Орион взойдет

Иерн, пусть любые новости, которые вы услышите, вас не смущают. Не рассчитывайте на хорошее. И не рискуйте понапрасну. Надеюсь, у нас будет время, чтобы разобраться в происходящем и посмотреть, что получится, прежде чем придется принимать контрмеры. Быть может, нам придется и повременить.

Он натянул нижнюю часть костюма на ноги и на тело, сантиметр за сантиметром проглаживая черную гладкую ткань, чтобы ее обработанные молекулы, меняя свое положение, плотней прилегали к его телу.

— Да, я залягу и буду нем как рыба, — обещал он.

— А где — вы можете сказать мне?

— Это смотря куда будет дуть сегодня ветер. Дордойнь — идеальный край для ведения партизанской войны, но Бреж предоставляет мне дополнительные преимущества. Вот два наиболее очевидных укрытия.

Он нутром ощутил, как она нахмурилась.

— Но не думайте браться за оружие, Иерн, хотя бы не сразу.

— Ах нет. Я просто хотел сказать, что в горах Дордойни легко укрыться и пейзаны помогут мне. Но, быть может, лучше отправиться за границу.

— Да, наверное, это разумней всего остального. — Тесс помолчала. — Хотелось бы мне дожить до более счастливых времен.

Облачившись в облегающий костюм и задернув молнию до горла, Иерн принялся за плотный наружный комбинезон. Он должен был защищать от повреждений нательный слой. Кроме того, в нем находились карманы и петли, позволяющие пристроить всякие необходимые вещи.

Он вышел в гостиную, и Тесс помогла ему закончить подготовку. Носки и ботинки защищали его ноги. На мягкий подшлемник сверху надевалась жесткая оболочка, крепившаяся по основанию к внутреннему слою. Он не стал закрывать лицевую пластину. Провел рукой по петлям, застегнул пряжки, повесил на спину баллон с кислородом. Тесс подсоединила его и отрегулировала клапаны: важное дело. От выдыхаемого воздуха тело Иерна будет потеть. Вентиляторное устройство охладит водяной пар, чтобы избежать перегрева. Затем последовал парашют, но не из тех, которые надевали техники, выходя наружу. Падения с аэростата случались редко, а потому словесные наставления заменяли практические тренировки, способные сохранить людям жизнь. Словом, их снаряжение было простым.

Дени же принес парашют, который предпочитали опытные парашютисты, с такими прыгали с самого аэростата.

Иерн однажды проделал такой трюк много лет назад. Тесс узнала об этом, вызвала его на ковер и, не стесняясь в выражениях, запретила ему вытворять подобные авантюры. «Страна потратила целое состояние, чтобы научить вас летать, — резала она. — А вы вчера вдруг решили порезвиться? Что, молодой человек, хочется косточки разбросать по всему Домену?»

«Ну, сегодня дело другое», — подумал он, аккуратно натягивая высотные перчатки. Она застегнула пряжки на его запястьях.

Они стояли друг против друга, молчание затянулось.

— Ну, — проговорил он наконец. — Я… э… мне пора… Спасибо вам за все.

Улыбка на ее лице дрогнула.

— Вот что, негодник, постарайтесь вернуться сюда с честью. Чтобы мои внуки — а они у меня вот-вот появятся — могли наслаждаться жизнью! — Она приподнялась на мыски и поцеловала его — легко, словно ласточка тронула крылом его щеку. — Прощай, Таленс Иерн Ферлей. Удачи тебе.

Он вышел, переполненный смущением, которое охотно скрыл бы. Она помахала ему вслед.

Далее путь был ясен. Иерн целенаправленно шагал, полуприкрыв лицо забралом шлема, чтобы никто не мог заметить его и пристать с ненужными расспросами.

К счастью, он никого не встретил: дожидаясь утра, Скайгольм как бы втянулся в себя.

Облаченный в зеленый мундир часовой стоял возле воздушного шлюза С-3. Заметив Мерна, он приподнял винтовку и выкрикнул:

— Стой! — Эхо порхнуло по залу, вдоль стен которого стояли шкафчики.

