Эммануэль - Ванесса

— Мне нравятся ее волосы, — ответил он наконец, потрогав одну из бесчисленных косичек, окружающих лицо юной женщины. — Остальное я не могу оценить — на ней слишком много одежды.

— Вы правы, — согласился неожиданно возникший рядом с ними Незрин. — Парная баня, или хаммам, как мы ее называем, украсит ее лучше, чем прекрасная парча. А нам это тоже не повредит, правда?

— Сейчас? — удивился Гвидо.

— Но где?

— Разумеется, здесь, дома. Сейчас как раз подходящее время, чтобы показать вам мой дом. Начнем с сада — насладимся целомудрием ночи, прежде чем перейти к чистым радостям хаммам.

Гвидо совсем не хотелось сейчас наслаждаться экзотическими ощущениями. Единственным его желанием было вернуться домой и заснуть. Однако Вана решительно последовала за хозяином, который вел под руку Кеми. За ними двинулись остальные гости: Никое Айдре, британская чета, томный Вернер и юный француз, жена посла, с которой танцевал Гвидо, ее муж и еще четыре-пять человек. Недовольный Гвидо раздраженно ворчал, пока Незрин демонстрировал им сад, перечисляя непроизносимые названия редких растений. Наконец обход клумб и лужаек закончился и все двинулись к зеленому зданию хаммам.

Все еще мрачный, итальянец побрел в душевую кабину. Он резко огрызнулся, когда рука. парня, который его намыливал, задержалась на его яичках. Смыв под душем мыло и растеревшись полотенцем, он натянул на себя крошечную набедренную повязку и вышел. Остальные гости были в таком же наряде, окутанные облаками плотного голубоватого пара, в котором все выглядели очень привлекательно. Даже достопочтенный британец в пелене пара казался стройным.

Не зная, что делать в такой ситуации, Гвидо присел на скамью. К нему тут же присоединился посол.

— Вот вам прекрасный пример мудрости мусульманства, — начал посол. — Я впервые понял эту культуру, когда был в Гренаде.

В ответ Гвидо ограничился вежливым кивком, и его собеседник продолжал:

— Снаружи ни един дом в Альгамбре не отличается от других зданий этого периода. Все они огорожены, построены со вкусом, но скромно. Только оказавшись внутри, можно оценить различия в стиле и масштабах, увидеть роскошь дворцов, их несравненный комфорт и особую элегантность…

К ним присоединился юный француз. Он перебил посла, пытаясь оживить беседу полемикой.

— Сейчас все также, как и тогда: богатые не в состоянии понять проблемы бедняков. И поскольку бедные никогда не бывали во дворцах, они наивно считают, что дома богачей похожи на их собственные убогие лачуги.

— Вы марксист? — проницательно спросил его посол. — Взгляды ислама на этот вопрос в чем-то сходны с коммунистическими.

— Это чрезвычайно интересно, — вздохнул Гвидо.

— Даже в Италии, скажем, в Ватикане…

Но Гвидо встал и ушел, оставив посла предаваться своим откровениям.

Женщины собрались в дальнем углу хаммам, и итальянец решительно направился к ним.

— Вы беседуете о политике?-спросил он Вану.

— О ней мы не говорим. Мы наслаждаемся ею.

— Какую линию поведения ты выбираешь?

— Активная борьба.

— Я поддерживаю, — заявил Гвидо.

Его приятно удивила Аврора Баррет. Он даже предположить не мог, что под складками ее вечернего платья скрывается такая пропорциональная фигурка. Гвидо отвел Вану в сторону.

— А у Незрина принято заканчивать прием оргией?

— К чему беспокоиться? Действуй, как тебе нравится. Гвидо погладил груди Ваны, но женщина оттолкнула его руку.

— Мне не хочется идти по проторенной дорожке. Мы с тобой уже привыкли заниматься любовью друг с другом. Давай сегодня попробуем что-нибудь новенькое.

