История семилетней войны

      Приказ об отступлении русских оставался тайной несколько дней, как для русских войск, так и для пруссаков; в австрийском лагере тоже ничего не подозревали. Для содержания столь большого корпуса необходимы были распоряжения, которых невозможно было исполнить в один день, и он должен был выступить в путь лишь через три дня. Этим драгоценным временем Фридрих мастерски воспользовался. Он решил безотлагательно атаковать австрийские укрепления на высотах у Букерсдорфа, причем имел за собой то преимущество, что русские все же займут свои позиции в боевом порядке и будут защищаться при атаке; затем он был убежден, что Даун противопоставит русским часть своих войск и тем ослабит себя. Одновременно с этим он хотел дать русским на прощанье наглядное доказательство мужества и военного искусства пруссаков. Чтобы рассеять внимание Дауна и обмануть его насчет неприятельской позиции на правом фланге, ему должны были грозить атакой многие небольшие корпуса под начальством принца Вюртембергского, генералов Мантейфеля, Габленца и Рамина. После того как приняты были все эти меры, 20 июля, с наступлением ночи, начали сооружать большую батарею в равнине, лежащей перед укрепленными горами.
      Горы эти были высокие и крутые, окруженные частоколами и засеками; на вершинах их расположены были сводчатые редуты; некоторые высоты были отделены друг от друга ущельями, другие же соединены укреплениями. Всеми этими позициями командовал генерал О'Келли. Днем на равнине не было еще никакого следа прусского лагеря, ни даже сторожевых постов; в продолжение одной ночи образовалась тут целая боевая линия, стоявшая уже с рассветом в боевом порядке. Огромная батарея из 45 гаубиц и 12 больших орудий была уже сооружена и словно выросла в несколько часов из земли. Другая батарея из 30 тяжелых орудий была устроена на небольшом возвышении. Лишь только достаточно рассвело, пруссаки открыли ужасный огонь. Австрийская конница, расположенная в долинах между горами, была приведена в сильное замешательство градом гаубиц{302} и забилась далеко в горные овраги, причем по пути опрокинула и увлекла в своем бегстве стоявшую рядом с ней для защиты горных гарнизонов пехоту. Тогда пруссаки открыли сильный огонь по укреплениям и стали штурмовать их с тыла и с флангов. Некоторые лучшие прусские полки под предводительством генерала Меллендорфа были предназначены для этого опасного дела. Ни отвесные горы с нагроможденными на них окопами и волчьими ямами, ни засеки, ни орудия, превращавшие каждую гору в форт, не могли остановить наступления пруссаков, которые штурмовали везде, где только могли найти точку опоры под ногами. Генерал Меллендорф нашел менее затруднительный доступ к этим горам через лес; он тотчас же воспользовался им, а так как лошади не могли взобраться на крутизну, то солдаты из полка наследного принца потащили сами одно орудие на гору. Враги бежали отовсюду, и через 4 часа горы эти, укрепление которых стоило стольких трудов, были завоеваны, убито 1400 человек неприятелей и взято 2000 пленных. Кроме того, пруссаки захватили порядочное число орудий и погнали австрийцев по направлению к их главной армии. Столь важный для австрийцев проход при Лейтмансдорфе был тоже утерян ими во время этого сражения. Даун выслал в помощь атакованным генерала Брентано с корпусом, но было уже поздно, и корпус этот был увлечен в общем бегстве. Австрийцы пробовали также сделать вылазку из Швейдница, но скоро были отбиты.
      Пока все это происходило, все русские и прусские войска, самые отдаленные от места сражения, стояли под ружьем и наблюдали за главной австрийской армией, которая, однако, спокойно осталась на месте. Но еще в тот же вечер Даун оставил свою позицию и ушел глубже в горы. Знатнейшие русские генералы находились в качестве зрителей при короле на местах сражений. Фридрих дал отъезжающим русским перед их отбытием необыкновенное военное зрелище на память о себе. Он был удовлетворен тем сознанием, что не пользовался услугами этих союзников в течение нескольких недель их пребывания. Кроме казаков, маршировавших в Богемию с генералом Нейвидом, русский корпус все время стоял спокойно в своих лагерях. Ни один русский не пролил крови за прусского короля, который теперь, как и до этого, сражался со своими врагами без посторонней помощи{303}.