Часовой нервно заговорил с густым эскуарским акцентом:

— Куда ты?

— Как положено — наружу, — ответил Иерн. — Пропусти.

— А бумага у тебя есть?

Иерн хотел было подойти поближе, чтобы ножом пырнуть часового. Но тут же взял себя в руки: в случае неудачи могло сорваться все мероприятие.

И он нашелся:

— Зачем мне пропуск для обычного дела?

— Чего же тебе там надо?

Иерн с досадой вздохнул.

— Ну подумай, компадре. Здесь же не причал, нет и лазеров, никакого вреда я причинить помогу. Здесь у нас наблюдательная площадка. Моя обязанность — проверять состояние оболочки. Потом я перейду на другую платформу, дальше на следующую. Ультрафиолетовый свет и озон разрушают материал. Нам приходится заменять панели, когда они начинают крошиться. Ваше появление сегодня нарушило все режимы. Перепады давления на закате генерируют напряжение в конструкции. Мой начальник приказал мне проверить состояние дел. Ну как, по-твоему, мне выполнять поручение?

Часовой шагнул в сторону:

— Ладно, иди.

Иерн внутренне усмехнулся. Он солгал лишь в том, что получил приказ.

Просто придал голосу важности и не стал упоминать о том, что среднее время службы панели составляет десять лет. Инспекции проводились ежегодно — с помощью прецизионных инструментов — и уж во всяком случае не ночью. Он сказал часовому, что износ панели может привести к падению Скайгольма. Это было не так: если дырка возникнет даже в плавучей внутренней сфере, движение воздуха немедленно развернет адгезивную заплату, способную продержаться несколько часов, прежде чем давление заметно упадет. Создавая аэростат, предки предусмотрели многие ситуации.

Но не предвидели одного — того, что небесный город могут предать .

Иерн опустил лицевую пластину и прошел в шлюз. А когда оказался снаружи, застыл: хотелось наглядеться впрок. Быть может, ему уже не придется видеть мир с высоты. На востоке в призрачной мгле ослепительно сияла полная луна. Звезды толпились на небе — немигающие разноцветные льдинки — и Галактика мостом легла от горизонта до горизонта. Внизу не было даже облака; четко вырисовывались Бискайский залив и Англиканский канал, на черной Земле под ним тут и там мерцала река, озеро или снеговая вершина, но поодаль все растворялось во тьме, под серебряной лунной дымкой… Земля казалась ему немыслимо отдаленной, не такой Иерн видел ее прежде. Но самым нереальным казался огромный светящийся бок захваченной небесной твердыни. Из-под оболочки слабо проступала сетка — ему представились вены, голубеющие в наполненной молоком женской груди… тут он вдруг остро да так, что едва не охнул, вспомнил о матери. Уснувший гигант мирно парил, разогревая свое нутро запасенным солнечным светом. Ухватившись за поручень платформ, Иерн ощутил легкую дрожь — это воздух вырвался из реактивного двигателя, одного из двух, и ему представилось, что слух доносит до него — брррр-уууууу-ммм — звук, бросавший вызов всем ветрам верхней атмосферы в течение восьми сотен лет.

Иерн встряхнулся, словно бы только что вынырнул из зимней реки. «Ну, пора и в путь, парнище», — пробормотал он.

Трепет оставил душу, потрескивал, разгораясь, огонек восторга; ему предстоял удивительный прыжок.

Перебросив ноги через поручень, он чуть помедлил и оттолкнулся.

Поначалу он летел как во сне, лишенный веса, тела… парил под холодным светом луны. Тело его поворачивалось медленно и ровно. Все вращалось вокруг… Землю сменял белый шар, от которого Иерн удалялся.

