На лице офицера он уловил некоторое колебание. Вроде бы неизвестный полковник ему не начальник, но с другой стороны… После того как Иваненко увидел своими глазами, что здесь сумел совершить Неверов в одиночку, он не мог не проникнуться к нему глубочайшим уважением.

Идеальный горный егерь!

Поручик, до недавнего времени имевший о себе достаточно высокое мнение (не зря же его сделали командиром учебного взвода), самокритично признал, что до полковника ему еще тянуться и тянуться.

Зато его грела мысль, что они ведь однокашники, выпускники того же училища, независимо от года производства, и, по обычаю, после обязательного брудершафта в офицерском собрании могут перейти на «ты».

А что такая встреча может произойти, Иваненко отчего-то не сомневался.

Даже убеленные сединами генералы находили возможность приехать на ежегодный праздник, пройтись по до боли родным дортуарам и, утирая глаза платочком после непременной чарки, поделиться с молодежью историями собственных шалостей, которые были не в пример остроумнее и тоньше нынешних!

– Есть, господин полковник, одним взводом наводить порядок в здании, вторым выдвинуться для поддержки… Будет исполнено.

– Теперь – смените караул в комнате. Пусть юнкера выведут всех пленных сюда.

– Есть!

Юнкера вывели бандитов в коридор, поставили лицами к стене.

Движением пальца Тарханов подозвал к себе того, кто ему подмигивал. Унтер подошел, поправляя на плече автоматный ремень, – очень уверенный в себе юноша, глядя на которого Сергей подумал, что наверняка он занимается классической борьбой. Прищелкнул каблуками, вытянулся.

По-прежнему молча, Тарханов предложил следовать за собой.

Отошли за угол.

– Слушаю вас, юнкер. Вы мне хотели что-то сказать? Представьтесь.

Юнкер расцвел. Полковник сумел заметить слабое движение его века, сделанное практически без всякой надежды, что дойдет до высшего руководства. А вот ведь дошло.

Кстати, для будущей службы юнкера это значило очень много. Он понял, что настоящие начальники знают и понимают все.

– Старший унтер-офицер Плиев. Господин полковник, я знаю курдский язык. Вот тот, что сидел слева, еще как только мы их туда завели и посадили, сказал: «Молчите, откуда пришли и кто ваш командир. Умрите как мужчины».

– Интересно. А откуда вы знаете по-курдски? Я даже с трудом вспомнил, что вообще такой язык существует.

* * *

– Позвольте доложить. Я осетин. Мой дед – академик Российской академии по отделению лингвистики. Может говорить на двадцати языках свободно. Читает на пятидесяти. Ну и я… Пять-шесть тоже знаю с детства. В основном – ближневосточные. Так вот тот сказал: «Молчите, кто командир и зачем сюда пришли. Иначе…»

– Что – иначе?

– Не знаю, господин полковник. Он не договорил. Но интонация была угрожающая. Я счел долгом доложить. Зовут его – Фарид-бек.

– Правильно, юнкер, вовремя доложили. По-курдски, значит? Ну-ну…

Курдского языка, само собой, Тарханов не знал и знать не мог. Зато соображал, кто такие курды в геополитическом смысле и чего от них стоит ждать.

– Сейчас мы вернемся, молча покажете мне на того, кто это сказал. Что при этом буду говорить я – для вас не имеет никакого значения. Главное, не позволяйте никому обернуться раньше времени… А вам, Плиев, после выпуска прямая дорога в разведуправление. Я позабочусь.

Дерьмо, – сказал Тарханов громко, когда они подошли к строю бандитов, упиравшихся руками в стену и расставивших ноги намного шире плеч. – Никчемная пехота. Разведывательная их ценность – ноль. Можно расстрелять хоть сейчас, никто ничего от этого не потеряет…

А сам присматривался, стараясь угадать, на кого укажет Плиев. Вот те двое отличаются заметно. И камуфляжные костюмы на них намного лучшего качества, и лица, как он успел заметить еще в кабинете, достаточно интеллигентные, хоть и стараются они придать им такое же тупо-угнетенное выражение, как и у прочих.

