Наследницы

– Где ты достала деньги, Роузи? – Ханичайл сразу же пожалела, что задала этот вопрос, боясь услышать ответ.

Роузи усмехнулась и закурила сигарету.

– Есть пути и способы, – гордо ответила она. – Пути и способы. – Она громко рассмеялась. – Ну так и быть, если ты хочешь знать: я пошла к Виктору в «Серебряный доллар» и сказала ему, что на ранчо Маунтджой скоро начнут бурить нефтяную скважину, а если он мне не верит, то пусть позвонит мистеру Андерсену. Он так и сделал. И если бы ты только видела, детка, как его отношение ко мне сразу же изменилось. Он сказал: «Конечно же, мы одолжим тебе деньги, Роузи». Я подписала договор, согласно которому выплачиваю ему десять процентов от моей доли, и он отвалил мне кучу денег, и сейчас я могу иметь все, что захочу.

– А что, если нефть не найдут? Как ты будешь с ним расплачиваться?

– Не сомневаюсь, что найдут. Смотри, об этом написано в газете.

Она бросила газету Ханичайл.

– Здесь, на первой странице. Там пишут о нас, ранчо Маунтджой и какими богатыми мы станем. – Откинув голову, Роузи рассмеялась. – Наконец я прославлюсь. Роузи Маунтджой – богатейшая вдова в Техасе.

– Тебе не кажется, что ты кое-что забыла? – спросила Ханичайл. – О мужчине, за которым ты замужем? Ты так и не подала на развод, а поэтому ты все еще Роузи Делейни.

Роузи посмотрела на дочь, затем принялась деловито разворачивать пакеты.

– Да, но об этом никто не знает. Не будем пока будить спящую собаку. Во всяком случае, мы с Виктором устраиваем вечеринку в «Серебряном долларе», чтобы отпраздновать это событие. На этот раз я буду по эту сторону стойки бара, среди клиентов, способных платить. Больше никаких чаевых, – добавила Роузи торжественно. – Теперь я сама буду платить чаевые.

Ханичайл вздохнула. Она знала, что будет делать Роузи. То же самое, что делала и прежде. Уж если кого касается поговорка «как нажито, так и прожито», так это ее матери. А пока даже нет гарантии, что нефть будет найдена.

– У меня для тебя подарок, – сказала Роузи, копаясь в груде новых платьев. – Ты знаешь, я хотела купить себе норковый палантин, как тот, что носят звезды, но потом решила отложить покупку до поездки в Хьюстон. – Она нашла коробку, которую искала, и протянула ее Ханичайл. – Вот. Теперь больше никогда не смей говорить, что твоя мать не думает о тебе.

Ханичайл вынула из коробки платье. Ярко-голубой шифон, с низким V-образным вырезом и короткой юбкой, отделанной по подолу оборками. Оно было кричащим и подходило девушке на десять лет старше Ханичайл.

– Ну? – нетерпеливо спросила Роузи. – Разве оно тебе не нравится? Я подумала, что оно подойдет под цвет твоих глаз.

– Спасибо, Роузи, – поблагодарила Ханичайл, удивленная, что Роузи вспомнила, каким был цвет ее глаз. – Оно красивое, но я не хожу в те места, куда его можно надеть.

– Кстати, ты можешь надеть его сегодня. На мою вечеринку. Я думаю, что тебе пора уже выходить в свет. – Роузи рассмеялась. – Назовем это твоим дебютом. Скоро ты станешь нефтяной наследницей.

– Спасибо, не надо. – Ханичайл положила платье обратно в коробку.

Роузи с раздражением посмотрела на свою бледнокожую долговязую дочь.

– Тебе уже пора выходить в свет, встречаться с людьми. Скоро ты станешь богатой девушкой, Ханичайл. Я введу тебя в общество. В настоящее, а не такое, какое будет сегодня. Мы тебя немного подкрасим, и ты будешь выглядеть великолепно. Кто знает, может, ты станешь настоящей красавицей.

Глядя на дочь, Роузи рассмеялась до слез. Затем, закурив, она сказала:

– А завтра мы переезжаем отсюда. Я сняла квартиру на Гранд-авеню, лучшей улице города.