Неужели ветер и в самом деле запел, или же для этого воздух был еще слишком разрежен? Конечно, холод вокруг мгновенно мог превратить в льдышки его глаза, но в своем комбинезоне он плыл среди звезд по небу, словно в чреве матери. Ум его, что-то вычислявший и измерявший, удалился в неведомые дали, ничем не влияя на сознание, подобно сердцу и легким. Его истинное "я" растворилось в беспредельном просторе.

"Когда совершаешь затяжной прыжок, раскрывать парашют следует точно в нужный момент — при достаточной плотности атмосферы, иначе он только разорвется и саваном прикроет тело, метеоритом вонзившееся в почву. Но когда это сделать? Если опоздаю — сгорю или прожарюсь в нижних слоях атмосферы.

В прошлый раз я делал это на высоте пятнадцати километров, но тогда у меня были инструменты… Что ж, прикидывай, птица, думай, не ошибись".

Он потянул за шнур. Пошел вытяжной парашют. Толчок — и раскрылся главный, расправился и наполнился, жестко ударив стропами. Иерн повисел немного, прежде чем смог позабыть о боли. «Я чересчур затянул падение. Завтра будут синяки». И в восторге: свободен! Мысль эта полностью вернула его в сознание. Иерн выбросил из головы все неземные красоты; ведь он — авиатор, которому предстоит посадка. Точных данных у него не было, но никто не мешал наблюдать. Иерн принялся осторожно манипулировать стропами. Обычно стратосферные ветры дули с запада на восток… куда ему нужно было в последнюю очередь, однако им он мог противопоставить умение; внизу, в тропосфере, ветры будут меняться, дуть в разные стороны на разных высотах. Можно подобрать купол и падать быстрее, когда направление ветра не устраивало, или же,. открыв его пошире, задержаться подольше в нужном потоке.

Диск Скайгольма над головой уменьшался. Наконец вернувшийся вес тела и посвист дали понять Иерну, что он вошел в эфирное королевство.

Звездный полог померк, оставшиеся светила наконец сложились в привычные фигуры созвездий. Раскачиваясь под широким бледным колоколом, Иерн по возможности управлял им. Канал и море не хотели съеживаться на горизонте, или не так?.. Ах-ха? Ветер-то с юго-востока… даже стропы трепещут.

Набравшись духу, он потянул за корд, и парашют вспорхнул вверх, стропы его щупальцами медузы вились в лунном свете. Началось падение, но не свободное, как прежде, а в плотном потоке… Иерн опускался, продавливая воздух, наконец раскрывшийся второй парашют затормозил полет.

Иерн рисковал и знал это. Основной парашют спокойно донес бы его до земли, однако в таком случае он мог особо не сомневаться, какой край встретит его внизу. Второй парашют представлял современное устройство, порожденное вдохновением ученых-маураев. Сложный, казалось бы, непрочный — лопасти, несущие поверхности, элероны, трубки Вентури — но точный в полете, как глайдер. Такими пользовались не более чем в нескольких километрах над грунтом.

Он отвлекся. Люди верили в него: Тесс, Дени, его собственные друзья и пейзаны… Фейлис? Ну что ж, если ему суждено разбиться, значит, этого не избежать. Имело значение только то, что с помощью этого парашюта можно было добраться до Брежа

, края, где его родила мать.

Крик Иерна зазвенел в шлеме.

…Он опустился на землю — едва не перышком — на дорогу, которую наметил сверху, пыль порхнула из-под ног серо-белым облачком. В лунном свете с обеих сторон вздымались деревья, предутренняя роса поблескивала на траве. Иерн разделся, и влажный ветер омыл его тело земными благовониями… Над головой заухала сова.

Первым делом следует позаботиться о самых компрометирующих деталях наряда. Иерн не стал углубляться в лес, на опушке с помощью ножа упрятал под дерн все ненужное. Обувь и плащ он сохранил, сняв знаки отличия. В таком виде вполне можно сойти за батрака.

А потом он вышел на дорогу, прекрасно представляя, куда идти. Не так уж далеко отсюда тропа уводила к руинам замка, брошенного за века до Судного Дня. Отшельник, обитающий в нем, предоставит ему кров и будет помалкивать, когда он уйдет.

