Происшествие, которого никто не заметил

Она потрогала себя за щеку – цвет лица был настоящий. Она потрогала ресницы – стрельчатые ресницы были свои.

Она вышла на улицу и медленно пошла, сама не зная куда.

Часы показывали уже бог знает что, на работу она опоздала. Да она и не могла явиться в таком виде. Что это? Кто это? Она ли это?..

Она зашла в будку автомата, позвонила.

– Яков Алексеевич?! – слабым голосом спросила она. – Здравствуйте, это я, Настя.

Яков Алексеевич стоял у стола, прижимая плечом телефонную трубку. Вместо правой руки у него был протез. Левой он подливал чернила в подушечку для печати.

– Слушаю тебя, Настя.

– Яков Алексеевич, у меня мама совсем разболелась, дайте мне за свой счет на несколько дней. Яков Алексеевич, я у вас никогда ничего не просила…

– А, черт, – поморщился Яков Алексеевич, но согласился: – Ладно, только недолго. Вернешься – оформлю.

– Спасибо, Яков Алексеевич.

– Матери привет, – сказал он на прощание и повесил трубку.

Настя вошла в кабинет врача.

Заполняя карточку предыдущего больного, врач спросил ее:

– Что у вас?

– У меня нервное, – сказала Настя. – Мне иногда кажется, что я…

Врач поднял голову, посмотрел на нее и словно бы забыл вдруг, что следовало делать дальше.

– Где-то я вас видел, – сказал он.

Настя пожала плечами.

– Не знаю.

– Садитесь, – оживился врач.

Настя села на стул, он сел напротив нее.

Он немного оттянул ей веко и отпустил… Но, глядя в ее глаза, опять забыл, зачем это сделал.

– Пожалуйста, ногу на ногу, – встряхнувшись, попросил он.

Врач хотел стукнуть ее молоточком по колену. Женщина была спокойна, строга и прекрасна. Он опять немного забылся, а Настя, стыдясь, одернула юбку.

– Все в порядке, – вздохнул врач. – Вы просто переутомились, вам надо отдохнуть.

– Спасибо.

Настя поднялась и пошла из кабинета.

Врач пошел за ней.

– Если вам нужен санаторий, я могу написать направление.

– Спасибо, не надо.

Врач нагнал ее.

– Виноват, может быть, хотите записаться в плавательный бассейн? У меня как раз есть возможность.

– Спасибо, не надо.

Настя вышла на улицу.

Врач тоже вышел прямо в халате, остановился и долго смотрел ей вслед.

Она вернулась домой, постояла у двери не раздеваясь. Потом решилась и вошла в комнату.

Мать открыла глаза, увидела ее, испугалась:

– Ты что?..

– Я?

– Почему на работу не пошла?

– Мне отгул дали.

– Сама попросила или сами дали?

– Я попросила, а Яков Алексеевич дал. – Мать успокоилась, залюбовалась дочкой: – Красавица ты моя!

Значит, для матери она осталась прежней? Или для нее Настя всегда была такой?..

Она прошлась по комнате, взглянула на себя в зеркало.

– Где ты там? – спросила мать.

Настя подошла к матери.

– Отгул – это хорошо. Придется тебе поработать за меня. А то прибегал Моргунов и пилил, что он нам дал площадь, а я не работаю.

– А я уберу, – сказала Настя и стала надевать материны валенки.

Она, не отрываясь, глядела в небольшое зеркало, надевая валенки.

Она смотрела в зеркало, завязывая белый фартук.

Она вышла на лестницу и, прислонясь к стене, постояла здесь в полумраке. Но услышала чьи-то шаги и заторопилась. Достала из кладовки ломик и фанерный совок и, мягко переступая валенками, вышла на улицу.

Снег лежал всюду, где положено и где не положено.

Что-то важное и грустное есть в первых зимних снегах. Они напоминают нам о прошлых зимах, которые были совсем иными, а снег был точно такой же.

Настя вскинула голову и обвела взглядом верхние этажи домов.

Их освещало солнце. На подоконниках лежал розовый свет, и трубы были розовые.

