Миры Роджера Желязны - Имя мне — Легион

      К тому времени, когда мы добрались до станции, декомпрессия была закончена полностью, и я открыл люк и вышвырнул наше снаряжение. Пол вздрогнул, открыл глаза, уставился на меня и сказал:
      — Это была судьба.
      — А как вы себя теперь чувствуете?
      — Нормально, мне кажется. Только устал: на ногах не удержусь.
      — Позвольте подать вам руку.
      — Спасибо.
      Я помог ему выбраться из камеры и опуститься на сидение приготовленного кресла на колесиках. Там были и молодой врач, и Кашел, и Димс, и Картер. Я не мог помочь желающим узнать, что происходит в этот момент в голове у Пола. Доктор проверил сердцебиение, пульс, давление, посветил ему в глаза и уши и заставил кончиком пальца дотронуться до кончика носа. Затем он кивнул, махнул рукой, и Бартелми покатил кресло к амбулатории. Доктор прошел часть пути, разговаривая с ним. Затем он вернулся с полдороги и попросил меня рассказать обо всем, что произошло.
      Я так и сделал, опустив только ту часть истории, о которой узнал из бреда. Затем доктор поблагодарил меня и снова повернул к амбулатории.
      Я быстро догнал его.
      — На что это похоже? — спросил я.
      — На азотное опьянение, — ответил врач.
      — А не похоже на какую-то особую его форму? — уточнил я. — Я имею в виду то, как он реагировал на декомпрессию и вообще?
      Он пожал плечами.
      — Люди по-разному устроены и не похожи друг на друга не только внешне, но и внутренне, — пояснил он. — Сколько бы вы ни изучали физиологию человека, вы все равно не сможете сказать, как он станет вести себя, выпив — будет веселым, печальным, буйным, сонным. То же и здесь. Думается, он только теперь приходит в норму.
      — Без осложнений?
      — Ну, я хочу сделать электрокардиограмму сразу же, как только мы доставим его в амбулаторию. Но, думаю, с ним все в порядке. Слушайте, а там, в амбулатории, есть декомпрессионная камера?
      — Весьма вероятно. Но я здесь новичок. Я не уверен.
      — Ну, а почему бы вам не пойти с нами и не выяснить? Если ее там и нет, то я хотел бы затащить туда подводный ее вариант.
      — О?
      — Только из предосторожности. Я же хочу оставить парня в амбулатории на всю ночь с кем-нибудь, кто станет приглядывать за ним. Если будет рецидив, то неплохо будет иметь эту штуку под рукой, чтобы еще раз провести декомпрессию.
      — Понятно.
      Мы поймали Бартелми у дверей. Другие же тоже были там.
      — Да, в амбулатории есть камера, — сказал Бартелми в ответ на вопрос врача. — Я посижу с ним.
      Сидеть вызвались все, и ночь в конце концов была разделена на три вахты: Бартелми, Фрэнк и Энди соответственно. Каждый из них, конечно, был хорошо знаком с оборудованием для декомпрессии.
      Фрэнк подошел и тронул меня за руку.
      — Раз уж мы сейчас не можем ему помочь, — сказал он, — то, может быть, все-таки пообедаем?
      — О? — сказал я, автоматически поглядев на часы.
      — Сядем за стол около семи вместо шести тридцати, — сказал он с улыбкой.
      — Прекрасно. Только мне нужно время, чтобы принять душ и переодеться.
      — Ладно. Приходите сразу же, как только будете готовы. У нас еще останется время, чтобы выпить.
      — Порядок. А выпить хочется. До скорого.
      Я пошел в свой коттедж и принял душ. Новых любовных записочек не поступало. Ну, а камешки по-прежнему покоились в мусоросборнике. Я причесался и пошел обратно через остров.
      Когда я был около лаборатории, показался доктор, разговаривающий через плечо с кем-то в дверях. Вероятно, его собеседником был Бартелми. Подойдя, я увидел в руках врача чемоданчик.
      Он пошел прочь. Увидел меня, кивнул и улыбнулся.
