Орокон (№1) - Танец Арлекина

— Варнава! — закричал Джем.

Имя карлика эхом прокатилось по галерее.

Молчание.

Где же Варнава?

Не на шутку разозлившемуся Джему нестерпимо хотелось вскочить, помчаться со всех ног по замку и разыскать карлика. Сдерживая рыдания, он поднял руки над ободьями колес. Он не закроет глаза. Он проедет сквозь эту дымку. Крича, Джем погнал кресло вперед.

Крик его превратился вопль.

— Молодой хозяин! — послышался чей-то голос.

Джем не мог остановиться. Из дымки вынырнула фигура — темная, сгорбленная. Громадная ручища ухватилась за спинку кресла. Кресло качнулось. Джем упал на пол.

— Стефель!

Послышался утробный хохот. Стефель, отхохотавшись, сглотнул слюну. В одной руке старый камердинер сжимал початую бутылку. Покачнувшись, он протянул Джему свободную руку. Мальчик не слишком охотно сжал руку пьяницы и задержал дыхание. Камердинер помог ему подняться.

От Стефеля разило какой-то дрянью. Наверное, спал в сточной канаве. Порванную куртку украшали пятна блевотины. К давно не мытым седым волосам прилипли солома и колючки. Схватив Джема за плечи, пьяный слуга уставился ему в глаза. У самого Стефеля глаза были красные, как у кролика, и заметно косили.

— Ты меня… не у-у-убьешь, м-молодой хозяин, а?

Не хотелось Джему даже дышать рядом со Стефелем, но он не смог сдержаться.

— Стефель, посади меня в кресло!

Слуга на приказ Джема никак не ответил. Он отпустил плечи Джема, отхлебнул из бутылки и, покачиваясь, побрел вдоль развешенных на стене портретов, другой рукой волоча за собой мальчика.

А ноги Джема волочились по полу.

— Стефель! Перестань!

Но Стефель не унимался.

— Я-то ведь п-подглядывал за тобой, парень. За тобой и за дружком за твоим. К-карлики — это к счастью, ты не знал? У-у-у королей при д-дворе завсегда карликов держат. Н-ну, это, само собой, при прежнем короле было так. И ведь карлику, шельме, все, что хочешь, можно было болтать, ну, буквально, все что хочешь! Я того, и сам бы карликом стал с превеликим моим удовольствием, а ты? Ну а ты и так карлик, считай. Ног у тебя нету. А?

Пьяница снова расхохотался, хватка его ослабла, и Джем заскользил на пол.

Стефель подхватил его.

Джем чуть не плакал. У него соскочила одна туфля, рубашка задралась.

Стефель и раньше был плохой, но сегодня — особенно.

— Глянь-ка. — И он развернул Джема лицом к портретам. — Эрцгерцоги Ирионские. Тысячу циклов правили. Или… что я такое говорю? Тысячу, разве. Да нет, десять тысяч, нет, даже сто десять сотен тысяч они были главные на скале Икзитера. Ну а кто правит скалой, тот правит и Тарном, ты это знаешь, парень? Должен знать, должен!

Стефель поволок Джема вдоль линии портретов. Он шагал все быстрее и говорил все громче. Что-то об эрцгерцоге. Что-то о короле. Что-то про какое-то донесение, которое должен был доставить какой-то старик.

Портреты пролетали перед глазами Джема.

Они тянулись и тянулись, и сыновья сменяли отцов. Джем и прежде проезжал на кресле мимо этих портретов. Если он ехал медленно, они мрачно нависали над ним. Если ехал быстро — они вспыхивали и поблескивали, но никогда еще они так не смотрели на него, как сегодня. На некоторых портретах были изображены молодые леди, на других — старики, на одних — бородатые, на других — безбородые. Одни в париках, в шляпах с перьями, другие в остроконечных шлемах. Одни с накрахмаленными стоячими воротниками, другие в камзолах с расшитыми золотом и драгоценными камнями манжетами. Одни с оружием. Другие — без. Одни сжимали в руках свитки пергамента, другие — мечи. Однако на всех портретах была отчетливо прорисована правая рука с перстнем — символом знатного происхождения. Все изображенные на портретах мужчины были стройными, с длинными и тонкими пальцами. По глазам, по линии скул в каждом из них чувствовалась принадлежность к роду эрцгерцогов Ирионских, и Джему все эти люди напоминала Тора.

