый санитар. Началась посадка. На этот раз я оказался снова на втором месте, только с левой стороны. Первым сидел Леша Баев. У него была насквозь пробита шея: через бинт с одной и с другой стороны проступали кровавые пятна. Леша сидел как-то боком: спина у него была побита осколками гранаты. Рядом со мной посадили еще кого-то.
      – Все, полна коробочка! Трогай! – крикнул кто-то снаружи.
      – Эй, стой, обожди, давай еще одного!
      – Он же вроде мертвый!
      – Да нет, ребята, он шевелился! Он ранен! Давай, подхватывай за ноги!
      – Да куда же ты его ногами вперед! Головой надо! Мужики, мы его вам на колени, ладно?
      Тяжелое обмякшее тело с трудом затискивали внутрь. Наконец вроде бы запихнули. Голова оказалась у меня на коленях.
      – Эй, друг! Пить будешь? – спросил я его. Опустил руку на голову, на лицо. И голова, и лицо были покрыты холодной липкой кровью. Он был уже мертв. Потом я узнал, что это был один из бойцов группы «А».
      А ребята тем временем пытались закрыть задние дверки БМП, но с левой стороны дверь не закрывалась: одна нога лежащего у нас на коленях убитого была подогнута, а другая, правая, вывернулась вверх и попала в створ дверки.
      – Эй, смотри, нога мешает!
      – Да не напирай, ногу сломаешь, подогнуть надо! Ему же больно!
      Я про себя подумал, что убитому парню уже ничего не больно. Все. Отболелся.
      Наконец ногу подогнули, дверцы захлопнули, и мы поехали.

Глава 35

      Нас привезли обратно в те самые казармы, где мы жили. В одном из помещений был развернут полевой госпиталь. В углу тускло горела подсоединенная к автомобильному аккумулятору лампа. Там стояло два или три стола, на которые были наброшены полосатые матрацы, прикрытые грязными, в кровавых пятнах, простынями. Над полураздетым лежащим навзничь телом колдовал. доктор! В белом халате и, кажется, даже в очках! Откуда он здесь взялся? У входа в помещение прямо на полу валялась горка оружия: автоматы, подсумки. Это с раненых бойцов снимали уже ненужную им амуницию.
      – Бросайте автомат и все лишнее сюда! – сказал мне солдат-санитар. Я, чуть помедлив, положил автомат. Солдат помог снять поясной ремень и скинуть с него пустые подсумки. С пистолетом мне расставаться не хотелось: мало ли что. А так хоть какое, но оружие. Я вытащил свой ПМ из кобуры и положил его в карман куртки.
      – Садитесь, мужики, где найдете место! Сейчас доктор вас посмотрит.
      В это время доктор вдруг пошатнулся, широко развел руками, пытаясь за что-то уцепиться, чтобы не упасть. Его поддержал сзади какой-то солдат. Доктор оперся о стол, помотал головой и снова принялся за очередного раненого. «Пьяный, что ли?» – подумал я. А доктор был не пьян. Он был тоже ранен.
      Уже потом я узнал, что это был один из тех советских докторов, которые в момент начала нашего штурма оказались внутри Дворца. Этих врачей в срочном порядке дернули из военного госпиталя, где они работали, к Амину, который по указанию кого-то из наших начальников был отравлен поваром. Обычная несогласованность действий, которая всегда бывает при проведении серьезных операций: сами травим и сами же лечим! Что самое интересное, эти наши доктора спасли Амина! Поставили ему капельницу, провели в срочном порядке какие-то процедуры... Правда, потом Амина все равно убили.
      Наконец дошла очередь до меня. Санитар записал в какую-то обтрепанную тетрадку мои данные. Доктор бегло осмотрел меня, вколол пару уколов, вполголоса бросил санитару:
      – Этого надо оперировать... Перевязать... Готовить к эвакуации... Я примостился неподалеку от входа на каком-то тряпье, чувствуя, как мне становится все лучше и лучше.
      В углу я заметил Сашу Звезденкова. Он был чисто перевязан и выглядел заметно веселее, чем возле Дворца.
      – Орел! Ты, что ли? И ты здесь! – воскликнул Саша. – Что у тебя? Жив? Ты глянь, а я тебя и не узнал. Во раскрасили! Курить будешь?
      Я кивнул. Саша прикурил сигарету, сунул мне в губы. Я с удовольствием затянулся.
 
      В лазарете началось какое-то шевеление. К нам с Сашей подошел санитар.
      – Товарищи офицеры, давайте я помогу выйти: там машина пришла, вас повезут в госпиталь.