Луна поднялась выше. В кротком свете ее плыл Скайгольм, уже ушедший в земную тень.

Глава 11

1

Новости дошли до Роники Биркен вскоре после того, как она пересекла реку Сейн, возвращаясь из похода по землям, лежащим за Рином. Паром с длинными веслами переправил ее отряд — полдюжины человек, фургон и коней — к пристани на левом берегу. Разместившиеся на сиденьях фургона и в седлах, они тронулись в путь — до Фонтейбло оставалось три или четыре километра.

Алек Закон пришпорил коня, чтобы догнать ее.

— Прекрасное утро, не так ли? — спросил он, оказавшись рядом.

Она огляделась вокруг. Деревья — больше всего было ольхи и березы; ветви сходились над головой, образуя тенистый сводчатый коридор, а листья зеленоватым золотом отражали последние лучи солнца. Пора была уже не жаркой, однако до осени было еще далеко. Дорога хрустела гравием под копытами и колесами. Вокруг перепархивали птицы. На миг тоска по дому охватила Ронику, но Ляска лежала по ту сторону Северного полюса, и дикий простор ее лишь отдаленно напоминал прирученный лес посреди Доменам — Прекрасное, — согласилась она.

— Может, отдохнем завтра? — предложил Алек. — Ты гнала нас самым безжалостным образом.

— В нашем положении медлит только безумец, — отрезала она. — Ты знаешь это.

Мелькнуло воспоминание: «Можно было задержаться среди варваров на далеком востоке, они явно трепетали перед нами; в любом случае у них не было огнестрельного оружия. Там нам пришлось попотеть, дороги не изменились после Судного Дня. Но от полуцивилизованных западных алеманов следовало уходить побыстрее, чтобы кому-нибудь из них не взбрело в голову ограбить нас. Пусть отобранный груз скоро убил бы грабителей, но это не могло послужить заметным утешением».

— Видишь, мы в безопасности уже целую неделю. — Он показал вокруг. — А ты все еще погоняешь нас кнутом. Куда ты так гонишь, Ровика?

— Нас могут ждать на корабле.

— Если так, капитан Карст уже известил бы нас, не правда ли?

Она кивнула: да, в глуши они были лишены связи, но здесь ситуация переменилась. В любой самой крохотной деревушке Домена был общественный радиоприемник. Примерно один час в сутки Скайгольм транслировал платные сообщения, объявления принимали в центральных почтовых отделениях и передавали по графику. Микли заставил ее запомнить наизусть целый перечень кодовых фраз. Но она еще не слышала ни одной из них и теперь уже не рассчитывала — вполне обоснованно — получить указания по радио до прибытия в Кемпер. Быть может, ничего нового они не встретят и там, если в это время Микли будет занят своими махинациями вдалеке от корабля.

— Домен — это целая виноградная кисть штатов, и, хотя в каждом из них действуют свои собственные правила, — напомнила она Алеку, — наши бумаги позволили нам миновать все проверочные пункты. Но для местных мы всего лишь подозрительная шайка иноземцев, и если мы начнем медлить в дороге, какой-нибудь случайный чиновник, заметив это, легко может сделаться до чесотки любопытным.

— Ну и что? Пусть он прочтет наши документы, зачем ему интересоваться археологическим грузом, предназначенным для… э, Консватуара?

«Тоже мне — археологические находки: четыре неповрежденные плутониевые боеголовки, найденные возле Чехийского хребта. Опасливые туземцы обходили их стороной… Что могут добавить эти четыре головки к смертоносному содержимому других ракет, изломанных или разъеденных коррозией, уже проникшему в биосферу Земли..»

— По пути излишне подозрительных мы не встретили. Да ну, чего их бояться? — настаивал Алек. — Здесь мир царит не первый век; мы для них словно глоток свежего воздуха. Поверь мне, Ровика. Я знаю эту страну.

