Опасный маршрут

      Окаемова прервал решительный стук в дверь.
      – Это он, – шепотом произнесла Адалия Петровна. – Григорий Максимович, родной мой, ну, ругайте меня, старую дуру. Но не гнать же человека. Сосед. Поговорите с ним хоть несколько минут.
      Дверь открылась, и в комнату вошел плотный мужчина лет пятидесяти, с желтыми, обкуренными усами.
      – Добро пожаловать! – сказал он самому себе и церемонно, в пояс поклонился Окаемову. – Извините, конечно, но не знаю, как вас звать-величать.
      – Заходите, заходите. – Окаемов дружески взял вошедшего под руку и провел к столу. – Садитесь.
      От пришельца попахивало вином, и это несколько успокоило Окаемова. Адалия Петровна на цыпочках вышла из комнаты.
      – Благодарствую, опять же не ведаю, как вас звать-величать. А я буду, значит, Горбылев. Кирилл Евгеньевич Горбылев. Соседом прихожусь хозяйке вашей, Адалии Петровне. А до вас дело имею. Можно сказать, секретное дело.
      – Слушаю вас, товарищ Горбылев. – Окаемов пристально смотрел на гостя, думая: «А вдруг этот человек подослан чекистами?»
      – Вы, значит, писатель и можете прописать в газете про наши безобразия.
      – Интересно, какие же это безобразия? – механически спросил Окаемов.
      – Какие? Очень простые, товарищ писатель. Они хотят из пальца высасывать проценты и получать за это премиальные, а я им мешаю.
      – Ничего не понимаю. Какие проценты? Кто – они?
      – Они – это, значит, Пыриков – председатель нашей промартели. А я там, опять же, мастер. Так вот, значит, артель плана не тянет. Тогда Пыриков изобрел, значит, обман – как надуть проценты из ничего, перевыполнить опять же план и загрести премиальные. А я ему мешаю, поскольку я человек честный. Он, значит, принялся меня обхаживать – так, мол, и так, хороший ты мой, подпиши Дутую рапортичку, и я тебя не забуду. Ну а я…
      – Послушайте, товарищ Горбылев! Я писатель. В газетах не сотрудничаю, и такие факты меня совершенно не интересуют.
      – Как так – не интересуют? – Горбылев от удивления даже встал. – Тут же мы имеем чистое жульничество и, опять же, за счет государства. А вам, значит, не интересно? Не пойму – как же это так?
      – Очень просто. Я пишу про войну, и мне…
      – А это разве, опять же, не война? Только тут враг, значит, внутренний. Может, вы еще не разобрали, в чем тут соль? Так слушайте… Артель за квартал должна дать три тысячи двести штук жестяной посуды по четырем артикулам. Так? А дает, значит, от силы две тысячи с хвостиком. А если взять и один артикул выкинуть, вроде, значит, его и не было…
      – Хватит, товарищ Горбылев! Мне это совершенно неинтересно! Понимаете?
      – Ну, ладно, – неожиданно согласился Горбылев. – Про бидоны да кастрюли неинтересно. Но он же решил сожрать живого человека! Че-ло-ве-ка! Меня, то есть. Раз я, опять же, на его комбинацию не иду, значит, надо меня вышвырнуть на улицу, и дело с концом. Это вам тоже неинтересно?
      – Послушайте, Горбылев! – Окаемов встал. – У меня нет времени слушать ваши истории. Понимаете? Нет времени. Прошу вас – оставьте меня в покое.
      – Гоните, значит? – тоскливым голосом спросил Горбылев.
      – Понимайте как хотите. До свидания.
      Горбылев нахлобучил кепку:
      – Эх вы, писатель! Заодно с ворами думаете! – Он махнул рукой и вышел, хлопнув дверью.
      Окаемов с трудом подавил озлобление, вызванное этим дурацким визитом, и задумался. Нелепая история! Какой-то Пыриков… артикулы… бидоны… А из-за этой чепухи приют под крышей Адалии Петровны перестает быть надежным. О существовании здесь писателя уже знает этот тип. Завтра он скажет еще кому-нибудь… Жаль, конечно, но рисковать нельзя – надо уходить. Надо пробираться к базе, взять там все, что нужно, и сменить кожу. А, черт!. И все испортила эта болтливая баба! Окаемова снова захлестнула злоба.
