Трудный рейс Алибалы

      Огорченный, повернул обратно. Он совершенно потерял надежду найти Велизаде, но тем не менее все еще присматривался к людям, выискивая знакомое лицо. "Спохватится, когда ему деньги понадобятся, но будет поздно, он уже не застанет нас - поезд подадут в депо, а там и в обратный рейс",- размышлял он, удивляясь тому, что в жизни часто случается все наоборот: кого не ждешь и не ищешь, тот, как Дадаш, сам на тебя выходит, а тут человек тебе нужен, но ты его не находишь.
      Алибала, пожалуй, никогда еще не был так огорчен. Маленький чужой бумажник давил его, словно мельничный жернов, повешенный на шею. Напрасно он бегал. Велизаде не мог долго оставаться на вокзале, его, наверное, встретили и увезли. "Но я правильно поступил, что пошел искать его,- утешал он себя.- Если бы не пошел, совесть меня замучила бы".
      Он шел обратно после бесплодных поисков, как последний участник марафона, неудачник, который уже знает, что надрываться бессмысленно, все равно на финише ему быть последним, и нечего выкладываться на последних метрах. Теперь не было никакого смысла спешить. Он вернется в вагон, закончит приборку, потом пойдет к начальнику поезда, расскажет ему о случившемся и сдаст под расписку портмоне. И все. А начальник сдаст по возвращении в Баку деньги и бумаги Велизаде в Управление железной дороги. Место работы Велизаде известно, его вызовут и вернут потерянное. Только и всего. Это самый лучший выход из положения.
      За многие годы работы проводником Алибала находил в вагоне немало забытых вещей: очки, шарфы, сумки, свертки, чемоданы. Все это он сдавал в отдел находок Управления железной дороги, владельцы многих забытых вещей объявлялись, но были случаи, когда они так и не приходили...
      - Алибала-даи, ай Алибала-даи!
      Алибала не сразу узнал голос Садыха. Подняв голову, он увидел, что его окликает Садых, а рядом с Садыхом стоит... Велизаде!
      - Ну вот, Алибала-даи, ты Мовсум-муаллима ищешь, а он сам пришел за своей пропажей.
      У Алибалы словно гора с плеч свалилась, так он обрадовался:
      - Как хорошо, что вы вернулись обратно, Мовсум-муаллим!
      - Я причинил вам лишние хлопоты, Алибала, извините меня.
      Алибала вытащил из кармана портмоне и протянул владельцу:
      - Вот ваш бумажник. А я где только вас не искал! Ну, слава аллаху!
      Велизаде взял портмоне.
      - Знаю, Садых все мне рассказал. Очень, очень благодарен вам за внимание.И открыл портмоне.
      Алибалу покоробило: он подумал, что Велизаде намерен проверить, все ли в наличии. "Неужели он мог допустить, что я взял часть денег? Ну что ж, пусть хоть десять раз проверяет..."
      Но Велизаде деньги считать не стал, а вытащил из пачки две двадцатипятирублевки и подал их Алибале:
      - Это вам.
      Алибале стало неловко за недобрые мысли о Велизаде.
      - Зачем мне эти деньги?
      - Чтобы тратить.
      - Спасибо, но деньги ваши, я на них не рассчитывал. А вот пока мы здесь, проверьте, все ли на месте.
      - Вот этого я не сделаю, потому что уверен в вас, как в себе. Но прошу вас, Алибала, возьмите эти деньги, чтобы я чувствовал себя спокойным.
      - Мне ничего не надо. Невелик труд поднять потерянный бумажник. Наград за это не положено, и денег я не возьму.
      Садых с удивлением смотрел на Алибалу, отступившего назад, чтобы не брать шальных денег. "Господи, да этот старик совсем не думает о своей пользе! Ему дарят деньги, а он не берет! О таких-то людях и говорят, что бедняк беден потому, что не знает собственной выгоды. Человек в благодарность за портмоне добровольно дает ему деньги, а он отбрыкивается. Тоже мне, старый пижон! Да ведь в иное время у этих молл и ахундов копейки не выпросишь. А тут человек, можно сказать, нашел клад и сдает его владельцу. Да государство за клад тому, кто его нашел, какую-то долю стоимости выплачивает. Где государство - и где один человек? Он и сам понимает, что надо дать нашедшему бумажник, стоит, держит деньги в руке... Подержит, подержит и уберет..."
