Никому не говори

Она заметила, что Макс смотрит на нее. Предостерегает. Умоляет. Не. Делай. Этого.

– Я хотела бы увидеть это, ваша честь. Но заместитель прокурора Донован сказал мне, что уже износил свое лучшее красное шелковое платье, которое сшил специально для того, чтобы покрасоваться перед вами.

Когда они вышли в коридор, Макс изо всех сил старался изобразить раздражение, но так и не смог сдержать улыбку:

– Красное шелковое платье? В самом деле? По-моему, это уже перебор.

– О, ты смотрелся бы в нем классно, я уверена. «Брукс Бразерс», «Барберри» или какая-нибудь другая аристократическая марка. Извини, с Большой Свиньей трудно держать себя в руках.

– Ничего удивительного. Ходатайство яйца выеденного не стоит. С самого начала было ясно, что парень изображает безутешного возлюбленного. Кроме того, по-хорошему с Найтом договориться невозможно. Он работает с обвинением словно на автопилоте. Я мог бы сказать ему, что суду следует принять официальное решение о незаконном вторжении, и он сделал бы это.

– Я молю Бога, чтобы вернуться домой не очень поздно. А ты?

Его рука скользнула по ее талии.

– Как только я закончу здесь, мне нужно ехать в Рикерс. Гангстерская перестрелка. Думаю, несколько недель в камере заставят кое-кого усомниться в своей преданности оставшемуся на свободе сообщнику. Я должен выяснить кое-какие детали их совместной деятельности.

– Неужели добрые граждане Нью-Йорка не могут перестать убивать друг друга хотя бы на одну ночь?

– Так у тебя есть время на ланч? Я могу позволить себе несколько минут.

– Зависит от обстоятельств. У тебя сохранилось красное шелковое платье?

– Эти штаны действительно немного мужские.

– Под ними все в порядке, – с улыбкой возразила Элли.

Макс улыбнулся в ответ. У нее на поясе зазвонил мобильный телефон, и она напряглась, увидев на дисплее номер Рогана. Этот звонок предвещал бурю, которая должна была разразиться из-за их ухода из особняка Уитмайров. Итак, родителям Джулии потребовалось чуть более часа, чтобы привести в действие все имевшиеся в их распоряжении рычаги связей.

Она нажала кнопку телефона.

– Да?

– Нам не следовало уходить. Ты же сама сказала, что Донован не особенно нуждается в твоих показаниях.

– Я так понимаю, Такер надрала тебе одно место?

– Дело не только в Лу. Нам нужно было хотя бы провести необходимые мероприятия. Как я говорил, сохранить в неприкосновенности место преступления, поговорить с друзьями, сделать то, что мы обычно делаем.

– Как я говорила, это пустая трата времени.

– Зря я послушал тебя. Мы провалили дело.

– И как именно мы сделали это?

– Я расскажу тебе при встрече. Встретимся на Сентр-стрит. Я буду там через три минуты.

Они закончили разговор, даже не попрощавшись.

В трехстах семидесяти пяти милях к северо-западу от Нью-Йорка, в Буффало, штат Нью-Йорк, на столе заместителя окружного прокурора Дженнифер Шугармен зазвонил телефон.

– С вами хочет увидеться Джеймс Гриско.

– Хорошо. Я его жду.

Она знала все эпитеты, которыми награждали других звезд их офиса. Дэн Кларк был прирожденным судебным адвокатом. Джо Гарретт – гением работы с жюри присяжных. Марк Мэнсон – машиной зала судебных заседаний.

Мэнсон? В самом деле? Однажды она явилась на одно из его судебных заседаний, чтобы посмотреть, из-за чего было столько разговоров, и услышала лишь то, что он назвал историю обвиняемого «тщательно продуманными румянами». Он даже прикоснулся кончиками пальцев к своей щеке, дабы Дженнифер не подумала, будто ослышалась. Именно «тщательно продуманные румяна». Вот идиот.