      – Извините меня, Григорий Максимович… – В дверях появилась Адалия Петровна.
      – Что ж вас извинять… Вас можно только еще раз просить о том же – не делать мне базарной рекламы, – еле сдерживая себя, сказал Окаемов.
      – Никогда и никому! – торжественно произнесла Адалия Петровна.
      – Вот и прекрасно! – Окаемов посмотрел на часы. – Через час я уезжаю в Борск. На пару дней. Нужно повидать там однополчанина. Вы уж, если можно, никому мой диван не сдавайте.
      – Ах, Григорий Максимович, зачем вы так говорите!
      – Ну, хорошо, хорошо, мир, – Окаемов протянул хозяйке руку. – Извините, Адалия Петровна, если я сгоряча сказал что-нибудь резкое. И до свидания.
      – Я буду ждать вас, Григорий Максимович.
      – Во вторник к вечеру вернусь, бог даст.

3

      – Впрочем, хорошо – я согласен. Поищите этого бухгалтера. Сколько в городе артелей имени Первого мая?
      – Одиннадцать.
      – Сколько отнимет это времени?
      – Думаю, к вечеру управиться.
      – Гончаров звонил? Что у него?
      – Ничего. Нервничает он, товарищ полковник.
      – Я тоже нервничаю… Сколько народу участвует сейчас в поиске?
      – Человек двадцать. Остальных пришлось отпустить – людей-то сорвали с работы, думали на два-три дня. Гончаров сказал, что в воскресенье даст отдых всем. Ведь там многие уже неделю в лесу живут, обросли, как партизаны…
      – Но сам-то он спать не ляжет?
      – Я думаю, что он спать вообще разучился, товарищ полковник.
      – Ну, хорошо. Действуйте…
      Побывав в четырех артелях, Потапов начал думать, что полковник Астангов был прав, когда вначале сомневался в необходимости этого поиска. В самом деле, на приеме у Вольского мог быть и подлинный бухгалтер. И если он этого бухгалтера обнаружит, это ровно ничего не даст. А если бухгалтером назвался кто-то другой, то он не окажется в артелях. Только две детали в конце концов склонили Астангова к решению провести поиск: а вдруг диверсант действительно укрылся в артели? И, наконец, почему он расспрашивал шофера об отчестве Вольского? Это подозрительно, и если ни в одной из артелей не окажется бухгалтера, который в минувший четверг был на приеме у Вольского, тогда можно будет сделать не очень твердое заключение, что на приеме у Вольского был тот, которого они ищут…
      И вот Потапов еще в одной артели имени Первого мая.
      Он прошел в клетушку, на дверях которой значилось: «Председатель Г.Г.Пыриков». В большом зале, в углу которого притулилась директорская клетушка, стоял такой грохот молотков по жести, что Потапов не знал, как ему вести разговор.
      – Что у вас? – крикнул ему Пыриков.
      Потапов молча протянул директору свое удостоверение. Пыриков судорожно глотнул воздух и мгновенно побледнел.
      – Мне нужно поговорить с вашим бухгалтером, – склонившись через стол к самому лицу Пырикова, сказал Потапов.
      – Он на бюллетене, – сорвавшимся голосом ответил Пыриков.
      – Давно?
      – Третий день… Но я все понимаю. Возможно, что нами допущена ошибка. Мы…
      – Дайте мне его домашний адрес, – перебил председателя Потапов.
      – Сию минуточку! – Пыриков схватил со стола тетрадку, но руки его так тряслись, что он не мог открыть нужную страницу. На лице у него выступил пот. – Вот… Горная улица, дом двадцать, Прохор Анисимович Кучин. – Пыриков встал. – Мне следовать за вами?
      – Сначала я поеду к товарищу Кучину, – еле сдерживая улыбку, сказал Потапов и быстро вышел.
