Северо-восточная Украина
       Полигон
       16 августа
       15.35
 
      Полковник Калмыков очнулся в полной темноте. Первая мысль (и нельзя сказать, что она была в данных обстоятельствах совершенно бредовой) закономерно убеждала в том, что с земной жизнью отныне покончено и можно поздравить себя с перемещением на тот свет. Точнее, на ту тьму…
      Он потерял сознание через пять минут после того, как четыре человека, одетые в камуфляж, включающий и глухие колпаки для лица, атрибут знаменитых спецназовских «наездов», которые получили ироничное название «маски-шоу», заставили его забраться на заднее сиденье неприметных серых «Жигулей». Как только машина тронулась с места, полковник получил ощутимый удар в висок, после которого и потерял способность внятно воспринимать происходящее.
      Вероятно, его вырубили профессиональным приемом. Это очевидно хотя бы потому, что он находился не в полной «отключке» и некоторое время слабо фиксировал окружающую действительность, хотя и не мог сказать в точности ничего про маршрут движения.
      Видимо, где-то через час после нападения машина остановилась, и дальнейшего Калмыков уже не помнил. Сколько он уже находится здесь? Несколько часов? Несколько суток? И, главное, кто эти люди?
      Нападение совершено грамотно. Работала, безусловно, какая-то специальная команда. Это, само собой, не бандиты с большой дороги. Да и для чего гангстерам нужен полковник? Выкуп предложить его семье, вытребовать скромную полковничью зарплату? Ответ очевиден – похитителям требуется иное. Информация, которой обладает Калмыков. Но и тут полная неясность.
      В последнее время он не имел практически никакого отношения к таким материалам, которые хоть в какой-то мере можно отнести к разряду секретных. Обычная штабная работа, армейская рутина. Самые важные сведения содержались в потертом портфеле, ныне оказавшемся в руках нападавших. Но, как говорит в таких случаях двадцатилетняя дочка Калмыкова: «Это не супер, папа!» Кому нужны данные о планируемых через месяц учениях? О них даже в киевской армейской газете писали. Чушь несусветная! Для этого, кстати, полковник и приехал на территорию бывшего Полигона. Здесь очень удобно разместить замаскированный штабной пункт, откуда можно вести контроль за действиями подразделений.
      Он вспомнил, о чем размышлял, сидя на краю проселочной дороги. И вдруг вздрогнул. Нехорошая мысль светящимся метеором пролетела по его сознанию. Полигон…
      Калмыков являлся одним из немногих людей, кто получил закрытую информацию о производимых здесь в прежние годы испытаниях. А вдруг необходимы как раз эти материалы? Только кому? Кому и для чего?
      Полковник пошевелился, приподнялся на локтях, ощутив при первом движении, как пульсирующей болевой точкой отозвалась правая часть головы. Судя по всему, он находился в каком-то подземном бункере. Пол холодный, каменный. Калмыков кашлянул. Любые звуки распространялись здесь с относительной гулкостью. Значит, помещение не очень большое. Наверное, его площадь примерно соответствует размерам столовой в родной войсковой части.
      Калмыков встал, сделал несколько шагов наугад. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…
      Стоп! Он уперся рукой, которую, как слепец, протянул вперед, в шероховатую преграду. Тяжело присел на пол, нащупал пальцами какую-то ветошь, оперся спиной о стену. Да, никогда полковник не попадал в подобные переделки. А в сходных условиях находился только в курсантской юности, когда сидел за самоволку на гауптвахте военного училища.
      А ведь вот в чем может быть дело! Он когда-то участвовал в работах по обустройству нижних ярусов подземных сооружений около Центра управления Полигона. И знал лучше многих схему расположения коллекторов. Господи, неужели его привезли туда? Но зачем?!!
      О секретных разработках на Полигоне Калмыков не имел никаких сведений. И получил информацию об этом всего три года назад, во время своей короткой командировки в Москву в составе группы военных экспертов. Он представлял украинскую державу, поэтому не мог даже предполагать, что старый друг, Игорь Стеклов, ныне занимающий ответственную должность в одном из российских секретных ведомств, с которым они пересеклись совершенно случайно, узнав, что полковник проходит службу в этом районе, вдруг спросит:
      – А ты был на Полигоне?
