Воровское небо

      В окнах дома Ланкотиса время от времени мелькали отвратительные морды. Из-под полуобвалившейся штукатурки иногда раздавались странные звуки. Сквозь проломы в крыше порой виднелись вспышки света таких цветов, которые рассудок старался поскорее забыть. Ходили слухи, что дом не просто одержим демоническими силами, а даже хуже - в этом доме замурованы, как в тюрьме, те, кто потерпел поражение в битве при доме Пелеса. Жрецы Ильса и Саванкалы предпочитали не искать правды.
      А те, кто правду знал, держали рты на замке.
      - Что это? - Ведемир указал на окно во втором этаже, где полоскались в потоках вечернего бриза остатки истрепанной в клочья занавески. Виноградная поросль вокруг окна была оборвана.
      Сдвинутые с места, полуоторванные листья трепетали на ветру.
      Уэлгрин нахмурился. Он тоже заметил непорядок, но надеялся, что его новый лейтенант окажется не слишком наблюдательным. Сам он предпочел бы полезть прямо в ад, чем в дом Ланкотиса. Кто-то должен был выяснить, что же здесь случилось, но только не он и не сегодня днем - потому что, что бы здесь ни случилось, это не оно произвело ту вонь. Ветер был свеж и чист и нес с собой приятный запах медовых сот.
      Благоразумно выбрав меньшее из двух зол, Уэлгрин направился обратно на улицу Тихая Пристань, откуда они с лейтенантом пошли туда, куда вели их носы. К черту предчувствия и предрассудки! После множества ошибок и бесплодных попыток они наконец набрели на дом, рядом с которым кишки у обоих скрутило в узел, а на глазах выступили слезы. Закрыв нос и рот одной рукой, Уэлгрин махнул другой Ведемиру, чтобы следовал за ним, и вошел во внутренний двор.
      Капитан стражи рассчитывал обнаружить что-то невероятно большое и отвратительное, не во дворике они наткнулись на самого обычного осла, все еще запряженного в повозку. Только вот и осел, и повозка показались Уэлгрину до боли знакомыми.
      Ведемир не разобрал, что там капитан бормочет себе под нос.
      Он быстро закрыл руками рот и выскочил за арку у входа, откуда тотчас же донеслись характерные звуки.
      - Что?.. Ох!.. Боги!..
      Уэлгрин разозлился. Он пришел в такую ярость, что даже отчасти перестал замечать зловоние. Почти бегом капитан пересек дворик и обнаружил кучу отбросов, которая и испускала эту вонь.
      Пинком он отбросил в сторону небольшую кучку мусора. Его худшие подозрения подтвердились. Набрав полную грудь воздуха, Уэлгрин закричал во всю глотку:
      - Теодебурга!
      Тишина. Ведемир вернулся и встал рядом с командиром. Имени он не узнал, но все равно присоединился к призывам начальника. Зловонный воздух до сих пор не убил его, а перестать дышать Ведемир не мог. Теперь смрад уже не казался таким невыносимо отвратительным - наверное, они просто принюхались. Это было похоже на то, как немеет тело на месте свежей раны.
      - Те-о-де-бур-га!!!
      Уэлгрин схватил какую-то палку и изо всех сил саданул ею по железному ободу колеса тележки. Деревяшка от такого удара разлетелась на мелкие щепки, так что оба мужчины зажмурились, сберегая глаза. А когда они снова открыли их, перед ними в арке двери стояла стройная маленькая женщина, а рядом с ней - кучка ребятишек мал мала меньше и другая женщина с младенцем на руках.
      - Во имя тысяч проклятых богов, что ты здесь делаешь?! - Уэлгрин ткнул остатками деревяшки в сторону смердящей кучи.
      Глаза Теодебурги раскрылись так широко, что стали не меньше, чем у прирожденных бейсибцев. Она сказала тихо - как будто голос донесся откуда-то из соседнего дома:
      - Шаппинг.
      Уэлгрин глянул на Ведемира, но тот только пожал плечами и покачал головой.
      - Ну-ка, повтори еще раз, - сказал капитан, стараясь говорить как можно спокойнее. - Я не понял.