      Бухгалтер Кучин, оказавшийся совершенно здоровым человеком, рассказал Потапову о темных делишках председателя артели и предупредил, что мастер артели Горбылев уже ходил куда-то жаловаться на председателя. Именно поэтому он и решил «забюллетенить», боясь, что Пыриков заставит его оформить незаконные документы.
      – К кому ходил мастер Горбылев?
      – Сказал мне: «Иду к одному большому человеку».
      – Горбылев сейчас в артели?
      – Как – в артели? Пыриков его уволил.
      …Домик мастера Горбылева, соседний с домом Адалии Петровны Гурко, утопал в густых кустах сирени – Потапов еле разыскал на нем номерной знак.
      На ощупь отыскивая в темных сенях дверь, Потапов услышал, как басовитый женский голос укоризненно сказал:
      – Эх ты, старатель. Тебе больше всех надо? Да?
      – Молчи, говорю! – отвечал мужской голос. – Не твое, опять же, бабское дело.
      – Не мое? А чем я теперь буду тебя кормить? Небось спросишь?
      – С голоду не умрем…
      Потапов постучал. Пауза, а потом мужской голос:
      – Входите. Кто там?
      Потапов представился вышедшему ему навстречу Горбылеву. Тот победоносно посмотрел на жену:
      – А, видишь? Есть, опять же, правда на земле? Есть! Вы насчет фокусников из нашей артели?
      – О фокусниках потом, Кирилл Евгеньевич, а сейчас я хотел бы узнать: вы в минувший четверг не были на приеме у депутата Верховного Совета товарища Вольского?
      – В четверг? У депутата? – Горбылев недоуменно посмотрел на Потапова, на жену, и вдруг лицо его помрачнело. – Значит, он еще и депутат?
      – Кто?
      – Кто-кто! Писатель, что живет у соседки. – Горбылев через окно показал на соседний дом. – Да, был я, опять же, у него, был, а он меня выгнал. Тут и вся песня.
      – Погодите, погодите, меня интересует не писатель, а депутат Верховного Совета профессор Вольский. У него вы были?
      – Профессор! – усмехнулся Горбылев. – Все они профессора. Приходит к писателю живой человек, говорит, что его хотят сожрать жулики, а писатель того живого человека гонит в шею. Вот я и есть уже съеденный – из артели меня, значит, убрали. Профессор! Тьфу!
      – Погодите. Как фамилия этого вашего писателя?
      Горбылев махнул рукой:
      – А кто его знает. Опять же, и знать не хочу. Ходит под народ – штаны в сапоги, а народа чурается. Профессор…
      – Так, так. А у профессора Вольского в Заречном райсовете вы не были?
      – Не был. Не удосужился. У писателя был, и то выгнали. Так, значит, и вас наши акулы не интересуют? Или раз акула зовется председателем, так с нее и взятки гладки?
      – Не беспокойтесь, Кирилл Евгеньевич. – Потапов вырвал из блокнота листок и записал на нем номер телефона. – Позвоните завтра утром по этому телефону, и вас немедленно примут и все, что нужно, сделают. А сейчас, извините, мне надо ехать.
      – Сделают? – недоверчиво рассматривая бумажку, спросил Горбылев. – Ну что ж, опять же, посмотрим – увидим.
      Потапов вышел на улицу и сел в машину. Шофер завел мотор.
      – Погоди-ка, Коля, выключи, дай подумать. – Потапов смотрел прямо перед собой, напрягая память, – какая-то фраза, сказанная Горбылевым во время разговора, чуть царапнула тогда сознание и тут же проскочила мимо, а теперь эта забытая фраза тревожила Потапова, тревожила и что-то обещала. Он стал припоминать весь разговор по порядку. Вспомнилось: «Ходит под народ – штаны в сапоги, а народа чурается».
      – Коля, я зайду еще вот в этот дом.
      Потапов вылез из машины и пошел к дому Адалии Петровны Гурко, на ходу придумывая повод для оправдания своего визита.
      Адалия Петровна во дворе развешивала белье. Увидев вошедшего в калитку Потапова, она решила, что это явился еще один визитер к Окаемову, и решительно вышла ему навстречу.
