Наследницы

Суэйн патрулировал двор, не спуская глаз с шоферов, так как по своему опыту знал, что им нельзя доверять. Они входили в дом через кухню, и каждый из них мог легко улизнуть и незаметно утащить какую-нибудь серебряную вещицу. Кроме них, в доме было полно нанятой на один вечер прислуги: лакеи, похожие на королевских гвардейцев в своих напудренных париках, от которых весь пол в кухне был засыпан пудрой, так как именно там они их белили. Каждый из них мог оказаться плутишкой: никто по-настоящему не знал, где они были наняты, за исключением, возможно, агентств по найму. Ну и, конечно, гости, среди которых могли оказаться нечистые на руку или поддающиеся соблазну из-за отсутствия денег. Поди усмотри за всеми.

У него определенно было сегодня много работы, и он изо всех сил старался оправдать доверие лорда Маунтджоя.

Когда рукопожатия закончились, тетя Софи отпустила девочек.

– Можете заполнять свои танцевальные карты. Веселитесь, мои дорогие. – Она улыбнулась, увидев, как охотно девушки устремились в танцевальный зал. – Какими красивыми они выглядят, Маунтджой! – сказала она с довольной улыбкой. – Какие они молодые и невинные!

Ханичайл остановилась в дверях, ища глазами Алекса. Она заметила устремившегося к ней молодого человека и вежливо позволила ему записаться на вальс, но затем, стараясь отвязаться от назойливых кавалеров, решительно направилась сквозь толпу к Алексу. Она остановилась в шоке, увидев рядом с ним Анжу. Он писал свое имя в ее карточке, а она одаривала его соблазнительной улыбкой, которая всегда была у нее наготове для привлекательных мужчин, будь то официант, дизайнер одежды или член королевской семьи. Алекс вернул карточку Анжу, вежливо улыбнулся и отвернулся.

Он заметил, что Ханичайл смотрит на него.

– Ханичайл, – сказал он, и она могла поклясться, что переполненный народом зал внезапно стал совершенно пустым и они остались в нем одни: так проникновенно и интимно звучал его голос, когда он назвал ее имя.

Он взял ее руки в свои и легким поцелуем приложился к щеке. Не выпуская ее рук, он слегка отступил назад и посмотрел на нее. Покачивая головой, он рассматривал ее, удивляясь, до чего она стала хороша.

– Ты настоящая красавица, – сказал он нежным голосом.

– Кто бы мог такое подумать, – ответила она, вспомнив себя в тот момент, когда они познакомились.

– Я сразу понял, что ты совершенно другая. Вы только посмотрите на нее. Я оказался прав.

Ханичайл покраснела, но, вспомнив уроки тети Софи по этикету, поспешила сказать:

– Спасибо.

– Сколько танцев ты можешь мне обещать? – тут же спросил Алекс.

– Все, – ответила Ханичайл, протягивая ему карточку. Ее глаза светились счастьем.

Алекс Скотт никогда не терял дара речи. Он видел, что ее глаза говорили ему, и понимал, что именно сейчас он должен сделать выбор. Он мог позволить себе полюбить ее или немедленно уйти, выкинув ее из своей жизни. Она была слишком молода, слишком невинна для такого искушенного человека, как он. И однако, она влекла его больше, чем другие, чувственные и искушенные в любовных делах женщины, с которыми он привык проводить время. Но никому из них никогда не принадлежало его сердце.

– Может, два? – предложил он, помня о своей спутнице Джине Маттео, которую сопровождал на бал.

– Последний танец перед ужином? – спросила Ханичайл с надеждой, зная, что тогда она сможет удержать его около себя подольше.

Алекс колебался, думая о Джине, но она была его старой приятельницей и могла его понять. Он быстро вписал свое имя и вернул карточку.

– С нетерпением буду ждать наших танцев, Ханичайл, – сказал он, быстро отступая, чтобы дать возможность другим, более молодым людям потанцевать с ней.

