Глава 8

Скиф проснулся, как в далеком детстве, от яркого света и звонкого пения птиц. Но за окном только-только начинался декабрь, выморозивший оконные стекла по краям узорной рамкой, как серебряным окладом на иконе. А иконами самыми разными в этой избе были увешаны все стены. В клетках под потолком заливался кенарь, титикали овсянки.

– Доброго утречка! – приветливо поклонилась ему молодая женщина с повязанной платком головой. – Вставайте, завтракать пора. Сегодня пятница – без маслица, значит. Но если отец Мирослав даст для вас благословение…

– Без маслица так без маслица. Порядок нарушать не будем. – Скиф поскреб рукой по бороде. – Может, вот только побриться бы, если церковь дозволяет в пятницу.

– В печке в чугунке водичка теплая, – снова приветливо улыбнулась женщина. Скиф разложил на столе свои бритвенные принадлежности. Хозяйка поставила на стол чугунок с водой. Скиф пододвинул к себе потемневшее от старости зеркало – на него смотрел оттуда бородатый сербский четник.

В то самое лето 1986 года в Афгане, в день прилета жены в командировку в расположение части, капитан Скворцов нагладко выбрился до синевы специально припасенным для этой цели золингеновским лезвием.

Под носом после снятых усов осталась светлая полоска.

"Жена усатых не любит", – объяснил он тогда их командиру, полковнику Павлову.

Павлов после женитьбы Скифа на дочери высокопоставленного сановника из ЦК КПСС стал относиться к своему комбату с некоторой осторожностью.

Не к каждому в Афган может прилететь на встречу жена. Но Ольга каким-то непонятным образом смогла.

Жена с месячным стажем семейной жизни, а в невестах проходила и того меньше. Их расписали досрочно по просьбе родственников – у Скифа заканчивался отпуск, который он получил по случаю награждения вторым орденом Красной Звезды. А медовый месяц им довелось провести на горных тропах в тылу моджахедов – и на этом на их семейной жизни была поставлена большая черная точка, как в уголовном деле.

Более трех лет в Афгане, три года пересылок и тюремных лагерей, побег из зоны перед самой амнистией. Почти два кровавых года в Нагорном Карабахе.

Затем война на горных дорогах и тропах Югославии.

Глаза истосковались по ровному простору Центральной России…

Хозяйка хлопотала у Плиты, чудно пахло пирожками с капустой.

– Хозяюшка, телевизор можно включить? – спросил Скиф, подравнивая ножницами обвислые, как у моржа усы.

Та вскинула на него испуганные голубые глаза. Понятно: пятница – постный день. Потом, перекрестившись и пробормотав что-то скороговоркой, она все-таки сняла с экрана кружевную накидочку.

Бравурный марш пропел славу новой России, началась программа новостей.

Но вдруг ножницы выпали из рук Скифа в эмалированную мисочку с водой. Он всем корпусом подался к телевизору. На экране разбитая взрывом машина "БМВ", оторванные руки-ноги водителя разбросаны по асфальту. В углу фото Ольги. Дикторша щебечет веселым голоском: "Вчера в 16.30 на ведущую нашей телекомпании Ольгу Коробову совершено покушение. Взрыв, оцениваемый специалистами в двести граммов тротилового эквивалента, разнес машину на части. Водитель погиб. По счастливой случайности Ольга Коробова задержалась в холле телецентра на десять минут. Получили легкие ранения двое случайных прохожих…"

Скиф сдернул с шеи простынку и принялся яростно стирать с бороды мыльную пену.

– А! Проснулся, воитель славы…

В избу вошел отец Мирослав, перекрестился на икону и принялся обметать снег с подола рясы:

– Чего взбеленился, будто черта, прости господи, встретил?

– Мне в Москву нужно!

– Всем туда нужно.

– Я еду прямо сейчас! У меня жена в смертельной опасности!

Гладко выбритый, коротко подстриженный и тщательно расчесанный отец Мирослав разительно отличался своим спокойствием от возбужденного, нечесаного Скифа с остатками мыла на лице.

