Ортис - десятая планета

      - Вашим пионерам хорошо: им не надо ломать голову, как помочь старшим. Коли дрова, ходи в магазины, мой посуду... А вот каково нашим! Многое делают автоматы.
      - Так это же чудесно! - не удержался я.
      - Чего же тут чудесного? - удивился Кинечу. - Автоматы отобрали у нас почти все работы. Собирают пыль, моют полы, стирают. Мы только изредка их настраиваем.
      - Оттого, наверное, вы и раздуваете из мухи слона?
      Кинечу часто заморгал, ничего не поняв. Но ты-то, наверное, догадался, о чём я. Ну да! Я имел в виду разные пустяковые дела, которыми иногда занимаются наши ребята. Честно-то говоря, и у нас немало мушиных дел, но Кинечу об этом не знал. Да и поговорки, видно, такой у них нет.
      А вообще-то здешним пионерам не позавидуешь. Совершить, например, самоотверженный поступок здесь невозможно. Посуди сам. Пожаров на Ортисе никто и не помнит: всё сделано из такого материала, что хоть поджигай - не загорится. О крушениях поездов знают только по книгам. Девочек не бьют (за кого же заступаться?). Шпиона не поймаешь: страна на Ортисе всего одна. Я подумал: может, вода выручит? Вдруг кто тонуть начнёт? Но в ортисянской воде и с камнем на шее не утонешь. Ортисяне утяжелили её. Знаешь, Степка, когда я в первый раз нырнул, мне показалось, что меня кто-то выбросил наверх. Вылетел это я и поплыл, как пробка. Я попробовал даже сидеть на воде, только без привычки не удержал равновесия. А вот загорать на воде удобно. Одна сторона купается, другая загорает. И на берег вылезать не надо! Ортисяне даже книги на воде читают.
      Письмо седьмое
      Где лучше учиться!
      Степка! Скажи-ка откровенно, сколько раз ты чесал в затылке, чтобы понять, что же это за планета Ортис? Хорошая она или плохая? Скажу тебе честно: я и сам не могу разобраться. Но один вывод я сделал определенно: для нашего брата-ученика Ортис самая подходящая планета.
      Во-первых, здесь два воскресенья в неделю. Дни идут так: понедельник, вторник, среда, воскресенье, потом четверг, пятница, суббота и опять воскресенье. И хоть в неделю получается восемь дней, не дом задают всего четыре раза, на воскресенье, как и у нас, домашние задания не положены.
      Во-вторых, я уже писал тебе, что Ортис в несколько раз меньше Земли и что на нём всего одна страна. Это значит, что ортисянским ученикам не надо, как нам, запоминать названия стран и столиц. Одна страна и одна столица!
      Моря, острова, озёра-этого добра хватает. Зато совсем нет гор. Ни гор, ни пиков, ни хребтов. Две-три равнины - и весь рельеф.
      С реками тоже просто. Все они соединены каналами, и учат их прямо пучками - системами.
      В общем, учебник по географии здесь тонюсенький. От силы в четверть нашего.
      С математикой ещё проще. На каждой парте счётная машина. Ткнёшь пальцем - решение готово. Вся хитрость в том, чтобы знать, куда ткнуть. Я надавил на три кнопки и перемножил такие огромные числа, что произведение и прочесть не смог. И ты бы не прочел. Разве только Владимир Иванович.
      На Ортисе все говорят на одном языке. И в этом ортисянам повезло.
      Учебный год, если перевести на земное время, длится здесь всего три месяца. Меньше двух наших четвертей! Представляешь, как здорово! А вот с каникулами хуже - всего тридцать дней. Тут и развернуться не успеешь. Лучше всего подошёл бы комбинированный способ - учиться на Ортисе, а отдыхать на Земле. Три месяца учиться, три отдыхать. Но до этого пока ещё никто не додумался.
      Учатся на Ортисе быстро. В четыре наших года кончают десятилетку. Я бы здесь был профессором. Двойки ставят не тому, кто их заработал, а сразу всему классу.
      Мне показалось это несправедливым.
      - Чем же виноват класс, если какой-нибудь разгильдяй не выучил урока? спросил я Кинечу.