      - Да возьми ты эти деньги, Алибала! Мовсум-муаллим просит, прямо ведь неудобно отказываться.
      - Будем считать, что Мовсум-муаллим дал мне эти деньги.
      - Ну, раз Алибала не берет,- сказал Велизаде Садыху,- возьми эти деньги ты, потом отдашь Алибале.
      - Нет, Садых, не бери,- вмешался Алибала.- Заклинаю тебя здоровьем моего единственного сына, я их все равно не возьму, так они у тебя и останутся.
      Садых сказал:
      - Я знаю характер Алибалы-даи. Раз он поклялся сыном, то все, хоть мир рухнет, он не переменит своего решения.
      - Мне было бы очень приятно, если бы он их взял.- Велизаде, расстроенный, сунул деньги в портмоне.- Еще раз спасибо вам, Алибала, за все!
      Садых был явно недоволен тем, что Алибала не взял денег у Велизаде и не позволил взять ему. На эти деньги можно было прекрасно пообедать в ресторане или купить что-нибудь - нет, старик упорно отказывается даже от заработанного куска. С ним не то что не заработаешь - без штанов останешься... Нет, надо искать другого напарника!
      Прощаясь с проводниками, Велизаде спросил, когда они следующий раз приедут в Москву, и, узнав, сказал, что, может быть, он задержится до этого рейса и поедет в Баку вместе с ними.
      Мовсум Велизаде уже давно ушел, а Садых все переживал, что Алибала не взял тех двух новеньких двадцатипятирублевок, и огорчался, что возня с чужим портмоне значительно задержала их,- они давно могли бы закончить свои дела в вагоне и преспокойно ходили бы по городу, занимались закупками необходимого.
      - Давай, Алибала-даи, заканчивать уборку, вон сколько времени уже потеряли зря, никуда не успеем.
      - Давай, давай...- Алибала взялся за поручень и поднялся на площадку вагона.- Вдвоем быстро управимся, успеем сходить и в магазины.
      - Да, повезло ахунду, что он встретился с таким человеком, как ты, Алибала-даи. Другой бы на твоем месте не вернул портмоне его владельцу, а если бы и вернул, то непременно взял бы те пятьдесят рублей, которые он предлагал,сказал Садых.- Сколько там у него было?
      - Я не считал.
      - Тысяча была?
      - Откуда я знаю?
      - Трудно ли это узнать? Мне вот стоило бы взглянуть на эту пачку, я сразу определил бы, сколько в ней. Говорю тебе: эти святоши - люди очень осторожные, они не пускаются в дальний путь с малыми деньгами. Похоже, там у него было не меньше сотни двадцатипятирублевок, я заметил, когда он давал тебе деньги. А ты... Эх, Алибала-даи! Нашел и вернул ему столько денег, и копейкой не попользовался... И он тоже хорош! Полсотни отвалил... Да другой бы на его месте дал все сто, а то и двести рублей! Хорошо, что ты не взял у него этих бумажек! Что ты, пятидесяти рублей не видел? А, должен сказать тебе, он обрадовался, что ты отказался от денег. Если всерьез хотел дать, мог сообразить, как это культурно сделать, поднялся бы в купе и положил деньги на стол, только и всего.
      - Что ты плетешь, Садых, он от чистого сердца предлагал. Пусть не двести и даже не сто, но отблагодарить по-своему хотел. Не берем - другое дело, но осуждать не будем, имей совесть.
      - Я не осуждаю, а только...
      - Послушай меня, Садых: тут жалеть нечего, правду говорю...
      VII
      Следующий рейс мало чем отличался от других. Приехали в Москву. Проводили пассажиров, прибрали, вышли в город. Был дождь, поэтому далеко не пошли, купили, что надо, поблизости, вернулись обратно.
      Хотя до начала посадки было немало времени, нетерпеливые пассажиры с чемоданами и узлами стояли на перроне, под навесом. С Курского вокзала поезда отправлялись во многие города, и всегда было много провожающих и встречающих.
      Садых брился в коридоре электрической бритвой. Али-бала сидел в служебном купе, сложив руки на груди, и смотрел на перрон. По оконному стеклу струйками стекала дождевая вода.