Она сняла платье через ноги и, переступив через него, добавила:

– Только одно условие: там нельзя держать животных. Тебе придется расстаться с Фишером.

Ханичайл прижала к себе собачонку. Та завиляла хвостом и лизнула девочку в лицо, решив, что с ней играют.

– Как ты только можешь говорить такое! – возмутилась Ханичайл. – Ты, должно быть, выжила из ума.

– Я не виновата. Таковы правила, вот и все.

– Это не мои правила, и я не собираюсь жить там, где нельзя держать Фишера. Лучше я останусь здесь.

– Тогда тебе придется самой себя содержать, глупая девчонка, – фыркнула Роузи, начиная злиться. – Я стараюсь сделать для нее как можно лучше, и вот тебе благодарность.

Роузи ушла в свою комнату, и спустя минуту Ханичайл услышала, как она напевает модную мелодию своим сексуальным, хриплым от сигарет голосом, готовясь к вечеринке. Роузи ничто долго не беспокоило. Особенно когда у нее были деньги, которые она могла тратить.

Ханичайл вывела Фишера на прогулку и не возвращалась до тех пор, пока мать не ушла.

Она осторожно открыла дверь и вошла. Пахло парижскими духами, турецким табаком и сладким ароматом виски. Ханичайл заглянула в комнату Роузи: на кровати валялись новые платья и белье, то же самое и на полу вместе с оберточной бумагой. На туалетном столике в беспорядке лежали бусы, тюбики с помадой, румяна, пудра, пуховка и пилка для ногтей.

Ханичайл стало совестно, что она как следует не поблагодарила мать за платье, ведь она старалась угодить ей. Надо будет извиниться перед ней, когда та вернется домой. Но чувство вины перед матерью не покидало Ханичайл, и она решила пойти в салун, найти там мать и поблагодарить ее за подарок.

Из открытых дверей салуна «Серебряный доллар» доносились громкая музыка и смех. Держа Фишера за поводок, Ханичайл нерешительно топталась на улице.

Наконец, толкнув вращающуюся дверь, она вошла в холл, и как раз в этот момент заиграла другая музыка. Мелодия была ей знакома.

– Они играют мою музыку, – услышала она голос Роузи и, подойдя ближе, увидела, как несколько мужчин поднимают мать на стойку бара.

Роузи стояла там, уперев руки в бока и широко улыбаясь. Новое алое платье обтягивало ее тело, подчеркивая все формы. Ее груди, белые, как крыло голубки, выпирали из платья, и Ханичайл вдруг увидела, что мать задирает выше и без того короткую юбку, непристойно повиливая бедрами.

– Ну, парни, кто все еще остается самой сексуальной стриптизершей? – закричала она.

– Ты, Роузи, – хором ответили мужчины.

Они смеялись и аплодировали, а она расхаживала по стойке в такт музыке, принимая одну за другой вызывающие позы и дразняще улыбаясь.

Ханичайл бежала по улице, таща за собой Фишера и не давая ему возможности справить свои собачьи дела.

– Как ты могла, Роузи, – говорила она сквозь стиснутые зубы. – Как ты могла делать такое? Как ты могла, как ты могла?

На следующий день рано утром Ханичайл села на автобус и поехала в офис мистера Андерсена. Она напомнила ему, что ранчо Маунтджой принадлежит ей, и попросила выплатить некоторую сумму из тех денег, что нефтяная компания заплатила за разрешение проводить на ранчо работы.

Адвокат сказал, что не видит причин для отказа. Они вместе отправились в банк «Техас» и сняли со счета пятьсот долларов. Распрощавшись с мистером Андерсеном, Ханичайл села на автобус до Китсвилля. От города они с Фишером прошли десять километров пешком до ранчо Маунтджой. Там она отправила Тома за Элизой и написала Роузи, что она вернулась домой. Наконец она была дома.

Через пару месяцев тело Роузи нашли в луже ее собственной крови, в аллее за салуном «Серебряный доллар». А еще через пару недель объявился Джек Делейни, чтобы предъявить свои права на ранчо Маунтджой.