      И вот что он рассказал.
      Когда-то ортисянские двоечники ничем не отличались от наших. Так же получали двойки, так же их песочили на советах отрядов, рисовали в стенгазетах.
      Когда же они исправлялись, так же, как у нас, их начинали хвалить:
      - Молодец! Умница! Двойку исправил на тройку! Герой!
      И за какую-то тройку чуть ли не носили на руках. А об отличниках, конечно, ни слова. Что о них говорить? Учатся на "отлично" и пускай себе учатся.
      Тогда отличники и заявили, чтобы двойку ставили не одному ученику, а сразу всем. Всему классу.
      - Мы, отличники, - сказали они, - тоже виноваты, раз вовремя не помогли.
      Двоечники обрадовались. Они и не подозревали, какую коварную ловушку придумали отличники.
      А произошло вот что: получать двойки стало неинтересно. Когда ругают, больше всех достаётся лодырям. А когда они исправляются, хвалят больше отличников. За помощь!
      А тут ещё ирвен появился. Так постепенно двоечники и вывелись.
      Есть в ортисянской школе один предмет, которого не найдёшь ни в одном школьном расписании на Земле. Это урок отдыха. Ты думаешь, на нём отдыхают? Ничего подобного. На уроках отдыха юных ортисян учат, как правильно отдыхать. Есть даже учебник. Толстый такой. Взял я учебник в руки и подумал: "Какому чудаку пришло в голову сочинить "его?" И вдруг читаю: "Авторы: Мила Крючкотворова, Тина Протоколова и Алла Нуднова".
      Не может быть! Протёр глаза и прочел ещё раз. Они! Наши земные одноклассницы. Те самые, что наспециализировались на сочинении планов летнего отдыха. Примут, обсудят и выбросят.
      Каким-то чудом все эти планы попали на Ортис.
      Ортисяне собрали их вместе и издали толстущий учебник.
      И вот бедные ортисянские ученики, вместо того, чтобы отдыхать, корпят теперь над ним, не зная ни сна, ни отдыха. Они и не подозревают, кому обязаны своим "приятным" времяпрепровождением. Ну уж зато как дознаются быть нашим "авторам" без косичек! Выдернут их ортисяне с корнем. Так и скажи им: с корнем!
      Я перелистал несколько старых подшивок "Оха" и наткнулся на интересное объявление:
      "В архивах Центрального Информария обнаружен редкий экземпляр школьного словаря. Время и место издания словаря установить не удалось.
      Работники Информария обращаются ко всем ортисянам с просьбой сообщить в Информарий всё, что известно об этом словаре".
      Ниже печатался "Школьный словарь". И стоило мне прочесть лишь несколько строк, как я понял, что место издания словаря - Земля.
      Как он попал на Ортис - тоже загадка. Но что он весь земной - это так же точно, как то, что я читал его своими глазами.
      Посылаю тебе несколько выписок. Суди сам.
      Из "Школьного словаря"
      А - начальная буква алфавита. Самостоятельно употребляется как "а" протяжное: а-а-а. В смысле: "Наконец-то понял". Иногда произносится слишком поздно - на второй или третий год обучения в одном и том же классе.
      Б - баклуши. Бить баклуши - дело, которым занимаются ребята, собираясь вместе для подготовки домашних заданий. Бить баклуши можно и на уроках.
      В - 1. Второгодник (см. "Двоечник"). 2. Вакуум головус (из иностранного) - пустая голова.
      Г - гадалка. Ученик, занимающийся гаданием, когда не приготовлен урок: "Спросят или не спросят?"
      Д - двоечник. Высшее учёное звание для лодыря, лентяя, лоботряса.
      Е - единица, кол. Несовершенный вид оружия. С колом не станешь победителем. С ним не возьмёшь ни одной крепости.
      Ж - жар-птица (читай: "пятёрка") - не сказочная. Шапкой не поймаешь.
      И - знание (см. "Сила").
      К - калоша - любимое место для невежд и незнаек. Те, кто "садятся в калошу", практику плавания проходят у классной доски.