Стефель крепко прижал юношу к себе.

— Благороднейший род! Верны были королю мильон мильонов циклов! Ты знал это, парнишка? А я им служил! И мой отец им служил! И отец моего отца моего отца… — Пьяница качнулся. Казалось, вот-вот упадет и задавит мальчика.

Но не упал. Расхохотался, запрокинул голову, потом опустил и приблизил свою физиономию прямо к лицу Джема. В хриплом голосе Стефеля вдруг появилась странная, нарочитая заботливость. Отчаянно шепелявя щербатым ртом, он выговорил:

— Знаешь, кто твой отец, парнишка?

Джем вскрикнул. Попытался вырваться. Стефель держал его крепко и вертел, словно куклу.

— Отпусти! Отпусти сейчас же!

Джему хотелось оттолкнуть от себя пьяного, но тот слишком цепко держал его.

Стефель допил остатки вина, но поторопился: струйки побежали по подбородку, по рукам. Пьяница разозлился, занес руку над головой. Наверное, намеревался разбить бутылку.

Джем зажмурился. Отвернулся. Представил, как бутылка летит в нишу и разбивается на множество сверкающих осколков.

Но звук бьющегося стекла не раздался. Раздался испуганный голос:

— Отец!

Старик оглянулся. Опустив руку, выронил бутылку, она упала и покатилась по полу. Опустил вторую руку.

Джем повалился на пол и больно ударился. Несколько мгновений лежал скорчившись, прижавшись щекой к пыльному долу. Потом перевернулся на живот и пополз к креслу.

До кресла было ужасно далеко. Джем плакал и проклинал свою слабость.

— О отец! — повторяла и повторяла Нирри. Старый пьяница ходил по кругу и отбивался от дочери. Только когда Стефель, наконец, остановился и уставился на дочь пьяными глазами, служанка обернулась к юноше.

— Господин Джем, с вами все в порядке?

Джем взмок от усталости. В конце концов Нирри удалось дотащить его до кресла и усадить. Слезы застилали глаза Джема, в груди бушевал пожар гнева. Если бы он мог убить Стефеля, он бы сейчас сделал это.

Нирри суетилась рядом с ним. Поправила рубашку. Отерла лицо, стряхнула пыль с волос.

Джем сердито отбросил ее руку.

— Простите его, господин Джем, — умоляюще проговорила Нирри и возобновила попытки привести внешность мальчика в порядок. — Это просто день такой нынче выдался! Он его всегда отмечает. Понимаете, эрцгерцог велел ему донесение доставить. Синемундирникам. Два цикла тому назад, в этот самый день. Ой, нельзя, чтобы госпожа его увидала. Вы ей ничего не скажете, господин Джем, правда? — нежно, тихо уговаривала Джема Нирри. — Пойдем, отец, пойдем.

Стефель, пристыженный, обмякший, пошел следом за дочерью прочь из галереи.

Джем остался один-одинешенек. Где же Варнава?

Джем с тоской бродил взглядом по свету и теням. Потом уставился в черный пол, который он вдоль и поперек изъездил на своем кресле, сжал кулаки, стукнул ими по ободьям. Поднял голову, посмотрел на потрескавшийся потолок. Трещины расползлись по нему паутиной. Время от времени с потолка падали хлопья штукатурки. Джем подумал о том, что в один прекрасный день тяжелый лепной потолок рухнет на пол. В воздухе потом долго-долго будет кружиться пыль…

Джем потянулся за костылями.

Он должен ходить!

— Один, — начал он считать свои шаги. — Два.