      Черт возьми! Уезжать куда-то мне совсем не хотелось. Голова была ясная, раны чуть саднили, но не так уж сильно. Все ребята остаются здесь, мы вроде бы победили, а тут – уезжать!
      – Старик, а может быть, останемся? – обратился я к Саше. – Я себя вроде бы неплохо чувствую... Обидно уезжать...
      – Да я сам об этом думал! – отозвался он. – Но как?
      – Давай выйдем на улицу, как будто бы к машине, а сами смоемся, – предложил я.
      Саша помог мне подняться, и мы потихоньку двинулись к дверям. Метрах в десяти от входа стоял крытый брезентом грузовик, куда санитары уже загружали тяжелораненых (или убитых?). Мы с Сашей свернули за угол и поковыляли к нашей комнате.
      Сейчас придем к себе, ляжем на свои места, отдохнем немного. А там и наши все подойдут. А там – можно и в госпиталь! Мы поднялись на ступеньки, прошли по засыпанному гравием коридору, отодвинули плащ-палатку, зашли в нашу комнату. и не узнали ее. Там все было перевернуто вверх дном. Все койки от окон были отодвинуты, матрацы валялись на полу. На них сидели и ели что-то из консервных банок солдаты «мусульманского батальона». Я вспомнил, что перед боем оставил у себя под матрацем подмышечную кобуру, которую купил еще летом в дукане на Зеленом рынке. Кобура была очень удобная и мягкая – не в пример нашим штатным! Но где теперь моя койка? И кобура, конечно же, пропала. Ну и Бог с ней! Главное – жив!
      – Вот они где! – послышался сзади возбужденный голос. – А я смотрю – вроде бы за угол свернули, а они тут.
      – Товарищи офицеры, ну что же вы... Вам надо в госпиталь, пойдемте! Не драться же с вами.
      На пороге стояли солдат-санитар и молодой лейтенант из «мусульманского батальона». Они подхватили нас под руки и повели к грузовику.
      Грузовик уже был полностью загружен. Ближе к кабине на металлическом полу лежали убитые и тяжелораненые. Остальные сидели, привалившись к бортам, друг к другу. В кузов вскочили и два солдата из «мусульманского батальона». Из их разговора я понял, что мы едем в наше посольство и что нас прикрывать будут две БМП: одна впереди, одна сзади.
      Солдаты в кузове взяли автоматы наизготовку.
      – Могут обстрелять! – пояснил один из них. – Еще стреляют!
      Машина тронулась. В это время вдруг откуда-то появился наш Титыч. Он увидел меня и Сашу, сидящих у заднего борта, и закричал:
      – Саша! Валера! Ребята! Что с вами? Ребята! Машина, переваливаясь на колдобинах, поехала, а Титыч бежал за нами, размахивал руками и кричал:
      – Ребята! Саша! Валера!
      А мы с Сашкой, не сговариваясь, закричали:
      – Титыч! Забери нас! Оставь нас здесь!
      – Ребята! Нельзя! Надо в госпиталь.
      – Титыч, оставь нас здесь, у меня правая рука в порядке, стрелять могу! – кричал я, размахивая пистолетом. Мне очень не хотелось уезжать. Я представлял, как завтра, да нет, уже сегодня утром, ребята все соберутся в нашей комнате. Как придет Бояринов и скажет, что мы – молодцы и что вот, мол, мы и собрались, как и было загадано вчера. Было до слез обидно уезжать сейчас, когда мы победили, когда все хорошо.
      Мы проехали по нижней дороге, левее Дворца. Он все так же стоял на горке, освещенный прожекторами. Все окна в нем были выбиты: не то, что стекол, даже следов рам не было. На втором и третьем этажах что-то горело, и из окна тянулся дымок. Изуродованный болванками «Шилок» и гранатометами, весь в копоти и щербинах от пуль и осколков, он все равно смотрелся величественно.
      Долго ехали по аллее. Слева, там, где стояли казармы гвардейцев, еще шла стрельба. Там тоже что-то горело, и красные блики освещали голые ветви обронивших листву деревьев.
      Около поворота у министерства обороны шедшая за нами БМП вдруг начала бить куда-то из пулемета. Разноцветные трассеры, уходя во тьму, чертили прямые линии, а потом рикошетом, по дуге, разлетались в темном небе.
