Сокровища наместника

Добравшись до развалин, Мартин постоял, прислушиваясь, однако ничего подозрительного не услышал. Вокруг сновали только крысы, а кое-где из окон доносились пьяные голоса, но здесь это было не редкость, в отличие от рабочих слободок, где люди ложились рано.

Ориентируясь на ощупь, Мартин поднялся по остаткам полуразрушенных лестниц на третий этаж, где в полной темноте переобулся, захватил плащ и войлочную шапку, после чего поднялся на крышу и по коньку прошелся на другую сторону дома. Там, снова на ощупь, добрался до лестницы и спустился на соседнюю улицу.

Теперь у него с собой было все необходимое и оставалось лишь пройти по ночным улицам до дома наместника.

На случай стычки с грабителями у Мартина был нож, а вот от встречи со стражниками могло помочь только бегство.

Обычно патрули шли с фонарями и видно их было издалека, но иногда случались облавы, и тогда стражники тихо стояли в углах, поджидая, когда ночные визитеры сами попадут к ним в руки.

Мартину случалось попадаться в ночные засады, но один раз по молодости он лишь получил зуботычину за спрятанную в кармане брошку, а в другой раз успел сбросить сумку с двумя срезанными кошельками.

Стражники ее тогда все же нашли, но Мартина на радостях отпустили, отправившись пропивать добычу.

Кошки, крысы, запоздалые гуляки. Мартин видел всех и, затаив дыхание, прижимался к стенам, дожидаясь, когда очередной прохожий пройдет мимо.

Дело мог испортить какой угодно пустяк, и рисковать было нельзя.

Примерно через час с испариной на лбу из-за душной погоды Мартин вышел на нужную улицу.

Окна здесь ярко светились, богатые не жалели ни масла, ни свечей.

Мартин выбрал угол потемнее и затаился в нем, привыкая к месту.

Где-то лаяли собаки, слышались голоса слуг, унимавших их. Все обычно, все как всегда.

Сняв шапку, Мартин рукавом отер вспотевший лоб. Он бы эту шапку и вовсе не надел, но в таком деле, спускаясь по веревке, случалось опираться о стену головой – двух рук не хватало, и тут толстая шапка была очень кстати.

«Пора», – скомандовал себе Мартин и, перейдя улицу, снял с пояса веревку. Еще раз огляделся и забросил крюк на каменную стену.

Тот встал крепко и почти беззвучно из-за намотанной на него тряпки. Дернув веревку пару раз для проверки, Мартин начал карабкаться, быстро перебирая руками. Вот и верх стены – гладкий и ровный, не то что заточенные пики железной ограды. Это лишь казалось, что подниматься по ним проще, ведь не понадобилось бы даже веревки, но воровская история знала немало случаев, когда воры оставались на этих пиках, совершая впопыхах ошибку.

Стена, пусть и высокая, все же надежнее.

Полежав на ней и удостоверившись, что его никто не заметил, Мартин переставил крюк и спустился в сад, испытывая при этом знакомое возбуждение от предстоящего погружения в неведомое.

Оставив крюк на стене, чтобы облегчить отход, Мартин рассмотрел белеющий массив башни и двинулся к нему, стараясь быть предельно внимательным.

Идти следовало только по траве – гравийные дорожки слишком шуршали. Добравшись наконец до каштана, Мартин ощупал его ствол и проверил, все ли на месте – инструменты и приспособления. Ничего не пропало, не отвалилось, не осталось на траве, значит, можно было лезть на дерево.

9

Память Мартина не подвела – он помнил, куда ведет та или иная ветка и какой она толщины. Могучий каштан принял его вес, даже не вздрогнув. Чем выше Мартин поднимался, тем больше запахов примешивалось к горьковатому запаху листвы. Вот господская кухня, а вот конюшня, хотя и далеко до нее. А это прачка кипятит белье – всю ночь до утра. Как бы не вышла в сад подышать, хотя это и не в привычках у прачек.