Насчитав девять, нет, почти десять — Джем повис на костылях. Как же медленно! Как трудно! Он закрыл глаза и представил, что парит, словно птица, и летит к горизонту — туда, куда уводила белесая дорога на картине.

За спиной его кто-то захлопал в ладоши.

Это был Варнава.

ГЛАВА 22

КЛЮЧИК К УМБЕККЕ

Если бы кто-то задумал искать ключ к пониманию характера Умбекки Ренч, его следовало искать в ее отношениях с сестрой Руанной. Руанна, конечно, давно умерла, несколько циклов тому назад, но Умбекка о ней не забывала. Она была на год старше Руанны — нет, на два или даже на три, но когда они обе достигли зрелого возраста, разрыв между ними как бы увеличился. Будучи еще сравнительно молодой женщиной, Умбекка уже была записана в старые девы, а вот Руанна в возрасте шести циклов, будучи еще незамужней, имела массу поклонников. Создавалось такое впечатление, что на сестрах Ренч природа провела жестокий эксперимент: одну наделила красотой, а другую — уродством, и решила понаблюдать за тем, как та и другая будут жить среди людей. В детстве толстушка Умбекка обожала младшую сестренку, но когда они стали постарше, в душе Умбекки мало-помалу пустила корни обида, а потом, кроме обиды, у нее не осталось никаких чувств к сестре. Обида и зависть.

Однако было тут и кое-что еще. Девочки были дальними родственницами леди Лоленды, жены прежнего и матери нынешнего эрцгерцога Ирионского. Правда, семейство Ренчей богатством не блистало. Вернее, все было бы гораздо лучше, если бы не постоянные неудачи, преследовавшие отца девочек, торговца специями. В ту пору, когда Умбекка и Руанна были маленькими, у Ренчей был богатый красивый дом в Оллон-Квинтале, одном из самых престижных купеческих пригородов Агондона. К тому времени, когда девочки подросли, вид за окнами дома Ренчей слегка изменился. Семья переехала на улицу Больбар. Не то чтобы семейство совсем уж обнищало, но могло позволить себе жизнь только весьма и весьма скромную. Для сестер Ренч существование превратилось в непрерывную борьбу за то, чтобы пристойно выглядеть, хотя все кругом понимали, что все это всего-навсего ухищрения. Наряды они кроили из обрезков ткани и шнурков.

Надо сказать, что относились сестры к создавшемуся положению вещей по-разному. Руанна была не по возрасту мудра и взирала на судьбу семейства с определенной долей иронии. Да, можно было и взбунтоваться, а Руанна спокойно обходилась без многого, к чему привыкли в лучшие времена ее родственники. Она бы спокойно открыла небольшую галантерейную лавочку на улице Больбар и жила бы припеваючи. Умбекка, напротив, сгорала от тщеславия. В том, что семья стала жить бедно, она усматривала личное оскорбление, а порой — некое прегрешение, за которое следовало покаяться. В этом ей вторила мать.

Умбекке только-только миновало пять циклов, как умер отец семейства. Торби Ренч так и не смог оправиться от пережитого краха в торговле. Два цикла упорных попыток поправить дела ничего не дали. Это, вкупе с непрерывными попреками со стороны жены и старшей дочери, доконало старика. Сойдя в могилу, он оставил семейству долги, и притом немалые.

И тогда Руанна, всегда тихая и кроткая девушка, решила дать матери совет. Она говорила о том, что если они и дальше будут притворяться и строить из себя богачей, ничего хорошего не выйдет. На улице Больбар был выставлен на продажу маленький магазинчик. Руанна говорила о том, что надо смириться с судьбой, продать все, что еще можно было продать, и открыть собственное дело.

То, как было встречено ее предложение, не поддается описанию. Добродетельная Ренч была оскорблена до глубины души и принялась поносить дочку на чем свет стоит. Умбекка горячо поддерживала мать. «Не будь ты такой дурой, дочка, ты могла бы поправить наши дела!» — кричала в запальчивости мать. Руанна не понимала, что мать имеет в виду. Поняла она это гораздо позже.

