Дата Туташхиа

– Сто тридцать три, ваше сиятельство!

– М-да, сто тридцать три матери и детей их – сотни четыре-пять, не меньше. Посчитайте, одно наше движение – и растоптано достоинство шестисот человек. И это метод!.. Господи, никогда не думал, что придется пересчитывать неверных жен, живущих на Кавказе.

Зарандиа рассмеялся. Я был так возбужден своими мыслями, что тоже рассмеялся, неожиданно для себя самого.

– Ваше сиятельство! Все эти дамы судачат для собственного удовольствия и, сами того не зная, невольно оказывают нам услугу. Их измены помогают нашим резидентам сделать знакомство с ними более коротким, но не было случая, чтобы их принуждали или шантажировали. Здесь я наложил наистрожайший запрет, и, насколько мне известно, никто его не преступал. Наши резиденты добились близких, дружеских отношений с нужными нам людьми – вот и вся выгода. Что же до распространения слухов и собирания сведений, то это происходит само собой, быстро и никого не задевая. Болтая с женщиной, взятой им на прицел, резидент как бы между прочим обронит новость, пускаемую нами в оборот. Через два-три дня эта новость уже известна в нескольких домах. Прислуга этих домов и всякий сброд, который кормится около состоятельных семей, выносят эту новость на улицу, в толпу, и круг распространения новости расширяется беспредельно. Что же касается собирания сведений, то здесь и говорить не о чем – заткни уши, сплетня вползет в тебя через ноздри. Второму резиденту остается только скрипеть пером.

Теперь передо мной предстала совсем другая картина. Новую тактику Зарандиа можно было уподобить использованию энергии ветра.

– Отлично все придумано, Мушни, – сказал я. Дружеская фамильярность, которую я позволил себе, была равносильна награде. А он и впрямь был достоин награды. – Я полагал, что только деньги позволят вам справиться с вашей задачей.

– Мне это и в голову не приходило, но сейчас, пока мы беседовали с вами, я понял, что деньги здесь и не могли ничего решить. Рассчитывать на них в таком деле было так же бессмысленно, как рассчитывать на мужское посредничество. Мужчины живы верой, а не хлебом единым. Один из столпов этой веры – честь и незапятнанность престола и его учреждений. Когда же под сенью святости истинного мужчину вынуждают к вероломству, вера начинает колебаться, нравственная почва уплывает из-под ног, и сколь солидным ни будь вознаграждение, разрушения веры в святость правопорядка уже не остановишь. Нравственность человека, приобщившегося к нашей работе, подточена, а безнравственный человек ради своего благополучия идет на все, и первым делом прямо или в обход сам начинает подтачивать государственные основы. Наше же назначение и призвание – бороться против этого, – закончил Зарандиа свою мысль.

…Нигде с золотом не обращаются так рачительно и бережно, как на монетном дворе. Если в каждой из выпущенных монет золота окажется больше или меньше положенного хоть на сотую долю золотника, размеры вызванной катастрофы невозможно ни предвосхитить, ни даже представить себе. Служба, призванная охранять государственные основы, нравственность и достоинство подданных должна считать главным предметом своего попечительства. Рачительно и бережно относиться к ним – первейшая необходимость. Это звучит парадоксом, но для посвященных – элементарная истина. О Зарандиа я уже говорил. Он никогда не анализировал поступки, ему предстоящие, и не подыскивал оправдания уже совершенным, и тем не менее каждый сделанный им шаг оказывался единственно правильным. Я обратил внимание на эту особенность, ему свойственную, еще в первый год его службы под моим началом, но ведь невозможно представить себе, чтобы человек, действующий импульсивно, по наитию, ни разу нигде не споткнулся…

– Господин Зарандиа, вы сказали, что нравственные основания ваших действий никогда не занимали ваш ум, – так ли это?