      – Вы к кому? – сердито спросила она.
      – Могу я повидать живущего у вас писателя?
      – Григория Максимовича?
      – Да.
      – Вы его знакомый?
      – С писателями, можно сказать, знакомы все его читатели, – приветливо улыбнулся Потапов.
      – Он уехал, – помолчав, недружелюбно произнесла Адалия Петровна.
      – Когда?
      – Вчера.
      – А куда?
      – А для чего вам знать? Уехал, и всё. – Адалия Петровна демонстративно вернулась к тазу с бельем.
      Но именно это ее нежелание сказать, куда уехал писатель, показалось Потапову подозрительным, и он попросил Адалию Петровну пройти в дом.
      – Нам нужно поговорить…
      Сначала разговор у них не ладился, но постепенно вопросы Потапова и ответы женщины начали прояснять довольно странную историю.
      – Итак, его фамилия Окаемов? Григорий Максимович Окаемов? Что-то я такого писателя не знаю. Одну минуточку, простите… – Потапов подошел к окну на улицу и позвал шофера: – Коля, мигом слетай в Союз писателей и пусть по всесоюзному списку проверят, есть ли такой писатель – Окаемов Григорий Максимович? Запиши. Только мигом! И возвращайся сюда… Так, Адалия Петровна. И вы давно его знаете?
      – Что он – писатель, я узнала, только когда он теперь ко мне приехал. До войны был инженером-строителем. Он пишет сейчас книгу о моем погибшем на войне сыне.
      – Они были знакомы?
      – Вместе воевали… – Адалия Петровна рассказала всю историю знакомства их семьи с Окаемовым, и как он, воскреснув, появился теперь в ее вдовьем доме.
      – Когда он к вам приехал? – спросил Потапов и замер, ожидая ответа.
      – В позапрошлое воскресенье, – твердо ответила женщина.
      – Утром? Вечером? – быстро спросил Потапов.
      – Под вечер.
      – Так… – Потапова от волнения зазнобило.
      В это время в окне показался шофер Коля:
      – Вот, товарищ майор. Говорят, что такого не было и нет.
      – Конечно, нет и не могло быть, – рассеянно сказал Потапов, даже не посмотрев в сторону шофера.
      Адалия Петровна еще ничего толком не понимала, но уже чувствовала – случилось что-то тревожное.
      – Не волнуйтесь, Адалия Петровна, – успокаивал ее Потапов, сам волновавшийся оттого, что теперь он был почти уверен в беспокоившей его мысли. – Значит, он уехал вчера?
      – Да, да… Сказал: «Еду на пару дней в Борск повидать однополчанина». С ним что-нибудь случилось? Или он…
      – Успокойтесь. Скажите, когда он жил у вас, он больше бывал дома?
      – Да, больше дома сидел. Газеты читал. Писал.
      – Никаких своих вещей или бумаг он, конечно, не оставил?
      – Даже газеты и те взял с собой.
      – А какие у него были вещи?
      – Все что на нем и портфель. Больше ничего. Он говорил, что вещи его идут багажом из Ленинграда.
      – Ясно. Опишите мне его внешность.
      – Боже мой, ну как это сделать? Я не умею…
      – В чем он был одет?
      – Господи, дай памяти. Значит, пиджак… серый. Брюки в сапоги. Украинская рубашка, такая… с тесемочками на вороте…
      – Ясно. А какое у него лицо, глаза, волосы?
      – Ой! – Адалия Петровна вскочила, сбегала в соседнюю комнату и вернулась с пухлым семейным альбомом. – Тут есть его фото. Мой муж и он. Они сфотографировались когда-то. На курорте, где и познакомились. Еще до войны. Вот…
      Потапов впился взглядом в фотографию. Адалия Петровна хотела пояснить, кто на фотографии Окаемов, а кто – ее муж, но Потапов остановил ее.
      – Окаемов вот этот? – прервавшимся от волнения голосом спросил он.
      Фотография точно подсказала его памяти лицо того человека, которого он встретил на перекрестке, идя посмотреть, как проводит прием Вольский…
      – Да, это он.
