Профессор риторики

Ну, Виталина, смотри. Видала, пила? Мы теперь с тобой, считай, богатые люди. Много, говоришь? Чепуха. Это чепуха, а не деньги. Настоящие деньги в банке. Да не в какой. В каком. В швейцарском, дура. Ну, если реально, то в штатовском для начала. Нет. Пока только эти. Где еще деньги? В голове у меня сейчас деньги, вот где. А эти – так, мелочевка. Новый диван? Иди ты знаешь куда! Сама заработаешь – тогда трать. Все деньги – в дело. Какое дело? Объясняю. Газетенку открываю. Все продумал. Муж у тебя физик-теоретик, между прочим. Мне такие задачки – семечки. Главное – я теперь не только область результатов могу определять. Цель то есть. Цель у меня как была, так и осталась. Деньги это. Будут деньги – будет все. Сама знаешь: лучше быть богатым и здоровым… Богатым, заметь, на первом месте! Главное – я и условия теперь формирую. Сам, все сам. Нет, ну, остается, конечно, всегда сфера внешних условий, но я с ней взаимодействую. Активно взаимодействую, в живом диалоге. Ну, не понимаешь, не надо. Слушай сюда. Сейчас что главное? Реклама. По телеку сложно, мелкий планктон не потянет. Дорого. А ни газет, ни журналов рекламных нет. Специальных. На мое счастье. Нет пока! Объединяем условия: первое – реклама; второе – реклама для небогатых, но не совсем по мелочи. Это кто? Оптовые торговцы, вот кто. Как Игорь примерно, с башмаками. Третье – специализированное издание, дешевое, и чтобы часто выходило. В неделю раз. Ну, в две. Да, правильно, с большой периодичностью. Итак, вывод: рекламная газета «Оптом». Я хотел назвать «Оптимум», да сложновато для планктона, не поймут. Ну и вперед! Собираем информацию рекламодателей. Да ты садись, объявление давай пиши. С работы увольняешься, делом займешься. Ну, на первых порах, до офиса. А будет офис – останутся за тобой представительские функции. Чего – чего? Того. Будешь себе тряпки покупать и на приемы со мной ходить. За границу ездить. Нет, в своем, в своем уме пока. Более чем. Не веришь – не надо. А в деньги веришь? В те вон, которые на столе лежат? То-то. Пиши, говорю. Пиши, что диктуют, и думай поменьше. А главное – не скрипи. Надоела. Молча работай. Напишешь – в магазин, мухой. Жрать хочется. Не следишь совсем за мужем, а еще хочешь чего-то. Тоже туда же. Вон какие по улицам женщины красивые ходят, а я тут с тобой ругаюсь.

– Ныряй, чего испугалась? Зря, что ли, инструктору плачено? Да не бойся ты, нет тут акул никаких. Это ж Сейшелы, не хухры-мухры. Уй, елки! Красота-то какая. Джек Лондон просто. «Острова в океане». Нет, в этих закатах определенно что-то есть. Что-то такое… Неуловимое… Пальмы черные, тонкие, гибкие, а небо… Золотое, красное, зеленое… Океан шумит… Да, кайф. Махито… Нет, дайкири все-таки больше нравится. Люблю. Как дядя Хэм. Кайф, елки. Да не елки – пальмы! Ну, вперед, пошла. Делом надо заниматься. Приехали нырять – ныряй. Там рыбок обещали. И кораллы. Красоту всякую. Вот что денег стоит. А не твои диваны. Тахта то есть. Нет, не купим. Все деньги – в дело, сказано раз навсегда. Ну, ныряем!

Виски? Айриш крим? Джин с тоником? Коньяк? Девочка мебель нормальную для офиса выбрала. И сама девочка нормальная. Даже ничего. Анжела, виски, плиз! Сейчас принесет, пройдется передо мной, а я на нее посмотрю. Кайф. О! Нога сама от пола оттолкнулась, кресло крутанула, и стол передо мной завертелся – во как блестит… Неужто вот эта лодыжка в черном шелковом носке, и этот башмак шикарный, итальянский – перчатка и то грубее, – это моя нога? И этот стол передо мной длиной в километр, и жалюзи, и белые стены, и… это мой офис? Офис… Анжела, блин… Да, поставь сюда. Нет, больше ничего, иди. Иди! Не устал, не беспокойся.

Какая заботливая. А чего бы нет? Умный я все же мужик, черт побери. Все говорят. Поняли наконец. Да и чего непонятного, если все это – да, вот все это, и они сами с их зарплатками гребаными, весь этот офисный планктон – все из головы! Из моей головы только! Больше ниоткуда. Как из головы Крона… И культурный, мать твою! Культурный, между прочим! МГУ все-таки. Интеллигентный народ, елки. Среда такая.

