Глава 11

...Домой, в Москву, я возвращаться не хотел. Категорически. Можете называть меня трусом и паникером. Ради бога. Хотя лично я не уверен, что такой оценки заслуживает человек, не желающий добровольно лезть в мышеловку, как бы привлекательно ни выглядела приманка.

После того, как удивительно удачно (хотя и вполне безрассудно с точки зрения чисто навигационной) я проскочил между двумя крыльями жуткого тайфуна, и ценой всего лишь одного сорванного паруса и выбитых стекол кокпита мы с Аллой избавились от казавшейся неминуемой встречи, нашим покойничкам не оставалось ничего другого, мак подстерегать нас в Москве, по хорошо им известному адресу. Если, конечно, мы вообще им теперь нужны.

Разумеется, логика представителей загробного мира может оказаться абсолютно непредсказуемой, но тогда говорить вообще не о чем. Никаких других способов мышления, кроме общеизвестных, в моем распоряжении все равно не имелось, я мог только, по возможности оригинально, комбинировать стандартные блоки идей и поступков, в надежде, что мой противник запутается и потеряет след.

Добравшись до Гонолулу, мы чуть не сутки просто отсыпались в номере, потому что целую неделю я ни разу не спал больше двух часов подряд.

Зато, проснувшись на рассвете, подойдя к панорамному окну и увидев со стометровой высоты черно-синюю вогнутую чашу океана под бледным куполом неба, готовым принять в себя обещающий вот-вот вынырнуть из волн солнечный диск, я с неожиданным облегчением ощутил, что все плохое – в прошлом.

Я подождал – а что, как эта внезапная эйфория столь же неожиданно пройдет? Так ждешь возвращения вымотавшей всю душу и вдруг утихшей зубной боли. Нет, не возвращалась. Даже наоборот. Уверенность, что все образуется, только окрепла.

Побрившись и вообще приведя себя в цивилизованный вид, я спустился в круглосуточно работающий в цокольном этаже торговый центр и на свой вкус выбрал для Аллы легкое, светящееся изнутри платье цвета морской волны, по которому порхали райские птицы.

Когда она вышла из ванной в белом купальном халате, я уже разложил на обширном диване то, в чем ей предстояло выйти в свет.

– Что это, Игорь? Для меня? Ты думаешь, я это должна надеть?

– Естественно. Мне как-то поднадоели за последнее время дамы, напоминающие беглецов из лагеря военнопленных... Да и местная публика вряд ли отнесется к твоим грязным шортам с пониманием...

– Ты совсем сумасшедший, милый. Это наряд для вечернего коктейля, в лучшем случае, а не для утреннего выхода в город.

– А мне нравится. Впрочем, в город можешь идти в чем хочешь, а завтракать уж придется в этом...

Солнце оторвалось от края океана, и хрустальные призмы потолка засияли красными, синими, золотыми искрами.

– Ну, хорошо. Только в награду за твой героизм в борьбе со стихиями. Однако до завтрака еще минимум три часа, и я бы хотела просто погулять по набережной.

– Думаешь, это лучший вариант? Можно придумать и поинтереснее...

Легкая эйфорическая волна, будто после пары бокалов шампанского натощак, продолжала нести меня, и держался я с Аллой неожиданно раскованно, раньше так не получалось, стиль общения и пределы допустимого поведения неявно, но твердо определяла она.

Чтобы убедиться в достигнутом и развить успех, я потянул ее к себе за длинный конец пояса. Одинарный узел легко распустился. Алла, тоже удивленная сменой ролей, уронила с плеч халат.

Мы ведь с ней впервые оказались по-настоящему одни после года разлуки, в приличном номере с широкой и чистой постелью, а не в сыром и душном бетонном бункере, и сама Алла была отдохнувшая, вымытая в ванне со всякими ароматическими и смягчающими кожу солями и шампунями, а главное – не сковывал ее тяжелый многодневный стресс.

Я и не помню, когда последний раз испытывал нечто похожее. Есть особое упоение в том, что женщина, обычно холодновато-сдержанная, удерживающая на расстоянии одним лишь коротким взглядом, вдруг теряет голову, погружаясь в сумрачную пучину страсти и инстинктов... То тяжело дышащая, одновременно агрессивная и покорная, шепчущая бессвязные ласковые слова и жаждущая их, то бессильно распластавшаяся на смятых простынях, едва отвечающая на поцелуи мягкими губами, и вновь, после короткого отдыха, жадно требующая новых изощренных, мучительно-сладостных ласк...