      На следующий день после этого большого сражения, 22 июля, русские покинули прусскую армию: вожди очень неохотно, так как не надеялись найти где-либо подобную военную школу, - рядовые же весьма охотно, так как они терпели большой недостаток в съестных припасах, кроме хлеба, который им раздавали аккуратно всякий день; получая весьма скудное жалованье, они не могли себе ничего купить другого, а в Силезии нельзя было теперь грабить. Два фунта хлеба ежедневно без всякой другой пищи было слишком мало для русского желудка. Голодные солдаты, завидя прусских офицеров, указывали на рот, пожимая плечами, а многие из них тайком бегали в прусский лагерь просить хлеба, и если им давал кто-нибудь из состраданья, то они бросались в ноги своим благодетелям, чтобы показать им свою благодарность, и скорее уходили со своей добычей.
      Венский двор был теперь сильно озабочен тем, что кончился срок перемирия с Портой. Ввиду этого барон Пенклер, живший еще до этого долгое время в Константинополе и знакомый с турецким языком, был отправлен к султану в качестве посла с драгоценными подарками. Но король все же ожидал выступления турок в сентябре. Эту надежду и план, составленный им на случай неудачи, он высказал в тайной корреспонденции герцогу Бевернскому. Если бы ему не посчастливилось при атаке укрепленных высот, то он намеревался после ухода русских прикрыть лишь Нейсе и Козель, пока не появятся турки. С этой целью еще до Букерсдорфской битвы герцог Бевернский отправился со своим корпусом в Козель, а генерал Вернер - в Нейсе.
      Благодаря неудачному сражению при Букерсдорфе Даун был отрезан от всякого сообщения со Швейдницем; дорога туда была теперь отовсюду открыта для короля, который стал делать последние распоряжения для осады этой крепости. Он вызвал обратно из Моравии герцога Бевернского, который совершил там вторжение и где командовавший под его начальством генерал Вернер добился немалых успехов; но все иные соображения должны были теперь уступить место завоеванию Швейдница. Войска эти эскортировали возвращавшиеся из Нейсе тяжелые орудия, недостаток которых был причиной оттяжки осады. Фридрих беспрестанно требовал ускорения марша, на что герцог отвечал: "Все, что могут вынести люди и лошади, будет и должно быть исполнено".
      Приготовления к осаде были необыкновенны; одни только округа Нейштадтский и Леобшюцкий должны были поставить 365 погонщиков, 730 лошадей и 866 повозок, запряженных четверками. Среди этих приготовлений Даун ушел в высокие Совиные горы и, казалось, начинал отчаиваться в своих удачах; к довершению всего, один из лучших австрийских полководцев, генерал Драсковиц, попал в плен близ Нейсе. Но осада началась лишь 8 августа. Генерал Тауэнцин был отозван из Бреславля и получил командование над осадным корпусом, который состоял из 24 батальонов пехоты, нескольких полков конницы и очень многочисленной артиллерии. Осаждающих прикрывала армия под начальством короля и корпус под командованием герцога Бевернского. Осада эта, с военной точки зрения, была самой замечательной в этой войне, как по искусным атакам и оборонам, так и по длительности и разным побочным обстоятельствам. Из них следует заметить одно, никогда еще дотоле не замечавшееся. Два француза, старые друзья и бывшие товарищи брани, Грибоваль и Лефевр, командовали в качестве инженеров внутри и вне крепости. Первый состоял еще на французской службе, но был отослан Людовиком XV в австрийскую армию ввиду больших дарований, а Лефевр служил Фридриху. Оба были писателями. Оба в осадном искусстве выработали особые различные системы, которые защищали в своих литературных произведениях. Теперь для них настал редкий момент доказать перед глазами культивированных наций достоинства своих теорий, пуская их в ход друг против друга. Материалы для этих экспериментов, т. е. человеческая кровь, железо и порох, были предоставлены для их опытов. Лефевр хотел овладеть крепостью преимущественно посредством подкопов, притом весьма быстро. Но он крайне неудовлетворительно исполнил свое обещание и был принужден действовать в большинстве случаев по старым правилам.
      На требование пруссаков о сдаче комендант отвечал, что постарается постоять за честь австрийского оружия и приобрести уважение Его Прусского Величества. Начался обстрел, который шел очень деятельно, не прекращаясь ни днем, ни ночью. Так же деятельна была и оборона. Крепостная артиллерия дельно работала, и почти всякую ночь совершались вылазки, успех которых был, однако, невелик.
