История казачества - Казаки на персидском фронте (1915–1918)

Человеку тоже нужна вода. Еще до выхода реки на равнину он начинает отводить каналы для орошения склонов гор. На равнине отводных каналов еще больше. Река становится маловоднее, течение ее замедляется и она умирает в болоте или мелком соленом озере.

Тысячи лет из поколения в поколение передается предками потомкам священная обязанность беречь драгоценную влагу в этой слишком солнечной стране. Издалека, бережно и умело направляются потоки воды по скрытым каналам[26] долины и обильно питают искусственную флору. Иногда в долине, за десятки верст от горных хребтов, можно встретить длинную линию высоких бугров с ямами-отдушинами этих подземных водных стоков. Вода течет глубоко; припав к земле, можно услышать плеск или шум движения воды. Иногда это уже мертвая заброшенная артерия, представляющая лишь цепь глубоких, шириною в несколько десятков метров, ям. Живая вода течет теперь где-то по новым путям, орошает новые места, где выросли уже новые поселения. Древние сооружения кенатов грандиозны. Персы любили их строить, не жалея труда и средств. Древняя национальная религия воспитывала в персах уважение к земледелию и вменяла в обязанность заботу об искусственном орошении почвы и уходе за деревьями. Прошли века… Древняя вера забыта. Новая – ислам – относится равнодушно к земледелию. Страна обнищала…

После мучительного знойного перехода по равнине огромного горного плато, попадая в пригородные сады, чувствуешь и ценишь значение большого человеческого труда. В этих садах растут большие пушистые персики, сочные груши и яблоки, и кровавые гранаты, наполняющие в невиданном количестве рынки больших городов Персии и украшающие иногда лучшие магазины Москвы и Петербурга.

Но вернемся к городам Персии.

Тишина. Знойное солнце сковало город. Небольшое оживление только на площадях. На улицах мертво. Изредка, как будто скользя, бесшумно промелькнет таинственная фигура персидской женщины с закрытым лицом; понурив голову, перс лениво бредет позади маленького осла, чрезмерно нагруженного ношей. Кривые, бесконечно длинные, без названий, узкие улицы и переулки. Улицы – только грязно-желтые стены. Домов не видно. Они обращены внутрь своих дворов; поэтому дома совсем не имеют окон на улицу, а ворота и входные двери всегда на глухих запорах. В Персии личная жизнь интимная. Мужчина – неограниченный хозяин и властитель в семье, а магометанский закон, разрешающий многобрачие, определяет быт и характер семейных отношений. Женщина и теперь бесправна. Ее не может видеть чужой мужчина, и перс прячет от чужих и жену свою и дочерей, а вместе с ними всю свою семейную жизнь. Он отгородил дом свой от внешнего мира высокими стенами, и эти стены высоки не только с улицы, но и со стороны соседей. Публичная жизнь протекает частью на площадях, а больше в лабиринтах городских крытых базаров. Публичных зданий очень мало.

* * *

Сосредоточение русских войск шло очень быстро. Уже к двадцатому ноября они заняли исходные пункты и ждали приказа о наступлении. Как уже было сказано, операционных направлений было два, соответственно этому и отрядов было два – Хамаданский конный отряд, которым командовал подвижный и хитрый казачий полковник Фисенко и небольшой Конный отряд полковника Колесникова, двинувшийся на Кум.

Утром десятого ноября в Казвине необычное оживление. Осеннее солнце в Персии дает достаточно тепла и света. Воздух прохладный, густой. Когда дышишь, как будто пьешь драгоценный, тонкий напиток. Весело смотрят горы, и вся природа насыщена радостью жизни. У дворца губернатора – огромная толпа персов, спокойная, сдержанно молчаливая, а соседние крыши усеяны любопытными. На площади небольшой конный отряд. Три сотни кубанских казаков должны сейчас выступить в поход. Напряженное ожидание. Ждут командира корпуса. Казаки отдохнули от трудного пути, привели себя и лошадей в порядок, почистились, и теперь в строю смотрят молодцевато на странные дома, хитрую мозаику ворот губернаторского сада и чужие незнакомые лица. Казаки – в темно-серых черкесках и больших бурых папахах, а за спинами яркими красными пятнами висят кубанские башлыки. Лошади стоят смирно. Лица у казаков серьезные. Они ждут командира корпуса и всем интересно послушать, что он скажет.