Наконец Мартин оказался на той самой ветке, нависавшей над единственным окном башни, и, остановившись, перевел дух, чтобы не спеша прицелиться и привязать веревку правильно, ведь исправить будет уже невозможно. Но воровской навык не подвел, и скоро Мартин уже медленно скользил по волосяной веревке, притормаживая намотанным на руку плащом.

Вот и окно. Мартин остановился и, сунув ногу в петлю, потянулся рукой и дотронулся до стекла. Потом ощупал раму и удостоверился, что действительно сможет пролезть внутрь.

Вынув из-за пояса медную палочку с алмазным кристаллом, он уверенно провел ею вдоль свинцовой обвязки, убрал резак и, развернув тряпицу, пропитанную засахаренным медом, наложил на стекло. Потом аккуратно прокатал рукоятью ножа и, выждав мгновение, шлепнул раскрытой ладонью.

Стекло вывалилось внутрь, повиснув на медовой тряпке.

Слыша, как бьется сердце, Мартин подождал, пока придет в себя. Нельзя было работать, когда ты в запале, а он действительно волновался, ведь столько лет думал об этом деле – как подобраться да как влезть. И вот это окно – открыто!

Мартин аккуратно снял плащ и кинул на край свинцовой оплетки, затем чуть подтянулся и сумел немного протиснуться, опираясь на правый бок.

Еще немного, еще. Извиваясь, словно змея, он постепенно перемещался внутрь, при этом его нога все еще была в веревочной петле.

В башне пахло мышами и сыростью. Жестяная коробка застряла, и Мартину пришлось не дышать с минуту, чтобы втянуть живот, поэтому, уже перевалившись внутрь, он увидел в темноте расходящиеся фиолетовые круги.

Не хватало еще лишиться чувств, то-то охранники посмеются.

Понемногу стравливая веревку, Мартин спускался вниз и вскоре коснулся головой ступенек. Потом перевернулся и, наконец, коснулся лестницы ногами и скинул тугую петлю.

После этого, не долго думая, он пошел по лестнице вниз, чтобы выяснить – не выходит ли она в открытую галерею. Но обошлось, и он уперся в обитую железом дверь, которая, без сомнения, была заперта снаружи на большой замок.

Это Мартину было на руку, поскольку такие замки открывались с изрядным шумом, что в его случае могло предупредить об опасности.

Поднявшись обратно к окну, Мартин завесил его плащом, затем снял с пояса жестянку и, щелкнув кресалом, зажег огарок свечи. Теперь он увидел ту самую дверь, за которой находились сокровища лорда Ширли, в этом не было сомнения, поскольку на ней висело целых три замка и все они были винтовыми, самыми дорогими и сложными для взлома, однако все три оказались одинаковыми.

«Деньги есть, а ума нету», – подумал Мартин и начал раскладывать на ступенях инструменты.

10

Он справился с замками примерно за полчаса, затратив даже меньше времени, чем рассчитывал. Сложив их в угол, он потянул за кованую ручку, и дверь беззвучно открылась – петли были хорошо смазаны, а свет колыхнувшегося пламени упал на уходящие вверх ступени винтовой лестницы.

Подхватив свечу и инструмент, Мартин стал подниматься, но больше дверей на его пути не оказалось, и он пришел прямиком в хранилище – круглое помещение на самом верху башни со стоявшими в нем сундуками.

Мартин подошел к одному из них и, приподняв крышку, увидел тускло блеснувшую сталь. Это были доспехи наместника. Дорогие, с золотой и серебряной отделкой, совсем новые, без единой царапины.

Мартин перешел к соседнему сундуку и заглянул в него, обнаружив огромные запасы серебра, состоящие из старых гинзейских монет шириной в ладонь и чеканных кубков, местами битых и смятых, как видно, бывших чьими-то военными трофеями.

Это была первая сокровищница, в которую Мартину удалось пробраться. Добывать золото и драгоценные камни ему удавалось и раньше, но только из шкафов жилых комнат, хозяева которых ненадолго отлучались или даже спали.

