Истории таверны 'Распутный единорог'

      - Впервые вижу, что он отступился, - слова эти сквозь шум в толпе с трудом достигли слуха Темпуса. Оглянувшись, он попытался определить, откуда донесся шепот, однако ему не удалось установить это. Можно было себе представить, сколько толков и пересудов это вызовет, когда распространится слух об этом разговоре. Но он не станет связываться с чародеями. Никогда больше! Однажды он, понадеявшись на покровительство своего бога-наставника, сделал это, и хватит! Он не без усилия отвел руку за спину. Под своим бежевым шерстяным одеянием он носил спрятанный под кольчугой почти совсем уже износившийся и порванный женский шарфик, который, будучи постоянно при нем, напоминал ему всегда, что ни при каких обстоятельствах не следует вступать в спор с магом. Шарф - это все, что осталось от той, о которой он однажды поспорил с чародеем.
      Это было так давно, там, в Азеуре...
      Он шумно и тяжело вздохнул, чувствуя, что просто потерял голос от окриков и приказов в ходе этого бесконечного сражения.
      - Ну, риггли, поступай тогда, как знаешь. И дай Бог тебе дожить до утра.
      Он назвал свою цену, рассказчик назвал другую. Наконец они сторговались, где-то посередине.
      Старик подошел к нему, потрепал лошадь по холке. И начал:
      - Сверкнула молния, прогремел гром, и вот ничего уже не осталось от Храма бога Ильса. Принц хорошо заплатил за услугу могущественному чародею, которого, похоже, боится самый отважный из церберов. Женщина нагой купалась в море, и чуть не утонула, а в волосах у нее сверкали бриллиантовые шпильки...
      - Шпильки?
      - Ну, булавки.
      - Великолепно! Еще что?
      - Рыжеволосая, из тех, что у Эмоли в Саду Лилий, умерла, когда взошла луна.
      Он догадался, о какой девице из заведения Эмоли шла речь. Так или иначе, рассказ старика ему совершенно не понравился. Он с раздражением сказал:
      - За такую цену мог бы рассказать что-нибудь поинтереснее, да поживее!..
      - В проулке между "Распутным Единорогом" и тем многоквартирным домом на углу вдруг появилось какое-то строение, как раз на том месте, где стоял Черный Шпиль, ты знаешь, наверное.
      - Ну, знаю.
      - Разве не удивительно?
      - Да просто интересно. Что еще?
      - Да этот вот позолоченный купол, смех да и только! Там две двери, на одной написано "для мужчин", на другой - "для женщин".
      - Вашанка сдержал-таки слово!
      Старик продолжал:
      - Внутри там, рассказывают завсегдатаи "Единорога", продают оружие. Очень странное какое-то оружие. И очень дорогое.
      - Хорошо, а какое отношение все это имеет ко мне?
      - Кое-кто из тех, кто вошел туда, до сих пор еще не вышел? А один вышел, и тут же набросился на первого встречного и забил его до смерти. Другие же просто сбивают с ног любого, кто бы им ни встретился на пути. А еще слух прошел, будто илсиги и рэнканцы, словно братья родные, выстроились в очередь друг за другом перед этими дверьми. Среди них несколько с такими дикими и свирепыми мордами, что я подумал, что тебе надо бы дать знать...
      - Да ты просто вымогатель, старикан! Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
      Швырнув под ноги рассказчику несколько медных монет, он так резко натянул поводья, направляя коня в сторону, что тот встал на дыбы. И когда копыта его вновь коснулись земли, он с ходу таким бешеным галопом врезался в толпу, что этому сброду пришлось врассыпную разбегаться в стороны, едва успевая увертываться от окованных железом копыт.
      Черная магия и чародейство царили в Санктуарии. Веры в силу божественного провидения не было ни у кого из этих магов и волшебников. Однако они верили в существование высшего Закона равновесия сил в Природе, а также в силу мирового Зла. И считали, что если есть положительное начало, то должно быть в противовес ему и отрицательное, и боги в этом случае вполне могли рассматриваться именно как такое начало. Как говорится, протяни божеству палец - оно и всю руку, точнее душу, отхватит. Простые обыватели, а также мелкие мошенники, собравшиеся перед входом в Оружейную лавку бога Вашанки, этого не понимали, хотя именно поэтому ни одного уважающего себя мага или чародея высокого ранга среди них не было и быть не могло.