Так и вышло. Юнкер показал на одного из них, стоявшего в строю третьим.

– Однако и поговорить тоже можно. Вдруг кто чего и сболтнет, – продолжал развлекаться Тарханов. – Как это в детской игре – на кого бог пошлет. Давайте начнем, хотя бы… – целых три раза он прошел вдоль строя, наконец принял решение.

– Пусть так. Этого и этого – ко мне. Прочих – на ваше усмотрение, юнкер. Обыскали их хорошо?

– Как учили…

– Значит, действуйте. А ты – за мной… – он ткнул пальцем в первого из отобранных им пленников.

Прошел в комнату отдыха, примыкающую к кабинету. Уютное помещение. Точнее – просто двухкомнатный номер люкс, только предназначенный для постоянного жильца.

Тарханов не представлял себе, сколько лет управляющему и как он выглядит, но уж точно – человек со вкусом и хорошо к себе относящийся. И перекусить, подремать часок посреди рабочего дня можно, и важного делового партнера в приватной обстановке принять, угостить, чем бог послал. Опять же и любовницу пригласить, не опасаясь внезапно нагрянувшей жены, к примеру, поскольку имеется еще один выход, ведущий, как сообразил Сергей, на другой этаж и совсем в другой коридор.

Умеют люди устраиваться. Да и то, управляющий курортной гостиницей такого класса наверняка зарабатывает раз в десять больше, чем верный государев слуга в полковничьем чине.

– Садись, – указал Тарханов рукой на резное деревянное кресло у противоположной окну и балконной двери стены. Сам подошел к бару, налил себе рюмку коньяку, о которой так долго мечтал, взял саморазогревающуюся банку черного кофе, искоса наблюдая за пленником.

Нет, безусловно, это человек с высшим, может быть даже, высшим военным образованием, форму носить умеет и держится с достоинством, насколько позволяет обстановка. Правильные черты лица, светлые, слегка рыжеватые волосы, но принадлежность к кавказской расе очевидна. Равно может быть и черкесом, и грузином, и азербайджанцем, а то и турком. Возраст едва за тридцать. А имя – что ж, имя, псевдоним, скорее всего.

– Курить разрешаю, – сказал наконец Тарханов, удобно устраиваясь на таком же жестком деревянном кресле. В мягкое он садиться не хотел: еще в сон клонить начнет. – Прочее – либо позже, либо никогда. Я понятно изъясняюсь?

– Вполне, – кивнул террорист. Акцент едва заметен.

– Как интересно, – изобразил искреннее удивление полковник. – Ткнул пальцем в первую попавшуюся спину и попал в образованного человека. Хотя я и не уверен, что бандит и подонок может считаться образованным человеком. Обратная теорема тоже верна. Но из этого ничего не следует. Никакие конвенции на вас не распространяются, – счел нужным пояснить Тарханов, – хоть вы и объявили себя какой-то там Армией, для меня это не имеет значения. Я вижу перед собой бандита, взятого с оружием в процессе совершения уголовного преступления, карающегося по законам государства Российского смертной казнью. И вправе принимать решение, исходя из целесообразности. Это понятно?

– Понятно, – снова кивнул тот, – однако можно и поспорить…

– Спорить – только на том свете, с Аллахом или с уполномоченными им лицами. Мне – отвечать на вопросы, имея в виду, что решение о твоей дальнейшей участи буду принимать только я. Единолично. Итак, имя, должность, состав вторгшейся в город банды, цель рейда.

Пленник молчал, пока не докурил папиросу до конца. Тарханов не препятствовал его размышлениям. Пусть. Чем дольше человек размышляет о своем положении и отходит от горячки боя, тем сильнее ему хочется жить.

Как правило.

– А если я все же предпочту умереть, но не отвечать? У меня ведь могут быть соответствующие убеждения, ради которых я воюю?

– Могут, – не стал спорить Тарханов. – Только шли вы сегодня в Пятигорск не умирать за убеждения, а выполнить некое задание, которое представлялось вам не слишком рискованным, но прибыльным. Сейчас ситуация коренным образом изменилась. Но даже если ты собрался геройски умереть, я не позволю.