      Л - ладонь - используется для шпаргалок. Поэтому и существует пословица: - "Видно как на ладони".
      О - обещаю - слово, которое легко дать, но не всегда легко сдержать. Можно услышать на советах отрядов и дружин. Часто употребляется со словом "завтра". Например: "Обещаю с завтрашнего дня".
      П - 1. Плечо - существует затем, чтобы идти плечом к плечу, чувствовать плечо друга, а не затем, чтобы пожимать плечами, сваливать на чужие плечи или заявлять, что дело не по плечу. 2. Подсказка (см. "Услуга медвежья").
      Р - репка (несознательная) - овощ; не всегда с округлыми щеками, зато всегда с длинными-предлинными корнями, уходящими в отсталую почву. Имеется почти в каждом классе. То её вытягивают из отстающих, то тянут на воскресник, то в кружки. Достаётся ученикам и Дедкиным, и Бабкиным, и Внучкиным, и Жучкиным, и Мыщкиным.
      С - сила (см. "Знание").
      Т - типус оболтус (из иностранного) - типичный оболтус.
      У - услуга медвежья (см. "Подсказка").
      Ф - фея - волшебница в образе доброй пионервожатой.. За пионеров думает, делает, развлекается.
      Ц - цыц (междометие). Окрик на критику (устаревшее, неодобрительное).
      Ш - шпингалет - учащийся младшего класса. Слово к употреблению не годится.
      Щ - 1. Щель - специальное узкое отверстие в двери или стене для .подглядывания и подслушивания. 2. Щелчок - отрывистый удар указательным пальцем по лбу тех, кто пользуется щелью.
      Э - эй, ты! Эй, вы! - возглас, который не следует отзываться.
      Ю - юнкор - специально избранный, но не написавший в стенгазету ни одной заметки ученик.
      Я - буква. Последняя в алфавите. Часто употреблять не рекомендуется.
      Как видишь, Степа, словарь самого земного происхождения. На Ортис, видно, он попал случайно. Но сообщать ли об этом в Информарий - я не знаю.
      "Утерян учебный год..."
      Вчера мы остановились с Кинечу у столба. Не у столба, а у какого-то автомата, похожего на столб.
      На нём объявление:
      "Утерян учебный год. Нашедших просьба вернуть его владельцу Протону Кисляеву, ученику 7-го класса "Я" 567-й школы".
      Кинечу достал блокнот и записал фамилию ученика и номер школы.
      - Зачем? - спросил я.
      - Как - зачем? Надо помочь товарищу. Утерян целый год!
      - Но как же ты найдёшь его, ведь это не карандаш и не резинка.
      - Именно потому, что не резинка, я и должен искать, - ответил Кинечу и побежал по улице.
      Я за ним. Он в дверь - и я в дверь. Он в лифт - и я хотел туда же, но Кинечу остановил:
      - Жди здесь.
      Вскоре он выскочил с собакой. Вернее, с чем-то очень похожим на собаку. Вместо ног у нее колесики, вместо носа - лампочка, а вместо хвоста антенна.
      - Взял напрокат, - объяснил Кинечу и бросился за автоматической ищейкой, которая уже выскочила из дома и помчалась через улицу.
      Она сразу напала на след.
      - Жди у электронных математиков! - крикнул Кинечу на ходу и скрылся с собакой из виду.
      Вечером Кинечу пришёл к электронным математикам.
      - Ну как?
      - Сейчас узнаем, - отдуваясь, сказал он.
      Он сунул собранный материал в электронную машину и подсел ко мне.
      - Я проделал путь в две тысячи сто шестьдесят два километра (этот Протон оказался большим непоседой). Побывал в девяти дворах и на восемнадцати чердаках, где Протон проводил свой досуг, гоняясь за белыми муравьями (на Ортисе белый муравей-всё равно что у нас чёрная кошка). Около ста раз пришлось перемахнуть через забор ракетснаба в пяти метрах от калитки, которая, кстати, всегда открыта. Сто двадцать пять раз следы пересекли свалку завода искусственных спутников и только один раз привели в пионерскую комнату. Удалось установить, что Протон посетил её не по собственной воле. Там ему задали несколько вопросов из учебника отдыха. Протон, говорят, ответил на "отлично".