Гвидо нахмурился от разочарования и обиды, и она добавила примирительно:

— В моей стране, если ты кого-то обидел, пусть даже невольно, то обязательно должен подарить ему что-нибудь, чтобы заслужить прощение. У меня есть для тебя отличный подарок. Не догадываешься? Ладно, я скажу… Хочешь переспать с Кеми?

— Нет, — упрямо проворчал он. Но Вана и не думала сдаваться.

— Почему нет?

— Потому что ты ее выбрала для меня. Если ты действительно хочешь вымолить прощение, предоставь мне выбирать самому.

— Ты настоящее сокровище, — восхищенно рассмеялась Вана. — Только мы с тобой развиваемся в противоположных направлениях. Ты злишься на меня, а я все больше в тебя влюбляюсь.

Она поцеловала Гвидо в губы, достаточно долго и умело, чтобы его плоть восстала. Почувствовав, что добилась этого, Вана неожиданно бросила итальянца, и убежала к остальным мужчинам.

Гвидо быстро подошел к мадам Баррет. Не говоря ни слова, женщина обвила его шею руками и прижалась животом к телу Гвидо. Он огляделся в поисках места, где им можно было бы устроиться. Рядом оказалась незанятая скамья. Молодая женщина сама сбросила клочок материи, прикрывавший ее грудь, стащила с Гвидо набедренную повязку, улеглась на скамью и потянула итальянца на себя.

Он почувствовал, что не в состоянии терять время на предварительную игру. Аврора поняла его состояние. Без лишних церемоний она обхватила его ключ и направила к своей дверце, одновременно пальцами другой руки приоткрыв замочную скважину…

Гвидо настроился кончать как эгоист, не заботясь о партнерше — быстро и без всякой лишней отделки. Но едва лишь он овладел Авророй, как ощутил, что она уже близка к оргазму. И долгих две минуты он наслаждался, чувствуя и видя вновь и вновь повторявшуюся кульминацию ее страсти. Аврора несказанно удивила итальянца своей сексуальностью и неиссякаемой энергией. Он не выходил из нее, пока не дождался последних судорог экстаза, во время которых тело Авроры содрогалось, словно в припадке. Поглощенный тем, чтобы дать женщине насладиться предельно долгим оргазмом, сам Гвидо так и не финишировал. Поэтому тут же отправился искать нового партнера, чтобы завершить неоконченное дело. Казалось, ему не повезло — все были заняты, разбившись строго по парам. Даже Ванесса, поступившись своими принципами, занималась любовью с одним-единственным мужчиной — как и ожидал Гвидо, немецким этнографом. Впрочем, Вана предупреждала, что ей необходимы перемены.

Кеми, независимо от того, проторила ли Вана дорожку к ней, была достойна постели короля. Но где же она спряталась? Гвидо обнаружил ее в углу, присосавшуюся к Никосу в позе «69».

Неподалеку от них предполагаемый французский марксист и посол слюняво целовались и услаждали друг друга взаимной мастурбацией. Гвидо подумал, что их поведение неприлично и вульгарно. Гораздо приятнее было посмотреть на жену посла, которая развлекалась в паре с юной блондинкой, грациозно изогнувшись в позе роденовской статуи. Она целовала сосок девушки и одновременно массировала пальцами ее клитор. Гвидо собрался было заняться любовью с кем-нибудь из них, ему казалось, что он вот-вот взорвется от распиравшего его заряда.

Однако прежде чем он осуществил эту идею, из облака пара появился чернокожий гигант. Он тоже сжимал рукой свой фаллос — огромный, пропорциональный богатырской фигуре негра и такой же напряженный и вздувшийся, как у самого Гвидо. Прибывший тут же уперся своим черным молотом в раскрасневшийся болт итальянца и обхватил его талию могучими руками. Не теряя ни секунды, он начал ритмично двигаться, причем проделывал это очень убедительно. Гвидо сознавал, что такое упражнение не сможет дать ему подлинного наслаждения, хотя в этом и была прелесть новизны. К его радости, покачивающийся черный брандспойт вскоре изверг свое содержимое, облив весь живот Гвидо. Освободившись, колосс ухмыльнулся, отпустил талию итальянца и исчез так же внезапно, как и появился.