– Конечно. И во всех прочих жизненных обстоятельствах я над этим не размышляю. Думаю я лишь о том, что необходимо сделать, а какие средства при этом избрать, подскажет интуиция. То, что подсказывает интуиция, мне и в голову не приходит сверять с нравственными нормами. Продиктованное интуицией наверняка – уже без моего вмешательства – проверено моей нравственностью.

– Следовательно, трон и государство здесь ни при чем, и вы служите самому себе?

– Я служу трону и государству, но при этом ни на пядь не отступаю от себя и ничем в себе не жертвую. Все совершается само собой. Моя нравственность не пойдет на компромисс, наверное, даже под угрозой катастрофы. Она не уступит и толики своего влияния на меня, и не в педантизме здесь дело – просто это моя натура, в которой запечатлелась и наследственность, и воспитание. В нашей семье все таковы.

– И ваш двоюродный брат Дата Туташхиа тоже?

– Да! Но при этом он наделен огромной силой воли, гораздо большей, чем я.

Мне было известно и о том, что произошло в лазарете Ториа, и о трагедии в духане Дуру Дзигуа. Зарандиа был прав. Однако в действиях Туташхиа я находил не одну лишь волю, но и ненависть ко всему человеческому роду. Если б не она, разве могло случиться все, что случилось?

Моя беседа с Мушни Зарандиа вернулась к своему началу и завертелась вокруг службы слухов, проверки ее надежности, использования собранных сведений и новостей и возможностей контроля над их распространением. Прошло совсем немного времени, и она принесла плоды, столь неожиданные и крупные, что привлекла к себе внимание имперского ведомства. Но это уже особая история, лишь отдаленно касающаяся главной темы моих записок, и потому ограничусь примером, заключающим в себе подробности, которые понадобятся для дальнейшего повествования.

В деле первостепенной важности, каким является искоренение бандитизма, есть одна особенность. Об этом деле не принято говорить в официальных беседах. Служебная этика почитает это дурным тоном. Рассказывая о совещании у наместника, я умолчал о политическом смысле тех предприятий, которые нами замышлялись. Вслух тогда ничего не было сказано, но безопасность государства как главная цель наших усилий подразумевалась сама собой. Сейчас каждому известно, что одна из главных целей русско-японской войны заключалась в том, чтобы ослабить брожение, усилившееся во всех слоях российского населения. Недовольство народа, пробудившийся протест против существующего порядка вещей следовало направить в русло, выгодное государству. Давно уже понято, что разжигание патриотического великодержавного духа – спасительный выход из подобных ситуаций. Скажу только, что подотдел Зарандиа был создан в годы, предшествовавшие русско-японской войне, когда брожение в народе усиливалось и созревали политические страсти. Мы развернули свои действия в ту пору, когда ходом обстоятельств знаменитый абраг, почитаемый народом как благородный разбойник, мог легко превратиться в атамана шайки, тяготеющей к бунтарству. Абраг – неуловим, и одно это говорит о том, что фигура он незаурядная и способная стать серьезным противником сил, призванных охранять существующий правопорядок. Словом, острие вновь созданной службы было направлено против завтрашних вождей. Я предпринял этот экскурс, чтобы объяснить истинное значение деятельности Мушни Зарандиа.

В тогдашней Грузни имел распространение бандитизм трех родов. К первому роду принадлежали грабители, обуреваемые лишь духом стяжательства. Ко второму – абраги, чуравшиеся грабежа и защищавшие справедливость от тех, кто на нее покушался. В их действиях я усматриваю протест социального и национального характера. Бандитизм третьего рода был присущ последователям антигосударственных революционных учений, кои осуществляли террористические акты и экспроприации денежных средств по заданиям нелегальных центров.

Ограничив себя пределами Мингрелии и Самурзакано, Мушни Зарандиа в каждом из трех родов наметил по одному бандиту, считавшемуся в своем клане первым по могуществу и славе. Победа над сильнейшим, как предполагалось создателем плана, должна была открыть путь к изведению мелкоты. Этот расчет был, однако, уязвим, – сорвись план, и бандиты, достоинством поменьше, лишь оживились бы, преследовать их стало бы еще сложнее. Риск был несомненный и не всякому по плечу. Однако у Зарандиа было на уме свое, он держался уверенно и твердо и, хотя в предостережениях и советах, поступаемых от начальства, недостатка не было, стоял на своем.