      — Думаю, с вашим другом все в порядке, — сказал он.
      — Хорошо. Как раз об этом я и хотел спросить.
      — А как вы сами себя чувствуете?
      — Нормально. Нет, действительно хорошо.
      — У вас вообще не было никаких симптомов. Верно?
      — Конечно.
      — Прекрасно. Если будут, вы знаете, куда обратиться. Так?
      — Да.
      — Ладно, тогда я пошел.
      — До свидания.
      Он направился к вертолету, стоявшему у главного здания. Я же двинулся дальше, к дому Фрэнка.
      Фрэнк вышел встретить меня.
      — Что сказал доктор? — спросил он.
      — Что все, вроде бы, в порядке, — ответил я.
      — Угу. Заходи и выкладывай, что будешь пить. — Он открыл дверь.
      — Лучше всего бурбон, — ответил я.
      — С чем-то?
      — Только лед.
      — Ладно. Сейчас вернется Линда, она накрывает на стол.
      Он отправился готовить выпивку. Хотел бы я знать, скажет ли он хоть что-нибудь насчет алмазов, пока мы одни. Но он ничего не сказал.
      Он повернулся, подал мне пойло, поднял свой стакан в коротком салюте и сделал глоток.
      — Ну, рассказывай, — предложил он.
      — Ладно.
      Рассказывал я весь обед и еще после. Я был очень голоден. Линда готовила вкусно, а Фрэнк задавал и задавал вопросы, вытягивая мельчайшие подробности расстройства Пола, а это утомляло. Я задумался о Линде и Фрэнке. Я не видел возможности сохранить в тайне интрижку, вроде этой, на таком маленьком острове, как наша станция. Что же на самом деле знал, думал и чувствовал Фрэнк? Как следует себя вести в этом их причудливом треугольнике?
      Я посидел с ними какое-то время после обеда и почти что ощущал нарастание напряжения между ними — именно о нарастании этом, похоже, и заботился Фрэнк, медленно ведя беседу по той колее, которую наметил. Я не сомневался, что он упивался неудачей Пола, но чувствовал себя все более и более неловко в роли буфера в проявляющемся раздоре, столкновении или возобновлении старой ссоры. Поблагодарив за угощение, я освободился как можно скорее, сославшись на усталость — что было наполовину правдой.
      Фрэнк немедленно поднялся.
      — Я провожу вас, — сказал он.
      — Хорошо.
      Так он и сделал.
      Когда мы наконец добрались до моего дома, он произнес:
      — Насчет тех камней…
      — Да?
      — Вы уверены, что их намного больше — там, откуда вы их взяли?
      — Пойдемте, — предложил я ему и провел вокруг коттеджа во дворик и повернул, добравшись до него. — Сейчас последние минуты заката. Почему бы нам не полюбоваться им? Я сейчас вернусь.
      Я вошел в заднюю дверь, подошел к раковине и открыл слив. Около минуты у меня ушло на то, чтобы достать мешок. Я открыл его, зачерпнул двойную пригоршню и вышел из дому.
      — Подставляйте руки, — сказал я Фрэнку.
      Он сложил руки ковшичком, и я наполнил их.
      — Ну, как?
      Он двинулся поближе к свету, лившемуся из открытой двери.
      — Господи! — произнес он. — Так вы действительно нашли месторождение?
      — Конечно.
      — Ладно. Я продам их для вас. Тридцать пять процентов.
      — Двадцать пять, не больше. Я уже говорил об этом.
      — Просмотр камней и минералов на этой неделе в субботу. Человек, которого я знаю, сможет быть там, стоит лишь ему дать знать. Он предложит хорошую цену. Я дам ему знать — за тридцать процентов.
      — Двадцать пять.
      — Жаль, что мы близки были к сделке и не смогли сторговаться. Что ж, мы оба внакладе.
      — Ну, ладно. Тридцать.
      Я забрал камни, ссыпал их в карман, и мы ударили по рукам. Потом Фрэнк повернулся.
      — Двинусь в лабораторию, — сказал он, — и посмотрю, что стряслось с тем агрегатом, что вы притащили.