— Вот человек, — восхищенно воскликнул Гвидо, — который знает, как разрешить проблемы человеческого общения!

— Что вы сказали? — переспросил озабоченный голос.

Это оказался Алистер Баррет, выглядевший еще более меланхоличным, чем в начале вечера.

— Ни одной свободной женщины! — простонал он.

— А что вы скажете об этой? — Гвидо указал англичанину на Аврору, которая блаженно вытянулась на скамье.

— Спасибо! — воскликнул Баррет и быстро зашагал к своей жене, распахнувшей навстречу ему руки и ноги.

— Видела бы Вана! — усмехнулся Гвидо. Эта сценка привела его в отличное расположение духа.

Оставив Барретов выполнять свои супружеские обязанности, итальянец двинулся дальше.

— Может быть, удастся хоть Никоса обработать? — пробормотал он.

Но кончал Гвидо, растянувшись на спине юной нубийки. Лаская плечи и бедра Кеми, он осторожно ввел свой палец между ее ягодиц. Она вздрогнула, напряглась и что-то протестующе промычала, так как рот ее был надежно закупорен поршнем Никоса.

— Ну что ж, — проворчал Гвидо, — если ей так не нравится…

Он уже примерился к лону юной негритянки, которое усиленно смазывал язык Никоса. Но прежде чем Гвидо успел проникнуть в Кеми, он почувствовал, как язык грека облизал его инструмент и после этого принялся поочередно уделять внимание то ему, то влажной горячей щели Кеми. Гвидо не стал возражать, быстро убедившись, что Никое работал языком не хуже, чем сама Вана. Больше того, его рот не уступал в этом утонченном искусстве любвеобильным губам Майки и Джулии… Гвидо с диким рычанием достиг, наконец, высшего блаженства, продолжая вспоминать губы своих жен, их нежные бедра, божественные груди, тугие округлые бока… Сейчас он сожалел, что так и не смог узнать все их сокровенные тайны.

С проворством и отвагой, потрясшими воображение Гвидо, Кеми Перевернулась и оседлала Никоса так, что огромный фаллос грека тут же скользнул в ее потаенные недра. Нубийка принялась гарцевать на нем с такой же неистовой страстью, с какой двумя ночами раньше Мидж превращала Гвидо в изнуренную жалкую развалину.

Когда все трое, совершенно обессиленные, улеглись рядышком на скамью, Гвидо спросил Никоса: — Неужели в этой стране все женщины такие?

В ответ грек лишь устало махнул рукой, а Кеми приподнялась на локте и наградила каждого из них легким дружеским поцелуем.

— Вы покинули поле битвы, мои милые? — спросила Вана, подойдя к ним вместе с Вернером. — А я хотела просить, чтобы вы меня взяли втроем, одновременно. Как мне не повезло! И все пятеро улеглись отдыхать. Никого из них не беспокоило исчезновение Незрина, вовсе, однако, не означавшее невнимание к гостям. Он пристально наблюдал за ними из кабины, в которую незаметно перешел. Находившимся в хаммам гостям казалось, что закопченное стекло скрывает их от глаз хозяина дома. Но изнутри кабины он с удивительной четкостью видел все выходки участников оргии.

Высокое качество зеркала двойного отражения, вмонтированного в иллюминатор, гарантировало четкость съемки, которую непрерывно вели скрытые автоматические камеры. В хаммам стояли и сверхчувствительные микрофоны, но Незрин отключил их: ему надоели вопли и стоны этих людей.

* * *

Когда из дома ушли последние гости, он вернулся в свой кабинет, расположенный на первом этаже. Время, когда все подчиненные спят, — самое подходящее для серьезной работы. Задачей Незрина было держать руководителей в курсе всех дел.