      Алибала ждал Дадаша. Ведь Дадаш сказал, что непременно возьмет билет на сегодняшний рейс и непременно в их вагон. Удалось ли Дадашу взять билет именно в этот вагон? Мог попасть и в другой. Тогда надо просить кого-нибудь из пассажиров поменяться местами. Но пассажиры на это идут неохотно...
      "Что это раньше времени я думаю об этом? Придет Дадаш, тогда видно будет. Может быть, он раньше намеченного закончил свои дела и давно вернулся домой. В Москве лишний день не засидишься, с гостиницами очень трудно. Зимой еще куда ни шло, можно найти местечко, а в эту пору к ним и близко не подойдешь. Места заранее бронируют командированные, и то с трудом устраиваются, а Дадаш приехал по своим делам..."
      Раздумья Алибалы перебил голос Садыха.
      - Пришел? - с удивлением спрашивал Садых.
      - Я хозяин своего слова: как сказал, так и сделал.
      Это был голос Дадаша. Алибала поднялся и вышел в коридор. Дадаш стоял в дверях вагона. Кто-то снизу подал ему большой чемодан. Дадаш в свою очередь протянул чемодан Садыху, улыбнулся Алибале:
      - Здравствуй, Алибала! Не ждал?
      - Наоборот, ждал с нетерпением.
      На перроне, возле вагона, стояла тележка носильщика, на ней стояли корзины и еще два больших кожаных чемодана - они сверкали под дождем, словно лакированные.
      Дадаш спрыгнул вниз, помог худому, заросшему щетиной носильщику в старом плаще поднять чемоданы и корзины в тамбур. Алибала стоял наверху, принимал багаж и передавал его Садыху.
      Потом Дадаш дал носильщику трояк и поднялся в вагон. Он был первым пассажиром, его место было в третьем купе, нижнее. Если бы принесенный им багаж разместить в ящиках под нижними полками и в багажном отсеке над дверью, то для багажа остальных пассажиров не осталось бы свободного места.
      - Нехорошо, если я займу все багажные места, пассажиры станут ворчать,сказал Дадаш.- Что, если положить часть этих вещей в служебное купе? Может быть, чемодан туда отнести? Не возражаешь?
      В служебном купе тоже не было свободных мест, там было сложено то, что купили Алибала и Садых. Громадные чемоданы Дадаша были, судя по виду, набиты до отказа, да и тяжелы, как свинцовые.
      - Н -да,- сказал Алибала,- они у тебя какие-то нестандартные. У нас в купе только один свободный ящик, свои вещи едва поместили.
      - Ну вот! - разочарованно вздохнул Дадаш.- Что мне теперь делать? Я на тебя понадеялся, накупил кое-чего. Да и чемоданы мне уж очень понравились, а они, проклятые, под полку, пожалуй, и не полезут... Ты же знаешь, как у нас бывает: стоит кому-нибудь собраться в Москву, со всех сторон бегут родственники, суют деньги, просят купить и то, и это, и пятое-десятое. Отказать - неловко, невольно всем обещаешь выполнить просьбы. Покупаешь, бегаешь по магазинам, потом кинешься укладывать вещи - и тут видишь, что надо прикупить еще и пару чемоданов, потом все это переть на себе... Но я, правда, подумал, что ты все это пристроишь как-нибудь, поэтому и приехал пораньше, чтобы спокойно разместить багаж и никому глаза не мозолить и не мешаться под ногами.
      Алибала не понял, почему Дадаш сказал, что багаж не должен никому "мозолить глаза"? "Не тайком же везет. Все свое, покупное. Что с того, если эти чемоданы увидят? Утащить не утащат, такого еще у меня не бывало, и съесть не съедят. Разве кто-нибудь прикоснулся к его корзинам, когда он вез их из Хачмаса в Москву? А может, Садых? Он, со своим неуемным аппетитом, мог опустить руку в корзины... А Дадаш мог заметить и вот теперь просит спрятать вещи подальше. Ну, допустим, Садых взял грушу-другую... Нехорошо, но ведь пустяк, ерунда. А сейчас Дадаш везет из Москвы не фрукты. Чем там можно соблазниться?"