Дело в том, что у досточтимой Ренч был другой, куда более далекоидущий план.

* * *

Прозябая в благородной нищете, досточтимая Ренч и ее старшая дочь пристрастились к чтению романов. В обязанности Руанны входили походы в библиотеку на улице Больбар, откуда она возвращалась с пачками книг. Руанну страшно удивляло то, как ее мать и сестра способны целые дни проводить, лежа на диване с книжками под названием типа «Многоликая любовь, или Блистательное замужество Мареллы». Мать и Умбекка все время проводили в убогой гостиной за чаем и печеньем и забивали себе головы романтической чепухой, мечтали о балах и вечеринках, с нетерпением поджидая того блаженного мига, когда героине предложит руку и сердце какой-нибудь богатенький король, маркиз или герцог.

Частенько бывало так, что героиня романа жила поначалу в стесненных обстоятельствах — порой куда более стесненных, нежели семейство Ренч. Так что для досточтимой Ренч будущее было ясно как божий день. Ее младшая дочь была красавицей.

Руанна непременно должна сделать блестящую партию.

Так и получилось, что с тех самых пор все сбережения семейства тратились на приобретение для Руанны всяческих кружев и побрякушек, дабы она могла появляться в обществе в приличных нарядах.

Умбекку решение матери и взволновало, и обидело. Волновало и радовало ее то, что появилась перспектива улучшить благосостояние семьи, но обижало то, что достигнуто это самое улучшение будет через посредство Руанны. Что же касалось Руанны, то та была искренне и глубоко оскорблена, однако мать была женщиной властной, и противиться ей девушка не могла. Сестра завистливо поглядывала на Руанну, а время шло, приближался сезон светских балов, и Руанна должна была начать его во всем блеске красоты.

До сей поры Руанна вела жизнь, сравнимую с положением прислуги, теперь же ее обхаживали не иначе как королеву. Однако подобное отношение не испортило девушку так, как могло бы испортить старшую сестру. На самом деле Руанна обладала великолепным чувством юмора. Ей самой абсурдность ее новой жизни была ясна. Она не возлагала особых надежд на удачное замужество. Прекрасно понимала, что она — всего лишь одна из многих девушек из бедных семейств, перед которыми стоит такая же цель — пробиться в высшее общество. Мать же, напротив, была настолько обуреваема амбициями, что не соглашалась на вполне реальные варианты поправки положения семейства. Когда, к примеру, к Руанне посватался красивый молодой торговец специями, досточтимая Ренч была оскорблена до глубины души. На нее не произвели ни малейшего впечатления ни блестящий наряд, ни богатый экипаж торговца. Подумаешь, какой-то там торговец! Мечты мамаши Ренч простирались в область баронетов — как минимум!

Баронеты не появлялись, однако мамаша Ренч не отчаивалась. Руанна надеялась, что мать в один прекрасный день успокоится, начнет рассуждать здраво и поймет, что самое разумное — это открыть небольшой магазинчик. Но досточтимая Ренч была верна себе. В Агондоне не нашлось жениха-баронета? Значит, виноват Агондон. И семейство перебралось из Агондона в небольшой городок Варби, где поддерживать у соседей иллюзию благосостояния было намного легче.

К этому времени Руанна порядком подустала от той роли, что ей приходилось играть, и только любовь к матери удерживала ее от того, чтобы решительно отказаться от дурацких замыслов. Но было тут и кое-что еще… дело в том, что, наблюдая за изнанкой светской жизни, Руанна начала вести заметки — наблюдения, наброски стихов. Поначалу — исключительно для собственного удовольствия.

Мало-помалу заметки копились. По ночам, когда мать и сестра спали, Руанна садилась за работу.

Она сочиняла стихи.