Может быть, скажет, что ждет их в ближайшем будущем…

Генерал Баратов верхом, на огромном гнедом коне, в сопровождении шести или семи верховых из штаба, медленно подъехал к казакам, поздоровался с сотнями, а затем обратился к ним с речью. Говорил он громко, и его моложавый чистый голос было слышно во всех концах площади. Сотни замерли, ничего не понимающая толпа персов почтительно молчала, а гнедой генерала непрерывно поводил ушами. Баратов говорил о былой славе дедов и отцов кубанского войска, о лихих недавних делах казаков в Турции, о новом фронте, созданном нашими врагами – персидском и о той славе, которая ждет прибывших в Персию на новых полях сражений.

– Казаки, задача ваша трудна тем, что, прежде чем пустить в ход оружие и дать волю воинской доблести вашей, вы должны убедиться, точно ли враг перед вами. Помните, что с Персией мы не воюем, мы воюем с жандармами, желающими вовлечь Персию в войну с нами. Но старания подкупленных немецким золотом жандармов – напрасны, и Персия с нами не воюет. Мирным жителям не причиняйте обид. Помните завет Суворова:

– Мирного жителя не обижай, он нас поит, кормит и дает приют.

– Русские невинные мирные люди и союзники англичане, прогнанные с насиженных мест, ждут от вас защиты, а Россия ждет вашего нового подвига, – кончил генерал.

«Ура!», – кричали все, и русские и персы. Генерал в белой папахе, по-видимому, понравился. Когда он смеялся, то его белые зубы так же сверкали на солнце, как и у персов. Первая сотня пошла с трубачами, за ней потянулись другие, и было радостно смотреть на этот ровный шаг, на яркие башлыки, на веселую толпу персов, окружившую кольцом группу всадников генерала Баратова. Веселые звуки казачьего марша слабели, и толпа расходилась…

* * *

На полпути между Казвином и Хамаданом находится Султан-Булахский перевал. По имевшимся сведениям, германо-турки сосредоточили здесь большие силы, – до десяти тысяч человек, и заняли сильно укрепленную позицию, чтобы дать русским решительный отпор. По сведениям, полученным от персов, германо-турки решили разом покончить с русскими, поэтому и накопили в одном месте в горах такое большое войско. Они хотели разгромить русскую армию. Заманить ее подальше в глубь Персии, в горы, на непроходимые дороги, в ущелья, неизвестные русским, и там уничтожить. В крайнем случае, заставить бежать остатки этих сил в Энзели и Россию. Разведка говорила, что все горы Султан-Вулаха усеяны турками и пушками, что враг имеется не только на шоссе, но и на грунтовых, близких к шоссе, дорогах. Что в германо-турецкой армии имеются отряды персидской жандармерии и разных племен.

Восточная фантазия не знает пределов, и персидские слухи всегда значительно преувеличены, но сведения о значительных отрядах жандармерии и приставших к ним племенах кочевников были безусловно достоверны. Позже узнали, что в штаб группы войск неприятеля, сосредоточенной у Султан-Булаха, о нас передавались такие же преувеличенные сведения. Персы докладывали:

– Русских высадилось свыше ста тысяч человек.

Нас было в это время в двадцать раз меньше. Оказывается, количество наших войск росло и увеличивалось прямо пропорционально расстоянию. В Казвине нас считали в пятьдесят, в Хамадане – в сто тысяч.