Незрин .просмотрел лежавший на столе список: президент Оттоманского банка, посол Японии, кардинал Б.Райс… Эти подождут.

Он повернулся к селектору, связывающему его с министерством, отдал короткое распоряжение и сидел с закрытыми глазами, пока не раздался зуммер. Выслушав доклад помощника, Незрин поднял бровь.

— Неужели в такой час Селима эль-Фаттаха нет дома? — удивленно спросил он. — Немедленно найдите его! И сразу перезвоните мне. Хотя постойте… Лучше поговорите с ним сами.

Передайте, что я разрешил иностранцу посмотреть Сивах. Его будет сопровождать молодая женщина, которой я склонен доверять. Он должен разрешить им вволю нагуляться по оазису.

Пусть смотрят все, что им вздумается, и задают кому угодно любые вопросы. Да, и пусть даст им возможность свободно знакомиться с местными жителями. Ему не нужно ни брать их под наблюдение, ни присылать мне отчеты. Через несколько дней я сам ему позвоню и дам дальнейшие инструкции. Да, Мехди!

Еще одно: передайте, чтобы он предоставил им свое гостеприимство и лично обеспечил прием, подобающий почетным гостям. Более того — пусть примет их как старых друзей. Они будут не против — скорее наоборот.

Незрин улыбнулся про себя и продолжал:

— Назовите ему только имя итальянца, ничего больше. Скажите, что имя женщины-проводника вы не знаете. Все поняли? Я не хотел бы, чтобы сейчас меня беспокоили.

Незрин закурил, один раз затянулся, выбросил сигарету и пробормотал:

— В конце концов, всего лишь один день!

Незрин нередко повторял эту фразу, когда чувствовал необходимость оценить сложившуюся ситуацию.

Но он хорошо понимал, что на этот раз предстоит работа настолько необычная, что заранее ее невозможно даже представить.

А впрочем, для него не такая уж необычная… Незрин улыбнулся.

«Простые люди настолько смутно представляют себе механизм власти! — подумал он. — Если бы они знали…»

Он открутил от переносного телевизора ручку, вытащил из нее короткий металлический стержень, похожий на обычный разъем, и подошел к мозаичному панно на стене офиса.

Незрин коснулся левой ладонью какой-то точки, на вид совершенно неотличимой от остальной мозаики.

И тут же рядом с местом, к которому он приложил руку, загорелось яркое круглое пятнышко размером с булавочную головку.

Правой рукой Незрин вставил туда металлический стерженек, который мягко погрузился в стену и исчез, словно растворился.

Светящееся пятнышко исчезло. Сейчас мозаика выглядела так, будто ничего не произошло.

Незрин снова приложил руку к стене — на этот раз к месту, куда он вставил металлический стержень.

Одновременно он негромко произнес звуковой код на языке, которого не узнал бы ни один человек на Земле. Потому что ни в нашем веке, ни в древности никто не говорил и не писал на этом языке.

Стена бесшумно повернулась на невидимых петлях. Под мозаикой оказалась стальная плита, толстая, как дверь в хранилище банка.

По открывшемуся коридору Незрин вошел в потайную комнату. Как только он шагнул внутрь, автоматически зажегся свет и заработал кондиционер.

Стальная плита стала на место, надежно закрыв вход в тайник. Не обращая внимания на сложные электронные устройства, которыми была начинена комната, Незрин удобно расположился в кресле, обитом коричневым велюром, перед панелью со множеством кнопок и переключателей. Он по памяти набрал на клавиатуре длинный ряд цифр, которые тут же высвечивались на дисплее.

Через несколько секунд в динамике раздался мелодичный гудок, потом еще один…

Незрин нажал кнопку выключателя, и цифры на табло погасли. Он набрал новый номер и задумался, откинувшись в кресле.

На этот раз ждать пришлось больше — минут пять-шесть.

— Надеюсь, в это время никто уже не работает, — пробормотал он.