      — Дайте мне знать, когда найдете неисправность. Мне это любопытно.
      — Хорошо.
      Он ушел, а я прибрал камни, принес книгу о дельфинах и начал листать ее. И меня поразило, насколько смешно это было, что я делал. Все эти разговоры о дельфинах, все чтения, рассуждения, включая мою длинную диссертацию об их гипнотических и гипотетичных снопеснях, как о религиозно
      — диагностических формах людуса — для чего? Чтобы обнаружить, что я, скорее всего, справился бы со всем этим делом даже и без того, чтобы увидеть хоть одного живого дельфина?
      Ну вот, это было как раз то, что я должен был сделать — то, чего хотели Дон и Лидия Барнс — и Институт: чтобы я восстановил доброе имя дельфинов. И все же насколько запутанным был этот клубок! Шантаж, убийства, контрабанда алмазов, да еще и нарушение супружеской верности — вероятно отброшенное в сторону… Как гладко и аккуратно я начал распутывать его, но так и не определил, кто знал обо всем этом, кто помог мне и зачем исчез так, как исчезал только я — без того, чтобы возникли всякие неприятные для него вопросы, без того, чтобы оказаться втянутым в это дело.
      Чувство глубокой зависти к дельфинам накатило на меня и прошло не полностью. Создавали ли они когда-нибудь для себя подобные проблемы? Я крепко в этом сомневался. Может быть, если я соберу достаточно зеленых печатей судьбы, я смогу в следующий раз воплотиться в дельфина.
      Что-то нахлынуло на меня, и я задремал, не потушив свет.
      Меня разбудил резкий и настойчивый стук.
      Я протер глаза и потянулся. Шум повторился, и я повернулся в направлении его.
      Там было окно. И кто-то барабанил по раме. Я встал, подошел к окну и обнаружил, что это был Фрэнк.
      — Ну, — сказал я, — что стряслось?
      — Выходи, — предложил он. — Это очень важно.
      — Ладно. Минутку.
 
      Я ополоснул лицо, что окончательно разбудило меня и дало время подумать. Взглянув на часы, я увидел, что времени около половины одиннадцатого.
      Когда я в конце концов вышел, он вцепился в мое плечо:
      — Пойдем! Черт возьми! Я же сказал, что это очень важно!
      Я сделал шаг вслед за ним:
      — Ладно. Я проснулся. А в чем дело?
      — Пол умер, — сообщил он.
      — Что?
      — Что слышал, Пол умер.
      — Как это случилось?
      — У него остановилось дыхание.
      — Вот оно что… Но как это случилось?
      — Я начал возиться с агрегатом, который ты приволок. Он лежит там. Я затащил его к тому времени, как пришел мой черед сменить Бартелми, так что возможность разобраться с ним была. И я настолько увлекся, что не обращал на Пола особого внимания. Когда я все-таки решил глянуть, он был мертв. Это все. Его лицо почернело и исказилось. Похоже на что-то вроде легочной недостаточности. Может, это была легочная эмболия…
      Мы вошли в ближайшие двери. Море плескалось за ними, легкий бриз ворвался за нами следом. Мы миновали недавно установленный верстак, разбросанные инструменты и частично разобранный агрегат. Свернув налево, мы вошли в комнату, где лежал Пол. Я включил свет.
      Его лицо больше не было красивым, оно несло на себе отпечатки последних минут, проведенных в муках. Я подошел к нему и проверил пульс, заранее зная, что не найду его. Надавил на кожу большим пальцем. Пятно, когда я убрал палец, оставалось белым.
      — Недавно это случилось? — спросил я.
      — Прямо перед тем, как я к вам пришел.
      — Почему ко мне?
      — Вы живете ближе всех.
      — Понятно… Простыня в этом месте была порвана раньше?
      — Не знаю.
      — Ни криков, ни стонов, ни каких-либо звуков?
      — Ничего. Если бы услышал, я пришел бы сразу.