Конный отряд полковника Фисенко разбился на три небольшие группы и действовал в этой операции тремя колоннами: средней, – она же и главная – под командой самого Фисенко, по шоссе, и двумя обходными колоннами с обоих флангов. Колоннами командовали казаки – полковник Яковлев и войсковой старшина Лещенко. Движение этих отрядов было осторожным, быстрым и точным. Врага приказано было взять в кольцо с трех сторон. Дороги были неизвестны и почти непроходимы; скорее это были не дороги, а вьючные тропы в диких и скалистых горах. Иногда такая тропа вдруг обрывалась, и приходилось много времени тратить на поиски новой. Иногда густая чаща леса, вывороченные с корнями деревья, столетние пни, горные потоки и водопады затрудняли движение казаков. Небольшие кубанские лошадки были неутомимы. Спокойно поднимались на скалы, спускались в пропасти и переплывали стремительные и холодные потоки.

* * *

Первая стычка наших и неприятельских войск произошла двадцать пятого ноября у с. Аве, на сто шестой версте от Казвина, у шоссе. Полковнику Фисенко донесли, что у Аве стоит значительный отряд жандармов и моджегедов. Были приняты меры предосторожности, и наши стали выжидать. Жандармы начали стрелять первыми, сначала одиночными выстрелами, а потом чаще и чаще. Затрещал пулемет. Как ураган налетели казаки Фисенко на врагов и моментально их смяли. Завязался бой по всей линии, так как казаки Яковлева и Лещенко также вошли в соприкосновение с противником, и в два дня, двадцать пятого и двадцать шестого ноября, участь грозного Султан-Булахского перевала и укрепленных на нем позиций была решена.

Бой шел на протяжении нескольких верст, участками. В этой операции, как выяснилось позже, против нас принимало участие более пятисот конных и пеших жандармов с артиллерией и 1200 всадников кочевников. Сопротивление было решительное. Но план окружения был хитро задуман, в точности и быстро выполнен, а удар конного отряда был так стремителен, что неприятель понес значительные потери и бежал за перевал к Хамадану.

От Султан-Булахского перевала до Хамадана верст сто пути. Нужно пересечь по диаметру большое плато, и сколько возможно отряд Фисенко преследовал неприятеля, но жандармы и «добровольцы» разбежались в разные стороны и умчались на своих великолепных арабо-персидских конях.

До боев двадцать пятого и двадцать шестого ноября наши проделали быстрым маршем утомительный поход от Казвина через горы, а враги спокойно сидели в горах. Их кони были свежее. Дальнейшее сопротивление жандармы оказали отряду Фисенко недалеко от Хамадана, но и здесь лихим ударом казаков неприятель был сбит и отряд победоносно вошел в древнюю столицу Персии. В Хамадане войска немного отдохнули и продолжали наступление. Значительные бои имели место у Кянгавера на Бидессурском перевале на половине пути между Хамаданом и Керман-шахом – отряд подполковника барона Медем, и у Керманшаха – конный отряд генерала Исарлова. У Сахне и Биссутуна жандармы тоже продолжали сопротивляться.

* * *

Так проходили дни ноября и декабря вплоть до самого Рождества. Лили уже непрерывные дожди, дороги обратились в непролазное болото и стало холодно, особенно по ночам. Рассеянные отряды германо-турецких наемников быстро приводили себя в порядок и всячески препятствовали нашему движению к Керманшаху. Без боя они не сдавали ни одного села по шоссе. А у Керманшаха – уже в феврале, – собравшись в большую ударную группу, оказали очень упорное сопротивление. Наши действовали решительно и быстро. Приказы генерала Баратова исполнялись без промедления. Отдельные отряды совершали пятидесятиверстные переходы при перегруппировках, дабы обеспечить успех кампании начального периода персидского похода.

В феврале мы уже прочно стояли в Керманшахе, за семьсот верст от Энзели, на главной операционной линии.

