Германия на заре фашизма

Среди новых членов был Густав Носке, проверенный временем военный эксперт социалистов. Поставленный во главе национальной обороны, он был убежден, что для прекращения распространяющегося хаоса необходимы решительные меры, и был готов их применить. Именно он, а не Гинденбург и Гренер, в следующие недели спас правительство и нацию от сотрясающих страну беспорядков. Это ему удалось с помощью только что организованных добровольческих групп, входящих в так называемый фрайкор, свободный корпус, которые предоставили себя в его распоряжение и которые он вооружил и расширил.

Такое положение вполне устраивало Гренера. Он не хотел втягивать Верховное командование во внутренние конфликты, имея целью «сохранить его для решения более важных задач в будущем», и потому приветствовал назначение Носке, который горел желанием взвалить на себя весь груз ответственности. «Все меры, – вспоминал спустя двадцать лет Гренер, – проводились после консультаций с Верховным командованием. Но именно Носке, вскоре ставший министром рейхсвера, осуществлял общее руководство и нес ответственность перед правительством и народом».

Носке знал свое дело, и к середине января 1919 года его силы восстановили правительственный контроль в столице. После этого левые радикалы были довольно быстро устранены отовсюду, где они успели обосноваться или пытались это сделать. Отряды действовали жестко и далеко не всегда дозволенными методами, встречая лишь слабое противодействие. В Рурской области их грубость вызвала всеобщее ожесточение. К маю 1919 года сила левых радикалов была сломлена, но ценой массового кровопролития и углубления социальных противоречий.

Учитывая, что Носке активно восстанавливал порядок внутри страны, Верховное командование получило возможность посвятить себя задаче столь же важной, но, в плане внутренней ситуации, менее взрывоопасной – обороне восточных границ Германии от притязаний Польши. В конце 1918 года Гинденбург издал обращение, в котором настаивал на организации добровольческого корпуса для защиты восточных территорий. Он сделал это вопреки действиям правительства, пытавшегося прийти к мирному урегулированию с поляками. Гинденбург чувствовал свою личную ответственность за эту проблему, поскольку центром борьбы стал его родной город Позен, где поляки поднялись против немцев. Большое число волонтеров откликнулось на призыв Гинденбурга, но они прибыли слишком поздно, чтобы спасти Позен. Польское восстание стремительно распространялось, и вскоре вся провинция оказалась под контролем Польши.

Верховное командование, нисколько не смутившись, перешло к составлению планов повторного захвата потерянных территорий. К этому времени вывод войск из Франции и Бельгии был уже завершен. Поскольку не было никакой необходимости оставаться в Западной Германии, Гинденбург и Гренер перевели свой штаб в Кольберг – морской курорт на балтийском побережье, чтобы быть ближе к месту проведения новых операций. Гинденбург прибыл в Кольберг 14 февраля и уже на следующий день издал еще одно обращение, призывавшее к введению дополнительных воинских подразделений в Восточную Пруссию и Силезию. Но он снова потерпел неудачу, пытаясь вернуть Позен. Поляки обратились за помощью к союзникам, и 16 февраля, то есть через два дня после переезда Гинденбурга в Кольберг, маршал Фош предъявил немецкому правительству ультиматум, требуя немедленного прекращения всех военных операций против Позена. У правительства не было выбора, пришлось подчиниться требованию Фоша, тем более что Верховное командование не могло пойти на риск возобновления военного противостояния. Теперь ему оставалось только организовывать защиту восточных территорий, пока остававшихся у немцев. Гренер занялся этим со своим обычным рвением, показав немалые организационные способности. Он также не обделял своим вниманием операции немецкого фрайкора в Прибалтике. Под предлогом вытеснения русских эти силы рассчитывали захватить земли для поселения. Но Гренер довольно скоро лишился иллюзий относительно этого сомнительного предприятия и начал, не слишком, впрочем, усердствуя, обдумывать способы выхода из игры с минимальными потерями.

