Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Транквилиум

ModernLib.Net / Научная фантастика / Лазарчук Андрей Геннадьевич / Транквилиум - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 5)
Автор: Лазарчук Андрей Геннадьевич
Жанр: Научная фантастика

 

 


      – Не надо, – сказал Дабби. – Сейчас начнется. Слышишь?
      Через минуту услышали все.
      Противник приближался не с севера, откуда его ждали и куда убежали уцелевшие в схватке, а с юга – оттуда в пыльном мире шел матрос, говоривший по-русски. Колонна – человек по семь в шеренгах – приблизилась и остановилась. Там были не одни матросы, были и гражданские – даже, пожалуй, большинство гражданских. Все были вооружены. Перед решеткой сгрудились, заорали, застучали прикладами.
      – Эразмус, поговори с ними, – велел Дабби. – Только не особо высовывайся. Отряд, слушай меня! Бить залпом, прицельно, по моему выстрелу. Товьсь! Целься! Эразмус, давай.
      Громадный рыбак Эразмус выпрямился.
      – Эй, ребята! – не надсаживаясь, но необыкновенно громко проревел он. – Вы чего там шумите?!
      – …ворота!.. – донеслось от решетки. – Кто велел?..
      – Кому надо, тот и велел! Вы кто такие?
      – …повстанческий имени Свободы…
      – Ну, так лезьте через верх.
      И несколько человек стали карабкаться по решетке вверх, перекидывая винтовки…
      – Залп!!!
 
      – Нет, миледи, – сказал полковник, глядя ей прямо в глаза. – Этого я сделать не могу. В конце концов, это опасно.
      – Но в доме опаснее стократ!
      – Уже нет. Мятежники убрались отсюда. Думаю, к полудню основные события закончатся. Поймите, есть чисто мужские дела… Нет.
      – Тогда я пойду одна!
      – Девочка! – полковник внезапно взял ее за плечи и чуть встряхнул. – Одумайся! Как это будет выглядеть? Кого ты пойдешь искать?
      – Олив… моя лучшая подруга! А с Глебом… мы поклялись, что мы будем, мы – четверо… – она замолчала.
      – Я – тебе – обещаю, – раздельно сказал полковник, – что за обеденным столом вы соберетесь все. А если решите пригласить кого-то еще…
      – Да Боже мой! – всхлипнула Светлана. – В любой день, в любой час…
      – Тогда – ждите, – он улыбнулся.
 
      Залповый огонь был страшен. Острая длинная пуля винтовки Янсена калибром четыре десятых дюйма на средней дистанции пробивает два, а то и три тела, оказавшихся на ее пути. Поэтому первый же залп, произведенный волонтерами Дабби, нанес мятежникам урон, от которого они не оправились. Тем более, что, привыкнув к безоружности и неумелости противника, опьянев от крови, причиненных смертей и безграничной власти над вчера еще гордыми людьми – они не могли и не хотели подставлять под пули себя, рискуя потерять не только бесценные жизни, но и содержимое своих мешков и карманов. Давно известно, что мародеры трусливы… и немало сражений проиграно было из-за того, что наступавшим не вовремя подворачивался обоз врага…
      Нападавшие откатились и залегли. Видно было, как матросы пинают лежащих.
      – Не стрелять, – сказал Дабби. – Элмер, помоги-ка мне…
      С помощью Элмера перезаряжая винтовку, Дабби выстрелил четырежды. Больше никто не пытался поднять мятежников.
      Полчаса тянулась вялая перестрелка. Лишь одного из волонтеров зацепило: сбило шляпу и пробороздило темя. Рана обильно кровоточила, но и только. Потом наблюдатель, оставшийся у тыловой баррикады, крикнул, что и с того конца подходит колонна. Дабби оставил четверых, в том числе и Глеба, а с остальными перешел туда. Судя по звукам, там повторялось нечто подобное. Разве что противник попытался ответить залпом на залп, но это было несерьезно. Теперь с двух концов моста летели пули, утыкаясь в гранит или высекая щепу из дерева. Потом «южные» попытались ползком подобраться к самой решетке – их лениво отогнали. Появились просветы в тучах. Глеб посмотрел на часы. Было ровно девять.