Завершив роман, Руанна обратилась за советом к одному молодому человеку, сотруднику библиотеки. К слову сказать, он ей очень нравился. Этот молодой человек в таких делах понимал, и через месяц у него на полке уже стоял первый роман Руанны в трех томах. Руанна, одарив молодого человека очаровательной улыбкой, попросила библиотеке выдать ей эти книги на время для двух любительниц романов с улицы Больбар. Ведь ничего дурного случиться не могло. Руанна, естественно, не стала подписывать книги настоящим именем. Они вышли под псевдонимом «мисс Р». Нет, конечно, ни матери, ни Бекки просто в голову не придет, что это она!

Вечером этого же дня «мисс Р» пришлось как следует держать себя в руках, чтобы не расхохотаться: сестрица Умбекка, развалившись на диване, зачитывалась «Первым балом Бекки» и при этом слопала только половину сливочных пирожных, приготовленных сестрой.

Руанне происходящее казалось шуткой — большой, интересной, но все же шуткой. Но уж чего она никак не ожидала — так это того, что эджландские читатели — все без исключения — отреагируют на «Первый бал Бекки» именно так, как ее сестра. Книга произвела сенсацию. Написанный в форме писем молодой девушки, впервые явившейся в агондонском высшем свете, роман был и ироничным и захватывающим, насмешливым и сентиментальным, веселым и печальным. Сама того не желая, «мисс Р» удивительным образом сочетала абсурдную слащавость романов из публичной библиотеки с умением остро и точно подмечать мелочи реальной жизни. Результат превзошел все ожидания. Вскоре все благородные дамы Эджландии, да и многие мужчины хохотали над похождениями Бекки и пытались угадать, кто же скрывается за псевдонимом «мисс Р».

Однако им не было дано узнать этого.

Если бы Руанна открыла стране свое истинное имя тогда, на заре своего литературного успеха, мечта ее матери немедленно бы осуществилась. Но у Руанны были другие планы. Она намеревалась поправить материальное положение семейства более честным путем. Продолжая тайно трудиться по ночам, она издала еще три романа под псевдонимом «мисс Р». «Служанка? Нет, госпожа!» был первым романом нового цикла. За ним последовал второй — «О делах военных и любовных», а следом третий — «Тернистый путь к брачному ложу». Все последующие произведения Руанны сохранили свежесть «Первого бала Бекки», однако стали более серьезными, так как девушка стала активнее пользоваться литературой из фондов публичной библиотеки. Успех продолжал сопутствовать начинающей писательнице. Руанна с нетерпением ждала того дня, когда сумеет расплатиться с долгами семейства и обеспечить своим родным финансовую независимость. Об открытии небольшого магазинчика она уже не думала, понимая, что для подобной деятельности ее мать и сестрица слишком ленивы.

Руанна была уже далеко не юна, однако вдруг ощутила неожиданное внимание к себе со стороны кузена Джорвела. Ее кузен Джорвел Икзитер, наследник эрцгерцогства Ирионского, на ту пору обосновался в Агондоне.

Он начал наведываться к Руанне.

Джорвел был на цикл моложе своей кузины, но она его совершенно очаровала. Он и сам себе удивлялся, поскольку, будучи еще совсем молодым человеком, уже слыл изрядным повесой. И ему казалось, что от женского общества он устал. Выбрать жену — жену! — казалось ему задачей непосильной. Он считал, что способен только разочаровать свою избранницу. Однако его кузина Руанна обладала редким умом, пылкостью, очарованием и была совершенно не похожа ни на кого из прежних пассий эрцгерцога.

Он признался ей в любви.

Объяснение было необычайно страстным. Руанна затем запечатлела его на страницах «Тернистого пути к брачному ложу». И хотя семейство Ренчей на подобный вариант особо не надеялось, да и мечтать не могло, вышло так, что замыслы досточтимой мамаши Ренч оказались близки к осуществлению.

Мешало одно-единственное обстоятельство: Руанна презирала своего кузена. Она называла его законченным эгоистом и занудой и отказала ему.

Джорвел был убит горем. Однако каждое утро он являлся к мисс Руанне, надеясь, что в один прекрасный день она ответит на его ухаживания. Джорвел не верил, что ее отказ искренен. Руанна принимала Джорвела сдержанно, но учтиво и через какое-то время снова отказала. Казалось, ей нет никакого дела до того, что она причиняет боль сразу троим людям.