      В это время электронные машины закончили подсчёт. Получилось что-то около половины года. Но это было как раз свободное время, которым Протон мог распоряжаться как хотел.
      - Не нашёл, - сказал Кинечу и стал бить себя по лбу.
      - А ты всё учел? - спросил я. - Чем занимался Протон на уроках?
      - Бывало, что и зевал и вертелся, но на это затрачивались всего-навсего минуты. А нам нужен год! Да вот: зевал всего по одной минуте в урок.
      - А сколько это за год? - спросил я.
      И счётные машины ответили:
      "5 часов".
      - Глазел в окна (то есть в стены) по десять минут в урок.
      Машина щёлк, щёлк - 50 часов.
      - Что! - закричал Кинечу. - Кажется, мы напали на след!
      Ушло на бумажных спутников - 60 часов.
      На стрельбу деревянными ракетами дальнего действия - 30 часов.
      На дрессировку жука для полёта в космос...
      На изобретение автоматической подсказки...
      Щёлк! Щёлк!
      - Ару! - закричал Кинечу. - Нашёл! Как раз учебный год! Пошли к Протону, пусть бьёт себя по лбу и благодарит нас за помощь.
      Но оказалось, что этот несчастный Протон никакого объявления не писал.
      - Я ничего не терял, - сказал он. - Вы ошиблись.
      - Ошиблись? - переспросил Кинечу. - А на уроках ты зевал?
      - Не больше минуты в урок.
      - А в стены заглядывал? А спутники мастерил? А жуков дрессировал? Тогда благодари своих друзей за то, что они вывесили объявление. Если бы не они, не видать бы тебе учебного года, как собственного козырька.
      Протон распрощался с нами по-дружески.
      История с утерянным годом навела меня на мысль, что между земными и ортисянскими разгильдяями много общего. Кривляки, например, у них тоже зовутся шутами и тоже гороховыми. Только им вручается "Диплом царя Гороха".
      Письмо восьмое
      О клубе "На ошибках учатся" и других
      Сами ортисяне зовут свою планету родиной клубов. И это, пожалуй, так. Чего только они не напридумывали!
      Здесь и клубы "смехачей", и "белоручек", и "рыболовов" (читай: "музыкантов"), и "крикунов". И даже "ошибок".
      Члены этого клуба носят значки "На ошибках учатся". Раз есть ошибка, значит, чему-то она научит. Срочно собирается клуб. Совершившего ошибку приглашают на сцену. Сразу делается подробнейшее сообщение об ошибке.
      После тщательного изучения и обсуждения дежурный член клуба напоминает своим собратьям любимую поговорку: "Не ошибается тот, кто ничего не делает".
      После этого он выкрикивает начало девиза:
      - На ошибках...
      И весь зал подхватывает:
      - ...учатся!
      И так три раза. Потом члены клуба расходятся. Теперь о другом клубе "белоручек". Белоручки на Ортисе - это не бездельники, не лоботрясы. Это школьники, которые так научились работать в производственных мастерских, что выходят оттуда с абсолютно чистыми, белыми руками. Это рабочие-белоручки, показывающие класс труда. Если сама по себе работа грязная, то школьник, если он хочет вступить в клуб белоручек, должен внести такое усовершенствование, чтобы работа стала чистой.
      Большой популярностью пользуется клуб крикунов. Его девиз: "Не хотим тишины!" На дверях клуба табличка:
      ПРОСЬБА ХЛОПАТЬ ДВЕРЬЮ
      На стенах объявления: "Не соблюдать тишины!", "Тихий разговор воспрещен".
      Вот они-то и проводят соревнования, об одном из которых ты читал в "Охе". Клуб крикунов посещают, понятно, все любители покричать. На заседаниях они так наорутся, что часто остаются без голоса. На следующий день в школах тишина. Так что в этом смысле клуб крикунов даже полезен. Я уж не говорю о том, что во время заседаний освещением они обслуживают не только себя, но и с десяток соседних комнат и кабинетов.