Воспоминания Ханичайл всегда останавливались на этом месте, потому что она не могла думать о том, что произошло дальше. Она прятала эти воспоминания в дальних уголках своей памяти и всегда гнала их прочь, если они вдруг неожиданно накатывали на нее.

Ханичайл никогда не говорила о Роузи и Джеке Делейни, и если бы Эдгар Смолбоун не пришел к ней в тот день и не сказал, что ее разыскивает двоюродный дедушка, она, возможно, так никогда бы и не заговорила о них. Но упоминание имени лорда Маунтджоя оживило ее память.

Что готовит ей лорд Маунтджой? Что значат его слова «она узнает что-то такое, что в ее интересах»? Ей оставалось только надеяться на хорошее, ведь когда-то же ей должно повезти.

Ханичайл думала о том, что бы сказал ее отец обо всем этом, и посмотрела в безоблачное голубое небо.

– Молись за меня, папа, – тихо произнесла она. – И помни, что я по-прежнему люблю тебя.

ЧАСТЬ II

Глава 18

– Шляпная мастерица? – скептически переспросил лорд Маунтджой. – Вы хотите сказать, что она женщина, которая делает шляпы?

Суэйн стоял перед письменным столом его светлости в библиотеке его лондонского дома, куда пришел с докладом о потомках Джорджа Маунтджоя. Дворецкий принял у него плащ и коричневую фетровую шляпу и сейчас стоял, скрестив за спиной руки, слушая, как лорд Маунтджой выражает свое удивление по поводу того, что кто-то из его родственников зарабатывает себе на жизнь изготовлением шляп.

– Мадам Сюзетта – исключительный шляпный мастер, милорд. Она имеет дело только со сливками общества. У нее весьма респектабельный магазин.

– Как может быть респектабельным шляпный магазин? – с раздражением спросил лорд Маунтджой. – Ответьте мне на этот вопрос, Суэйн, раз уж вы так хорошо осведомлены о модистках.

Прикрыв рот рукой, Суэйн нервно кашлянул. Он-то думал, что лорд Маунтджой будет доволен результатом.

– Мадам Сюзетта к тому же графиня, сэр. Она сказала, что вам будет приятно это услышать.

– Французская графиня, – с презрением заметил лорд Маунтджой. – Кроме того, этот титул перешел к ней после брака. А сейчас расскажите мне о ее ребенке. – Лорд выжидательно посмотрел на Суэйна.

– У графини есть дочь, сэр.

– Женщина? – удивился лорд Маунтджой. Ему и в голову не могло прийти, что возможные потомки Джорджа могут быть не мужского пола.

– По имени Анжу, сэр. Ей почти двадцать лет, и она учится вдали от дома, в пригороде Парижа. Это очень хорошая школа, как вы сами можете видеть из моего доклада. Похоже, она умная девочка, так как считается лучшей ученицей. Дисциплинированная, как мне доложили.

– «Синий чулок», – мрачно заметил лорд Маунтджой. Дела обстояли все хуже и хуже.

Детектив рассказал мистеру Маунтджою историю Мари и Джорджа, и тот с трудом сдержал вздох разочарования.

– Это все, что вам удалось выяснить? Только о французской женщине?

– Гораздо труднее было в Италии, сэр. Маленький «эпизод» был замят семьей Фиоралди. Очень аристократичный род, если вы позволите мне выразить свое мнение, милорд. Он уходит корнями глубоко в века. Конечно, не так глубоко, как ваш, но среди них есть несколько папских рыцарей.

– Гмм, – хмыкнул Маунтджой, явно заинтересовавшись.

– Семейные слуги очень преданы им, сэр. Они наотрез отказались отвечать на мои вопросы, несмотря на то что я предлагал им хорошие деньги.

– Слуг всегда можно подкупить, – заметил лорд Маунтджой, с недоверием глядя на Суэйна. – Особенно в Италии.