      (Мятеж выдохся. Четыре сотни матросов с затонувшего под утро крейсера, до тысячи мастеровых, которых уже несколько месяцев старательно распаляли бредуны, и неизвестное количество всяческого отребья, всегда присутствующего в портовых городах, бандитов, выпущенных из тюрем в первый час десанта, и самих бредунов, ставших из агитаторов весьма грамотными командирами, – все они, казалось, являют собой грозную силу… Но ополченцы так и не сдали комендатуру порта, отбивая приступ за приступом, и в мэрию мятежники ворвались, но закрепиться там не смогли. Ближе к утру полковник Вильямс счел возможным снять часть сил с обороны этих позиций и небольшим, но быстро растущим отрядом совершил стремительный рейд по правобережной части города, не столько уничтожая, сколько рассеивая и деморализуя мятежников. А утром вдруг оказалось, что силы мятежников рассечены: нижний мост находится под прицельным огнем из окон мэрии, а верхний – захвачен ополченцами! Командиры мятежников попытались организовать штурм верхнего моста – ясно, что там засела лишь жалкая кучка стрелков, – но уже началось повальное дезертирство. Каждый спасался как мог. К девяти часам лишь на левобережье остались организованные силы мятежников – группа примерно в три сотни человек, в основном мастеровых с текстильных мануфактур «Фицрой и Смитсон». При них же была команда канониров с крейсера, сумевшая на плотах вывезти два легких баковых орудия – правда, без пороха и ядер. Обиженные этим обстоятельством, канониры ни в какие схватки не вступали, сидели при своих пушках и к вечеру сдались морской пехоте с подошедшего «Стерлинга». Мастеровые же приняли бой, полчаса удерживали кладбище, потеряли немало народу, потом частью сдались, а частью ушли в горы со своим командиром Феликсом Елейном. Впрочем, это будет еще только вечером…)
      На северном конце моста, на правом берегу, вспыхнула бешеная пальба, продолжалась минуту – и угасла. И тогда «южные» дружно вскочили и побежали. Глеб и трое волонтеров, находившиеся в перестрелке с ними, выпустили вдогон полтора десятка пуль, не особенно целясь – так, для обозначения морального превосходства. Но все же в кого-то попали – двое потащили третьего.
      – Эй, хватит пулять! – грохнул Эразмус. – Не слышно из-за вас!
      – Не стрелять! – сорванным голосом подтвердил Дабби.
      – Повторите, кто вы! – уже в другую сторону прокричал Эразмус.
      – …он городского ополчения! Полковник Вильяме!
      – Вильямс? – шевельнулся Глеб.
      – Чем докажете? – Эразмус.
      – …ого дьявола? Не видно?..
      Глеб встал и обернулся. Отсюда ничего нельзя было разглядеть. Он пролез под потертой, прошлого, наверное, века, почтовой каретой и вынырнул как раз в ногах у Дабби.
      – Господин лейтенант, позвольте… Я знаком с полковником Вильямсом.
      Дабби задумчиво посмотрел на него. Ничего не сказал, лишь кивнул. Элмер подал Глебу бинокль. Одно стекло у бинокля треснуло, и Глеб никак не мог к этому приспособиться, пока не догадался и не закрыл ненужный глаз.
      Да, человек в мундире ополченческого офицера был тот самый, с которым он разговаривал вчера утром в комендатуре…
      – Это полковник, – сказал Глеб, возвращая бинокль Элмеру.
      – Слава Всевышнему, – тихо сказал Дабби.
      – Ура… – прошептал кто-то сзади.
      И вдруг – прорвало.
      – Уррррааааа!!!
      Волонтеры вскочили на ноги, размахивая винтовками, кто-то влез на повозку, потрясая кулаками, кто-то подбросил шляпу… Дабби, держа на отлете поврежденную руку, здоровой обнял Глеба за плечо:
      – Ну, парень…
      Глеб посмотрел на него. По лицу Дабби катились слезы. И тогда только Глеб понял, что плачет сам.

4

      – Вот тут мы их и оставили, – сам себе сказал Глеб, непроизвольно выделяя последнее слово, и Дабби принял это на свой счет, но промолчал. – Да, тут… – он поднял руку и качнул размочаленный конец веревки.