В это же самое время на Кумском направлении конный отряд полковника Колесникова нанес ряд последовательных и сильных поражений германо-туркам у Лалекена, Саве, Кума и Исфагани, а конный отряд полковника Стопчанского, действовавший на третьем операционном направлении, разогнал и разбил довольно многочисленные скопища неприятеля у Султан Абада и Буруджира. Войска регулярной турецкой армии во всех этих разнообразных местах нового для русских театра военных действий были немногочисленны. Это были искусственные и чисто случайные соединения, которых объединяло только купившее их золото. Отряды состояли из персидской жандармерии, австрийских военнопленных, воинственных бахтиаров, луров, курдов, просто разбойников с большой дороги и любителей грабежа, войны и приключений. Такие отряды достигали иногда нескольких тысяч человек; их объединяло во время операции общее командование, но самые воины, недисциплинированные и дравшиеся по вольному найму за деньги, – иногда весьма небольшие, так как главный куш оставался всегда в кармане вождя, – не проявляли ни храбрости, ни стойкости. Всадники туземцы слушали только своего вождя, а вождь этот, всегда вперед получивший деньги, все же жизнь свою и своих воинов ценил дороже золота. Если во время начавшегося боя вождь видел, что положение непрочно, он дрался только для вида, и при первой возможности туземная конница уходила полным ходом в горы. Ищи ее!

Здесь всякий воин кавалерист. В военных операциях туземцев отряды – конные. Что бы здесь делала пехота!

Здесь ведь нет железных дорог и удобных путей сообщения, а расстояния огромные. Часто жизнь или смерть зависит от быстроты ног коня, и каждый настоящий воин стремится иметь хорошего скакуна, чего бы это ни стоило. Да и, нужно признать, кони здесь замечательные. Похожи на шахматных коньков. Благородные, беспокойные. Шея дугой… Хвост немного приподнят, пушистый и длинный, почти до земли. Конь под всадником не стоит спокойно; он гарцует, а когда гарцует, эффектно выбрасывает ноги. Для европейского глаза они совсем непривычны.

Они из легенды и сказки; они как будто сняты с картинки и их пустили скакать по горам и долам на потеху и забаву воинственного человека в диковинной земле. А скачут они воистину прекрасно!

Глава третья

ОТРЕЗВЛЕНИЕ

У Фермана-Фермы был сын, Сардарь Ляшгяр. Русско-английская дипломатия давно добивалась назначения Хамаданским губернатором своего сторонника, и когда Ферман-Ферма вошел в кабинет министром внутренних дел, то Сардарь Ляшгяр получил место губернатора. Шведский майор Демаре, прибыв с отрядом жандармов в Хамадан, был недоволен этим назначением. Губернатор ему мешал. Демаре арестовал Сардаря Ляшгяра, а в Тегеран послал телеграмму с ультимативным требованием уволить министра Фермана-Ферму. Министр уволен не был, но наглость состоящего на службе Министерства внутренних дед офицера поразила многих. Дамаре сам назначил губернатора по своему выбору. При содействии нового администратора происходила обработка общественного мнения, агитация против русских и англичан, устройство укреплений вокруг города.

Бой у Аве и на Султан-Булахском перевале, закончившийся разгромом жандармов и моджегедов, вызвал в Хамадане панику. Остатки разбитых отрядов своим видом, а еще больше рассказами о больших силах и злодействах русских, взбудоражили город. Началось бегство. Первыми стали уходить войска гарнизона. Около шести тысяч жандармов, всадников и добровольцев германо-турецкой службы молниеносно оставили город. Демаре, нагрузив караван вьючных животных оружием и деньгами, двинулся на юг. Казна его пополнилась. В Хамадане было отделение английского «имперского банка Персии». Демаре захватил все деньги банка с собой, около 60 000 туманов серебром, а в качестве заложника увел с собой и Сардаря Ляшгяра…

Еще накануне Демаре уверял германского консула в непобедимости своих войск. Консул верил. Да и как не верить, когда тысячи всадников вооружены до зубов и снабжены пулеметами и артиллерией!