      – Где?
      – Да не парься, Толик. – Стеклов улыбнулся. – Сам понимаешь, о чем я. У нас есть свои источники. Ты же там когда-то работал…
      Калмыков внимательно посмотрел на постаревшее заматеревшее лицо приятеля. Они давно не виделись, а люди с годами сильно меняются. Кем сейчас стал Игорь?
      – Работал двадцать лет назад. Потом не был ни разу, – солгал полковник. Неужели Стеклову известно, что он и в последнее время приезжал на Полигон, спускался в разрушенные бункеры, два раза организовывал на этой территории командно-штабные учения?
      – Вот что, Толя, я из тебя клещами сведения не вытягиваю. Ведь это по сути раскрытие военной тайны представителю чужой страны, – усмехнулся Стеклов.
      Старый друг, мало что по званию был существенно старше Калмыкова, так еще принадлежал к элите другой державы. Сам полковник плевать хотел с высокой колокольни на все эти межгосударственные дрязги, но интерес к такой теме его поразил.
      – Игорь, а зачем тебе это?
      – Видишь ли, старик… – Стеклов замялся, прошелся по своему большому кабинету, почесал затылок. – Как бы тебе это попроще обрисовать? В общем, скрывать от тебя ничего не стану. В конце концов, мы с тобой из одного котла щи хлебали. Нам очень нужны сведения о современном состоянии дел на Полигоне. Ну так вот…
      Он остановился у окна, сложив руки за спиной, потом резко развернулся, поднял рюмку с дорогим коньяком (в честь встречи генерал распаковал особые запасы спиртного) и сказал:
      – За тебя, Толик!
      Калмыков тоже выпил, закусил ломтиком лимона.
      – Я понимаю, конечно, что выпытываю сейчас закрытую информацию, но по-другому никак не получится. Нам позарез требуются данные о том, что там делается.
      – Но я же ничего не знаю…
      – Не прибедняйся, Толик. Ты можешь сказать мне хотя бы одно – недавно там кто-нибудь из ваших себя проявлял?
      Калмыков колебался. Разве можно рассказывать о том, что ему известно? Друг-то друг, но вообще это попахивает изменой воинской присяге.
      – Наша часть к Полигону никакого отношения не имеет. Да, находимся рядом, в тридцати километрах, но больше нас ничего не связывает.
      Стеклов долго бродил по кабинету, не говоря ни слова, как волк в вольере зоопарка. Потом неожиданно резко развернулся и сел за стол напротив полковника:
      – Послушай, Толя… Я тебе сейчас кое-что расскажу. Но поклянись, что ты никому, ни единому человеку, об этом не заикнешься. Дело тут такое…
      Калмыков иронически взглянул на Стеклова:
      – Ты же меня знаешь. Тем паче что мы теперь – почти что стратегические противники.
      – Деталей я, само собой, не ведаю. В советское время подобная информация доводилась только до уровня министра обороны. Но известно мне следующее… Во времена Брежнева на этом самом Полигоне, помимо официальных, санкционированных командованием испытаний обычных видов вооружения, проводились совершенно секретные эксперименты с неизвестным типом физического излучения.
      Полковник не мог оставить саркастического тона:
      – Что же может сделать это твое излучение? Полностью блокировать систему противовоздушной обороны страны?
      – Да нет, Толя… Даже при наименьшей мощности генерирующих приборов, – Стеклов сжал челюсти, – полностью уничтожить все живое на площади в десятки квадратных километров…

       Северо-восточная Украина
       Окрестности Полигона
       16 августа
       16.41
 
      Митин отругал себя последними словами. И было за что.
      Он чуть не попался. Как школяр, пацаненок!
      Стреляли с близкого расстояния (из армейской винтовки западного производства, точнее не сказать), метров с пятидесяти. Для профессионала это гарантированное попадание в «яблочко» по имени Валера Митин. Его спасла реакция и небрежность стрелка.