      – Осмотрите все, – велел Дабби. Голоса у него уже не было, и команды он отдавал шепотом. – Стреляные гильзы, следы…
      Волонтеры, семь человек, отпущенные полковником на поиски пропавших, разбрелись устало по сторонам, вглядываясь в траву под ногами и вряд ли различая там что-нибудь. Глеб уже давил пальцами на глаза – до синих пятен, до чужого света – почти без пользы. Помогало на несколько минут. И вновь начинались рябь и обманы. Вот спина Элмера. Вот ее нету…
      – Ох, черт! – глухо, как из-под земли.
      – Ты где? Элмер, ты куда?..
      – Тут яма, я ногу… Эй, помогите кто-нибудь!
      – Ты где? Я тебя не вижу!
      – Идите на голос, на голос! Эге-гей!
      – Тише, что вы…
      – Элмер провалился.
      – Эл-ме-ер!
      – Э-ге-гей! Я здесь, здесь, здесь!.. – это уже не Элмер, но кто? Олив!
      – Оооолииив!!!
      – Мы здесь, мы здесь!
      И над зарослями шиповника, подпрыгивая, возникает по плечи фигурка Олив, взмахивает руками – и исчезает, взмахивает – и исчезает…
      Через минуту в сборе все. Сыпятся насмешки над Элмером и над тем волонтером с библейским именем Джошуа, который был послан на поиски – оба упали в одну яму. Элмер отделался легче, у Джошуа явно перелом в голени, ему больно и дурно, но он тоже смеется вместе со всеми. Почему-то это очень смешно: оба упали в одну яму. Смеется даже женщина, укутанная в пальто Олив. Ее имя Мередит Маршаль, она владелица знаменитого салона мод «Маршаль». На лице ее еще слишком видны следы непереносимого ужаса этой ночи… но все равно она смеется. Ну и яма, надо же: оба упали именно в нее! Потом смех понемногу стихает.
      – Олив?..
      – Да?
      – Здесь было очень страшно?
      – Здесь не было страшно. И потом – с нами же был Роберт!
      Роберт, ему лет шестнадцать, краснеет и только крепче обнимает свою двустволку. Может быть, теперь ему не будет так досадно, что весь бой он просидел здесь, охраняя двух женщин.
      – Так что страшно здесь не было. Я боялась за вас.
      – Извини, что я не остался, ты ведь понимаешь…
      – Я все понимаю. Давай отойдем в сторону?.. – Она берет его под локоть и ведет куда-то, и вдруг оказывается, что вокруг никого нет. – Я очень хочу быть честной с тобой, я не хочу быть дрянью. Не влюбляйся в меня, пожалуйста. Будет только плохо нам обоим. Потому что я могу быть другом, подругой, любовницей, блядью – но я не могу быть возлюбленной. Это невозможно объяснить, поэтому просто поверь. Помнишь, что я говорила вечером? Я ведь все понимаю, ну почти все, только сделать ничего не могу… Поцелуй меня еще раз, пожалуйста.