Посмаковав последний глоток коньяка, Сергей размял папиросу.

– Геройски умереть не позволю, – пояснил он, выдержав паузу. – Психологию вашу мусульманскую я знаю, обычаи тоже. Умрешь так, что на рай с гуриями рассчитывать не придется. Погано умрешь. – Заметил некое движение лицевых мышц пленника, тут же ответил на невысказанное: – А ежели скажешь, что ты – человек культурный, светский, турок, возможно, и в такие сказки не веришь, то и это не беда. Смерть твою я сумею сделать настолько неприятной, что в какой-то момент говорить тебе непременно захочется, и расколешься ты до донышка… Так стоит ли провоцировать этот утомительный для всех процесс?

Пленник вздохнул, кривя губы в гримасе, смысл которой был Тарханову не вполне понятен.

– А как же… Вы же, судя по всему, тоже вполне цивилизованный человек. Неужели…

– Не тоже, а только! – резко оборвал его Тарханов. – Ты – свинячье дерьмо! Как все твои родственники, мать, отец, дети, поганые предки…

И, правильно рассчитав, поймал Фарид-бека в момент, когда тот попытался изобразить из себя взвившуюся из кресла пружину.

Вытянутыми и твердыми, как гвозди, пальцами левой руки Тарханов ткнул террориста в печень, а кулаком правой от души засветил в глаз. И потом добрую минуту наблюдал, как недавний герой стонет, икает, сдерживая рвотные позывы, корчится на ковре.

– Нормально? Вставай, сволочь. Помнишь Чехова? «Эх, Каштанка, насекомое ты существо! Ты, собака, супротив человека, что плотник супротив столяра». Налил себе еще рюмочку. Сделал глоток.

– Я тебя, падаль, замордую до того, что свою родную шлюху-мать рад будешь задушить, чтобы гяур-полковник, шариата не знающий, тебя больше не бил!

Просверк глаз «курда» ему не понравился, и еще одним рассчитанным ударом Тарханов заставил его снова повалиться на пол. Теперь уже того по-настоящему вырвало вонючей желчью.

– Так. Встать, утереться. Продолжим наши игры или будем разговаривать по делу? Водички хочешь?

Бандит, морщась и отводя глаза, кивнул, постанывая сквозь зубы.

Тарханов сунул ему в руку пластиковую бутылочку.

Сел в кресло, вытянул ноги так, чтобы в случае чего успеть ударить еще раз.

И начал рассуждать спокойным, менторским тоном:

– Ты же, придурок, с чего вдруг вообразил, будто имеешь дело с европейским гуманистом? Я – кавказский офицер. Двести лет мы рядом с вами живем и постоянно воюем. Кое-что друг о друге поняли. Сосуществуем, можно сказать.

И тут вдруг такие, как ты, появляются.

По Европам и Англиям поездили, Сандхерсты^[6] закончили, разные книжки, не шевеля губами, читать научились, сопли рукавом публично не вытираете, бывает, даже зубы чистите. И вообразили, что если Толстой Лев Николаевич на старости лет «Хаджи Мурата» написал, так мы сразу прониклись.

Хрен вам. Вы, значит, при всей цивилизованности, за собой право на первобытно-общинные инстинкты оставляете, а мы с вами должны «эгалите, либерте, фратирнете» соблюдать…

Сергей сбился с мысли, почувствовал, что поначалу сымитированная ярость охватывает его на самом деле.

Это, кажется, дошло и до бандита.

– Вот так-то, Фарид-бек. Сообразил, что почем? Или скажешь мне все, что я спрашивать буду, или…

Произнесенное имя, пожалуй, поразило террориста сильнее, чем физическое воздействие.

– Спрашивайте, – шумно дыша носом, ответил он, неверной рукой нашаривая кресло. – Только прошу все же иметь в виду, что ничего, выходящего за рамки, мы не совершили… Нормальная войсковая операция…

– Захват мирного города и полутысячи заложников – войсковая операция?