      Значков они терпеть не могут. Зато носят ботинки со скрипом. Ботинки у них не только скрипят, но и пищат, звенят, хрюкают. Ботинки со скрипом заменяют крикунам знаки отличия.
      К крикунам на Ортисе относятся со вниманием. Например, в школах можно встретить такое объявление: "Комната для крика на третьем этаже".
      Иногда встречаются таблички:
      "Здесь место для громкого разговора".
      Или:
      "Здесь можно спорить".
      Таким образом, ортисяне где попало не кричат и не спорят.
      Вообще таблички на Ортисе в большом почёте.
      Ещё, когда мы шли по городу, мне бросилось в глаза: "Рвать цветы можно", "Деревья ломать!" и другие.
      А запрещающих табличек нет.
      - Такие таблички, как: "По газонам ходить не разрешается", "Цветы не рвать" - у нас были раньше, - сказал Кинечу. - Но потом один учёный где-то вычитал: "Запретный плод слаще" - и предложил сделать таблички не запрещающие, а всё разрешающие. И рвать цветы и ходить по газонам стало неинтересно.
      В общем, опыт учёного оправдался. После этого появились надписи:
      ЧЕМ МЕНЬШЕ ЗАПРЕЩЕНИЙ, ТЕМ МЕНЬШЕ НАРУШЕНИЙ!
      Тайна одного названия
      Для детских самоделок здесь выстроено специальное здание с выставочными залами и даже мастерскими. На фасаде вывеска: "Детская техническая выставка".
      Но когда мы с Кинечу вошли туда, я так и замер на пороге. У столов, верстаков и станков не было ни одного школьника. Строгали, пилили, резали и клеили взрослые ортисяне. Вместе с другими трудились здесь даже старички и старушки.
      - А мы не заблудились? - спросил я Кинечу.
      - Что ты! - отвечал он. - Мы пришли именно туда, куда надо, и в самый раз. Сейчас будут принимать самоделки. Видишь очередь.
      У стола, в углу, толпилось несколько престарелых ортисян. А за столом сидел мастер - единственный школьник на всю мастерскую.
      Первым подошёл старичок.
      - Фамилия? - спросил мастер.
      - Венера Рябчикова, - ответил старичок.
      - Класс?
      - Четвертый.
      - Самоделка?
      - Бумажный фонарик.
      Мастер взял из рук старичка фонарик.
      - Клеем сильно заляпан. Вы что, первый раз участвуете, дедушка?
      - Четвёртый, внучек. Я же сказал, что Венера учится в четвёртом классе.
      - Ладно, приму. Следующий!
      Подошла старушка.
      - Фамилия?
      - Плутон Сиротинский, деточка.
      - Самоделка?
      - Планёр, деточка. Планёр вот на старости мастерить довелось.
      Больше я не выдержал:
      - Здесь что, маскарад какой?
      - А разве у вас не проводятся такие выставки? - удивился Кинечу.
      - У нас самоделки готовят сами дети.
      Кинечу посмотрел на меня удивлёнными глазами:
      - Сами? Дети?! Постой-постой! Так, может быть, потому выставка и зовётся детской? А мы-то сколько голову ломали! Почему, думаем, детская, если школьники к ней никакого отношения не имеют? Значит, сами?
      Кинечу так обрадовался, что, забыв, обо мне, убежал с выставки.
      На следующий день в "Охе" появилось сообщение:
      "Разгадана тайна названия детских технических выставок. Детскими они зовутся потому, что на других планетах, в частности на Земле, самоделки мастерятся самими школьниками, а не их родителями. Возможно, что в далёком прошлом и на Ортисе было так же, как у наших соседей. Тысячи ортисян-родителей могут вздохнуть теперь свободно и заняться своими делами на радость детям, которые тоже устали от излишней опеки взрослых".
      Дорогой Степа! Прочитай это письмо Фетисовой Лене. А ещё лучше - её маме.
      Письмо девятое
      Живой эксплуататор
      Пишу о встрече с ортисянскими учениками. Попотел, признаться, на славу. А все из-за вас, моих дорогих земляков.