 
      Сон Светлане снился долгий и сумрачный. Она опять была в женской школе Уошбрук: безобразно узкие коридоры с полами, крытыми пыльным войлоком, безликие классы с рядами темно-коричневых столов и скамеек, холодные дортуары, столовая с неистребимым запахом кухонных тряпок и плесени… и при этом невозможно выйти из здания, дверей просто-напросто нет и не было никогда, и лишь раз в год из гимнастического зала можно попасть неизвестно куда, в какие-то джунгли, и там надо будет жить своим трудом, охотой, как-то еще, это называется «выпускной бал», его ждут и боятся, боятся страшно, панически, и кто-то всеми силами стремится остаться в школе, даже совершая немыслимые подлости ради этого, а другие, наоборот, стремятся вырваться и уйти, но все ушедшие так или иначе возвращаются хоть раз, чтобы родить ребенка – всегда девочку, только девочку… говорят, мужчины живут там, в джунглях, они дики и ненасытны, и матери, оставив дочерей расти и учиться, исчезают, уходят в тот мир, он притягивает их, всасывает в себя, и они все реже и реже появляются в школе, эти взрослые женщины, и перестают, наконец, появляться совсем; и вот приходит время Светланиного выпуска, они сбиваются кучкой, перепуганные девочки, а младшие классы окружают их, и рукоплещут, и смотрят с завистью, и что-то говорит мадам попечительница, герцогиня Гил, и пол вдруг исчезает из-под ног, все кричат, кричат – и оказываются на пустынном берегу, Светлана озирается: взрытая ядрами и бомбами земля, осыпающиеся ложементы, расщепленные бревна – как пальцы мертвеца… и хлопанье парусов позади… она оглядывается: три шхуны, три шхуны уходят, уходят… и нет сил кричать и взмахивать руками, свинцовая тяжесть на всем, во всем: свинцовое тело, свинцовая душа, свинцовые веки, свинцовая гиря на шее гнет и пригибает к земле, и остается лишь смотреть на землю и видеть ее: мелкие камушки, гладкие и в крапинку, темные и белые щепки, травинки, чешуйки, крошечные, будто муравьиные, скелетики и черепа… а ветер нагоняет мрак и смрад, и низко летят, кружась, жуткие лиловые тучи, и с горами на горизонте начинает твориться странное: они превращаются в шкуру чудовища, черную, бородавчатую, сально блестящую, голую, под ней перекатываются мускулы, и волна превращения набегает с чавкающим завыванием…
      – Мэм! Проснитесь, мэм! – голос Люси. – Приехали.
      – Что?
      – Мы дома, мэм.
      – Ах, да…
      – Что с вами? Вы плачете?
      – Разве? Нет, не плачу. Дурной сон, и все.
      В доме стоял запах беды: запах чужих людей, которым плохо, запах проутюженных дожелта простыней, запах дегтя и карболки, мочи, пота, йода – и обнажившегося морского дна… Флигель и первый этаж дома заняты были под обожженных; лорда Сайруса уложили в его собственной спальне. Доктор Мак-Каран, хирург, осмотрел его, полупришедшего в себя, одобрил действия предшественника, проинструктировал сиделку и спустился вниз, распорядившись пока прокипятить инструменты для кровопускания. Появилась и захлопотала Мэй, в переднике и чепце сестры милосердия: доктор отпустил ее на час. Наперебой с Люси они рассказали, как было страшно этой ночью, когда заявилась толпа мятежников и потребовала от слуг вооружаться чем попало и идти с ними, но никто не пошел, только конюх Альберт, да и тот прибежал обратно почти сразу же и прятался до утра на чердаке, – и как хорошо, что в доме были раненые горожане, из-за этого почти никакого грабежа и не было, забрали бочонок виски и несколько окороков, а вот дом вдовы Бартлоу разграбили начисто и подожгли вдобавок, благо дождь хлестал как из ведра и слуги не сидели сложа руки… А правда, что лорд хозяин вручную от них отбивался? Правда. Если бы помощь опоздала на несколько минут… все. А тот молоденький джентльмен? Он ушел ночью в ополчение, и пока ничего не известно. А правда, что мистера Бернсайда?.. Правда. Ох, бедненький, его-то за что так вот, он всегда был такой тихий, вежливый… Мэм, миледи, да на вас лица нет, вы и на ногах-то не держитесь, сейчас постель, сейчас ванну, сейчас, сейчас…
      Ванна добила ее. И, проваливаясь в белую бездну, Светлана успела подумать только: как он там? Жив ли?
      Господи, только бы жив! Только бы – жив!
      Горячим окатило сердце…
 
      – Мистер Марин! Мистер Марин!
      Глеб обернулся. Его нагнал Эразмус. Широко шагая, он размахивал зеленым мешком… да, тем самым мешком, трофеем, который так и провалялся полдня за баррикадой. Совсем забыл про него… Глеб повернулся и пошел Эразмусу навстречу.
      – Меня Дабби послал. Это, говорит, ваш…
      – Спасибо, Эразмус. Забыл я его.
      – Тяжелый. Золото, что ли, там?
      – Нет, бомбы. Не пригодились, слава Богу.
      – И то правда. Я вам так скажу, мистер Марин: спасибо вам от нас ото всех. Ребята так и велели передать: спасибо, мол. Ни хрена бы без вас не получилось, так что вот. А так и сами почти все живые и незадетые, и бунтовщикам жопу надрали и перцем засыпали. Только непонятно все с этим бунтом, вот вы как хотите… А чего полковник вас затребовал, не знаете?