      - В твоем распоряжении целый вагон,- сказал Дадаш,- что такое три чемодана? Пристрой куда-нибудь.
      - Было бы место, я и без твоей просьбы разместил бы хоть сотню чемоданов...
      - Алибала-даи,- сказал Садых, - давайте я из нашего ящика вытащу свои вещи, сложу под столом - один чемодан можно будет положить в ящик. Очень уж они велики, два в ящик не влезут.
      - Это не выход, Садых. Вот, глянь-ка сюда,- Алибала указал на отсек над дверью, где были сложены одеяла.- Давай освободим этот отсек и сложим чемоданы туда.
      - Давай,- согласился Садых.- Два чемодана там поместятся. Третий впихнем под сиденье вместо моих вещей. Но куда же мы денем столько одеял?
      - Ну, это проще простого. Разнесем по купе. Подушки крохотные, пассажиры, если захотят, могут подложить одеяла под голову, а не захотят - могут расстелить на постели.
      Алибала был высок ростом. Он подставил складную лесенку, взобрался на нее, стал передавать Садыху по два, по три одеяла, а тот разносил их по купе.
      Дадаш стал помогать проводникам. До появления пассажиров все вещи устроили, и только тогда Дадаш облегченно вздохнул, снял и повесил на крюк пиджак. Брюки на нем были мокрые, надо сушить. Алибала принес ему на смену свои, запасные. Дадаш охотно переоделся, сунул ноги в тапочки и сказал, что теперь хорошо бы чайку...
      Садых разжег титан. Началась посадка. Алибала стоял у входа, проверял билеты, отмечал места, но, занятый своим делом, не переставал размышлять о том, что же такое везет Дадаш, что, не скрывая, все время беспокоится о чемоданах. Лишь когда эти пузатые чемоданы были уложены в служебном купе, он с облегчением сказал: "Как хорошо, Алибала, что ты нашел им место в вашем купе. Здесь безопасно, и никто не коснется их. А если спросят чьи, скажи, пожалуйста, что твои. Если сказать, что все мои, могут удивиться, что один человек везет столько вещей. А на что мне лишние разговоры?"
      "Непонятно, почему Дадаш так беспокоится? Кто может заподозрить его в чем-нибудь? Да и почему заподозрить? Что страшного в том, что везет много вещей? Никого не ограбил, не чужое везет, свое, никто его не возьмет, никто не отнимет. Так почему я должен сказать при случае, что эти чемоданы мои? Ну и что, скажу, что мои. Но и Дадаш может сказать, что они - его. Чего ему бояться? Купил в Москве товары для своих знакомых, и кому какое дело до этого?"
      Полная азербайджанка с молодой красивой девушкой едва поспевали вслед за носильщиком, который вез на тележке большую картонную коробку. Наверное, в коробке было что-то хрупкое.
      - Ради бога, братец, помоги носильщику поднять эту коробку наверх,обратилась женщина к Алибале,- я на него не очень надеюсь, уронит, сломает, а вещь дорогая, это чешская люстра, по знакомству достала, заплатила за нее столько...
      Коробка была велика, но не тяжела. Алибала взялся за один край, носильщик - за другой, и они положили ее на площадку, а Садых, стоявший в дверях, отнес коробку в четвертое купе.
      - Здравствуй, сынок, как ты поживаешь?
      Алибала, проверявший билет военного, оглянулся: кто это его величает сынком? Седовласая, с глубокими морщинами на лице, тепло одетая женщина приветливо улыбалась ему. Алибала узнал ее.
      - Здравствуйте, тетушка,- ответил он.- Слава богу, вы поправились и возвращаетесь домой. Все, кто обращается к здешним врачам, поправляются и возвращаются, если их болезнь излечима. Поднимайтесь в вагон, я вам помогу.
      Месяц тому назад или чуть раньше эту пожилую женщину в безнадежном состоянии везли в Москву в вагоне Алибалы. Она не могла сама ходить, ее внесли и вынесли на носилках, и была она совершенно желтая, словно ее выкрасили шафрановым соком. В четырехместном купе старуха ехала с дочерью, и, глядя на них, Алибала с огорчением думал, что не стоило бы мучить старуху, книгу своей жизни она уже прочитала; чего доброго, скончается в дороге, хлопот будет всем... Какую помощь можно оказать старухе, глядящей на тот свет? Да и родственники... Лучше оставили бы ее дома, зря только тратят деньги.