Она не сомневалась в этом и кивнула в ответ.

Без Алека эта экспедиция была бы безнадежной; да, она умела найти дорогу через леса, болота, по лишенным дорог перевалам и через бурные реки, могла найти пропитание для своих людей и укрыть их на ночь. В случае неприятностей, как случалось не однажды, она могла разместить своих спутников, создавая облик внушительного отряда, и враги отставали. В конце концов она умела руководить поисками боеголовок. Но она не знала даже Франсетерр, не говоря уже о лоскутных племенах, обитавших к западу от него. Ее познания в юропанских языках ограничивались англеем более чем скудным и франсеем еще менее бойким; языками она занялась на корабле, отправившемся из Сиэттла. Алек Заксон провел многие годы на этом континенте в качестве антрополога. Он непринужденно владел франсеем и несколькими алеманскими диалектами, знал даже несколько шлавянских. А посему мог разузнать дорогу в варварских краях и тактично выяснить, где и что можно найти.

— Не пойму, почему бы нам не провести день-другой в Фонтейбло? — спросил он. — Восхитительное место — и сам городок, и окрестности тоже. Кроме того, подумай о наших бедных животных.

Роника посмотрела вниз на коня, опустившего голову и уныло перебиравшего копытами. Чувство вины укололо ее. «Он прав. Я подгоняла их жесткой рукой, но теперь можно более не торопиться. Дома ведь я не убью зверя и не срублю дерево, не шепнув ему: прости меня, брат… или сестра, у меня есть в том нужда. Следует ли мучить животных только потому, что я тороплюсь… неизвестно куда и зачем? Сама не знаю, что меня гонит, Впрочем..»

— Хорошо, — решила она. — Если только нам не прикажут поторопиться.

— Чудесно! Ты не пожалеешь. — Алек подвел поближе своего коня и прикоснулся к руке Роники незаметным для остальных жестом. — Я покажу тебе окрестности. Местные вина великолепны, блюда восхитительны, окрестности живописны, можно найти идеальное место для пикника и чтобы…

Голос его умолк, но рука обещала многое…

Горячая мужская ладонь обожгла, и все же Ровика не убрала свою руку.

Пульс ее зачастил. Что-то судорогой пробежало по телу… не страстью и не хворью. Украдкой она искоса взглянула на него. Алек отличался от крепких и коренастых солдат и механиков, ехавших сзади. Худой, гибкий как кнут, с тонкими чертами лица и аккуратной бородкой, сохранявшей опрятность в самых невероятных условиях, блестящий собеседник… Алек держался с ней столь же ровно, как и прочие. Но при этом никогда не позволял ей забыть, что считает ее целомудрие лишь средством сохранения дисциплины.

«Черт, наверное, прошла вечность с тех пор…» Она вспомнила искушения, подворачивавшиеся по пути, когда случалось освоить начатки какого-нибудь языка. Сбегать, не усложняя себе жизнь, в кусты с каким-нибудь симпатичным молодым туземцем было бы так легко. Вся беда была в том, что она не обладала иммунитетом к богатому набору мерзких хворей, свойственных этим краям, к тому же далеко не все из них поддавались антибиотикам. (В этот вдруг ставший головокружительным вечер ей захотелось забыть о жалких вонючих хижинах, скудных полях, заскорузлых людях, согбенных, беззубых и уже в свои сорок лет стоявших на краю могилы, грязных младенцах в обшарпанных люльках, очевидно, умиравших под облаком мух. И это при том что, как она читала, восточно-юропанцы жили лучше, нежели большая часть человеческой расы.) Она полагала, что люди ее по тем же причинам решили терпеть до возвращения во Франсетерр. Во всяком случае, в Алеке она не сомневалась.

«Я не распутница и могу обойтись без этого удовольствия столько времени, сколько потребуется — даже не месяц. В жизни столько хорошего… но…» Она внутренне улыбнулась. «Не хитри с собой, Роника. Ты явно не против, чтобы тебя хорошенько отделали. Почему бы и не здесь?» Она похлопала коня по шее. Шерсть на теплой шее щекотала ее ладонь. «Потерпим еще немножко, друг мой, — подумала она. — И у тебя будет свой .праздник. Господь знает, что ты заслужил его».