      – Н-нет, пожалуй. Может, сказать что хочет.
      – Да, начальство – оно такое… А может, лейтенантом вас назначат, за заслуги, вот.
      – Это вряд ли. По возрасту не положено.
      – То в армии, а в ополчении проще. Вот увидите, лейтенантом и будете и взвод получите. Эх, сам бы к вам пошел, честное слово! Да дело уже кончено, похоже… В общем, если вам надо будет чего: там, рыбы получше, или морду кому набить, или лодку – в Рыбной гавани меня всякая собака знает. И – вот вам моя рука, сэр!
      – Вот вам моя, Эразмус. И спасибо, что догнали.
      – О, пустяки…
      Легкий ландольет ждал Глеба в сотне ярдов от въезда на мост: нервная лошадка не пошла туда, где все еще – пусть под парусиной, пусть чуть в сторонке, чтобы не мешать и не попадать под ноги, но – лежали убитые. Порученец, недовольный задержкой, прошипел что-то сквозь зубы. Глеб опустился на сиденье рядом с ним, бросил в ноги оба мешка: легкий – с остатками патронного запаса, тяжелый – неизвестно с чем. Вдруг и вправду золото?..
      Солдат на козлах хлестнул лошадку, Глеб закрыл глаза – и тут же открыл. Ландольет останавливался у высокого парадного крыльца комендатуры порта, и порученец бесцеремонно толкал Глеба в плечо:
      – Эй, мистер, приехали…
      – Вижу, мистер, вижу, – Глеб дернул плечом. – Куда именно велел мне прийти полковник?
      – Вас проводят, – бросил порученец и толкнул в спину солдата-кучера. Глеб еле успел выхватить свои мешки.
      – Крыса, – сказал он в удаляющуюся темно-зеленую спину.
      Да, здесь, похоже, повоевали всерьез… Окна были выбиты, стены стали рябыми. Над некоторыми окнами и над дверью уходили вверх языки копоти. Газоны вытоптаны, кусты смяты, огромное количество сучьев и веток, сбитых пулями, валяется повсюду…
      И – тучи людей. Улей.
      Гам и толчея.
      Грубо проталкиваясь сквозь толпу сбившихся у подъезда обывателей, не успевших повоевать, а теперь яростно рвущихся добивать уже разгромленных, Глеб добрался наконец до дежурного офицера, пожилого флотского лейтенанта с изможденным и уже поэтому знакомым лицом.
      – Никого не ведено пускать, – механически ответил дежурный. – Никого.
      – Но полковник Вильямс специально посылал за мной, – сказал Глеб.
      – О, да это же вы, – бессильно удивился тот. – Вчера вы были много моложе, – он попытался улыбнуться.
      – Я вас тоже не узнал, – признался Глеб. – Мистер Пэтт, сэр?
      – Второй этаж, направо и направо, – сказал мистер Пэтт. – Дверь, обитая красной кожей. Он там и ждет вас.
      Полковник Вильямс был не один. По зеленому ковру, хрустя осколками стекол, грузно расхаживал седой длинноволосый и бородатый человек, комплекцией напоминавший ушедшего на покой борца-тяжеловеса. Он был в старомодном синем полуфраке с медными пуговицами и огромных бесформенных башмаках с кожаными ремешками вместо шнурков. В руке его была массивная трость, на которую он опирался.
      – Вот и наш молодой герой, – сказал полковник и бросил быстрый взгляд на «тяжеловеса», и краем глаза Глеб уловил, что тот отрицательно качнул головой. – Я говорил вам про него, Ансон, вы помните, конечно… Глеб, познакомься: это Ансон Бэдфорд, рыцарь, мой предшественник и учитель.
      – Очень приятно, – поклонился Глеб.
      – Мы только что говорили о тебе. Поверь: только хорошее. Если хочешь, могу вкратце повторить тебе то, что рассказал дорогому учителю…
      – Ки-ит… – с непонятной интонацией и непонятным выражением лица протянул мистер Бэдфорд.