Дженнифер Шугармен? Спросите сотрудников офиса, и они скажут, что она – хороший работник. Прилежная. Внимательная к деталям. Добросовестная. Часто засиживается допоздна на работе. Усердный работник таковым рождается. Если она действительно настолько хороша – может быть, даже еще лучше, – это было достигнуто за счет огромных усилий.

Впрочем, Шугармен не возражала против этих характеристик. Она умела переквалифицировать мелкое преступление в тяжкое быстрее любого другого заместителя окружного прокурора, и всего после пяти лет работы в офисе принимала участие в рассмотрении дел, связанных с убийством. И когда босс уйдет на пенсию, ее репутация усердного работника сослужит ей хорошую службу. Избирателям нравится, когда государственные должности занимают люди, стоящие затрачиваемых на них денег. Она планировала стать первой женщиной на посту окружного прокурора графства Эри.

И она действительно отличается большим усердием по сравнению с многими другими. Взять, к примеру, утренний звонок из тюрьмы по поводу Гриско. Большинство заместителей окружного прокурора оставили бы его без внимания. В лучшем случае передали бы информацию офицеру, надзирающему за условно-досрочно освобожденными заключенными, и забыли бы о звонке.

Но она согласилась обсудить освобождение Гриско из заключения. Ей было известно, что бывшие заключенные гораздо больше боятся официальной власти прокурора, нежели зачастую пустых угроз со стороны офицеров, надзирающих за условно-досрочно освобожденными заключенными. На тот случай, если у кого-то возникнет причина позвонить в тюрьму и выяснить местонахождение Гриско, Дженнифер хотела, чтобы тот знал, что она не забыла о нем. Если возникнет необходимость, она без колебаний упрячет его обратно.

Войдя в ее кабинет, Гриско снял с головы бейсболку. Это был хороший знак, свидетельствовавший о том, что он понимает, кто здесь главный. Она сказала ему о звонке в тюрьму этим утром и напомнила об условиях освобождения, зачитав их вслух.

– Можете не напоминать мне, мэм. Я не собираюсь нарушать их.

– Рада слышать, Джимми. Я рискую из-за тебя.

– Понимаю, мэм. Большое спасибо.

Дженнифер пожала ему руку и проводила до коридора. Наблюдая за тем, как Джимми идет к выходу, она надеялась, что, возможно, ему еще удастся найти себе достойное место в жизни.

Только вернувшись в кабинет, она подумала, что ей следовало чем-нибудь накрыть или убрать со стола блокнот, в который она записала информацию, полученную из тюрьмы. Это была непростительная ошибка, но Гриско, кажется, ничего не заметил. Во время разговора он рассматривал свои ботинки и ни разу не поднял глаз.

Шугармен перевернула страницу блокнота. Ничего страшного не случилось. Она уверена в этом.

Глава 8

Кейси Хайнц сошел с поезда номер шесть в Бликере. В целом день начинался неплохо.

В школе Рамоны по понедельникам присутствовал штатный преподаватель, и поэтому она могла провести с ним весь день, начиная с завтрака в «ЭйДжейс». В те дни, когда Рамоны рядом не было, он ограничивался оладьей с шоколадом, заставляя себя жевать медленно, дабы не показывать, как сильно ему хочется есть. То, что его тошнило от этой еды, помогало ему есть не спеша. Кейси надоели практически все блюда «ЭйДжейс», одного из немногих заведений в Нижнем Ист-Сайде, где можно было проводить время, не заказывая слишком много. Сначала чашечка кофе. Спустя пару часов – оладья. Время от времени туда заходили Брэндон или Вонда с собранной мелочью, которой хватало еще на одну чашечку яванского кофе.

«ЭйДжейс» уже начинал восприниматься как дом родной.

Но сегодня со временем проблем не было, поскольку Рамона находилась здесь. Девушек, которые вели себе подобно ей, никогда не просили покинуть заведение, независимо от того, с кем они общались.