Алек отпустил ее руку — они выехали из-под полога леса, и перед ними завиднелся город.

Они шли через север Франсетерра, чтобы избежать внимания маурайских агентов, крысами сновавших по всему Домену. Ничего подобного еще не видела Роника.

— Хой-ах! — воскликнула она, радостно хлопнув в ладоши.

Лес уходил вправо темной дугой. Повсюду вдаль тянулись виноградники, перемежаясь лугами и садами, вдоль дорог выстроились рядами клены, светились окна попрятавшихся в низины ферм. Уютный городок теснился к потемневшим от времени, но по-прежнему казавшимся легкими стенам старинного дворца. Чистое небо — фиолетовое на востоке — становилось серо-голубым над головой, западный край его зеленел там, где только что зашло солнце. На юго-западе парил Скайгольм, чуть уступая в поперечнике полной луне, до восхода которой оставалось недолго. В небе суетились ласточки, а далекий колокол благовестил голосом вечернего покоя…

***

— Да, — согласилась Роника. — Да, да.

Прищелкнув языком, она прикоснулась пятками к ребрам коня и послала его вперед, но не слишком быстро. Алек держался рядом. Кони их спутников и фургон, грохоча, поотстали.

Мощенные камнем улицы грохотали под копытами, стены из местного песчаника отдавали часть дневного тепла. Обитатели городка приступали к обеду, редкие прохожие с округлившимися глазами и раскрытыми ртами сопровождали взглядом чужеземцев, направляющихся в гостиницу, что украшала рыночную площадь. Лавки уже закрылись на ночь. Посреди площади торчал высокий столб, фонарь на вершине его еще не горел. Под ним располагался рупор. Роника направила коня через площадь.

Но тут громкоговоритель вдруг пробудился. Роника остановила своего скакуна столь грубо, что, невзирая на усталость, конь поднялся на дыбы. Звуки франсея, хлынувшие из рупора, ничего не говорили ей.

Однако интонация и тревога, читавшаяся на лицах людей, высыпавших на площадь, предрекали что-то недоброе.

Успокоив коня, Роника подъехала ближе к Алеку и схватила его за руку.

— Что стряслось? — спросила она. — По-моему, что-то жуткое.

Лицо его белело в сумраке, однако Ронике показалось, что оно вдруг посерьезнело.

— Внимание, внимание, бюргеры! — начал переводить он скованно и поспешно. — Специальное уведомление из Иледуциеля всему Домену… — Мгновенно обернувшись к ней, он сказал на англее под уличный гомон:

— Какой-то политический заговор… Всеобщий политический кризис, чрезвычайная ситуация, по радио велят всем оставаться спокойными, однако… ничего определенного не говорят; только выходит, что наверху крупная свара.

Она мгновенно овладела собой, — Что ж, поторопимся в Кемпер… не откладывая, — приказала она. — Лучше не останавливаться в городе; только Йау знает, что может случиться. Станем лагерем за пределами его. Еда у нас есть, а завтра с утра вновь отправимся в путь.

В голове пощелкивали цифры, словно бы она уже вернулась к вулканам.

"На скорость надеяться не приходится. Самая лучшая дорога в Домене — просто коровья тропа, если сравнить с любым захудалым шоссе в Союзе.

Наш фургон легок — груза почти что нет — но кони близки к истощению.

Быть может, придется обменять их на лошадей не столь хороших, но свежих. До Кемпера ехать неделю или около того, хорошо бы отхватить денек от этого срока…

Ну что ж, черт побори, попытаемся". Роника извлекла свой меч, взяв его словно скипетр, чтобы люди впереди расступились.

— Поехали, мальчики, — вскричала она. — Рысью!