      – По сравнению с этой фотографией он изменился сильно?
      – Нет. Только седина в волосах появилась.
      Потапов справился с волнением и встал:
      – Ну вот и всё, Адалия Петровна. Я возьму у вас до завтра эту фотографию. Утром вы получите ее в полной сохранности.
      – Пожалуйста, пожалуйста… Но что все-таки случилось?
      Обдумывая ответ, Потапов пристально смотрел на встревоженную женщину. И он решил сказать ей все.
      – Как это вам не будет обидно, Адалия Петровна, вы должны знать, что приютили у себя в доме опасного человека. И, конечно, он никакой не писатель и не друг вашего сына. Он хитро и подло обманул вас, спекулируя на вашем материнском чувстве. Ему нужен был ваш дом, чтобы на время скрыться. И всё…
      Адалия Петровна выслушала это с окаменевшим лицом. Ее устремленный мимо Потапова взгляд выражал недоумение и страдание.
      – Зачем? Боже мой… Я же мать… – тихо произнесла она.
      – Для таких людей, Адалия Петровна, ничего святого не существует.
      – Что же теперь делать? – растерянно спросила Адалия Петровна, и вдруг в глазах ее вспыхнул гнев. – Он же должен вернуться.
      – Это, Адалия Петровна, исключено. Сюда он не вернется. Ну а если вернется, ваш долг, ваша обязанность и виду не показать, что вы что-то знаете. А все необходимые меры примем мы. И вообще прошу вас: никому ни слова о том, что я у вас был и обо всем, что вы сегодня узнали.
      – Конечно, конечно.

Глава четвертая

1

      Полковник Астангов проводил совещание с оперативной группой Потапова. Все сидели вокруг большого стола, перед каждым – лист бумаги. Можно было подумать, что эти люди находятся на тихом и спокойном учебном занятии. Между тем здесь происходил разбор боевой операции, которая была далеко не закончена, и каждый все время помнил, что враг ускользнул и где он теперь, в эту минуту – неизвестно. Весь смысл совещания сводится к одному: как опередить врага и нанести ему удар раньше, чем он сможет совершить свое злодеяние?
      Вольский и его шофер на фотографии, взятой Потаповым у Адалии Петровны, уверенно узнали того человека, который приходил на прием. В общем, Потапов был уверен, что Окаемов и есть тот человек, которого сбросили над Черным бором и которого он обязан найти. И его раздражало, что полковник Астангов до сих пор придерживается, как он говорит, «двух версий при возможности и третьей». Вот и сейчас полковник снова заговорил об этом…
      – Проанализируем, товарищи, первую из этих версий, для нас самую удобную. – Полковник даже не взглянул на Потапова, но все поняли, что подчеркнуто сказанное им слово «удобную» адресовано именно ему. – По этой версии, сброшенный в Черном бору человек является убийцей тракториста Любченко и жильцом Гурко. И что он же был на приеме у Вольского и пытался добыть его именной бланк. И что он же затем, испуганный посещением мастера Горбылева, скрылся. И что его фамилия Окаемов. И что он тот же Окаемов, который в сорок первом году был взят в действующую армию и числится убитым.
      – Так это и есть, – тихо сказал Потапов.
      – Возможно, возможно, – миролюбиво согласился Астангов. – Подчеркиваю – возможно. Но разве вы имеете одно хотя бы косвенное доказательство, что сброшенный в Черном бору диверсант и Окаемов это одно и то же лицо?
      – А то, что Окаемов появился у Гурко в то же воскресенье, когда был сброшен диверсант! – горячась, ответил Потапов. – Наконец, мотоцикл тракториста, оказавшийся в городе в то же воскресенье!
      Слушая Потапова, Астангов согласно кивал головой, а потом сказал:
      – А давайте-ка представим себе такую ситуацию: вражеской разведкой задумана диверсия против института Вольского. Как мы понимаем, этот объект для них крайне важен. И как мы знаем, именно здесь они уже имели скандальный провал. И вот теперь они решили успех диверсии застраховать всеми возможными способами. Послан, например, не один исполнитель, а два, три. И сброшенный в Черном бору – это один из них, а Окаемов – второй. И прибыли они в наш город разными путями, но в одно назначенное им время. Вы можете, Потапов, опровергнуть эту версию?