Беспокойной зимой 1918/19 года личная жизнь Гинденбурга текла тихо и размеренно, по крайней мере внешне. По утрам он занимался ежедневными текущими делами, совещался с Гренером, принимал посетителей, работал с корреспонденцией, подписывал официальные документы. Но под маской внешней безмятежности Гинденбург боролся с собственными проблемами, которые казались ему ничуть не менее тяжелыми, чем проблемы страны. Решение остаться в армии далось ему нелегко, но он чувствовал себя связанным императорскими приказами. Когда же 28 ноября 1918 года император формально отрекся от престола, Гинденбург потребовал от официальных лиц и солдат безусловной помощи новому режиму в его попытках защитить немецкий народ «от угрожающих ему опасностей анархии, голода и иностранного господства». Таким образом, пойдя на сотрудничество с Эбертом, он все еще выполнял приказ своего суверена. Многие из его коллег – генералов проигнорировали пожелания бывшего монарха и оставили действительную службу, довольно скоро превратившись в открытых врагов ненавидимой ими республики, которой Гинденбург продолжал служить. Он понимал, что они нашли легкий выход из положения, в то время как он выполнял свой долг. И старому маршалу было больно видеть, как те, кто был близок ему по духу, профессии и социальному положению, смотрели на него с подозрением и недоверием.

Неловкость возросла, когда ведущая монархистская газета «Кройццайтунг» в январе 1919 года атаковала Гренера, обвинив его в революционных симпатиях и оппортунизме. Гинденбург чувствовал, что подобные обвинения в той же степени относятся к нему, как и к его надежному помощнику. Спустя несколько дней граф Куно Вестарп, бывший лидер консерваторов в рейхстаге, поднял вопрос о том, проявило ли Верховное командование достаточную энергию, защищая армию и офицерский корпус от революционного влияния. Гинденбург отверг обвинения Вестарпа, подчеркнув, что он остался на своем посту только по приказу «его величества, моего короля и хозяина». Он добавил, что пошел на это ценой большой личной жертвы, и с гордостью зачитал телеграмму, присланную ему монархом несколькими днями ранее: «Да благословит вас Бог, мой дорогой фельдмаршал, за вашу неустанную преданную работу на благо нашей немецкой родины». Это признание, заявил Гинденбург, является для него лучшей наградой, и прибавил, что, хотя он считает себя правым, оставшись на посту, он может покинуть его в любой момент, как только найдется кто – то, готовый «взять на себя ответственность перед историей и королем». Но даже одобрение кайзера не могло полностью ликвидировать сомнения Гинденбурга относительно роли, которую он играл. Спустя много лет он назовет зиму и весну 1918–1919 года периодом своего «мученичества» и всегда будет стараться объяснить, что остался во главе армии только «по приказу его величества и из любви к родине».

Еще две проблемы тревожили маршала. С того октябрьского дня, когда разошлись пути его и Людендорфа, их отношения оставались натянутыми. Людендорфа привела в негодование неспособность Гинденбурга защитить его на последнем совещании у кайзера. Его возмущение еще более усилилось, когда маршал еще раз, уже в ноябре, не пожелал защитить его от нападок в прессе за ту роль, которую он сыграл во время переговоров, предшествовавших мирным. В середине ноября 1918 года генерал Людендорф, опасаясь за свою жизнь, покинул Германию и провел три месяца в Швеции. В период этой добровольной ссылки он начал писать военные мемуары, в которых дал волю своему гневу. Друзья с большим трудом уговорили его убрать из текста упоминания о замедленном мышлении Гинденбурга и отсутствии у него чутья. В феврале 1919 года Людендорф снова стал объектом публичных нападок: во время дебатов в Национальном собрании Шейдеман, ставший министром – президентом нового правительства рейха, обвинил его в нечестной игре. Гинденбург направил Шейдеману письмо, в котором выразил протест против голословных обвинений в адрес своего преданного сторонника. Он назвал Людендорфа «ревностным патриотом, который, что бы ни делал, всегда принимал близко к сердцу интересы нации», и указал, что разделяет ответственность за его действия. Шейдеман повторил выдвинутые им против Людендорфа обвинения на следующих дебатах, но в личном послании заверил маршала в своем глубочайшем уважении и выразил сожаление по поводу того, что Гинденбург счел критику Людендорфа направленной в его адрес. Когда же помощник Людендорфа обратился к Гинденбургу с просьбой опровергнуть обвинения публично, маршал заколебался. Он заявил, что момент крайне неудачен для подобных публичных выступлений, хотя и позволил опубликовать свою переписку с Шейдеманом. Он мотивировал свою сдержанность тем, что должен поддерживать создаваемый для него Гренером имидж человека, стоящего вне партий.