2

Два года назад подразделение маурайского Инспектората высадилось в Кенае, стало лагерем и, используя город в качестве базы, целый месяц исследовало окрестности. Маураи объявили, что есть основания предположить, будто здесь происходит нарушение договора, однако в подробности вдаваться не стали, потому что — как признался их шеф мастеру Ложи Беньо Смиту — сами ничего толком не знали.

Хотя чужаки старались соблюдать приличия, незнакомцев встречали враждебно и не стремились помочь. Лясканцы держались независимо даже по меркам Северо-западного Союза и саботировали действия Высокого Комиссариата в еще большей степени, чем южане, для которых подобное сопротивление сделалось привычным. В особенности после смерти Руори Хаакону; невзирая на хорошие манеры, его наследник не обладал обаянием.

Исполняя свои обязанности, инспектора потребовали, чтобы им разрешили посетить горы за заливом Кука — область, которую уже примерно двадцать лет посещали только считанные единицы.

— Почему доступ туда ограничен? — спросил командор Окума Самуэло.

— Я бы этого не сказал, — ответил Беньо; его маурайский был лучше, чем англей его гостя. — Просто мы рекомендуем всем держаться подальше, поскольку здешние окрестности принадлежат Ложе Волка или с самого начала, или в результате браков и наследования. Наше общество основано на добровольном сотрудничестве, как вы знаете. — Он добавил с ехидцей.

— Безусловно, нам приходится считаться с людьми. А как же еще поступать в приграничных районах вроде нашего, где общее согласие необходимо, просто чтобы выжить! Лица, не входящие в Ложу, уважают ее права. А почему бы и нет? Места у нас хватает.

— Прошу вас не водить меня за нос, сэр, — проговорил Окума. — Так чем вы там заняты?

— Видите ли, после того как вашими заботами рухнули наши планы на возрождение промышленности, мы решили перестроиться и организовать там заповедник. Отчасти чтобы подстраховаться, учитывая прирост населения на севере, но в основном территория используется в научных целях: там занимаются экологией, генетикой, прочими привычными для вас науками.

Делами там заправляет Ложа Волка; ей помогают отдельные представители других Лож. Волк по традиции заправляет интеллектуальной сферой. Уже не один век из наших рядов выходит больше ученых, преподавателей и военных, чем следует из численного соотношения.

— Действительно, и военных, — негромко согласился Окума. — Вы ведь считаетесь полувоенной организацией, по крайней мере в наши дни, не так ли?.. Но почему ваши ученые так редко публикуют свои труды?

На лице старика появилась улыбка.

— Мы, норри, любим соревнования в бизнесе, но не в академических науках; Ложа делает свое дело, проводит собственные исследования, даже если на них уходят поколения, и не стремится к сиюминутной славе. К тому же исследования обычно проводятся весьма малочисленными группами.

Толпа не сумеет заметить необходимого.

— У меня есть причины полагать, что в эти края отправляются значительные корабельные гтузы — много и ежегодно.

— Что же в этом удивительного, — согласился Беньо. — Разместить аппаратуру на столь огромной и пересеченной местности — дело нелегкое.

К тому же в целях эксперимента иногда приходится изменять рельеф, а для этого необходимо тяжелое оборудование. Ну а если честно, я полагаю, что вы преувеличиваете нашу активность. Должно быть, вам доносят о грузах, в действительности предназначенных не для этих краев. Ведь так легко ошибиться, пребывая в такой дали от родины… в стране, столь не похожей на нашу.

Беньо качнул длинной трубкой церковного старосты.

— Смотрите сюда, командор, — проговорил он. — Я хочу, чтобы вы все увидели своими глазами. Я знаю, что вы хотите этого. О'кей? Пусть будет так. Предоставьте мне несколько дней, чтобы подобрать проводников. — И в предчувствии возжжений добавил:

— Нет-нет, вы сможете отправляться куда угодно, мы же не сумеем спрятать за одну ночь что-нибудь по-настоящему крупное, не так ли? Просто вам нужны надежные проводники, которые смогут помочь действием и советом и уберечь от неприятностей. Места здесь опасные — снежные лавины, камнепады и тому подобное. Кроме того, признаюсь, мы бы хотели, чтобы ваш отряд оказал по возможности меньшее воздействие на окружающую среду. Полагаю, вы не станете возражать. Ваша Федерация так же ориентиродана на науку, как и наш Союз.