      (Вообще весь этот разговор надолго остался непонятным для Глеба. Сначала ему казалось, что эти двое старательно сбивали его с толку, чтобы он о чем-то не догадался; потом понял, что это была проверка, и он ее прошел, – но вот на что именно проверка? В конце концов, он узнал и это, но к тому времени его интересовали уже совсем другие проблемы…)
      – Я быстро, – сказал полковник. – Итак, чуть более суток назад из поезда выходит молодой человек, который практически никого не знает в нашем городе, идет себе по набережной – и вдруг спасает утопающего. Утопающий, капитан-инспектор Кэмпбелл, лорд Стэблфорд, посылает его сюда, в этот самый кабинет, с вестью о мятеже на крейсере. Здесь мы беседуем, юноша после этого едет навестить своего спасенного, потом перевозит его в дом его сестры, где вскоре происходит загадочное убийство хозяина дома и пожар, вызванный поджогом. Наш герой вновь спасает капитана, вынеся его из огня. Перебравшись под крышу одной нашей общей знакомой, герой проводит там несколько часов в обществе капитана, его прелестной супруги и убитой горем сестры, а затем исчезает – для новых подвигов. Как мне сказал лейтенант Дабби, именно нашему герою всецело принадлежит идея захвата верхнего моста – а также воплощение этой идеи. Теперь мы знаем, что именно эта операция и оказалась решающей в деле подавления мятежа. Походя наш герой совершает еще несколько подвигов калибром помельче…
      – Господин полковник! – Глеб вскочил. Голос его был сдавлен, хотелось разорвать воротник. – Ваш тон оскорбителен, и я… я…
      – Минутку, друг мой, – сказал мистер Бэдфорд. – Полковник злится на меня, поэтому у него так получается. Не обращайте внимания на тон. По существу все верно?
      – Ну… да. Только… Дабби преувеличивает. Один я там ничего сделать не смог бы. Как я мог – один?..
      – «Один в поле не воин», – довольно чисто сказал мистер Бэдфорд по-русски. – Я не переврал?
      – Нет, сэр.
      – Замечательно. Дослушаем нашего полковника.
      – Собственно, это все. Восемнадцатилетний юноша совершает ряд действий, каждое из которых так или иначе препятствует успешному развитию мятежа. Не знаю, Ансон, как вы, а я не верю в такие махровые случайности. Учитывая, что наш постоянный противник мятеж раздувал и всячески ему способствовал, я делаю вывод, что стоящий перед нами Глеб Марин является действующим агентом врагов наших врагов, следовательно – нашим другом. Глеб, позвольте через вас обратиться к вашим начальникам с предложением перестать играть в конспирашки и перейти к скоординированному сотрудничеству.
      Наверное, у Глеба был достаточно глупый вид, когда он смотрел то на полковника, то на мистера Бэдфорда, потому что в какой-то момент Бэдфорд не выдержал и захохотал, пристукивая своей тростью.
      – Ну, Кит! – выговорил он наконец. – Ну, бестия Кит! Мальчик, это он мне вот на столько не верит! Мне, своему учителю! Впрочем, – давя смех, сказал он уже другим голосом, – история ваших похождений, Глеб, дает пищу для подобных высказываний, что, впрочем, я склонен отнести скорее на счет переутомления полковника, чем на счет его прозрения… Как вы сами-то могли бы все это объяснить? Что – судьба, везение, слепой случай? Или что-то другое?
      – Не знаю… Что, это так важно?
      – Это важно, Глеб, – тихо сказал полковник. – Ты даже не представляешь, насколько это важно…
      Глеб сидел молча. Потом посмотрел на полковника, на Бэдфорда, снова на полковника…
      – Меня как будто подхватило… – начал он и замялся. – Понимаете, все шло само собой. Одно вытекало из другого. А потом – уже как бы с разгона…
      – Ты хорошо стреляешь? – спросил полковник.
      – Да. Первое ружье отец купил мне на пятый день рождения.
      – Это уже многое объясняет, – сказал Бэдфорд. – А, Кит?
      – Возможно… – полковник пожал плечами. – Отец многому научил тебя, Глеб?
      – Да. Он таскал меня по экспедициям, на охоту, везде… только последний год… да и то…
      – Итак: стрелять. Что еще?