Оказалось, что несколько человек смотрят на нее. Мальчик смотрел на нее, стоя на подгибающихся коньках. Двое мужчин поглядывали на нее от газетного стенда.

Настя по своей привычке неопределенно улыбнулась им, мужчины смутились и быстро пошли своей дорогой. Настя улыбнулась мальчику – он покачнулся, замахал руками и поехал по тротуару.

Настя принялась сгребать снег.

Издалека, наклонясь вперед и неся перед собой опущенные руки, к ней поспешал человек в зимнем пальто.

– Вы за Плотникову? – спросил он, приближаясь.

Настя сделала вид, что только сейчас его заметила. Она ахнула и обернулась:

– Ой, напугали…

Но на Моргунова это не подействовало. Лицо его было иссечено сильными мелкими заботами.

– Вы за кого, – снова спросил он, – за Плотникову?

– Да, – мелодично ответила Настя, глядя на него.

И в морозном воздухе послышались звуки вальса из балета «Спящая красавица». Но они тут же смолкли, потому что Моргунов оказал:

– Ну тогда давайте убирайтесь, а то кто болеет, кто что. Если ей трудно, пусть скажет, возьмем другого, это для нас не проблема, мы площадью обеспечиваем.

Настя посмотрела на него длинным синим взглядом, вслед за чем поморгала ресницами.

И музыка снова зазвучала.

На этот раз Моргунов услышал ее. Но, не поняв, что она значит, переспросил:

– Что?..

Настя не ответила.

– Ну, вам-то здесь нечего делать. Без вас, без вас, гуляйте, веселитесь…

И отобрал у нее ломик и улыбнулся, как умел. И, сказав «эх!», принялся колотить лед, да так удало, что белые искры – до второго этажа.

Но тут же снова увял, потому что увидел кого-то на улице.

– А, черт, сейчас начнется.

Настя оглянулась. Сзади к ним подходил другой человек, в зимнем пальто. Он тоже торопился, но устремлялся вперед под меньшим углом, и в руке у него был портфель.

Моргунов, приподняв кепку, его поприветствовал:

– Здравствуйте, товарищ Коноплянников.

– Приветствую, – рассеянно ответил Коноплянников, глядя на Настю. – Трубы завез?..

– Что вы спрашиваете, – со сдержанной укоризной сказал Моргунов.

– А что с олифой? – спросил Коноплянников, глядя на Настю.

– И с олифой так же…

Коноплянников покрутил головой и улыбнулся, но почему-то не Моргунову, а Насте. Тем самым он как бы приглашал ее вместе посмеяться над этой комедийной ситуацией.

Настя вежливо улыбнулась.

Это взволновало Коноплянникова, и он засмеялся.

Настя тоже засмеялась.

– Что же смеяться-то, – обиделся Моргунов.

Но Коноплянников все хохотал и крутил головой. Глядя на Настю, он махнул ему рукой.

– Иди, выпишу тебе олифу.

– А трубы?

– И трубы, и трубы, иди!.. – Моргунов прислонил совок к стене.

– А ты – иди веселись, я сюда пришлю человека, – сказал он Насте и побежал обратно.

Коноплянников, все еще смеясь и вытирая глаза платком, спросил Настю:

– А вы что, новый дворник?

– За маму я, Плотникова тут работает.

– Плотникова, знаю, что-то помнится, – успокаивался постепенно Коноплянников. – Слушайте, я вас где-то видел!

Рядом с ними остановилась легковая машина. Оттуда позвали:

– Эй, Коноплянников!

Открылась дверца, и высунулся человек помоложе Коноплянникова, однако и значительней, и голос у него был ниже.

– Вам куда? Давайте подвезу.

– Мне? – спросил Коноплянников, потому что мужчина смотрел не на него, а на Настю.

– Разумеется, с дамой, – сказал тот.

– А мне никуда не надо, – улыбнулась Настя, – я здесь живу.

– Постойте, я вас где-то видел, – забеспокоился мужчина и вылез из машины. – Давай, знакомь.