Расходы тоже не имели значения, когда рядом была Рамона. Кейси нравилось, что Рамона платила. Не сам факт, что она платила. Разумеется, она делала это, учитывая их разные обстоятельства. Но именно то, как она это делала. Она всегда заказывала что-нибудь себе, даже когда не была настолько голодна, чтобы съесть это. И всегда заказывала то, что любил Кейси. Сегодня это был багет с куриной грудкой, моцареллой и базиликом. Она откусила пару кусочков, и когда Кейси покончил со своей оладьей, подвинула ему сэндвич со словами:

– Я уже сыта, ты можешь это доесть?

Когда они прогуливались по Сохо после ланча, он изучал ее профиль. Кейси никогда не встречал такой прелестной девушки, как Рамона. Она не обладала классической красотой и не была похожа на миловидных, строгих старшеклассниц, задиравших нос с неуместной самоуверенностью. Рамона выглядела довольно забавно. У нее был несколько длинный и плоский нос, а один глаз находился чуть ниже другого. Ее тонкие губы растягивались в кривую ухмылку. Но если сложить все эти черты вместе? Она была просто потрясающа!

Еще большее восхищение вызывало то, что она не пыталась быть хорошенькой. Ее короткие, черные как смоль волосы торчали пучками, словно обрезанные бритвой. Кроме того, она одевалась старомоднее и подводила глаза гуще, нежели это было принято среди обитателей Верхнего Ист-Сайда. К тому же она проводила время в компании таких людей, как Кейси.

Обычно они слонялись по улицам, потешаясь над сюрреалистическими художественными галереями и претенциозно выглядевшими панками. И обычно один из них приводил с собой кого-нибудь: он – Брэндона, она – Джулию. Но сегодня они были вдвоем.

И сегодня они не слонялись по улицам. Сегодня Рамона поговорила с ним.

– Меня беспокоит моя мама. Мне кажется, у нее депрессия или что-то в этом роде.

Кейси не мог представить, из-за чего у матери Рамоны могла быть депрессия. Насколько он мог судить, ее основным занятием были шопинг и домашнее хозяйство. Однако парень решил попридержать язык.

– Я звонила вчера вечером. Она считает, что мне следует поговорить с отцом. Сказать ему, что она слишком много времени проводит в своей комнате.

– Ты видишь? – Кейси показал на свое лицо. – Это выражение боли и унижения оттого, что ты поговорила об этом с Джулией до того, как поговорить со мной.

– Извини. – Девушка обняла его сзади за плечи. – Она постоянно находится в контакте. Шлет текстовые и мгновенные сообщения и всякое такое.

Текстовые и мгновенные сообщения. Еще две возможности, которых лишен Кейси. В Центре Надежды действовал пятнадцатиминутный лимит на пользование компьютером, если это не было связано с поиском работы, а его постоянные обитатели не имели собственных телефонов. Тот, кто хотел связаться с ним, должен был оставлять сообщение у консьержа. Или у Джой, которая вела журнал записей в «ЭйДжейс» с полудня до пяти часов по будням. Это очень мило с ее стороны.

Во всяком случае, боль и унижение были притворными. Рамона и Джулия Уитмайр знали друг друга с детства. Кейси познакомился с Рамоной только в прошлом декабре, когда они оба болтались по парку Вашингтон-сквер. Кейси, по всей вероятности, никогда не стал бы для Рамоны лучшим другом, но это вовсе не означало, что она не была его лучшим другом.

Джулия должна была встретиться с ними сегодня в «ЭйДжейс», но опять не пришла. В ее отсутствие он высказал несколько комментариев в ее адрес:

– Джулия считает, что тебе следует поговорить со своим отцом, поскольку она, судя по разговорам о ее родителях, папина дочка. Ничто не доставляет ей такого удовольствия, как пожаловаться на собственную маму, чтобы заслужить поощрение от любимого, далекого отца.

– Ты жесток.

– Это не жестокость. Это правда. Ты знаешь, мне нравится эта девчонка. Почти так же, как ты.

Он ощутил неловкость, но Рамона, казалось, не обратила на это замечание никакого внимания.