– Присядь, брат мой, и поразмысли спокойно. Ты не поп, и жена, следовательно, у тебя не последняя.

Но-но, не след бывшему красному командиру на духовное лицо с кулаками кидаться. А теперь помысли, с чем тебе в первопрестольную ехать.

Отец Мирослав разложил перед Скифом его же деньги и документы, сомнительный украинский пас порт и двадцать семь долларов мелкими купюрами, не считая украинских купонов.

– Тебе эта фотография нравится? – отец Мирослав вытащил из бумажника Скифа блок фотографий, на котором была отрезана одна. Скиф снялся перед отъездом на родину в фотоавтомате одного из белградских универмагов. – Мне лично не нравится. Ты на ней как библейский разбойник с большой дороги.

Я одну отрезал себе на память, не возражаешь? – Отец Мирослав раскрыл паспорт, которым снабдили Скифа хохлацкие ангелы-хранители в микроавтобусе. – "Смотрицкий Иван Петрович"… Добро, что хоть еще Мелентием не окрестили, умники.

Накаленную обстановку разрядил участковый милиционер. Он вошел, держа перед собой фуражку, истово перекрестился на многочисленные образа, затем поклонился на лампадку, снова водрузил на голову фуражку для пущей официальности и с начальственной строгостью в голосе обратился к Скифу:

– Нарушаете, гражданин, паспортный режим Российской Федерации. Надо было отметиться в день приезда в отделении милиции по месту временного проживания.

– Я… Я только что приехал и не успел заявить о себе.

Милиционер снова снял фуражку и протер ее изнутри по околышку вязаной перчаткой.

– Иван Васильевич, стало быть, участковый здешний. Вы уже третий день здесь, могли бы и побеспокоиться.

Скиф вопросительно поднял брови и взглянул на отца Мирослава, тот в ответ пожал плечами и хитровато улыбнулся. Скиф протянул милиционеру свою украинскую "липу". Тот сделал какие-то пометки в своих бумагах и вынул из кармана.., российский паспорт:

– Вот, Василий Петрович, держите ваш документ и больше никогда не нарушайте.

Милиционер снова перекрестился, козырнул уже в фуражке, – Угощайся, милок, – хозяйка сунула ему пирожки в газетке. – Горячие, только из печки вынула.

Милиционер с достоинством принял подношение и громко хлопнул набухшей от снега дверью. Скиф раскрыл паспорт и с удивлением прочитал:

– Луковкин Василий Петрович… Один другого краше.

С фотографии на паспорте на Скифа смотрел знакомый бородатый сербский четник.

– Зато надежней, Василий Петрович. Так что бороду придется оставить, ты только ее цивилизованно подровняй.

Глава 9

За окном на улице раздался причудливый сигнал клаксона – мелодия торжественного марша. Скиф осторожно отодвинул занавеску. Из-за покосившегося забора во всей своей красе появился новенький "Мерседес". Из него неторопливо вышел молодой человек в дорогой, но старомодной дубленке, в каких прежде ходили партийные боссы первых лет перестройки. Он небрежно оперся на открытую дверцу машины и безжалостно жал на сигнал.

– Чего балаганишь, ирод окаянный! – крикнул ему с крыльца отец Мирослав. – Заходи в дом.

– Не хочу в твой курятник, сам выходи и садись в машину. Переговорить надо, Славик.

– Не могу я, охульник. Гость дорогой у меня. Собираемся к заутрене.

– Бери тогда своего гостя с собой. Я вас обоих подвезу, а по дороге обговорим одно дельце.

– Не вовремя как ты все-таки заехал, – проворчал отец Мирослав, расправляя подол подрясника в машине.

Парню было лет двадцать пять, не больше. С крепких щек еще не сошел юношеский румянец, а шея еще не утратила детской округлости.

– Служба эта для тебя не последняя, а дочка у меня родилась первая. Надо поговорить за крестины, понимаешь.