– Это товарищ Тетерин, – уважительно представил его Коноплянников. – А это…

– Настя, – сказала Настя и сняла варежку.

Тетерин крепко пожал ей руку, живо и любопытно глядя в глаза.

– У меня конструктивное предложение. Не прокатиться ли нам?

– Куда? – испугалась Настя.

– Туда и обратно.

– Что вы, у меня мама больна!

– А мы пойдем к ней и уговорим.

Настя пожала плечами, подумала и согласилась.

Когда они вошли в комнату, мать так удивилась, что спросила:

– Кто там?

– Это я, мама. А это к нам, гости, – сказала Настя.

– Раздевайтесь, – сказала мать.

Тетерин и Коноплянников разделись.

– Садитесь, посидите, я вам не буду мешать…

Они сели к столу, и Настя с ними.

Мать сразу оценила Тетерина, его спокойную, сильную осанку и добротный костюм, и молодые еще года.

– Все болеете, мамаша? – спросил Тетерин.

– Болею, – счастливо ответила мать.

– Болеть плохо, – посочувствовал Коноплянников.

– Ничего, за мной дочка ухаживает. Такая дочка – и по хозяйству все умеет…

– Ладно, мама, – прервала Настя.

– Скромная, – договорила мать.

– Вот мы решили за это все покатать вашу дочку на машине, – сказал Тетерин. – Поедем медленно, прогуляемся.

– У них своя машина, легковая, – сказала Настя. – Но я предупредила, что я не могу.

– Почему же ты не можешь, что тебе дома сидеть, – сказала мать. – Насиделась уж, хватит.

Машина стремглав летела по снежным трубам улиц…

Потом она остановилась, и Коноплянников вылез.

Тетерин и Настя попрощались с ним, и он остался на улице. Он стоял с портфелем в руке, провожая их взглядом.

Они стремглав летели дальше.

Потом они еще раз остановились. Тетерин, ни слова не говоря, выскочил из машины, вбежал в подъезд, по обеим сторонам которого висели таблички с наименованием учреждений, и почти сразу же выбежал обратно, чем-то раздраженный.

Обежав машину, он занял свое место за рулем и погнал ее дальше.

– Как дети, ей-богу, ничего не могут самостоятельно, всем нянька нужна, – проворчал он.

Вскоре он еще раз остановил машину, на этот раз возле сберегательной кассы.

Мелькнув за стеклом машины, он скрылся в кассе и тут же выскочил оттуда, что-то на ходу засовывая во внутренний карман пиджака.

– Эх!.. – только и сказал он и снова погнал машину.

– Куда мы? – пугаясь, спросила Настя.

Не ответив, Тетерин включил радиоприемник. Оттуда забила такая странная музыка, что Настя сказала:

– Я хочу домой.

Тетерин рассмеялся.

– Да смотрите вы на дорогу! – крикнула Настя.

Тетерин и правда то и дело поворачивал голову к ней. Он оторваться от нее не мог. Он снял шапку, швырнул на заднее сиденье.

– Откуда это чудо на меня свалилось? За что? Кто вы, Настя?.. Вы – королева, вам надо носить царские одежды, почему вы так скромно одеты?

– А я не рассчитывала на массовый эффект, – засмеялась Настя.

– Что вы, я не в укор. Вы такая, как должно быть!..

– А это уж – уменье. Купишь вещь и стараешься сделать так, чтобы она выглядела хоть чуть дороже.

– Черт возьми, у вас трудно с деньгами? Настя! Мы друзья?..

– Не знаю, – улыбнулась Настя.

– Разрешите, я что-нибудь вам подарю.

– Не надо, я этого не люблю.

Машина остановилась, Тетерин выскочил, исчез в маленьком магазине цветов и появился с большим букетом в целлофане.

– Ой, что вы! – расстроилась Настя. – Не надо, мне не надо, отнесите обратно!

Но Тетерин был как бы не в себе.

– Не надо? – проговорил он и огляделся.

– Извините, пожалуйста, – сказал он проходившей мимо девушке, – примите это от нас.