Отойдя от Ханичайл, Алекс тотчас задал себе вопрос: зачем он это сделал? Ответ был простым: он ничего не мог поделать с собой. Он говорил себе, что она для него слишком молода, слишком наивна и слишком хороша, но это не мешало ему желать ее. Что-то особенное было в ее взгляде. В ее необыкновенно голубых глазах было такое доверие. Такие глаза могли свести мужчину с ума, заманить его своей невинностью, взять его в плен. Если, конечно, он не будет осторожным.

Лорд Маунтджой наблюдал за танцующими; он знал, что его долг – потанцевать с принцессой, но она заставила его нервничать своим глупым предсказанием будущего. Он острым взглядом оглядел зал, высматривая своих девочек: он сразу увидел Лауру, кружившуюся в танце с Билли Сакстоном. С ним же она танцевала и десять минут назад. Господи, неужели эта девочка будет танцевать только с ним, и ни с кем другим? Он должен немедленно разыскать Софи и узнать у нее, в чем дело.

А вот и Ханичайл, танцующая с молодым Майклом Давенпортом, и она тоже очаровательно выглядит. Маунтджой удовлетворенно кивнул; Ханичайл почувствовала на себе его взгляд, улыбнулась и помахала ему рукой. «Черт возьми, – подумал лорд, – как она похожа на своего дедушку Джорджа, когда вот так улыбается!»

Волнуясь, он оглядел зал, выискивая Анжу. С кем, черт побери, она там танцует? Господи, неужели с этим бездельником Гарри Локвудом? Он определенно помнит, что ни он, ни Софи не приглашали его. Она бы сделала все, чтобы такой парень, как Локвуд, не приблизился к ее девочкам даже на сто ярдов. Нахмурившись, Маунтджой быстрым шагом направился к тому месту, где за маленьким столиком сидела Софи, разговаривая с дамой.

Анжу неотрывно глядела в глаза Гарри, но вовсе не потому, что он приворожил ее, а так, для практики. Она уже давно не чувствовала на себе мужские руки, а Гарри держал ее очень умело.

– Вот уж не ожидала увидеть вас здесь, – сказала она, крепко прижимаясь к нему.

Затянутой в белую перчатку рукой он провел по ее спине, прижимая к себе.

– Обычно я не посещаю балы для дебютанток, – признался он. – Это не мой стиль. Но сегодня муж оставил Камиллу Стонтон одну. Он военный человек, и его внезапно вызвали что-то там инспектировать, и она попросила меня сопровождать ее. Сомневаюсь, что лорд Маунтджой пригласил бы лично меня.

– А почему нет? – с интересом спросила Анжу, чем рассмешила Гарри.

– Потому что, моя дорогая Анжу, я не из тех мужчин, кого отцы близко подпускают к своим дочерям.

– О? И по какой причине? – спросила Анжу с невинным видом.

– Мне кажется, вы сами знаете ответ на этот вопрос, – ответил Гарри, прижав ее к себе еще крепче. – И у меня такое ощущение, что мы с вами очень похожи.

– Возможно, – холодно ответила Анжу, слегка оттолкнув Гарри, – а возможно, и нет.

Музыка закончилась, и она, повернувшись к нему спиной, быстро ушла. Гарри с сожалением улыбнулся, но все же у него осталось чувство, что этим дело не кончится. Можно сказать, все еще только начинается.

Он пробрался сквозь толпу к Ханичайл.

– Мисс Маунтджой, полагаю, что сейчас наш танец, – сказал он, протягивая ей руку.

– Пожалуйста, зовите меня Ханичайл, – сказала девушка с вежливой улыбкой. – Все зовут меня так.

– Пусть будет Ханичайл, – ответил Гарри, вводя ее в круг танцующих и держа на почтительном расстоянии. – Вам доставляет удовольствие этот бал? – спросил он.

– Все просто удивительно. Я никогда не видела ничего подобного: великолепный обед, музыка, кусты гардении.