      Тогда Алибала узнал, что у старухи был сын, погибший на войне. Осталась она вдвоем с дочерью. К счастью, дочь оказалась заботливой и предприимчивой, не уступит мужчине. Всю дорогу тряслась над матерью. Весь вагон был удивлен ее самоотверженностью. И Алибала подумал, что лучше иметь одну такую дочь, нежели десять беспомощных сыновей.
      - Признаться, у меня не было никакой надежды, что встану, вылечусь и ходить буду,- сказала она в ответ Али-55
      бале.- Это все Хадиджа.- Алибала узнал усталую женщину средних лет, подававшую ему билеты, это и была дочь старухи.- Пристала ко мне: поедем да поедем, Я чувствую, что помогут... И вот благодаря ей гляжу на свет.
      - Да пойдет ей впрок материнское молоко.
      - Спасибо, сынок, спасибо. Дочерью меня бог не обидел.
      Времени до отправления поезда оставалось мало; пассажиры спешили занять свои места. Дождь хотя и прекратился, но небо все еще было обложено тяжелыми облаками. Чувствовалось, что они налиты влагой, которая вот-вот снова хлынет на землю проливным дождем.
      Согласно отметкам Алибалы, в вагоне оставалось незанятыми только три места. Скорее бы пришли эта пассажиры, можно было бы спокойно подняться в вагон.
      В дальнем конце перрона показался человек в черном плаще и черной шляпе; рядом с ним катил свою тележку носильщик. Алибала сразу узнал Мовсума Велизаде.
      Велизаде тоже издали узнал Алибалу и улыбнулся ему. Подойдя, поздоровался с Алибалой:
      - Здравствуйте. Специально взял билет в ваш вагон. Всю эту неделю ни на час не забывал о вас.
      "Ну вот и прекрасно, все знакомые собираются, приятно будет ехать",- думал Алибала. Той порой прибежали, запыхавшись, два последних пассажира, молодые парни, судя по одежде, спортсмены. Они попали в разные купе. Едва войдя, попросили поместить их в каком угодно .купе, только вместе. Алибала ответил, что постарается сделать все, что в его силах.
      Поезд медленно тронулся с места, а дождь словно только этого и ждал, снова хлынул.
      Алибала закрыл двери вагона. Садых уже заваривал чай. Оба они по опыту знали, что пассажиры поезда Баку - Москва, едва усевшись, сразу напоминают насчет чая, и поэтому заранее готовились, чтобы не отвечать "нету".
      Один из двух спортсменов стоял в коридоре; его чемодан был прислонен к стене. Когда Алибала проходил мимо, парень с надеждой посмотрел на него. Алибала упокоил его: нет, он не забыл своего обещания, пусть ребята пока повременят. Он заглянул во все купе, чтобы выяснить обстановку и определить, к кому обратиться насчет переселения, чтобы не получить отказа. В одном купе ехала женщина с ребенком, в другом - военные. Заглянув в третье, Алибала увидал Велизаде. Тот сидел на нижней полке и просматривал журнал на иностранном языке. Увидев Алибалу, тут же поднялся:
      - Хорошо, что зашли, я как раз хотел вас видеть.
      Велизаде достал из кармана пиджака небольшую, величиной со спичечный коробок, блестящую зеленую коробочку и, выйдя в коридор, сунул коробочку в руку Али-балы:
      - Это на память от меня.
      Алибала не знал, что в этой коробочке, неловко было принять ее и нельзя отказаться. Растерялся, сказал "спасибо", а что ему вручил-таки Велизаде, решил посмотреть потом. Не открывая коробки, сунул ее в карман и продолжал заглядывать в другие купе, чтобы выполнить просьбу молодых людей. Наконец он нашел пассажира, согласившегося поменяться местом, устроил парней в одном купе и вернулся в свое служебное.
      - Садых, Мовсум-муаллим подарил мне какую-то коробочку, давай посмотрим, что в ней.
      Услышав слово "подарил", Садых бросил возню с чаем. Вытирая полотенцем руки, спросил:
      - Где она, покажи.