Он отдал ей цветы и снова сел в машину.

– Покормить хотя бы я вас могу? – спросил он.

– Я не хочу есть.

– Ну что-нибудь вы хотите? Ну что-нибудь?

– Я хочу пирожное. Тут на углу есть кондитерская, там бывают безе, такие круглые. А если там нет, то бывают в «Севере» на Невском.

В «Севере» пирожные выбирают сосредоточенно и едят их задумчиво, не спеша. Сюда приходят те, кого бури взрослой жизни не заставили забыть это детское удовольствие.

Настя и Тетерин кусали самые пышные из пирожных, которые созданы человечеством.

– Когда я была маленькая, я думала: если у меня будет много денег, как пройду мимо булочной – куплю пирожное.

– Нет, откуда вы такая, – тихо говорил Тетерин. – Не может быть, чтобы у вас никого не было, не может быть. Расскажите мне про него.

– У меня? Никого.

Тетерин смотрел на нее во все глаза.

– Я вам не верю.

– У меня был один знакомый, Шурик. Если бы его увеличить в полтора раза, он был бы ничего. Он кончает техникум.

– А я институт окончил, уже забыл об этом…

И снова машина летела сквозь снежную пыль.

Глядя перед собой, Тетерин читал стихи:

В кругу миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя

Не оттого, что я ее любил,

А оттого, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у нее одной молю ответа

Не потому, что от нее светло,

А потому, что с ней не надо света!..

Потом тихо позвал:

– Настя!

– Что?..

Он прибавил скорость.

– Мне кажется, что я помешался. Я боялся этого, я не хотел…

– Чего вы не хотели?

– Я не хотел влюбиться. Потому что у меня это все не как у людей. У нас был один шофер, так он бросил в реку с обрыва машину с девушкой, которую любил. Он узнал, что она ему изменила. Вот я, наверно, такой… Не бойтесь, с вами ничего плохого не случится. Только мне будет плохо.

Настя пожалела его и погладила по рукаву.

Тетерин глухо проговорил:

– Спасибо. Этого я не забуду.

– Это вам спасибо, – тихо сказала Настя. – Мне еще никто не объяснялся в любви. Сейчас это вообще бывает редко.

– Настя. Я один, – сказал Тетерин, не глядя на нее. – Мне надо, чтобы рядом был человек. Иначе я пропал.

– Остановите, пожалуйста, мне надо купить свеклы для борща.

Тетерин усмехнулся, остановил машину.

Они зашли в магазин.

– Станьте пока в эту очередь, – попросила Настя.

Она заплатила в кассу, отдала чек Тетерину, тот рассовал по карманам свеклу, и они вернулись в машину.

– Вам домой? – угрюмо спросил Тетерин.

– Покатаемся еще немного?

Тетерин казался усталым и молчал.

– Мне нравится, что вы вместе со мной покупали свеклу, – сказала Настя. – Другой бы не пошел.

Тетерин не ответил.

– А бутылки сдавать вы пошли бы?

Тетерин нетерпеливо улыбнулся, но опять промолчал.

– Вы что, поссорились со своей женой? – спросила Настя.

– Я не ссорился с женой, – глухо сказал Тетерин. – Мы уже пять лет не ссоримся и не миримся. Потому что мы уже пять лет друг другу не нужны. Не дай бог вам узнать, что это такое.

Тетерин говорил нетерпеливо, видимо, этот разговор был ему неприятен.

– Не надо об этом, – сказала Настя. И опять положила руку на его рукав.

– Вот здесь я живу, – показал он. И вдруг, вглядевшись, недовольно дернулся и затормозил.

– Вот досада. Посидите, я сейчас. – Он вылез из машины.

Настя приняла позу независимой женщины, которая пресытилась удовольствиями.

Тетерин не возвращался.

Настя посмотрела в заднее стекло и увидела, что он стоит рядом с молодой женщиной. Разговор был нервный, Тетерин в чем-то раздраженно оправдывался и что-то объяснял. Судя по всему, это была его жена.