После прогулки по Сохо они направились на запад, побродили по Хай-Лайну и прошлись по магазинам в Виллидже. Возможно, если бы Джулия пришла, она заставила бы их купить что-нибудь. Не Кейси, конечно, а Рамону.

Когда в два часа Рамона объявила, что ей нужно идти домой, он подумал: «Интересно, осталась бы она дольше, если бы с нами была Джулия?» Как же ему надоели подобные мысли! В глубине души он чувствовал себя неуверенно, и это вызывало у него глухое раздражение.

На Восьмой улице он неожиданно натолкнулся на Брэндона, стоявшего со своей последней картонной табличкой. «Пытаюсь попасть домой в Луизиану. Нужно 55 долларов на автобусный билет». Если бы Кейси имел сто долларов, он поспорил бы на всю эту сумму, что Брэндон никогда не был южнее округа Колумбия. Брэндон более самоуверенный и дерзкий, чем Кейси. Более смелый. И, несомненно, вызывает определенные подозрения. Кейси держался от него подальше в тех нескольких случаях, когда Брэндон торговал из рук в руки в парке. Он старался не задевать Брэндона и не показывать ему свою озабоченность. Ведь Брэндон – единственный парень среди завсегдатаев улицы, кто с готовностью общался с Кейси.

Это был хороший день.

К тому времени, когда Кейси вернулся в «ЭйДжейс», было без чего-то пять, и, следовательно, Джой еще находилась на посту. По традиции она дала ему немного еды к кофе. Обычно это была запеченная тыква или цуккини – то, чего у них имелось больше всего и что выбрасывалось после закрытия, – но сегодня ему вручили кусок лимонного пирога.

– У меня есть кое-что для тебя, парниша!

Джой минуло всего двадцать лет. У нее были обесцвеченные волосы, стриженные «под пажа», на правой руке имелась татуировка, но она предпочитала изъясняться на манер официантки 1960-х из забегаловки где-нибудь в Вако.

– Звонила твоя любимая маленькая леди.

– Натали Портман наконец прозрела?

– Ты знаешь, кого я имею в виду. Сама маленькая, милая мисс Рамона. Она сказала, что ждет от тебя ответа, как соловей лета.

Кейси был уверен, что это слова самой Джой, а не Рамоны. Он демонстративно неспешно вышел из «ЭйДжейс», но, оказавшись за дверями, тут же побежал к последнему сохранившемуся в этом районе телефонному автомату, на углу Лафайет и Бликер. После четвертого звонка он услышал знакомое исходящее сообщение Рамоны: «Привет, это Рамо…» Как всегда. Девушка имела обыкновение оставлять мобильный телефон в сумочке и забывать о нем. Любой другой на его месте оставил бы сообщение и в течение часа дождался бы ответного звонка на мобильный. Но Кейси не имел такой возможности. Он порылся в бумажнике в поисках листка с телефонными номерами, бросил еще пятьдесят центов и набрал другой номер.

Ответил отец Рамоны. Проклятие.

– Добрый день, мистер Лэнгстон. Это Кейси Хайнц. Могу я поговорить с Рамоной?

Кейси виделся с родителями Рамоны лишь однажды, когда они ушли во время антракта с пьесы, которую назвали «дешевым мошенничеством Олби». В это время Кейси и Рамона смотрели марафон Arrested Development. Родители Рамоны ничего не знали о жизненных обстоятельствах Кейси, но им не понадобилось много времени, чтобы понять по его внешнему виду и уклончивым ответам на вопросы, что он не принадлежит к традиционному кругу общения их дочери. В тех редких случаях, когда Кейси звонил Рамоне домой, он старался быть на высоте по части хороших манер.

– Рамона… она сейчас очень расстроена. Она в своей комнате. Мать пытается поговорить с ней.

– Что-то случилось? Я получил от нее сообщение, в котором она просила срочно позвонить ей.

– Она хотела поговорить с тобой? Хорошо. Я скажу ей, что ты звонишь. Подожди минуту, Кейси.