      Женщина с младенцем посмотрела на Теодебургу, ребятишки тоже дружно подняли к ней головы, потом все они куда-то ушли.
      Теодебурга прошептала, еще тише, чем в первый раз:
      - Шаппинг...
      - Говори громче, женщина! - Уэлгрин шагнул к ней. Он никогда в жизни не поднимал руки на женщину, как ни злился, но на этот раз сдержаться было ой как непросто.
      Теодебурга упала на колени.
      - Шаппинг... Шаппинг...
      Ведемир рискнул здоровьем и схватил командира за занесенную для удара руку.
      - Битье здесь не поможет. Эта женщина, судя по выговору, нездешняя. По-моему, она совсем не понимает, чего ты от нее хочешь.
      - Она прекрасно все понимала, когда вынудила меня купить ей это ведьминское варево!
      Ведемир отступил. Санктуарий был не настолько цивилизованным местом, где любой мужчина готов был вступиться за честь незнакомки. И Теодебурге оставалось только самой позаботиться о своем благополучии, что она и делала, суетливо ползая вокруг зловонной кучи. Она запустила руку в вонючие отбросы и достала полную горсть чего-то вязко-влажного, волокнистого. Держа это перед собой, словно оружие или щит, женщина приблизилась к Уэлгрину.
      - Чтобы получить шелк, нужно сделать шаппинг - избавиться от той части коконов, из которых не получится волокна.
      В каком-то далеком уголке памяти Уэлгрина промелькнуло смутное воспоминание - да, кажется, он знал, что шелк в самом начале процесса производства получают не в виде аккуратных мотков или клубков, как шерсть или лен. Шерсть получают от овец, лен растет на земле, а шелк... В самом ли деле шелк выходит из коконов?
      Теперь, когда Уэлгрин припомнил, на что походил тот мусор, что они покупали в гавани, ему и в самом деле показалось, что обертки от статуэток выглядели как спрессованные коконы... Но то, что женщина держала сейчас в руке, больше походило на волокна расплавленного сыра, которые провисали у нее между пальцами, а то и хуже... И это уж никак не могло оказаться шелком!
      - Она хочет заморочить нам голову, - поделился Уэлгрин своими подозрениями с лейтенантом.
      Ведемир не знал, чему и верить. Он, конечно, не был художником, как его отец, но Лало все же научил сына видеть прекрасное.
      А мать, Джилла, научила его немного разбираться в людях. Ведемир протянул руку и взял с ладони Теодебурги волокнистую массу. На ощупь эта гадость оказалась такой же противной, как и ее запах, но Ведемир закрыл глаза и постарался припомнить, каким был на ощупь настоящий шелк, который ему несколько раз приходилось держать в руках. И под вязкой слизью он ощутил тонкие и мягкие волокна.
      - Даже не знаю, командор Уэлгрин... Но, по-моему, она не врет.
      Уэлгрина это все же не убедило.
      Тут снова показалась вторая женщина со своими ребятишками. Она подошла к стражникам и взмолилась:
      - Пожалуйста, господин, не трогайте нас! Я ничего не знаю!
      Берги говорит, что умеет делать шелк и с помощью ее шелка мы разбогатеем. Она говорит, что научилась делать шелк у народа ее мужа. Я не знала, что он будет так вонять! Я не виновата! Накажите ее - это все она! Заберите ее отсюда, пока не вернулся мой муж.
      Я ни в чем не виновата!
      Уэлгрин и не сомневался, что за всей этой затеей стоит Теодебурга. Но все же родные обычно не отдают своих на произвол ветрам, волкам и солдатам. Капитан наклонился к женщине и тут впервые присмотрелся к младенцу: глаза у того были огромные, широко открытые.
      Хоть это и было дико неприлично, но Уэлгрин не смог не отшатнуться.
      - Да он у вас почти рыбоглазый! - вырвалось у него.
      Это было неизбежно. Во всех прочих отношениях мужчины бейсибцев ничем не отличались от остальных. Они так же часто заглядывали на Улицу Красных Фонарей и в Обещание Рая.