Вот эти три человека.

Ража Сарчимелиа – тридцати четырех лет. Наглый, безжалостный и алчный грабитель. Укрывался от преследования уже девять лет. До этого отсидел пять лет за воровство. Неграмотен.

Дата Туташхиа – в ту пору ему было тридцать два. Скрывался почти двенадцать лет.

Буду Накашиа – двадцати семи лет. Осторожен, умен. Член нелегальной националистической организации. Террорист. Четыре года ходил в абрагах вместе со своим братом Лукой Накашиа. Сын священника. Закончил шесть классов гимназии.

Мы начали с того, что попробовали предложить мир Раже Сарчимелиа. Сорвалось. Что он сразу и не колеблясь помирится с нами, мы и думать не думали. Но надо было посеять в его душе замешательство, вторгнувшись в психику, вывести ее из равновесия, заставить ее вибрировать, заронить в его воображение мысль о возможности примирения. Человек, подосланный к Сарчимелиа якобы от уездного полицмейстера, получив отказ и уже уходя, бросил разбойнику: «А может, подумаешь? Впереди еще полгода, понадоблюсь – заходи».

То же самое было предложено Луке Накашиа – именно Луке, а не старшему брату – Буду. Согласия, разумеется, мы опять не получили, но зерно соблазна и сомнения было брошено и здесь.

За этим последовало распространение вымышленных слухов. Между собой мы называли их версиями. Ежедневно и методично подотдел Зарандиа рассеивал сплетни, компрометирующие каждого из этих трех в глазах народа. Тщательно разработанные версии призваны были стянуть в треугольник три независимые друг от друга линии, то есть между Сарчимелиа, Туташхиа и братьями Накашиа должна была завязаться смертельная вражда.

Первая версия была адресована Дате Туташхиа и дошла до него через кузнеца Малакию Нинуа. Нинуа ходил в ближайших друзьях Даты Туташхиа, хотя полиции ни разу за многие годы не удалось уличить его в предоставлении абрагу крова и помощи. Вероятно, Туташхиа избегал встреч с ним, и лишь крайняя нужда, да и то на короткое время и наверняка вне дома Нинуа, заставляла его видеться с другом. Эти особые случаи предусматривались ими, заранее обговаривались места встреч, и все это было нам известно.

Одна из завербованных дам наших агентов – точно по графику операции – отправилась из Зугдиди в Самурзакано повидаться с родственниками. Ее муж, не желая выказывать снедавшую его ревность, под тем предлогом, что в дальнее путешествие женщине одной пускаться опасно, послал сопровождать жену ее младшего брата и своего кузена. Путешественники остановились возле кузницы Малакии Нинуа, так как у коня госпожи ослабла подкова.

– Мне кажется, твоя лошадь из тех, что Дата Туташхиа угнал у Бодго Квалтава и его дружков? – спросил у госпожи кузен ее мужа.

Дама звонко рассмеялась.

– Леван, браток, ты все перепутал, вроде нашего деда Чичико, а ведь ты еще не так стар. При чем тут Дата Туташхиа?

– Но ведь была же эта лошадь угнана?

– Угнана-то угнана, но Дата Туташхиа здесь ни при чем, – вмешался брат госпожи. – Лошадь угнал Ража Сарчимелиа, продал ее, а уж потом полиция нашла ее и возвратила Давиду.

– Да-да-да, так оно и было! – вспомнил кузен мужа. – Говорят, Ража Сарчимелиа остановил фаэтон уездного начальника, обчистил его семью, даже с девиц рубашки содрал…

– Откуда ты это взял? – спросила госпожа.

– То есть как это откуда? – вспыхнул кузен. – Ведь при тебе же об этом рассказывал полицмейстер Никандро Килиа!

Госпожа и вовсе развеселилась.