Да, виски, виски… Хорошо, да поздновато, Боб. Борис Михалыч. Поздновато, брат. Помнишь, лет этак двадцать назад идем мы с Виталиной, по ступенькам Клубной части спускаемся – оба в белом, она и я, как молодые боги… Рука об руку. Неторопливо так. Жарина – асфальт плавится, и розы темные вокруг Ломоносова никнут к земле и пахнут… Чуть ветерок, волосы ее каштановые колышутся, волосы ведь ниже талии были, а? И розы пахнут. И мы только из койки, из чудной узкой койки, в той замечательной каморке, комнатушке на десятом этаже Главного здания, зона В, в моей аспирантской норе, прокуренной «Беломором» и «Примой», «Византом» и «Стюардессой», пропахшей джином из магазина «Балатон», где кинотеатр «Литва», тем можжевеловым сладким запахом из бутылки с синим корабликом, а еще – кубинским ромом из бутылок длинных, высокогорлых, как Виталинина шея… В моей каюте, пропитанной и белым ромом, и коричневым, таким, словно жженый сахар, который мне мать от кашля давала, жгла кусок на свечке, и уголок плавился, коричневел, шипел, капал в ложку… Тот же вкус… Вот оно как было… Как молодые боги…

Ну, ни фига. Все еще будет. Того, конечно, не вернешь. И Виталины прежней не вернешь, скрипит только да пилит. Думает, лучше меня все знает. Учить еще взялась, как дела делать. Сама ужин горячий не может вовремя мужу подать, а туда же. Видали мы таких умниц. Ее бы в этот бизнес, ведь не знает, что тут почем, а лезет. Ну, да бог с ней, дура баба и есть. Жаль, конечно. Жаль, что не вернешь.

– Анжела! Еще виски, лапусь. Встречу на четырнадцать отмени. Некогда мне.

А впрочем, чего жалеть? Деньги есть – все есть. Деньги будут – все будет. И еще кое на что останется.

Виталина, садись тут. Разговор есть. Да брось ты это вязанье свое дурацкое, тут вещи серьезные. Чего ты все вяжешь, вяжешь. Нищие, что ль? Я с тобой как с женой говорю. Сама понимаешь, старый товарищ, боевой друг и все такое. Думаешь, я твоих заслуг не понимаю? Доли твоего участия? Ценю, ценю, не думай. Да, помню. Как ты первые выпуски «Оптом» сама по ящикам почтовым рассовывала – ну, так ведь тогда это и не так уж трудно было. Чего там – четырехполосная бумажонка газетная! Да, верила. Помню, ценю. Знаешь сама, как ценю. Ну, что я? Опять я виноват? Ну, лежал на диване, ну была депрессуха. Ну, вытянула, знаю. Одна меня и вытянула. И газетенку тоже вытянула. Вот и молодца. Я с тобой потому так и говорю. По-другому себя повела бы – не говорил бы. Ну, короче, так. Короче, деньги надо укрыть.

Немного, про запас. Нал, конечно. Конечно, нал. На всякий пожарный. Где другие? Ну, где, где… Много будешь знать, скоро состаришься. Да и денег-то у меня почти и нет, ну ты че? Где они, деньги-то? Где, в натуре? Нету. Счета… Это, знаешь ли, информация закрытая. Да, и для тебя закрытая. Шутка. Да нету ничего, в самом деле. Вот только эти и есть, что в кейсе. Лимон? Нет, куда там! Триста всего. Ну тысяч, понятно. Я вот у тебя как у хозяйки хочу спросить. Проконсультироваться, значит. У тебя банка трехлитровая найдется? Влезут туда? Ну, тащи, мухой! Попробуем, влезут или нет.

Смотри-ка, вроде все. И еще место осталось. Нет, хватит. Так, а теперь закатывай. Закатывай, говорю. Ну, тащи эту машинку свою дурацкую. Да, как компот. Сказала бы лучше, как огурчики. Ну, порядок. Теперь свечку. Свечка у тебя в хозяйстве есть? Да все равно, какая. Пропарафиним, а потом еще полиэтиленом сверху, чтоб не проржавела. Да не проржавеет. Не на век прячем. Ты пила сегодня? Дыхни. Ну, отлично. Машину ты поведешь. Куда, куда… Сама знаешь, куда. В лесок, где участок купили под коттедж. Строить скоро начнем, вот и приглядим. Да это временно, пока тут с ГКО неразбериха, так, на всякий пожарный. Чтоб в Штаты в случае чего успеть. Тебе нарочно показываю, чтоб и ты, ну, там, понимаешь… Если возникнут опять, как тогда. А то ведь второй раз я могу за проволоку-то и зацепиться, когда дверь буду открывать. Собаку надо завести, чтоб вперед пускать. Ну, это после. Короче, хочу, чтоб ты тоже знала.