      Так и тянулись они шеренгой, мужчины слева от Темпуса, ближе к входу в "Единорог", а женщины - справа, в то длинное здание на углу.
      Что касалось самого Темпуса, то ему казалось не очень-то разумным и даже недостойным обществу втягиваться в коммерческий бизнес! Заняв позицию на противоположной стороне улицы, он внимательно наблюдал за теми, кто входил и выходил оттуда.
      Он все еще не решил для себя, пойти туда или нет.
      Чья-то смутная тень пристроилась в хвост очереди, затем отделилась от нее и в неверном свете угасающих на небе звезд неторопливо направилась в сторону "Единорога". Заметив Темпуса, тень нерешительно отступила назад.
      Не выпуская оружие из своих рук, он наклонился вперед и поманил согнутым крючком пальцем.
      - Ганс, давай поговорим?
      Мягкой кошачьей походкой юнец подошел к нему, и сразу неверный свет из открытой на улицу двери трактира "Распутный Единорог" множеством вспышек отразился на всякого рода оружии, которым этот малый Шедоуспан был обвешан буквально с ног до головы.
      - Что с тобой, Темпус? Вечно ты у меня на хвосте. А ведь здесь есть для тебя дичь покрупнее, чем я.
      - Неужели ты не собираешься купить здесь что-нибудь?
      - Мне вполне достаточно того, что есть на мне, благодарю покорно! Я предпочитаю не связываться с волшебством.
      Темпус спросил его шепотом:
      - Украдешь кое-что для меня?
      У этого черноволосого и черноглазого юнца с устоявшейся репутацией головореза и лихого парня роились в голове, видимо, замыслы еще чернее.
      - Слушаю тебя.
      - Две бриллиантовые булавки в волосах у леди, появившейся из моря сегодня вечером.
      - Зачем это?
      - Я не спрашиваю тебя "как", а ты не спрашиваешь у меня "зачем", или забудем об этом разговоре, - сказал Темпус и выпрямился в седле.
      - Тогда забудем, - отрезал Шедоуспан, решив, что лучше ему не иметь никаких дел с этим цербером.
      - Можешь считать это капризом, в память об одной старой знакомой.
      Вор немного покрутился, затем, сделав шаг в сторону, скрылся в темноте, как провалился. Затем назвал свою цену.
      Темпус и не спорил. Более того, он был готов заплатить ему половину авансом.
      - Я слышал, что ты не так уж и стараешься для Китти. И будто ты до сих пор в долгу перед гильдией наемников, и что Китти слишком хорошо это знает, чтобы давать тебе какие бы то ни было поручения. Раз ты не торгуешься из-за моего вознаграждения, значит, я мало запросил с тебя?!
      Молчание.
      - А правду говорят, что ты как-то грубо обошелся с той шлюхой, что умерла сегодня? И эта Эмоли так боится тебя, будто из-за того, что ты там у нее делаешь все, что тебе заблагорассудится, и никогда не платишь!
      Темпус звучно откашлялся - словно треск разламывающегося сухого льда раздался при этом.
      - Я подожду тебя здесь, а когда ты принесешь мне обещанное, сам сможешь увидеть, что я сделаю.
      Ответа из темноты не последовало, послышался лишь шум шуршащего под ногами гравия.
      "Да, юноша, уж я дождусь тебя здесь. Должен признать, ты прав, во всем прав! И тебе очень стоит поговорить со мной еще раз".
      Темпус, замешкавшись, еще не успел разделаться с завтраком, доставленным ему с кухни "Единорога", как внизу раздался голос:
      - Ничего не выйдет? Девушка-то, оказывается, колдунья, даром что такая симпатичная. Да ни к чему это мне иметь дело с колдовством из-за каких-то игрушек, которые не очень-то мне и нужны, да еще за такие гроши!