– Теперь я поняла, отчего у тебя в голове все перепуталось…

– То есть как? – обиделся кузен.

– А вот так. Никандро Килиа рассказал, что Ража Сарчимелиа умудрился передать начальнику уезда, что я вот не побоялся вашего Туташхиа и вон как с ним разделался. Если ты от меня не отстанешь, то же самое будет с твоей женой и дочерьми. А теперь смотри, что у тебя получилось. Из всей этой истории тебе в память врезался Туташхиа. Что коня отобрала полиция, ты знал раньше. Все это в голове твоей перемешалось, и получилось то, что ты здесь наплел.

Кузену стало неловко, и, чтобы выйти из ложного положения, он сказал:

– Пусть так, но что такого Сарчимелиа устроил Туташхиа, что могло напугать начальника уезда?

– Любовницу он у него отбил – вот что… Есть такая красотка Бечуни Пертиа. Ее и увел!

– Чтобы этот сопляк Сарчимелиа пошел на такое?.. – усомнился брат дамы. – Нашла чему верить… Враки все это!

Дама предпочла промолчать.

– А что тут такого, – вступился за нее кузен мужа. – Карабином и маузером Сарчимелиа владеет не хуже Туташхиа!

– Помолчи, ради бога! Любовниц не карабинами и маузерами отнимают.

Все это говорилось в расчете на то, что кузнец услышит. Так оно и вышло – услышал. К тому времени конь уже был подкован, путники сели в седла и отправились дальше, а Малакиа Нинуа, не терял времени, позаботился о том, чтобы все это поскорей дошло до Туташхиа.

С первого взгляда версия могла показаться наивной и рассчитанной на дураков, тем более что и цель ее была вся на виду – вынудить Туташхиа на резкий отпор. Туташхиа был слишком проницателен, чтобы клюнуть на такую приманку. И все же замысел оказался точным. Зарандиа руководствовался классическим принципом: если хочешь, чтоб тебе поверили, ложь должна ошеломить. К тому же он знал, что у Сарчимелиа за пазухой всегда хранился камень для Туташхиа. Был случай, когда Сарчимелиа с дружками, устроив у дороги засаду, затащили в лес – по одному, по двое, по трое – с полсотни людей и обобрали их до последней нитки. При этом случился Туташхиа, велевший вернуть награбленное. В драке один из грабителей был отправлен на тот свет, а Сарчимелиа и два его приятеля едва унесли ноги. Позже Сарчимелиа сам говорил, что Туташхиа дал им бежать. Добро возвратили владельцам, и слава об этом приключении Туташхиа разлетелась повсюду. С тех пор Сарчимелиа только и ждал случая отомстить Туташхиа – хоть прямо, хоть исподтишка. Но ему ли было не знать, что сводить счеты с Туташхиа опасно и конец мог быть плачевен? Да и время брало свое – Сарчимелиа давно мог махнуть рукой и на убитого приятеля, и на отнятую добычу. План Зарандиа предусматривал еще один факт: Сарчимелиа и впрямь был неуемный бабник. Дате Туташхиа ничего не стоило поверить, что Сарчимелиа мести ради отбил у него любовницу. И даже если бы Туташхиа не поверил в ее измену – Зарандиа предусмотрел и этот вариант, – все равно он не простил бы позора, свалившегося на него из-за пустой болтовни Сарчимелиа.

Так был выстроен первый угол треугольника.

Далее. В отличие от пиратов Ража Сарчимелиа не закапывал награбленное на необитаемом острове и не прятал в большой Касской скале, как Арсен Одзелашвили. Но жила тогда в Сухуми гречанка Евтерпия Триандофилиди, одинокая женщина лет сорока, довольно бедная и необычайно жадная. Она жаждала разбогатеть во что бы то ни стало и превратилась постепенно в жесточайшую ростовщицу. Еще до того как Сарчимелиа впервые попался за воровство, она принимала у него ворованное, уступая от выручки в лучшем случае треть, а то и четверть. В торговле краденым так заведено с основания мира.