Она одарила Гарри сияющей улыбкой, и он подумал, что она очень даже хорошенькая, но не в его вкусе: слишком наивна, слишком прямолинейна. В ней не было даже намека на сексуальность, которая была у ее кузины. Ханичайл слишком хороша и невинна для такоге мужчины, как он. И тем не менее он сделал все возможное, чтобы очаровать ее, как очаровывал каждую женщину, и, когда танец закончился, он оставил ее улыбающейся, убежденной, что он прекрасный мужчина: такой нежный, вежливый и поистине добрый.

Анжу нашла Алекса, стоявшего в одиночестве и наблюдавшего за танцующими. На его лице было загадочное выражение, и она подумала, что он выглядит как человек, у которого много тайн. В нем определенно было что-то интригующее. Она подошла к нему и дотронулась до плеча:

– Мистер Скотт?

Вздрогнув, Алекс резко обернулся.

– Разве это не наш танец? – спросила Анжу, протягивая ему свою карточку.

– Я полагаю, что наш следующий, – ответил Алекс, сверясь с карточкой.

– О, значит, я должна подождать, – проговорила Анжу с притворным вздохом. Затем, посмотрев Алексу в глаза, добавила: – Но раз вы не танцуете, а я, кажется, потеряла своего партнера, так почему бы нам не станцевать этот танец?

Алекс засмеялся, взял ее за руку и ввел в круг танцующих. Он положил ей руку на спину, и Анжу почувствовала, как ее захватила волна возбуждения. Она подумала, что сегодня здесь он единственный мужчина, которого она по-настоящему хотела: он был старше, был богат, в нем была какая-то тайна, и он был сексуален. Что лучшего может желать девушка?

– Тебе не кажется, что я должна потанцевать с кем-нибудь другим? – спросила Лаура Билли.

– Определенно должна, – ответил он, еще крепче прижимая ее к себе, и они оба рассмеялись.

– Люди начнут сплетничать, – проговорила Лаура, осторожно оглядевшись по сторонам.

– Они будут говорить только о том, что я попросил тебя в-в-в-выйти за меня замуж.

Лаура споткнулась, но Билли поддержал ее.

– Что ты сказал? – удивленно переспросила она.

– Я сказал, что наступит день, и я попрошу тебя выйти за меня замуж.

– И я полагаю, ты знаешь, каким будет мой ответ, – сказала, подумав, Лаура.

– Нет, но никогда не надо терять надежды.

– Значит, это любовь с первого взгляда?

– Со второго. В первый раз твои глаза были красными, а из носа текло. Посмотрим правде в глаза: ты выглядела не лучшим образом, но, однако, достаточно хорошо, чтобы заинтересовать меня. С тех пор я не могу выбросить тебя из головы.

– О, Билли, – простонала Лаура, почувствовав внезапную слабость в коленках, потому что подумала, что тоже влюбилась в него, и это наполнило ее радостью.

Сидя рядом с Софи, лорд Маунтджой помахал Лауре рукой, а она, вне себя от счастья, тоже помахала и послала воздушный поцелуй.

– Маленькая кокетка, – заметил он, с радостью наблюдая за ней. – Принцесса Матильда сказала мне, что она выйдет замуж за Билли Сакстона, – добавил он, обращаясь к Софи.

Она посмотрела на Лауру с Билли, затем медленно обвела взглядом зал и ехидно заметила:

– Я не знаю, откуда Матильда получает свою информацию, если только не прямо от Бога, но на этот раз я думаю, что она сказала правду.

Маунтджой решил, что ему лучше не говорить Софи о том, что принцесса сказала о двух других девушках, и перевел разговор на интересующую его тему:

– Что этот бездельник Локвуд делает в моем доме? Ты приглашала его, Софи?

– Нет, не приглашала. Его привела Камилла Стонтон, так как ее мужу пришлось срочно уехать. Не знаю, зачем она это сделала. Думаю, что она не лучше его самого.

– Ты полагаешь? – Как мало знал лорд Маунтджой о женщинах его окружения. – А что ты скажешь об этом Скотте?

