Отрывки из сборника поэзии

Алигьери Данте
Отрывки из сборника поэзии

      Данте Алигьери
      Отрывки из сборника поэзии
      Песнь тридцатая
      ............................. Как иногда багрянцем залиты В начале утра области востока, А небеса прекрасны и чисты, И солнца лик, поднявшись невысоко, Настолько застлан мягкостью паров, Что на него спокойно смотрит око, Так в легкой туче ангельских цетов, Взлетавших и свергавшихся обвалом На дивный воз ивне его краев, В венке олив, под белым покрывалом, Предстала женщина, облачена В зеленый плащ и в платье огнеалом. И дух мой, - хоть умчались времена, Когда его ввергала в содроганье Одним своим присутствием она, А здесь неполным было созерцанье, Пред тайной силой, шедшей от нее, Былой любви изедал обаянье. Едва в лицо ударила мое Та сила, чье, став отроком, я вскоре Разящее почуял острие, И глянул влево, - с той мольбой во взоре, С какой ребенок ищет мать свою И к ней бежит в испуге или в горе, Сказать Вергилию: "Всю кровь мою Пронизывает трепет несказанный: Следы огня былого узнаю! " Но мой Вергилий в этот миг нежданный Исчез, Вергилий, мой отец и вождь, Вергилий, мне для избавленья данный. Все чудеса заретных Еве рощ Омытого росой не оградили От слез, пролившихся как черный дождь. "Дант, оттого что отошел Вергилий, Не плачь, не плач еще; не этот меч Тебе для плача жребии судили" Как адмирал, чтобы людей увлечь На кораблях воинственной станицы, То с носа, то с кормы к ним держит речь, Такой, над левым краем колесницы, Чуть я взглянул при имени своем, Здесь поневоле вписанном в страницы, Возникшая с завешенным челом Средь ангельскго празднества - стояла, Ко мне чрез реку обратясь лицом. Хотя опущенное покрывало, Окружено минервиной листвой, Ее открыто видеть не давало, Но с царственно взнесенной головой, Она промолвила, храня обличье Того, кто гнев удерживает свой: "Взгляни смелей! Да, да, я - Беатриче. Как соизволил ты взойти сюда, Где обитают счастье и величье? " Глаза к ручью склонил я, но когда себя увидел, то, не молвив слова, К траве отвел их, не стерпев стыда. Так мать грозна для сына молодого, Как мне она казалась в гневе том: Горька любовь, когда она сурова. Она умолкла; ангелы кругом Запели: "In te, Domine, speravi"* На "pedes meos"** завершив псалом. Как леденеет снег в живой дубраве, Когда, славонским ветром остужен, Хребет Италии сжат в мерзлом сплаве, И как он сам собою поглощен, Едва дохнет земля, где гибнут тени, И кажется - то воск огнем спален, Таков был я, без слез и сокрушений, До песни тех, которые поют Вослед созвучьям вековечных сеней; Но чуть я понял, что они зовут Простить меня, усердней, чем словами: "О госпожа, зачем так строг твой суд! ", Лед, сердце мне сжимавший как тисками, Стал влагой и дыханьем и, томясь, Покинул грудь глазами и устами.
      * На тебя, Господь, уповаю /лат/.
      ** Мои ноги /лат/.
      Она, все той же стороны держась На колеснице, вняв моленья эти, Так речь начав, на них отозвалась: Вы бодрствуете в вековечном свете; Ни ночь, ни сон не затмевают вам Неутомимой поступи столетий; И мой ответ скорей тому, кто там Сейчас стоит и слезы льет безгласно, И скорбь да соразмерится делам. Не только силой горних кругов, властно Велящих семени дать должный плод, Чему расположенье звезд причастно, Но милостью божественных щедрот, Чья дождевая туча так подъята, Что до нее наш взор не досягнет, Он в новой жизни был таков когда-то, Что мог свои дары, с теченьем дней, Осуществить невиданно богато. Но тем дичей земля и тем вредней, Когда вней плевел сеять понемногу, Чем бльше силы почвенней у ней, Была пора, он находил подмогу В моем лице; я взором молодым Вела его на верную дорогу. Но чуть я, между первым и вторым Из возрастов, от жизни отлетела, Меня покинув, он ушел к другим. Когда я к духу вознеслась от тела И силой возросла и красотой, Его душа к любимой охладела. Он устремил шаги дурной стезей, К обманным благам, ложным изначала, Чьи обещанья - лишь посул пустой. Напрасно я во снах к нему взывала И наяву, чтоб с ложного следа Вернуть его: он не скорбел нимало. Так глубока была его беда, Что дать ему спасенье можно было Лишь зрелищам погибших навсегда. И я ворота мертвых посетила, Прося, в тоске, чтобы ему помог Тот, чья рука его сюда взводила. То было бы нарушить Божий рок Пройти сквозь Лету и вкусить губами Такую снедь, не заплатив оброк Раскаянья, обильного слезами".