      Машина на повороте притормозила, затем вообще остановилась. Вдруг я увидел, что в кустах у обочины, почти напротив министерства обороны, возле краснокирпичного здания Центрального музея что-то шевелится. Точно! Там кто-то прятался! Вот что-то тускло блеснуло, автомат, что ли? Вот гад! Наверное, какой-нибудь афганец из минобороны прячется. Здесь ведь тоже наши ребята поработали. Сейчас как полоснет из автомата!
      Я поднял пистолет, для устойчивости уперся рукояткой о борт кузова, прицелился и стал мягко жать на спуск. Но в это время фара идущей сзади БМП осветила кусты, и я увидел там нашего солдата-десантника. Он стоял на коленях в небольшом кювете, прикрытом зарослями колючего кустарника. Белое пятно лица, на голове голубой берет, в руках автомат.
      Ф-ф-у! Чуть грех на душу не взял! Что он там делал? Контролировал дорогу по приказу своего командира? А может, просто испугался молодой парень стрельбы, спрятался. Кто его знает? Тем не менее я мог его убить.
      Наконец мы добрались до нашего посольства. У грузовика откинули борт, помогли нам вылезти. Мне снова стало нехорошо. Видимо, действие уколов закончилось. Закружилась голова, и я самостоятельно не мог идти. Меня подхватили под руки: с одной стороны солдат, с другой Саша.
      На первом этаже поликлиники горел яркий свет. У стен стояли носилки. У лифта кучей валялась какая-то окровавленная одежда.
      – Так, ну, как у нас дела? – санитарка лет сорока с лишним подхватила меня под руку. – Все, ребятки, спасибо, – сказала она солдату и Саше. – Сейчас мы будем разбираться... Лечить будем... Все будет хорошо...
      Так приговаривая, она усадила меня на стул, стала раздевать.
      – Как хоть это расстегивается? – спросила она, возясь с бронежилетом.
      Я молча ткнул пальцем в бок, показывая, где лямки. Что-то мне совсем плохо стало. И холодно, аж трясти начало.
      Медсестра ловко перерезала лямки бронежилета острыми ножницами, и он, громыхнув металлическими пластинами, упал на пол.
      – А сейчас мы пойдем обмоемся, чтобы доктор видел, что и как ему лечить.
      Я немного очухался в ванной комнате. Медсестра включила воду и губкой аккуратно смывала с меня засохшую кровь.
      Посмотрел на себя в зеркало и... не узнал! Лицо было невероятно распухшим, в корках засохшей и еще текущей крови. По мере того как сестра обмывала лицо, я видел, что оно все побито осколками. Как только глаза остались целы?
      Потом меня привели в смотровой кабинет. Доктор осматривал мои раны, потом мне еще раз вкатили несколько уколов. Повели на рентген. Раны обработали, перевязали.
      – Нужна операция! – сказал доктор. – В наших условиях мы операцию сделать пока не имеем возможности. Надо будет потерпеть... Хорошо?
      Я кивнул. В голове снова потихоньку светлело, я приходил в себя.
      Когда я зашел в палату, то застал удивительную картину. Один из бойцов группы «А» крутился перед узким зеркалом, стараясь рассмотреть свои раны. Судя по тому, что он рассказывал, его подстрелили откуда-то сверху на подходе к Дворцу. Парень снял повязку, и я увидел, что входное пулевое отверстие у него находится под правой ключицей, а выходное – под левой лопаткой!
      Смотрю, и Леша Баев здесь. Он тоже размотал свою повязку и рассматривал в зеркало, щупал руками залитые зеленкой и еще кровоточащие дырки на шее. У него тоже было сквозное ранение.
      Мне тоже стало интересно, что там у меня. Я развязал повязку, бросил смятые бинты на одеяло, отлепил от раны на боку чуть присохший марлевый тампон и стал перед зеркалом. Дырка как дырка. Округлая. Вспухшие, чуть посиневшие края. Я пощупал пальцами вокруг раны, и мне показалось, что чувствую пулю.
      – Леш! – позвал я. – Посмотри, вроде пуля неглубоко сидит?
      Леша наклонился, посмотрел:
      – Да, старик, вроде бы тут она, неглубоко! Видишь, как бронежилет помог! А так бы насквозь проткнула! Ничего, старик, все заживет! Главное, что кости целы!
      ...Потом я задремал, но меня разбудили. Это была медсестра.
      – Голубчик, ты как себя чувствуешь? – спросила она. – Ты ведь из «Зенита»?
      – Из «Зенита» он! – услышал я голос Леши Баева. – Я точно знаю!
      – Ты ходить можешь? Я кивнул.
      – Пойдем, я тебе помогу встать. Ты всех своих знаешь?