      Неожиданно мне захотелось закурить, но в комнате стояли кислородные баллоны, и по всему помещению были развешаны таблички с надписью «Не курить!». Я повернулся и пошел назад, толкнул незапертую дверь, навалился на нее спиной и уставился по-над водой.
      — Очень забавно, — сказал я вслух. — После дневных симптомов ему были гарантированы «естественные причины» для «возможной легочной эмболии», «легочной недостаточности» или еще какой-нибудь дьявольщины вроде этого.
      — Что это значит? — спросил Фрэнк.
      — Был ли он спокоен… Я не знаю. Не в этом дело. Я полагаю, вы применили декомпрессию. Верно? Или просто-напросто придушили его?
      — Прекрати! Зачем это…
      — В определенной степени я помог убить его, — сказал я. — Я полагал, что он в безопасности рядом с вами, потому что вы ничего не предпринимали против него все это время. Вы хотели удержать жену, вернуть ее обратно. Потратить на нее кучу денег — вот способ, которым вы хотели ее вернуть. Но это был порочный круг, потому что Пол был частью источника ваших сверхдоходов. Но потом появился я и предложил вам альтернативный вариант. Затем сегодняшний несчастный случай и возможность, предоставившаяся этой ночью… Вы воспользовались случаем, ухватившись за благоприятную возможность и хлопнули дверью. Надо ковать железо, пока оно горячо… Поздравляю. Думаю, вы преуспели в этом. Нет никаких доказательств. Хорошо сделано.
      Он вздохнул.
      — Тогда почему вы ввязались во все это? Все ясно. Мы пойдем найдем Бартелми, и вы скажете ему, что все это произошло потому, что я обезумел.
      — Мне было интересно разузнать о Руди и Майке. Я хотел бы знать все. Вы принимали какое-то участие в организации того убийства?
      — Что вы знаете? — спросил он медленно. — И как вы узнали?
      — Я знаю, что Пол и Майк были поставщиками камней. Я знаю, что Руди узнал об этом и пытался шантажировать их. Они взяли его в оборот, и я думаю, что Пол позаботился для ровного счета и о Майке. Как я узнал? Пол выболтал все во время нашего возвращения, а ведь я был с ним в декомпрессионной камере, помните? Я узнал об алмазах, убийствах, Линде и Поле — только успевай прислушивайся.
 
      Он откинулся на верстак и покачал головой.
      — Я подозревал вас, — сказал он, — но у вас были убедительные доказательства — те алмазы. Допустим, вы добрались до них чрезвычайно быстро. Но я благосклонно принял ваш рассказ, и потому что, возможно, месторождение Пола было действительно где-то очень близко. Хотя он никогда не говорил мне, где оно. Я решил, что вы или наткнулись на него случайно, или проследили за Полом и знали достаточно, чтобы понять, что это такое. Но в любом случае это не имело значения. Я охотнее имел бы дело с вами. Остановимся на этом?
      — Если вы расскажете мне о Руди и Майке.
      — Но я на самом деле знаю не более того, что вы мне сейчас рассказали. Это было не мое дело. Обо всем позаботился Пол. Только ответьте мне: как вы нашли месторождение?
      — Я его не нашел, — ответил я. — Я даже понятия не имею, где он нашел алмазы.
      Фрэнк выпрямился:
      — Я вам не верю! А камни — откуда они?
      — Я нашел место, в котором Пол прятал мешок с камнями и украл их.
      — Зачем?
      — Ради денег, конечно.
      — Тогда почему вы солгали мне о том, где вы их нашли?
      — А вы хотели бы, чтобы я сказал, что они краденые? Однако же…
      Он молнией рванулся вперед, и я увидел, что в руке он сжимает гаечный ключ.
      Я отпрыгнул назад, и дверь, захлопываясь, ударила его в плечо. Однако, это только ненадолго задержало его. Он рванул дверь и бросился ко мне. Я снова отступил и принял оборонительную позу.