      Откатившись за угол сарая, он стремительно приготовил к бою модификацию «Клин» пистолета-пулемета «Кедр» . Дальнейшие движения отработаны многолетней спецназовской практикой: выход из укрытия в стороне от директории первого выстрела, широкая веерообразная очередь, по дуге рассекающая все возможные точки укрытия противника, переход вправо, фиксация ответного огня, незаметное перемещение на предыдущую позицию, новая очередь…
      Враг был один. Это не вызывало ни малейших сомнений.
      Еще одна пуля, выпущенная с большей меткостью, гарантированно сразила бы Митина наповал, если бы он секундой раньше не сделал широкий фальшбросок на два метра влево, на самом деле оставшись на том же месте.
      Противник серьезный. Но он без поддержки. И, похоже, у него проблема с патронами.
      Две минуты наблюдалась полная тишина. Даже трактор перестал рычать мотором на краю поля. Словно для того, чтобы два спеца смогли конкретно выяснить свои отношения.
      Митин отполз вправо, старясь не задевать листья репейника и стебли крапивы.
      Сейчас существуют три примерно равнозначных варианта. Первый – ждать, пока стрелок опять проявит себя. Второй – попытаться захватить его живьем, обежав сарай с другой стороны. Третий – вызвать врага на продолжение дуэли, заставив тем самым раскрыть огневую точку. Впрочем, если противник – действительно конкретно подготовленный профи, то не сидел на месте, а тоже постоянно менял место временной дислокации, перемещался в активном режиме, делал фальшброски.
      Второй вариант – наиболее рискованный. Но Митин в конце концов выбрал именно его.
      Прижавшись к нагретой солнцем стене сарая, молниеносно оказался у другого края, на теневой стороне, нырнул в густые заросли крапивы. Колючки чертополоха в какой-то момент больно царапнули по щеке. Переложив в левую руку «Кедр», добрался до угла, залег здесь, не шелохнув ни одного травяного стебля.
      Сейчас самое главное – понять тактику этого одинокого стрелка. Мог ли он допустить, что Митин пойдет в обход, и соответственно резко переместиться вбок, уйти с прежней огневой позиции? Если котелок у парня варит на приличном уровне, вполне мог. Только как это узнать? Судя по меткости первого выстрела, легко допустить, что противник имеет на своей винтовке оптику. Тогда дело швах…
      Митин прополз три метра вперед с осторожностью гадюки, подбирающейся к птичьему гнезду. Замер, поймав себя на крайне неприятной мысли. А вдруг стрелок уже ушел вперед, отпугнув погоню? Что, если диверсионная группа оставила его в арьергарде с целью «решетить» пространство редкими пулями, а потом отходить в сторону, отвлекая внимание преследователей и дезинформируя о реальном направлении движения группы?
      Один шанс из десяти, что его можно взять живьем. Профи из «охранного кордона» никогда не позволит себе попасть в плен и стать «языком». Надо идти напрямую!
      Митин протянул руку к основанию осевших полусгнивших бревен, бесшумно подтянул к себе небольшой камень, лежавший у самой стены, размахнулся и метнул вперед. Оказавшись одновременно с этим броском на несколько метров правее, он приподнялся над листьями лопуха, поливая пространство широкой очередью.
      Откинув свое тело еще на три метра, Митин замер в зарослях, вслушиваясь.
      Полная тишина. Мало того. Чужого присутствия более не ощущалось. Похоже, он не ошибся. Шуганув преследователя метким выстрелом, за пять минут одинокий диверсант успел отсюда свалить. Профи за такой отрезок времени в силах преодолеть почти полкилометра. Ищи теперь ветра в поле.
      Митин расслабил мышцы, сел, почти не таясь, у стены сарая и, возмущенно сплюнув, вытащил пачку сигарет.
      Как все-таки плохо, что приходится действовать в одиночку. Даже учитывая свои индивидуальные особенности и характер специальной подготовки. Иногда помощь соратников предельно необходима. Например, сейчас…
      Его группа осталась в десяти километрах южнее, прямо у развалин бывшего подземного бункера. Она будет сидеть и ждать своего командира до упора.