Там тоже было щекотание в ноздрях от риска и легкое волнение, но сокровищница – совсем другое дело! Мартин открывал один сундук за другим, натыкаясь на стопки старинного фарфора, россыпи нешлифованного янтаря, запасы яшмы и драгоценных эмалевых миниатюр на бронзовом основании.

Было здесь и золото, однако выглядело оно не так эффектно, как другие драгоценности, поскольку монеты были уложены в замшевые мешочки, которые в свете свечи выглядели как крупная картошка. Лишь когда Мартин в нетерпении рассек ножом один из мешочков, оттуда золотым ручейком потекли полновесные терции.

Насмотревшись вдоволь, Мартин стал раздумывать – как, сколько и чего он заберет с собой. Прежде всего – золото. Всего ему не забрать, но три мешочка он бы смог увязать на пояс. Хотя нет, такой тяжести не выдержит никакой пояс.

Мартин взвесил в руке один из мешочков – слишком тяжело. Он решил взять только пару, примерно с тремя тысячами терций, совсем неплохая добыча.

Но не успел он привязать первый мешок к поясу, как ему на голову обрушился удар, от которого он повалился вперед, прямо на распахнутый сундук, успев при этом краем ускользающего сознания подумать, что это Харпер выследил его.

На лестнице послышался топот, и на стенах заплясали тени от света факелов.

– Ну? Что тут?! – спросил старший охранник, расталкивая остальных.

– Ворюга пробрался, – ответил ему один из подчиненных.

– Это ты его приложил?

– Я легонько. Скоро очухается.

– Ключника позвали?

– Я позвал! – сказал от лестницы один из сторожей. – Он едва с койки не свалился – испугался очень!

– Ну и где он?

– Вроде идет… Пыхтит внизу где-то.

– Ладно, берите этого и вытаскивайте… Чего набежали? И смотрите не суньте чего в карманы, а ты, Рурт, – обыщи всех внизу!

– А почему я?

– Потому, что я так сказал! Еще поговорить хочешь или сразу в морду?

– Ладно, понял.

– Не ладно, а так точно, господин сержант!

– Так точно, господин сержант, – выдавил из себя Рурт. С сержантом в отставке Гроунфельдом лучше было не спорить.

Позвякивая ключами, в ночном колпаке и рубашке, в башмаках на босу ногу, появился ключник домовладения – господин Клапс. Фонарь в его руке дрожал от волнения, и он то и дело повторял:

– Ох напасть-то какая! Ох напасть!..

Когда мимо проносили пойманного вора, он остановил охранников и посветил в лицо злоумышленнику.

– Ох злодей! Ох злодей какой!.. – произнес он и продолжил подъем, пока не очутился в хранилище, где его ждал сержант в отставке Гроунфельд.

– Ну как здоровьице, господин Клапс? – прохрипел сержант.

– О чем ты говоришь, Манфред, разве не видишь, напасть какая?!

Ключник открыл стекло светильника, прибавил фитиль и затем взгромоздил фонарь на специальную полку.

– Подумать только, столько лет ни одного воришки даже на конюшне, а тут на казну замахнулись! – произнес он срывающимся голосом. – На казну!

На лестнице снова послышались шаги – неторопливые и решительные.

– Его светлость идут, – пролепетал ключник и вздрогнул всем телом, отчего его ключи снова звякнули.

На лестнице появился лорд Ширли в сопровождении гросскассира Лейбница и слуги с двумя фонарями.

Лорд был облачен в шелковый халат, обут в охотничьи сапоги, а в руках держал большой кинжал в ножнах.

– Что здесь случилось? – спросил он, останавливаясь напротив распахнутых сундуков.

– Злодея взяли на месте, ваше сиятельство! Вдарили по башке, так что сразу повалился! – доложил ключник, хотя спрашивали не его.