И тут же, улыбнувшись, уточнил:

— Когда я говорю «работает», подразумеваю «трахается»… Ох уж этот Селим! И в его возрасте… Тишину нарушил щелчок динамика.

— Да! Слушаю вас, — произнес голос с характерными пьемонтскими интонациями.

— Добрый вечер, дорогой друг! — на чистейшем тосканском диалекте отозвался Незрин.

— Надеюсь, ваше правительство нас не подслушивает?

— Нет. Ни мое, ни ваше.

Это была не шутливая завязка беседы, а обычная для этих людей мера предосторожности.

В их разговоре не должно оставаться места для сомнений и ошибок.

— Помнишь парня, который уволился из твоей фирмы пару лет назад? — спросил Незрин. — Он занимался половой жизнью крыс или чем-то в этом роде.

— Я его уволил, потому что больше не нуждался в его услугах.

— Ты не хотел бы чем-нибудь вознаградить его за хлопоты? — предложил Незрин.

— Я не собираюсь ни делать этому парню подарки, ни вредить ему, — последовал холодный ответ. — Сейчас я жарю совсем другую рыбу.

— А как у него дела с женой? — невозмутимо спросил Незрин. — С какой еще женой?

— Послушайте, уважаемый, вы не заболели? Или, может быть, я нечаянно разбудил вас? Я говорю о дочери Уолтера Мауро.

— Я не могу проверять все идиотские сплетни на нашем полуострове.

Незрин вздохнул достаточно громко, чтобы услышал его далекий собеседник.

— Не забывайте, Джанни, может настать день, когда я вам снова понадоблюсь.

Наступила недолгая пауза, потом раздался усиленный динамиком голос:

— Что вы хотите?

— Чтобы вы прислали мне маленькую девочку Мауро, — спокойно ответил Незрин.

— Прислал?

— Да, в самом прямом смысле этого слова: чтобы ее доставили ко мне.

— Для вашего личного пользования?

— Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы не делать таких предположений.

— Тогда зачем она вам понадобилась? Мне очень жаль, Незрин, но из-за такого похищения поднимется страшная шумиха. И без того вся Италия взбудоражена.

— Отлично. Значит, такое мелкое происшествие пройдет незамеченным. Похищение припишут правым, или «Красным бригадам», или кому-нибудь еще. Исполнителям заплатят во время переезда, если это их устроит. Разумеется, при условии, что они будут вести себя как джентльмены и проведут операцию в добрых старых традициях — не оставляя никаких следов.

Прежде чем ответить, невидимый собеседник Незрина снова задумался.

— Уточните, пожалуйста, друг мой. Вы хотели бы получить ее живой или мертвой?

— Что? — возмутился Незрин. — Ну конечно, живой! И здоровой. Вы задаете странные вопросы, Джанни. Вы что, .принимаете меня за убийцу?

— Ваши соотечественники бывают еще непонятливее меня. У вас короткая память, Незрин! Если бы — сами знаете когда — ваши люди вели себя более осмотрительно, сейчас я был бы президентом своей страны.

Незрин ответил с улыбкой, которую почти увидел его собеседник:

— Может быть, хорошо, что вы избрали иной путь, который позволил вам обрести реальную власть.

— Кому вы собираетесь передать запись нашего разговора? — небрежно спросил голос.

— Я ничего не записывал. В данный момент меня интересуете не вы, Джанни. Меня беспокоит один из ваших основных конкурентов.

— Я уже догадался. Но могу вас заверить — он едва ли много даст за девчонку Мауро.

— Это я себе представляю. Хотя он очень заинтересован в ее муже… Итак, я могу на вас рассчитывать?

— Посмотрим.

— Спасибо. До свидания, Джанни!

* * *

Незрин Адли не заметил, когда в Каире забрезжил рассвет. Он по-прежнему сидел в своей бронированной комнате, глядя невидящими глазами поверх лампочек и кнопок на панели управления. Он был погружен в глубокие размышления. Незрин так и не лег спать, пока не понял истинный смысл вопроса, который сам себе задал.