…Лучшие идеи и планы озаряют воров, грабителей и коммерсантов в заключении. Отбыв срок наказания, Ража Сарчимелиа отнес припрятанные деньги Триандофилиди, чтобы пустить их в рост. Так был создан альянс грабителя и ростовщицы, давший ей дополнительный доход, а ему – дополнительный стимул к грабежам. Немного времени спустя компаньоны получили вполне ощутимые суммы. Ростовщица уже скупала земельные участки и обзавелась домиком с садом. Ее отношения с Сарчимелиа стали известны сыскному отделу и полиции из агентурных каналов, однако получить вещественные доказательства полиции никак не удавалось. Немного позже удалось накрыть Евтерпию Триандофилиди с подозрительным товаром – при посадке на пароход в Поти у нее обнаружили пятьдесят рулонов мануфактуры. Полиция установила, что товар ворованный и что продал его гречанке господин Сарчимелиа. Был установлен и пострадавший, но ростовщице удалось выкрутиться – она назвала человека, якобы продавшего ей мануфактуру. Человека посадили, а Евтерпия отделалась штрафом. Однако сыскной отдел с тех пор не спускал с нее глаз.

Когда накопилось достаточно материала для ареста Ражи Сарчимелиа, его персоной заинтересовалась жандармерия, в частности подотдел Зарандиа. Получив от сыскного отдела весьма внушительное досье Ражи Сарчимелиа, Зарандиа углубился в его изучение, и тут сама собой всплыла фигура Евтерпии Триандофилиди. Если верить сыскному отделу, Ража Сарчимелиа встречался со своей компаньонкой редко. Передача награбленного осуществлялась, несомненно, через посредника. Предстояло его найти, но Зарандиа с этим не торопился. Он выжидал.

Однажды ночью, спустя месяц-два, по дороге из Ахалсенаки в Зугдиди на богатого офицера и его денщика напали двое. Офицер распрощался с кошельком, лошадьми и великолепным оружием (сабля, кинжал, револьвер), инкрустированным благородными камнями. Денщик же отделался несколькими тумаками за то, что пустился в столь дальнее путешествие с тремя рублями в кармане. Зарандиа тут же оказался на месте преступления. Почерк ограбления с несомненностью указывал на Сарчимелиа. Имя Ражи Сарчимелиа назвал и денщик. Теперь все зависело от того, как повезет, и от терпения – доставит или нет награбленное к Триандофилиди посредник, и если доставит, то когда. За ее домом была установлена слежка, чрезвычайно осторожная и тонкая. В течение десяти дней ростовщицу посетило семь человек. Под мышкой одного из них торчал сверток, в котором угадывалось оружие ограбленного офицера. Нетрудно было установить, что из семерых шестеро – обычные клиенты ростовщицы, седьмым же оказался владелец кофейной в Сухуми по имени Мушег. Ему дали отойти шагов на сто и доставили следователю в полицию. Низкорослый, невзрачный человечишко оказался крепким орешком и никак не мог признать ни свертка доставленного мадам Триандофилиди, ни даже ее самое. Розги и обещание отпустить сделали свое дело – Зарандиа получил от следователя показания Мушега, согласно которым Ража Сарчимелиа прятал награбленное в условленном тайнике, а оттуда владелец кофейной переправлял его Евтерпии Триандофилиди либо в другие места за проценты, отчислявшиеся от награбленного. Установили и остальные адреса, отыскался и человек, сообщавший Мушегу о том, что в тайнике появился товар.

С владельца кофейной взяли подписку о неразглашении, взяли залог, заставив принести все ценности, какие у него были в доме, и, заверив, что простят преступление, если он и в самом деле будет молчать, отпустили на волю, приказав, однако, сохранить все отношения с Ражей Сарчимелиа.