      Песнь тридцать первая
      Ты, ставший у священного потока, Так, речь ко мне напрвив с острием, Хоть было уж и лезвие жестоко, Она тот час же начала потом, - 4 Скажи, скажи, права ли я! Признаний Мои улики требуют во всем" Я был так слаб от внутренних терзаний, 7 Что голос мой, поднявшийся со дна, Угас, еще не выйдя из гортани. Пождав: "Ты что же? - молвила она. - 10 Ответь мне! Память о годах печали В тебе волной еще не сметена". Страх и смущенье, горше, чем вначале, 13 Исторгли из меня такое "да", Что лишь глаза его бы распознали. Как самострелломается, когда 16 Натянут слишком, и полет пологий его стрелы не причинит вреда, Так я не вынес бремени тревоги, 19 И ослабевший голос мой затих, В слезах и вздохах, посреди дороги. Она сказала: "На путях моих, 22 Руководимый помыслом о благе, Взыскуемом превыше всех других, Скажи, какие цепи иль овраги 25 Ты повстречал, что мужеством иссяк И к одоленью не нашел отваги? Какие на челе у прочих благ 28 Увидел чары и слова обета, Что им навстречу устремил свой шаг? " Я горьким вздохом встретил слово это 31 И голос мой усильем подчиня, С трудом раздвинул губы для ответа. Потом, в слезах: "Обманчиво маня, 34 Мои шаги влекла тщета земная, Когда ваш облик скрылся от меня". И мне она: "Таясь иль отриая, 37 Ты обмануть не мог бы Судию, Который судит. все деянья зная. Но если кто признал вину свою 40 Своим же ртом, то на суде точило Вращается навстречу лезвию. И все же, чтоб тебе стыднее было, 43 Заблудшему, и чтоб тебя пять, Как прежде, песнь сирен не обольстила, Не сея слез, вниай мне, чтоб узнать, 46 Куда мой образ, ставший горстью пыли, Твои шаги был должен направлять. Природа и искуство не дарили 49 Тебе вовек прекраснее услад, Чем облик мой, распавшийся в могиле. Раз ты лишился высшей из отрад 52 С моею смертью, что же в смертной доле Еще могло к себе привлечь твой взгляд? Ты должен был при первом же уколе 55 Того, что бренно, устремить полет Вослед за мной, не бренной, как до толе. Не надо было брать на крылья гнет, 58 Чтоб снова потрадать, - будь то девичка Иль прочий вздор, который миг живет. Раз, два страдает молодая птичкаж; 61 А оперившихся и зорких птиц От стрел и сети бережет привычка". Как малыши, глаза потупив ниц, 64 Стоят и слушают, и, сознавая Свою вину, не подымая лиц, Так я стоял. "Хоть ты скорбишь, внимая, 67 Вскинь бороду, она сказала мне. Ты больше скорби вынесешь, взирая". Крушится легче дуб на крутизне 70 Под ветром, налетевшем с полуночи Или рожденным в Ярбиной стране, Чем поднял я на зов чело и очи; 73 И, бороду взамен лица назвав, Она отраву сделала жесточе. Когда я каждый распрямил сустав, 76 Глаз различил, что первенцы творенья Дождем цветов не окропляют трав; И я увидел, полн еще сметенья, 79 Что Беатриче взоры навела На Зверя, слившего два воплощенья. Хоть за рекой и не открыв чела, - 82 Она себя былую побеждала Мощнее, чем других, когда жила. Крапива скорби так меня сжигала, 85 Что чем сильней я что-либо любил, Тем ненавистней это мне предстало. Такой укор мне сердце укусил, 88 Что я упал; что делалось со мною, То знает та, кем я повержен был. Обретши силы в сердце, над собою 91 Я увидал сплетавшую венок И услыхал: "Держись, держись рукою! " Меня по горло погрузя в поток, 94 Она влекла и легкими стопами Поверх воды скользила, как челнок. Когда блаженный берег был над нами, 97 "Asperqes me"* - так нежно раздалось Что мне не вспомнить, не сказать словами, Меж тем она, взметнув ладони врозь, 100 Склонилась надо мной и погрузилп мне Мне голову, так что глотнуть пришлось. Потом, омытым влагой, поместила 103 Меж четверых красавиц в хоровод, И каждая менярукой укрыла. "Мы нимфы - здесь, мы - звезды в тьме высот; 106 Лик Беатриче не был миру явлен, Когда служить ей мы пришли вперед. Ты будешь нами перед ней поставлен; 109 Но вникнешь в свет ее отрадных глаз Среди тех трех, чей взор острей наравлен". Так мнеони пропели; и тотчас 112 Мы перед грудью у Грифона стали, Имея Беатриче противнас. "Не береги очей, - они сказали. - 115 Вот изумруды, те, что с давних пор Оружием любви тебя сражали". Сто сот желаний жарче, чем костер, 118 Вонзили взгляд мой в очи Беатриче, Все на Грифона устремлявшей взор.