      Даун отдыхал на своих горах; решившись непременно освободить этот пункт, он через шесть дней совершил попытку, исход которой казался ему несомненным. Между австрийской армией и Швейдницем, у Рейхенбаха, вдали от королевской армии, стоял большой прусский корпус под начальстврм герцога Бевернского. Даун собирался атаковать этот корпус со всех сторон и уничтожить его, пока король не подоспел с помощью. Рассчитывая на превосходство своих сил, он надеялся повторить событие при Максене. Четыре корпуса, с Ласси, О'Доннелем, Беком и Брентано во главе, атаковали пруссаков одновременно с фронта, с обоих флангов и с тыла. Герцог поступил в этом случае как великий полководец. Враги атаковали прусский обоз, который был уже, по-видимому, для них потерян. Некоторые генералы хотели защищать его со своими бригадами, но главнокомандующий запретил им это, говоря: "Если мы будем разбиты, то вряд ли нам удастся спасти что-либо из обоза; если же победим, то мы его скоро отнимем". Следуя этому мудрому принципу, благодаря которому Фридрих выиграл в 1745 году сражение при Сооре{304}, пруссаки предоставили свой обоз на разграбление неприятелю и сражались нераздельно. Генерал Бек продолжал свою атаку очень искусно и энергично, так что приобрел некоторые преимущества, но Ласси и Брентано плохо поддерживали его. Между тем пруссаки везде стали во фронт, надеясь на энергию своего короля.
      Эта надежда войск его оправдалась, так как при первых же пушечных выстрелах принц Вюртембергский вскочил на лошадь, поспешил во главе королевской конницы во весь опор на место битвы и ударил на корпус О'Доннеля, который был тотчас же опрокинут. За этой конницей следовала полной рысью так называемая конная артиллерия из королевской армии, а за ней сам Фридрих во главе гусарского полка, за которым должны были поспевать несколько пехотных бригад. Впрочем, еще до их прибытия неприятель был уже совершенно выбит из позиции. Потери его составляли 1200 убитых и раненых и 1500 пленных. Пруссаки насчитывали 1000 убитых и раненых и несколько сотен пленных. Обоз их, который неприятель стал было грабить, был вновь отбит с незначительным уроном.
      Много высших и низших начальников обнаружили в этой битве большую храбрость, за которую герцог желал бы их наградить; но король не изъявил на это согласия, говоря: "Если за каждое исполнение долга будут выдаваться отличия, то они, в конце концов, станут весьма обыденными и перестанут быть отличиями". После этого Даун ушел в Глац и оставил Швейдниц на произвол судьбы.
      Между тем осада, помимо полковой артиллерии, постоянно продолжалась при помощи 68 орудий и 32 мортир и гаубиц. Гарнизон крепости, хотя и лишенный всякой надежды на освобождение, все же не терял мужества. Съестные припасы имелись у него в изобилии, солдат мог их дешево покупать; кроме того, каждый утром получал стакан водки, а в полдень стакан вина. Вследствие тайной инструкции, данной фельдмаршалом Дауном тотчас же после Рейхенбахского сражения, комендант, генерал Гуаско, предложил капитуляцию. Он хотел иметь свободный пропуск, в чем получил отказ. Тауэнцин ссылался при этом на слова генерала Лаудона, который в переписке своей год тому назад с маркграфом Карлом Прусским по поводу договора о размене пленных положительно заявил, что двор его вовсе не считает себя обязанным ни сдерживать данное слово в вопросе обмена пленных, ни исполнять какое-либо иное обещание. Шесть дней спустя комендант возобновил предложение, предоставляя пруссакам все орудия, все магазины и кассы и обещая не воевать со своим гарнизоном против короля в течение года. И на такое предложение не обратили почти никакого внимания. Вскоре после этого одному императорскому офицеру удалось пройти мимо прусских форпостов и принести генералу Гуаско приказ не отступать от условия свободного пропуска вплоть до крайней нужды.