– Только не этих, сэр. Однако моему коллеге удалось разузнать, что, когда Джордж Маунтджой встретил Адриану Фиоралди, она была помолвлена с Паоло Торлони, богатым молодым человеком, владельцем обширных владений в Венеции. Его выбрал для Адрианы отец, и она не осмелилась отказаться.

– Приятно это слышать, – одобрительно заметил лорд Маунтджой. – Продолжайте, продолжайте.

Он с интересом выслушал историю Адрианы и Джорджа, которую поведал ему детектив, и информацию о Джинни Суинберн.

– Йоркшир, – мрачно заметил Маунтджой. – Край света. Однако нет созданий более упорных, чем мужчины-йоркширцы. То же самое можно сказать и о женщинах. Продолжайте, Суэйн, назовите мне его имя.

– Ее, сэр. Лаура Лавиния Суинберн, тоже в возрасте двадцати лет.

Лорд Маунтджой лишился дара речи. Несколько минут он молча взирал на Суэйна, а тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, испуганно думая о том, что лорд Маунтджой может лишить его обещанных двадцати пяти процентов, так как все внуки Джорджа оказались девочками.

– Что было дальше с Адрианой Фиоралди? – спросил наконец Маунтджой.

– Она вышла замуж за Паоло Торлони, сэр. Они обвенчались во Флоренции сразу после ее возвращения. Насколько мне известно, это была грандиозная церемония, на которой присутствовали самые известные семьи Италии. Похоже, их брак был счастливым, хотя детей у них не было. Они прожили в браке больше тридцати лет и умерли почти вместе с разницей в несколько месяцев. Они были преданы друг другу.

– Гмм, преданы, – фыркнул лорд Маунтджой, намекая на то, что если человек чего-то не знает, то уж не узнает никогда. – Что еще? – спросил он, надеясь на удачу.

– Хорошие новости, ваша светлость, – сказал Суэйн, позволив себе победоносно улыбнуться. – Мне также удалось разыскать потомков Джорджа Маунтджоя в Техасе, Соединенные Штаты Америки.

– Послушайте, черт побери, всем хорошо известно, где находится Техас. Ближе к делу. – Маунтджой с раздражением посмотрел на Суэйна.

– Боюсь, что и здесь тоже молодая женщина, сэр. – Суэйн сделал паузу и добавил: – По имени Ханичайл.

Маунтджой был просто шокирован. Он тяжело сглотнул.

– Ханичайл, – повторил он, качая головой. – Наверняка это шутка. – Его надежды найти наследника-мужчину рассеялись, как дым в ночи. – Какого черта они рожали только девочек? – сердито проворчал лорд Маунтджой. – В роду Маунтджоев были только сыновья. И это длилось на протяжении веков.

– Возможно, дело в том, что все женщины мужчин Маунтджоев были иностранками, – заметил Суэйн.

– Не могу с вами не согласиться, – охотно ухватился за эту мысль Маунтджой.

Суэйн рассказал ему о Дэвиде и Роузи и об их ужасных смертях.

– Ханичайл все еще живет на ранчо Маунтджой вместе с женщиной, которая вырастила ее, Элизой Джефферсон.

– Вы хотите сказать – ее няней.

– Что-то в этом роде, сэр.

Лорд Маунтджой вздохнул. Он начал думать, что в качестве подарка на свой день рождения преподнес себе ящик Пандоры, источник всяческих бед. Вместо того чтобы найти наследника, на которого он так надеялся: бедного, приличного, податливого молодого человека, который мог бы унаследовать традиции Маунтджоев, он обнаружил трех женщин, каждая из которых, казалось, была хуже другой. Маунтджой смотрел на детектива так, словно он был во всем виноват.

Суэйн же продолжал нервно переминаться с ноги на ногу. Его черные ботинки громко скрипели, что заставило лорда Маунтджоя нахмуриться.

– Еще одна вещь, сэр, – поспешил добавить Суэйн. – Ханичайл бедна. Очень бедна, сэр. Ранчо Маунтджой сильно пострадало от засухи, которая длится вот уже несколько лет. Им приходится вести борьбу за выживание. Мне сказали, что Ханичайл работает за двоих мужчин. Она предана своей земле и ни о чем другом и не помышляет.