      Жутко было то, что Уэлгрин никогда раньше не видел черноволосого, круглолицего ребенка с такими вот огромными рыбьими глазами.
      Женщина прикрыла личико младенца платком. Уэлгрин заметил, что у всех остальных детей глаза совершенно обычные. Он еще раз посмотрел на каждого из них, повнимательнее. Личики у всех были светлые, чисто вымытые. Ну, наконец-то все начало складываться в более-менее понятную картину.
      - И когда же вернется твой муж? - спросил он у женщины с младенцем.
      - После захода солнца, а может, и позже.
      - А может, никогда?
      Женщина покачала головой.
      - Он вернется. Дендорат всегда возвращается.
      - Он изобьет вас всех до полусмерти, когда наткнется на эту вонючую кучу.
      Уэлгрин прикинул, как все могло обстоять на самом деле. Он сразу представил себе этого Дендората, потому как легко мог представить, что этот Дендорат должен чувствовать. Мужчина оставил свой дом и родные края, чтобы найти где-нибудь лучшую жизнь. Он притащился на самый край земли, в дальний уголок Империи, и, к немалому своему удивлению, увидел, что эта самая лучшая жизнь процветает за стенами Санктуария. И мужчина потратил, наверное, все свои сбережения, чтобы привезти жену и детей в этот благословенный край. А следующая новость, которая его настигла - оказалось, что жена беременна, и он - счастливый будущий отец, ожидает маленького сынишку, которому никогда не придется голодать. И тут оказывается, что сынишка-то вовсе и не его...
      И что ему остается делать? Что же еще, как не отвернуться от жены? И бедняга начинает задумываться обо всех остальных детишках, которые висят на его шее, словно мельничные жернова.
      Сомнения мучают его, не дают покоя, отравляют жизнь. Он в отчаянии. Может, он никогда прежде и не бил свою жену, но теперь стал поколачивать один вид ее доставляет ему боль...
      - Командор?
      Уэлгрин очнулся от своих мыслей. Он не был наполовину С'данзо, как его сестра, и у него не было дара Видения. Но Уэлгрин готов был поспорить на месячное жалованье, что эта история очень недалека от истины.
      - Командор, что будем делать?
      Все они смотрели на Уэлгрина. Что ж, командор знал, что надо сделать. Конечно, он обрекает этих женщин со всем их выводком на нищету, не говоря уж о тех деньгах, которые сам по глупости всадил в эту авантюру.
      - Тебе нельзя делать это в Верхнем городе, - начал объяснять Уэлгрин, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. - Снимите комнаты в Низовье, предложил он, прекрасно зная, что за народец там обычно обретается. Может, там и не обратят внимания на эту вонь.
      Теодебурга показала рукой на внутренний двор.
      - Но нам нужна чистая вода!
      Она взяла измазанную руку Ведемира и ополоснула ее в ведре.
      Вода после этого, конечно, для питья не сгодилась бы, зато отмытые золотисто-белые волокна, которые свисали с ее пальцев, теперь и в самом деле стали походить на шелк. Ткачиха вытерла их насухо полой своей одежды и протянула Уэлгрину. Легкий ветерок с моря почти не ощущался, ни один лист на деревьях не шелохнулся, волосы не развевались, но даже его хватило, чтобы сдуть тончайшее волокно с ладони женщины.
      - Нам нужна чистая, свежая вода, - повторила Теодебурга. - Если вода будет плохой - шаппинг не удастся и шелк не получится.
      Спутанный пучок волокон зацепился за колючую щетину на верхней губе Уэлгрина. Он провел рукой, хотел смахнуть нити, которые легонько щекотали щеку, и поймал пучок пальцами. Волокна оказались мягче, чем грудь шлюхи, мягче, чем шелк... Уэлгрин скатал нити между пальцами, потом высвободил, чтобы они расправились. У него появилось подозрение, что он чуть не потерял гораздо больше, чем несколько серебряных монет.
      Ведемир снова спросил:
      - Так что же мы можем сделать?