Настя открыла дверцу, чтобы лучше ее разглядеть.

Это была женщина, точно такая, как та, что спала на картинке. Точно такая, какою сама Настя была сейчас. Только она немного поблекла и смотрела жалко и в чем-то виновато.

Настя выпрыгнула из машины и, не оглядываясь, побежала по улице.

Свеклу она забыла в машине, пришлось еще раз идти в магазин, становиться в очередь.

Не заметив, она стала впереди парня с кошелкой. Он ухмыльнулся по поводу ее нахальства и постучал девушке в спину, как в телефонную кабинку.

– Послушай, дорогая, а ты здесь стояла?

Настя обернулась. Просто обернулась, больше ничего не сделала.

Но парень вдруг воспламенился столбом пламени и исчез. Позади одна женщина для проверки спросила другую:

– Простите, вы за кем?

– Не знаю, тут молодой человек был, куда-то делся…

Настя же, ошеломленная этим происшествием, не стала покупать свеклу и ушла.

Мать ждала ее.

– Как погуляли?

– Хорошо.

– Видишь – не хотела идти.

Настя собрала матери поесть, присела рядом.

– Ну, будем кушать?

– Не хочется. Как же вы гуляли? Все втроем или вдвоем?

– Вдвоем, – сказала Настя и поднесла ложку матери.

– Значит, он и на работу не пошел? – проглотив, спросила мать.

– Он там распорядился и уехал.

– Значит, большой начальник.

– Мама, тебе надо много есть.

– Подожди ты. Ну а так-то он тебе нравится?

– Ничего, – сказала Настя.

– Надежный человек, на него можно положиться.

– Надежный, – согласилась Настя и, когда мать опять открыла рот, сунула ей ложку.

– И на здоровье, видно, не жалуется.

– Он совсем не болеет, даже не знает, что это такое.

Мать задумалась. Пользуясь этим, Настя быстро ее кормила.

Но мать отвела ложку.

– А Толя мне больше понравился.

– Какой Толя?

– Какой Толя. Со вчерашнего дня забыла?.. Скромный мальчик, тихий.

– Толя очень скромный.

– Стеснительный.

– Он тебя стесняется, – объяснила Настя.

– Что ж, зови его почаще, может, привыкнет, – усмехнулась мать.

– Ну, за Толино здоровье.

Мать поморщилась, но приняла ложку.

– Ты приведи его.

– Хорошо, мама, надо только адрес узнать.

– Как же вы до сих пор встречались? – удивилась мать.

– Он прямо в магазин приходит, – соврала Настя. Это обеспокоило мать.

– Как же это? Во время рабочего дня?

– У него ненормированный день, он научный сотрудник.

– А где он работает?

– Не знаю.

И этим обеспокоилась мать.

– Что же ты не поинтересовалась?

– Он часто ко мне приходит, – перевела разговор Настя. – Я говорю ему: «Нам нельзя разговаривать во время работы. Что ты пришел?» А он говорит: «Тогда я после работы приду». А я – как когда. Один раз соглашусь, другой раз скажу: «Я сегодня остаюсь Якову Алексеевичу помогать». В общем, знаешь, как я его гоняю!

И Настя засмеялась, уж очень живо представила себе, как она его гоняет.

И мать посмеялась, хотя и видела, сколько ошибок делает ее дочь. Но значит – такая дочь, ей многое разрешается…

Дома ей не сиделось. Надо было что-то делать, куда-то идти. С кем можно бы посоветоваться, как теперь быть – это только с Катей. Придется все же заявиться в «Культтовары».

Прежде чем войти туда, она остановилась перед витриной и еще раз проверила положение дел со своей внешностью. Оно не изменилось.

Настя вошла в магазин.

Культтовары маленькие, их много, ими битком набиты полки. И покупатели в этом магазине тоже в основном маленькие, их тоже много. Поэтому кажется, что здесь тесно. А чтобы было веселей, в отделе грампластинок на проигрывателе все время крутится какая-нибудь пластинка.

Валя взглянула на Настю гордо.