Ведь досточтимая Ренч тоже страдала, страдала и Умбекка. Мамаша слегла и заявила всем, что умирает. Умбекка тоже слегла бы, но ей до смерти надоело валяться в кровати. Она спала плохо. Нервы у нее были на пределе. Она даже есть стала меньше.

Между тем страдала Умбекка не от того, от чего страдала мать. Долгое время она самой себе не признавалась в своих чувствах. Она была влюблена в Джорвела. Она никогда не встречала более красивого молодого человека. В своем красном мундире он казался ей верхом совершенства. Она обожала его. Но он смотрел только на бессердечную Руанну.

Другая девушка в конце концов стала бы презирать столь невнимательного возлюбленного. Умбеккой владели иные чувства. Ей казалось, что, не будь у нее сестры, Джорвел полюбил бы ее, Умбекку, и еще ей казалось, что если бы она смогла как-то наказать сестру за ее невнимание к ухажеру, Джорвел также обратил бы на нее внимание.

Примерно в это время Умбекка обнаружила в комоде у сестры рукопись. Руанна стала беспечна. Сестра прочла рукопись, и в душу ей закрались подозрения.

Возможно ли?

Она обшарила письменный стол. Перерыла буфеты. Когда Умбекка обнаружила за шкафом у Руанны ящик с книгами, все стало ясно.

Руанна была «мисс Р»!

Открытие потрясло Умбекку. Впоследствии она вспоминала тот день как один из самых страшных в своей жизни. Открытие это не унижало Руанну в глазах сестры — напротив, она стала еще более недосягаемой соперницей. Узнай Джорвел о том, что его возлюбленная — знаменитая эджландская сочинительница дамских романов, он бы полюбил ее еще сильнее! Нет, он не должен узнать об этом!

Умбекка страдала.

Знать такую тайну и не иметь возможности ни с кем поделиться? Какие муки! Решив ничего не говорить Джорвелу, Умбекка принялась осторожно намекать матери на то, о чем узнала. Умбекка отлично понимала, как разозлится мать на Руанну за то, что та столько времени хранила от нее, стольким ради дочери пожертвовавшей, такую тайну.

Осторожные намеки вскоре стали куда более прозрачными.

«Она — „мисс Р“! — кричала как-то вечером Умбекка матери. — Руанна — „мисс Р“! Как ты не понимаешь!»

И вот тут случилось самое ужасное. Да, мать Умбекки уже давно объявила всем, что умирает, но по-настоящему никто в это не верил.

И вдруг это произошло.

Досточтимая Ренч никогда не отличалась крепким здоровьем. И вдруг ее организм взбунтовался против страстей, которым она себя подвергала в течение стольких лет. Последнее испытание оказалось роковым. Правда, Умбекка так и не узнала, что сгубило мать — чрезвычайное горе или чрезмерная радость. У матери кровь хлынула горлом, и она без чувств повалилась на окровавленные простыни.

Самым тяжелым оказалось сообщить о случившемся Руанне.

Руанна и так была в ужасе. Когда же она узнала о том, что именно послужило причиной смерти матери, она вконец отчаялась.

Руанна была в ярости. Она принялась обвинять сестру в лицемерии. Умбекка никогда не понимала, что Руанна любит мать гораздо сильнее и искреннее, нежели она сама. Некоторым могло показаться, что угрызения совести, испытываемые в ту пору Руанной, смешны, столь же смешны, сколь и былые амбиции ее матери, сколь зависть и ненависть Умбекки. Однако на следующий день после похорон матери Руанна ответила согласием на предложение Джорвела.

Блестящая партия! По крайней мере, в глазах посторонних. Вскоре скончался отец Джорвела, и Джорвел вернулся в Ирион. Умбекка, естественно, сопровождала новобрачных, удовольствовавшись ролью компаньонки сестры, а затем, после рождения детей, стала их нянькой.