      Уэлгрин покачал головой. Объяснения зловонию казались вполне разумными, когда Теодебурга рассказала о воде для промывки. Уэлгрин припомнил слова своего наставника, Молина Факельщика:
      - Мы, стражники, заботимся обо всем городе в целом, мы не можем позволить себе заботу о благе каждого отдельного горожанина. Нет, с этим ничего нельзя поделать, - он повернулся к Теодебурге. - Мне в самом деле очень жаль, но тебе нельзя делать этот шаппинг здесь.
      - Но он еще не окончен! - не унималась ткачиха. - Мне нужен еще только день, всего один день... Когда шаппинг завершится, получится шелк-сырец. А из него можно будет сделать настоящий шелк! Ведь никто не станет возражать против того, чтобы я пряла и ткала?
      Уэлгрин покачал головой. Несмотря на все мольбы, слезы и заломленные руки, у этой женщины был такой же норов, как у его энлибарской стали. Поэтому, решил Уэлгрин, тем более нужно настоять на своем.
      - А когда ты соткешь шелк, ты его продашь, - продолжил он за нее. - А потом на всю выручку накупишь кучу этой своей ветоши у рыбьих торгашей. И сделаешь еще большую кучу гниющего мусора... И еще большую - потом, когда купишь еще больше этой ветоши, и так раз за разом. А когда тебя притащат на суд к принцу по жалобам на эту невыносимую вонь, ты скажешь, что всегда этим занималась - и стражники тебе не мешали... Нет, госпожа моя, ты меня на эту удочку не поймаешь.
      - Вовсе не обязательно все будет именно так, - возразил Ведемир.
      - Ты хоть не становись на ее сторону, а? Я знаю, о чем говорю.
      Если что-то пошло не так - надо пресекать это в корне. А то, если слишком попустительствовать, оно будет разрастаться - и чем дольше, тем гаже.
      Уэлгрин не отводил взгляда от Теодебурги. Ничего этого не случилось бы, если б он тогда как следует исполнил свои обязанности и отправил проклятую ослиную повозку на дрова!
      Теодебурга тронула Уэлгрина за руку.
      - Пожалуйста, помоги нам! Ты ведь знаешь, что я могу это сделать. Я научилась этому в Валтостине, в семье моего мужа, еще до того, как туда пришли солдаты. Весной мы собирали отпавшие коконы, но тот шелк, который у нас получался, никогда не был таким чудесным, каким должен быть вот этот. Ты веришь мне. Я знаю - ты мне веришь.
      Уэлгрин отвернулся. Гораздо легче изловить опасного убийцу или провести учения с целым отрядом, чем разбираться с упрямой и решительной женщиной!
      - Ну, хорошо... Но только до завтрашнего вечера. Я согласен смириться с этим - но никакого прядения, никакого ткачества!
      Я вернусь сюда завтра после захода солнца, и хочу, чтобы здесь от вас и следа не осталось, поняли? Если я не смогу доложить, что не напал на ваш след, то лично возьму вас всех, со всеми пожитками, и со всем вашим шелком, спущу в болота Ночных Тайн и там оставлю! Если еще хоть один день вы будете тут портить воздух и отравлять воду - вас не станет, вы поняли? Не ста-нет!
      Теодебурга расправила плечи, выпрямилась.
      - Мы поняли.
      Ведемир, правда, не совсем понял, но благоразумно промолчал. Он достаточно долго был солдатом, чтобы понимать разницу между спором, когда можно попрепираться, и прямым приказом.
      И все же, когда они с капитаном вышли на улицу, где их никто не мог услышать, молодой лейтенант потребовал объяснений.
      - Ты хоть понимаешь, на что обрекаешь этих несчастных?
      Неужели ты думаешь, что этот ее муж, Дендорат, послушается женщин и согласится съехать отсюда? Да он просто поколотит их всех, хорошо, если вообще не поубивает. А шелк... Это прекрасный шелк, командор. И разве не пристало нам заботиться о том, что хорошо? Мне казалось, офицер должен уметь не только выполнять приказы, но и принимать решения. Что же нам делать, если оказывается, что приказ, который мы должны исполнять, - плох?