Тем временем Зарандиа вместе со своими подчиненными беседовал с госпожой Триандофилиди в ее собственном доме. Один из подчиненных и был тем богатым офицером, которого ограбил Сарчимелиа. Трое других, чином поменьше, производили обыск. Офицерское оружие было найдено без труда, так как припрятать его хозяйка не успела, но обнаружить кладовку никак не удавалось. Однако Зарандиа это трогало мало. Он не сомневался, что заставит свою подследственную сделать все, что нужно для осуществления плана.

Поединок сыщика высокого класса и опытной преступницы длился четыре дня. Видно, Гермес наделил Пандору лишь малой толикой коварства, хитрости, лжи и красноречия. Все ушло на мадам Триандофилиди, но, на ее беду, кроме этих качеств, за ее спиной ничего сейчас не стояло. Зарандиа, напротив, помимо утонченнейшего профессионализма и неуязвимой честности, располагал внушительным томом донесений сыскного отделения и точно сделанными выводами из этих материалов, чистосердечными признаниями человека, согласившегося за хорошие деньги посидеть в тюрьме по поводу истории с мануфактурой, и исчерпывающими показаниями владельца кофейной, подкрепленными целым списком клиентов и соучастников ростовщицы. Существовало и вещественное доказательство – оружие ограбленного офицера и прочее, и прочее. Перед Евтерпией Триандофилиди встала реальная угроза не только потерять имущество, нажитое ценой постоянного страха и риска, но и оказаться в тюрьме на срок довольно продолжительный. Люди с ее нравственными устоями в таких ситуациях идут на любые компромиссы, чтобы спасти шкуру. Евтерпия Триандофилиди пошла на так называемые чистосердечные признания и обнаружила в этой роли столько прилежания, что даже сам Зарандиа порой терялся, кто перед ним – обвиняемый или обвинитель.

Эта операция дала казне прибыль в двести шестьдесят тысяч рублей: девяносто было конфисковано у Сарчимелиа, пай Евтерпии Триандофилиди составил сто семьдесят тысяч. Мадам осталась, однако, владелицей движимости и недвижимости и векселей на десять тысяч рублей, выданных в рост. Она получила заверение наместника о прощении и ежемесячное маленькое жалованье тайного агента сухумской полиции. Зарандиа получил то, что хотел, – Евтерпия Триандофилиди через владельца кофейной послала Раже Сарчимелиа толково составленное письмо, из которого явствовало, что весь капитал их альянса похищен Буду и Лукой Накашиа.

Это был второй угол треугольника.

По роду и долгу своей службы я был хорошо осведомлен о буднях кавказской жизни. До меня доходило все мало-мальски примечательное, и особо курьезные происшествия в том числе. Любителей потасовок и драк хватало везде. Но семья Дороте Тодуа из горной мегрельской деревушки превзошла всех. В семье было шесть человек: отец – Дороте Тодуа, мать – Нуца, урожденная Накашиа, и четверо верзил, один сильнее другого. Традицию создал Дороте Тодуа, еще в ранней молодости прославившийся как отчаянный драчун и отменный кулачный боец. Драки были смыслом его жизни, его духовной пищей. Это была страсть, доходящая до фанатизма, и, пока силы позволяли ему драться, он не женился и думать не думал жить, как все, а бродил себе по свету, ища приключений. Бил и бывал бит. Пока годы не взяли свое. В сорок лет у него впервые появился гурт, в сорок пять – жена из дома Накашиа, в пятьдесят он начал учить кулачному бою четырех своих мальчишек. Ребята пошли в отца, но намного превзошли его. На этом поприще прославилась и Нуца Накашиа-Тодуа. И не только как жена и мать знаменитых кулачных бойцов, но больше всего как большой мастак составлять мази и притирки от ушибов, синяков, нарывов. Была она и костоправом, правила вывихи и переломы. Словом, семья Тодуа была грузинским вариантом английских Hooligan's, с той лишь разницей, что все они были трудолюбивы и среди тогдашних крестьян считались состоятельными.