      Он ударил, и я ушел от удара в сторону, задев его по локтю. Мы оба промахнулись. Его новый удар слегка задел мое плечо, так что выпад, который я сделал секундой позже, достиг его почек с меньшей силой, чем я надеялся. Я отпрянул назад, когда он ударил снова, и мой пинок достал его бедро. Он опустился на колено, но поднялся прежде, чем я насел на него, ударив в направлении моей головы. Я отпрянул, и он промахнулся.
 
      Я слышал воду, чувствовал ее запах. Хотел бы я знать, как насчет ныряния. Он был ужасно близко…
      Когда он напал снова, я прогнулся назад и захватил его руку. Я крепко вцепился в нее близ локтя и зажал, вытянув свои скрюченные пальцы по направлению к его лицу. Он двинулся на меня, и я упал, по-прежнему сжимая его руку, а другой крепко ухватив его за пояс. Мое плечо ударилось о землю, и он оказался на мне, пытаясь освободиться. Когда это ему удалось, его вес на мгновение переместился. Почувствовав свободу, я свернулся в клубок и ударил его обеими ногами.
      Мой удар достиг цели. Он только хрюкнул… а затем он пропал.
      Я услышал, как он плюхнулся в воду. Еще я слышал отдаленные голоса — они окликали нас, они приближались к нам через остров.
      Я поднялся на ноги и двинулся к краю острова.
      И тут Фрэнк завизжал — это был длинный жуткий крик, полный предсмертной муки.
      К тому времени, когда я достиг края платформы, вопль оборвался.
 
      Когда Бартелми прибежал ко мне, он остановился, повторяя: «Что случилось?» до тех пор, пока не глянул вниз и не увидел плавник, мелькавший в центре водоворота. Затем он пробормотал: «О, господи!» и больше ничего.
      Позже, когда я давал отчет о событиях, я рассказал, что он показался мне очень возбужденным, когда прибежал поднимать меня, что он крикнул мне, что Пол перестал дышать, и я, вернувшись с ним в лабораторию, убедился, что Пол мертв, сказал ему это и начал выспрашивать его о подробностях, а в ходе разговора он, похоже, получил впечатление, что я подозреваю именно его в смерти Пола из-за проявленной им небрежности. Тогда он возбудился еще больше и в конце концов набросился на меня, и мы боролись, и что он упал в конце концов в воду. Все это, конечно, было правдой. Отчет мой грешил лишь пропусками. Но они, похоже, удовлетворились этим. Все ушли. Акула рыскала вокруг, возможно, дожидаясь, не кинут ли ей кого-нибудь на десерт, и те, кто занимался дельфинами, пришли и усыпили ее, а затем унесли. Бартелми сказал мне потом, что вышедший из строя ультразвуковой генератор действительно мог иметь периодические короткие замыкания.
 
      Так, Пол убил Майка и Руди; Фрэнк убил Пола, а затем сам был убит акулой, на которую теперь можно было свалить и первые два убийства. Дельфины были оправданы, и не оставалось больше ничего, что взывало бы к правосудию. Месторождение же алмазов стало теперь одной из маленьких тайн, настолько нередких в нашей жизни.
 
      …После того, как все разошлись, выслушав мой рассказ о происшедшем, а остатки останков убрали — еще долго после этого, пока тянулась ночь, поздняя, чистая, со множеством ярких звезд, двоившихся и мерцавших в прохладных водах Гольфстрима вокруг станции, и я сидел в кресле на маленьком заднем дворике за моим жилищем, потягивая пиво из жестянки, и следил за тем, как заходят звезды.
      У меня не было чувства удовлетворения, хотя на папке с делом, лежащей у меня в уме, уже стоял штамп «закрыто».
      Кто же написал мне записку — записку, включившую адскую машину убийств?
      Действительно ли стоит об этом беспокоиться теперь, когда работа завершена? До тех пор, пока этот кто-то будет хранить молчание относительно меня…
      Я еще глотнул пива.
      Да, стоит, решил я. Мне тоже следует осмотреться повнимательнее.
      Я достал сигарету и собрался закурить.
      И тогда это началось…
 
      Когда я влетел в бухту, она была освещена. А когда влетел на причал, ее голос донесся до меня через громкоговоритель.