Маунтджой на какое-то время задумался; ему нравилось, когда молодые люди так упорно работали.

– Если бы они были мужчинами, – мрачно заметил он, – тогда можно было бы вести разговор. Но французский «синий чулок», йоркширская лошадница и техасская женщина, работающая на земле? Что мне с ними делать, Суэйн, спрашиваю я вас?

Суэйн терпеливо ждал, пока лорд Маунтджой, глядя в пространство, размышлял о дочерях и внучках.

– Это все, Суэйн? – наконец спросил он.

– Да, сэр. У вас мой письменный доклад о всех девочках. Разрешите мне указать вам на странное совпадение, сэр: все они были рождены в одном и том же году.

Лорд Маунтджой перелистал страницы доклада, ища подтверждения словам Суэйна.

– Удивительно, – сказал он. – Совершенно необычно.

– Словно они тройняшки, – сказал, усмехнувшись, Суэйн.

– Они все Маунтджой, – заметил твердым голосом старый лорд. – Девушки Маунтджой.

Суэйн, по-прежнему переминаясь с ноги на ногу, думал про себя, уместно ли ему сейчас, когда проделана такая большая работа, напомнить лорду Маунтджою о гонораре.

– Хочу надеяться, что моя работа удовлетворила вас, милорд, – осторожно заметил он.

– Что... что? Ах да, конечно. Очень хорошая работа, Суэйн. Конечно, я перешлю вам ваш гонорар.

Суэйн широко улыбнулся. Никогда не знаешь, что можешь ожидать от этих аристократов.

– Еще одна вещь, сэр, пока я не забыл, – добавил детектив. – О юной американке. Ее настоящее имя – Элоиз Джорджия Маунтджой Хеннесси.

– Но вы сказали Ханичайл! – недоуменно воскликнул Маунтджой.

– Это ее прозвище. – Суэйн позволил себе улыбнуться, видя состояние Маунтджоя. – Всего лишь прозвище. – Он счел ненужным уточнять, что никто никогда в жизни не называл Ханичайл Элоиз.

После того как детектив ушел, лорд Маунтджой долгое время читал и перечитывал его отчеты и сердито думал о том, что его брат Джордж с преступной халатностью далеко и широко разбросал свое семя. Было бы понятно, если бы он вовлек в беду одну девушку. Но троих! Вспомнив Роузи, самую сексуальную стриптизершу, он застонал.

Оттолкнув кресло, он встал из-за стола и начал расхаживать по ковру в красно-зеленую клетку, заложив руки за спину и поигрывая большими пальцами рук, как он всегда это делал, когда был раздражен.

– Анжу д'Аранвиль, – громко произнес он. – Лаура Суинберн. Элоиз Хеннесси.

Продолжая ходить по комнате, старый лорд размышлял об этих трех девушках. Он подошел к окну и стал смотреть на падающий снег. Снежная буря, налетевшая неизвестно откуда, застопорила все движение. На улицах не было ни единой души.

– Лаура Маунтджой, – снова повторил Маунтджой. – Анжу Маунтджой. Элоиз Маунтджой.

Он продолжал мерить шагами комнату. Задержавшись у камина, где на полке лежали приглашения на сегодняшний вечер – приглашение было всего лишь одно, на обед в «Бел-грейв-сквер», – он как завороженный стал смотреть на белую почтовую открытку. Внезапно его осенило: приглашение на бал, который он даст в честь своих внучатых племянниц – Лауры, Элоиз и Анжу.

Лорд Маунтджой покачал головой: как он может навязывать этих отпрысков Джорджа обществу.

– Дочерей французской модистки, – произнес он, – полуитальянки из Йоркшира и американской стриптизерши.

Он раздумывал еще с минуту, затем едва улыбнулся и внезапно разразился раскатистым смехом. Он смеялся так, как не смеялся уже лет тридцать. Его смех эхом отдавался в заснеженной тишине за окном.

– Ну, ну, – сказал он сдавленным от смеха голосом, – возможно, мой подарок самому себе окажется лучше, чем я предполагаю.

Он сел за стол и, чтобы не передумать, быстро написал три письма.