Но в одном отец отличался от сыновей. Дороте Тодуа любил в драке помериться силой, ценил в ней игру, состязание, азарт. По нынешним понятиям, он любил спорт. Его сыновей привлекала в драке возможность унизить противника, поиздеваться, поиздеваться над слабейшим. Стоило им появиться где-нибудь на свадьбе, на гулянье, всюду, где собирался народ, все, кто знали братьев, торопились убраться с богом. Не уйдешь – станешь их жертвой. Оттого и врагов у них было не счесть. Оскорбление снесет не всякий – каждый из братьев по разу, а то и по два бывал ранен, кто кинжалом, кто пулей. Отец времени не жалел – учил их уму-разуму. Братья от своего не отступали. Старику надоело, он махнул рукой, пас свой гурт и домой являлся редко.

Дату Туташхиа с Дороте Тодуа свели пастушьи тропы. Они глубоко почитали друг друга: Дата Туташхиа чтил в Дороте старшего по возрасту, по высокому благородству и доброте. Тодуа ценил Дату как достославного и справедливого абрага. Несколько раз Дата Туташхиа бывал гостем в семье Тодуа. Младшие Тодуа, наглецы по природе, пытались фамильярничать с абрагом и однажды где-то на горных пастбищах, когда в палатке Дороте Тодуа шел кутеж, по пустяку придрались к Туташхиа. Драчуны низкого пошиба особенно любят задирать подобных людей. Они рассчитывают на их выдержку и нежелание ввязываться в пустую драку, а если терпение и кончится, все равно дело до крайности такие люди стараются не доводить. С другой стороны, избить одного знаменитого человека выгоднее, чем десяток ничем не примечательных людишек. Это капитал, пускаемый в оборот последующих драк. Цепляясь к Туташхиа, братья рассчитывали, вложив капитал малый, завладеть большим. Из-за уважения к Дороте Тодуа Туташхиа терпел до конца. Однако братья лезли в драку и в конце концов измордовали Туташхиа. Утихомирить их оружием и даже больше, чем утихомирить, Дате ничего не стоило, но он решил перетерпеть и, смыв с лица кровь, сказал, уходя: «Я еще увижу беду, которую вы на себя накликали». С тех пор Дата порвал все отношения с семьей Тодуа. Не прошло и года, как всех Тодуа, кроме старика, бродившего где-то со своим гуртом, вырезали в одну ночь – и четырех братьев, и мать! Видно, убийцы торопились – один из полицейских, прибывших на место преступления, подобрал завернутые в пестрый платок украшения и незаметно сунул их в карман. Это были украшения Нуцы. Не вдаваясь в подробности, скажу, что еще через год украшения вместе с платком перекочевали в сейф уездного полицмейстера. Об этом доложили Зарандиа, который приказал не сообщать Дороте Тодуа о находке, пока не раскроют преступления.

Преступников и след простыл, а в народе поползли самые разноречивые слухи, и среди них слух о том, будто кровавое это преступление совершил Дата Туташхиа. В доказательство приводилась фраза, которую избитый абраг бросил на прощание братьям Тодуа. Преступление так и не раскрыли. Я уверен, Туташхиа был тут ни при чем, но для Зарандиа важно было, чтобы в глазах народа, и больше всего в глазах Буду и Луки Накашиа человеком, свершившим это тягчайшее преступление, был Дата Туташхиа. Нуца Накашиа, мать убитых братьев, приходилась родной теткой Буду и Луке Накашиа. Завязать смертельную вражду между братьями Накашиа и Датой Туташхиа стало ближайшей целью Зарандиа. Была приведена в действие служба слухов, и сплетня вскоре добралась до братьев Накашиа. Для братьев она была уже не новостью, но, поскольку сплетня приползала к ним с разных сторон, они решили выяснить, откуда она сочится.

Это был третий угол треугольника.