      – Да вроде бы всех. – ответил я, ничего спросонья не понимая.
      – Пойдем, посмотришь... Ваш это или не ваш... А потом я тебе еще один укольчик сделаю, и ты поспишь.
      Ведомый под руку медсестрой, я спустился по лестнице вниз. На первом этаже сестра подвела меня к какой-то двери, бренькая ключами, отперла замок и включила свет.
      – Вот, посмотри, кто это, может, ты фамилию его знаешь. Нам опознать его надо.
      Это была душевая. Потолок, стены, пол – все было отделано желтоватым кафелем.
      А на полу, на носилках лежал мертвый Толя Муранов. Один глаз у него был закрыт, другой немного приоткрыт. Все лицо было в засохшей крови. Коротко остриженные волосы тоже были в ссохшейся крови и стояли торчком. Сложенные на груди руки тоже были в засохшей и потрескавшейся кровавой корке.
      – Ты знаешь его? – допытывалась сестра.
      Знаю ли я Толю Муранова? Перехватило горло, на глаза навернулись слезы. Мы ведь на КУОСе были в одной группе! Он у нас был секретарем парторганизации. Эх, Толик! Как же так тебя угораздило? Вот ведь верно сказано: от судьбы не уйдешь. Ведь Бояринов не допустил тебя к первой командировке! Как будто чувствовал что-то.
      – Да... Это Муранов... Анатолий... из «Зенита». А сам он из Свердловска, – сказал я.
      Я попытался нагнуться, но не смог: сильно болел бок.
      – Сестра! – позвал я. – Закрой ему глаза.
      – Да, голубчик, сейчас закрою. Отмучился. Прими, Господи, душу раба Твоего.
      – Сестра, посмотри, нет ли у него чего в карманах. Бумаги. документы.
      – Патроны какие-то, а так пусто все, ничего нет!
      Она сняла с правой руки Толика обручальное кольцо, а с левой – дешевенькие часы в белом металлическом корпусе на черном ремешке.
      – Вот, возьми. Пусть семье отдадут. А то, не дай Бог, затеряется. Все-таки память.
      Я взял кольцо, вдел его в ремешок часов, ремешок застегнул, сжал в ладони и в сопровождении санитарки двинулся наверх.
 
      Между первым и вторым этажами на лестнице столпился народ. В середине стоял парень. Лицо его горело лихорадочным огнем. Видимо, ему вкололи целую серию антишоковых уколов. В руках он возбужденно вертел согнутый, с отколовшимися щечками рукояти пистолет Макарова.
      Оказалось, что этот парень участвовал в штурме какого-то объекта в центре города. Кстати, бой там продолжался до сих пор. Так вот, он лежал в укрытии. Потом приподнялся, чтобы сделать перебежку, и вдруг ощутил сильнейший удар прямо в солнечное сплетение, упал и потерял сознание. Автоматная пуля попала ему прямо в живот, но на пути своем встретила корпус пистолета, который был засунут спереди за поясной ремень. Этот пистолет и спас ему жизнь.
      Тут же я услышал, что погиб Бояринов. Эх, Григорий Иванович!
      Ребята перечисляли, кто из наших ранен, кто убит... В числе убитых назвали и мою фамилию. Кто-то подтвердил, что видел меня убитым во Дворце.
      – Да жив я, мужики! – сказал я.
      Все обернулись и стали с интересом меня рассматривать.
 
      За окнами стало светлеть. Начиналось утро.
      В коридоре на третьем этаже всем раненым раздавали кофе, чай, печенье. Я вспомнил, что вот уже почти сутки ничего не ел. Вообще-то, есть не хотелось, а вот горячего кофе я выпил бы с удовольствием. Но кофе уже кончился. Сказали, что чуть попозже принесут еще. Выяснилось, что это наши женщины из посольства взяли нас под опеку. Что-то там готовили, приносили еду, собирали одежду.
      У дверей нашей палаты я увидел начальника, с которым поцапался на вилле. Он был в сопровождении двух или трех наших бойцов. Я нащупал в кармане часы и обручальное кольцо Толика Муранова, подошел к командиру.
      – Вот, – сказал я, протягивая ему часы и кольцо.
      – Что это?
      – Это вещи Муранова. Из Свердловска. – язык еле ворочался у меня во рту, опухшие губы почти не шевелились. – Он тут внизу лежит, на первом этаже. убитый. Надо жене переслать. Память.
      Командир записал на бумажке данные Толика.
      – Хорошо. Перешлем.