      Потапов улыбнулся:
      – Конечно, нет. Но с таким же успехом можно предположить, что в город прибыли двадцать исполнителей.
      – Это не опровержение. Двадцать – абсурд! А два, три – вариант допустимый. А разве не могли они сбросить в Черный бор не одного, а двух или даже трех человек?
      – Парашют-то найден один, – заметил Гончаров.
      – Знаю, товарищ Гончаров. А может, второй и третий парашюты вы не смогли найти, как не нашли еще и потайной базы? Разве такое предположение не имеет основания?
      Гончаров опустил голову и мгновенно покраснел. Вызванный на этот разбор из Лесного, он уже давно ждал укора полковника за безрезультатный поиск базы. И вот получил, сам нарвался…
      – Нет, товарищи, – продолжал Астангов, – мы попросту не имеем права все сводить к одной гипотезе и не предусмотреть всего, что должно предусмотреть… Вот вам, например, еще одна версия – сброшенный или сброшенные в Черном бору действует или действуют сами по себе, а Окаемов – сам по себе, и друг с другом они не связаны. Разве не может быть и такой ситуации?
      – Это маловероятно, если они выпущены из одной берлоги, – смущаясь, сказал молодой сотрудник Кудрявцев из группы Потапова. – Вы же сами сказали, товарищ полковник, что им надо застраховать успех, а это значит: двое их или больше – все они должны действовать организованно.
      – По логике это так, согласен. Ну а что, если берлоги разные? Разве институт Вольского может беспокоить только одну берлогу? А кроме всего, может быть, и так: к нам в город прибыли, скажем, два исполнителя, один из них занимается институтом Вольского, а другой… ну, артиллерийским полигоном. Мы обязаны подумать и о такой гипотезе…
      Астангов очень любил такие разборы операций. Он понимал важное значение их для всех сотрудников. Ведя этот разбор, он, конечно, прекрасно знал, что «потаповская версия» – самая надежная и больше других определившаяся самим ходом уже совершившихся событий, но он неутомимо предлагал все новые и новые гипотезы, высказывал сомнения, задавал вопросы, ибо знал, что в этом споре кристаллизуется и оттачивается мысль людей и они приучаются строить свои предположения на основании наиболее точных, тщательно отобранных данных. Наконец целиком и безоговорочно стать на позицию Потапова полковник Астангов просто не имел права, ибо он отвечал за охрану от возможной диверсии не только института Вольского и был обязан предусмотреть любой шаг врага.
      Потапов, в свою очередь, прекрасно понимал полковника Астангова, понимал его сомнения и версии его не мог считать безосновательными. Сейчас его беспокоило другое – накануне полковник сказал ему, что собирается забрать у него двух сотрудников для укрепления другой оперативной группы, а вот с этим он никак не мог согласиться.
      Перехватив взгляд полковника, Потапов сказал:
      – А не может получиться так: мы займемся разработкой нескольких версий, распылим на это силы и упустим то, что уже довольно ясно обозначилось? Я имею в виду реального Окаемова.
      – Я обязан думать о всех версиях, – сухо ответил Астангов. – Что же касается вашей группы, то, пожалуй, вашей целью следует оставить только Окаемова. И брать у вас людей я передумал.
      Потапов не удержался – у него вырвался шумный вздох облегчения. Астангов засмеялся:
      – Гора с плеч?
      Заулыбались и все сидевшие за столом. Только Гончаров продолжал сидеть, опустив голову.
      – Но вернемся к версии с Окаемовым. Ваши соображения, Потапов! – Астангов пододвинул к себе бумагу.