      *Окропи меня /лат. /.
      Как солнце в зеркале, в таком величье 121 Двусущный Зверь в их глубине сиял. То вдруг в одном, то вдруг в другом обличье. Суди. читатель, как мой ум блуждал, 124 Когда предмет стоял неизмененный, А в отраженье облик изменял, Пока, ликующий и изумленный, 127 Мой дух не мог насытиться едой, Которой алчет голод утоленный, Отмеченные вышей красотой, 130 Три остальные распевая хором, Ко мне мой пляс приблизили святой. "Взгляни, о Беатриче, дивным взором 133 На верного, - звучала песня та, Пришедшего по кручами просторам! Даруй нам милость и твои уста 136 Разоблачи, чтобы твоя вторая Ему была открыта красота! " О Света Вечного Краса живая, 139 Кто так исчах и побледнел без сна В тени Парнасса, струй его вкушая, Чтоб мысль его и речь была властна 142 Изобразить, какою ты явилась, Гармонией небес осенена, Когда в свободном воздухе открылась? 145
      Песнь пятая
      ,,,,,,,,.........................
      То адский ветр, отдыха не зная, 31 Мчит сонмы душ среди окрестной мглы И мучит их, крутя и истязая. Когда они стремятся вдоль скалы, 34 Взлетают крики, жалобы и пени На Господа ужасные хулы. И я узнал, что это круг мучений 37 Для тех, кого земная плоть звала, Кто предал разум власти вожделений. И как скворцов уносят их крыла, 40 В дни холода, густым и длинным строем, Так эти бури кружат духов зла Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем; 43 Им нет надежды на смягченье мук Или на миг, овеянный покоем. Как журавлиный клин летит на юг 46 С унылой песнью в высоте надгорной, Так предо мной, стеная, несся круг Теней, гонимых вьюгой необорной; 49 И я сказал: "Учитель, кто они, Которых так терзает воздух черный? " Он отвечал: "Вот первая, взгляни: 52 Ее держве многие языки В минувшие покорствовалидни. Она вдалась в такой разврат великий, 55 Что вольность всем была разрешена. Дабы народ не осуждал владыки. То Нинова венчанная жена, 58 Семирамида, древняя царица; Ее земля Султану отдана. Вот нежной страсти горестная жрица, 61 Которой прах Сихея оскорблен; Вот Клеопатра, грешная блудница. А там Елена, тягостных времен 64 Виновница; Ахилл, гроза сражений, Который был любовью побежден; Парис, Тристан". Бесчисленные тени 67 Он назвал мне и указал рукой, Погубленные жаждой наслаждений. Вняв имена прославленных молвой 70 Воителей и жен из уст поэта, Я смутен стал, и дух затмился мой. Я начал так: "Я бы хотел ответа 73 От этих двух, которых вместе вьет И так легко уносит буря эта". И мне мой вождь: "Пусть ветер их пригнет 76 Поближе к нам; и пусть любовью молит Их облик твой; они прервут полет". Увидев, что их ветер к нам неволит, 79 "О души скорби! - Я воззвал. - Сюда! И отзовитесь, если Тот позволит! " Как голуби на сладкий зов гнезда, 82 Поддержанные волею несущей, Раскинув крылья, мчатся без труда, *Как и они, паря во мгле гнетущей, 85 Покинули Дидоны скорбный рой На возглас мой, приветливо зовущий. "О ласковый и благостный живой, 88 Ты, посетивший в тьме неизреченной Нас, обагривших кровью мир земной; Когдабы нам был другом царь вселенной, 91 Мы бы молились, чтоб тебя он спас, Сочувственного к муке сокровенной. И если к нам беседа есть у вас, 94 Мы рады говорить и слушать сами, Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас. Я родилась над теми берегами, 97 Где волны, как усталого гонца, Встречают По с попутными реками. Любовь сжигает нежные сердца, 100 И он