Нина Сергеевна взглянула на Настю ревниво.

Катя взглянула на Настю рассеянно. Она была безразлична к жизни, потому что муж еще не вернулся.

Настя подошла к Катиному отделу. Она смотрела на подругу прямо, глаза в глаза. Может быть, что-нибудь почувствует, о чем-нибудь догадается?.. Нет, Катя не почувствовала. Странное поведение незнакомой женщины только удивило ее.

Настя переждала, пока два мальчика приобрели необходимый инвентарь, и сказала:

– Настя Плотникова просила передать привет.

– Настенька? – обрадовалась Катя. – Как она там?

– Ничего, ухаживает за мамой.

– Я сегодня к ней приду.

– Не надо приходить, она просила. Ее матери вредно, когда шум. Я сама приехала к ним из Москвы погостить – и чувствую, что мешаю.

Из внутренней двери магазина вышел Яков Алексеевич. Он постоял, собираясь сделать замечание Кате, но увидел Настю, постеснялся и ушел к себе.

– Это от Насти, родственница, – сообщила Катя подругам.

В магазине культтоваров покупатели почему-то больше подсчитывают и совещаются, чем в других магазинах.

– Восемь да шесть – четырнадцать? И еще остается сколько, три?..

– Как она у вас тут работает, не жалуетесь? – спросила Настя.

– На кого? На Настюшку? – Катя удивилась этому вопросу.

– Настенька – это наш местный ангел, – сказала Нина Сергеевна. – Мы здесь все перессорились, только с ней никто ни разу не поссорился.

И даже Валя откликнулась на эту тему:

– Все были бы такие, как она, было бы другое дело…

И Настя вдруг неожиданно для себя, а еще более неожиданно для всех – заплакала.

Кое-как сдерживалась, ища платок, но, когда достала, начала всхлипывать и сморкаться вволю.

Дети, смирив на время свои приобретательские инстинкты, столпились вокруг нее.

Выглянул и Яков Алексеевич.

– Что такое? Что такое?

Настя сразу перестала плакать.

– Простите, Яков Алексеевич, – сказала она.

Яков Алексеевич удивился.

И все удивились.

Он всегда был симпатичен Насте. Правда, раньше она не решилась бы с ним пошутить. А теперь она улыбнулась ему и сказала:

– Вы Яков Алексеевич? Вам привет от Насти Плотниковой.

Однако Яков Алексеевич так отвык от женского внимания к своей особе, что не принял эту улыбку на свой счет и растерялся.

– Спасибо, спасибо, – забормотал он. – И ей также передайте. Девочки, не отвлекайтесь.

Настя подошла к Нине Сергеевне.

– Скажите, это, наверно, вы Нина Сергеевна? Настя велела спросить, у вас позавчера был в гостях один молодой человек, Толя. У Насти к нему какое-то дело, вы не знаете, где он живет?

– Ах, это Толя, аспирант Константина Петровича! Он на Фонтанке живет, дом семь.

Яков Алексеевич стоял, страдая от непорядка и не решаясь еще раз сделать замечание.

– Я ухожу, – успокоила его Настя.

– После рабочего дня – пожалуйста, а сейчас не полагается, – извиняясь, сказал ей Яков Алексеевич.

– Что ж, пора идти, – вздохнула Настя. Но уйти не могла.

– Вообще-то у меня здесь и знакомых нет… Что ты, мальчик, не можешь выбрать? Эта резинка для карандаша, эта резинка для чернил. Плохо, когда в городе никого нет знакомых. А я тем более не привыкла одна, прямо погибаю…

Когда Катя шла с работы домой, Настя увязалась за ней. Кате было не до нее, она собиралась кое-что купить, постирать. Однако странная женщина не отставала от нее ни на шаг.

– Мне надо в магазин, – остановилась Катя.

– И я с вами, – сказала женщина, – я все равно никуда не спешу.

Катя пожала плечами, и они зашли вместе. И вместе вышли из других дверей уже с покупками.

– Давайте я понесу, вам тяжело, – предложила Настина родственница.

Но Катя отстранилась.