      Д_е_в_у_ш_к_а_?! Да это была женщина примерно его возраста, если только не существует еще одна пара бриллиантовых булавок, в чем он сильно сомневался. Широко зевнув, вор так и не дотянулся до свисающего и раскачивающегося перед ним кошелька.
      - Я просто разочарован. Я-то понадеялся, что уж Шедоуспан выкрадет!
      Намек явно возымел действие на невидимого вора, и кошелек исчез из поля зрения Темпуса. Затем нечто трудноуловимое подсказало ему, что он вновь остался в одиночестве - если бы не эти клиенты Оружейной лавки бога Вашанки! Видимо, очень скоро в Санктуарии развернутся интересные события. Он подсчитал, что двадцати трем покупателям удалось убраться восвояси со своим мистическим оружием, в то время как четверо на его глазах погибли в драке.
      Хотя, возможно, к этому приложил руку цербер по имени Зэлбар. Что касается Темпуса, то он носил на шее амулет Вашанки, так что хотя и не может во всем с ним соглашаться, но будет хотя бы терпимо относиться к своему божеству.
      В вечерних сумерках показалась женщина, та, которую он ожидал. Ему нравились сумерки: они хорошо подходили как для убийства, так и для любви. Иногда, когда удача улыбалась ему, он, устав от сумерек, позволял себе вздремнуть. Человеку, проклятому магом и вынужденному служить божеству, не часто удается поспать. Он страстно желал и ожидал наступления сна, как другие мужчины ждут свидания с женщиной. Честно говоря, ему наскучили женщины, не считая тех, кто продавал себя, или тех, кого приходилось брать приступом.
      Эта женщина с черными волосами, свободно раскинувшимися по плечам, прикрытыми оленьей шкурой, была из их числа.
      Он тихо, очень тихо назвал ее имя:
      - Сайма!
      Когда она повернулась, сомнений у него не осталось. Он подумал, что только ее и мог иметь в виду Хаким, и не ошибся.
      С серыми, как у его коня глазами, с тронутыми кое-где серебром волосами, она все еще была очень хороша. Руки ее поднялись, затем, как бы спохватившись, прижались к губам, скрывая исказившие лицо страх и огорчение. Ему был понятен смысл ее жеста: она по привычке потянулась к заколкам в волосах, позабыв о том, что их там уже нет.
      Он продолжал оставаться в седле, не двигаясь и не заговаривая с ней вновь, предоставляя ей право самой решить, что делать. Оглянувшись по сторонам, она подошла к нему.
      Когда рукой она прикоснулась к уздечке, Темпус произнес:
      - Он кусается.
      - Потому, наверное, что ты научил его этому. Но меня он не укусит.
      Взявшись руками за лошадиную морду, она стала давить пальцами на чувствительные точки на коже животного. Конь приподнял морду, простонал и задрожал.
      - Что ты ищешь здесь? - он склонил свою голову к голове Вашанки на медальоне; медный локон упал и прикрыл один глаз.
      - Украли орудия моего труда.
      - У тебя есть деньги?
      - Есть. Но недостаточно.
      - Пойдем со мной!
      - Ни за что и никогда!
      - Так ты выполняешь свой обет?
      - Я истребляю чародеев. И не могу позволить какому бы то ни было мужчине прикасаться ко мне, если это не клиент. Я не могу себе позволить любить; я целомудренна в своих чувствах.
      - Все эти мучительные годы?
      Она улыбнулась. Горькая складка обозначилась в уголках ее рта, и он понял, что никакие снадобья и косметика не могут скрыть возраст женщины.
      - Да. А ты как? Ты не примкнул к Ордену Голубой Звезды, иначе я увидела бы знак на твоем челе. Чему подчиняются твои устремления?
      - Ничему. Отмщение бессмысленно. Только прошлое живо в нас. Волшебство и чародейство - это не для меня. Я слишком уважаю логику.
      - Так на тебе до сих пор лежит проклятье?