      Сначала всё шло хорошо. Ещё бы! Похвастаться перед ортисянами было чем! Одним размером нашего Великого, или Тихого, океана я мог сразить ортисян насмерть. А гора Джомолунгма - почти девять тысяч метров! А Марианская впадина - одиннадцать с лишним тысяч метров! До таких высот и глубин не додумались даже ортисянские фантасты.
      С этого я и начал. Ортисяне, не переставая, били себя кулаками по лбу и приговаривали:
      - Вот это да!
      А я им, чтобы не успели опомниться, о мамонтовой секвойе в пятнадцать метров в диаметре, о японской курице с хвостом в семь с половиной метров...
      Кто-то принёс ирвен.
      "Ах так! - рассердился я. - Не верите?" - и рассказал им об Антарктиде. О том, что лёд в Антарктиде толщиной до семи километров, мороз до 89 градусов, а что советские учёные живут там и в ус не дуют.
      Слушали меня с открытыми ртами. Слушали и смотрели на ирвен. Цветку, конечно, хоть бы что.
      Я ничего не выдумывал.
      В общем, эта часть встречи прошла с триумфом. Потом посыпались вопросы. Сначала так себе, о пустяках. И вдруг кто-то спросил:
      - А правда, что школьную мебель делают вам старшие?
      Спросил, будто из брандспойта в меня шуганул.
      - Да стоит ли о какой-то мебели говорить! Я лучше о наших спутниках расскажу.
      Только ортисянин не поддавался.
      - Отвечай на вопрос! - попросил он. - Сами делаете мебель или взрослые за вас отдуваются?
      Пришлось сознаться:
      - Старшие делают. Нам не доверяют.
      - А правда, что у вас есть няни? Вы зовёте их не то техничками, не то уборщицами?
      - Есть и уборщицы. Только это не няни, а такие работницы, которые должны убирать в школе.
      - А вы разве не должны?
      Что я мог ответить на это? Конечно, должны.
      - А почему не убираете? Может быть, тоже не доверяют?
      С меня - пот градом.
      - Стойте! - закричал председатель. - Вы мерите всё на свой аршин. А в их стране, может, эксплуататоры ещё не уничтожены.
      - Уничтожены, - сказал я.
      - А ученики? Ведь они же пользуются чужим трудом.
      Крыть было нечем. Разве уборщицы не убирают за нас школы, чтобы мы учились в чистоте? Разве кочегары не топят котлы, чтобы мы учились в тепле? А кто работает дома? Кто моет полы? Стирает? Готовит обед? Как подумал я обо всём этом, так другого слова и не нашёл - эксплуататоры мы, Степка! Больше никто!
      Так я размышлял, стоя перед ортисянами. А они прямо пожирали меня глазами. И я знал, что каждый из них после хвастается:
      - А я видел живого эксплуататора!
      Месть по-ортисянски
      - А по-моему, - сказал Кинечу, - уборщицы вам просто за что-то мстят.
      Я оторопел. Мстят? Наши няни-то?
      - Не понимаю, - сказал я. - Ну, растолкуй, в чём дело?
      А дело, оказывается, вот в чём. Лодырь на Ортисе, как и у нас, самый неуважаемый человек.
      Так вот, однажды рассердились друг на друга Протон и Электрон. Этих имён на Ортисе не меньше, чем у нас Серёжек и Валер.
      Протон был парень положительный, трудолюбивый. Его поэтому все уважали и любили. За что рассердился на него Электрон, неизвестно. Известно, что он решил наказать Протона.
      И что, ты думаешь, он сделал? Подкараулил за углом? Облил чернилами? Или подсказал неправильно? Ничего подобного!
      Он пришёл к Протону и сказал:
      - Забудем ссору. В доказательство своей дружбы я починю тебе автоштопаль.
      Протон согласился.
      Потом Электрон выстирал за него бельё. Потом несколько раз сварил обед. Дальше - больше. И вот уже Протон только командует:
      - Сходи-ка, братец Электрон, в библиотеку. Сбегай-ка в кино за билетом.
      Электрон, как золотая рыбка, исполнял любое желание.
      И вот наконец он добился своего: сделал из Протона первоклассного лодыря. Сделал и оставил одного. Больше прислуживать не стал.