– Каких заложников? Мы захватили вражеский, в нашем понимании, город, заняли эту гостиницу под свой штаб. Все. О заложниках речи не шло. Просто мы предложили постояльцам до поры не покидать свои комнаты… Для их же блага.

– Пусть так. А расстрелы?

– Не знаю ни о каких расстрелах. А если что и было – естественные эксцессы исполнителей. Можете наказывать их в обычном порядке.

– Брось, – доверительно сказал Тарханов. – Я не судья и не адвокат. У тебя единственный шанс сохранить жизнь, а то и свободу – ответить мне на все вопросы и подписать обязательство стать моим личным агентом. Знать об этом, естественно, будем только мы. Все остальные варианты… Запомни хорошенько, ваша Хиджра отсчитывается от седьмого века, кажется? Так вот степень моей европейской цивилизованности сейчас тоже примерно на этом уровне. Но она может возрастать в меру твоей сговорчивости… – Сергей демонстративно цыкнул зубом.

В дверь резко и громко постучали.

Тарханов выдернул из кобуры пистолет.

– К стене, живо!

Подошел к двери.

– Кто?

– Капитан Кабанец. Откройте, полковник.

Сергей повернул задвижку.

Нет, этого чернявого высокого офицера с висящим поперек груди автоматом он не помнил. Да и то, сколько лет прошло. Впрочем, Неверов, возможно, с ним и встречался.

И капитан наморщил лоб, вспоминая, с этим ли человеком он тренировался в одной команде.

Чтобы рассеять сомнения, Сергей сунул ему к глазам удостоверение. И фотография, и соответствующий текст.

– Так…

– Спокойно, ни слова. Позовите сюда бойца. Пусть посторожит вот этого. Но – оружие на изготовку, ближе шести шагов не подходить, в разговоры не вступать. Если нужно – бить безжалостно, но живым он должен остаться в любом случае. В любом…

– Понял, господин полковник.

В кабинете они отошли в уголок, где не могли их слышать отдыхающие юнкера.

– У вас ко мне вопросы? Кстати, чем все закончилось в городе?

– Нормально закончилось. Кто бежал – бежал, кто убит – убит.

Знакомое училищное присловье времен еще первой кавказской войны.

– На улицах полсотни трупов, два десятка пленных мы взяли, полиция удержала позицию, отделение МГБ разгромлено бандитами, из банка ценности вывезти они не успели. Но дело не в этом. В ближайшее время сюда должны прибыть регулярные войска и представители округа. Наверняка возникнут вопросы, что делаете здесь вы. Разве Северный Кавказ – зона ответственности Московской Гвардии?

– Разве эта тема – ваша компетенция? Я думаю – даже и не моя. Там, – он указал пальцем в небо, – разберутся.

– Вы меня не поняли, полковник. – Капитан даже ладонь прижал к сердцу. – Вы – не Неверов, что бы там ни было написано. Арсения я знал очень хорошо. Вы – Тарханов. Это старшие младших плохо помнят, а молодые на вас смотрели снизу вверх и запоминали ваши манеры, шутки, «подвиги»… Тем более – Арсений Неверов целых две недели муштровал нашу роту перед парадом в честь столетия училища. А я был старшиной линейных. Забыли?

«Да, не совсем ловко получилось, – подумал Сергей. – Ну а с другой-то стороны…»

– А если и так? Служба есть служба, не нам судить, что и зачем.

– Так ведь и я о том же! Я вас уважаю, я вами восхищен. И не хочу, чтобы у вас были неприятности. А если понаедет сейчас начальства да разборки начнутся… Знаете, как здесь к московским относятся?

– Догадываюсь. И что?

– Уходите, полковник. Всем лучше будет…

Тарханов понял ход мысли капитана.

Если он уйдет, вся слава достанется именно Кабанцу.

Кто же поверит, что один человек, был ли он или вообще не был, перебил полсотни боевиков, практически очистил гостиницу и преподнес юнкерам победу на блюдечке.

А так нормально, получив приказ, капитан двумя ротами уничтожил банду, освободил город…

– Что ж, может, так и лучше будет. Богу богово… При случае я вспомню твое ко мне доброе отношение. В Москве надежные парни пригодятся. Как?