Переправившись на другой берег залива, Окума вместе с помощниками не обнаружили ничего подозрительного. Перед ними лежал дикий край, лесистые и гористые просторы, совершенно чуждые маураям. Они понимали, насколько легко можно спрятать здесь Бог знает что… но что же именно? — и в других условиях сделали бы свою работу лучше. Однако короткое субарктическое лето приближалось к концу, налетали шквалы, приннося дождь со снегом, туман сокращал и без того недолгий день.

Наконец исследовательский отряд, работавший на востоке, прислал по радио волнующее сообщение: они наконец обнаружили возле Якутата явные свидетельства незаконной активности в недавние годы… предполагалась попытка создания самолета более скоростного и дальнего, чем было разрешено Союзу по договору. Израсходовав все местные возможности, проект мог быть перемещен в едва картографированный район Юкона, или же — по секретному соглашению — в монгское государство Чакри.

Инспекторы оставили Кенай и не вернулись. Прощаясь, Окума с горечью говорил Беньо:

— Вынужден признать ваши действия честными; возможно, какая-тоЛожа — ваша, Лосося, Бобра, Полярис, Можжевельника, Чинуков

, называйте любую — проводит нелегальные работы, но рядовой член ее о них знать не будет. Остается только просить вас, если случайно вам попадется какая-нибудь информация, забыть местные интересы и вспомнить о благе всего человечества… всей Земли в целом — и обратиться к нам.

Ответ мог показаться дружелюбным:

— Не завидую вашим трудам, командор: невозможно остановить вращение мира.

***

В последующие два года земля на континенте грохотала и сотрясалась чаще, чем прежде. Дружно пробудились вулканы — так уверяли людей.

Эксперт Волков выступил перед городским собранием и пояснил, что бояться нечего и паниковать тоже. Но если над пиками позади залива кто-нибудь заметит яркую вспышку, за которой сразу не последует грохота, необходимо прикрыть глаза и лечь. Событие состоялось летним безветренным утром. Ночью землю покрыл туман столь густой, что, когда рассвело, люди на ощупь пробирались в нем, утром влажная серая мгла делала призрачными их силуэты. На темных, почти не видимых стенах домов проступали редкие лужицы освещенных окон; огни фонарей нельзя было различить за два дома. Скорбно и глухо доносился от воды рожок маяка.

И вдруг во мгле полыхнуло пламя — ослепляющее, бело-голубое.

Разрастаясь, оно превратилось в огненный шар, яркий как солнце. Не послушавшие предупреждения и не отвернувшиеся в сторону получили бы ожоги сетчатки, если бы мгла не прикрывала землю, море и небо; однако люди закрыли ладонями лица, но долго еще плясало в глазах темное пятно. Стоявшие к вспышке спиной увидели перед собой огромную радугу, цветной аркой пробившую туман.

Следующая вспышка оказалась слабее и выше. Только потом пришел звук.

Даже на таком расстоянии он сотрясал землю и небо, повергая в трепет человеческое тело, колебля сердца и вызывая ужас, которому не было имени.

Звезда в небе погасла. Облака успокоились. Мужчины и женщины обменялись удивленными взглядами — все живы и целы — и поспешили утешить испуганных детей. Эскимос, холодно считавший собственный пульс, отправился дальше, объявив, что, по его мнению, взорвался вулкан где-нибудь в сотне километрах отсюда и, должно быть, в коротком пароксизме изверг вверх одно-два облака раскаленной лавы… расплавленный камень должен был вызвать жуткий всплеск и столб пара, если бы попал в воду, а уж на земле последствия падения просто трудно представить.