– Брат Василий, – повернулся к Скифу отец Мирослав. – Ты в своих горних далях и высях оторвался от грешной матушки-земли. Теперь виждь и внемли – пред тобой заместитель главы администрации.

То бишь наместник наместника Парнишка за рулем многозначительно воздел над собой указательный палец:

– Первый'.. Первый заместитель, не забудь добавить, понимаешь. А гость твой издалека? Видимость как бы нерусская.

– Издалека, сын мой, – благостным голосом изрек Скиф, поправляя на голове шапочку-скуфеечку. – Из сербов мы, народ есть такой православный.

У здания прилизанные чиновники кинулись наперебой к машине, каждый норовил первым открыть дверь На начальственных лестницах стало больше ковров, больше шика в отделке внутреннего убранства присутственных мест.

В необъятном кабинете юного начальника не хватало только переходящих красных знамен, остальное все оставалось на своих местах, как и прежде. Не было лишь портретов вождей мировой революции и ликов членов Политбюро ЦК КПСС на стенах. Их заменяли картины, купленные в художественном салоне. По своим эстетическим достоинствам они мало отличались от портретов бывших членов…

О новой моде говорил фотопортрет жены начальника на столе в рамочке из позолоченной бронзы.

– Брат Василий – пустынник, – со смирением в голосе сказал отец Мирослав. – Он много лет обретался вдали от мирской жизни. Ты бы, ваше превосходительство, обрисовал всю картину в двух словах, а мы послушаем и, может быть, даже кое-что поймем своим скудным умишком.

"Превосходительство" мягко повернулось на шарнирном кресле и самодовольно ухмыльнулось той улыбкой, какую дарит людям только богатство и здоровье нерастраченной юности. "Оно" заговорило бархатно мурлыкающим баском:

– Проснулась матушка-Россия, вздохнула от большевистского ига. Как горы, громоздятся в небо частные банки. Финансово-промышленные группы частного капитала все уверенней прибирают к рукам все, о чем раньше пелось в пропагандистской песне: "Все вокруг колхозное, все вокруг мое…" Впервые в истории русская земля получила настоящего хозяина – предпринимателя с большой буквы. Ничейных земель больше нет и не будет. Не будет ничейных заводов, золотоносных месторождений и нефтяных скважин.

К ним властно тянутся молодые руки, которые несут богатство и процветание всем трудолюбивым русским людям, которые не разгибаясь трудятся у станка или на поле.

Он закинул ногу на ногу так высоко, как это делают американские миллионеры в телефильмах.

– Простите, ваше превосходительство, – с почтением в голосе перебил его Скиф. – Позвольте полюбопытствовать, а батюшка ваш родной был или есть кто таков?

– Отец мой был первым секретарем Ефремовского райкома партии в соседней области, слышали о таком? Но он всегда в душе был скрытым антикоммунистом и противником советского строя. После демократической революции он в числе первых публично сжег свой партбилет. Теперь он председатель совета директоров одной из транснациональных горнорудных компаний.

Отец Мирослав недовольно заерзал на жестком стуле для бывшего партактива, затем монотонной скороговоркой выговорил Скифу:

– Брат Василий из единоверной нам Сербии уже утолил свою жажду мирских познаний? А теперь-ка удались в приемную и помолись там по здравом размышлении.

Минут через пятнадцать два монаха покинули здание администрации. Отец Мирослав сделался отчего-то сердит и по выходе не обмолвился ни словом со спутником. В тихом переулке он остановился. Извлек из складок рясы черную матерчатую торбочку и вручил ее Скифу.

– Вот так настоящему богомольцу бродить по Руси пристало.

Из другого кармана он, стыдливо поворотясь в сторону, вытащил перевязанную аптечной резинкой пачку российских банкнот.

– Прими сие со смирением. Не взятка и не дань – подношение прихожан, святое дело… Пошли, светлый ходок. Сегодня нам с тобой придется изрядно потопать.