      Уэлгрин резко остановился. Когда он повернулся к молодому лейтенанту, на его лице не было и тени прежнего дружелюбия.
      - Если тебя так заботит, правильны приказы или нет, то лучше бы тебе было поступить не в гвардию, а в магистратуру!
      Мы - солдаты, лейтенант Ведемир, мы следим за соблюдением законов. Со-блю-де-ни-ем. Никто не любит стражников. Люди не думают о нас, пока у них самих не стрясется какая-нибудь беда.
      В лучшем случае мы - предмет устрашения для преступников.
      Наступила неловкая пауза. Ведемир спешно подыскивал слова, чтобы и командиру не возразить, и не отступить от своего мнения.
      - Я считаю, это - лучшее из всего, что мы сможем получить за следующие несколько лет.
      Командир размышлял на ходу. Они дошли уже до самой гавани, когда он вновь заговорил, тщательно взвешивая каждое слово:
      - Это на мои деньги куплена та куча перегноя, но не это меня беспокоит. Я решил, что навсегда потерял эти деньги, уже тогда" когда передал их бейсибскому торговцу. И я не бесчувственный камень. Никаких сомнений, они не делают ничего противозаконного. Только вот устроились они не там, где надо. И я совершенно прав, заставляя их подыскивать место получше.
      - Но какое место подойдет им больше? Куда им податься?
      Где еще у них будет все, что нужно, и где они никому не помешают? На могильниках? Или в Низовье? И где будут эти женщины и дети дня через три, если подадутся в Низовье?
      Ведемир вовсе не рассчитывал получить ответы на все свои вопросы, но капитан воспринял их всерьез.
      - Что ж... Им нужна чистая вода, но вода загрязнится, когда в ней будут промывать эту гадость. Значит, нужна проточная вода, ручей, который впадает в реку... Выходит, им нужно выбраться за городские стены, в какую-нибудь загородную усадьбу. Но у них на это не хватит денег, да и эта Теодебурга вряд ли когда-нибудь ставила свою подпись на контракте... Вот, покровитель. Им нужно найти покровителя, у которого есть загородная усадьба и который согласится терпеть этот смрад ради будущих барышей на торговле готовым шелком.
      - О какой это усадьбе ты подумал - об Орлином Гнезде, что ли? Или о бывшем поместье Джабала - теперь, когда пасынки ушли, оно пустует... А как насчет "Края Земли" и Ченаи с ее гладиаторами? - размышлял вслух Ведемир.
      На памяти многих поколений эти три усадьбы в представлении жителей Санктуария отмечали границу между городом и дикими землями. Сейчас они были отстроены заново, каждое по-своему, но их значение осталось прежним. Во всяком случае, для Ведемира. Насколько он мог судить, все три поместья подходили в равной мере. Юноша ничего не знал об отношениях Уэлгрина и Ченаи. А потому, когда командир неожиданно злобно выругался и сказал, что лучше бедной женщине отправляться прямо в ад, чем туда, Ведемир понял только, что ступил на неверную почву.
      - Я обещал родителям заглянуть в гости, если окажусь неподалеку от дома.
      Нельзя сказать, что это было совсем уж не правдой т - Джилла всегда была рада видеть старшего сына, а ему самому вдруг очень захотелось побыть в кругу семьи.
      Уэлгрин не возражал.
      - Хорошо, а я пойду дальше. Догонять меня не надо. Ты, по-моему, и так многому сегодня научился.
      У Ведемира горчило во рту, как будто он выпил одну из горьких настоек, которые готовила Джилла. На какое-то мгновение он почувствовал себя одиноким и всеми покинутым, ему стало холодно, и юноша быстро зашагал вверх по улице, в сторону вроде бы вполне благопристойного квартала, где с недавних пор жила его семья. Ведемир задумался о жестокости, которую проявил сегодня его командир. Молодой лейтенант был очень впечатлительным юношей с живым воображением. Он не мог, конечно, догадаться об истинном положении дел, но все же подыскал более-менее правдоподобное объяснение словам Уэлгрина: у всех трех имений, которые он назвал, было богатое прошлое, связанное с Ранканской империей. Конечно, производителям шелка нужен совсем другой покровитель. И к тому времени, когда Джилла услышала стук его кожаных сандалий на ступенях дома, Ведемир успел выработать план действий.