А теперь о том, как Мушни Зарандиа свел прочерченные им углы в одну геометрическую фигуру, что, кстати, потребовало работы не меньшей трудности. Необходимо было, чтобы каждая версия, дошедшая до разбойников, имела свои несомненные доказательства. Все они являлись отменными мастерами по части разгадывания всякого рода хитроумных ребусов, шарад и уравнений со многими неизвестными, и обмануть их было совсем не легко. Поверить они могли лишь тому, что, как принято говорить, можно руками потрогать, – факту, вещественному доказательству, в крайнем случае, слову верного человека. Туташхиа нужно было подсунуть новое доказательство, подтверждавшее, что Сарчимелиа и правда отбил у него любовницу, а если не отбил, то, по крайней мере, распускает слухи, что отбил, с тем, чтобы рассчитаться с ним. Сарчимелиа должен был окончательно поверить в то, что Буду и Лука Накашиа ограбили Евтерпию Триандофилида, взяв все ее деньги и добро. У братьев же Накашиа не должно было оставаться сомнения в том, что кровь их тетки и четырех двоюродных братьев лежит на Дате Туташхиа.

И с этой задачей Зарандиа справился виртуозно. В его плане била предусмотрена и такая тонкость: Туташхиа мог ничего не предпринять, но не заинтересовать его этот слух не мог. Поэтому был пущен еще один слух о том, у кого именно освободилась Бечуни Пертиа от последствий любовной связи с Сарчимелиа. К повивальной бабке, имя которой было использовано в этой версии, дней через десять явилась вполне уважаемая дама, княжна Терезиа Чичуа. Болтая с бабкой о том о сем, княжна поинтересовалась, между прочим, связью Бечуни Пертиа с Ражей Сарчимелиа, и бабка, прикинувшись, что доверяет тайну, подтвердила, что оказала помощь Бечуни Пертиа как раз она. Одним выстрелом Зарандиа уложил двух зайцев: он установил, что так или иначе, но Дата Туташхиа на приманку клюнул, и обнаружил до того не известную ему связь абрага с княжной Терезией Чичуа. Не оставалось сомнения, что Дата Туташхиа предпримет что-то против Сарчимелиа.

Время и место террористического акта, который был доверен Буду Накашиа еще за четыре года до описываемых событий, наше ведомство установило заблаговременно. Террорист попал в капкан, не сумел выполнить задания и, уложив двух казаков, скрылся в лесу. Младший брат, Лука Накашиа, в этом деле участия не принимал, так как от рождения был слаб разумом. Когда Буду Накашиа ушел в абраги и снискал на этом поприще славу, Лука собрал манатки и, отыскав брата, наотрез отказался возвращаться домой. Так и он стал абрагом. Против Луки Накашиа наши учреждения никакими материалами не располагали. Известно было только, что он расхаживал довольно открыто и, надо полагать, выполнял то, что поручал ему старший брат. Возникла было мысль взять Луку и припугнуть Буду, что, если он не явится с поличным, его младшего брата закуют в кандалы и сошлют в Сибирь, но кто-то вспомнил, что Лука не в своем уме, отдавать его под суд нельзя, Буду знает это не хуже нас, он и не подумал бы сдаваться. Лука, однако, не был настолько слабоумным, чтобы навести нас на след брата, но чтобы скрыть от полиции маршруты, по которым он ходит, разума у него все-таки не хватало. Для Зарандиа и этого было не мало. На тропинку, по которой ходил Лука, подбросили великолепный маузер. Человек, которому было поручено осуществить эту маленькую хитрость, уверял, что Лука не менее получаса осматривал оружие, не прикасаясь к нему. Видимо, в эти полчаса его мозг охватил ситуацию во всех пределах, ему доступных, и не обнаружил опасности, ибо, схватив маузер, Лука лихо заткнул его за пояс и отправился своей дорогой, насвистывая ту же песенку, какую насвистывал, пока не наткнулся на свою находку. Буду Накашиа находкой младшего брата был весьма озадачен, тоже обдумал ее со всех сторон и, не обнаружив ничего подозрительного, приписал все случайности. Маузер, отнятый у богатого офицера и затем отобранный у Евтерпии Триандофилиди, стал собственностью Луки Накашиа. Теперь нужно было, чтобы Сарчимелиа своими глазами увидел это…