Так началось "хождение" по городу в тот недолгий декабрьский день. Ходили большей частью пешком, очень редко пользовались переполненными троллейбусами. К прихожанам за праведным подношением заходил лишь один отец Мирослав. Ненадежного по причине излишней болтливости инока он оставлял мерзнуть на декабрьском морозце у подъезда. Торба на плече Скифа раз от разу становилась все весомей…

Перед сном в жарко натопленной избе Скиф снова просмотрел в теленовостях сюжет о покушении на Ольгу. Снова показали ее портрет, разбитый автомобиль и оторванные конечности водителя в крови на асфальте.

– Пятница, – пригорюнившись, напомнила ему хозяйка Марья Тимофеевна. – Надо было бы без маслица.

Но всю ночь Скиф проспал под иконами на удивление спокойно, без снов. Наутро отец Мирослав наотрез отказался провожать его до вокзала на электричку.

– Я тебе уже не нужен, пусть тебя твой ангел-хранитель ведет. За Алексеева не бойся, приищу его в наших краях. И дам тебе весточку.

– Как ты найдешь меня?

– Бог не оставит меня несведущим.

– А где мне тебя искать, батюшка?

– У тебя в паспорте штамп с пропиской по моему адресу. А номер телефона я в него на бумажечке вложил.

Они троекратно расцеловались на прощание, а Марья Тимофеевна утерла уголком платка слезу, приговаривая:

– Ишь птица божия по зиме на весну распелась.

К добру это, прости, господи, за предсказание.

Утро было ясное, морозное. За вокзальным шпилем в чистом небе по бокам от солнца стояли еще два небольших радужных полумесяца, словно обрамляя светило. Скиф подумал, что три – число счастливое, и тут же сплюнул три раза.

В электричке напротив Скифа села девушка с огромными голубыми глазами, удивительно похожая на Ольгу из его старых снов.

Портрет Ольги на экране телевизора отдавал холодностью и искусственностью ретуши. Ту Ольгу, с экрана, он, пожалуй, не сразу бы узнал, сядь она вот так напротив него в электричке.

За Малоярославцем по вагону прошествовала процессия нищих беженцев. Впереди шел человек, тюбетейка которого едва не упиралась в потолок вагона.

На нем был стеганый цветастый халат из подкладочного материала. На босу ногу шлепанцы, сделанные из обрезанных солдатских сапог. За ним шла женщина в плюшевой жакетке и шелковых шароварах с монистами на грязной шее.

Замыкал процессию бритоголовый босоногий смуглый мальчишка лет семи. В руках он держал кусок картона от упаковочного ящика, на котором карандашом были наслюнявлены буквы:

БЕЖЕНЦИ ТАДЧИКИ С АФГАНИСТОНИ

ДАЙТЕ ДЕНЬГА

КУШАЙ НАДА

Мальчишка подошел именно к нему, сложил руки лодочкой и недетскими черными глазами долго испытывал Скифа взглядом.

– Дай… Дай… Отдай…

Скиф порылся в Карманах и выгреб мелочь." Мальчишка не обратил внимания на скудное подаяние, а продолжал стоять с протянутыми руками, пока всех беженцев не вспугнул милицейский патруль, обходивший вагоны.

– Во горлохваты, – пробурчал пьяный сосед у окна. – Им только дай волю, они не только твой карман, они тебе голову отрежут.

Он бережно проверил, цела ли на голове бобровая шапка, подоткнул руки под мышки, оперся на черный кейс и снова визгливо захрюкал во сне…

У Скифа не сохранилось фотографии, на которой они были бы сняты вдвоем с Ольгой. Она моложе его на пять лет, скоро ей исполнится тридцать три. На семейной фотографии, если бы они решили сняться вместе, Ольга бы выглядела сейчас как его дочь, по крайней мере как племянница. Но у них есть Вероника. Жаль, Скиф не знал дня рождения дочери. Из короткого намека жены в последнем письме, которое он получил в лагере, он мог рассчитывать лишь год рождения ребенка. Она никогда не видела отца. Захочет ли она видеться с таким бородатым дедом? Еще вчера Скиф был убежден, что Ольга примет его любого. Даже если замужем, все равно должна вернуться к нему, потому что такой любви, какая была у них, на свете не встретишь…

Ему чертовски захотелось закурить. Он вышел в тамбур. Там было пусто и холодно. На грязном полу валялись монетки и мелкие купюры. Скиф присмотрелся: это была та мелочь, которую он дал "голодному" афганскому цыганенку.