пленился телом несравнимым, Погубленным так страшно в час конца. Любовь, любить велящая любимым, 103 Меня к нему так властно привлекла, Что этот плен ты видишь нерушимым. Любовь вдвоем на гибель нас вела; 106 В Каине будет наших дней гаситель". Такая речь из уст у них текла. Скорбящих теней сокрушенный зритель, 109 Я голову в тоске склонял нагрудь "О чем ты думаешь? " - спросил учитель. Я начал так: "О, знал ли кто-нибудь, 112 Какая нега и мечта какая Их привела на этот горький путь! " Потом к умолкшим слово обращая, 115 Сказал: "Франческа, жалобе твоей Я со слезами внемлю, сострадая. Но расскажи: меж вздохов нежных дней, 118 Что было вам любовною наукой, Раскрывшей слуху тайный зов страстей? И мне она: "Тот страждет высшей мукой, 121 Кто радостные помнит времена В несчастии; твой вождь тому порукой. Но если знать до первого зерна 124 Злосчастную любовь ты полон жажды, Слова и слезы расточу сполна. В досужий час читали мы однажды 127 О Ланчелоте сладостный рассказ; Одни мы были, был беспечен каждый. Над книгой взоры встретились не раз, 130 И мы бледнели с тайным содроганьем; Но дальше повесть победила нас. Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем 133 Прильнул к улыбке дорогого рта, Тот, с кем навек я скована терзаньем, Поцеловал, дрожа, мои уста. 136 И книга стала нашим Галеотом! Никто из нас не дочитал листа". Дух говорил, томимый страшным гнетом, 139 Другой рыдал, и мука их сердец Мое чело покрыла смертным потом; И я упал, как падает мертвец. 142
      * СРЕДНЕВЕКОВАЯ БАЛЛАДА *
      БАЛЛАДЫ О РОБИН ГУДЕ
      Робин Гуд и лесники
      Высок и строен Робин Гуд Ему пятнадцать лет, И веселее смельчака Во всей округе нет.
      Пришел однажды в Нотингем Отважный Робин Гуд. Глядит - пятнадцать лесников Вино и пиво пьют.
      Пятнадцать дюжих лесников Пьют пиво, эль и джин, - Все бедняки у нас в руках, Не пикнет ни один!
      - А ну, скажите, лесники, Что нового в стране? - Король на спор зовет стрелков. - Ну что ж, мой лук при мне.
      - Твой лук? - смеются лесники. Кто звал тебя, юнца? Да ты, мальчишка, тетиву Натянешь до конца?
      - Я ставлю двадцать золотых, Кладу на край стола. Оленя за пятьсот шагов Убьет моя стрела.
      - Идет, - скзали лесники, Любой заклад хорош. Оленя запятьсот шагов, Хоть лопни, не убьешь. . Но не успел никто из них Ни охнуть, ни моргнуть, Как Робин за пятьсот шагов Попал оленю в грудь.
      Один прыжок, другой прыжок, Олень на землю лег. - Моя победа, лесники, Трясите кошелек!
      - Не стоит, парень, наш заклад Такого пустяка. Ступай-ка прочь, не то смотри, Намнем тебе бока.
      Тут Робин взял свой верный лук И связку длинных стрел И, отойдя от лесников, На них, смеясь, смотрел.
      Вовсю смеясь, за разом раз Спускал он тетиву, И каждый раз один лесник Валился на траву.
      Последний бросился бежать, Помчался что есть сил, Но зоркий Робин и его Стрелой остановил.
      Тогда шериф своим стрелкам Велел бежать бегом, За королевских лесников Расправиться с врагом.
      Одних без ног несли домой, Других стрелков без рук, А Робин Гуд Ушел в леса, Забрав свой верный лук.
      Робин Гуд спасает трех стрелков
      Двенадцать месяцев в году, Не веришь - посчитай. Но всех двенадцати милей Веселый месяц май.
      Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, Весел люд, весел гусь, весел пес... Стоит старуха на пути, Вся сморщилась от слез.