      – Ну… многое. Я спокойно выживу на берегу, в джунглях, в пустыне, в горах. Могу сделать лодку, построить хижину. Огонь могу добывать, знаю травы, руды… Много чего.
      – Бокс, борьба?
      – Бокс и фехтование.
      – На чем?
      – На эспадронах и коротких мечах.
      – Похоже, отец готовил вас всерьез, – сказал Бэдфорд.
      – О, да.
      – И как вы думаете: к чему?
      – Ну… к экспедициям, наверное… Он знал, что мне нравится картография… И вообще – у него был свой взгляд на то, каким должен быть мужчина.
      – А зачем в экспедиции фехтование на коротких мечах? – спросил полковник.
      – Почему обязательно в экспедиции? – Глеб замялся. – Это вообще… для развития, наверное…
      – Судя по результатам, у Бориса Ивановича был очень правильный взгляд на воспитание, – сказал Бэдфорд.
      – Джентльмены, – сказал Глеб, глядя куда-то мимо всех. – Господин полковник… вы не могли бы объяснить мне, что имелось в виду, когда вы говорили… э-э… что я некий агент… и вообще?..
      – Кит, – сказал мистер Бэдфорд, – позволь мне побеседовать с нашим другом. У тебя ведь куча дел, не правда ли? Кстати, забыл спросить: из настоящих бредунов не поймал никого?
      – Нет, – покачал головой полковник.
      – Да, это плохо… Мы можем посидеть здесь, или нам куда-то перейти, или вообще – погулять?
      – Будьте здесь. Я распоряжусь, чтобы вам сварили кофе.
      Их не беспокоили. Пока Глеб с жадностью поглощал кофе, крекеры и апельсиновый сок, мистер Бэдфорд набил трубку, огромную, как и он сам, темно-вишневую, с серебряным мундштуком, раскурил ее и сидел, пуская клубы дыма, и изредка задавал простые житейские вопросы, на которые можно было отвечать просто «да» или «нет». Потом он вынул из кармана панталон плоскую фляжку, отвинтил колпачок, разъял его: там оказалось два стаканчика, золотой и серебряный.
      – Этому бренди больше ста лет, – сказал он. – Выдержано в дубовых бочках в подвалах одного интересного монастыря. В Старом мире ему бы не было цены…
      Глеб не знал, что сказать. Бренди издавало одуряющий аромат, очень приятный аромат, но он не сопрягался ни с одним из знакомых запахов. Но, глядя на своего визави, Глеб решился отхлебнуть… Напиток мгновенно испарился во рту – будто и не жидкость это была, а вот тот самый сконцентрированный аромат: виноградников в жаркий день, дубрав, цветущих садов…
      – Божественно, – сказал Глеб. – Даже не думал, что такое может быть.
      – Практически не может. В Палладии это еще иногда можно купить, а у нас – увы. Вырабатывают его в одном лишь месте, в монастыре иоаннитов Хай-Санткьюэри, это две сотни миль южнее старой столицы. И то, что братия не выпивает сама, она грузит на специальный корабль и раз в год отправляет в Новый Петербург ко двору Ее Величества великой княгини Надежды Васильевны. И там – опять же то, что не выпивает двор – поступает изредка в продажу. И мои друзья, зная мою слабость, обязательно высылают мне бочонок-другой…
      – Хорошие друзья, – улыбнулся Глеб.
      – Да. Что может быть лучше хороших верных друзей?.. – мистер Бэдфорд попыхтел трубкой. – Как сын своего отца, ты должен хорошо знать историю Транквилиума?
      – Ну… в какой-то мере…
      – Насколько я знаю, Борис Иванович придерживался мнения, что проходы между мирами постепенно зарастают?
      Глеб подумал и решил пока не слишком откровенничать. Ведь отец не афишировал свои взгляды…
      – Да. Он считал, что в древности проходы были значительно обширнее и люди могли свободно переходить из Старого мира в Транквилиум и обратно, даже не замечая этого. Отсюда так много географических несообразностей – вплоть до средних веков. Возможно, что Одиссей, например, странствовал по Жемчужному морю, на острове Пларра еще триста лет назад жили гигантские обезьяны, а развалины древнего города неподалеку от Ульгеня соответствуют описанию Трои у Гомера. Со временем миры стали как бы отдаляться друг от друга, проходы стали уже и труднодоступнее, и находить их могли только люди с особым зрением…
      – И двести лет назад они захлопнулись совсем… – наклонил голову мистер Бэдфорд. – Так?