      – Итак, этап первый – высадка, – уверенно заговорил Потапов. – Отмечаем известные нам данные по этому этапу. Время высадки. Это мы знаем более или менее точно. Далее – место высадки. Знаем. Это нам Гончаров нашел. Отмечаем первый случай такого далекого от границы заброса. Учитывая судьбу самолета, вряд ли они сделают такое второй раз. Цель такого глубокого заброса была одна – чтобы в течение воскресенья достигнуть города, в котором находится институт Вольского. Все во имя этого, вплоть до убийства владельца мотоцикла. Убийство совершено оружием с глушителем. База упрятана хорошо. Словом, по первому этапу событий мы можем судить, что враг достаточно опытен, смел и предприимчив. Чего мы не знаем? Где он оборудовал базу. Но поиск базы продолжается… Этап второй – Окаемов в городе. Появление его у Гурко…
      – Как вы расцениваете то, что он явился под своей настоящей фамилией? – перебил Потапова полковник.
      – Я считаю это его серьезной ошибкой, – ответил Потапов, – ведь речь идет о раскрытии не только фамилии, но и внешности.
      – Я думаю иначе, – сказал полковник Астангов. – Такой опытный диверсант не мог не знать, к чему ведет раскрытие фамилии. Вспомните, какую хитрейшую отмычку придумал он к сердцу Гурко. Абсолютно безошибочный и тонкий ход! И вдруг он же не продумал шага с фамилией. Невероятно. Нет, товарищи, он жертвовал раскрытием фамилии ради приобретения надежной явки на первое, самое трудное для него время. Все это рассчитано с начала до конца, и со всех точек зрения нам лучше думать именно так, а не обольщать себя его ошибками… Продолжайте, Потапов.
      Потапов помолчал, обдумывая то, что сказал Астангов, и продолжал:
      – И все же на этом этапе им допущены бесспорные ошибки. Сознание этих ошибок, очевидно, и заставило его исчезнуть столь поспешно. Теперь я хочу изложить план дальнейших действий своей оперативной группы…
      – Подождите минуточку, – снова перебил Потапова полковник. – Мне хочется обратить ваше внимание на две поучительные детали в ходе операции. Случай ли помог нам найти мастера Горбылева и Адалию Петровну Гурко? Нет, товарищи, и здесь я должен отдать должное майору Потапову. Это он настоял на проверке артелей и наткнулся на Горбылева. И дальше он проявил подлинно чекистское внимание к мелочам. Он помнил, что шофер Вольского о костюме расспрашиваемого его человека сказал: «брюки в сапоги» и не пропустил мимо ушей эту же фразу в рассказе Горбылева. Видите? То, что могло бы показаться случайностью, на самом деле явилось результатом умной работы. Запомните это, товарищи!
      Потапову, конечно, было приятно услышать это, но он с нетерпением ждал, когда полковник заговорит не о прошлом, а о будущем. Ведь пока они ведут этот разговор, Окаемов действует, и его надо искать каждый час, каждую минуту. Точно угадав нетерпение Потапова, полковник Астангов сказал:
      – Здесь мы подводим черту под сделанным и займемся тем, что нам предстоит. А предстоит, я уверен, самое трудное… Прошу вас, Потапов, доложите ваш план.
      В обсуждении плана приняли участие все кроме Астангова и Гончарова. Полковник слушал, что говорили другие, делал какие-то записи и незаметно посматривал на мрачного Гончарова, который, казалось, вообще ничего не слышал.
      – План хороший, – сказал наконец Астангов. – Были и толковые замечания товарищей.
      Он замолчал, и Потапов с тревогой заметил, что на лице полковника появилось выражение, с каким он обычно говорит колкости.
      – Жаль только, что мы не можем согласовать этого плана с Окаемовым, а он как раз может нарушить его стройность. В плане, иными словами, я вижу один существенный недостаток – при всей своей обстоятельности в нем не выделено то главное, чем мы должны заняться завтра… Нет, не завтра, а сегодня… – Астангов посмотрел на часы. – Товарищ Гончаров, меня тревожит ваше настроение. (Гончаров вздрогнул и хотел встать.) Сидите, сидите. Дело в том, что ваш участок, товарищ Гончаров, сегодня, именно сегодня, главный. Вам не удалось отменить отдых поисковой группы на воскресенье?
      – Полностью не удалось: мне поздно сообщили ваше приказание. Но человек двадцать будут работать.