«Моя дорогая Элоиз, – начал он. – По всей вероятности, тебя недавно уведомили, что от моего имени проводится расследование с целью найти потомков моего брата, Джорджа Альберта Артура Маунтджоя. При сложившихся обстоятельствах я считаю своим долгом извиниться за неблаговидные поступки моего брата по отношению к женщинам, с которыми у него были связи. Достаточно сказать, что в данный период своей жизни – а мне уже семьдесят лет – я столкнулся с проблемой, с которой никто из рода Маунтджой никогда не сталкивался. Я последний из этого рода, который со времен норманнских завоевателей никогда не прерывался по мужской линии.

Поэтому я приглашаю тебя, внучку моего брата – и мою внучатую племянницу, – навестить меня в Англии. Я хочу, чтобы ты остановилась в Маунтджой-Парке, где прошло детство твоего дедушки и где он родился. Я хочу представить тебя английскому обществу на балу в честь тебя, который я дам в Маунтджой-Хаусе, в Лондоне.

Уверен, что тебе неизвестно, как до недавних пор было неизвестно и мне, что существуют еще две внучки: одна в Париже и одна в Англии, и, по странному стечению обстоятельств, вам всем по двадцать лет.

Я уверен, что твой дедушка, Джордж Маунтджой, пожелал бы, чтобы ты воспользовалась этой возможностью познакомиться со мной, его братом и единственным оставшимся членом семьи, и чтобы должным образом быть представленной ко двору, как это было всегда с девушками из рода Маунтджой.

Нет нужды говорить, что все расходы по твоему визиту, по твоей презентации и всему, что этому сопутствует: поездка, одежда, ювелирные украшения и тому подобное, – я возьму на себя. Взамен я вправе ожидать от тебя, что ты полностью отдашься в руки женщины, моей родственницы, Софи Маунтджой, которая научит тебя, как правильно одеваться, уметь держать себя и прочим светским тонкостям.

Должен заметить, что так как в роду Маунтджой не останется ни одного мужчины, чтобы унаследовать графский титул, он, к сожалению, умрет вместе со мной. Но конечно, решение, кто из вас унаследует состояние Маунтджоев, будет принято исключительно мной».

Поставив росчерк «Маунтджой», старый граф откинулся в кресле.

«Приманка заставит этих девчонок примчаться сюда быстрее, чем стая гончих за лисой, – подумал он, с удовольствием потирая руки. – Каждая из них будет надеяться, что именно она унаследует деньги. Но кто из них на самом деле будет наследницей состояния Маунтджоев, решать мне». Так думал старый граф, пока писал письма мадам Сюзетте и миссис Джинни Суинберн.

Покончив с письмами, он дернул шнурок у камина и стал ждать появления Джонсона.

– Проследи, чтобы их отправили, – приказал он слуге и посмотрел на часы – самое время, перед тем как переодеться к вечеру, пропустить стаканчик виски.

Джонсон передал письма лакею с указанием немедленно отправить и принес в библиотеку графин с виски.

Лорд Маунтджой сделал маленький глоточек, смакуя вкус.

– Нет ничего лучше, чем хорошее виски в холодный зимний вечер, Джонсон, – произнес он с довольным видом.

– Совершенно верно, сэр, – бесцветным голосом ответил Джонсон.

В тишине библиотеки тикали часы, за окном летели хлопья снега, а в камине потрескивал огонь.

– Как хорошо, когда в мире царят покой и безмолвие, Джонсон, – сказал Маунтджой с загадочной улыбкой. – Но у меня такое чувство, что все здесь скоро изменится. – И он снова от всей души рассмеялся.

Старый лорд с нетерпением ждал обеда в узком кругу друзей, во время которого сможет рассказать, что собирается в этом сезоне представить ко двору своих трех внучатых племянниц. «А что, если они откажутся?» – вдруг подумалось ему.

Глава 19

Через несколько недель, в холодный прозрачный мартовский день, Ханичайл села в желтое такси, чтобы доехать до роскошного лайнера, который отвезет ее в Англию.