      У Уэлгрина же, наоборот, никакого плана не было. Не особенно задумываясь, что делает, он проверил ряд складов и сараев.
      Начальник стражи был доволен, что удалось снять с себя ответственность. И когда он пересекал торговую площадь, направляясь к Базару, его плечи распрямились, а походка снова стала легкой.
      В животе было пусто, но только оттого, что он успел проголодаться. Уэлгрин знал от этого прекрасное лекарство.
      Сегодня был Шестой день - который запомнить гораздо легче, чем остальные: день Эши, день Духа, день Сабеллии или чей-нибудь-там-еще день. По Шестым дням Уэлгрин обедал с Иллирой и ее семьей. Были времена, когда ему в этом доме были совсем не рады. Но вот прошлой осенью Даброу неожиданно сказал, что его жене было бы приятно видеть Уэлгрина за семейным столом по выходным дням.
      Их владения за последние годы заметно расширились - стена там, новая крыша здесь, вторая наковальня и, самое главное, заново отстроенная кузница, в которой работали Даброу и его новый подмастерье. А сбоку прилепились комнаты Иллиры с узорчатыми занавесями - их пристроили в последнюю очередь, как будто вспомнив под конец об этой недоделке.
      Увидев аккуратно подвязанные занавеси, Уэлгрин сказал себе, что Иллира наконец-то счастлива. По крайней мере, теперь она гораздо счастливее, чем тогда, когда ей приходилось скрываться взаперти в душной комнатушке и тщательно проверять Видением всех, кто показывался на пороге. Кажется, она всегда говорила, что не может Видеть, когда счастлива? И вот Иллира счастлива в кругу своей семьи - и ни Уэлгрину, ни Даброу нет никакого дела, кого или что она теперь может Видеть.
      Уэлгрину не надо было опасаться, что он ударится головой, проходя в двери этого дома, или сломает стул, когда попытается присесть. Маленькая Тревия первой заметила его и вприпрыжку помчалась навстречу, барабаня пятками по дощатому полу. Она по-прежнему прихрамывала. Уэлгрин подхватил ее на руки и посадил себе на плечи. Девчушка заверещала от восторга, как могут верещать только ребятишки двух лет от роду. Тревии всегда очень нравился бронзовый обруч на лбу стражника, но недавно она обнаружила игрушку получше - тяжелые косы соломенного цвета, которые повязка должна была придерживать.
      - Хочу в лошадку! Давай играть в лошадку! - закричала девочка, ухватившись обеими руками за косы.
      Покорно вздохнув, Уэлгрин нагнулся вперед и наклонил голову.
      - Еще! - девчушка требовательно подергала за косы.
      "Это в последний раз, - думал Уэлгрин, выпрямляя спину. - Маленькая попрошайка сильнее, чем ей кажется... И становится все тяжелее". Он все еще играл с племянницей "в лошадку", когда вошла Иллира.
      - Уэл, о! Да ты весь в какой-то шелковой паутине!
      Этот тон все они прекрасно знали и привыкли уважать. Тревия притихла и соскользнула на пол. Даже грохот молота в кузнице затих. Уэлгрин отряхнул плечи и руки. Конечно же, на них ничего не было. Несмотря на все опасения, Иллира снова Видела.
      - Ты хочешь сказать, от меня воняет? - запинаясь, спросил Уэлгрин. Небольшие неприятности на Тихой Пристани. Какие-то сумасшедшие чужестранки взялись разводить у себя во внутреннем дворике коконы. И всех делов-то.
      Иллира легонько передернула плечами. Видение исчезло.
      Женщина склонила голову к плечу. Видение не возвращалось, но это было истинное Видение, как бы ни хотелось Уэлгрину, чтобы было иначе.
      - Беспокоиться не о чем, - постаралась успокоить его Иллира.