– Конечно же, я пригласила его. Он один из богатейших людей в мире, и я правильно поступила, пригласив его. Он не особенно светский человек, но, говоря откровенно, любая дама из лондонского общества готова умереть, чтобы заполучить его на свой обед. Он итальянец и поэтому привел с собой дочь итальянского посла. Похоже, что они старые друзья.

– Он слишком стар для нее, – заметил Маунтджой, глядя на пару.

– Он не женится на девушке, Уильям, он просто танцует с ней. – Она поднялась и расправила атласный шлейф. – Сейчас будет последний перед ужином танец, и мне лучше пойти к Джонсону, посмотреть, все ли у него готово.

Алекс довел до места свою партнершу Джину Маттео.

– Уверен, что ты не будешь возражать, – сказал он. – Я говорю о танце перед ужином.

– У меня есть свои планы, Алекс. Надеюсь, ты не думаешь, что я пришла на бал только ради тебя? – Рассмеявшись, она ушла.

Алекс оглядел зал в поисках Ханичайл и заметил ее около двери. Музыка уже играла, когда он, проталкиваясь сквозь толпу, направился к ней. Ее взгляд беспокойно скользил по залу. Но когда она его увидела, на ее лице отразилась радость.

– Я думала, ты забыл обо мне, – сказала она, шагнув ему навстречу.

– Конечно, нет, – вежливо ответил Алекс, подумав при этом, что никогда не забудет ее.

Оркестр играл популярную мелодию «Песня соловья в Беркли-сквер». Танцуя с Ханичайл, Алекс чувствовал, что она легкая как перышко.

– Мне кажется, что эта песня предназначается для меня, – сказал он, – так как я постоянно живу в гостинице «Беркли». Хотя мне только еще предстоит услышать песню соловья.

– Ты там живешь? – удивилась Ханичайл, так как гостиница располагалась в Мейфэре, недалеко от Маунтджой-Хауса. Она подумала, что проходила мимо сотни раз и даже не знала, что он там живет.

– Так же, как и в других местах. В Риме, Манхэттене. Но больше всего я люблю жить на своей яхте «Аталанте».

– Я помню, – сказала Ханичайл, так как Алекс много рассказывал ей о своей любимой яхте, когда она плыли на лайнере. – Я буду скучать, когда ты уплывешь на своей яхте, – сказала она, – или уедешь в другие места.

– Как ты можешь скучать обо мне? – спросил Алекс, рассмеявшись, хотя прекрасно понимал ее. – Мы с тобой едва знакомы.

– Но я все равно буду скучать, – ответила Ханичайл с грустью в голосе. – Ты знаешь обо мне больше всех других на свете. Хотя я тебе далеко не все рассказала.

– А почему?

– Потому что мне больно говорить об этом, – просто ответила она, содрогнувшись от мысли о Джеке и от всего того, что с ней произошло. – Когда-нибудь я расскажу тебе, – добавила Ханичайл, – а ты расскажешь мне все о себе. Откроешь все свои секреты.

– Возможно, – ответил уклончиво Алекс, понимая, что никогда не сможет этого сделать.

– Леди и джентльмены, ужин подан, – провозгласил Джонсон, когда музыка затихла.

Анжу заметила их, направляясь в комнату, где был накрыт ужин. Ханичайл держала Алекса за руку и улыбалась. Анжу почувствовала укол ревности, но решила, что Алекс не может заинтересоваться этой маленькой мисс Ханжой из Техаса. Когда Майкл Давенпорт взял ее под руку, она с благодарностью последовала за ним.

Всем надолго запомнился праздник в честь девушек Маунтджой: утонченные блюда, которые подавали на ужин, море шампанского, неописуемо красивое цветочное оформление и опьяняющий запах гардений в большом зале. Говорили, что это было что-то особенное; что этот чудный летний вечер войдет в историю; что они навсегда запомнят лобстеров и шампанское, горы свежей клубники, сдобренной густыми сливками из Девона. Они будут помнить, как оркестр играл на широкой мраморной лестнице, как все весело смеялись и болтали друг с другом, прогуливались по террасе под лунным светом, который, казалось, специально светил для них. А некоторые запомнят эту ночь, потому что тогда к ним впервые пришла любовь.