      Однако искусные подкопы Лефевра требовали много времени и вначале мало приносили пользы. Это были так называемые нажимные пули - превосходное изобретение Белидорса, значительно расширившее науку о подкопах как в основах ее, так и в применении, и употребляемое здесь впервые надлежащим образом{305}. Разнообразная цель этих пуль состояла в том, чтобы на расстоянии от 30 до 40 футов разрушать галереи осажденных с помощью взрыва мин, бросать контрэскарпы в крепостные рвы, устроить новый обеспеченный пункт атаки и открыть без урона и без штурма путь, находящийся под прикрытием, и внешние укрепления; с помощью такого изобретения, применяемого против осаждающих, можно было, кроме разрушения их мин и ложементов, взрывать их батареи на брешах и приблизить собственные орудия к городу. В течение осады было изготовлено много таких нажимных пуль; их наполняли, зажигали, но некоторые из них не имели никакого действия. Были сделаны подземные слуховые ходы, чтобы выследить ходы и местонахождение неприятельских подкопов. Иногда минеры враждебных партий встречались под землей; пока их отделяли земляные стены, они употребляли вонючие пули, распространявшие с отвратительнейшим запахом дым и удушливые пары; завидя же друт друга, они сражались на пистолетах. На более далекие расстояния пользовались паропроводными подкопами, которые, при удачном действии, не только убивали неприятельских землекопов, но и разрушали их мины.
      Императорские минеры по численности сильно превосходили прусских, вследствие чего многие попытки последних были неудачны. Это была в полном смысле слова подземная война, при которой враждебные стороны задирались на все лады, но которая принесла однако мало пользы пруссакам. Лефевр был в совершенном отчаянии, так как высокие и низкие начальники прусской армии относились к нему равнодушно, даже презрительно. Его военное честолюбие и слава изобретателя были затронуты самым чувствительным образом; он оплакивал свои несбывшиеся надежды быстрой осады и свою, им же самим признанную теорию, долженствовавшую увековечить его имя; он добивался теперь только смерти, потому ходил на самые рискованные предприятия. Король был до того тронут отчаянием этого офицера, что он, который редко прощал начальнику неудачу и никогда не прощал неспособности, забыл потерю стольких денег и крови, забыл столь долгую проволочку военных операций и сам стал утешать несчастного Лефевра.
      Между тем надземная перестрелка свирепствовала беспрестанно с обеих сторон. Каждый час днем и ночью приносил дань смерти. Императорские войска в Швейднице больше всего страдали от этого ужасного положения. Добровольцы их, предпринимавшие до сих пор самые опасные работы, начинали уже тяготиться своим уделом. Вознаграждения, получаемые ими, были для них вернейшими залогами смерти. Тогда упразднили все их тяжелые предприятия, и число их с тех пор ежедневно, даже ежечасно стало уменьшаться. Все австрийские инженерные офицеры были либо убиты, либо ранены. Тяжелые орудия были без лафетов, а для легких орудий уже обнаруживался недостаток ядер.
      Между тем тут совершен был не один подвиг. Императорский капитан Бради защищал шанец, с которого бежали все его солдаты; при нем осталось лишь 15 человек против нескольких сотен осаждающих пруссаков, которые наполовину уже взобрались на бруствер; схватив пилы, эта горсть австрийцев отпилила бруствер, и в ту минуту, когда силы их были совершенно истощены, они вдруг получили подкрепление и удержались на своем посту. Другой геройский поступок был совершен императорским поручиком Вальдгютером и его храбрым отрядом. Дело касалось весьма необходимой, но и весьма опасной вылазки в пропасть, чтобы уничтожить грозное действие трех почти законченных прусских подкопов. Вальдгютер предложил свои услуги для этого предприятия, выбрал себе в помощники 32 венгерца и с ними прыгнул в так называемую воронку, пропасть глубиною в 20 футов, где ожидавшие их пруссаки стояли на одном колене, держа вверх штыки. Те, кто не напоролся на них, так яростно стали рубить пруссаков саблями, что последние бежали с большим уроном.
      Фридрих усердно посещал траншеи и был весьма недоволен неожиданным замедлением. Он сам делал соответствующие распоряжения, доказывавшие его знания осадного искусства, и велел соорудить брешь-батарею. И все же завоевание этого пункта многим казалось еще весьма сомнительным, и после двухмесячных кровавых трудов стало несомненным, что Швейдниц в скором времени должен быть взят, или же придется снять осаду.
      Честолюбие, свойственное одному Фридриху, не желавшему принимать никаких условий от осажденных неприятелей, было причиной такого тяжелого положения. Комендант, желавший снять с себя всякую ответственность, просил позволения выслать одного офицера к Дауну. И в этом он получил отказ, и осада продолжалась еще три недели с непроизводительной затратой человеческой крови, времени и денег. Наконец случай помог осаждающим. Одна прусская гаубичная граната попала в крепость, ударилась о балку крытого прохода, а оттуда отлетела в пороховой склад, наполненный 11 центнерами пороха, дверь которого была не заперта. Благодаря этому целый бастион Яуэрникского форта с двумя австрийскими гренадерскими ротами взлетел на воздух; восемь офицеров со своим начальником, майором Бертгольдом, очень храбрым человеком, сидевших как раз за обедом, в одно мгновение вместе с 200 рядовых сделались жертвой смерти.