– От Аве до Хамадана больше ста верст… Да Аве за перевалом. Далеко еще…

– У Аве дрогнули жандармы?! Пустяки… Это нарочно русских заманивают в горы…

Консул обедал, когда в передней услыхал шум. От Демаре прибежали сказать, что русские – под Хамаданом и надо бежать.

Обед остался на столе, а сервировка попала в число трофеев отряда полковника Фисенко.

Консул был возмущен.

– А сопротивление?

– Да уже все уходят, господин консул. Скорее, скорее.

Демаре посылал проклятия по адресу Наиба Туссейна и Заффара Нэзама.

– Разбойники, – кричал он – сколько они денег взяли! Да ведь русские еще в трех переходах отсюда, а они уже удрали. Ну, погодите же…

Город был занят без выстрела.

За несколько дней до разгрома на Султан-Булахе среди жителей Хамадана собирались подписи. За войну против русских и англичан. Агенты германо-турок, как будто почтенные граждане города, ходили по магазинам на базаре, по домам видных купцов и предлагали расписаться. Мялись, жались и подписывали. Губернатор подписался, такой-то тоже и такой. Было неловко, боялись, а все же подписывали. Говорили, что пошлют телеграмму в Тегеран с требованием, чтобы объявили войну.

Когда русские подходили к Хамадану, началось бегство из города.

Демаре не хотел брать с собою беженцев.

– Куда вы? Мы – воевать, а вы только мешать будете! Да и как бежать? Семья, дела на ходу, имущество… Ехать? Куда? Да и собраться времени нет! А что будет дальше?

Подписавшиеся решили положиться на милость победителей. Пошли на телеграф. Просили уничтожить их подписи под телеграммой.

– Да как же я уничтожу, – говорил начальник конторы, – телеграмма-то ведь послана!

Губернатор тоже мог уехать с Демаре, но не уехал. Вызвал к себе переводчика и стал сочинять телеграмму Баратову с просьбой о прощении. Телеграмму послал, а сам скрылся до поры до времени.

* * *

На Востоке люди очень доверчивы и охотно верят тем, кто умеет говорить настойчиво и убедительно. И в Персии верили силе и могуществу Германии и Турции, которые обещали ей свою помощь и говорили о разгроме России. Но на Востоке умеют считаться и с фактами. Падение Хамадана показало, что не все справедливо в словах германо-турок. Престижу германо-турецкого могущества был нанесен жестокий удар, но ни немцы, ни турки не пали духом. Сильные отряды их повели в свою очередь наступление по дороге между Хамаданом и Тегераном, пытаясь отрезать Хамадан от столицы. Силы противника настолько превосходили русский отряд, что сначала мы только оборонялись. Отбив удар, русские войска не дали времени германо-туркам собраться с новыми силами и возобновить наступление. Русский отряд стремительным и неожиданным нападением разбил германо-турецкие части и подошел к Куму. Взять Кум – это значило нанести поражение врагу в самое сердце. Ведь Кум был центром всего движения и главным штабом военных действий против России. С этим городом связалось представление о силе и организованности германо-турок. Как и под Хамаданом, однако, русским войскам здесь не было оказано никакого сопротивления. Казаки были еще далеко от города, как через южные Кумские ворота трусливо бежали и временное правительство, и деятели Национального комитета защиты ислама, и шведские руководители, и германо-турецкие вдохновители персидского движения.

Кум был пуст от пришлого элемента. Нашему отряду Баратов приказал соблюдать осторожность при занятии священного города, чтобы не оскорблять религиозных чувств мусульман. Начальник отряда в город сразу с казаками не вошел. Вызвал к себе губернатора и заявил, что город займет, но просил отвести для войск помещения. Губернатор, по соглашению с духовенством, указал соответственные кварталы и здания, которые и были заняты казаками.