– На посту дежурили Рурт и Бонси, ваша светлость! – доложил сержант. – Когда упал тревожный мешок, Бонси побежал извещать остальных, а Рурт поднялся в башню и шарахнул вора дубинкой. Он бывший охотник, может ходить, как кошка.

– Молодец, дашь ему от меня терцию серебром.

– Слушаюсь, ваша светлость! – щелкнул каблуками сержант.

– Где это случилось?

– А вот сюда, ваша светлость, он свалился прямо на крышку сундука!

Сержант подскочил к сундуку и одним движением очертил место, где располагался упавший вор.

– Так, ну все понятно, – сказал лорд. – А вам, Лейбниц, все понятно?

– Все будет понятно только после детального пересчета, – прогундосил гросскассир, который страдал хроническим насморком.

В длинном одеянии, то ли ночной рубашке, то ли осеннем камзоле с чужого плеча, он был похож на сумасшедшего, и его взлохмаченные седые волосы лишь усиливали это сходство.

– Хорошо, договаривайтесь тут с Клапсом, а я пойду досыпать, мне еще завтра в Пронсвилль ехать.

– А что прикажете делать со злодеем, ваша светлость? – спросил сержант.

– А что с ним делать?

– Нужно ли проводить дознание или пусть в городской тюрьме проводят?

– Какое дознание, сержант? И так все ясно. И пусть город занимается карманниками с базарной площади, а этого везите в Дарнур, пусть посидит в подвале. Когда вернусь, решим, что с ним сделать.

11

Мартин очнулся в подвале на грязной, слежавшейся соломе. Во рту было сухо, волосы оказались чем-то склеены, а правый глаз едва открывался из-за рассеченной брови.

Под самым потолком имелось окно, затянутое снаружи бычьим пузырем, из чего Мартин сделал вывод, что он где-то за городом – в Лиссабоне все окна давно были стеклянные, даже у городской бедноты. Попадавшего в подвал света хватило, чтобы осмотреться, и Мартин заметил у стены кувшин, в котором оказалась свежая вода, которую, видимо, принесли вместе с бесчувственным пленником.

Немного попив, он почувствовал себя лучше. Попробовал подняться, но сразу оставил эти попытки, поскольку был еще слишком слаб. Мартин лег на грязную солому, постарался расслабиться и закрыл глаза, чтобы вернуть хоть какие-то воспоминания.

Где он? Что с ним произошло и как он здесь очутился?

Все, что он помнил, так это то, что сумел забраться в башню. Помнил, как, пролезая в окно, передвинул на поясе жестянку, чтобы не мешалась. И все, больше никаких воспоминаний.

Но, как бы там ни было, его схватили. Мартин осторожно дотронулся до правой стороны головы и понял, что волосы слиплись от запекшейся крови. Его огрели палкой и притащили сюда. Но кто это сделал, неужели сторожа, ведь он действовал так осторожно?

И еще Харпер. Может, он приложил к этому руку? Но зачем? Теперь его инструмент потерян, и Мартину придется отдавать немалые деньги. Золотом!

Он вздохнул. Только этого ему сейчас не хватало – связываться с Харпером.

Лязгнул засов, и Мартин вернулся к реальности. Какой Харпер, какой инструмент? Он попался охранникам наместника, тут уж не до инструмента.

Дверь открылась, и в подвал вошел бородатый человек в простой рубахе, штанах и растоптанных башмаках. От него сильно пахло конюшней.

– Живой? – спросил конюх.

– Живой, – ответил Мартин.

– Воды попил?

– Попил.

– Ну тогда пожри…

И он бросил пленнику шматок жирной ветчины, который упал на грязную солому.

– Я… сейчас не хочу… – выдавил из себя Мартин.

– Пожри, другого раза, может, уже не будет. Мне тебя велено вывести отсюда.

– Куда?

– На дознание. Господа сами велели накормить, чтобы от слабости не свалился.