      - Если ты так это называешь, то пожалуй, да! Я тружусь во славу Бога-Громовержца, время от времени. Развязываю войны, множество войн!..
      - Что привело тебя сюда, Кле...
      - Темпус теперь. То, что у меня в перспективе. Я занимаюсь строительством храма в честь него.
      И он указал на Оружейную лавку Вашанки на другой стороне улицы. Палец его при этом дрогнул, но, он надеялся, она не заметила этого.
      - Тебе не стоит заниматься своим делом здесь, в этих местах. Я служу в дворцовой охране цербером. Приходится соблюдать правила приличия. Нечего нам рыть яму друг другу. Не стоит омрачать воспоминания.
      - Стараться уцелеть и выжить? Для кого? Или, может быть, ты еще любишь меня?
      С подлинным изумлением она глянула на него.
      - Нет! - сказал он, но в горле у него запершило. - Покинь эти места. Я слишком хорошо изучил порядки там, у него. И не советую рисковать. Я верну тебе то, чего ты лишилась. Давай встретимся сегодня в полночь в Саду Лилий, и ты получишь их, обещаю тебе! Только постарайся в оставшееся до нашей встречи время не тронуть ни одного мага. Если это случится, я не отдам их, и тебе нечего будет делать.
      - Очень мило с твоей стороны? Что же плохого в том, что я делаю то, на что у тебя не хватает сил?
      Правая бровь у нее поднялась. Ему тяжело было смотреть на нее.
      - Да, это так, зло в нас самих, зло повсюду, и мы сами страдаем от этого. Боюсь, тебе очень скоро представится возможность разговеться, так что будь готова. Я постараюсь уговорить себя, однако ничего не обещаю.
      Она вздохнула:
      - Я ошиблась. Ты нисколько не изменился.
      - Отпусти коня.
      Она отпустила.
      Ему хотелось сказать ей: "Отпусти мое сердце", но он не вымолвил ни слова. Пришпорив коня, он ускакал галопом. Однако и не думал покидать это место, и поэтому подождал чуть в стороне, пока она не скрылась из виду.
      Затем он окликнул проходившего мимо солдата и передал с ним сообщение во дворец.
      В тот час, когда первые блики солнца заплясали на связанном невероятным образом с погодой флюгере, венчающем "Единорог", прибыло подкрепление - присланный из дворца взвод солдат, и с ними сам новый чародей Кадакитиса, Аспект.
      - Столько времени прошло со вчерашнего вечера, а ты только-только расстарался послать нам весть!
      На лице мага резко выделялись бледные губы, а из-под низко опущенного капюшона сверкал испепеляющий взор.
      - Я думал, ты беседовал с Принцем Кадакитисом?!
      - Да, разумеется, мы беседовали. Ты все так же, как и все эти последние годы, обозлен на этот мир?
      - Но я все еще жив, нравится тебе это или нет!
      - Тебе не кажется странным то, что здесь с тобой мы оказались как бы... на равных?
      - Не могу согласиться с такой формулировкой, Аспект! А вот что здесь делаешь ты, ты сам?
      - Ну, ну, цербер!..
      - Темпус.
      - Да, конечно, Темпус. Ты не утратил, я вижу, свое легендарное чувство юмора. Это очень помогает, я думаю?!
      - Пожалуй, да. Не вмешивался бы ты в божественные дела, а то, смотри, несдобровать тебе!
      - Наш Принц совершенно справедливо обеспокоен. Это оружие здесь...
      - ...оружие, восстанавливающее равновесие сил между завоевателями и завоеванными. Санктуарию слишком дорого обходятся твои услуги, не говоря уже о размере членских взносов даже рядовых членов Гильдии Чародеев. Не лезь в эти дела. Оружие все равно останется у нас, как только размахивающие им получат по заслугам.
      - Я вынужден буду доложить об этом Кит... Кадакитису!
      - Заодно доложи ему, что я сам займусь этим!
      За спиной чародея зашептались и зашумели все тридцать воинов, которых он привел с собой. Пожалуй, многовато...