Парень услышал бормотание на заднем плане, и затем трубку взяла Рамона.

– Кейси, о боже, Кейси! Пожалуйста, приезжай, прошу тебя. Ты мне нужен.

Ты мне нужен. Сколько раз он представлял в своих грезах, как Рамона произносит эти слова! Но тогда ее голос звучал нежно и трогательно. Теперь же она задыхалась от рыданий.

– Джулия… Джулии больше нет, Кейси! Джулия умерла. Она покончила с собой.

Глава 9

Элли сидела на верхних ступеньках здания уголовного суда, когда увидела автомобиль Рогана, который, развернувшись, остановился у обочины Центральной улицы напротив нее. Напарник приветствовал ее, разочарованно покачав головой.

– И куда же нас вызвали теперь? – спросила Хэтчер, пристегнув ремень безопасности.

Коллега хранил молчание на протяжении шести кварталов, прежде чем решил, наконец, нарушить его.

– Не пытайся делать вид, будто мы сегодня хорошо поработали, Элли. – Он редко называл ее по имени. – Мы носились взад-вперед быстрее, чем изображение на камерах слежения, и все время стремились найти доказательства правоты выводов, которые сделали в ту самую минуту, когда вошли в дом. Мы ничуть не лучше этих лодырей в униформе и нахалов-санитаров. Увидели тело в ванне и тут же решили, что испорченная девочка из богатой семьи перерезала себе вены. Даже не попытались найти улики, которые могли бы указывать на другие версии.

– Когда мы уезжали оттуда, тебя, кажется, все устраивало.

– Это моя ошибка. Я должен был понять, что ты последний человек, который захочет докопаться до истины в этом деле.

– Что ты имеешь в виду? Я докопалась до истины в этом деле точно так же, как и все остальные, – кроме матери этой девушки, которая не вполне объективна.

– Мы оба знаем, что не должны спешить с выводами. Ты хочешь сказать, что здесь ничего больше не происходит?

Хэтчер выглянула в окно, словно это могло расширить ее жизненное пространство.

Случались дни, когда она была благодарна судьбе за то, что они с Роганом могли вести диалог, лишь обмениваясь взглядами. Она даже научилась спокойно относиться к тому, что Роган распознавал у нее признаки предменструального синдрома раньше, чем она замечала их сама. Но если бы у нее была возможность произвести лоботомию той части его мозга, в которой хранилось знание о ее отце, она лично вскрыла бы его череп.

Элли никогда не говорила о своем отце ни с кем в Департаменте полиции Нью-Йорка, даже с Роганом. После того как полицейские в конце концов арестовали Уильяма Саммера в Вичите и назвали его Душителем из Хилл-колледж, она решила обратиться к общественности, посчитав, что давление со стороны граждан вынудит Департамент полиции Вичиты пересмотреть свое решение и предоставить пенсию покойного Хэтчера ее матери. Это была не самая блестящая идея, но попытаться стоило.

Теперь, поскольку ее лицо появилось в «Дэйтлайн» и «Пипл», все знали: чем бы Элли ни занималась сейчас, когда-то она была маленькой девочкой, которая не могла смириться с тем фактом, что ее отец-полицейский пустил себе пулю в лоб. Она часто думала, не видят ли люди в ней только эту маленькую девочку.

Когда Джей Джей подъехал к пожарному гидранту перед особняком Уитмайров, она уже знала: даже ее напарник подозревает, что возможно – вполне возможно, – случай, произошедший однажды холодной ночью на обочине проселочной дороги в Вичите, послужил причиной тому, что Элли так быстро признала гибель Джулии Уитмайр самоубийством.

Но Элли осознавала свои подлинные мотивы. Она была рационалисткой и руководствовалась фактами, а не эмоциями – реальностью, а не старыми воспоминаниями. Джулия покончила с собой, и ее родителям придется смириться с этим.

Она заметила, что двигатель все еще работает на холостом ходу.