За окном промелькнули Манхэттен, Уолл-стрит, небоскребы, затем пошли каньоны, и внезапно перед ее взором предстал белый лайнер.

Расплатившись за такси, она вышла и остановилась, глядя на флаги, развевающиеся на ветру, и духовой оркестр, музыканты которого, одетые в темно-синюю униформу, играли популярные мелодии из последних бродвейских шоу, на огромные тележки носильщиков, нагруженные чемоданами. Она с завистью смотрела на красивых женщин, держащих в руках сумочки из крокодиловой кожи, в которых хранились драгоценности, на орхидеи, приколотые к лацканам их модных твидовых дорожных костюмов, на свисавшие с их плеч меха, на окружавших их улыбающихся друзей, которые пришли их проводить. «Увидимся за коктейлем», – говорили они друг другу, и Ханичайл чувствовала себя некрасивой и немодной в своем пальто из верблюжьей шерсти, которое так хорошо смотрелось в модном каталоге.

Одиночество и страх перед неизвестностью переполняли ее; она страстно желала вернуться на ранчо, под защиту Элизы и Тома. Но она напомнила себе, что можно будет сделать с деньгами Маунтджоя – провести оросительную систему, посеять новую траву, купить отличный скот. Тогда ранчо Маунтджой снова станет процветающим, таким, каким оно было, когда им управлял отец. И кроме этого, она знала, что отец захотел бы, чтобы она поехала. Достав из сумочки билет первого класса, Ханичайл решительно направилась к сходням.

Внезапно за ее спиной началась какая-то суматоха, и она, оглянувшись, увидела, как фотографы окружили высокого темноволосого мужчину и его спутницу. Вспышки камер высветили строгое лицо мужчины и красивое лицо женщины. Ханичайл в изумлении ахнула, узнав в ней известную голливудскую звезду, которую она так часто видела на экране. С платиновыми волосами, с вызывающе красными губами и страстным взглядом, это могла быть только Вива Молтон. Один из фотографов налетел на Ханичайл и сбил ее с ног.

– Хватит! – прогремел за ее спиной мужской голос. – Убирайся с дороги, идиот! Неужели ты не видишь, что наделал?

Мужчина со строгим лицом склонился над Ханичайл и с беспокойством посмотрел на нее.

– С вами все в порядке? – спросил он, помогая ей подняться на ноги. – Если этот дурак причинил вам боль, я подожгу его.

– Он случайно, – поспешила вступиться за неуклюжего репортера Ханичайл, удивленная, что кого-то можно сжечь только потому, что он сбил ее с ног.

– Тогда примите мои извинения, мисс...

– Ханичайл Маунтджой Хеннесси, – представилась Ханичайл, но, вспомнив наставления лорда Маунтджоя, тут же поправилась: – Я хотела сказать, Элоиз. Элоиз Маунтджой.

Лицо мужчины разительно изменилось, когда он улыбнулся. Оно стало почти мальчишеским.

– Еще раз приношу вам свои извинения, мисс Маунтджой.

Уголком глаза Ханичайл поймала сердитый взгляд Вивы Молтон.

– Со мной все хорошо, не беспокойтесь. Спасибо, что помогли мне, – смущенно проговорила Ханичайл и быстро пошла к трапу.

– Ради Бога, Алекс, нам пора идти, – капризным тоном произнесла Вива. – Мы можем опоздать.

Нахмурившись, мужчина проводил свою спутницу до трапа и отступил в сторонку, когда она снова начала позировать фотографам.

– Увидимся за коктейлем, Алекс, дорогой, – сказала она, заметив, что он собрался уходить.

– С этим пора кончать, – сказал он сам себе, быстро шагая по длинным коридорам огромного корабля, направляясь к нижней палубе, где продавали цветы.

Александр Андреос Скотт ненавидел коктейльные приемы. У него не было времени для фотографов и репортеров, так же как не было у него и времени для знаменитостей, хотя он сам заработал себе сомнительный титул «загадочный мужчина». И у него не было времени для таких женщин, как Вива Молтон.