 
      Она приветствовала меня по имени — моему настоящему имени; я не слышал, чтобы его произносили вслух уже давным-давно — и она пригласила меня войти.
 
      Я двинулся по причалу вверх к зданию. Дверь была полуоткрыта. И я вошел.
      Это была длинная-длинная комната, полностью оформленная в восточном стиле. Хозяйка была одета в шелковое зеленое кимоно. Она сидела на коленях на полу и перед ней лежал чайный сервиз.
      — Пожалуйста, проходите и садитесь, — предложила она.
      Я кивнул, снял обувь, пересек комнату и сел.
      — О-ча доу десу-ка? — спросила она.
      — Итадакимасу.
      Она наполнила чашки, и мы некоторое время пили чай. После второй чашки я придвинул к себе пепельницу.
      — Сигарету? — спросил я.
      — Я не курю, — ответила она, — но я хочу, чтобы вы курили. Я попытаюсь вобрать в себя как можно больше вредных веществ. Я полагаю, именно с этого все и началось.
 
      Я закурил.
      — Никогда не встречал настоящих телепатов, — признался я.
      — Мне приходится пользоваться этой моей способностью постоянно, — ответила она, — и не скажу, чтобы это было особенно приятно.
      — Думаю, мне нет необходимости задавать вопросы вслух? — заметил я.
      — Нет, — подтвердила она, — действительно — нет. Как вы думаете, это хочется — читать мысли?
      — Чем дальше, тем меньше, — предположил я.
      Она улыбнулась.
      — Я спросила об этом, — пояснила она, — потому что много размышляла над этим в последнее время. Я думала о маленькой девочке, которая жила в саду с жуткими цветами. Они были красивы, эти цветы, и росли, чтобы делать девочку счастливой тогда, когда она ими любуется. Но они не могли скрыть от нее свой запах — а это был запах жалости. Ибо она была маленькой несчастной калекой. И бежала она не от цветов, не от их внешнего облика, а от их аромата, смысл которого она смогла определить, несмотря на возраст. Было мучительно ощущать его постоянно, и лишь в заброшенном пустынном месте нашла она какое-то отдохновение. И не будь у нее этой способности к телепатии, она осталась бы в саду.
 
      Она замолчала и пригубила чай.
      — И однажды она обрела друзей, — продолжала хозяйка, — обрела в совершенно неожиданном месте. Это были дельфины, весельчаки, с сердцами, не спешащими с унизительной жалостью. Телепатия — та, что заставила ее покинуть общество подобных себе, помогла найти друзей. Она смогла узнать сердца и умы своих новых друзей, куда более полно, чем один человек может познать другого. Она полюбила их, стала членом их семьи.
      Она еще отпила чаю, а затем посидела в молчании, глядя в чашку.
      — Среди них были и великие, — проговорила она наконец, — те, о которых вы догадались чуть раньше. Пророки, философы, песнопевцы — я не знаю слов в человеческом языке для того, чтобы описать функции, что они исполняли. Тем не менее, среди них были и те, чьи голоса в снопеснопении звучали с особой нежностью и глубиной — нечто вроде музыки и в то же время не музыка, двигаясь от безвременья в себе, которое они, возможно, считали бесконечным пространством, и выражая это для своих друзей. Величайший из всех, кого я когда-либо знала, Песнопевец, — и она произнесла слоги очень музыкальным тоном, — носил имя или титул, звучащий как «кива'лл'кие ккоотаиллл'кке'к». Я не могу выразить словами его снопеснопение так же, как не смогла бы рассказать о гении Моцарта тому, кто никогда не слышал музыки. Но когда ему стала угрожать опасность, я сделала то, что должно было быть сделано.
      — Вы видите, что я пока еще не все понимаю, — заметил я, поставив чашку.
      — «Чикчарни» построен так, что пол его возвышается над рекой, — и картина бара внезапно вспыхнула в моей памяти ясно и с потрясающей реальностью. — Вот так, — добавила она.