      "Что нового, старуха? " - "Сэр, Злы новости у нас! Сегодня трем младым стрелкам Объявлен смертный час"
      "Как видно, резали святых Отцов и церкви жгли? Прельщали дев? Иль с пьяных глаз С чужой женой легли? "
      Не резали они отцов Святых, не жгли церквей, Не крали девушек, и спать Шел каждый со своей".
      "За что, за что же злой шериф Их на смерть осудил? " - С оленем встретились в лесу... Лес королевский был.
      - Однажды я в твоем лесу Поел, как сам король. Не плачь, старуха! Дорога Мне старая хлеб-соль.
      Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз... Глядит: в мешках и в узелках паломник седовлас
      - Старик, сымай-ка свой наряд, А сам пойдешь в моем. Вот сорок шиллингов в ладонь Чеканным серебром.
      - Ваш - мая месяца новей, Сему же много зим... О сэр! Нигде и никогда Не смейтесь над седым!
      - Коли не хочешь серебром, Я золотом готов. Вот золота тебе кошель, Чтоб выпить за стрелков!
      Надел он шляпу старика, Чуть-чуть понише крыш. - Хоть ты и выше головы, А первая слетишь!
      И стариков он плащ надел Хвосты да локуты. Видать, его владелец гнал Советы суеты!
      Влез в стариковы он штаны. - Ну, дед, шутить здоров! Клянусь душой, что не штаны На мне, а тень штанов!
      Влез в стариковы он чулки. - Признайся, пилигрим, Что деды-прадеды твои В них шли в Иерусалим!
      Два башмака надел: один Чуть жив, другой - дыряв. - Одежда делает господ. Готов. Неплох я - граф!
      Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм! Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп! Вдоль городской стены шериф Прогуливает зоб.
      - О, снизойдите, добрый сэр, До просьбы уст моих! Что мне дадите, добрый сэр, Коль вздерну всех троих?
      - Во-первых, три обновки дам С удалого плеча, Еще - тринадцать пенсов дам И званье палача.
      Робин, шерифа обежав, Скок! и на камень - прыг! "Записывайся в палачи! Прешустрый ты старик!
      - Я век свой не был палачом; Мечта моих ночей: Сто виселиц в моем саду И все для палачей!
      Четыре у меня мешка: В том солод, в том зерно Ношу, в том - мясо, в том - муку, И все пусты равно.
      Но есть еще один мешок: Гляди - горой раздут! В нем рог лежит, и этот рог Вручил мне Робин Гуд.
      - Труби, труби, Робинов друг, Труби в Робинов рог! Да так, чтоб очи вон из ям, Чтоб скулы вон из щек!
      Был рога первый зов как гром! И - молнией к нему Сто Робингудовых людей Предстало на холму.
      Был следующий зов - то рать Сзывает Робин Гуд. Со всех сторон, во весь опор Мчит Робингудов люд.
      - Но кто же вы? - спросил шериф, Чуть жив. - Отколь взялись? - Они - мои, а я Робин, А ты, шериф, молись!
      На виселице злой шериф Висит. Пенька крепка. Под виселицей на лужку, Танцуют три стрелка.
      Перевод Марины Цветаевой
      Эдвард
      - Чьей кровию меч ты свой так обагрил, Эдвард, Эдвард? Чьей кровию меч ты свой так обагрил? Зачем ты глядишь так сурово? - То сокола я, расердяся, убил, Мать моя, мать, То сокола я, рассердяся, убил, И негде добыть мне другого!
      - У сокола кровь так красна не бежит, Эдвард, Эдвард! У сокола кровь так красна не бежит, Твой меч окровавлен краснее! - Мой конь красно-бурый был мною убит, Мать моя, мать! Мой конь крсно-бурый был мною убит, Тоскую по добром коне я!
      - Конь стар у тебя, эта кровь не его, Эдвард, Эдвард! Конь стар у тебя, эта кровь не его, Не то, в твоем сумрачном взоре! - Отца я сейчас заколол моего, Мать моя, мать! Отца я сейчас заколол моего, И лютое жжет меня горе!
      - А грех свой тяжелый искупишь ты свой, Эдвард, Эдвард? А грех свой тяжелый искупишь ты свой? Чем сымешь ты с совести ношу? - Я сяду в ладью непогодой морской, Мать моя, мать! Я сяду в ладбю непогодой морской И ветру все парусы брошу!