В такие моменты почти невозможно представить эту жрицу любви другой, надменной, строго и элегантно одетой, когда сама мысль об обладании ею кажется кощунственно-абсурдной. Потом, опираясь спиной о высоко взбитую подушку, заложив руки за голову и глядя в окно на затягивающие горизонт тяжелые темные тучи, она будто в шутку спросила:

– А может, лучше вообще никуда не ходить? Нам, кажется, и здесь не так уж плохо. Закажем завтрак в номер...

– И обед, и ужин...

Я вообще-то могу представить себе и такой способ проведения отпуска, но сейчас хотелось несколько большего разнообразия. За стенами как-никак Гонолулу, а не осенняя Вологда.

Вот и пришлось напомнить Алле о ее недавнем желании. Наверное, лучше бы я этого не делал.

Пока мы сумели наконец выйти на улицу, погода окончательно испортилась. Западный ветер – отголосок пронесшегося над океаном тайфуна – пригнал густо пропитанные водой тучи, и по набережной нам гулять не пришлось. Первые крупные капли перешли в ровный, звенящий и шелестящий дождь. От горячих плит тротуара поднимался пар, океан, только что густо-синий, приобрел тусклый оловянистый блеск.

Зато очень уютным оказалось кафе на крыше окружающего отель стилобата... За завтраком она попыталась было осторожно завести разговор о наших планах, но я сразу понял, к чему она клонит, и достаточно твердо пресек эту тему.

– В любом случае сегодня такой вопрос не стоит. Пятьсот миль штормового океана – надежная гарантия от неприятных встреч. Отдыхай и развлекайся, как подобает здесь и сейчас. Все прочее – не твоя забота. Мужчина знает, что говорит...

Не знаю, насколько убедительными показались ей мои слова, но она кивнула, улыбнулась и слегка погладила меня по щеке.

Выбор блюд шведского стола не оставлял желать лучшего, тем более что все было оплачено заранее и мысли о печальном состоянии наших финансов не омрачали гастрономических утех. А выдержанный в иронической манере рассказ о моих похождениях среди звезд окончательно вернул нас в безмятежное прошлое.

Да и дальнейшее будто бы подтверждало мой утренний оптимизм. Я уже как-то отмечал, что теория вероятности имеет целый ряд канонических постулатов, в том числе и такой: при достижении определенной концентрации маловероятных событий процесс входит в режим автоколебаний и исключения становятся правилом.

Жаль только, что неизвестен алгоритм, включающий этот механизм, да вдобавок, история учит, что подобные флюктуации редко заканчиваются благополучно. Взять того же Поликрата...

Часа через полтора дождь прекратился. Выглянуло солнце, и мы отправились на пляж. Накувыркавшись в волнах всемирно знаменитого прибоя, я оставил Аллу нежиться на коралловом песке и отлучился в ближайший бар освежиться пивом. А там, в прохладной тени магнолий, увидел навалившуюся локтями на стойку массивную фигуру, облаченную в пятнистый тропический масккостюм с наплечными нашивками «Пресса». Это мог быть только Майкл Панин, человек, который, пожалуй, при удачном раскладе способен был оказаться полезнее, чем кто-либо другой. И о котором я как раз совершенно не думал – ни сейчас, ни все последнее время. Да и с чего бы вдруг?

Виделись мы последний раз тому года полтора, как раз перед моей последней экспедицией, но вообще дружили второй десяток лет, встречались обычно в разных нестандартных и острых ситуациях, с которых он по преимуществу кормился.

Вот и сейчас, судя по наряду, он либо направлялся в очередную горячую точку, либо только что из оной вернулся.

Панин меня тоже увидел, не то боковым, не то затылочным зрением, и приветственно, жестом римского патриция поднял руку, а затем указал на соседний табурет опущенным вниз большим пальцем.

– Что будем пить? – спросил он по-английски вместо того, чтобы произнести нечто более уместное при такой встрече и тут же перешел на русский: – Третий день пошел, как не просыхаю, и ни одного знакомого... Тяжело без компании...

– Терпение вознаграждается. Пиво, – ответил я в принятой между нами манере.

Сделав первый глоток из приятно-увесистой кружки, я уже точно знал, что мое утреннее чувство не было напрасным. И не зря я велел Алле не тревожиться о дне грядущем.

– Ты тут как, Миша, уик-энд проводишь или делаешь деньги?

– Я всегда делаю деньги. Что принципиально отличает меня от тебя.

– Так и должно. Моя славянская натура не приемлет вашего прагматизма. Я работаю, чтобы жить, ты – наоборот. Ничего не попишешь. Разве нет?