Занятие Кума имело огромное значение не столько с точки зрения стратегической, как с политической. После Хамадана это был второй удар и более сильный. Отряды жандармов и всадников были разбиты и отброшены в глубь страны. Руководители движения «священной войны» были оторваны от своей временной столицы, от своих войск и от центров активных действий. Приходилось думать уже не о продолжении войны, а о собственном спасении, и при бегстве выбирать лишь надежную дорогу.

Баратов осматривал войска Кумского района. Награждал казаков крестами, говорил речи, осматривал госпиталя. Поехал в Кум. Еще при въезде в город его остановила депутация от горожан и духовенства. Седой как лунь мулла сказал:

– Мы говорим то, что думаем. Раньше мы боялись русских войск, мы боялись за наши святыни, жизнь и имущество. Но мы напрасно беспокоились. Русские уважают нашу веру и нравы. Мы горячо благодарим Вас и ваши войска за гуманное отношение к мирным жителям и за внимание, проявленное к кумским святыням и обычаям страны.

Первые известия об успешных боях русских войск на Султан-Булахском перевале были получены в Тегеране двадцать пятого ноября, в день исторического заседания кабинета министров. Последующие известия, в особенности взятие Хамадана, произвели в столице большое смятение. Еще двадцать пятого ноября Мустафиоль-Мамалека посетила депутация от тегеранского купечества и потребовала от него объявления войны России и Англии. Падение Хамадана произвело переворот в умах. Купечество выбрало новую депутацию к шаху и уполномочило ее просить повелителя Ирана соблюдать в отношении воюющих держав полный нейтралитет. Уполномоченные заявили шаху, что народ не хочет войны с кем бы то ни было. Переговоры с Россией и Англией о заключении союза также должны быть прерваны, ибо никто в Персии не желает войны с единоверной Турцией. Шах обещал.

Мустафиоль-Мамалек был потрясен. Он ошибся только в одном дне. Он поторопился. Карьера его испорчена. Он заявил, что уходит в отставку и подождет лишь некоторого успокоения внутреннего положения Персии. Декларация открыла карты. О переговорах с Россией и Англией уже не может быть и речи. Но надо действовать…

В турецком посольстве и австро-венгерской миссии обнаружилась полная растерянность. Отданы распоряжения об отъезде и упаковке вещей для дальнего путешествия.

– В Исфагань? Тревожные слухи: говорят, дорога занята русскими. Хамаданская дорога тоже перерезана, Нуверен занят.

– В Керманшах?…

Однако не все еще потеряно. Тегеран переполнен жандармскими частями, отрядами воинственных всадников, преданных Германии и Турции. Жандармы в казармах Юссуф-Абада, Баге-Ша и Гассан-Абада ждут только приказа о выступлении… Нет, положительно не все еще потеряно! Если Тегеран восстанет, события могут еще повернуться. Нужно только выиграть время. Ведь турки могут от Багдада через Керманшах начать наступление по Тегеранской дороге! Важно, чтобы Тегеран держался…

Так думал Мустафиоль-Мамалек, принц Рейс, Эдваль и многие другие поджигатели пожара на Востоке.