      - Не спорить, а договориться бы нам с тобой по-хорошему. Темпус! Давай объединим свои силы!
      - Да мне легче переспать с какой-нибудь илсигской матроной?
      - Ну что ж, тогда придется начать мне.
      Тряхнув головой, он откинул капюшон назад, и перед Темпусом оказался красивый неопределенного возраста блондин.
      - С тобой или без тебя!
      - Ты же у меня в гостях! - напомнил ему Темпус.
      Маг бросил на него странный взгляд.
      - Ты и я, мы оба делаем в сущности одно дело. Убийство останется убийством, используется ли при этом обычное или же сверхъестественное оружие. Так что ты, в конечном счете, ничем не лучше меня.
      - Безусловно, нет, если только не принимать во внимание то, что я переживу тебя. И позабочусь о том, чтобы тебе не пришлось долго готовиться к погребальной церемонии.
      - Ты не посмеешь!..
      - Да у меня давно уж кулаки чешутся на таких, как ты!
      Изрыгая страшные ругательства, отчего воинам в шлемах пришлось прижать ладони к ушам, Главный Чародей пулей вылетел на улицу, промчался вдоль нее, и исчез, не произнеся больше ни единого слова, за дверью с надписью "для мужчин". Как бы повинуясь этому выразительному приказу, все войско проследовало за ним.
      Уже луна поднялась высоко в небе, когда к Темпусу подошла знакомая служанка и спросила, не проголодался ли он. Она принесла порцию рыбы, и он, не сводя глаз с входных дверей напротив, подкрепился ею.
      От рыбы почти уже ничего не осталось, как вдруг по улице прокатился волной жуткий грохот, который, постепенно нарастая, сопровождался мелкой тряской и дрожью всех окрестностей. Темпус, соскочив с коня, стал рядом, придерживая уздечку и поглаживая голову животного. Между тем двери Оружейной лавки вдруг начали испускать таинственный свет, цвет их стал постепенно меняться. В этот момент луна в небе как раз зашла за тучу. Маленький купол наверху начал раскачиваться, послышались щелканье и треск, повалил дым. Раскалившиеся до рубиново-красного цвета двери начали плавиться. Послышались ужасные стенания и вопли, ночной воздух наполнился озоном и ядовитым запахом серы.
      Посетители "Единорога" заторопились покинуть помещение, не забывая при этом захватить с собой бутылку спиртного. Они отбегали как можно дальше от рушащегося на их глазах строения, которое будто под страшным нажимом начало корежиться, расслаиваться и разваливаться под аккомпанемент адского лязганья, визга и завываний. Двери раскалились добела и исчезли из виду. В проеме левой двери показалась четкая на фоне пламени фигура, тщетно пытавшаяся прямо по воздуху взобраться куда-то наверх. Охваченная огнем фигура крутилась, вертелась, визжала, оглядываясь вниз на улицу, не в силах преодолеть невидимый барьер, преграждавший ей путь. Появился, распространяясь повсюду смердящий запах горелого мяса. А сзади толпились воины в покорежившихся и сбившихся на лоб шлемах, на искаженных лицах которых играло пламя от загоревшихся усов.
      Великий маг, сражавшийся с невидимым барьером, остался без рук: колотя ими по барьеру, он просто отбил их. Приговоренное к вечным мукам войско обугливалось и испепелялось; невидимые еще недавно двери, охладившись, стали сначала белыми, затем золотыми и багровыми.
      На улице царила мертвая тишина. Иногда лишь она прерывалась лошадиным всхрапыванием, да резкими звуками, доносившимися из строения с куполом наверху. Завершилось все тем, что окрестности потряс оглушительный грохот.
      С невольным ворчанием, тщательно выбирая дорогу и оглядываясь по сторонам, люди потянулись назад в "Единорог".
      А в это время Темпус, который мог бы спасти тридцать ни в чем не повинных воинов вместе с виноватым во всем чародеем, достал заветную серебряную коробочку и угостился наркотиком.
      Нужно было поторопиться в Сад Лилий.