      Алибала открыл коробочку. В ней лежали наручные часы с серебристым браслетом.
      - Ну-ка, дай посмотреть.
      В первую очередь Садых глянул на бирочку с ценой. Покачал головой, сказал:
      - А еще говорят, священнослужители - люди жадные. Велизаде на тебя здорово потратился. За эти часы с браслетом отвалил не меньше полусотни. Сегодня купил в ЦУМе,- продолжал он, читая паспорт.- Изготовлены в прошлом месяце. Совершенно новенькие. Ну, я не думал, что он такой человек!
      На руке Садыха были часы "Полет" с кожаным ремешком. Он приложил к руке новенькие часы "Слава", Для сравнения, покачал головой.
      - Очень красивы. Носи па здоровье, Алибала-даи. Надень эти на руку, а старые выбрось. Считай, что твоя прибыль в этом рейсе - эти новенькие часики.Но прежде чем вернуть часы Алибале, Садых глянул на обратную сторону корпуса.Погоди, погоди, тут что-то написано. "На добрую память Алибале от Мовсума Велизаде",-прочел он по слогам.- Сегодня куплены, и сегодня сделана надпись. Ну, Алибала вот тебе достался пассажир! И с каким достоинством, с каким вкусом все сделано! Только жаль, что надпись сделана по-русски, а не по-азербайджански.
      - Москва не Баку, кто здесь может написать по-азербайджански?
      - Захотел бы, так сделали бы какую хочешь на любом языке. Граверу что как написано, так, и сделает, вовсе не обязательно ему знать азербайджанский язык. Я однажды, когда сестра окончила десятилетку, купил ей бронзовую индийскую вазу. Нужно было дарственную надпись сделать. Я написал текст на бумажке по-азербайджански: "Нармине от ее брата Садыха. на память", и он загравировал ее любо-дорого, безо всяких ошибок.
      - Ну, милый, правильно говорят: дареному коню в зубы не смотрят. А тут и часы хорошие, и дарственная надпись такая красивая. Я от этого неожиданного подарка отказаться не мог. Растерялся, взял, а потом возвращать неудобно.
      - Правильно сделал, что взял. Поздравляю. Носи на здоровье.
      - Спасибо.
      Алибала положил часы в коробочку и спрятал ее во внутренний карман кителя. Потом взял билетную сумку и пошел собирать билеты.
      Старая женщина, возвращавшаяся с дочерью в Баку после лечения, двое парней в спортивных костюмах. Велизаде, женщина, купившая для дочери чешскую хрустальную люстру, и другие пассажиры встречали Алибалу в хорошем настроении, с улыбкой. Алибала любил, входя в купе, видеть пассажиров в веселом расположении духа - тогда и у него настроение поднималось. Как хорошо, что па этот раз в вагоне все здоровы и веселы, никто не ворчит и ни на что не жалуется.
      Общая благожелательная обстановка успокаивающе подействовала на самого Алибалу, и он упрекнул себя за недавнее подозрение: "Напрасно плохо подумал о Дадаше. Ведь тот на свои честно заработанные деньги купил кое-что для дома, для семьи, по поручению знакомых и родственников бегал по магазинам; понятно, что он боится, как бы вещи, свои и чужие, не пропали. Конечно, есть люди, которых все интересует: что везешь, сколько, куда? А кому охота перед любопытными отчитываться, вот и не хочет человек, чтобы его вещи глаза мозолили... Осуждать других легко, труднее понять. А чтобы понять, надо хоть на минуту поставить себя на место другого - и сразу станет ясно, прав ты или нет..."
      Аромат заваренного Садыхом чая распространился по всему вагону.
      - Чай готов, Алибала-ами.
      - Ну так разноси, час уже как выехали из Москвы. Садых наполнил два стакана, поставил па столик перед Алибалой.
      - Пойду позову Дадаша. Он, наверное, скучает в купе среди незнакомых людей.
      Пока Садых ходил за Дадашем, Алибала достал из кармана коробочку с часами и еще раз полюбовался ими: очень нравились они ему.
      Пришел Дадаш; войдя в купе, первым делом посмотрел вверх, на чемоданы, улыбнулся:
      - На месте.
      - А где же им быть? Будь спокоен, как положил, так и будут лежать до самого Хачмаса.