      - А с башней что будет и с домом твоим, Эдвард, Эдвард? А с башней что будет и с домом твоим, Ладья когда в море отчалит? - Пусть ветер и буря гуляют по ним, Мать моя, мать! Пусть ветер и буря гуляют по ним, Доколе их в прах не повалят!
      Что ж будет с твоими с детьми и с женой, Эдвард, Эдвард? Что ж будет с твоими с детьми и с женой В их горькой, беспомощной доле? - Пусть по миру ходят за хлебом с сумой, Я с ними не свижуся боле!
      - А матери что ты оставишь своей, Эдвард, Эдвард? А матери что ты оставишь своей, Тебя что у груди качала? - Проклятье тебе до скончания дней, Мать моя, мать! Проклятье тебе до скончания дней, Тебе, что мне грех нашептала!
      Перевод А. К. Толстого.
      Королева Элинор
      Королева Британии тяжко больна, Дни и ночи ее сочтены. И позвать исповедников просит она Из родной, из французской страны.
      Но пока из Парижа попов привезешь, Королеве настанет конец... И король посылает двенадцать вельмож Лорда-маршала звать во дворец.
      Он верхом прискакал к своему королю И колени склонить поспешил. - О король, я прощенья, прощенья молю, Если в чем-нибудь согрешил!
      - Я клянусь тебе жизнью и троном своим: Если ты виноват предо мной, Из дворца моего ты уйдешь невредим И прощенный вернешься домой.
      Только плащ францисканца на панцирь надень. Я оденусьи сам как монах. Королеву Британии завтрашний день Исповедовать будем в грехах!
      Рано утром король и лорд-маршал тайком В королевскую церковь пошли, И кадили вдвоем, и читали псалом, Зажигая лампад фитили.
      А потом повели их в покои дворца, Где больная лежала в бреду. С двух сторон подступили к ней два чернеца, Торопливо крестясь на ходу.
      - Вы из Франции оба, святые отцы? Прошептала жена короля. - Королева, - сказал в ответ чернецы, Мы сегодня сошли с корабля!
      - Если так, я покаюсь пред вами в грехах, И верну себе мир и покой! - Кайся, кайся! - печально ответил монах. - Кайся, кайся! - ответил другой.
      - Я неверной женою была королю. Это первый и тягостный грех. Десять лет я любила и нынче люблю Лорда-маршала больше, чем всех!
      Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах, Ты пред смертью меня не покинь!.. - Кайся, кайся, - сурово ответил монах. А другой отозвался: - Аминь!
      - Зимним вечером ровно три года назад В этот кубок из хрусталя Я украдкой за ужином всыпала яд, Чтобы всласть напоить короля.
      Но сегодгя, о оже, покаюсь в грехах, Ты пред смертью меня не покинь!.. - Кайся, кайся угрюмо ответил монах. А другой отозвался: - Аминь!
      - Родила я в замужестве двух сыновей, Старший принц и хорош, и пригож, Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей На урода отца не похож.
      А другой мой малютка плешив, как отец, Косоглаз, косолап, кривоног!.. - Замолчи! - закричал косоглазый чернец. Видно, больше терпеть он не мог.
      Отшвырнул он распятье, и, сбросивши с плеч Францисканский суровый наряд, Он предстал перед ней, опираясь на меч, Весь в доспехах от шеи до пят.
      И другому аббату он тихо сказал: - Будь, отец, благодарен судьбе! Если б клятвой себя я вчера не связал, Ты бы нынче висел на столбе!
      Перевод С. Я. Маршака
      Агнете и водяной
      Агнете ступила на Хейланский мост. И вынырнул вдруг вояной во весь рост. Хо-хо-хо! И вынырнул вдруг водяной во весь рост
      "Послушай, Агнете, - сказал Водяной, Желаешь ты стать мне любимой женой? "
      "Охотно", - сказала Агнете, - но вплавь На дно морское меня переправь! "
      Он, замкнув ей глаза и уши, На дно морское увлек ее суши.
      За восемь лет, средь морских зыбей Она родила семерых сыновей.
      Сиит, поет, колыбель колышет И колокола энгелландские слышыит.
      Охота увидетьмне край родной! " "Перечить не стану", - казал Вояной.
      Но к маленьким детям, рожденным со мной, Должна ты вернуться! - сказал Водяной.
      Перстами зажал он ей рот и уши, И очутилась Агнете на суше.
      В отчем доме, в родном краю Она увидела мать свою.