      К тому времени, когда он добрался туда, возбуждающее действие вида смерти, смешанное с наркотиком, значительно притупилось.
      Что если воришка Шедоуспан не придет туда со своей добычей, что если девица Сайма не придет туда за своей пропажей? Что если он все еще способен чувствовать боль, хотя этого не случалось с ним уже более трех сотен лет?
      Он получил весть из дворца, от самого Принца Кадакитиса. Нет, он не собирается появляться там, не желает, чтобы его расспрашивали о кончине Аспекта. Он не хочет быть замешанным в это дело. Единственное, чем он может реально помочь Принцу-правителю - это действовать по своему собственному усмотрению.
      Таковы были выдвинутые им условия, на которых он согласился - по предложению финансовых воротил в Рэнке, поддерживавших Китти - прибыть сюда в облике цербера и разобраться в том, что нужно сделать. Никаких войн нигде не было. Он просто устал от бесконечно тянущегося беспросветного своего существования. И заботу о Китти он взял на себя лишь для того, чтобы хоть чем-нибудь заняться. Строительство храма Вашанки значило для него самого больше, чем для Кадакитиса, который признавая значение возвеличивания нового для илсигов культа, сам верил, однако, лишь в черную магию, да в свое высокородное происхождение.
      Никакого удовольствия от этого представления в Оружейной лавке Вашанки он не испытывал. Дешевый трюк, все эти расплавляющиеся и вновь затвердевающие двери! Должно быть, очень способным был этот маг, сумевший так наглядно продемонстрировать присутствующим свои нечеловеческие способности.
      Как сказал ему однажды один из его друзей, философ, мудрость заключается в постижении самой сокровенной сути вещей и событий. Эта самая суть вещей здесь, в Санктуарии, была совершенно размыта и не определена.
      Необходимо было придумать что-то и предпринять, чтобы найти разумное и выгодное применение всем этим сверхъестественным силам в естественных условиях. Все в этом мире смешалось и спуталось. С этими вечными сбоями и отклонениями вся система причинных связей напряжена до предела. Взять тех же богов, всю эту нескончаемую игру между Добром и Злом через невидимый барьер, разделяющий их, игру в масштабах этого феноменального мира. Как хотелось бы ему, чтобы всемогущие боги оставались на небесах, а маги и волшебники пребывали в преисподней.
      Ему много и часто приходилось слышать о понятиях одновременности и повторяемости событий, о необходимости переосмысления Настоящего в свете Будущего, об алхимических законах всеобщей гармонии.
      В те давно прошедшие времена, когда он был студентом-философом, а Сайма - еще невинной девушкой, он считал аксиомой, что высший разум, сознание, не поддается ограничению и контролю, в то время как все остальные явления в мире тесно переплетены и взаимосвязаны, и, таким образом, ничто не может существовать совершенно отдельно от другого, не может быть изолировано. И только лишь высший разум находится в особом положении.
      Маги толкуют это иначе: присущее всем вещам в природе сознание они заставляют служить себе.
      Ни в философии, ни в теологии, ни в тайнах черной и белой магии не мог Темпус найти ответы на мучившие его неразрешимые вопросы, и с разочарованием отошел от всего этого. Однако полученные им знания остались при нем.
      Не очень принято у людей признавать тот факт, что каждая услуга требует вознаграждения. Необычная смерть является вознаграждением за не совсем обычную жизнь.
      Ему отчаянно захотелось оказаться в Азеуре, в кругу семьи, и понять, что проснувшись, он очнулся от нечестивых снов...
      Но вместо этого он пошел в притон Эмоли, публичный дом Сад Лилий. Не в силах противиться искушению, он продолжил размышления о том, что практически в любое время, в любом столетии, будь то даже золотой век, всегда были стоны и жалобы на судьбу, на тяготы жизни. И еще с античных времен известны многочисленные предсказания о том, что при желании практически любой человек, в любую эпоху, приняв за истину, что конец света вот-вот наступит, легко сможет оправдать наступление Апокалипсиса. Сам Темпус не разделял столь категоричное мнение, его волновало лишь то, что касалось его лично, как, например, то дело, которое ему сейчас предстояло.