– Попишу. Материала у меня вот сколько... – он чиркнул себя пальцем по второму подбородку.

Я рассмеялся. Он посмотрел на меня с подозрением, но причины не понял.

– Я тоже славянин, – возразил он с вызовом, – так что не в этом дело.

– Но – выродившийся. За полтораста лет твой генотип безнадежно деформирован. И язык твой русский... – я махнул рукой.

Подобной пикировкой мы забавлялись постоянно, правда, сейчас выходило натужно. Панин перебрал, я отвык.

Дело в том, что Майкл – чистокровный русский. Дворянин. Но американец, потомок той еще, первой эмиграции времен гражданской войны. Сохранивший и язык, и привязанность к родине предков, и некую национальную сентиментальность, которой я умею в нужные моменты злоупотреблять. А в остальном – типичный янки, весьма преуспевающий владелец информационного агентства, поставляющий материалы в полсотни газет и журналов большей части мира. Казалось бы – невозможное дело при абсолютном переизбытке и кажущейся общедоступности всех и всяческих новостей.

Решив для себя, что бесплатно я Панина из своих рук не выпущу, но предварительно нужно создать условия, я предложил:

– Пойдем отсюда. Будешь представлен необыкновенной женщине. Таких ты точно не встречал. Да у вас таких и нет. Опять же и остановиться пора. Разве забыл – ни капли до захода солнца?

– Я ничего никогда не забываю, – выговорил он чересчур старательно. – Просто я – как это по-русски? – «поправляюсь».

– Тем более хватит. Истинно русские люди поправляются не виски, а рассолом. Огуречным, из бочки. И знаешь почему? В настоящем рассоле – отнюдь не в маринаде – идеальная концентрация и пропорции калия и натрия для восстановления нарушенного алкоголем ионного равновесия...

– Покупаю, – кивнул Майкл. – Куда-нибудь я это пристрою. Можно даже наладить выпуск, и продажу... – когда речь заходит о бизнесе, он рассуждает цепко и здраво в любой стадии нетрезвости. Впрочем, для выпивки и работы он вполне мог использовать разные полушария мозга. – А посерьезнее товар имеется? Насколько я знаю, у себя ты ничего нового пока не давал... Плачу по высшей, сам знаешь...

– Товару у меня на миллион долларов. Только говорить будем не здесь и не сейчас.

– О кей, – Панин почесал седеющую грудь под расстегнутой до пояса рубашкой. – А где?

– Да где угодно. Но желательно за пределами этих островов. Если ты оплатишь два билета до Штатов и подбросишь достойный меня аванс, я тебе такого надиктую... Про дела небесные и земные...

– Забавно, – он даже присвистнул. – Не похоже на тебя. Неужели за две недели спустил все до нитки?

Он еще раз подтвердил свою квалификацию, назвав почти точно сроки моего пребывания на Земле. Впрочем, это его работа, а информацию о возвращении нашей экспедиции и ее составе он пропустить не мог.

– Так уж вышло, ничего не поделаешь, – развел я руками. – Были обстоятельства. Но ты рискни, не прогадаешь.

– О'кей, – еще раз кивнул Майкл. – Пойдем представляться твоей даме. Похоже, она действительно должна оказаться интересной... А с прочим разберемся...

В своих ожиданиях он не ошибся и после необходимых церемоний повел нас обедать в ресторан «Океаникум» – длинную полукруглую галерею, продуваемую прохладным кондиционированным бризом, пахнущим морской солью, йодом, водорослями, экзотическими кушаньями, полный список которых принес нам в тяжелой папке из выделанной акульей кожи официант-канак. Это вам не шведский стол для небогатых туристов.

Пока нас ублажали блюдами и напитками двух континентов и трех цивилизаций, Майкл изображал стареющего ловеласа, очарованного прелестями Аллы, на грани приличия шарил глазами по ее телу, произносил замысловатые комплименты, тонко острил, изумлял парадоксальными афоризмами а ля лорд Генри, но я ощущал, что он не весь здесь, его слишком заинтриговало мое неожиданное и, как он подозревал, неслучайное появление, и непонятный на данный момент социальный статус, и малообъяснимая сговорчивость. Он наверняка просчитывал, что ему с меня можно выгадать и каковы окажутся, в свою очередь, издержки.