      Это было правдой. Легкие вспышки Видения, которые иногда возникали в ее сознании, не были ни опасными, ни зловещими.
      И они далеко не всегда оказывались правдой - Видение С'данзо иногда приходило, преломившись через глубины подсознания"
      Иллире это последнее мимолетное Видение показалось незначительным и малопонятным, но оно касалось ее брата и что-то для него значило, а потому женщину стало разбирать любопытство.
      Любопытство не давало ей покоя и за обедом. Иллира никогда не была столь невнимательна к застольной беседе.
      - Сейчас схожу, куплю горячих пирожков к десерту. Скоро вернусь! сказала она наконец, хотя в кладовой у нее уже были припрятаны прекрасные свежие пирожки. Накинув платок, Иллира прихватила из кошелька какую-то мелочь и собралась уходить.
      Силуэт женщины мелькнул на фоне закатного неба и пропал.
      Почему-то этот образ пробудил в памяти Уэлгрина другую картину.
      Закат. Шестой день. Да ведь на Базаре сейчас нет ни одного булочника! И нигде во всем Санктуарии. И еще - Иллира всегда за два дня до выходных готовилась к праздничному обеду, чтобы мужчины за столом остались довольны. В том, что касалось приготовления пищи, она никогда не полагалась на импровизации и вдохновение, пришедшие в последнюю минуту...
      Уэлгрин вышел вслед за ней, прошел вокруг дома - туда, где еще колыхались занавески на двери комнаты Иллиры.
      - Скажи, что ты Видишь?
      Он застал ее врасплох. Карты с легким шелестом посыпались из рук Иллиры на пол и на туалетный столик - прямо в пудреницу, но три карты упали прямо на рабочий стол, за которым она принимала посетителей.
      Иллира залилась краской, хотела было начать оправдываться... Но Уэлгрин нахмурился, лицо его приняло то выражение, с которым он допрашивал подозреваемых, и Иллира сразу же решила не отпираться.
      - Я очень любопытна, - сказала она брату.
      - Я и сам любопытен. Что ты Видела?
      - Сейчас расскажу. Ты был весь опутан шелковистой паутиной. И она переливалась всеми цветами радуги...
      - И что это означает, Лира? Что это может означать?
      Иллира отвела глаза, но тут ее взгляд упал на три карты, рядком упавшие на рабочий стол. И Амашкики, духи карт, подсказали ей ответ. Иллира протянула руку к картам, дотронулась до них...
      - Так... Что тут у нас? Дама Леса. Дама Камня. А между ними пятерка...
      - Ли-и-ира... Делай все как полагается.
      - Нет-нет, все правильно.
      - Это случайность.
      Иллира вздернула подбородок, пожала плечами, глядя брату прямо в глаза, и прошептала:
      - У меня не бывает случайностей!
      Мгновенно остудив свой пыл, Уэлгрин попросил ее объяснять дальше.
      - Я Вижу приличное состояние, которое легко достанется тебе.
      - Где? Где ты это видишь? - Он повел рукой над картами. Одна Дама была нарисована сидящей за грубоватым, тяжеловесным каменным ткацким станком, у другой за спиной распростерлись легкие крылья из паутины, а на пятерке Воздуха был изображен цветок, лепестки которого уносило ветром. - Все, что я вижу в этом раскладе, - это нечто, попавшее в ловушку между двумя женщинами!
      - Зачем тогда ты спрашиваешь меня, если сам все прекрасно знаешь? Ну, давай, объясни мне, что это значит?
      - Женщины окружают меня. Женщины плетут вокруг меня паутину.., ловушку. И никакого "приличного состояния" здесь нет и в помине!
      Иллира лукаво прищурилась и облизала губы кончиком языка.
      - Возможно... - медленно, словно нехотя, согласилась она. - Да, в твоей жизни есть некая женщина. И она действительно что-то плетет.
      Иллира постучала ногтем по пятерке Воздуха с развевающимися лепестками.
      - Но вот это - благоприятный знак.
      Она задумчиво потянулась еще за одной картой, открыла ее и захихикала.