      Появившись у Эмоли, он сразу заметил Ганса-воришку, развалившегося в обнимку с двумя сидящими у него на коленях - по одной на каждом девицами.
      - Эй! - махнул тот ему рукой. - У меня тут есть кое-что для тебя. Стряхнув с колен девиц, он поднялся на ноги, при этом оружие всех видов, которым он был обвешан, мелодично звякнуло. Не отходившие от него шлюхи, широко раскрыв глаза, уставились на Темпуса, одна из них, жалобно захныкав, прижалась к бедру Шедоуспана.
      - Ключ от комнаты, - ни к кому конкретно не обращаясь, бросил Темпус и протянул руку. И получил его из рук консьержки.
      - Ганс?
      - Иду!
      - Один!
      - Ты не в моем вкусе! - насупившись сказал вор.
      - Я отниму у тебя всего одну минуту. Затем весь вечер в твоем распоряжении.
      Темпус взглянул на ключ и направился к лестнице, ведущей к комнате с номером, указанном на бирке. У себя за спиной он слышал легкие шаги поднимающегося следом за ним Шедоуспана.
      После того как состоялся деловой обмен, вор ушел, вполне удовлетворенный как самим вознаграждением, так и чаевыми. Однако у него не было уверенности в том, что Темпус в полной мере оценил тот риск, которому он подвергал себя, а также в том, что он извлек максимум выгоды из их сделки.
      В этот момент он увидел женщину, которую только что обокрал, и быстренько, пока она не заметила его и не устроила сцену, прошел с девицами в ближайшую комнату, хотя и не в ту, что наметил раньше. Услышав, как она прошла мимо и остановилась у дверей, за которыми ждал ее этот верзила цербер, он нанес "упреждающий удар", зажав ей рот своей рукой, после чего кубарем скатился по лестнице, благоразумно решив потратить свои деньги где-нибудь в другом месте.
      Останься там, он, возможно, узнал бы, чего на самом деле стоили бриллиантовые булавки. Может быть, узнал бы и то, что же так беспокоило этого заносчивого, угрюмого наемника, обычно легко несущего свое большое тело, а сейчас казавшегося отяжелевшим и глубоко подавленным. Или, возможно, смог бы понять смысл его загадочных слов, сказанных на прощанье:
      - Я мог бы помочь тебе, парень, - рокотал голос Темпуса, - но только в том случае, если бы встретился с тобой намного раньше, или же, если бы ты любил лошадей. Ты оказал мне огромную услугу, гораздо большую, чем ты себе представляешь. Я редко бываю в долгу у кого-либо, но у тебя я в долгу, и ты в любой момент можешь рассчитывать на меня.
      - Ты хорошо заплатил мне, цербер, и я доволен.
      Ганс был несколько озадачен и смущен, оттого что тот испытывал такую необыкновенную слабость, которую трудно было даже себе представить. Увидев затем, как цербер выуживает свою заветную коробочку с порошком, он подумал, что кое-что ему стало ясно.
      Немного позднее он вернулся к Эмоли. Увидев у крыльца коня Темпуса, он начал осторожно ласкать его и играть с ним, придя в конце концов к заключению, что принятый им перед этим наркотик помогает ему увертываться от огромных желтых лошадиных зубов.
      Она пришла к нему, его Сайма - точно такая же, какой была всегда.
      Сам Темпус, однако, был уже не Тот: бог Вашанка вселился в его тело. Сам Вашанка, могущественный Бог-Громовержец, Повелитель разбоя, войн и сражений, властитель Врат Смерти.
      Он не мог бы овладеть ею ласково и нежно, как того хотел бы. И дело было не в физической импотенции, хотя и этого можно было ожидать. Холодно и трезво он осознавал, что не может позволить себе довести ее до изнеможения. А бог Вашанка на меньшее не согласился бы.
      Постучавшись, она вошла и сказала:
      - Дай-ка мне взглянуть на них!