– Зачем же, мне нетрудно.

– Вам сегодня нечего делать? – вдруг спросила женщина. – Давайте сходим в кино.

– Какое кино, у меня сегодня стирка.

– Хотите, давайте вместе постираем, отдохнем и пойдем. – Кате была подозрительна эта настойчивость, и она затруднялась ответить.

– Не хотите – не надо, – отступилась женщина. – Тогда до свиданья.

Радуясь освобождению, Катя сказала:

– Будет время – заходите в магазин.

– Спасибо, – сказала дама и вдруг неожиданно поцеловала ее.

Катя не успела сообразить, к чему бы это все, как та оставила ее и пошла назад.

Настя шла по улице, поглядывая на номера домов и сверяясь с адресом, записанным на полях газеты.

Свернула в подъезд, поднялась по лестнице и позвонила в дверь.

Ей открыла школьница лет пятнадцати.

– Толя дома? – спросила Настя.

Но школьница смотрела на нее и не отвечала.

– Мне нужно Толю, он дома? – еще раз спросила Настя.

– Толю?.. Его нет, – ответила наконец девочка. – Но он, может быть, скоро придет. Подождите его.

Настя поколебалась, но прошла.

– Пальто можно повесить здесь.

Настя сняла пальто.

– Сюда, пожалуйста. Садитесь, можете почитать.

Настя села и взяла с полки книжку.

Девочка до ее прихода делала уроки и снова пристроилась к тетрадкам, но за дело не принималась. Она во все глаза смотрела на гостью. Взгляд у нее был прямой и несколько даже мрачноватый, какой бывает в этом возрасте у натур целеустремленных и сосредоточенных.

– Простите, какое у вас удивительное лицо! – сказала она. – Кто вы? Если не хотите, можете не отвечать.

– Почему? Зовут меня Настя, я работаю в магазине.

– Это правда? Хотя – простите, – какие основания у меня не верить. Вы хотите, чтобы вас звали Настя? Хорошо, я так вас и буду звать. Знаете, до четырнадцати лет я была гадким утенком. Когда я поняла, что могу кому-нибудь нравиться, я потеряла к этому интерес и стала синим чулком. Сначала я думала о людях лучше, чем они есть, потом – хуже, чем они есть. А теперь вижу, что все гораздо обыкновенней. Вы со мной согласны? Меня зовут Ирина.

– Не знаю, по-моему, на свете много необыкновенного.

– Это почти цитата, – улыбнулась Ирина. – Из Шекспира. Раньше мне казалось, что в подонках есть что-то привлекательное. Сильные, свободные люди. А как вы относитесь к подонкам?

Настя удивилась.

– Это хорошо. Я тоже поняла, что они отвратительны. Не потому, что я идейная, я и правда так думаю. Вообще, может быть, дело в возрасте, но все меняется. Раньше я ждала, что любовь придет одна, как солнце. И вот – я не могу влюбиться. Хочу! Влюбиться чисто, ничего не требуя взамен. И – не могу.

– Может быть, еще не время? – предположила Настя. – Я намного вас старше и то…

– Я поняла вас. На всякий случай готовлюсь к одинокой старости, когда я буду вот такая, – она втянула щеки, показывая, какой будет. – Но мне нужно кого-нибудь почитать. Если я никого не буду почитать, я буду чувствовать себя сумасшедшей. Странное ощущение: мне кажется, если бы вы только захотели, я бы пошла за вами куда угодно.

– Все-таки молодость – это страшная вещь, – сочувствуя и переживая, проговорила Настя. – Надо быть мудрой, надо быть очень мудрой.

– Вам это как-то удалось. Вы и хороши собой, вы и умная, и скромная, а это, может быть, главное. Но откровенность за откровенность. Настя! Я не знаю, какие у вас отношения с Толей. Он мне брат, и я его люблю. Но, поверьте мне, – он не стоит вас! Я знаю его пятнадцать лет. Нет, он хороший. Но при всех его качествах – вас он не стоит.