      - Что там? Что тебя так развеселило, скажи на милость?! Черт возьми, Иллира, ты что, потешаешься над моей судьбой, а?
      С другими ты так себя не ведешь, разве нет?
      Иллира покачала головой и снова стала серьезной. Он, конечно же, прав. Девушки С'данзо рано учатся не смеяться над своими клиентами, вне зависимости от того, что они Увидят или поймут по раскладу карт. Смех разрушает очарование и тем самым вредит делу. Так что она быстро стерла с лица остатки улыбки.
      - Если бы ты был просто одним из моих клиентов, то должен был бы безоговорочно принять то, что я тебе говорю. - Иллира помолчала немного, снова с трудом пряча улыбку. - Принять свою будущую удачу и богатство.
      - И что бы это значило, как по-твоему?
      Гадалка не удержалась и прикрыла лицо уголком платка.
      - Если бы меня спросил об этом простой клиент, я бы ответила: со временем станет ясно. Не противься своей судьбе, и обретешь богатство.
      - И женщин. Что еще там за женщины?
      - Женщина. Здесь только одна женщина, Уэлгрин, можешь мне поверить. Но конкретно - не знаю. Ее здесь нет. Это не ее карты. И я не знаю, будет у нее богатство или нет.
      На этом сеанс гадания завершился. Дар Видения покинул Иллиру. Она вздохнула и стала собирать разбросанные карты. Уэлгрин почувствовал, что грозовые тучи понемногу рассеиваются.
      - Принять... - повторил он. - Это слово для меня имеет особый, глубинный смысл. Значит, ты советуешь мне не противиться тому, что происходит? Ничего не делать? Не вмешиваться, не беспокоиться, не заботиться ни о чем? Что происходит - то происходит...
      Иллира выпрямилась.
      - Этого я не говорила. Я сказала, что ты должен просто принять свою судьбу... И научиться с этим жить.
      - Особой разницы не вижу.
      Она подобрала последние карты. Видение становится частью памяти, где оно утрачивает большую часть своей силы. Ничего нельзя предвидеть наверняка. Воспоминания могут со временем меняться...
      - Да, особой разницы нет. Ты останешься на десерт? - Она достала вазу с пирожками с высокой полки, где прятала лакомство от любопытных глаз и рук.
      Как большинство суеверных людей, Уэлгрин жил в таком мире, где сверхъестественное скорее подтверждало, чем опровергало его собственные предположения. И он согласен был принять судьбу, если эта судьба означала, что Теодебурга с ее неприятностями и с ее шелком исчезнет из его жизни без следа и у него не останется при этом чувства вины или стыда.
      Уэлгрин очень любил пирожки.
      - Я останусь, - сказал он и взял у сестры тяжелую вазу с лакомством. Жалко, если такая вкуснотища пропадет без меня.
      Когда Уэлгрин возвращался во дворец, в офицерские казармы, небо совсем затянуло тучами. Пошел мелкий противный дождик. Дождевые капли тихо и мерно барабанили по ставням, и капитан, убаюканный этим звуком, как, впрочем, и сытным обедом, спокойно заснул и не увидел никаких снов. Богобоязненные люди поднимались в Седьмой день на рассвете, а все прочие могли спать сколько влезет. Уэлгрину после вчерашнего обхода улиц можно было валяться в постели хоть до заката. И он был очень недоволен, когда кто-то забарабанил кулаком в его дверь, хоть и был уже почти полдень.
      Угрюмый и злой оттого, что его так не вовремя разбудили, он, не одеваясь, открыл дверь, придерживая ее ногой.
      - Тебе повезет, если ты меня разбудил из-за чего-то в самом деле важного! - рыкнул капитан на новобранца, стоявшего у двери.
      Новобранец вздрогнул. Он мямлил и постоянно сбивался, и ему пришлось дважды повторить свой рассказ, пока наконец не выяснилось, что все, кто завтракал сегодня в солдатской столовой, теперь не вылезают из сортиров. Дежурный офицер шагу ступить не может - его все время тянет блевать. И хорошо, если наберется хоть горстка солдат, способных нести караульную службу на башне.