Алекс Скотт знал, что именно такой он запомнит эту ночь, потому что давно так не влюблялся. Его сердце было закрыто на замок для такого чувства. Но когда Ханичайл Маунтджой вошла в его жизнь, он был беззащитен против нее, так как она не играла в игры, которые он хорошо знал и понимал. Она вообще не умела играть, она просто предлагала ему свое сердце, и, хотя он знал, что не сможет его принять, он оказался слабым перед новым для него чувством.

Они прогуливались по освещенной лунным светом террасе, и она рассказала ему о своей жизни. Он говорил, что хочет знать о ней все. И она, рассмеявшись, поведала ему о своем мире, который так сильно отличался от мира Лондона и, как она понимала, его собственного.

– Здесь, в темноте, рядом с вами, я чувствую себя в полной безопасности, – сказала Ханичайл, облокотившись на балюстраду и глядя на парочки, прогуливающиеся в саду под деревьями, на которых горели маленькие китайские фонарики, придавая саду сказочную прелесть.

В бальном зале снова заиграла музыка. Обняв Ханичайл за плечи, Алекс сказал:

– Настало время для нашего последнего танца.

– Это звучит как расставание, – заметила Ханичайл. Алекс поцеловал ее в щеку; от нее исходил запах свежескошенной травы – самый чистый запах на свете.

– Увидимся ли мы снова? – спросила Ханичайл во время их последнего танца.

Алекс вздохнул от ее простодушия, так как не мог ответить ей отказом, сославшись на любой предлог.

– Я надеюсь, – сказал он, – хотя сомневаюсь, что лорд Маунтджой это одобрит.

– Я сделаю так, чтобы он одобрил, – с внезапной решительностью ответила Ханичайл.

Алекс рассмеялся и сказал:

– Мне кажется, что к вам выстроилась очередь. – Он отступил, уступая место молодому человеку, за которого, как он отлично понимал, она должна была бы выйти замуж.

Анжу увидела возникшую для нее возможность и решила воспользоваться ею.

– Прошу прощения, – сказала она мужчине, терпеливо ожидавшему своей очереди потанцевать с ней, и, подобрав юбки, бросилась к тому месту, где в одиночестве стоял Алекс.

– Наш танец, я полагаю, – сказала она, едва дыша.

– Опять? – удивленно спросил он, однако пошел танцевать.

– Мне кажется, что никто, кроме вас, не хочет танцевать со мной, – сказала она, недовольно надув губки. Он рассмеялся. От Анжу веяло такой сексуальностью, что ее было трудно игнорировать. – Во всяком случае, я готова танцевать с вами хоть всю ночь.

– А вы не задумывались о том, что могут сказать о нас люди, если мы будем танцевать всю ночь? – спросил Алекс.

– Конечно, задумывалась, – ответила Анжу, кладя голову ему на плечо.

Он отстранил ее от себя и, стараясь выглядеть как можно серьезнее, сказал:

– Анжу, постарайтесь вести себя хорошо.

– Но я веду. Поверьте мне, Алекс, если бы я вела себя плохо, вы бы сразу это почувствовали. – Откинув голову назад, она многозначительно посмотрела ему в глаза. – Не позволяйте этой девственной недотроге вводить вас в заблуждение. Алекс, дорогой, я все для вас сделаю, – прошептала она и, придвинувшись ближе, повторила: – Все.

Алекс раздраженно вздохнул, затем начал смеяться. Он подумал, что, должно быть, Анжу была рождена femme fatale[5]. Она была маленькой вампиршей и источником постоянных хлопот, и он надеялся ради блага лорда Маунтджоя, что она скоро выскочит замуж. Танец закончился, и он решительно отвел ее к тете Софи. Затем отыскал свою партнершу Джину, попрощался с хозяином и хозяйкой и уехал.

Ханичайл искала его, но Лаура сказала ей, что видела собственными глазами, как он уехал.