Что же до Руанны, то мужа она не любила, зато обожала своих детей и была добра — неизменно добра — к сестре. «Мисс Р» — загадочная «мисс Р» — опубликовала с тех пор только один роман под названием «Красавица долины», однако это произведение особого успеха не имело, и больше книг Руанны не выходило.

Ну, что ж, хотя бы это могло порадовать Умбекку. Но не радовало. Не радовало и то, что замужество Руанны оказалось несчастливым. Ведь если на то пошло, даже принеся себя в жертву, Руанна отняла у сестры то, чего той хотелось больше всего на свете. Этого нельзя было простить. Минуло четыре цикла с тех пор, как умерла Руанна, а Умбекка вспоминала о ней каждый день.

Она больше не читала романов.

ГЛАВА 23

ВИДЕНИЕ

Время настало поистине волшебное.

Поначалу получалось неуклюже, да и вообще первые девять шагов Джема можно было приписать счастливой случайности. Прошло несколько дней, прежде чем изумленный юноша сумел вновь встать на ноги, да и потом далеко не сразу освоил костыли и научился уверенно опираться на них. Но гораздо раньше он понял, что это возможно. Джем обнаружил, что его скрюченная нога сильнее, чем он предполагал, что на нее можно переносить вес тела, пока переставляешь костыли. Вот это было самое трудное — сделать новый шаг, наклонить тело вперед, толкнуть себя. Он выпрямлялся, плечи и спина дико болели, но уже не так нестерпимо, как в первый раз.

Мало-помалу, за время холодного сезона следующего года Джем научился ходить плавно и ровно. Но как он скучал по удобному креслу-каталке! Однако постепенно Джем понял, что теперь кресло ему уже не друг. Да, оно стояло в самом конце галереи, звало его к себе, готовое в любой момент подставить сиденье, но кресло стало знаком не победы, а поражения. Джем добирался до конца перехода, без сил падал на кресло, откликавшееся жалобным скрипом… но только для того, чтобы всей душой пожелать как можно скорее встать снова. Он понимал, что от увечья ему некуда деться, но если он все же умел стоять и ходить, то должен был именно вставать и ходить, а не ездить на стуле с колесиками.

Негнущаяся нога доставляла Джему больше хлопот. Она не желала следовать за телом. А скрюченная нога то и дело цеплялась за негнущуюся. Негнущаяся отъезжала в сторону, задевала за костыль. Варнава постоянно был начеку. Он то и дело подбегал к другу и помогал, подталкивал непослушную ногу. А это было небезопасно. В итоге оба ходили в синяках. Джем падал снова и снова, и, как правило — на Варнаву.

Чаще всего они смеялись.

Но иногда плакали.

Бывало, на Джема нападало отчаяние. Он не мог добраться до кресла и в такие мгновения был готов сдаться. Не раз он кричал: «Все без толку! Ничего не выйдет!» И снова со стуком падали на пол костыли, и снова отчаянный крик Джема эхом разносился по пустынной галерее. А потом Варнава смотрел на него понимающими, полными слез глазами, и отчаяние Джема таяло, как тает снег под порывами теплого ветра в сезон Вианы. Потом Джем плакал и смеялся и повторял: «Ох, Варнава, какой же я глупый!»

Джем оказался прав, когда почувствовал — еще тогда, когда сделал первые робкие шаги на костылях, что жизнь его с этих пор резко изменилась. В этом году, как только наступил сезон Вианы, Джем и его маленький друг приступили к тому, о чем давно мечтал юноша. Замок должен был раскрыть перед ними свои тайны.

До сих пор по вечерам они путешествовали исключительно по галерее. Теперь же, когда Джем научился ходить более или менее уверенно, он решил, что пора расширить границы прогулок. Варнава, радостно сверкая глазами, согласился. Уже целых два цикла Джем прожил в лабиринте комнат и коридоров замка, но не знал почти ничего, кроме нескольких обжитых комнат. Теперь карлик мог отвести его к чудесным сокровищницам, таившим в своих недрах старинные канделябры, кубки и щиты.