      — Я не пью крепких напитков, не курю и очень редко пользуюсь медикаментами, — продолжала она, — и не потому, что у меня нет другого выбора. Просто таково мое правило, обусловленное здоровьем. Но это не значит, что я не способна наслаждаться подобными вещами так же, как я сейчас наслаждаюсь сигаретой, которую курите вы.
      — Я начинаю понимать…
      — Плавая под полом этого притона в ночи, я переживала наркотические галлюцинации тех, кто грезил наверху, вселяясь в них и пользуясь сама их покоем, счастьем и радостью, и отгоняя видения, если они вдруг становятся кошмарными.
      — Майк, — сказал я.
      — Да, именно он привел меня к Песнопевцу, ранее неизвестному. Я прочла в его разуме о месте, где они нашли алмазы. Вижу, вы считаете, что это где-то около Мартиники, поскольку я только что оттуда. Не отвечу ни да, ни нет. Кроме того, я прочла у него мысль о причинении вреда дельфинам.
      — Оказалось, что Майка и Пола прогнали от месторождения — хотя и не причиняя им особого вреда. Это было несколько раз. Я сочла это настолько необычным, что стала изучать дальше и обнаружила, что это правда. Месторождение, открытое этими людьми было в районе обитания Песнопевца. Он жил в тех водах, а другие дельфины приплывали туда, чтобы его послушать. В некотором же смысле это и есть место паломничества из-за его присутствия там. Люди искали способ обеспечить свою безопасность в следующий раз, когда они снова нагрянут туда за камнями. Именно для этого они и вспомнили об эффекте, производимом записями голоса касатки. Но не надеялись только на это и припасли еще и взрывчатку.
      Пока меня не было, произошло это двойное убийство, — продолжала она.
      — Вы, по-существу, правы насчет того, как и что было сделано. Я не знаю, как это можно доказать, и признали ли бы доказательством мою способность прочесть их мысли. Пол пускал в ход все, что попадало ему когда-либо в руки или приходило на ум и, тем не менее, в схватке со мной он проиграл бы. Он прибрал познания Фрэнка так же, как и его жену, узнал от него достаточно для того, чтобы найти месторождение при небольшой удаче. А удача долго не покидала его. Он достаточно узнал и о дельфинах — достаточно для того, чтобы догадаться о действии голоса касатки, но все же недостаточно, чтобы узнать, каким образом дельфины сражаются и убивают. И даже тогда ему повезло. Рассказ его о случившемся восприняли благосклонно. Но не все. Тем не менее, ему доверяли в достаточной степени. Он был в безопасности и планировал снова вернуться к месторождению. Я искала способ остановить его. И я хотела, чтобы дельфинов оправдали — но это было делом второстепенным. Затем появились вы, и я поняла, что способ найден. Я отправилась ночью к станции, вскарабкивалась на берег и оставила вам записку.
      — И испортили ультразвуковой генератор?
      — Да.
      — Вы сделали это именно в это время, так как знали, что под воду заменять генератор пойдем мы с Полом?
      — Да.
      — И другое?
      — Да, и это тоже. Я наполнила разум Пола тем, что я чувствовала и видела, плавая под полом «Чикчарни».
      — И еще вы смогли заглянуть в разум Фрэнка. Вы знали, как он прореагирует. И вы подготовили убийство?
      — Я никого ни к чему не принуждала. Или воля его не должна была быть так же свободна, как наша?
      Я смотрел в чашку, взволнованный ее мыслями. Я выпил чай одним глотком. Затем поглядел на нее.
      — Но разве вы не управляли им, пусть даже и немного, под самый конец, когда он напал на меня? Или — куда более важно — руководили его периферийной нервной системой? Или еще более простым существом?.. Можете ли вы управлять действиями акулы?
      Она налила мне еще чаю.
      — Конечно, нет, — ответила она.
      Мы еще немного посидели в безмолвии.
      — Что вы решили сделать со мной, когда я решил продолжать расследование? — спросил я. — Вы пытались расстроить мои ощущения и подтолкнуть меня к гибели?