Мартин вздохнул, потом дотянулся до ветчины и, обобрав с нее налипшую солому, стал есть, поначалу даже не чувствуя вкуса. Но постепенно он стал жевать бодрее и, когда закончил с едой, действительно почувствовал в себе какие-то силы.

– Вязать будешь? – спросил он конюха, поднимаясь на ноги.

– Чего тебя вязать? Тут бежать некуда. Давай выходи, а то уж поди заждались, ругаться станут.

Когда Мартин поравнялся с конюхом, тот остановил его и, оглядев кругом, добавил:

– Оно, конечно, хорошо бы тебя умыть, уж больно страшен ты в таком обличье. А с другой стороны, так даже лучше, на тебя смотреть жальче.

Мартин поднялся на три ступени и вышел в коридор, в котором гулял легкий сквозняк. За поворотом сильно пахло кошками, их следы имелись во всех углах. Поднявшись еще на несколько ступеней, он вышел в широкую галерею, где воздух был посвежее. Но не успел Мартин надышаться, как заметил большую крашеную дверь и, дойдя до нее, остановился, ожидая распоряжений конюха.

– Ну, иди, – сказал тот и вздохнул.

– Иду, – отозвался Мартин и потянул за ручку.

12

Несмотря на теплую погоду, в помещении топился камин, и это было совсем не лишним – камни старого замка всегда оставались холодными.

На потемневших стенах висело несколько выцветших от времени гобеленов, в углу стояло чучело оленя, а неподалеку – кабана и лисы. Видимо, раньше здесь размещался охотничий зал с трофеями. Но это было давно.

Мартина взяли под руки двое охранников и подвели к длинному столу, по центру которого сидел лорд, а по обе стороны от него стояли какие-то люди в казенных и гражданских платьях. Писцы, садовники? Мартин почти ничего не соображал из-за вернувшейся слабости и, как ни странно, от ощущения сытости после ветчины. Его отчаянно клонило ко сну.

Поставив пленника перед столом, охранники отступили на шаг.

– Кто ты таков, назови себя? – пророкотал лорд, и Мартин с трудом навел на него резкость – с правой стороны поле зрения закрывала красноватая пелена.

– Меня зовут Мартин.

– А фамилия у тебя имеется? Какого ты роду-племени?

– У воров нет фамилий, – пожал плечами Мартин. – Только клички.

– Значит, ты признаешь, что вор?

– Как не признать, меня же схватили… – Мартин вздохнул. – В башне.

Ему этот разговор казался бессмысленным. Скорее уж пусть ведут к судье и все такое прочее. Он не раз слышал об этой карусели и не исключал, что когда-то и сам через нее пройдет – не могло же ему всегда везти?

Пусть везут, пусть запирают. В этом даже имелись свои плюсы, он мог повидать множество дружков, которые уже давно тянули лямку.

– Ты знаешь, кто я такой? – снова пророкотал лорд.

– Лорд Ширли, королевский наместник.

– И зная, что это дом наместника, ты тем не менее посмел вломиться в него?

Лорд улыбнулся и недоумевающе покачал головой.

– Воры об этом не думают, ваша светлость, нас интересует добыча.

– Ну что же, ты не проявил уважения к королевскому наместнику и сам в этом признался. А значит – не взыщи.

Лорд Ширли поднялся во весь свой немалый рост, поправил берет с пером и громко объявил:

– Мартин без роду и племени, тебя повесят во дворе на твоей же воровской веревке, и этот приговор будет приведен в исполнение немедленно! Выводите его!..

Мартин не успел даже удивиться. Как? За что? Его же нужно отвести к городскому судье – так положено! Но охранники уже заломили ему руки, мигом стянули кожаным шнурком и потащили Мартина к выходу.

– Но как же так?.. Что же это?.. – лепетал он, и бессвязные мысли метались в его голове.

Уже во дворе Мартин замолчал, увидев посреди двора разборную виселицу, а перед ней дощатые мостки для зрителей.