      В крепостных сооружениях возникла огромная брешь, так что доступ туда стал гораздо легче. В следующую за этим ночь осаждающие взорвали четвертое нажимное ядро, занимавшее пространство в сорок футов; действие его было поразительно. Все соседние подкопы крепости были разрушены, причем взлетела на воздух часть прикрытого пути и сделана была брешь; место это от самой пропасти и до бруствера оказалось покрыто изверженной землей. Тогда начали готовиться к штурму, которого Гуаско, однако, не дождался. Он сдался на следующее утро, через 8 часов после взрыва подкопа, 9 октября, через 63 [дня] после открытия траншей. Оставшийся гарнизон из 9000 человек попал в плен.
      Король почтил обнаруженную комендантом храбрость и пригласил его к обеду. Он великодушно забыл, что этот итальянец весьма недостойно поступил с прусским гарнизоном при взятии Дрездена, позорно нарушив капитуляцию генерала Шметтау. Его же условия были точно соблюдены, как и все те, которые пруссаки подписывали в качестве победителей. Они нашли в крепости 352 орудия, 55 400 ядер, бомб, гранат и еще свыше 1000 центнеров пороху; из провианта - 2000 центнеров муки, 740 центнеров сухарей и 25 000 хлебов. Эта осада стоила Пруссии 3033 убитых и раненых, а австрийцам - 3552 человека. Пруссаки сделали 172 163 пушечных выстрела, а австрийцы - 125 453.
      Пленные офицеры и рядовые были отправлены в Пруссию. Тем, у которых были деньги, разрешено было путешествовать сухим путем, остальных король на свой счет перевез на кораблях из Штеттина. Страшная буря застигла этот маленький флот. Людям, которым так долго во время осады пришлось бороться со смертью против других людей, предстояла новая борьба со стихиями. Несколько кораблей пошло ко дну со всем своим грузом; другие же были выброшены на берега польской Пруссии, причем нескольким сотням пленных удалось бежать через Польшу на родину.
      Народ в Вене был необыкновенно возмущен против Дауна. Озлобление дошло до того, что супругу фельдмаршала забрасывали насмешками, когда она ехала ко двору, а карету ее встречали целым градом ночных колпаков, синонимов бездеятельности ее мужа. Появлялись то ругательные произведения, то сатирические гравюры, которые прибивались к дворцу Дауна, даже к императорской резиденции. Одна из этих гравюр особенно правдива и остроумна. Она представляла осаду Швейдница. Гуаско, стоя на валах крепости, молит о помощи. На большом расстоянии от крепости выстроена как для парада армия Дауна, наблюдающая в качестве зрителей за происходящим. Фельдмаршал сидит перед фронтом в кресле, в большом ночном колпаке, и держит в руках дарованный папой освященный меч, высоко подняв его, как бы благословляя свои войска. На ножнах этого меча красуется надпись: "Не убий!" Слева от фельдмаршала стоит Лаудон со связанными назади руками и потупленным взором. Справа - Ласси, держащий в руке сверток пергамента с надписью: "План кампании 1763 года"; на самом пергаменте, однако, ничего не написано. Остальной генералитет стоит отдельными группами, из которых одни протирают глаза спросонья, другие ломают руки над головой, а третьи злорадствуют.