– Да я бы… Надоело в училище, и перспектив маловато.

– Договорились. Только того, кто там, я заберу с собой. Дашь бойца проводить до места?

– Какие вопросы. Забирайте. Хлопот меньше.

– А там, в городе, среди пленных ничего интересного?

Капитан развел руками:

– Хрен поймешь. По-моему – шелупонь. Если кто серьезный был, так только из тех, кто МГБ брал. А там мы никого не нашли. Не наших, ни тех…

– То есть?

– Какое «то есть»? Все перевернуто, шкафы и сейфы выпотрошены, подвальные камеры внутренней тюрьмы пустые. И – никого. Даже следов крови нет. Значит, цель была именно там. Кого им нужно, освободили и уехали, может, в первые же полчаса. А остальное – либо маскировка, либо просто автоматическое развитие процесса…

– Ну, может, и так, командир. В общем, вся слава тебе, а я забираю клиента, свою невесту и поехал.

– Какую невесту? – слегка оторопел капитан.

– Так ты что же думаешь, я тут вправду спецоперацию проводил? Я в отпуск приехал, невеста у меня в интуре работает. Вчера все нормально было, потом она в ночную смену заступила, я пообещал ее утром с работы встретить. А тут это…

Ну, и пришлось немного пострелять, чтобы девушку выручить.

– И?..

– Так выручил же! Хочешь, пойдем познакомлю.

– Что, только поэтому? – Кабанец выглядел совершенно ошарашенным.

– А ты думал? Я просто не люблю, когда мне поперек дороги становятся.

Капитан, кажется, поверил ему, только когда Тарханов действительно представил ему Татьяну. А также и буфетчицу Марину, в первую же секунду его покорившую. Да и странно было бы, если иначе. Капитан тут же начал за ней ухаживать в лучших традициях горно-егерского корпуса.

Девушка вроде и не отвергала знаков внимания, но в коротких взглядах в свою сторону Тарханов улавливал нечто большее, чем благодарность человеку, сдержавшему слово.

Разумеется, немножко выпили коньяка из особого шкафчика.

– Пятидесятилетней выдержки. Изготовлен в Эривани в честь юбилея добровольного присоединения Армении к России. Называется – «Навеки вместе». Отпускается особо важным гостям по личному распоряжению хозяина. Но под это дело спишем…

Марина была сама любезность, и мимолетно Тарханов пожалел, что он сейчас вроде бы как не свободен…

Похоже, и Татьяна что-то такое чувствовала.

Пригубив действительно изумительный напиток, она начала расспрашивать Сергея (то есть Арсения, конечно) о подробностях случившегося.

– Когда поднялась настоящая стрельба и взрывы, мы тут вообще обмерли… Я, честно, думала, ну как один человек в такой заварухе выжить может… А ты вот сумел… Не представляю даже…

– Вы, Танечка, зря так думаете. Мы с господином полковником вместе учились. – Кабанец правильно делал, переводя разговор в плоскость гусарского трепа. – Для горного егеря полсотни абреков – тьфу! И не такое видали.

Он щедро плеснул себе и Тарханову юбилейного коньяка, словно бы это была обыкновенная водка.

– Нет, я больше не буду. Мне еще ехать. Далеко. Ты мне того юнкера, Плиева, в распоряжении пока оставь. Я его отпущу, когда за город выеду. Хорошо?

– Да какие вопросы. Хочешь, он тебя до Ставрополя сопроводит, а там ты его возле училища высадишь?

А что, хорошая мысль.

– Договорились. А из Москвы я тебе позвоню. Глядишь, что-нибудь и сладится.

Все-таки еще с полчаса они вместе посидели. Как-то не получалось расстаться сразу и, возможно, навсегда. У Марины с Татьяной, пусть и давно знакомых, возникли какие-то новые отношения, что и не удивительно, и капитан Кабанец будто боялся вдруг остаться с понравившейся ему девушкой наедине раньше, чем образуется настоящий контакт.