Глава 10

За Внуковом промелькнуло Солнцево. Электричка Калуга – Москва приближалась к конечной станции.

Еще раз почистили вагоны афганские цыгане. Босоногий оборвыш снова пристал к Скифу: "Дай, дай…

Отдай!" – но он только отвернулся, вспомнив рассыпанную в тамбуре мелочь… Мальчишка, уходя, плюнул в его сторону, а дервиш на деревянных колодках пропел петухом, кружась на цыпочках.

– И-и-и, проспит Москву запойный! – прошамкала беззубым ртом старушка, кивая головой на пьянчугу в бобровой шапке. – Назад в Калугу поедет.

После станции Москва-Сортировочная Скиф несколько раз толкнул выпивоху под ребро. Тот замычал и всего лишь перестал храпеть.

– Вставай – Москва скоро! – Скиф приподнял соседа за воротник и встряхнул, как пыльный мешок. – Проснись, а то оберут!

Мужичок очнулся, замотал головой, потом ошалело уставился в залитое солнцем, изукрашенное морозными узорами окно. Зачихал, громко закашлялся, слышно испортил воздух и суетливо начал обтирать руками одежду на себе.

– Нет… Что?.. Нет… Москва?.. Нет, а ты кто?

– Да никто я тебе…

Скиф направился было к выходу, но проснувшийся вцепился за его куртку:

– Нет, ты погодь… Я сперва свое богатство проверю.

Он сильно трясущимися руками раскрыл сначала пухлый бумажник, затем свой черный кейс, где Скиф заметил несколько толстых пачек американских долларов.

– Нет, ты парень честный… Нет, ты погодь… Нет, я в командировке… Нет, я из Барнаула, с завода "Алтайдизель"… Я в Калуге был по делам на турбинном заводе… Нет, ты погодь, меня встречают. Выведи меня. Вот номер машины на бумажке.., посади меня в нее, а то меня штормит и буквы перед глазами прыгают… Нет, я тебе налью за это.

Скиф без труда разыскал серебристый "Опель" и загрузил в него барнаульца. Босоногий мальчишка закричал ему вслед что-то обидное на своем языке.

Скиф хотел захлопнуть дверь, но барнаулец и на этот раз вцепился в него.

– Нет, не уйдешь так просто. Нет, я тебе налью…

Сиди тут, карауль машину, а мы с водилой по ларькам побегаем.

Барнаулец с водителем надолго припарковались у пивного ларька. Скиф снял трубку телефона в автомобиле, раскрыл блокнот и набрал номер. За десять лет телефонный номер его тещи не изменился – для жильцов сталинских небоскребов в стиле "Победа" все даруется на века.

– Марья Александровна? Здравствуйте, я Игорь Беспалихин. Мы с Олей в одной группе учились, помните меня?

Голос тещи был звонкий, как у девушки:

– Беспалихин? Уже не помню, столько лет прошло. А кто ваши родители?

– Я из детдома в Иванове для детей зарубежных коммунистов… Вот только что вернулся из долгосрочной командировки на Тайване, сто лет в России не был. Хочу пригласить к себе всех бывших однокурсников по институту. Позовите Олю, пожалуйста.

– Игорь, вы опоздали. Оля давно живет в своей квартире на Кутузовском… Запишите ее домашний и рабочий номер, если захотите. Я продиктую…

– Спасибо, записал уже…

Командированный из Барнаула теперь пристал к симпатичной лоточнице, которая постукивала от мороза тяжелыми валенками, и предлагал ей согреться водочкой. Скиф набрал новый номер телефона.

– Алло, это телевидение?

– Какое к разэдакой матери телевидение? Это компания.

– Мне Ольгу Коробову, если можно, позовите.