На первых, лучших местах восседали члены семьи лорда, его супруга – благородная Фангисса фон Хольн, сын Адольф и тетка по материнской линии старая графиня из Голфгарта.

Позади них размещались старшие служащие из департамента наместника, богатые арендаторы с его обширных земель, старосты деревень с напомаженными волосами и в начищенных по такому случаю башмаках.

А на помосте ожидал палач – обычный мужик, может, чуть более угрюмый, чем другие. На нем не было никаких красных нарядов, только старый охотничий костюм, должно быть, доставшийся ему от кого-то из загонщиков.

Мартин взошел по скрипучим ступеням, и охранники поднялись вместе с ним, на тот случай, если он вздумает сопротивляться. Но Мартин даже не собирался, им овладела апатия – пусть делают что хотят.

Вспомнилась Гретта, горничная купца Балтера. Мартин как-то забрался к нему в дом, пока Балтер с семьей ездили к морю. Он незаметно пролез в окно, удачно миновав старого седого сторожа, и уже надеялся на богатую добычу, когда вдруг столкнулся с девушкой.

Она не сразу поняла, кто он, но, даже разобравшись, не запаниковала. В тот раз они расстались почти влюбленными и потом встречались целый год.

Мартин носил ей ворованные побрякушки и золотые монеты, а она принимала это, как само собой разумеющееся. Потом они проводили ночь во флигеле для слуг, где у Гретты имелась собственная комната.

Утром Мартин незаметно выскальзывал в окно, и никто об их романе не догадывался. Неизвестно, сколько бы это еще длилось и чем закончилось, но вездесущая воровская братва как-то заметила Гретту в обществе ее хозяина в одной из загородных гостиниц.

Девушка была разодета под госпожу и провела с хозяином на отдыхе трое суток. Но не успел Мартин что-то предпринять, как-то объясниться с Греттой, как услышал, что она сбежала от хозяина с молодым приказчиком, который не забыл прихватить часть хозяйской выручки.

Вот так все и закончилось, а ведь Мартин составлял планы на будущее. Гретта ему очень нравилась, хотя позже, вспоминая ее, он находил в ней черты, которые указывали на ее жадность и коварство. Она брала золото у Мартина, она брала подарки у хозяина, а сбежала с приказчиком, и неизвестно, что с этим беднягой стало, но украденную казну она точно держала у себя.

Горькая улыбка тронула разбитые губы Мартина, когда его вывели на помост, но эта улыбка все еще относилась к воспоминаниям о Гретте.

Палач накинул петлю и несильно затянул, а Мартин отстраненно подумал, что это действительно его веревка.

Публика замерла, а палач взялся за рычаг, ожидая команды лорда.

– Смотри, Альдольф, вот так совершается правосудие!.. – сказал лорд своему сыну, и Мартин вспомнил, что раньше видел этого мальчишку. Пару месяцев назад тот пускал в заливе кораблики, с ним была няня и двое слуг-охранников. Потом ветер посвежел и волны стали загонять маленький парусник под деревянный настил. Казалось, никто уже не мог помочь плачущему ребенку, но проходивший мимо Мартин поднял неприбитую доску и спас парусник.

Вот откуда он помнил ребенка, только тогда тот был счастлив, а теперь выглядел перепуганным. Неужели обязательно было тащить его сюда?

Лорд махнул рукой, и палач дернул рычаг.

13

Помост сложился, и Мартин должен был повиснуть в петле, но веревка с треском лопнула, и он свалился на мостовую с обрывком на шее. Публика повскакивала с мест и дружно выдохнула, а лорд снова взмахнул рукой и закричал:

– Подайте новую веревку! Немедленно!..

Слуги бросились за веревкой, гости зашушукались, и посреди этого смятения раздался голос мальчика:

– Но веревка оборвалась, папенька, этот человек заслуживает помилования!

– Что ты говоришь, Адольф? Это же вор! Злодей! Его нужно вздернуть в любом случае!..

– Нет, папенька… – Адольф поднялся. – Это уже будет не правосудие, это будет убийство.