– В следующий уик-энд Билли собирался дать прием в своем доме Сакстон-Моубри, – заговорщически объявила она. – Я попрошу его пригласить Алекса специально для тебя.

В три часа утра на террасе был накрыт завтрак; голодные молодые люди с жадностью поглощали яичницу с беконом и рис с рыбой и яйцами, затем снова танцевали до самого рассвета, пока оркестр наконец не уехал.

После того как уехал последний гость и он проследил, как уставшие девочки поднимались к себе наверх спать, лорд Маунтджой сказал Софи, что это был самый лучший прием, который Маунтджой-Хаус видел за последние пятьдесят лет.

Когда все уехали, Суэйн тщательно обследовал бальный зал, где нашел бриллиантовую сережку и жемчужный браслет. Он положил их в карман вместе с другими драгоценными украшениями, найденными раньше, подумав при этом, до чего беспечны все эти богатые люди. Он составил список того, что он нашел и где, затем передал его Джонсону, чтобы тот завтра – а вернее сегодня, так как было уже пять часов утра, – передал его лорду Маунтджою, чтобы вернуть драгоценности их хозяйкам.

Это была долгая ночь, думал он, освещая фонариком углы сада, но ночь, полная чудес. Ему было интересно знать, как развлекается высшая часть общества. Он чувствовал своего рода гордость за то, какую роль он сыграл во всем этом: если бы не его успешные поиски, здесь не было бы девочек Маунтджой, а значит, не было бы и этого грандиозного бала. А лично он получил очень доходную работу и провел интересный вечер.

Он не мог дождаться, чтобы поскорее уехать домой и скинуть с себя эти ужасные туфли, от которых болели ноги. Он переобуется и выведет спаниеля на прогулку, а вернувшись, будет пить чай и рассказывать жене о том, что ему пришлось увидеть в эту ночь.

Глава 27

Лорд Маунтджой был единственным, кто на следующее утро ровно в половине девятого пришел на завтрак в малую столовую. Слуги хорошо потрудились, и дом снова выглядел безукоризненно чистым. Из серебряного блюда, стоявшего на буфете, он положил себе на тарелку рис с рыбой и яйцами и, сев во главе стола, стал пить кофе и просматривать газеты.

– Боже милостивый, да это мои девочки! – изумленно воскликнул он, глядя на большую фотографию, помещенную на видном месте светской хроники газет «Таймс» и «Экспресс». Заголовок гласил: «Кузины Маунтджой на балу, который дал в их честь двоюродный дедушка граф Маунтджой прошлым вечером в своей резиденции в Мейфэре».

К горлу Маунтджоя снова подступил комок, когда он стал рассматривать фотографию. Девочки стояли в театральных позах в развевающихся бальных платьях. Тоненькие как тростинки и юные: одна блондинка, одна рыжеволосая, одна темноволосая, но все три – красавицы. Ханичайл стояла, облокотившись на обитый розовым шелком шезлонг, и ее точеный профиль был полуразвернут к камере. Ее светлые волосы тяжелой копной ниспадали на плечи; конец длинной нити крупного жемчуга был намотан у нее на пальце; взгляд устремлен в пространство. Лаура, утонченно красивая, смотрела на Ханичайл, в то время как красавица Анжу смело смотрела в камеру, гордо подняв голову и широко раскрыв глаза, готовая принять то, что мир может предложить ей.

В «Экспрессе» заголовки гласили: «Событие Лондона», «Девушки, с которыми все хотят познакомиться».

– Господи! – воскликнул Маунтджой. – Они стали популярны.

Он вспомнил предсказание принцессы Матильды и взволнованно пожелал, чтобы она не оказалась права. Маунтджой никогда еще не были так популярны. Они придерживались мнения, что упоминание в прессе и, возможно, в «Придворном циркуляре» может быть только в случае объявления о помолвке, бракосочетании, рождении детей, смерти родственников.

«Однако, – думал он, – прием был отличным, и все газеты придерживались того же мнения». К десяти часам стал непрерывно звонить дверной колокольчик, возвещая о приходе посыльных с цветами для девочек, а вскоре после этого начались телефонные звонки, и ему стало казаться, что это никогда не кончится.