Часть II

ПУСТЫНЯ БЕЗ МИРАЖЕЙ

Глава первая

В ОБЪЕЗД ПО ПРЯМОЙ

Что касается пирамид, — заявил Гвидо, когда их «лендровер» проехал Гизу, — то я захочу их еще раз увидев, когда они перевернутся и будут стоять макушками вниз. Пока эти хваленые коробки с костями стоят на своих основаниях, они будут оставаться не более, чем приманкой для туристов.

Ванесса даже не улыбнулась. После выезда из Каира никто из них не произнес ни слова. Каждый был погружен в свои невеселые мысли. Поводом к первой серьезной размолвке стали дорожные сборы. Наверное, истинной причиной ссоры было то, что они слишком рано встали, а вовсе не идейные разногласия по поводу того, какой багаж брать в пустыню.

«Как бы то ни было, — думал Гвидо, — с этой ссорой пора кончать».

И поскольку его шутка не развеселила спутницу, он решил идти напрямую.

— Мы с тобой почти ни в чем не соглашаемся, — сказал он. — Мы совершенно разные люди. Как же мы можем любить друг друга?

— Я люблю тебя именно потому, что ты так отличаешься от меня, — сразу оттаяла Вана. — Если бы ты был мной, разве я могла бы тебя любить?

Гвидо попытался уточнить вопрос.

— Ты восхищаешься свободой и равенством между полами, классами, расами. Стоило бы развить эту мысль и согласиться, что различия между отдельными людьми тоже нужно признавать и уважать.

— Если бы все человеческие существа рождались одинаковыми, — ответила Вана, — не было бы нужды бороться за равенство. Любовь — это путь к свободе, который мы должны избрать, потому что природа так создала мужчин и женщин, что они не способны понять друг друга.

— Но ты считаешь, что им это все-таки удастся? — Они уже могут прислушиваться друг к другу, когда им этого хочется. А это нелегко — в нашем мире столько шума! А шум ужасно раздражает.

Гвидо взял ее за руку — скорее по-дружески, чем в знак примирения.

— Мне повезло, что я тебя встретил, — сказал он. — Извини, но у меня слишком плохой характер.

Вана наконец улыбнулась.

— Припоминаешь американский бестселлер «История любви», в котором читателя пичкают жвачкой вроде «Любовь никогда не заставляет человека извиняться»? Ведь на деле все наоборот. Люди лучше всего понимают, что такое любовь, когда один из них просит прощения, а другой прощает.

— Не знаю. Мне кажется, что в любви главное — становиться на сторону любимого, независимо от того, прав он или нет. Не разрешать, чтобы его порицали или осуждали.

— Это трогательно, Гвидо. Мне всегда казалось, что любовь для тебя — только игра.

— Что за интерес играть, когда исход игры заранее ясен?

Вана не ответила. Они долго молчали, но не потому, что задумались. Оба смотрели на пустыню, не зная, чем кончится игра, в которую они сейчас вместе вступают, — потерей или находкой, разочарованием или волшебным прозрением.

Едва выехав из города с привычным укладом жизни, они вступили в новый мир.

— Тебе страшно? — спросила Вана.

— Пока нет, но потом наверняка будет, — признался Гвидо.

— Хотя, пожалуй, я уже побаиваюсь. Просто меня беспокоят кое-какие мелочи: проблемы дороги, аварий, которые вполне могут произойти; твари, которые могут ужалить кого-нибудь из нас или сожрать наши припасы. Это все естественно. А главные опасности я даже не представляю. А как ты?

— Меня заверили, что на машине можно доехать до самого конца. Мы с тобой неплохие водители. И этим пескам не придется ради нас менять свою кожу.

— Менять кожу?

— У тебя нет ощущения, что мы движемся по огромному обнаженному телу?

— Тело пустыни с волнующимися грудями дюн? А вожделенный оазис — это выгоревшие на солнце волосы вокруг лона.

Вана одобрительно улыбнулась.