      – Двадцать… – Полковник помолчал. – Вот что, Потапов: сейчас же вместе со всей своей группой поезжайте в Черный бор. Дело в том, товарищи, что, по всем объективным данным, Окаемов сейчас бросится к своей базе. Плохо, что сейчас лето – оно дает Окаемову возможность существовать без кровли и маневрировать временем. Словом, или теперь же, или немного переждав, он пойдет к своей базе, и поэтому Черный бор сейчас для нас самый главный объект. Это бесспорно, и это следовало подчеркнуть в плане операции. Мы же помним, что у Окаемова с собой был только портфель с бумагами. Это значит, что без того, чтобы воспользоваться базой, он обойтись не может.
      – Снимем наблюдение и за институтом? – встревоженно спросил Потапов.
      – Эти дни за институтом посмотрит группа капитана Орлова. – Астангов усмехнулся: – Надеюсь, вас это не обидит? Товарищ Гончаров, карта Черного бора у вас с собой?
      – Всегда.
      – Тогда сделаем так: все кроме Потапова и Гончарова свободны. Час на сборы…
      Когда сотрудники опергруппы вышли, Астангов взял у Гончарова карту я расстелил ее на столе:
      – Давайте продумаем, как перекрыть все подходы к Черному бору. Ваши предложения, товарищ Гончаров.

2

      Окаемов, считая, что из тревожной ситуации он вышел вовремя, действовал довольно смело. Несколько дней после ухода от Гурко он прожил в дачной местности, ночуя под открытым небом, затем вернулся в город, купил на вокзале билет до станции, следующей после Лесной, и сел в поезд. Он решил, что безопаснее всего добраться до Черного бора именно поездом, в котором всегда едет много народу.
      В поезде ему сразу же повезло – он оказался в вагоне, в котором ехала бригада эстрадных артистов. Окаемов мгновенно сообразил, что эта веселая компания может ему пригодиться, и уселся среди артистов. В два счета он перезнакомился со всей бригадой, подкупив артистов своим наивным восторгом по поводу того, что он первый раз в жизни разговаривает с артистами. Еще одна удача – выяснилось, что артисты едут с концертом на станцию Лесную. Почтенная эстрадная дама, жизнь которой началась явно на заре нашего века, заводя глаза под лоб, пояснила Окаемову, что она – иллюзионный номер.
      – Что это значит? – с детской заинтересованностью спросил Окаемов.
      – Я могу сделать все, что захочу, – игриво ответила дама.
      – Как же это так?
      – Аппаратура… – таинственно произнесла дама и показала на задвинутый под лавку объемистый, обшарпанный чемодан.
      «Пригодится эта аппаратура и мне», – заметил про себя Окаемов и заговорил с руководителем бригады – маленьким ушастым человечком в кожаной курточке на молнии. Узнав, что Окаемов едет до станции Лесной, ушастый человечек доверительно взял Окаемова за руку и, воровато оглянувшись, быстро произнес:
      – Можем обслужить.
      – Как – обслужить? – не понял Окаемов.
      – Отлично. Вы в каком учреждении работаете?
      – В школе, – без запинки ответил Окаемов.
      – Прелестно! – пискнул человечек. – Школьный коридор – это же изумительная площадка! Парты выносятся в коридор, и публика сидит, как на уроке. Хе-хе-хе! Вы, как только приедете, шепните своим людям – есть, мол, концерт. Отличный, веселый эстрадный концерт. Билеты по десяти целковых – дешевле пареной репы. Получите свою сотнягу. Понимаете? Искать нас надо в клубе поселка Лесного. У нас там плановый концерт. А вам мы дадим гала-представление из трех отделений. А после концерта посидим, песни попоем… – Ушастый человечек потер ручками. – Понимаете?
      Окаемов рассмеялся:
      – Вон как это делается. Ну что ж, я непременно скажу. Искать вас, значит, в клубе? Прекрасно… – Окаемов мгновенно сообразил, как он в дальнейшем поступит. – А можно мне посмотреть ваш концерт? Я же должен знать, что буду предлагать. Верно?