– Ольга Викторовна с вами лично знакома?

– Еще как знакома… А какая это компания?

– Компания "СКИФЪ".

– Как-как?.. Повторите!

– "СКИФЪ", еханый бабай… Глухой, что ли?.. Ты не из Еревана, не с фирмы "Джвасти"?

– Угадал, да-арагой…

– Тогда гони вовсю к нам. В твоем распоряжении сорок минут. А то шефиня в парикмахерскую намылилась.

– Ладно, ждите гостей.

Скиф бросил трубку. Цирк, да и только. Но главное, теперь знает, где искать Ольгу. Знает ли?..

Тут как раз вернулся барнаулец с шофером. В руках у него был огромный сверток.

– Держи за службу… Поправимся сейчас после вчерашнего.

– Ты, я вижу, уже и так поправился.

– Я?.. Только микродозу клюнул… Я пока в норме.

Бери стакашек, дозаправимся.

– Ага, наши козлы из Калуги послали меня в какую-то фирму "СКИФЪ" и дали только телефон. А там висит автоответчик и чирикает, как попугай: "Оставьте ваше сообщение…" Не у кого адрес спросить.

– Нет, ты какая-то Калуга дремучая. Дай-ка мой чемодан.

Он извлек из черного кейса толстый справочник "Желтые страницы" и ткнул пальцем в нужную строчку, приговаривая: "На "сэ", значит…"

– Нет, я просто угораю с него… Вот твоя фирма черным по белому, деревня родная. Теперь в расчете?

Услуга за услугу.

– А на кой ты мне, Барнаул, этот адрес в харю тычешь? Ты меня туда свези, тогда услуга за услугу четкая. До Сретенки недалеко.

Барнаулец с таким жаром принял предложение, что даже повернулся к Скифу на заднее сиденье, чтобы по-дружески пожать руку. Он снова был в "норме".

Перед двухэтажным особняком в псевдорусском стиле, ныне отреставрированном по евростандарту, остановился почти новенький "Опель-Вектра". Из него вышел Скиф, залихватски хлопнул дверью и небрежно обронил оторопевшему барнаульцу:

– Меня не ждать. Я сюда надолго.

Плотный охранник в своем квадратном пиджаке и сам казался квадратным, под стать своей нижней челюсти. С затаенным недоверием он глянул на номер отъезжающего автомобиля и уже с полным отчаянием уставился вслед миновавшему грозный КПП Скифу в лихо заломленной кубанке.

В холле девушка в униформе сидела за конторкой под коробками с автоматической сигнализацией, перед монитором и управляла телекамерами, установленными в саду, спящем под снегом вокруг особняка.

– Ольга здэ-э-эсь?

– По какому делу?

Скиф надвинул кубанку на самый нос и заносчиво спросил:

– Ты фирма "Джвасти" знаешь?

Девушка торопливо вскочила и ответила с полупоклоном:

– Второй этаж, сразу налево. Вас давно ждут.

– Канэшна…

Скиф никого и ничего не замечал вокруг себя. Даже пульс в висках отстукивал одно и то же: "Оль-га!..

Оль-га!" Не заметил, как оторопело поднялся при виде его знакомый ему по вагону-ресторану в поезде Москва – Одесса толстомордый Тото с цыплячьим пухом на голове.

Долгие годы он шел к своей Ольге, и вот наконец эта дверь с золотой ручкой, за которой…

Такой Ольгу он еще никогда не видел. Она показалась ему богиней в облике деловой женщины. Спазм перехватил горло, когда она широко раскрыла голубые глаза в пол-лица:

– Ты.., жив?

И сама закашлялась, будто подавилась. Указала ему элегантным жестом на кресло, но Скиф сел на стул за столом напротив Ольги, чтобы быть ближе.

В кабинете стоял запах духов, дезодорантов и всякой косметики.

Скиф только лишь набрал полную грудь воздуха, чтобы произнести первое слово, как компьютерным соловьем запел телефонный звонок.

– Прости, Игоречек… Прости, миленький.