      — Нет, — ответила она быстро. — Я наблюдала за вами, чтобы понять, что вы решите. Вы испугали меня своим решением. Но то, что я предприняла вначале, не было нападением. Я попыталась показать вам кое-что из снопеснопения, успокоить ваши чувства, принести в них мир и покой. Я надеялась, что это произведет некую алхимическую реакцию в вашем разуме, смягчит ваше решение.
      — Вы сопровождали эту картину внушением нужного вам результата.
      — Да, я делала это. Но вы тогда обожгли руку, и боль привела вас в чувство, и тогда я напала на вас.
      Она произнесла это неожиданно усталым голосом. Впрочем, день этот был для нее нелегким, ведь о стольких вещах ей пришлось позаботиться.
      — И это была моя ошибка, — согласилась она. Позволь я вам просто продолжить следствие — и вы не нашли бы ничего. Но вы почувствовали неестественную природу нападения. Вы соотнесли это с поведением Пола и подумали обо мне — мутанте — и о дельфинах, и об алмазах, и о моем недавнем путешествии. Все это слилось в ваших мыслях, и я увидела, что вы можете причинить непоправимый ущерб: внести информацию об аллювиальном месторождении алмазов и Мартинике в Центральный банк данных. И тогда я позвала вас сюда — поговорить.
      — Что же дальше? — спросил я. — Суд никогда не признает вас виновной в чем-либо из этого. Вы в безопасности. Даже и мне трудно осудить вас. Мои руки тоже в крови, как вам известно. Вы единственный живой человек, который знает, кто я, и это причиняет мне неудобство. И все же у меня бродят кое-какие догадки относительно того, о чем вы не хотели информировать весь белый свет. Вы не станете пытаться уничтожить меня, ибо вы знаете, что я сделаю с этими догадками в случае нарушения соглашения.
      — И я вижу, что вы не воспользуетесь вашим кольцом до тех пор, пока я не спровоцирую вас на это. Спасибо. Я боялась этого.
      — Кажется, мы достигли какого-то равновесия.
      — Тогда почему бы нам не забыть обо всем этом?
      — Вы имеете в виду — почему бы не доверять друг другу?
      — А это очень необычно?
      — Вы же понимаете, что будете обладать известным преимуществом.
      — Верно. Но долго ли будет иметь значение это преимущество? Люди меняются. Телепатия не поможет мне определить, что вы станете думать завтра — или где-нибудь в другом месте. Вам об этом проще судить, потому что вы знаете себя лучше, чем я.
      — Полагаю, вы правы.
      — Конечно, говоря по правде, я ничего не выигрываю, разрушив ваш образ существования. Вы же, с другой стороны, вполне можете захотеть отыскать незарегистрированный источник дохода.
      — Не буду этого отрицать, — согласился с девушкой я. — Но если я дам вам слово, то сдержу его.
      — Я знаю, что вы имеете в виду. И я знаю также, что вы верите многому из того, что я сказала — с некоторыми оговорками.
      Я кивнул.
      — Вы в самом деле не понимаете значение Песнопевца?
      — А как я могу понять, не будучи ни дельфином, ни телепатом?
      — Может, вам показать, помочь представить то, что я хочу сохранить и оградить от бед?
      Я поразмыслил об этом, вспоминая происшедшее на станции, когда она напомнила мне кое-что из Вильяма Джеймса. У меня не было способа узнать, как можно при этом управлять своим состоянием, какими силами она может навалиться на меня, если я соглашусь на подобный эксперимент. Тем не менее, если все это выйдет из-под контроля и если помимо того, что было обещано, будет какое-то минимальное вмешательство в мой мозг, я знал способ мгновенно положить конец этому. Сложив руки перед собой, я положил на кольцо два пальца.
      — Очень хорошо, — согласился я.
 
      И затем это родилось снова — нечто вроде музыки, и все же не музыка, нечто такое, что не выразить словами, ибо сущность этого была такой, какую не ощущал и какой не владел ни один человек: оно лежало вне круга человеческого восприятия. Я решил потом, что та часть меня, которая впитывала все это, временно переместилась