      Дадаш сказал, садясь:
      - Будь они мои, я бы и думать о них забыл. А то ведь в них почти все чужое. Сам знаешь, нет ничего хуже - везти чужое добро. Свое добро пропадет сам себя ругай, ни перед кем виноватым себя не чувствуешь, а чужое проворонишь - греха не оберешься.
      - Об этом не думай, Дадаш, ни перед кем тебе виноватым чувствовать себя не придется. Дадаш хлебнул чаю.
      - Кстати, забыл спросить тебя, Алибала: в прошлый раз ты нашел портмоне, что с ним?
      - Вернул владельцу.- И Алибала рассказал, как нашелся владелец бумажника.Кстати, он тоже едет в этом вагоне.
      - С нами?
      - Да, через два купе от тебя. Он тогда сам вернулся в вагон. Конечно, обрадовался, что деньги и документы получил в целости и сохранности, благодарил... А вот сегодня подарил мне часы...
      - А много было денег?
      - Да я что, считал?
      - Часы покажи.- Дадаш взглядом знатока оценил подарок Велизаде.- Ахунд, ахунд - вроде не от мира сёго, а вкус у него современный, модные выбрал часы. Да и то сказать, твой поступок большего стоит. На вопрос, не видел ли бумажник, ты мог только руками развести,
      - Ты, Дадаш, меня немного знаешь: хоть я и не богат, мне чужой копейки не надо.
      - Сейчас иные такие суждения высмеивают. Раз, считают, нашел, значит, твое, можешь съесть и запить бутылкой холодного "Бадамлы".
      - Говорю тебе: в мой дом еще ни разу до сих пор не вносилась нечестно заработанная копейка. Я привык есть хлеб, заработанный собственными руками. Так будет, пока я жив.
      - Откровенно говоря, Алибала, ты уж слишком... Брать чужое, обманывать,это, конечно, не дело. Но если тебе случай такой подвалил, удача, ничейные деньги или дарят, прямо навязывают, отчего не взять? Я просто поражаюсь, как ты тянешь на сухую зарплату от получки до получки...
      - Я привык, и мне хватает. Меньше плова, зато голова здорова. По ночам сплю спокойно в своей бедной квартире. Не знаю, что такое страх и тревога. Дрожать не за что...- Алибала усмехнулся.- Вот в нашем старом дворе на Касума Измайлова жил один сосед. Работал оценщиком в комиссионном магазине, ловчил, выгадывал кое-что, скупал одежду и оригинальные вещи. Скупал по низкой цене, из-под полы продавал по высокой. Говорят, миллионами ворочал. А вот тратить деньги боялся. Жил всегда настороженно. Когда начали продавать легковые машины, хотел купить. Лотерейных билетов покупал рублей на пятьсот - все рассчитывал, что машину выиграет. Но даже детского велосипеда не выиграл, а деньги ушли. В конце концов, говорят, за пятьдесят тысяч купил у кого-то билет, выигравший машину "ГАЗ-24", и пустил слух, что это на его билет пал выигрыш. Никто ему не поверил, но говорить об этом не стали, а он все равно дрожит и озирается. Разве это жизнь?
      - Эх, Алибала, у безденежного и горя нет, одна бедность. Зато у денежного человека сразу два горя: приходится от всех скрывать свои деньги, нажитые тем или иным путем, правдой или кривдой,- это одно горе; имея возможность жить в свое удовольствие, денежный человек вынужден жить скромно - это горе второе. Жить бедняком, имея кучу денег,- это сущее горе. Я знаю таких людёй у нас в Кубе. Всю жизнь, как говорил Бахлул Даненде (Бахлул Даненде - мудрец, герой народных сказаний.), гребут, а потом все достается собакам.
      - Если деньги заработаны честным трудом, нечего стесняться. Будь у меня такие деньги, посмотрели бы вы, как я их потратил! Во-первых, вместо убогой дачи в Шувелянах построил бы небольшой двухкомнатный домик с верандой и антресолями... Обнес бы дачу каменным забором. Купил бы "Жигули", чтобы туда ездить. И встречал бы там друзей и семью сына.... Деньги для того и зарабатывают, чтобы с толком тратить, а не копить в кубышке.