* * *

В воскресенье шестого декабря разведка отряда полковника Колесникова сообщила, что у селения Саве накопляются вооруженные всадники. Поймали языка. Пленный утверждал, что отряд небольшой, подчиняется Амир-Хепшату, но что ими командует не сам вождь, а один из его помощников. Саве находится примерно на полпути между Тегераном и Кумом в 75 верстах к северо-западу от Кума. В понедельник части отряда Колесникова подтянулись к Саве и стремительной атакой смяли неприятеля. Всадники состояли из добровольцев, навербованных агентами принца Рейса, в количестве шестисот. В это время другие отряды Амир-Хешмата сосредотачивались у Тегерана, верстах в сорока между Рубад-Керимом и Кереджем. По имевшимся у русских сведениям, отряды намеревались вступить в Тегеран. Русские войска сжали Амир-Хешмата с двух сторон. Казаки Колесникова, только что действовавшие у Саве, форсированным маршем направились к Рубад-Кериму с юга, а с севера из Энги-Имама выступил другой свежий отряд. Десятого разразился бой. Германо-турецкий наемный отряд состоял из полутора тысяч человек: восьмисот добровольцев под командой самого Амир-Хешмата и семисот жандармов, руководимых шведами. Казаки обстреляли неприятельские позиции артиллерийским огнем из горных орудий, а потом бросились в атаку. Среди всадников туземной кавалерии произошла паника, и они бросились врассыпную по направлению к горам. На поле сражения остались человек тридцать убитых, сто восемнадцать раненых и около семидесяти пленных.

Тегеран пережил тревожные часы. Заседания кабинета министров шли непрерывно. Пальба орудий с поля сражения доносилась до города. Тегеран метался. Враги и друзья с одинаковым трепетом ждали исхода боя. По городу ползли невероятные слухи. Через многочисленные ворота Тегерана в разных направлениях уходили жители, уезжали экипажи, тянулись груженые караваны вьючных животных. Бежали скомпрометировавшие себя из обоих лагерей, ибо не знали они, кто победит. Бежали напуганные мирные граждане, чтобы спрятаться на несколько ближайших дней в окрестных деревнях, поместьях, у знакомых или родных. Боялись восстания в городе, переворота, резни. А основания были.

Если бы седьмого декабря казаки у Саве не разбили добровольцев, то в Тегеране разразились бы грозные события. Германо-турками и их друзьями был разработан следующий план. Часть добровольцев должна была привлечь на себя русских в окрестностях Саве, а остальные в это время с Амир-Хепшатом во главе предполагали войти в Тегеран. В городе к добровольцам должны были присоединиться жандармы во главе с Эдвалем и бахтиары. В результате образовались бы значительные силы, которые смогли бы обезоружить персидских казаков, напасть на здания миссий держав согласия и совершить государственный переворот. Шаха предполагали заставить остаться в Тегеране и фактом своего присутствия одобрить весь план. Если русские будут наступать на Тегеран и городу будет угрожать опасность, выехать во главе с шахом и правительством на юго-запад. Этот план объяснял все. И нервное возбуждение, царившее в городе последние дни. И слухи об отъезде шаха, правительства и турецко-немецких агентов, и поспешные приготовления Эдваля и его жандармов к отъезду. Амир-Хешмат колебался. Его отряд у Саве был разбит. Казаки могут подойти к Тегерану. Входить ему в город или нет?

– Как в городе? Как настроение? – спрашивал по телефону Амир-Хешмат вождей бахтиаров.

– Мы Вас ждем, – отвечали ему.

Но Амир-Хешмат не решился. Его поджидала судьба у Рубад-Керима. На валу, окружающем Тегеран, правительство расставило вооруженных полицейских, приказав им отразить добровольцев, если они сделают попытку войти в столицу. Напрасно! Судьба Тегерана и этого правительства решилась у Рубад-Керима. Впрочем, она решилась еще накануне, у Кума. Известие о падении Кума произвело впечатление бомбы, брошенной в пороховой склад.

– Бежать. Но куда? Кажется, все дороги перерезаны!..

Германо-турки, шведы во главе с Эдвалем и жандармы покинули город. Захватили арсенал, взрывчатые вещества и бросились в горы. Следом за ними, по горным дорогам и только им одним ведомым горным тропинкам, рассеялись шайки бахтиаров, сарбазов и всадников. На улицах Тегерана, вместо мундиров и кепи австрийцев, вместо курток цвета хаки моджегедов принца Рейса, появились русские военные мундиры и фуражки, казачьи черкески и послышалась русская речь…

Кабинет Мустафиоль-Мамалека пал. У власти стал престарелый принц Ферман-Ферма. В Тегеран наведываются русские гости – начальники отрядов, должностные лица. Через город, в южном направлении на Кум, Кашан и Исфагань бегут «форды», грохочут грузовики… Население подавлено мощностью русского вооружения и успехами побед нашей армии.