      Протон взвыл. Делать самому ничего не хотелось. Он не мог заставить себя отутюжить брюки. Стал приходить в школу грязным и растрёпанным. Он разучился варить обед и вечно был голодным. Он и учиться стал хуже, потому что ни один лодырь ни в одной школе не был ещё отличником.
      Кончилось тем, что Протон, пережив тяжёлые дни, написал книгу, которую назвал: "Месть по-ортисянски".
      Начиналась и кончилась эта книга одной и той же фразой: "Хочешь наказать недруга - сделай из него лодыря".
      Переубедить ортисян, Степа, мне не удалось. Они и сейчас убеждены, что уборщицы нам мстят. Мстят по-ортисянски.
      В заключение встречи ортисяне показали свою школу.
      Всё, что я увидел в школе, всё, кроме разве самих стен, сделано руками учеников. Парты, стулья, наглядные пособия, видеофоны, телевизоры, даже платья и костюмы-всё это вышло из школьных мастерских, Больше того, я узнал, что на Ортисе фабрики не выпускают игрушек. Заботу об игрушках взяли на себя дети, они же мастерят всю мебель для садов и яслей.
      Ученики сами следят за чистотой в школе и так любят убираться, что провинившихся в чём-нибудь наказывают не тем, что оставляют мыть полы и парты, а, наоборот, тем, что лишают этого удовольствия. Я сам был свидетелем спора двух учеников. Каждый из них старался уговорить другого сделать лёгкую работу, чтобы оставить себе потруднее.
      Письмо десятое
      Рассказ о первобытных учениках
      После встречи с ортисянскими учениками, которая прошла, как тебе известно, не в мою пользу, меня пригласили посетить музей, чтобы написать хоть несколько слов в книге отзывов почётных посетителей. Я согласился.
      Музей оказался не краевым, не историческим, а школьным. Только, осмотревшись, я страшно удивился: не попали ли мы случайно в кладовку, куда выбрасывают разбитый школьный инвентарь и разный хлам?
      - Нет, - сказал Кинечу, - мы в музее. Вот это, Степка, музей! Представь себе такие экспонаты: изрезанная ножом парта, кирпич, исписанный мелом, истрёпанные учебники... И только потому, что это не валяется, как на свалке, а чинно расставлено по полочкам и столам, - всё это зовётся не хламом, а экспонатами, сама же кладовка - музеем.
      Явился экскурсовод и повёл нас по залам. Его речь я записал почти дословно.
      - Как и всё на свете, школа имеет свою историю: своё прошлое, настоящее и будущее. Исторический кружок, изучая прошлое школы, сделал немало открытий, имеющих большую историческую ценность. Так, ему удалось установить, что в своё время школа переживала свой первобытный век. Первобытные ученики имели школы не хуже наших, занимались за партами, знали о наглядных пособиях, о меле, карандаше и ручках. Но они ещё не умели пользоваться всем этим богатством.
      Вот часть парты, найденная нашими археологами. Обратите внимание на рисунки, вырезанные на" крышке. Они, по-видимому, сделаны на уроке резьбы. Из этого следует, что наши предшественники не знали настоящего назначения парт.
      Пройдёмте дальше. Вот перед вами несколько кирпичей от жилого дома. Они исписаны мелом. Вывод напрашивается сам собой: либо тогдашние ученики не знали, где и как пользоваться Мелом, либо в школах не было классных досок. Ученики вынуждены были писать прямо на стенах. Возможно, что стены в классах окрашивались в чёрный цвет, но доказательств этому пока обнаружить не удалось.
      Любопытна вот эта надпись: "Петя + Нина = любовь". Члены исторического кружка на основании этой надписи утверждают: когда-то грамматика и арифметика не были самостоятельными науками. Была одна наука, изучающая и правописание и арифметические действия. Правда, до сих пор не удалось. установить, как называлась эта наука - "грамметика" или "арифматика". Исторический кружок продолжает исследования, и, конечно, они увенчаются успехом.