Ну вот. Наш сворот. Приехали. Паркуйся у участка. Давай постоим, посмотрим, будто помечтать заезжали. Так. Теперь пойдем побродим. Пакет я понесу, будто там выпивка и закусь. Пикник, словом. У обочины. Да, ну и дела. Природы тут, конечно, никакой. Зачем покупали? Лесок-то новый, засоренный. Кусты одни. Комары, блин. Ты оглянись, оглянись, невзначай будто. Ну как? Никого! Да и кому тут быть-то, в этой дыре унылой. Эх, Виталина, Виталина, ё-моё! Это что ж получается? Построим мы тут коттедж, а дальше что? Жить тут будем? Из моего офиса – и сюда приезжать? На уик-энды? Шашлыки, барбекю? Удавиться – не встать. Ладно, дорассуждались. Опять пилишь? Я, что ли, этот участок выбирал? Ну, я, ладно, я. Ну и что? Построим в лучшем виде, и цивилизуют тут все. Обещали ведь. А, ну да… и я обещаю. Ну так ведь делаю иногда? То-то. Ну, стоп. Где твоя сумка? Совок давай. Вот тут место хорошее. Глухо, как в танке, и елка вывороченная. Сосна? Ну, сосна, хрен ее разберет. И не цепляйся по мелочам. Все, яму глубокую рыть не буду, а то не найдем. Да и ни к чему. Давай. Ну, уже полчаса спорим, вверх крышкой или вниз. Дождемся. Грибников каких-нибудь, мать их так. Грибники всегда есть, даже в мае. Сморчки собирают, туда их. Давай боком. Так, засыпаем. Сверху клади кусок дерна, вон лежит, я снял. Аккуратней клади, как пирог на противень, не порви! Умеешь ведь! Ну, коленкор. Как найдем? Очень просто, по вывороту. Потыкаем шампуром – звякнет. Вот смотри: березка рядом. Это ты чего? Зачем тебе? Придумала, елки зеленые! Фольгу от шоколадки на ветку накрутить! Только внимание лишнее привлекает. Снимай сейчас же. Дура. Вот бабы, ничего сами сделать не могут. Только все испортят. Все, повернули и пошли отсюда. Прогулочным шагом… Прогулочным, говорю!

Нет, не могу. Не могу без нее. Все. Да чего там… Жизнь без любви – и какой в этом смысл? Ни жизни как бы, ни смысла. Еще этот июль. Жара, как тогда, с Виталиной… Только я теперь не аспирантик фигов… Хозяин. Взрослый мужик, настоящий. Бизнесмен с серебряными висками. Класс. Виагра эта – сила. Ничего, вложения оправдывает. Оптимальное сочетание цены и качества… Ну, за это и денег не особо жалко… И она, моя девочка, моя юная девочка, Анжела… Вот оно, пора. Пора к ней. Все, лечу. Полетел. Улетаю. Вот это жизнь. Это и есть жизнь…

Ну, что ты смотришь? Да, задержался. Да, опять. Бизнес, знаешь ли. Деловые встречи. Дела вообще. Что ты в них понимаешь? Нет, не заболел. Со мной все в порядке, все. Отстань, иди спать. Поговорить? О, Господи! Нашла время. Да нет ничего, не выдумывай. Делать тебе нечего, вот и выдумываешь. Сидишь тут и вяжешь, как эта… ну, которая нити перерезала. Нити жизни. Парка, да. В музей бы сходила, в театр, к подружке. Ну чего ты здесь сидишь? Ах, ужин разогревала. Дурища. Ну, дура вообще. Если человек до десяти не вернулся – чего тут подогревать? Значит, ужинает в городе, с коллегами. Деловой ужин. А сама бы спать ложилась. Рано? Ну, к подруге. Поздно? А иди ты знаешь куда?!

Что-о?! Как посинел? Синий? Сама ты синяя, в зеркало посмотри. Правда синий? Как то есть правда? Руки? Так, рубашку прими. Зеркало подай. Сюда, сюда, поближе. Та-а-ак… Э-э-э…

Вот черт. Что бы придумать… Срочно, срочно… В темпе… Думай, Боб. А то на развод еще подаст, на раздел. Много не получит, но и малого жалко. Думай! Держи удар! Думай, Боб, кому говорят! Это все моя Анжелка глупенькая. Ох, бабы. Ну, дуры все. Точно, Анжелка. Это постельное белье ее новое. Индийский комплект, говорила. Хвастала: красивый, а дешево. Тоже интриганка нашлась, завлекает. Знает, что я зря деньги не трачу, вот и прикидывается… Родственная душа, хозяйка хорошая… Ну, дура тоже. Еще женит. Нет, дудки. Разводов никаких, блин. Черт, и правда синий весь. Морда – аж до носа. Весь подбородок. Укрывался, что ли? Вряд ли. Как с ней укроешься, да и зачем?