      – Н-нет… Отец говорил, что они были обрушены и особым способом замаскированы, потому что в Старом мире начались эпидемии. И с тех пор их стараются поддерживать в таком состоянии.
      – Грммм… Что же, эпидемия – не самое плохое название для тех явлений, что начались в Старом мире…
      – Но какие-то проходы продолжают существовать, – сказал Глеб.
      – И почему ты так думаешь?
      – Книги…
      Мистер Бэдфорд кивнул.
      – Но с людьми оттуда я никогда не встречался…
      Мистер Бэдфорд снова кивнул, но Глебу показалось, что он сдерживает улыбку.
      – Мы иногда принимаем беглецов, – сказал он. – Но ставим им очень жесткие условия. Во-первых, они безвыездно живут на своем острове. Во-вторых, их дети воспитываются в семьях коренных транквилианцев и с родителями до совершеннолетия не встречаются.
      – Ничего себе! – ахнул Глеб. – И что – соглашаются?
      – Очень многие.
      – А если кто-то не хочет отдавать ребенка?
      – Тогда и ребенок будет всю жизнь безвыездно жить на острове.
      – Это почти ссылка… тюрьма…
      – Нет. Это всего лишь карантин. Впрочем, подозреваю, что и эти строгости недостаточны, а поэтому от них можно будет отказаться.
      – Инфекция проникает?
      – Да. Ты знаешь – или догадался?
      Вместо ответа Глеб сунул руку за отворот куртки и преподнес мистеру Бэдфорду на ладони трофейный пистолет.
      Он знал, что тот удивится – но не до такой степени.
 
      – Свет-ти! Свет-ти! Свет-ти!
      Она открыла глаза. Распахнутым было окно в сад, и яркая птица на ветке топорщила перышки.
      – Свет-ти!
      Не птица! Это Олив сидела в глубоком кресле с книгой на коленях. Глаза ее поблескивали, но под глазами лежали синие тени.
      – Ах, ты и спишь, подружка! Вставай, уже почти вечер.
      – Не может быть…
      – Не совсем вечер, но скоро. Торопись, нас ждет обед, а до стола еще ехать и ехать.
      – Ой, подожди, я ничего не понимаю… Какой обед? Куда ехать?
      – Наш общий друг Кит Вильямс час назад привез ко мне другого нашего общего друга, юного князя. Сам, естественно, куда-то умчался, успев лишь сказать, что выполняет данное тебе обещание. Князя я препоручила заботам Сью, а сама отправилась за тобой. Так что тебе обещал Кит?
      – Он сказал, что мы соберемся сегодня за обеденным столом.
      – Как всегда, он чересчур конкретен… Давай-ка я помогу тебе одеться, поскольку служанки твои отбывают повинность у раненых.
      – Олив, ты что – думаешь, я сама не смогу?
      – Сможешь, сможешь… Ну-ка, выберем, что понаряднее, – и Олив почти исчезла в платяном шкафу.
      – Не ищи, я все равно никуда не поеду, – сказала Светлана.
      – Отчего бы это? – глухо удивилась из шкафа Олив.
      – Здесь Сайрус, он в тяжелом…
      Олив вынырнула с добычей в руках.
      – Я уже говорила с ним и с доктором. Сразу как приехала. Ему лучше, он вне опасности. Но ему дают опиум, чтобы он спокойнее дышал и не заболел пневмонией. Так вот, он велел тебе переехать в мою квартиру до тех пор, пока в доме будут чужие люди. И то же самое сказала Констанс. Если хочешь, спроси ее сама. Сайрус уже отплыл. Поцелуй его в щечку и попрощайся с сестренкой. А я пока сложу твои вещи.
      Сайрус полуспал, полугрезил. Светлана даже не поняла, узнал ли он ее. Констанс, безумно спокойная, сказала коротко, что да, они посоветовались с доктором и решили отправить на время Светлану подальше от этого ужаса и заразы – просто на всякий случай. Поначалу думали о поместье, но тут приехала Олив и все решила. Это ненадолго, на несколько дней…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7