* * *

Персидская экспедиция генерала Баратова обязана своими успехами прежде всего той скрытности, с которой войска успели сосредоточиться в Казвине, а затем быстроте и энергии натиска, похожими на туркестанские походы Черняева и Скобелева. Баратов знал Восток и понимал, что лучший способ борьбы с плохо дисциплинированными скопищами неприятеля заключается в непрерывном преследовании однажды поставленной задачи. Задача была – разгромить еще не законченную организацию и концентрацию сил противника. На Востоке волевой элемент в психике развит слабо, а потому ряд коротких и сильных ударов по врагам, расстроив их ряды, должен был парализовать энергию к объединению многочисленных вождей воинствующих племен. Баратов рассчитал правильно. Но, разгромив главные силы германо-турок у Хамадана, Тегерана и Кума, он не остановился. Операции развивались на всех трех главных направлениях. Заняв за Хамаданом Ассад-Абадский перевал, русские войска открыли себе путь в долину верхних притоков реки Каруна и перешагнули через горные хребты, отделяющие внутреннюю Персию от бассейна Персидского залива. С занятием Кума в нашу власть перешла почти вся плодоносная долина Карачая, по которой пролегает кратчайший путь из Тегерана в Багдад. Северная дорога из Исфагани в Багдад также была перерезана, поэтому германо-турецкие руководители в Персии были отрезаны от своей Месопотамской базы.

* * *

В горных ущельях и лесах Гиляна, в глубоком тылу русских войск стали проявлять активность отряды Кучик-хана и Хассан-хана. Они нападали на обозы, транспорты, мелкие отряды русских и мешали правильной коммуникации фронта с тылом. В конце декабря Баратов приказал покончить с воинственными вождями племени дженгелийцев. С запада на Решт была двинута одна колонна казаков, а с юга к северо-востоку, в леса, – другая. В этом походе принимало участие несколько сот казаков; на их долю выпали большие невзгоды. По заваленным снегом тропам, по обледенелым скалам, в непроходимых дебрях лесных гор, скудно питаясь, они в течение двух недель дрались с превосходившими во много раз их силами. Проваливались в снег лошади, падали казаки, отмораживали руки и ноги, и шли вперед, и согревались только в бою. Кучик-хан был настигнут, окружен и разбит. Ему удалось с небольшим отрядом спастись; победители захватили пленных, сотни капсюлей и ручных гранат…

* * *

Отряды курдов Турецкого Курдистана еще только поджидали нас, но уже несли германо-турецкую службу. Из Сенне, горными тропами, они перевозили из Турции в Персию оружие, несли службу связи – передавали важные известия, инструкции.

Чтобы прервать сообщения наших противников с западной турецкой границей, по распоряжению Баратова из Зенджана в Сенне был послан отряд персидских казаков во главе с есаулом Мамоновым. Этот отряд образцово нес свою службу, несмотря на недостаток в теплой одежде и обуви. Это один из редких случаев, когда персидские казаки под властью хорошего начальника оправдали произведенные русским правительством на них затраты.

* * *

Бежавшие из Тегерана, Кума и Хамадана организаторы персидского движения не прекратили своей работы. Наступление колонны русских войск на Кум было столь неожиданно, что победителям удалось захватить все военные припасы германо-турок и кумского комитета. В предположении, что русские войска при наступлении минуют Исфагань, немцы решили возобновить заготовку военных припасов в этом городе. Был организован патронный завод, работающий непрерывно днем и ночью под непосредственным наблюдением германского поверенного в делах Карднера. Энергичный дипломат оставался в Исфагани до конца, то есть до самого наступления русских войск.