      Она увидела мать свою И села рядом с ней на скамью.
      "Агнете, дочь моя дай мне ответ: Как ты жила без меня восемь лет? "
      "Я за восемь лет средь морских зыбей, Родила Водяному семь сыновей".
      "Что подарил он тебе на счастье? " "Он подарилмне златое запястье.
      Такого запястья не видели девы На белой руке самой королевы!
      И туфли на пряжках златых - нет спору, Носить их самой королеве впору!
      И златострунную арфу - пусть Звучит, если в сердце закралась грусть"
      Ранним утром от кромки воды Тропой пролегли Водяного следы.
      * ЧИСТИЛИЩЕ
      Песнь первая
      Для лучших вод подъемля парус ныне, Мой гений вновь стремит свою ладью, Блуждавшую в столь яростной пучине, И я второе царство воспою, Где души обретают очищенье И к вечному всходят бытию. Пусть мертвое воскреснет песнопенье, Святые Музы, - я взываю к вам; Пусть Каллиопа, мне в сопровожденье, Поднявшись вновь, ударит по струнам, Как встарь, когда Сорок сразила лира И нанесла им беспощадный срам. Отрадный цвет восточного сапфира, Накопленный в воздушной вышине, Прозрачной вплоть до первой тверди мира, Опять мне очи упоил вполне, Чуть я расстался с темью без рассвета, Глаза и грудь отяготившей мне. Маяк любви, прекрасная планета, Зажгла восток улыбкою лучей, И ближних Рыб затмила ясность эта. Я вправо, к остью, поднял взгляд очей, И он пленился четырмя звездами, Чей отсвет первых озарял людей. Казалось, твердь ликует их огнями; О северная сирая страна, Где их сверканье не горит над нами! Покинув оком эти племена, Я обратился к остью полуночи, Где Коленисница не была видна; И некий старец мне предстал пред очи, Исполненный почтенности такой, Какой для сына полон облик отчий. Цвет бороды был исчерна седой, И ей волна волос уподоблялась, Ложась на грудь раздвоенной грядой. Его лицо так ярко украшалось Священным светом четырех светил, Что это блещет солнце - мне казалось. "Кто вы, и кто темницу вам открыл, Чтобы к слепому выйти водопаду? Колебля оперенье, он спросил. Кто вывел вас? Где взяли вы лампаду, Чтоб выбраться из глубины земли Сквозь черноту, разлитую по Аду? Вы ль над законом бездны возмогли, Иль новое решилось в горней сени, Что падшие к скале моей пришли? " Мой вождь, внимая величавой тени, И голосом, и взглядом, и рукой Мне преклонил и веки, и колени. Потом сказал: "Я здесь не сам собой. Жена сошла с небес, ко мне взывая, Чтоб я помог идущему со мной. Но раз ты хочешь точно знать, какая У нас судьба, то это мне закон, Который я уважу, исполняя. Последний вечер не изведал он; Но был к нему так близок, безрассудный, Что срок ему недолгий был сужден. Как я сказал, к нему я в этот трудный Был послан час; и только через тьму Мог вывести его стезею чудной. Весь грешный люд я показал ему; И души показать ему желаю, Врученные надзору твоему. Как мы блуждали, я не излагаю; Мне сила свыше помогла, и вот Тебя я вижу и тебе внимаю. Ты благосклонно встреть его приход: Он восхотел свободы, столь бесценной, Как знают все, кто жизнь ей отдает. Ты это знал, приняв, как дар блаженный, Смерть в Утике, где ризу бытия Совлек, чтоб в грозный день ей стать нетленной. Запретов не ломал ни он, ни я: Он - жив, меня Минос нигде не тронет, И круг мой - тот, где Марция твоя На дне очей мольбу к тебе хоронит, О чистый дух, считать ее своей. Пусть мысль о ней и к нам тебя преклонит! Дай нам войти в твои семь царств, чтоб ей Тебя я славил, ежели пристала Речь о тебе средь горестных теней". "Мне Марция настолько взор пленяла, Пока я был в том мире, - он сказал, Что для нее я делал все, бывало. Теперь меж нас бежит зловещий вал; Я, изведенный силою чудесной, Блюдя устав, к ней безучастен стал. Но если ты посол жены небесной, Достаточно и слова твоего, Без всякой льстивой речи, здесь неуместной. Ступай и тростьем опояшь его И сам ему омой лицо, стирая Всю грязь, чтоб не осталось ничего. Нельзя, глазами