Лорд Ширли тоже поднялся и одернул мундир. Мальчик был прав, хотя, возможно, вел себя слишком дерзко. Впрочем, для отучения детей от дерзости существовали розги, но это потом, а сейчас он, главный человек провинции, должен был принять решение. Мудрое и справедливое.

– Хорошо, Адольф, я соглашусь с тобой, хотя ты еще мал. Мы будем держаться обычаев наших предков, поэтому я повелеваю… Я повелеваю отправить злодея в тюрьму и держать его там бессрочно!..

Все сразу зааплодировали, стали выкрикивать имя лорда и прославлять его мудрость. А охранники подняли Мартина, находившегося в полуобморочном состоянии, и потащили прочь со двора, в сторону вздымающейся серым гигантом старой крепости, которая уже двести лет использовалась как собственная тюрьма семейства Моринджеров.

Со связанными руками Мартина бросили на телегу, и она покатила по подновленной, мощеной дороге. Мартин с трудом осознавал, что он все еще жив. Он чувствовал боль во всем теле и слышал будто только что произнесенную фразу: «Это уже будет не правосудие, это будет убийство!»

Мартин ненадолго лишился чувств, а когда очнулся, телега въезжала во двор замка, который с телеги казался глубоким колодцем.

Лязгнули тяжелые засовы ворот, и сразу куда-то исчез ветер, прекратилось движение воздуха, померк свет. Пленника сдернули с телеги, и он едва не упал, в последний момент его подхватил здешний смотритель.

– Поосторожней с арестантом, рыло! – выругался он, развязывая ремень на руках Мартина.

– А чего ты о нем так печешься? Это же злодей! – возразил охранник, который хотел сбросить Мартина на мостовую.

– Это теперь арестант, за которым я должен приглядывать и за которого несу ответственность перед его светлостью, понял, морда ты коровья?!

Охранник промолчал, старший смотритель был повыше чином, да и здоровее. Одни кулаки чего стоили.

– Штырц! Принимай свеженького! – крикнул надзиратель и дохнул на Мартина едким табаком. – Штырц, где ты там?

– Здесь я, здесь, господин Моккли! – отозвался тюремный писарь, сбегая по ступенькам своей будки. За ним, тяжело переваливаясь, словно медведь, вышел еще один надзиратель. Он что-то торопливо жевал, от чего двигались его уши и брови. Он волок кандалы с замком, и Мартин подумал, что мог бы легко открыть такой замок любым гвоздем. Вот только стены здесь были такие, что одним гвоздем не управиться.

– Руки давай… Сюда просовывай… – продолжая жевать, приказал надзиратель.

Мартин послушно подставил руки, и планка закрылась. Затем надзиратель со скрипом провернул ключ, что привлекло внимание главного надзирателя.

– А ты чего, морда коровья, замки не смазываешь?! Сожрал все масло?!

– Никак нет, – пряча глаза, пробубнил тот.

– Все, ведите его! – махнул рукой старший надзиратель, и его подчиненный потащил Мартина на цепи.

– А как записывать, господин Моккли? – спросил писарь.

– Запиши как-нибудь, потом поправим.

– Слушаюсь, господин Моккли! – подобострастно вытянулся писарь и шмыгнул носом, а старший надзиратель пошел прочь, у него еще было много работы.

– Так как твое имя-прозвище? – забегая перед Мартином, спросил Штырц.

– Не суетись, – пробубнил надзиратель, державший конец цепи от кандалов.

Штырц поотстал, и у Мартина перестала кружиться голова. Он наконец полностью почувствовал руки, до этого сильно перетянутые ремнями.

14

Запись прошла быстро, хватило одного имени. Потом жующий надзиратель поволок Мартина по лестнице, и тот сбился со счету, преодолевая темные лестничные пролеты. Наконец они вышли в коридор и двинулись вдоль грубо сложенных стен, вдоль которых была рассыпана труха от сгнившей соломы.