Уходить? Как уходить? Так. Хорошо. Ладно. Хочешь – я уйду. Ухожу. Только портфель. Но смотри, Виталина: назад не вернусь. Подумай хорошенько, что ты, блин, теряешь. Половину? Дура ты, мать. Это в сказках только бывает. На Западе. В журналах глянцевых. Откуда чуши такой набралась… Думай сейчас, на месте. Никакой половины тебе не видать. Как ушей. Долларов двести в месяц – и привет. На книжку. Все. Работать пойдешь. Я же работаю! И ты будешь. Вот и все. Все.

Примечания

1

Повесть о приключении, роман о любви (англ.).

2

Повесть о приключении, роман о любви (англ.).

3

Реанимобиль – машина «скорой помощи» (ах, и это нужно бы объяснить!) со специальным оборудованием для выведения из состояния клинической смерти. В прежней вселенной (далее для краткости – «прежде») любой, даже неимущий, мог в любое время вызвать такую машину. В Эпоху мутаций, для скорейшего перехода к новой вселенной, эти машины стали запаздывать. И помощь ограничилась пределами городов. А потом… ну, вы знаете.

4

Пробка – образное именование затора, скопления автомашин на улице. В Эпоху перемен машины еще двигались. Это может показаться странным теперь, когда мы выходим из дома, только чтоб в них посидеть, каждый – в своей, и снова уйти обратно, в квартиру.

5

Терминальный больной – выражение из подписанного, а может, еще и не подписанного приказа Минздрава (ссылаясь на приказ, врачи в этом не единодушны) – приказа, по которому людей в тяжелом состоянии, особенно пожилых, не следует подвергать интенсивной терапии, чтобы не продлевать их страданий и не занимать их телами койки в палатах, откуда все равно их придется транспортировать в морг, а гуманно предоставить им возможность встретить свой смертный час хоть и без помощи, но в больнице – точнее, в больничном коридоре, на узкой, застеленной дырявым серым бельем тележке. Рядом с перевозкой может быть за отдельную мзду поставлен стул, и родственнику не возбраняется сидеть на нем хоть всю ночь в ожидании милосердия смерти.

6

Экзегеза – процесс толкования смысла текста, прежде всего – текста священного.

7

Сад, дом, бездна.

8

Платон. «Федр».

9

Перевод мой – биограф.

10

Все печали излечивает терпение.

11

Этот и последующие документы я также сопровождаю своими рас суждениями

12

Вот в чем вопрос (англ.).

13

Тупик (англ.).

14

Алексей, мой отец, за две недели до этой записи не вошел – упал в дверь квартиры лицом вниз, когда мать ранним утром открыла на звонок. Поверх тела тяжело опустился рюкзак. Профессор с трудом сдвинула рюкзак с неподвижного мужа, перевернула его на спину. Лицо было серо-зеленым и ничего не выражало. Так отец вернулся из экспедиции в Восточный Туркестан, с озера Лоб-нор, где изучал ирбиса (снежного барса, Panthera irbis).

15

Ника, иногда Ники – это я, Николай. Победитель.

16

Возможно, профессор подумывала о том, как оформить свою кооперативную квартиру, в которой все мы боролись за жизнь, чтобы она досталась мне, а не государству, если победителем в этой борьбе станет смерть.

17

Вита – давняя знакомая матери, тогда жена миллионера (см. далее). В описываемый период купила дачу рядом с нашей, старой, построенной еще до войны и доставшейся отцу от его деда, тоже Николая, профессора биофака МГУ.

18

Этот стол, сработанный из дуба еще в столыпинские времена, когда в Москве строились четырех– и даже шестиэтажные доходные дома, стол, ноги которого толще моих и украшены, в отличие от них, простой и изящной резьбой «массового модерна» – так, несколько перевитых стеблей и удлиненный лист, – этот стол с прочной крестовиной, где, прячась от уроков музыки под скатертью, просидели столько бесконечных и быстротечных часов детства моя бабушка-профессор, а потом ее дочь – мой профессор риторики, и, наконец, я, – да, на этом столе покоились, скрестив на груди только что обмытые руки, написавшие столько книг, и мой прадед, а следом за ним и прабабка. Стол был куплен ими на Арбате, когда, сильные и молодые, они основали семью. Я помню жару, сладкий, страшный запах пионов и этот стол посреди комнаты, а на нем, над ним – желтый лоб под бумажным венцом сославянской вязью. Свой последний приют стол обрел на даче, и теперь наша семья и гости пьют за ним чай под желтым абажуром с бахромой. (Справка биографа.)

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.