К сожалению, Панин принадлежал к тому типу людей, чьи в целом блестящие способности и глубокий ум в немалой степени обесценивались слишком уж очевидным трудолюбием. Он даже разочаровывал при тесном общении, как покорившая тебя балерина, вдруг увиденная вблизи, за кулисами, сразу после танца, тяжело, со всхлипами дышащая, в промокшем от пота наряде.

За обедом он почти не прикасался к спиртному, выбор которого тоже был выше всяческих похвал, что меня особенно насторожило и заставило на всякий случай ограничиться лишь «Кампари» с ломтиком ананаса.

Убедившись, что пробалтываться я пока не собираюсь, он вдруг сообщил, что если у нас нет других предложений, вылетать можно сегодня же.

– Куда? – не сразу сообразил я.

– Ты же хотел во Фриско? У меня здесь собственный «Спейс шарк». А там недурственная хижина. И все совершенно бесплатно.

О Фриско я как раз ничего не говорил, и готов был задуматься, но Алла радостно подняла руку.

Панин ей явно понравился, равно как и обрисованные им перспективы. Но важнее всего была для нее возможность исчезнуть отсюда поскорее. Попытка убежать от самой себя путем перемещения в пространстве. Ведь я видел, что, несмотря на мои утешительные речи, ее терзал особого рода страх при мысли, что кроме полоски морской глади, нас с Артуром ничто не разделяет. Вроде как в ночной степи, где близкий враг страшнее, чем в лесу.

Я бы, конечно, еще пару-другую дней попользовался оплаченными радостями бытия, но и в предложении Майкла были свои резоны.

...Тускло-синий двухмоторный стратоплан, расписанный рекламными текстами и разрисованный весьма фривольно, производил впечатление аппарата, довольно потрепанного жизнью. Помнится, Панина даже сбивали (но не окончательно) на этой машине не то над Мавританией, не то над Корсикой. И я, пока не уехал заправщик, искал на фюзеляже следы пробоин и думал, что вряд ли рискнул бы летать в одиночку над океаном на самолете с таким пятном в биографии. Тут, очевидно, нужно иметь совсем другую степень храбрости или благоприобретенный полуазиатский фатализм.

Но вообще «Космическая акула» была оборудована хорошо и служила Панину в его перемещениях по миру и домом, и офисом, и узлом связи. В переднем отсеке салона размещалась целая батарея компьютерных терминалов, факсов, пультов неясного назначения. Тут же был пристроен крошечный, но настоящий письменный стол, принадлежавший в позапрошлом веке какой-нибудь мадам де Сталь и выдававший его тайную страсть к литературному рукоделию.

А за переборкой – уютный будуар с бархатными диванами, и на задней стенке, среди стереокартинок с изображениями звезд стриптиза в рабочей обстановке, мой подарок – этюд Ферапонтова монастыря тусклым мартовским днем. Грязная слякоть внизу и крупный снегопад наискось со свинцового неба.

Увидеть его здесь было приятно. Наверное, и космополиту хочется иметь пусть условную, но вечную точку опоры в глубине своей души.

– Он что, сексуальный маньяк? – спросила Алла.

– Не без этого. Но скорее – просто стимулы. Творческие. А вот это нравится? – спросил я, указывая на картину.

– Колорит великолепный. Особенно отблеск заката...

– И все?

– Не считай меня дурой. Я знаю, какого ответа ты ждал, но что из того?

Слишком быстро после прощания с островами она стала возвращаться к обычному стилю общения. Высоту Майкл набирал, как на стратосферном перехватчике. И нам стало не до разговоров. Если б не гравикомпенсаторы, нас размазало бы по креслам.

Выйдя на траекторию, Панин перебросил управление на автоматику и ввалился к нам. Раскрыл походный бар, выставил на столик несколько бутылок, извлек из шкатулки и раскурил длинную зеленоватую сигару, попыхтел, добывая нужную порцию дыма. На мой дилетантский взгляд, воняло от сигары мерзостно.

– Поговорим серьезно? – предложил он, плеснул мне и себе виски на треть стаканов, вопросительно посмотрел на Аллу.

Она оглядела этикетки остальных бутылок и тоже молча указала пальцем на подходящую.

В иллюминаторы было видно только густо-фиолетовое небо, зато на большой экран транслировалась панорама океана вплоть до западного берега Америки. И красный огонек – проекция нашего самолета.

– Серьезно я готов говорить почти всегда, – ответил я, подержав виски во рту, чтобы оценить тонкость вкуса и степень щедрости хозяина. – Просто сейчас не вижу смысла. В таких неопределенных условиях мне трудно будет формулировать и точно, и убедительно. Я все время буду отвлекаться...