— В долине, по которой мы едем, уже взошло солнце. Скоро оно пригреет по-настоящему.

— Боюсь, что от него мы устанем больше, чем от всего остального. Я не люблю утомляться, поэтому стараюсь жить по плану — планы редко бывают утомительными, — улыбнулся Гвидо.

— Смотри, как бы тебе когда-нибудь не пришлось сказать: «Я жил по плану и поэтому никогда не жил по-настоящему».

— А у тебя никогда не бывает потребности пойти дальше, чем ты привыкла?

— Если говорить о сегодняшнем дне, то я это уже делала. У меня ощущение, что я когда-то путешествовала здесь. Может быть, пустыня возвращает нам детство?

— Ты чувствуешь, что возвращаешься к своим истокам? — озадаченно спросил Гвидо.

— Нет, потому что идти назад бессмысленно. Просто кончается тем, что делаешь то же самое во второй раз.

— Не понимаю, при чем тут возвращение в детство? Ведь ты выросла далеко отсюда.

— Я думала о гораздо более давнем путешествии, которое совершила еще до рождения. Что я сделала, войдя в этот мир? Переключилась со своей матери на отца. Я покинула тело, которое знала, чтобы искать неведомое. Потому что я не знала, кто он — тот, кого я когда-нибудь назову отцом. Конечно, не я одна пережила это. В такое путешествие отправляется каждый новорожденный. Меня тревожит мысль, что мне скоро предстоит повторить его.

— Когда ты по-настоящему узнала своего отца? — спросил Гвидо.

— Когда потеряла его. Я помню его как человека, который ушел из моей жизни, едва войдя в нее.

— Но когда через несколько дней ты заново познакомишься с ним, это уже не будет повторением прежнего опыта. Только теперь тебе предстоит испытать то, что другие переживают в раннем детстве.

— Я вернусь к тому, с чего мы начали, именно поэтому у меня ощущение, что я в преддверии детства.

— Что ты скажешь своему заново обретенному отцу? «Ты дал мне жизнь, теперь ты должен помочь мне стать совершенной» ?

— Не. будь наивным. Зачать нас мог кто угодно, но двигаться к совершенству мы можем только своими силами.

— Не будь неблагодарной! Переданные тебе по наследству гены запрограммированы так, что ты можешь говорить.

— Но я сама выучила языки, на которых говорю, — перебила Вана. — Я не становлюсь неблагодарной, когда пытаюсь избавиться от маниакального стремления кому-то принадлежать, которое превращает нас в ничтожества. Мы так цепляемся за своих родителей из-за отчаянного желания стать похожими на кого-то. Стать людьми определенной категории, с определенными правами и обязанностями и радоваться удаче более упорядоченно, чем если, бы мы жили по воле случая.

Она махнула рукой и прервала разговор, все более тяготивший ее. Гвидо понял это и тоже замолчал.

Прошло несколько часов. Теперь солнце стояло точно над их головами. Дорога растрескалась, как плохо выпеченный хлеб, и Гвидо приходилось резко поворачивать руль, объезжая камни и рытвины. — Пожалуй, я слишком быстро еду, — пробормотал он. — Сейчас тебя сменю, — предложила Ванесса. Она вела машину более мягко. Они проехали мимо гниющих останков верблюда, чуть позже за окном мелькнули обломки старого грузовика. В просвете между барханами появилось несколько развалившихся лачуг, возле которых виднелось какое-то подобие колодца. Разумеется, высохшего много лет назад. С тех пор здесь никто не жил. Но все же Вана остановила машину.

— Это лучше, чем ничего, — улыбнулась она. — Давай передохнем.

Они попытались выбрать себе не слишком ветхую и грязную хибарку, но во всех домишках стоял невыносимый смрад испражнений гнездившихся там птиц. В конце концов они решили спрятаться от зноя в тени наклонившейся стены, которая, казалось, вот-вот развалится.

— Она едва ли выдержит до конца нашей сиесты, — усмехнулась Вана.