Начались теплые дни. Солнце золотило древние стены. Два друга отправились обследовать замок. Путешествия поначалу были короткими и не слишком удачными. Пройдя небольшое расстояние, Джем и Варнава возвращались к точке отправления. На разведку они выходили только в те часы, когда мать Джема спала, а двоюродной бабки, которая наверняка не одобрила бы такой род занятий, не было поблизости. Если и считать приключениями то, чем занимались юноша и карлик, то приключения эти были не слишком опасные, хоть и увлекательные — ведь оба героя возвращались из своих странствий к чаю.

Передвигались они смешно и неуклюже. Карлик перебирал коротенькими ножками и пыхтел. Калека Джем несуразно переставлял костыли, взбираясь по лестницам. Ни один день не обходился без падений и синяков. Но Джем на это не обращал внимания, он забывал о боли и неудачах. Приключения стали для него тропой, по которой он должен был непременно пройти — другого пути не существовало, и только этим путем можно было дойти до цели. Потом, вспоминая эти дни, Джем казался себе привидением, переходящим по замку из зала в зал.

Вот что он видел:

Большой зал, некогда служивший средоточием жизни в замке, лежал под открытым небом. Посреди перевернутых скамей и упавших стропил пышно разрослись цветы и кустарник; с галереи, где когда-то размещались менестрели, свисали плети плюща, в сыром воздухе кружились вороны.

Он видел сумрачную библиотеку, затянутую занавесами паутины. Там пахло плесенью, покрывавшей корешки старинных книг. Еще Джем видел замковый храм, стены которого были опалены бушевавшим в дни Осады пожаром. Пол здесь был усыпан пеплом, вздымавшимся вверх при каждом шаге и тихо шелестевшим.

Попадалось оружие — топоры со сломанными топорищами, порванные знамена, доспехи, стоявшие, словно живые дозорные.

Джем видел покои эрцгерцога и те комнаты, где некогда жил король. Эти комнаты, когда-то роскошные, теперь были полуразрушены. Потолки и полы зловеще прогнулись, ниши потрескались. Изодранные гобелены, полусгнившие диваны и кровати, покрытые истлевшими и заплесневелыми покрывалами.

Повсюду запустение. Здесь жили крысы, пауки, жуки и скользкие черви. Стены отсырели, с них стекала вода. На полу — зловонные лужи. Под источавшими неприятные запахи гардеробами чернели зловещие дыры.

И все же, несмотря ни на что, странствия по замку околдовывали Джема.

Он забрался в кладовую, набитую всяким хламом. Там он обнаружил полуразвалившиеся комоды, и груды пергаментов, и старые картины, и свернутые рулонами карты, и одежду, съеденную молью.

— О Варнава, — выдохнул Джем и медленно опустился на пыльный пол. Долгое, басовитое эхо ответило ему. Юноша вытянул ноги, положил рядом с собой костыли и уселся на обрывок покрытого плесенью ковра. Сквозь прорехи в крыше проникали солнечные лучи, весело обходя остатки черепицы и заросшие паутиной стропила. Солнце согревало истлевшие ткани, играло сотнями зайчиков на всем, что еще могло блестеть.

Джем вздохнул. Он так давно мечтал о том, что, когда они с Варнавой смогут отправиться на разведку вместе, он тоже что-нибудь разыщет в глубинах замка. Что-нибудь необыкновенное! Клад! Сокровища! Пока, за все время, что они с карликом совершали ежедневные обходы, Джем нашел деревянного солдатика в обшарпанном красном мундире, еще — медальон с гербом эрцгерцога, уйму синих и красных наконечников стрел, а как-то раз — пригоршню дроби для мушкета. Любая находка находила почетное место в алькове. Там уже лежала книга с рисунками, колода карт и даже совершенно замечательная дохлая ворона, которую Джем водрузил на каминную полку, но Нирри ужасно испугалась, схватила птицу и швырнула в огонь.