Все хотели познакомиться с ними, а публика хотела знать о них через прессу.

– Словно мы какие-то кинозвезды, – сказала Ханичайл, удивленная таким вниманием и своим эффектным изображением на фотографиях в газетах.

Она незамедлительно вырезала одну из них и отправила Элизе вместе с длинным письмом, в котором рассказывала о бале и о том, что влюбилась в «чудесного человека». Она писала, что понимает – нельзя влюбляться так сразу, но она ничего не может с собой поделать.

Джинни Суинберн увидела фотографию в «Экспрессе» и сразу позвонила своей внучке:

– Я смотрела на тебя и думала: неужели это наша Лаура? Но конечно же, это ты, потому что ты всегда была красивой девушкой. Просто я никогда тебя не видела в красивом платье, а только в старой одежде, которую ты носила, работая в конюшне.

– Приготовь себя для худшего, ба, – осторожно сказала Лаура. – Я познакомилась с человеком, у которого конюшни гораздо больше и лучше, чем у Хаддона. И у меня такое чувство, что я буду проводить там все свое время.

– Где? – потребовала ответа Джинни. – Запомни, что ты должна весело проводить время в Лондоне, чтобы найти себе приятного молодого человека и выбросить из головы этого Хаддона.

– О, я нашла, ба, нашла, – заверила ее Лаура. – Он один из тех, кто владеет собственными конюшнями.

Джинни вздохнула:

– Мне только остается надеяться, что он лучше, чем Хаддон.

– Я тебе это обещаю, – ответила Лаура, и что-то в ее голосе заставило Джинни в это поверить.

Анжу десятки раз перечитывала каждое слово, особенно то, что было написано о ней: «Красивая мадемуазель Анжу д'Аранвиль Маунтджой, дочь графини д'Аранвиль, была ослепительной в своем бледно-зеленом платье от Хартнелла».

Когда Агнес принесла ей поднос с завтраком, она откинулась на подушки и, счастливо улыбаясь, стала думать о тех мужчинах, которых она встретила и с которыми танцевала. Она решила, что Джеймс Матрингтон был интересным мужчиной; он сидел с ней за ужином и рассказывал о своем загородном доме в Глостершире, куда он ездит на охоту при первой возможности. Она с разочарованием подумала, что страсть англичан к лошадям – это уж слишком. Стоит посмотреть на Лауру: ни о чем другом она не может думать, а сейчас, когда она познакомилась с Билли, того и гляди свихнется от них. Анжу подумала о Гарри: она понимала, что он плут, но плут привлекательный, а такие мужчины всегда ей нравились. Но не так сильно, как Алекс Скотт, «загадочный мужчина», как его называли.

Он был мужчина, достойный женского интереса, и она знала, что многие женщины очень интересовались им. Это были женщины красивые, большинство из них богатые и хорошо известные. Говорили, что он сопровождает их на обеды, приемы и приглашает на свою яхту. Но ни одной из них не удалось пленить его, и это делало его еще более загадочным.

В десять часов в дом стали посылать букеты цветов. К полудню среди прочих букетов – но Лауру интересовал только этот – прибыл букет роз от Билли, привезенный в Лондон поездом из сада поместья Сакстон-Моубри. «Ты вошла в мою жизнь такой же свежей и красивой, как эти садовые розы», – написал Билли на карточке, вложенной в букет. Лаура даже не предполагала, что Билли может быть столь поэтичным. Тронутая его вниманием, она приложила карточку к губам.

Ханичайл была в гостиной, просматривая с тетей Софи утренние газеты, когда ей принесли от Алекса корзину пармских фиалок с простыми словами на карточке: «Я никогда не забуду вчерашний вечер».

Ее лицо озарилось счастьем, и, чтобы скрыть смущение, она уткнулась носом в фиалки, вдыхая их аромат.