мглистыми взирая, Идти навстречу первому из слуг, Принадлежащих к светлым сонмам Рая. Весь этот островок обвив вокруг, Внизу, где море бьет в него волною, Растет тростник, вдоль илистых излук. Растения, обильные листвою Иль жесткие, не могут там расти. Затем что неуступчивы прибою Вернитесь не по этому пути; Восходит солнце и покажет ясно, Как вам удобней на гору взойти". Так он исчез; я встал с колен и, страстно Прильнув к нему, кто был моим вождем, Его глаза я вопрошал безгласно. Он начал: "Сын, ступай за мной; идем В ту сторону; мы здесь на косогоре И по уклону книзу повернем". Уже заря одолевала в споре Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд. Я различал трепещущее море. Мы шли, куда нас вел безлюдный скат. Как тот, кто вновь дорогу обретает И, лишь по ней шагая, будет рад. Дойдя дотуда, где роса вступает В боренье с солнцем, потому что там, На ветерке, нескоро исчезает, раскрыв ладони, к влажным муравам нагнулся мой учитель знаменитый, И я, поняв, к нему приблизил сам Слезами орошенные ланиты; И он вернул мне цвет, - уже навек, Могло казаться темным Адом скрытый. Затем мы вышли на пустынный брег, Не видевший, чтобы отсюда начал Обратный путь по волнам человек. Здесь пояс он мне свил, как тот назначил. О удивленье! Чуть он выбирал Смиренный стебель, как уже маячил Сейчас же новый там, где он сорвал.
      * РАЙ *
      Песнь тридцать первая
      Так белой розой, чей венец раскрылся, Являлась мне Святая Рать высот, С которой агнец кровью обручился; А та, что, рея, видит и поет 4 Лучи того, кто дух ее влюбляет И ей такою мощной быть дает, Как войско пчел, которое слетает 7 К цветам и возвращаетчя потом Туда, где труд их сладость обретает, Витала низко над бльшим цветком, 10 Столь многолистным, и взлетала снова Туда, где их Любви Всевечный Дом. Их лица были из огня живого, 13 Их крылья - золотые, а наряд Так бел, что снега не найти такого. Внутри цветка они за рядом ряд 16 Дарили миром и отрадой пыла, Которые они на крыльях мчат. То, что меж высью и цветком парила 19 Посереди такая густота, Ни зрению, ни блеску не вредило; Господня слава всюду разлита 22 По степени достоинства вселенной, И от нее не может быть щита. Весь этот град, спокойный и блаженный, 25 Полн древнею и новою толпой, Взирал, любя, к одной мете священной. Трехликий свет, ты, что одной звездой 28 Им в очи блещешь, умиротворяя, Склони свой взор над нашею грозой! Раз варвары, пришедшие из края, 31 Где с милым сыном в высях горных стан Кружит Гелика, день за днем сверкая, Увидев Рим и как он в блеск убран, 34 Дивились, созерцая величавый Над миром вознесенный Латеран, То я, из тлена в свет небесной славы, 37 В мир Вечности из времени вступив, Из стен Фьоренцы в мудрый град и здравый, Какой смущенья испытал прилив! 40 Душой меж ним и радостью раздвоен, Я был охотно глух и молчалив. И как паломник, сердцем успокоен, 43 Осматривает свой обетный храм, Надеясь рассказать, кк он устроен, Так, в ярком свете дав блуждать очам, 46 Я озирал ряды ступеней стройных, То в высоту, то вниз, то по кругам. Я видел много лиц, любви достойных, 49 Украшенных улыбкой и лучом, И обликов почтенных и спокойных. Когда мой взор, все обошед кругом, 52 Воспринял общее строенье Рая, Внимательней не медля ни на чем, Я обернулся, волей вновь пылая, 55 И госпожу свою спросить желал О том, чего не постигал, взирая, Мне встретилось не то, что я искал; 58 И некий старец в ризе белоснежной На месте Беатриче мне предстал. Дышали добротою безмятежной 61 Взор и лицо, и он так ласков был, Как только может быть родитель нежный. Я тотчас: "Где она? " - его спросил; 64 И он: "К тебе твоим я послан другом, Чтоб ты свое желанье завершил. Взглянув на третий ряд под верхним кругом, 67 Ее увидишь ты, еще светлей, На троне, ей сужденном по заслугам". Я, не ответив, поднял взоры к ней, 70 И мне она явилась осененной Венцом из отражаемых лучей.