– Боишься, что ли? – с тайным чувством превосходства поинтересовался Панин.

– Я вообще мало чего боюсь. Я налетал... – я пошевелил губами, загибая пальцы, – примерно в тридцать триллионов раз больше твоего. Просто учитываю варианты и не хочу делать работу, которая может оказаться напрасной... В случае, если все же не долетим...

– Это у него такая манера, – сочла нужным пояснить Алла. – Особо утонченный способ маскировки одолевающих комплексов...

– Я привык, – сообщил Майкл и посмотрел на нее так, будто признал в ней единомышленницу и предлагает тайный союз.

Взболтав кубики льда в стакане и послушав, как они позванивают о стенки, я предложил:

– Ты бы лучше рассказал, как падал вместе с этой штукой, и что при падении думал. Даме будет интересно. Что при этом говорил – воспроизводить не надо...

Панин охотно выполнил мою просьбу и не пожалел самых ярких красок и впечатляющих подробностей.

И совершенно естественно мы перешли от этого конкретного случая к проблемам удачи, везения, предопределенности, судьбы, если угодно.

Как всегда, я увлекся, тем более что напитком Майкл угощал нас первоклассным, и почти забыв о своем намерении отложить настоящий разговор до лучших времен, спросил Панина:

– Кстати, а как ты относишься к мистике?

Он поморщился.

– Уже пролетело. Неходовой товар...

– Отчего же? Добротная информация всегда товар. Независимо от моды. А что бы ты сказал насчет лекарства от смерти?

– Как-как? От чего лекарство? – подался он вперед, нюхом ощутив, что вот теперь я не шучу, мгновенно прокрутил в голове варианты и выдал самый реальный. – ТАМ надыбал? – он ткнул толстым пальцем в потолок.

Когда Панин говорит по-русски, то иногда ставит в тупик своим сленгом. Даже не определить, из каких эпох он извлекает эти слова и выражения. Я покачал головой и так же лаконично указал на пол.

– Понимаешь, Майкл, я бы хотел договориться. Продавать кошку за кролика, вешать лапшу (это в ответ на его стиль) и совершать иные неэтичные поступки я не собираюсь. Мне просто незачем. Я тебе расскажу, ты послушаешь – и решай, как хочешь. Стоит ли это чего-нибудь, а если да, то сколько?

Алла толкнула меня коленом. Я не понял, что она имела в виду. То ли предостерегала от излишней откровенности, то ли призывала не продешевить.

Я успокаивающе сжал ее ладонь.

– Но, как я уже намекнул, всерьез будем говорить на берегу. А пока, если хочешь – конспект сказочки с веселым концом... Жил-был один страшно умный хронофизик, и был у него глупый друг биолог. А возможно, и наоборот, уже не помню...

В полутысяче километров от берега Майкл меня остановил, впрочем, я и так уже добрался до финиша.

– Пойду. Надо на глиссаду выходить. Дома закончишь. Пока твоя сказочка на полсотни тысяч баков тянет. Если продавать как вечернее чтение в «Фар вестерн еллоу стар». Чтобы счет пошел на другие суммы – подумай еще.

– Зачем ты? – тихо спросила Алла, когда мы остались одни.

Во время всего моего монолога, иногда, пожалуй, слишком ернического, хотя и со многими жутковатыми натуралистическими подробностями, она сидела молча, только губы у нее временами подергивались, и тогда она прятала их за краем стакана.

Если бы я знал – зачем. Очень часто я действую импульсивно, и сам потом не могу разобраться в причинах и поводах. Но объясниться тем не менее надо.

– Во-первых, нам с тобой нужны деньги. Я действительно на нулях. А все далеко еще не закончилось. Майкл же явно заинтересовался, и пусть заплатит хоть сколько. Так что определенный плюс имеется. До каких пределов можно откровенничать – бой покажет. А потом ты же говорила, дома ваши исследования официально запрещены. В том еще, безобидном варианте. Меня же фактор Т и все из него вытекающее сугубо интересует. Не знаю пока, под каким соусом, но здесь можно попытаться окончательно с ним разобраться... Если, конечно, ты согласна, – спохватился я. – Права все у тебя. Единственная наследница... – и понял, что сказал не то. – Извини, я не подумал... Хотя ведь так оно и есть... Хочешь – не хочешь. В общем, тебе решать. Времени хватит, чтоб подумать. Следует, пожалуй, сориентироваться в правовых и прочих аспектах... Или отыграть все назад. И ехать домой сдаваться. Не знаю, правда, кому...