– Знаешь, Паша, – сказал ему Тарханов, когда все они выпили на брудершафт, – пошли-ка ты кого из ребят за моей машиной. Чего я буду по городу таскаться? Вот адрес, вот ключи. Если хозяин вернулся, пусть скажут, что дочки его мне позволили остановиться. Те, что вам записку мою продиктовали. Если нет – сосед Николай наверняка нарисуется. Ему тоже привет. «Мерседес» пусть к дверям подгонят, а мы потом спустимся…

И в полном приятствии они провели следующие полчаса.

Когда Татьяна вдруг встала, не то собираясь в туалет, а может быть, чтобы дать повод Тарханову выйти вслед за ней, Сергей поступил именно так.

– Тань, ты со мной поедешь? – спросил он, нервно разминая папиросу.

Она улыбнулась несколько растерянно.

– Куда, в каком качестве? Это ты мне руку и сердце, что ли, предлагаешь? Или – что?

Смешно, но Тарханов тоже не до конца понимал, что он делает.

Дружил с девушкой полтора года, точнее – по два дня в месяц на протяжении полутора лет. Им было хорошо. И гулять, и разговаривать, и в постели. Расстался десять лет назад.

Снова встретился с ней в другой совершенно роли.

Что она чувствует теперь, уставшая ждать рыцаря на белом коне и капитана на алых парусах?

Верит, что вправду встретилась с двойником старого друга? Или – делает вид, что верит?

Кабанец вот сразу его узнал.

– Знаете, Таня, – вновь перешел на «вы» Тарханов, – я предложил бы вам руку и сердце прямо сейчас, но…

– Но – боитесь, – подсказала Татьяна.

– Именно. Боюсь. Мне тридцать два года, я старый холостяк и человек не самой спокойной профессии. Вы это видели только что. Привык отвечать только за себя. Но вы мне очень нравитесь…

– Хорошо. Я, возможно, тоже сумасшедшая. Не знаю почему, но я готова принять ваше предложение. И все же хотела бы знать, на что именно я соглашаюсь…

Так вдруг Тарханова потянуло напомнить ей хотя бы о об одном из вечеров далекого девяносто третьего года, но снова он сдержался. Потом, может быть, и скажет. Но не сейчас…

– Жалованье полковника. Доплаты за ордена и звание Героя России. Очень приличная квартира в Москве…

– Какой вы циник, Арсений. Ну хоть что-нибудь о чувствах вы могли бы сказать…

– Что – о чувствах… Какие у меня сейчас чувства? Пороховой дым и зола в душе…

Он обнял ее и поцеловал, впервые за два дня нового знакомства.

И, очевидно, получилось это у него хорошо, поскольку Татьяна сразу не только ответила на поцелуй, но и прижалась к нему всем телом так, что иных подтверждений больше и не требовалось.

Оторвавшись от губ Сергея, она снова посмотрела на него с сомнением. Но уже другого рода.

– Хорошо, Арсений. Пусть я дурой сейчас выгляжу, но я поеду с тобой. И будь что будет. Не сложится – будем считать, что на экскурсию в Москву съездила.

Они вернулись, и проницательная Марина, которая, наверное, тоже целовалась сейчас с капитаном, сказала:

– Договорились? Вот и слава богу. Желаю счастья, Танечка. А вы, Арсений, если вздумаете ее обидеть…

Совершенно идиллическая сцена из пьес девятнадцатого века.

– Тогда капитан Павел Кабанец вызовет меня на дуэль, – натянуто улыбаясь, поскольку улыбаться ему совсем не хотелось, ответил Тарханов.

– Непременно, – ответил капитан.

– Тебе не страшно? – спросила Татьяна, когда они спускались по лестнице к машине.

– Чего? – не понял Сергей.

– Всего. Нашей встречи, этого вот сражения. Сколько ты людей сегодня убил?

– Людей? Ни одного. Так, пострелял немного, бегали тут какие-то. Может, тебя сводить в один номерок, там мама с дочкой жили…

– Ох, ну извини, наверное, я и вправду не то говорю. А вот похожий на тебя юнкер, Сергей Тарханов, был очень милым мальчиком. Я даже сильно сомневалась, неужели из такого серьезный офицер получится.