      Король приготовился идти в Саксонию. Но так как его научил горький опыт и он сильно опасался за свои силезские крепости, то принял все возможные меры, чтобы обеспечить их от нападения врасплох во время своего отсутствия; кроме того, он оставил в Силезии герцога Бевернского с сильным корпусом. Еще до своего выступления он выслал вперед в Саксонию генерала Нейвида с 20 батальонами и 45 эскадронами для подкрепления армии принца Генриха. Полководец этот и здесь проявил большую деятельность. Генерал Беллинг, сражавшийся до сих пор против шведов, после заключения мира с ними покинул Мекленбург и присоединился к армии Генриха, который оказался в состоянии действовать активно и долго мешал соединению австрийцев с имперцами. У Дебельна он атаковал австрийского генерала Сербеллони и обратил его в бегство, причинив урон в 2000 человек. Сербеллони в свою очередь атаковал через несколько недель прусские передовые отряды, но был отбит и снова потерял 1000 человек. Замечательно, что в первый раз, когда этот полководец выезжал из Вены в армию, императрица убеждала его беречься от необыкновенной деятельности прусского короля. Другие большие сражения произошли еще под предводительством неутомимого Зейдлица при Ауэрбахе и Теплице, причем и этот генерал разбил неприятелей, отнял у них 600 повозок и множество пленных. Генерал Клейст тоже обнаружил свое мужество, сопровождаемое обыкновенно удачами. Он атаковал близ Вальдсгейма австрийского генерала Цетвица и взял его в плен вместе с 2000 человек. Вскоре после того он пленил при Эдеране еще 500 человек.
      Между тем и австрийцы дождались торжества. Они атаковали со всей своей конницей один прусский отряд, который не устоял против силы, в 4 раза его превосходящей, и лишился 500 человек. Веллинг также вторгся в Богемию, собирая контрибуции вплоть до Эгера. Венский двор, раздраженный столь частыми неудачами, отнял начальство у Сербеллони и передал его Гаддику, который действительно проявил больше энергии и не раз заставил принца Генриха менять позицию. Пруссакам необходимо было сражение, чтобы поддержать свое положение. Генрих расположился лагерем у Фрейберга, а в это время большой австрийский корпус под начальством генерала Кампителли соединился с имперцами, которыми командовал принц Штольберг. Войска эти при своих военных операциях походили на металлическую лошадь, которая, по словам маршала саксонского, хотя и поднимает постоянно ногу, но никогда не подвигается. Соединенные враги положились теперь на превосходство своих сил и дали пруссакам удобный случай для сражения. Битва произошла при Фрейберге 29 октября. Она длилась всего два часа, но была очень кровопролитна и решительна. Легкие австрийские войска были опрокинуты, имперская армия атакована за своими окопами и отбита за Мульду. Регулярные австрийские полки, тоже встретившие прусский корпус, сочли, что они в отдельности слишком слабы и не могут оспаривать у пруссаков победы; они сражались недолго и обратились в бегство, оставив свою позицию; их бросилась преследовать прусская конница под предводительством генерала Зейдлица, которому и приписывают удачный исход битвы. Победители насчитывали в этот день 1400 убитых и раненых; неприятели - свыше 3000 человек. 440 из них было взято в плен вместе с 28 орудиями, 9 знаменами, большим количеством обоза и множеством повозок со снарядами.
      Через несколько дней после битвы сюда прибыл генерал Нейвид со своим корпусом. Он получил приказ занять высоты у Вейсига близ Дрездена и вновь открыть бомбардировку по городу со стороны Нового города. Но он прибыл слишком поздно: Даун тоже отправил корпус из Силезии, чтобы удержать за собой преимущество в Саксонии, и корпус этот во главе с принцем Альбертом овладел этими высотами ранее.
      Разбитые армии выступили в Богемию, куда был отправлен вслед за ними Клейст, с летучим отрядом в 6000 человек; он разрушил там различные магазины и собирал контрибуции вплоть до ворот Праги. Генерал этот получил от короля приказ сжечь известное число деревень вместо протеста жестокостям австрийцев в курфюршестве Бранденбургском. Благородный Клейст примерно исполнил этот приказ. Он велел собрать множество соломы и хвороста на высокой горе и зажечь все это вместе с несколькими жалкими хижинами по соседству, из которых предварительно выселили их обитателей со всем имуществом.
      Король получил известие о победе при Фрейберге на своем пути в Саксонию. Этим были ускорены зимние расквартирования его войск, расположившихся цепью от Тюрингии через Саксонию, Ловозиц и Силезию, причем король заключил с австрийцами перемирие. Последним от всех их завоеваний, в конце этой седьмой кампании, остались лишь небольшой участок у Дрездена и графство Глац. Король, лишенный помощи русских, показался им еще настолько могущественным, что они хотели отдохнуть и потому очень обрадовались перемирию, которое, однако, касалось лишь Саксонии и Силезии.