Должно быть, ее здесь никто не убирал или делали это очень редко.

В темных и глубоких стенных проемах едва различались двери, но были за ними узники или темницы оставались пустыми, было неизвестно. Кроме шума шагов и позвякивания цепи, на которой вели Мартина, никаких других звуков слышно не было. Света в коридоре не хватало, и попадал он сюда сквозь узкие оконца, больше похожие на бойницы. Скорее всего, это они и были, а тюрьму сделали уже позже, разгородив пространство кладкой из колотого камня.

Кое-где на стенах угадывались держаки для факелов, но они были пусты, масло и смолу здесь экономили.

По мере приближения к концу коридора становилось светлее, и вскоре Мартин с надзирателем вышли в некое подобие холла, где за деревянным столом сидел еще один надзиратель – маленький и щуплый, похожий на писаря Штырца.

Заслышав шум, он вышел из-за стола и, подняв повыше масляный фонарь, пошел гостям навстречу.

– Привет, Борц!.. – с деланым радушием поздоровался приведший Мартина надзиратель.

– Привет, Долбунтин, – отозвался тот и посветил на избитое лицо Мартина.

– Мы же договорились, что ты зовешь меня просто Дилмо, по-дружески.

– Как долг отдашь, так будешь Дилмо, а пока ты мне никто.

– Да чего там этого долга, Борц? Десять денимов!

– Долг есть долг. Проиграл – отдавай, не можешь, не маячь тут.

– Я только по службе.

– Ну и вали. Я арестанта принял, ты – отдал.

С этими словами Борц выхватил конец цепи у Долбундина и потащил Мартина к темной нише в стене, где располагался вход в темницу, а сопровождавший пошел прочь.

Распахнув тяжелую скрипучую дверь, Борц подождал, когда Мартин войдет внутрь, и потом с помощью своего ключа снял с него кандалы и замок.

– Осматривайся, парень, – сказал он и, захлопнув дверь, с трудом задвинул заржавевший засов.

Мартин последовал этому совету, ему больше ничего не оставалось.

В просторной камере, примерно семь на восемь шагов, под самым потолком имелось сквозное окно, света от которого было больше, чем в коридоре у Борца, да и воздуха тоже. Правда, зимой здесь наверняка было холодно, а из утепления имелась лишь прелая солома вдоль стены, давно превратившаяся в труху.

Еще из удобств имелась дыра в дальнем углу и тянувшаяся через все помещение деревянная балка с кольцами, на которых когда-то подвешивали узников, чтобы выбивать подробности какого-нибудь заговора.

Дверь снова загрохотала, но на этот раз в ней открылось лишь небольшое окошко.

– Принимай суп, парень!

Мартин подошел к двери и взял кувшин с отбитой рукояткой, в котором была вода. Она давно протухла и имела болотный запах, но другую здесь вряд ли подавали.

– Спасибо.

– С новосельем!.. – поздравил его Борц и засмеялся.

– Да уж, – вздохнул Мартин.

– Тебя за что так отделали? Морда как старый башмак!

– Я не помню, как били, сначала дали по голове, а дальше не помню.

– Но было ведь за что, парень, просто так мордой по стене не возят и в Угол не запирают. Ты злодей? Убивал, грабил?

– Вор, – коротко ответил Мартин.

– Во-о-ор? – протянул Борц и понимающе кивнул. – У моего соседа в прошлый праздник на базаре кошелек сперли. Может быть, даже ты.

– Нет, в этот раз не я.

– Неважно. По-хорошему, всех вас надо взять да перевешать.

– Было уже, – грустно улыбнулся Мартин, но его улыбка вышла кривой.

– Что значит было?

– Сегодня вешали, да веревка оборвалась.

– Правда?

Борц снял форменный картуз и почесал макушку.

– Повезло тебе, парень.

– Ну, если можно так сказать, – пожал плечами Мартин и, не удержавшись, обвел взглядом свое узилище. – А что, подолгу у вас тут сидят?