Он познакомился с ней на обеде всего несколько месяцев назад, а затем снова случайно столкнулся с ней накануне вечером в клубе «Сторк», где он развлекался со своими коллегами по бизнесу. Вива скучала в своей компании и, увидев его, пристала к нему как банный лист. Она потребовала, чтобы он отвез ее домой, а когда узнала, что они вместе поплывут на лайнере «Королева Елизавета», попросила его подвезти ее.

– Зачем гонять два лимузина, дорогой, – промурлыкала она своим чувственным контральто, многозначительно сжимая руку Алекса. Затем, одарив его своим известным томным взглядом, прошептала: – Путешествие обещает быть впечатляющим, Алекс.

Ее самоуверенность, которая так действовала на других мужчин, разозлила его. Он терпеть не мог неумных женщин, и чувственная Вива не прельщала его.

Алексу Скотту было тридцать восемь лет, и женщины часто спорили, можно назвать его привлекательным или нет. У него было длинное, узкое лицо, и недоброжелатели могли бы даже сказать, что оно мертвенно-бледное; нос прямой, а в плотно сжатых губах таилась саркастическая улыбка. Густые темные волосы уже посеребрила седина, взгляд его серых глаз был суровым – свидетельство прошлой тяжелой жизни. Он был высоким, стройным, хорошо сложенным и одевался со вкусом. Женщины его обожали.

Они говорили: «Если Алекс Скотт захочет тебя, он даст об этом знать». Он посылает цветы и каким-то невероятным чутьем всегда угадывает, какие из них твои любимые. Он приглашает на интимные обеды в самые дорогие рестораны. Он дарит драгоценности и посылает книги, не думая об экстравагантности одного подарка и дешевизне другого, а просто исходит из того, что может доставить удовольствие. Женщины говорили, что Алекс Скотт дает тебе все, кроме своего сердца. И возможности заглянуть в его душу и загадочное прошлое.

В цветочном магазине он заказал две дюжины желтых роз с просьбой отправить их мисс Маунтджой. В букет он вложил свою карточку со словами:

«Прошу вас еще раз извинить меня. Хочу надеяться, что у вас нет синяков».

Затем он прошел в свою огромную каюту, где камердинер уже распаковывал вещи, а английский стюард в белой униформе ждал его, чтобы исполнить любое желание.

Алекс всегда был чрезвычайно вежлив и внимателен в отношениях со слугами. Он поблагодарил стюарда, сказав, что ни в чем не нуждается, затем снял пиджак, засучил рукава дорогой рубашки и сел за угловби столик рядом с большим иллюминатором, из которого открывался вид на оживленный порт. Он сделал два телефонных звонка: один – в свой офис на Манхэттене, второй – государственному секретарю в Вашингтоне, затем вызвал своего помощника Ставроса, который разместился в маленькой каюте на нижней палубе.

Когда тот пришел, Алекс продиктовал ему три каблограммы: одну – кораблестроителям в Глазго относительно постройки его нового нефтегрузового судна, вторую – поставщику вина в Бордо с просьбой о поставке вина урожая тысяча девятьсот тридцать седьмого года и еще одну – в Рим, женщине, с пожеланиями: «Счастливого дня рождения. Моя любовь всегда с тобой».

Прозвучал гудок парохода, возвещавший об отплытии, и Алекс встал у иллюминатора, наблюдая, как маленький буксир выводит большое судно от причала в реку. Духовой оркестр заиграл громче, провожающие побежали вдоль причала, махая руками и крича: «Счастливого пути!» Они наконец отплывали.

Алекс надел пиджак и шарф и вышел на прогулочную палубу. Он ожидал, что там никого не будет: пресытившиеся пассажиры первого класса много раз видели, как отчаливает пароход, и сейчас были больше обеспокоены тем, какие наряды надеть для коктейля, который ожидал их в ближайшее время.

Он ходил кругами по палубе, наблюдая за работающими буксирами. Очертания Манхэттена постепенно исчезали вдали. Алекс любил море; оно было у него в крови. Если бы он родился на сто лет раньше, то стал бы юнгой на шестимачтовом паруснике. Вместо этого он стал владельцем самой большой грузоперевозочной линии в мире.