И вдруг она неожиданно сильно схватила его за плечо, повернула к себе.

– Сергей, ну хватит дурака валять! Ты же Сергей! Твой друг проболтался. Сказал без задней мысли, что вы однокашники.

И что получается – один возраст, одно лицо, одно училище! Уж тот Сергей хоть раз бы, да упомянул, что вместе с ним двойник учится… Я понимаю, у вас могут быть свои служебные тайны. Но для меня-то… Неужели собираешься всю жизнь мне голову морочить?

– Все, Таня, все. Конечно, это я… Извини, так уж вышло. Не думал я, что встретимся. А увидел тебя и тут же по новой влюбился… Если б не то, что случилось, я б тебе признался, сегодня же. Посмеялись бы чуть… Понимаешь, работа у меня такая…

Татьяна снова припала к его груди. И целовала его уже по-другому.

– Наконец-то. Я и вправду не понимаю, что со мной происходит. Но теперь куда хочешь поеду. Но… Ты уверен, что это серьезно? А, да все равно… Только давай завернем ко мне, соберу кое-что…

…Торопливо бросая в дорожную сумку самые необходимые на первое время вещи (как бы уезжая в отпуск на неделю-другую), Татьяна все пыталась разобраться, что она делает и зачем. Сказать, что так уж она воспылала страстью к вновь встреченному другу, положа руку на сердце, она не могла.

Да, конечно, сентиментальные воспоминания…

Приятные встречи раз в неделю, а то и реже, однажды поездка на целых десять дней в Москву. Не такие уж бурные, но доставлявшие удовольствие и радость ночи. Печаль и слезы при последнем прощании. Он ее замуж не звал, да она бы и не согласилась, скорее всего.

В двадцать один год бросать яркий, праздничный Пятигорск, институт, ради того чтобы отправиться в богом забытый гарнизон на краю света? На такие подвиги она себя готовой не считала.

А что случилось сейчас? Насиделась в девках, потеряла всякую надежду устроить жизнь и кинулась в объятия бывшего любовника, стоило ему только намекнуть? Похоже, но не совсем.

Не зря ведь сердце защемило, как только она увидела его вечером в Цветнике. Всего только позавчера вечером… И две ночи потом почти не спала, все думала, получится с этим странным двойником что-то серьезнее курортной интрижки или нет? Впрочем, на интрижку она тоже была согласна. Хоть на несколько дней вновь почувствовать себя женщиной. Слишком отличался взгляд Сергея от того, каким обычно смотрели на нее мужики, прикидывая, удастся ли без хлопот затащить случайную знакомую в постель сегодня же…

И что, это достаточный повод, чтобы бросить все и мчаться за ним очертя голову? И что потом? Понять через неделю или месяц, что они совсем друг другу не подходят, и возвращаться домой навсегда разочарованной?

Да хоть бы и так! Если она сейчас передумает, останется дома (а эта мысль то и дело приходила ей в голову – остаться дома и обо всем забыть), то до конца дней будет терзаться упущенным шансом.

Вечная дилемма – что хуже: ждать и не дождаться или иметь и потерять?

Боясь передумать в последний момент, сняла трубку телефона. Станция уже вновь была включена. Набрала номер автоответчика в своей конторе и торопливо надиктовала заявление об отпуске. Мол, после всего пережитого не имею сил выйти завтра на работу, нуждаюсь в смене обстановки. Жалованье за отработанное время и отпускные прошу перечислить на банковский счет.

Вот и все. Она положила трубку на рычаг, в последний раз взглянула на себя в зеркало. Нет, она все-таки еще вполне ничего. И способна составить счастье мужчины, который этого заслуживает.

Потом позвонила матери, сказала, что у нее все в порядке, события ее не коснулись, а сейчас она на некоторое время уезжает. С друзьями, в Ставрополь, потом в Москву. Отдохнуть, развлечься.

Присела на дорожку и с решительным лицом направилась к выходу.