Через несколько недель было организовано примирение между старыми соратниками. Людендорф считал, что первый шаг должен сделать Гинденбург, и предложил, что послание по поводу предстоящего дня рождения было бы приемлемым жестом. Желая урегулировать проблему, Гинденбург написал генералу письмо, в котором просил забыть о возникшем между ними «(непонимании». Людендорф принял протянутую ему руку. Во второй половине 1919 года, оставив действительную службу, Гинденбург опубликовал короткое заявление, в котором брал на себя всю полноту ответственности за решения Верховного командования. «Генерал Людендорф всегда действовал в полном согласии со мной». А памятуя об особом положении, которое он занимал в сердцах своих соотечественников, он добавил предупреждение, которое, впрочем, вряд ли успокоило Людендорфа: «Любые нападки на генерала Людендорфа есть нападки на меня».

Примечания

1

Вильгельм Гренер занимал пост первого генерала – квартирмейстера, то есть, в отсутствие кайзера, фактически был вторым лицом высшего командного состава германской армии. (Здесь и далее примеч. пер.)

2

Со стороны матери Гинденбург, как и Бисмарк, происходил из семьи среднего класса, но предпочитал игнорировать буржуазный элемент своего происхождения. В своих мемуарах он подробно изложил историю своих предков со стороны отца, но проявил удивительную сдержанность, когда речь зашла о предках по материнской линии.

3

И фельдмаршал фон Мольтке, и генерал – квартирмейстер граф Вальдерзее были согласны с оценкой Шлиффена. Позже Шлиффен, судя по всему, изменил свои взгляды. Обсуждая предполагаемое назначение Гинденбурга на должность начальника штаба армейского корпуса в 1896 году, он видел, что Гинденбург никак не отличился на должности штабного офицера, да и полевым командиром был не вполне удовлетворительным. Все же Гинденбург получил назначение, хотя и в другой корпус.

4

В одном из писем Гофман писал: «Именно спокойствие Гинденбурга спасло ситуацию в решающий момент сражения при Танненберге в августе 1914 года, хотя Людендорф всегда отрицал, что помышлял об отступлении».

5

Когда в разгар военного кризиса – 29 сентября 1918 года – статс – секретарь фон Гинце настоятельно предложил, чтобы Гинденбург поспешил к кайзеру и потребовал немедленного начала мирных переговоров, фельдмаршал возразил, что еще только 11 часов, а его ежедневная аудиенция у его величества – в полдень.

6

В действительности к этому времени вопрос пребывания Вильгельма на троне уже не стоял на повестке дня переговоров, предшествовавших мирным. 5 ноября западные державы проинформировали Германию о своей готовности вступить в переговоры о перемирии с Германией, хотя Вильгельм все еще оставался императором.

7

А несколькими месяцами ранее именно Шуленбург предсказал гибель монархии. Генерал Людвиг Бек, начальник Генштаба сухопутных войск в 1933–1938 годах и один из ведущих участников антигитлеровского сопротивления, вспоминал, что накануне весеннего наступления 1918 года Шуленбург сказал ему: «Попомни мои слова. В завтрашнем сражении нас ждет успех. Мы возьмем около 100 тысяч пленных и захватим одну тысячу орудий. Но в конце концов наше положение станет даже хуже, чем раньше. А шансы выиграть войну еще более уменьшатся». А 16 июля 1918 года, когда стало очевидно, что третье наступление, начавшееся за день до этого, успешным не станет, Шуленбург сказал Беку: «Вчера мы определенно проиграли войну и, вероятно, потеряли не только императора, но и монархию». При этом в ноябре Шуленбург заявляет: «Наши люди с готовностью согласятся с тезисом о том, что морской флот с его евреями – военными спекулянтами – наносит им удар в спину».

8

Вильгельм отнесся к такому повороту событий настолько серьезно, что в письме, написанном своей супруге в тот вечер, именовал ее «ее величеством королевой Пруссии».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.