– Ты можешь мне сказать, зачем мы сюда приехали? Кому звонили Уитмайры?

– Всем, насколько я понял. Мне позвонила Лу, и я задался вопросом, не могли ли мы упустить что-нибудь?

– Я знаю, ты говорил мне об этом по телефону. Ну, так что? Что мы упустили?

Напарник выключил двигатель и тут же включил его вновь.

– Знаешь, что больше всего меня убивает? То, что заметила ты. Вспомни, Хэтчер. Вспомни, что мы сегодня видели.

– Мы что, играем в двадцать вопросов? Это больше по размерам, чем ящик для хлеба? Что это – животное, минерал, растение? А, подожди, я знаю: это ребенок в ванной. Может быть, ты скажешь мне, прежде чем мы снова постучим в двери этого дома? Нам нужно поторопиться, поскольку эта женщина, по всей вероятности, уже проглотила третью таблетку «Валиума», чтобы попытаться уснуть после всего пережитого.

Роган выключил двигатель и на этот раз вытащил ключ зажигания.

– Ты провела в ее комнате больше времени, чем кто-либо другой, – сказал он. – Девушка принадлежит к поколению, прекрасно знакомому со всеми мыслимыми гаджетами.

– О, там было все, что только можно купить за деньги. А какое это имеет значение?

Он опять покачал головой.

– Ты до сих пор не понимаешь? Тебе уже пора трезво взглянуть на это дело. – Он не стал дожидаться, когда она вылезет из салона, и направился к входным дверям особняка.

Кэтрин Уитмайр заговорила сразу, как только открыла дверь:

– Очень кстати. Санитары. Судмедэксперт. Вы, двое. Ваша лейтенант. Я уже сбилась со счета, сколько раз за сегодняшний день слышала слово «самоубийство», и сколько людей это слово произнесли. Вы все по очереди заверяете меня и моего мужа, будто наша дочь сама сделала это. И с каждым разом я все меньше верю в это. Я пыталась. Я умоляла.

Появившийся сзади мужчина положил ей руку на плечо, словно защищая ее.

– Я отец Джулии, Билл Уитмайр. Пожалуйста, проходите.

Сев на предложенный стул в кабинете, прилегающем к вестибюлю, Элли с интересом рассмотрела мужчину. Он был более чем в два раза старше нее, но тем не менее сохранил привлекательность. Удлиненные волосы с проседью, мощная челюсть, обветренное лицо – все это придавало его облику изысканность и аристократизм.

Но Элли видела его и другим – на фотографиях со знаменитыми музыкантами из ее детства, сделанных в таких престижных местах, как «Студия 54», с тогдашними начинающими звездами вроде Эли Макгро и Кэри Фишер. Он все еще работал с исполнителями рок-н-ролла, что не очень вязалось с этим стерильным особняком. Элли поняла, что он проводил здесь мало времени и не имел никакого отношения к этой обстановке, которая весьма скудно отражала его личность – за исключением фотографий в лифте.

– Извините, что набросилась на вас прямо с порога, – сказала Кэтрин. – Но мы просто… мы… наша дочь – она умерла. И я целый день сижу на телефоне, спорю, ругаюсь, заламываю руки. Но теперь вы вернулись, не правда ли? Вы ведь выслушаете то, что я пытаюсь сказать? Вы наконец поверите в то, что Джулию убили?

Именно этого Элли и боялась больше всего. Они внушили этим людям надежду без всякой на то видимой причины. «Пусть Роган возьмет все на себя», – решила она.

– Мы понимаем, что вам сегодня довелось пережить, – сказал тот. – Но мы хотим быть абсолютно уверены, что ничего не упустили перед тем…

– Перед тем, как вы закроете дело о гибели моей дочери и приступите к следующему делу, дабы улучшить ваши статистические показатели. – Билл Уитмайр смахнул с губы капельку слюны. – Вы пишете названия дел на белой доске, не так ли, детектив? Как на телевидении? Вы уже стерли ее имя?