Ольга сняла трубку, и лик ее стал похожим на портрет деловой женщины с рекламы сомнительного банка.

– Прикажете и растаможкой автопоездов мне заниматься лично?! Ну, тогда я еще буду самолично контролировать поставки сухого молока из Африки в Чечню… И металл с Украины в Голландию через Москву гонять! Нет уж, позвольте мне этим заняться… Да еще вместо экспедитора с ними поеду… За что тогда я вам, Рувим Семенович, деньги такие плачу?..

Еще один подобный звонок, и мы с вами распрощаемся Потом она сердито ткнула клавишу на электронном пульте:

– Светочка, меня ни для кого нет. Друзья из "Джвасти" пусть найдут меня завтра, если им удастся.

Затем она почти легла грудью на столешницу и с улыбкой протянула Скифу розовую ладошку, словно выпрашивая семечек.

– Игоречек, с приездом… – не сказала, а промурлыкала она.

Он робко протянул ей руку, подернутую сеточкой ожогов.

– Свечу за упокой ставила?

– Ставила… – вновь промурлыкала Ольга, по-детски мигнув обоими глазами.

Взгляд ее излучал непритворную нежность. А этот сильный аромат духов… Скиф никогда в духах не разбирался, но вспоминал свою Ольгу не иначе, как в ореоле благоуханий.

– Не забыл меня, родненький, – с такой истомленной отрадой чуть слышно произнесла Ольга, словно с нее пудовые цепи свалились.

А Скиф сидел, полуприкрыв глаза, как маленький мальчик, который наконец дождался счастливого конца, слушая страшную сказку. Промелькнуло желание встать и уйти, чтоб оставить все как есть, в своих воспоминаниях. Может, так было бы и лучше для них обоих…

Идиллию прервали громкие мужские голоса. В кабинет буквально ворвались, как паровозы на станцию, двое дородных мужчин. Первым шел лощеный господин в усах и бородке с пенсне на носу. В таком виде в старых советских фильмах изображали банкиров, фабрикантов, правых эсеров и прочих контрреволюционеров.

– Грубая реальность вторгается в мир грез, – печально вздохнула Ольга и медленно распрямилась над столом, вытягивая свою ладошку из руки Скифа. – Господа, познакомьтесь, – холодным официальным тоном произнесла Ольга:

– Мой муж, Серафим Ерофеевич Мучник. А это…

– Василий Петрович… Луковкин, – подсказал Скиф.

– Да, – подтвердила Ольга. – Василий Петрович, наш партнер из…

– Из Конотопамы…

Скиф машинально приподнялся из чистой вежливости, и.., руки его крепко сжали спинку стула, а глаза сузились в черную щель.

– Сима?.. Сима Косоротая с Мыльного Завода?..

И он твой муж? – невольно вырвалось у него.

Отвислые щеки и залысины Серафима Ерофеича пошли красными пятнами. Он на короткий миг загорелся негодованием, распрямил грудь, которая слишком быстро переходила в отвислый живот, потом снял пенсне, пристально всмотрелся в незваного гостя и сделал небольшой шажок назад.

– Скиф? – выдавил он слишком тонким для его комплекции голоском.

Звонко цокая каблучками, Ольга вышла к мужчинам и стала между бывшим и теперешним мужьями.

– А теперь – к делу Серафим Ерофеич, отправляйтесь в таможенный комитет. У Рувима Семеновича неувязки с суперкарго. Старичок в последнее время стал сдавать, пора подыскать ему замену.

– Надеюсь, не вот этого хмыря ему на смену пророчишь?

– Кадровые вопросы позвольте решать мне самой.

А вам, Анатолий Николаевич, звонил ваш отец и просил срочно заехать к нему на службу, – обратилась она к белобрысому Тото. – Через час попрошу всех быть у меня в кабинете.

Она нажала кнопку селектора и распорядилась:

– Светочка, будьте добры мне кофе, а нашему гостю коньяк и закуски по представительскому разряду. И никого ко мне не пускать!