      - Все, о чем ты тут мечтаешь, Алибала, даже такие бедняки, как я, могут запросто сделать. Подумаешь, дача, "Жигули"... Я имею в виду людей, у которых хватило бы денег построить десятиэтажные дома со всеми удобствами. Ты мелко плаваешь, Алибала...
      Построить дачу и купить машину - это, выходит, пустяк? Да однажды он для интереса подсчитал, что только для благоустройства дачи, по примеру некоторых соседей, потребуется тысяч десять. Где ему взять такие деньги? Если продать все, что есть в доме, и то не собрать такой суммы. А Дадаш говорит, что такие траты пустяки. Но какой же он бедняк, если может при желании потратить тысяч двадцать? Значит, у него есть такой запас средств, что десять - двадцать тысяч, потраченные на машину и дачу, не отразятся на его материальном положении. Ничего себе бедняк! Если такие люди, как Дадаш, считают себя бедняками, то что же говорить о таких, как он, Алибала?
      Садых той порой проворно разносил чай по вагону. Когда он забежал в служебное купе, чтобы взять сахар, Дадаш и Алибала уже выпили свой чай. Он взял стаканы, чтобы наполнить их, но Алибала сказал:
      - Ты поработал, посиди, отдохни немного.
      Алибала встал, надел свой халат и принялся мыть стаканы. Садых, словно только и ждал его предложения, сразу сел. Дадаш понравился ему еще с прошлого рейса, и он с ходу стал расспрашивать его, как он провел время в Москве, как отдохнул.
      Далеко осталась Москва. Дождь все еще шел, ничуть не стихая. В вагоне было сумеречно, к тому же вечерело. Алибала включил свет. Работая, он все продолжал думать о том, что Дадаш считает пустяком трату тысяч' в двадцать. Он не верил, что у Дадаша когда-либо были такие деньги. Дадаш просто не представляет, какая это сумма, вот и треплется. Деньги у него, конечно, есть, но не так много. Но зачем так загибать? Говорить, конечно, можно все, что угодно, но верить во все необязательно.
      VII
      Поезд вышел из Дербента, набирая скорость. Выло раннее утро, пассажиры еще спали. Но Дадаш, давно проснувшись, оделся, потихоньку взял баул, портфель, корзины, вынес их в коридор и теперь стоял у окна, озабоченный, курил.
      Хотя билет у Дадаша был до Хачмаса, он собирался сойти раньше, в Худате, потому что, как он объяснил Алибале, в Худате легче с машиной и можно быстрее доехать до Кубы, чем из Хачмаса. "Ну и сразу брал бы билет до Худата,- сказал Алибала,- зачем же до Хачмаса?"- "Да я решил это уже в дороге",- сказал Дадаш. Из Минвод ему удалось позвонить сестре, племянник приедет за ним на своих "Жигулях" в Худат.
      Дадаш смотрел на поля, окрашенные первыми лучами солнца, на синеющие вдали горы. Скоро поезд минует территорию Дагестана и пойдет по азербайджанской земле. Скоро конец пути. Дадаш хорошо знал эти места. Много раз проезжал поездом, ездил на машине из Кубы в Дербент, Буйнакск, Махачкалу. "Лишь бы только Явуз не проспал, вовремя приехал в Худат, чтобы я со своими вещами не ждал его на станции. Парень беспечный, забывчивый... Если где задержится, надо искать другую машину... В такую рань где ее найдешь? - беспокойно думал Дадаш.- Ну ничего, подождем, посмотрим..." Он выбросил за окно окурок и тут же закурил новую сигарету.
      Алибала умылся и, вытираясь полотенцем, подошел к Дадашу, спросил:
      - Чемоданы не пора спускать?
      - По-моему, можно. Помоги, пожалуйста.
      - Тогда давай сперва снесем в тамбур корзины, а то они будут мешать в проходе: пассажиры просыпаются.
      Отнесли по корзине в тамбур, потом Дадаш вернулся за третьей корзиной.
      - Теперь давай спускать чемоданы. Э-э, одному с ними не справиться, даже вдвоем трудновато, надо будет Садыха разбудить.- Алибала сорвал одеяло, в которое с головой закутался Садых.- Вставай, Дадаш сходит, надо помочь спустить чемоданы.