– Мистер Уитмайр…

– Исходя из ваших слов, вы хотите быть уверены, что ничего не упустили. Но нам всем известно, что первые двадцать четыре часа расследования прошли совершенно впустую. – Очевидно, продюсер посвящал много времени просмотру криминальных передач и фильмов по телевидению. – Вам нужно было поговорить с нашими соседями и ее друзьями, проверить недавно вышедших на свободу людей, отбывавших срок за преступления сексуального характера, сделать все, что вы делаете, чтобы найти монстра, который проник в наш дом и сделал это.

Офицеры полиции в униформе уже обошли соседние особняки, но ни один из их обитателей не сообщил о чем-либо необычном.

Ей хотелось, чтобы Роган занялся делом, но тот все еще пытался успокоить родителей.

– Как мы уже объясняли сегодня утром, пока все указывает на то, что ваша дочь находилась в ванной одна и является автором записки, найденной на кровати.

– Сейчас вы, по крайней мере, не произнесли слово «самоубийство», но мы с женой уже не один раз выслушали сегодня эту версию.

Кэтрин положила руку на колено мужа:

– Пожалуйста, дай детективам возможность высказаться. Они ведь пришли сюда не ради развлечения.

Роган выдержал паузу, прежде чем продолжить.

– Когда утром мы вошли в комнату вашей дочери, я обратил внимание на то, что все ее домашние задания распечатаны на принтере. Она обычно делала их на компьютере?

Элли заметила, как Билл вопросительно взглянул на жену. Кэтрин кивнула.

– Сейчас все ребята носят с собой в школу ноутбуки. В последнее время Джулия пользовалась айпэдом. Они уже не могут правильно ни произнести, ни напечатать слово без компьютера.

– Следовательно, если бы ей понадобилось написать письмо…

– Она не пишет письма. Как и все в ее возрасте.

Теперь Элли поняла, что Роган пытался донести до ее сознания в автомобиле. Предсмертная записка Джулии была написана от руки. При этом некоторые слова были не закончены и зачеркнуты.

Мать Джулии тоже все прекрасно понимала.

– Джулия не могла написать эту глупую записку. Даже если вы убедите меня, что она является ее автором, я просто не могу представить дочь водящей ручкой по листу бумаги. Она бы воспользовалась компьютером. Предположим, она захотела оставить нам написанную от руки записку. Но и в этом случае она сначала набрала бы текст на компьютере, а потом переписала бы его.

– Именно поэтому мы и здесь. Некоторые слова в записке зачеркнуты, в ней имеются также и другие помарки.

– Это писала не Джулия.

– А что вы скажете по поводу бумаги? Записка написана на листе желтой линованной бумаги с рядом дырочек на краю. Но нам не попадался блокнот с такими листами, когда мы осматривали ее комнату. Где-нибудь в доме имеются такие блокноты?

На этот раз жена вопросительно взглянула на мужа.

– Насколько мне известно, нет, – ответил он.

– Итак, это означает, что записку написала не она. – В голосе Кэтрин впервые за все время прозвучала надежда. – Это доказывает, что она не убивала себя.

Наконец Элли решила вмешаться:

– Она вполне могла найти бумагу где-то в другом месте. Не будем делать скоропалительных выводов.

Но, как и его жена, Билл Уитмайр уже вынес свой собственный вердикт:

– Исходя из вашего опыта, детектив, вы находите, что этот сценарий имеет какой-либо смысл?

– Мы хотели бы еще раз произвести осмотр, если не возражаете.

Роган поднялся со стула и направился к лестнице.

Они проверили каждый шкаф, каждый ящик, каждую коробку, каждую сумку на всех четырех этажах особняка, но блокнот, из которого Джулия могла вырвать лист желтой линованной бумаги, так и не нашли.

– Вы говорили о друзьях вашей дочери, миссис Уитмайр. Кто из них был в наиболее близких отношениях с ней?

Элли увидела на лице Рогана, задавшего этот вопрос, выражение решимости. Они должны были вновь начать расследование этого дела с самого начала, нравится ей это или нет. И он винил ее в том, что они потеряли драгоценное время в первые часы после происшествия.