— — Сиесты? — с негодованием воскликнул Гвидо. — Нам нельзя терять время!

— Как бы то ни было, нужно поесть.

Они быстро расправились с толстыми сандвичами, извлеченными из портативного холодильника, досыта напились, улеглись под стеной и оба мгновенно заснули. Гвидо проснулся от того, что у него сильно заболела спина.

Рычание, которое он издал, вставая на ноги, не помешало блаженному сну Ваны.

— Надеюсь, ты не собираешься торчать здесь до темноты? — проворчал Гвидо, расталкивая ее.

— О, это было бы совсем неплохо, — заметила она, зевая и потягиваясь всем телом. — Говорят, это очень приятно.

— Что ЭТО?

— Заниматься любовью на горячем песке.

— Ты шутишь? Возьмем в компанию еще скорпионов для более полного наслаждения?

— Очень жаль. Не будем больше говорить об этом. — Лицо Вань вытянулось. — Давай возвращаться к нашему драндулету.

Гвидо облизал сухие губы.

— Почему нам было не полететь самолетом прямо в Сивах?

— Почему? Да потому, что мы земные люди и путь наш проложен по земле, и еще потому, что Незрин не оставил нам выбора.

— Ну что поделаешь с этим кретином? Я не просил его оплачивать мой проезд.

— Ты уверен, что мы смогли бы нанять там машину?

— Твой отец одолжил бы нам свою.

— Возвращайся спать, — предложила она, разминая плечи пред тем, как снова сесть за руль.

Гвидо вздохнул и погрузился в молчание. Через час он предупредил ее как раз вовремя, чтобы она успела затормозить:

— Смотри! Дорога разветвляется.

Ванесса удивленно вскинула брови и достала карту. Через минуту улыбнулась.

— В пустыне два направления равны одному. Это наш первый мираж. Будут и другие. В самолете ты никогда бы такого не увидел.

И действительно, это продолжалось все утро. Миражи исчезали не сразу. Они меняли форму и становились блеклыми потере того, как путешественники продвигались вперед.

— Завтра, — сообщила Ванесса, — мы пересечем низменность Квоттара, которая лежит ниже уровня моря. Там солнце палит действительно беспощадно. Мы еще не покончили с миражами, вовсе нет. Ты должен проехать через это место, чтобы научиться видеть.

— Где мы сегодня будем спать?

— В Абу-Маршуке, под настоящими финиковыми пальмами — конечно, при условии, что не собьемся с пути.

Но они все-таки заблудились и к ночи не доехали до нужного селения. Оба восприняли это спокойно, решив, что на рассвете наверстают упущенное. Вана не стала напоминать, что не так уж ошибалась, когда взяла с собой спальные мешки, наполнила термос горячим кофе и набрала побольше еды. Хотя утром эти приготовления вызвали у ее спутника саркастическую улыбку.

Оценив ее деликатность, Гвидо в свою очередь не стал смеяться над навигационными способностями своего штурмана

В конце концов, если верить карте, Сивах был всего в семистах километрах от Каира, а они покрыли уже треть этого расстояния.

Конечно, по итальянской автостраде Гвидо в своей машине проделал бы весь путь за несколько часов. Но если уж сравнивать — чего стоит ночь с дочерью пустыни после наслаждений, которые дарили ему Майка и Джулия?

В ту ночь он спал поочередно то с одной, то с другой своей женой. Тело Ваны служило лишь для материализации его грез. Он боялся произнести хоть слово, чтобы не вспугнуть их призрачные образы. Гвидо не знал, видит ли Вана в нем мужчину, который раз за разом заставляет ее кончать, или тоже, закрыв глаза, отдается миражам.

Утром они ждали восхода солнца, чтобы определить нужное направление. Вана заметила, что скелеты заблудившихся путешественников иногда находят в каком-нибудь километре от дорожного указателя. Они посмеялись над тупостью людей, способных сбиться с пути в такой простой, просматривающейся во всех направлениях местности. Правда, звучал их смех несколько принужденно.