– Злая ты девка, – сказала Настя. – Сейчас это у вас модно: сердитые молодые люди. Но если молодые люди сердитые – это еще полбеды, а вот если женщины станут все злые, что тогда за жизнь начнется, ты себе представляешь?

Больше ей не хотелось разговаривать, она встала и пошла к двери.

Но девочка побежала за ней на лестницу и крикнула вниз:

– Я поняла вас! Вы считаете, что главное – это доброта… Но постойте, как же тогда понять Гамлета: «Чтоб добрым быть, я должен стать жесток?..»

Настю волновали противоречивые чувства.

Как-то в школьном кружке юннатов я видел растение, которое посадили вверх корнями. Нечто подобное случилось с Настей: корни ее прежней жизни были вынуты из земли и повернуты к солнцу. И как сразу стало светло! Но за воздух очень трудно держаться…

Странное дело – когда Настя удивлялась и улыбалась, встречные прохожие, глядя на нее, тоже удивлялись и улыбались. Когда же ее одолевала рассеянность – с прохожими происходило то же самое.

Она и не заметила, как снова оказалась у своего магазина. Он был уже закрыт, но сквозь стеклянную дверь в глубине была видна другая, полуотворенная дверь в конторку. Там горел свет и за столом сидел Яков Алексеевич. Он что-то писал, придерживая бумагу протезом правой руки.

Подняв голову, Яков Алексеевич вгляделся в сумрак магазинного помещения. Из-за наружной стеклянной двери, из уличного света фонарей прямо на него смотрела женщина. Он узнал ее сразу. Она смотрела приветливо и, казалось, хотела войти.

Яков Алексеевич поднялся и подошел к наружной двери.

Женщина кивнула ему.

Яков Алексеевич тоже кивнул, они же были знакомы.

Женщина повертела рукой, показывая, что просит открыть ей дверь.

Яков Алексеевич вернулся в конторку, взял ключи и от волнения присел на стул, но так, чтобы она не видела. Потом он встрепенулся и заторопился к двери.

Женщина была там.

Яков Алексеевич отпер дверь.

Деликатно, не заходя внутрь, она сказала:

– Меня прислала к вам Настя. Ей неудобно, что она в такое время взяла отпуск, как раз отчетность… И она просила вам помочь.

– Как же вы можете мне помочь, – растерялся Яков Алексеевич, – что вы говорите, зачем это…

– Почему же, я работаю в этой же системе. Я очень прошу вас.

Не дожидаясь ответа, она прошла в конторку, села на свое обычное место и повернула к себе бумаги.

– Садитесь же. Ну?.. – велела она Якову Алексеевичу, и он сел.

– Вчера писал, сегодня пишу, писателем стал, – смущенно проговорил он. – Ну что же, взялись помогать, тогда приступим… План выполнен за квартал… по канцелярским товарам сто два процента. Вот здесь. Написали? Дальше.

– Переворачивать на другую страницу? – спросила Настя.

– Спасибо, переверните, правильно.

Зазвонил телефон.

Яков Алексеевич взял трубку.

– Виноват… Да. Ну, ну. Я… Да ты не реви, давай условие… Вот конкретный предметный разговор. Начерти круг. Ну, окружность. Есть? Теперь проведи диаметр. Так? Откладывай градусы. Вправо. Ну, сколько там сказано? Сорок пять? Значит, сорок пять. Уяснил? Дальше давай сам. Там в шкафу холодное мясо. Ты его поджарь с картошкой, сам поешь и покорми Вову. И не звони зря, я занят.

Он положил трубку.

– Вот как без жены-то, – посочувствовала Настя. – Вы ведь еще дома не были? Давайте я сбегаю в гастроном, колбасы вам принесу.

– Зачем вы мне будете бегать в гастроном, – проговорил Яков Алексеевич, щелкая дыроколом.

Все это было так странно, невозможно, что он потерялся.

– Видите, приложение номер четыре, вот где мы ничего не сделали… Шли бы вы домой, поздно уже. Хватит, вы мне помогли. У меня, вот видите, главная трудность – что писать неудобно, все в голове держу.