Глава 10

На вопрос, кто из друзей был в наиболее близких отношениях с ее дочерью, Кэтрин Уитмайр без колебаний ответила: Рамона Лэнгстон. Они тут же отправились в сторону Третьей авеню, а оттуда поехали в Верхний Ист-Сайд.

Похоже, этот день посвящен знакомству Элли с различными типами состоятельных манхэттенских женщин, и мать Рамоны произвела на нее гораздо более выигрышное впечатление. Если Кэтрин Уитмайр была холодной, агрессивной и жесткой, то женщина, открывшая дверь дома Лэнгстонов, больше соответствовала образу матери. Она назвалась Эдриен – только именем. Глядя на ее длинные распущенные волосы, пуловер «Коламбия Спортсвеар» и синие джинсы, Элли лишь с большим трудом смогла поверить в то, что ее дочь, как и Джулия Уитмайр, училась в Касдене – суперэлитной частной школе.

Даже атмосфера в доме Лэнгстонов казалась более теплой и жилой, чем в особняке, где сегодня утром было найдено тело Джулии. В то время как интерьер особняка Уитмайров, выдержанный в стиле эдвардианской эпохи, смотрелся скорее впечатляющим, нежели удобным, это жилище было заполнено огромными диванами, плюшевыми ковриками и подушечками, вид которых говорил о том, что ими действительно можно пользоваться. По стандартам Уитмайров, эта обстановка была весьма скромной.

Мужчина, вошедший в гостиную после того, как Эдриен, извинившись, пошла за Рамоной, казалось, чрезвычайно удивился, увидев их. Роган взглянул на Элли и поднял брови, дав ей понять, что тоже заметил, как мужчина буквально вздрогнул при виде чернокожего в своем доме.

– Добрый день.

Они еще раз представились.

– А-а, понятно. Я отец Рамоны, Джордж Лэнгстон. Действительно есть необходимость в том, чтобы втягивать в это дело нашу дочь? Она очень переживает по поводу случившегося. Мы даже пригласили одного из ее друзей, чтобы он успокоил ее. Я не хочу, чтобы она снова расстроилась.

Элли уже было все ясно с этим парнем. То, что ваша дочь выглядит спокойной, не означает, что она спокойна. Хэтчер знала, что это дурная привычка, но ничего не могла с этим поделать: она составляла мнение о людях сразу после знакомства с ними. Джордж Лэнгстон показался ей благонамеренным, но зажатым человеком, как в физическом, так и в психологическом плане. Он был невысокого роста, чуть выше Элли, но компенсировал этот недостаток безупречной осанкой. Он был довольно симпатичным. Она без труда представила, что некоторых женщин могли привлекать его ясные синие глаза и гладкая кожа. Но у Элли сложилось впечатление, будто через все его тело – от основания черепа до заднего прохода – проходит стержень.

– Джордж? – В гостиную вернулась Эдриен. – Извини, я думала, ты лег спать. Это…

– Мы уже познакомились. Я объяснил, что Рамона пребывает в шоковом состоянии, как и все остальные. Я не уверен, что она способна сегодня сообщить что-то полезное офицерам полиции. Может быть, завтра…

– Не все можно свести к анализу затрат и прибыли, Джордж.

Мистер Лэнгстон выдавил из себя вежливую улыбку человека, привыкшего ссориться на публике. А его жена произнесла, по всей вероятности, традиционное извинение за возникший конфликт.

– Извините, детективы. Сегодня был тяжелый день – в основном для бедных Уитмайров, но и для нашей семьи тоже. Было время, когда Джулия чаще ночевала здесь, чем у себя дома. Думаю, Рамона охотно поговорит с вами.

– Эдриен…

Его жена была непреклонна.

– Ей необходимо чувствовать, что она оказывает помощь. Я тоже когда-то была в ее возрасте. Поверь мне, Джордж. Пожалуйста.