      Союзники открыли кампанию при неблагоприятных обстоятельствах. Хотя к ним должны были присоединиться 20 000 русских, о выступлении которых было уже договорено и для которых уже сооружались магазины, но они не явились{306}. Притом главная поддержка в лице Англии, очевидно, изменила королю. Новое британское министерство, как было сказано выше, весьма неблагосклонно относилось к германской войне и потому не обнаруживало ни малейшего усердия для поддержки операций Фердинанда. Но ввиду того, что господствовавшему тогда министру, лорду Бьюту, еще казалось неуместным пренебречь настроением всего народа, весной было послано известное число рекрутов и новый полк горных шотландцев в Германию, где повсеместно все оказывали сильное желание воевать. Так как опустошенные земли Вестфалии и Нижней Саксонии могли дать лишь скудное продовольствие, то правительство этих областей закупило множество съестных припасов и зерна в Англии и в портах Балтийского моря. Между тем к военным удачам немцев присоединилось новое благоприятное обстоятельство. Герцог Брольи пал жертвой своих версальских врагов; он лишился начальствования в Эльзасе, был отправлен в свои поместья и должен был сложить с себя командование армией, которая вновь была передана маршалу д'Этре.
      Между тем к концу зимы союзные войска вновь мобилизировались для открытия кампании 1762 года. Наследный принц атаковал замок Аренсберг, занятый французами и необходимый им для поддержания сообщения с Касселем. Комендант Мюрет потребовал свободного пропуска, на что согласия не последовало, и замок был энергично обстреливаем. После шестичасовой канонады Мюрет сдался с 240 человек на волю победителей. С обеих сторон не было ни одного убитого и раненого, кроме одного английского офицера. Наследный принц, пользуясь приобретенными преимуществами, подошел к Рейну, набирая везде рекрутов, налагая контрибуции и уводя заложников. Эти удачи заставили французских маршалов выступить в поле. Субиз и д'Этре командовали на Верхнем Рейне, а принц Луи Жозеф Конде - на Нижнем.
      Вскоре все почувствовали, что начальство отнято у Брольи. Множество неудач, постигших французов в эту кампанию, отметили за немилость, незаслуженно обрушившуюся на этого полководца при его дворе. Фердинанд выступил 24 июня, с рассветом переправился семью колоннами через Димель и напал врасплох на французов, расположившихся лагерем у Вильгельмсталя. Ударив на них, он погнался за ними, после жаркой схватки, до батарей Касселя. Иные поспешно переправились через Фульду, оставив 4000 убитых и пленных на поле битвы. Между последними находилась большая часть французских гренадеров{307}. Коннице союзников не довелось участвовать в сражении. Пленные французские офицеры лишились всего своего багажа. Фердинанд восполнил эту потерю весьма великодушно. Через день после битвы он пригласил их на великолепный обед. Под десертом лежала большая прикрытая подставка. Когда все собирались встать от стола, герцог сказал офицерам, указывая на завесу: "Вот здесь, господа, есть что-то для вас". Так как никто не осмеливался поднять крышки, то Фердинанд сам открыл ее, и офицеры, к удивлению своему, увидели множество золотых часов, табакерок, колец и других драгоценностей, которыми все теперь воспользовались на выбор.
      Между тем произошел необыкновенный случай. Полуразрушенный замок Фридвальд, принадлежавший ландграфу Гессен-Кассельскому и расположенный у Золингенского леса, был занят 60 гессенскими егерями под начальством поручика Штейгледера не для того, чтобы удержать французов, а для безопасности проезжающих от лесных разбойников. Чтобы атаковать этот гарнизон, численность которого, должно быть, сильно преувеличили, французский генерал Штенвиль выступил в поход с 1000 человек стрелков и 3000 легкой кавалерии, к которой примкнули 4000 гренадеров в сопровождении 8 орудий и двух гаубиц. С этими войсками Штенвиль отправился 6 августа ночью против Фридвальда, окружил замок и деревню и занял окружавшие высоты; тогда началась атака с трех сторон одновременно. Егеря сделали вылазку и прогнали французов, которые не пытались возобновить штурма, а, стоя в отдалении, хотели зажечь замок бомбами. Началась сильная канонада, длившаяся целый день. Егеря защищались до тех пор, пока дым и пламя не выгнали их из замка; уже две лошади их задохлись в дыму. Французы ни за что не хотели щадить их и решили всех избить, что, впрочем, не было сделано. Штенвиль думал, что эти егеря составляют лишь одну из команд гарнизона, и спросил, где остальные; тогда, к его удивлению, оказалось, что 60 человек держались целый день в этом ничтожном пункте против 8-тысячного войска.