Тарханов ждал Татьяну около получаса, сидя в машине. Юнкер с автоматом, гордый возложенной на него миссией, а также и тем, что предстоит прокатиться на классном «Мерседесе» до Ставрополя, а потом минимум сутки оказаться вне внимания начальников, с доброй улыбкой прижимал кованым ботинком шею пленника к шерстяному коврику на полу.

Места между сиденьями не хватало, чтобы тот разместился там со всеми возможными в его положении удобствами.

– Юнкер, вас как зовут? – поинтересовался Тарханов.

– Исса Александрович.

– Фельдфебеля вы получите завтра же. Заслужили. Молодцом. Так и нужно начинать карьеру.

– Не совсем понял, – осторожно ответил Плиев.

– Чего же здесь понимать? У вас есть известные способности, возник определенный шанс, вы им мгновенно воспользовались, попали в поле зрения высших по отношению к вам и вашим непосредственным начальникам сил. Теперь…

– Спасибо, господин полковник, уже догадался.

– Господин полковник, может быть, вы и мне позволите сменить позу и разговаривать на равных? – раздался сдавленный голос из-под заднего сиденья.

– Свободно, – ответил Тарханов. Сейчас он был добрый. – Если ты, Фарид-бек, обещаешь себя вести скромно, то позволю. Юнкер, уберите ногу.

Турок, курд, а может быть, и англичанин (Лоуренса Тарханов забыть не мог), выполз вверх, разминая пальцами шею.

– Заметил, чем мы друг от друга отличаемся? – добродушно спросил Тарханов. На самом деле, думая о Татьяне, он сейчас был готов возлюбить и всех остальных.

– Господин полковник. Пусть я оказался в не совсем удобном положении, но все-таки два факультета я окончил с отличием.

– Да, молодец какой! – восхитился Тарханов. – Ну и продолжал бы дальше. Я, может, тупой солдафон и великодержавный шовинист, а вот считаю, что ежели выпало в Империи родиться, так и служи оной же. Неужто правда интересней быть мелким князьком в ничтожном ханстве, если, впрочем, твои амбиции простираются так далеко, или просто шестеркой при более удачливом авантюристе? Пусть и за хорошие, по твоему разумению, деньги. А мог бы стать имперским офицером или чиновником не из последних. Вспомни Багратиона, к примеру, или из нынешних, командующего Варшавским военным округом генерала князя Амилахвари…

– Не понимаете, – с сожалением сказал Фарид. – Именно, мелким князьком быть лучше. Вот, ваш юнкер с автоматом, осетин, естественно, для меня он не человек…

И тут же получил чувствительный удар в бок.

– Зачем он живет? – даже не поморщился Фарид. – Потомок Нартов, предавший истинную веру, служит поработителям народов Кавказа и Закавказья. А мог бы…

– Если господин полковник разрешит, – с трудом сдерживаясь, сообщил Плиев, – когда выедем в степь, я забью твои слова тебе в глотку хоть прикладом, хоть кулаком.

– И что ты этим докажешь?

– Спокойно, юнкер, дискуссия с этим господином не входит в круг ваших нынешних обязанностей. Охраняйте его, как положено, а я на минутку выйду. Попробую до своего командования дозвониться, а то ведь переживают, наверное. Уприте ствол ему в бедро и при малейшем неловком движении стреляйте. Но только в бедро, не выше. Ясно?

– Так точно.

Хотя руки Фарида были в тугих наручниках, кто его знает… И Тарханов на всякий случай запер дверцы машины снаружи.

Татьяну он встретил на площадке. Она как раз вставляла ключ в замок.

– Таня, подожди. Не знаешь, телефон уже работает?

– Работает, я звонила только что.

– Я тоже позвоню…

Междугородняя связь тоже включилась, и дежурный по управлению тут же соединил его с Чекменевым. Тот уже знал о захвате города, но без подробностей. Информация зависла где-то на уровне округа. Да ведь и прошло всего около трех часов, как сообщение Тарханова было принято и осмыслено в Ставрополе. Это Сергею они показались как минимум сутками, а для прочих время движется неспешно.