Глава 36

      Под утро к нашим казармам у Дворца подкатили бронемашины наших У-2 десантников, которые пару часов тому назад приземлились в Кабульском аэропорту.
      Увидев издали грязные, неухоженные БТРы с белыми тряпками на антеннах, одетых в афганскую форму людей с оружием, десантники с ходу открыли огонь на поражение из всех имеющихся у них в наличии видов оружия.
      В щепки разлетелся стоящий на взгорке БТР «мусульманского батальона», наповал был убит батальонный повар Алишер, который с двумя дежурными по кухне готовил завтрак.
      У высунувшегося из окна солдата автоматной очередью снесло начисто нижнюю челюсть. Было убито еще несколько человек.
      Вот-вот – и началась бы просто мясорубка: возбужденные бойцы уже повоевавшего «мусульманского батальона» хватались за оружие.
      Однако до боя со своими, слава Богу, дело не дошло.
      Когда недоразумение стало всем ясным, старлей-десантник долго извинялся и объяснял, что у него не было ни позывных «мусульманского батальона», ни даже карты города. В аэропорту его командир дал ему нарисованную от руки схему движения, дал задание: оказать поддержку нашим бойцам, которые штурмуют Дворец. Бойцов в нашей форме он не увидел, а по появившимся в поле зрения афганским солдатам открыл огонь на поражение. Он решил, что афганцы всех наших уже перебили.
      Ну а нам, «посольским», часов в десять утра принесли кучу гражданской одежды, которую здесь же, в посольстве, и насобирали. Предложили одеваться и готовиться к эвакуации. Ходили слухи, что нас отправят в Ташкент.
      Подогнали автобусы с наглухо задернутыми шторками. В сопровождении БТРов выехали в аэропорт.
      Я отодвинул занавеску и смотрел на Кабул. А он и не изменился: все так же работали магазины и какие-то базарчики. На улице люди шли по своим делам. Как будто ничего и не случилось! И только на перекрестках стояли наши БТРы или БМП. На броне сидели наши солдатики, с интересом глазели по сторонам. Вокруг бронемашин толпились местные оборванные пацаны и попрошайки.
      Ну и дела! Неужели им все равно? В стране переворот. Всю ночь в городе шла стрельба, да и сейчас еще стреляют в центре, а им – хоть бы что!
      До аэропорта добрались без приключений. Самолет нас уже ждал. Стали кое-как загружаться. Ходячие раненые, поддерживая друг друга, пошли по трапу. На носилках с капельницами заносили тяжелых. Мне досталось место у окошка. Сильно болела голова, напало какое-то равнодушие, оторопь. Рядом со мной через проход сидел парень из группы «А». Синюшно-бледный, он нянчил культю правой руки. В проходе в хвостовой части самолета ставили носилки с нашими тяжелоранеными ребятами.
      В окошко я увидел, что к самолету подогнали грузовик, погрузили на него что-то, закрыли борта. Сверху мне было видно, что там лежит тело, с головой накрытое брезентом. Труп. Кто-то умер по дороге.
      Потом под крыло самолета подъехал еще какой-то грузовик, с верхом груженный картонными ящиками, в сопровождении иностранной легковой автомашины с посольскими номерами. Из легковушки вышли молодые, прилично одетые ребята, осмотрелись, один остался, а двое пошли к самолету. Они долго мыкались туда-сюда. Потом отъехали в сторону.
      Казалось бы, мимолетный эпизод, но я почему-то запомнил этих ребят. С ними я столкнулся через несколько лет, когда был подключен к расследованию нашумевшего в свое время дела «Востокинторга». Представители этой славной организации делали в Афганистане большие деньги на вымогательстве взяток с местных купцов за право торговли с Союзом, на контрабанде, валютных и спекулятивных операциях. Совершенно случайно этим хмурым утром 28 декабря 1979 года я оказался свидетелем того, как они пытались с самолетом, отвозившим в Союз наших раненых и убитых бойцов, переправить в Ташкент очередную партию контрабанды. В том грузовике были ящики с антиквариатом, телевизорами и видеомагнитофонами. Эти гады знали, что самолет досматриваться никем не будет. Поэтому и приготовили целый грузовик товара. Но у них в тот раз все сорвалось. Может быть, возмутился командир корабля и экипаж. А может быть, просто не было места.
      Когда я читал в материалах дела показания фигурантов о попытке отправить товар в Ташкент с ранеными и убитыми, я тут же вспомнил парня с ампутированной рукой, труп в кузове грузовика и этих сытых, богато одетых и уверенных в своей безнаказанности гадов на иномарке.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32