      Сказала легко и уверенно, не сомневаясь в том, что украденные у нее драгоценности уже у него, и потому, не мешкая, сразу принялась распускать шнуровку на своем наряде из кожи.
      Он протянул ей небольшой аккуратный сверток.
      - Вот, держи. Как их у тебя украли?
      - Что это голос у тебя такой хриплый, как никогда раньше? - ответила она, а затем стала рассказывать:
      - Мне нужны были деньги, подвернулся этот мужчина... На самом-то деле оставалось еще немного... Ну, а этот был такой отчаянный и напористый малый. Мне, конечно, следовало бы понять... Он был вдвое моложе меня. На что, спрашивается, могла быть нужна ему такая старая шлюха? Но он согласился заплатить столько, сколько я сказала, и без лишних разговоров! А потом он меня ограбил.
      Она оглянулась и осмотрела комнату. Насколько он помнил, в глазах у нее всегда легко было прочесть ее мысли. Видно было, что она просто ошарашена.
      - То положение, до которого я опустился?..
      Она поняла, что он имел в виду. Потянув носом, она оценила, конечно, мерзкий затхлый запах старого постельного белья, и весь вид его самого, развалившегося здесь в полном обмундировании, от которого тоже несло вонью.
      - Оба мы с тобой хороши, оба деградировали. И то, что я, в силу сложившихся обстоятельств, оказалась здесь, производит, конечно душераздирающее впечатление, как впрочем, и твое присутствие здесь.
      - Благодарю. Именно это я и хотел услышать. Не нужно!..
      - Я думала, ты захочешь меня.
      Уже обнаженная по пояс, она, взглянув на него, перестала раздеваться.
      - Да, хотел. Теперь не хочу. Примешь наркотик?
      На его чреслах подпрыгивал ее шарфик. Если бы она увидела это, то смогла бы в полной мере оценить степень его деградации. Сознательно не снимая его, он надеялся, что в момент, когда воля его ослабеет и похотливое желание затмит сознание, этот шарфик напомнит ему, что эту женщину он не смеет оскорбить насилием.
      Подложив под себя стройную, как у оленихи, ногу, она удобно устроилась на одеяле.
      - Ты просто смеешься надо мной, - чувствуя себя немного задетой, вздохнула она, затем взяла и приняла наркотик.
      - Если я дотронусь до тебя, ты можешь заболеть после этого.
      Она мяла в руках сверток со своими булавками внутри.
      - Мне же платят, - она постучала пальцем по свертку. - А я не могу оставаться в долгу.
      - Парень, который стянул их, действовал по моему указанию.
      - Ты еще и сводничаешь?
      Он содрогнулся.
      - Почему ты не вернешься домой?
      Легкий аромат, исходивший от нее, напоминал запахи моря и цветочного меда. И он с тоской подумал о том, что она здесь лишь потому, что он сам заставил ее появиться - в счет долга.
      Она наклонилась к нему, приложив палец к губам.
      - По той же причине, что и ты. Дома нет, все кануло в вечность.
      - Ты так думаешь?
      Резко дернув головой, он поудобнее устроился на скрипнувшем под ним деревянном подголовнике.
      - Я уверена в этом!
      - А я вот давно уже не могу быть уверенным в чем бы то ни было. Не уверен, например, в том, что руки твои говорят именно о том, что должно быть сказано.
      - Не могу я, - говорила она, осыпая поцелуями его шею, несмотря на все его попытки уклониться от ее губ, - оставаться... у тебя... в долгу.
      - Извини, - жестко сказал он, решительно высвободившись из ее объятий. - Я действительно не в настроении.
      Она пожала плечами, затем вынула из свертка булавки и заколола ими свои волосы.
      - Потом ты, я уверена, пожалеешь об этом.
      - Ты, возможно права, - с тяжелым вздохом сказал он. - Но это мои проблемы. Ничего ты мне не должна. Мы квиты. Я все еще помню твою щедрость в далеком прошлом, когда ты знала еще, что такое дар бездумный и бескорыстный.