От взгляда тети Софи никогда ничего не ускользало, особенно когда девушка краснеет: за этим обычно скрывается целая история.

– Скажи мне, ради Бога, от кого эти фиалки? – спросила она.

– От Алекса Скотта, – как можно небрежнее ответила Ханичайл.

– Алекс Скотт прислал тебе цветы? – удивилась тетя Софи. – Я даже не знала, что ты знакома с этим человеком.

– Мы познакомились с ним на лайнере, когда плыли в Лондон, – ответила Ханичайл, стараясь скрыть смущение. – Мы подружились и в последний вечер вместе ужинали.

– Как странно, – произнесла тетя Софи, удивляясь, как она могла пропустить такое, хотя дом был переполнен гостями и ей было трудно уследить за всеми тремя девушками сразу. – Он кажется мне достаточно порядочным несмотря на то, что о нем говорят.

Ханичайл очень хотелось знать, что говорят об Алексе, но она решила не спрашивать. Она была так счастлива от его цветов и слов «никогда не забуду», что ей хотелось поскорее остаться одной, чтобы снова пережить каждую минуту общения с ним.

Зазвонил телефон, и горничная позвала тетю Софи, которая тотчас же удалилась в кабинет. Когда она вернулась несколькими минутами позже, на ее лице сияла довольная улыбка.

– Лаура, дорогая, – сказала она, – это звонил Билли. В этот уик-энд он устраивает большой прием в Сакстон-Моубри и приглашает всех нас. Говорит, что хочет отпраздновать свой день рождения, и обещает, что будет весело.

Лаура с облегчением вздохнула: она не была уверена, что тетя Софи разрешит им поехать. Но кажется, Билли ей понравился.

– У него там такие чудесные лошади, – сказала она с жаром, – Лаки Дансер и Игл Ридж, обе победительницы скачек Дерби. Сейчас они отдыхают на пастбище в Сакстон-Моубри. Он сказал, что я смогу покататься на них.

– Как чудесно, моя дорогая, – с облегчением сказала тетя Софи. – Но там будут и другие развлечения. Он устраивает обед в субботу вечером, после которого будут танцы. – Она вздохнула, пожалев, что уже немолода и может выступать только в роли женщины, сопровождающей трех юных леди.

Алекс был удивлен, когда Билли позвонил ему и спросил, не хочет ли он приехать к нему на прием в уик-энд.

– Это как бы п-п-празднование м-м-моего д-д-дня рождения, – объяснил он. – Я купил себе в подарок нового жеребенка и подумал, что вам будет интересно посмотреть на него. Мне кажется, что со временем он станет призером. И к-к-кстати, все девушки Маунтджой тоже приедут.

– Конечно, я приеду, Билли, – ответил Алекс. – Мне не терпится посмотреть вашего жеребенка.

Когда он положил трубку, и он сам, и Билли знали, что ему не терпится снова увидеться с Ханичайл.

Сакстон-Моубри, красивый дом в стиле эпохи королевы Анны, был построен из красного кирпича, который с годами поблек и стал светло-кораллового цвета. Позже к нему пристроили два крыла из котсволдского, медового цвета, камня, которые никоим образом не портили старую постройку, а лишь придавали ей дополнительное очарование. Это был более уютный дом, чем-то похожий на пещеру Маунтджой-Хаус с его огромными комнатами и галерейными холлами, и Лаура влюбилась в него так же быстро, как влюбилась в Билли.

– Даже быстрее, – сказала она Билли, – потому что я полюбила его с первого взгляда, а тебя – со второго.

Дом окружал красивый парк с величавыми дубами, елями и рощицами серебристых берез. Позади дома располагались терраса с видом на крокетную лужайку, травяной теннисный корт, розовый сад с фонтанами и цветочными бордюрами. В тени огромного каштана стоял длинный стол, покрытый белой скатертью, вокруг которого сновали служанки в голубых хлопчатобумажных платьях и белых фартуках, расставляя подносы с бутербродами, сдобными пышками, пирожными, бокалами с лимонадом. В центре стола красовался большой русский серебряный самовар.