      Но пойдём дальше. Вот часть панели школьного помещения. Присмотритесь внимательнее: она вся испещрена письменами и формулами, причём сделаны они, видимо, карандашом. Возникает вопрос: имели первобытные школьники бумагу или нет? Если имели, то почему писали на панелях? А может быть, это вовсе и не панели, а специально окрашенные кирпичи, которые заменяли бумагу? Можно допустить и это. Но тогда встаёт ещё один вопрос: были у дикарей портфели и ранцы или не были? Ведь кирпичи, если они заменяли тетради, можно было носить прямо под мышкой - они не изомнутся и не истреплются.
      В общем, все эти вопросы в стадии разрешения. Позднее появилась и бумага, но она целиком шла на учебники. Подойдите, пожалуйста, к этим полкам. На них вы увидите учебники, по которым учились когда-то. Выпускались они, как вы легко можете убедиться, неприглядными, плохо переплетёнными, из некачественной, зачастую замусоленной и рваной бумаги. Наши кружковцы сделали вывод, что бумажная промышленность в то время была не на высоте.
      Удалось найти несколько сатирических газет. Надо отметить, что настоящей критики тогда не было. Отстающих учеников редколлегия должна была изображать только на черепахе, а лучших только на самолёте и ракете. Рисовать разгильдяев на осликах, на разбитой телеге или в калоше, по-видимому, строго запрещалось.
      Большое распространение у дикарей имели подсказки и шпаргалки. Что такое подсказка? Это беспроволочная передача на расстояние звуков и сигналов с помощью губ, глаз, рук, носа, ушей. Понятно, никаких исторических памятников подсказка оставить не могла. От неё дошли до нас только воспоминания современника, а также поговорки: "С подсказкой водиться - что в лужу садиться", "На подсказку надейся, а уроки делай", "С подсказкой дружить - ума не нажить".
      Шпаргалка же оставила после себя немало памятных предметов, имеющих большую историческую ценность. Самая распространённая шпаргалка - это бумажная полоска. Для шпаргалок использовалась не только бумага, но и парты, пеналы и даже собственное тело. В мастерстве расписывать своё тело ученики того времени не уступали ортисянским индейцам.
      Так мы ходили от витрины к витрине, от экспоната к экспонату, и экскурсовод с учёным видом выкладывал нам одно открытие за другим.
      Рогатка, обыкновенная наша рогатка, из которой стреляют бумажными пульками, в умах кружковцев превратилась в спортивный инвентарь, а бумажный голубь - в самоделку для технической выставки.
      Дорогой Степка! Знал бы ты, что происходило со мной! Мне так и хотелось закричать: "Неправда! С шпаргалками дружат одни лоботрясы! И с подсказками тоже! А бумагу мы имеем не хуже вашей. Это неряхи делают из учебников макулатуру. И парты для чего - знаем. И пишем в тетрадях, а не на кирпичах!"
      Всё это я бы, конечно, сказал, если бы не два "но". Первое "но". Экскурсовод рассказывал не о нашей школе, а о древней школе на Ортисе. Выслушал бы он меня с улыбкой и сказал:
      "Но при чём тут вы? На Земле я никогда не был, и не мне поэтому судить о ваших разгильдяях".
      Второе "но". Разве некоторые земные ученики не походят на ортисянских дикарей?
      Я вовсе не виню ортисянских археологов. Они добросовестно изучили прошлое своей школы. Что же касается их выводов, то и к ним придираться не следует.
      Очень прошу тебя, Степка, передай, пожалуйста, мою просьбу всем нашим дикарям: пусть не вводят в заблуждение будущих историков. А то, чего доброго, и о нас могут сказать, что мы ходили в школу с кирпичами под мышками.
      Письмо одиннадцатое
      Эпидемия "ну-ну"
      Дорогой Степа! Сегодня я преподам тебе урок из микробиологии. Эта наука на Ортисе самая популярная. В школе ей отведена половина уроков. У бедных учеников от одних названий микробов и вирусов голова раскалывается на части. Понимаешь, Степка, каждый вирус на Ортисе имеет своё имя. Вирусы здесь зовутся почти так же, как на Земле короли и римские папы. Например: Вирус Пи-V!