      Самое главное, что Митин не имел права брать сюда ни одного человека. Ведь там – более ответственный участок. Все четыре спеца вместе составляют спаянную боевую единицу, все незаменимы. Никто не знает, как поведет себя враг. Никто не знает, покинул он территорию Полигона или нет. Судя по тому, что произошло совсем недавно, получается, уже покинул. И даже ухитрился выставить охранение на пути погони. Возможны, впрочем, и иные варианты. Вплоть до открытой дезинформации. Может быть, это дублирующий отряд?
      И вот что еще плохо. Приняв решение двинуться по наиболее вероятному пути отхода диверсантов, Митин реализовывал резервный вариант операции «Полигон». Он имел полное право в любой момент направить вместе с собой всю группу, если обстоятельства сложились бы соответствующим образом. Но крайне нежелательно было дробить отряд, тем более уходить в разведрейд одному. Если он своим превентивным преследованием спугнул противника, ситуация становится еще более удручающей. Тогда можно себе вообще поставить жирный «кол» за оперативную смекалку.
      Он затушил недокуренную сигарету, вдавив ее в сыроватый чернозем под корнями лопуха. Вздохнул и медленно пошел вдоль стены сарая, убрав в специальную кобуру пистолет-пулемет «Кедр».

       Москва
       12 августа
       14.10
 
      Борщагин долго колебался перед тем, как пойти со своей информацией в соответствующее ведомство.
      Да собственно говоря, ничего воистину сенсационного он не узнал. Торсионное излучение? Ну и что? Все может быть. Те дилетанты, которые распространяют сведения о нем в средствах массовой информации, вероятно, не имеют никакого отношения к реальным военно-промышленным разработкам. Возможно, наши уважаемые академики пытаются бороться с ветряными мельницами, ведь, как известно, теоретические постулаты и реальная научно-техническая работа по новым методикам – разные вещи, лишь косвенно связанные друг с другом.
      Александр Павлович размышлял об этом, когда через четыре дня после своей командировки приехал в родной институт. Проведя с коллегами дежурное обсуждение итогов конференции, Борщагин уединился в собственном кабинете.
      Он никогда не пытался хоть в какой-то мере противодействовать властям предержащим. Но никогда и не делал попыток им помогать. Когда-то давно, в далекие, улетевшие в вечность годы застоя, Александра Павловича пытались привлечь к негласной общественной деятельности сотрудники соответствующих спецслужб. Но ему удалось, проявив незаурядные качества подлинного служителя науки и настоящего российского интеллигента, выпутаться из расставленной ловушки. Так что не пострадала ни его карьера, ни авторитет, причем прежде всего в своих собственных глазах.
      Сейчас совсем другое время. Но имеет ли он право с легкостью гимназического фискала вступить на тот путь, который в перспективе может связать образ известного ученого с сомнительными государственными структурами? Юргенсон – человек эмоциональный. Как знать, а вдруг все эти сведения – всего лишь полуфантастическая интерпретация реальных событий? Ошибка здесь фатально грозит незапятнанной репутации члена-корреспондента РАН.
      Борщагин включил компьютер, забрался в Интернет, не отвлекаясь от своих тяжелых дум. Почти механически набрал в поисковой системе слова «торсионное излучение» и невольно вздрогнул, когда в высыпавшем первоначальном наборе сайтов увидел грозную фразу: «Торсионный геноцид вполне реален, считает доктор Грейви…»
      Борщагин, впрочем, тут же усмехнулся, когда в другом месте прочитал: «Современные технологии, основанные на действии торсионных облучателей, способны до предела изменить жизнь обычных людей. Торсионный сигнал проявляет себя в невидимом диапазоне с модулированными электромагнитными импульсами. Воздействуя дистанционно, проникая через все естественные преграды, он влияет на любые биологические объекты. Эти узконаправленные лучи способны приводить к страшным последствиям. Превратившись в зомби, человек не может совершать даже естественные физиологические реакции. Нормальная локомоция, потребление пищи, мочеиспускание и т. д. становятся невыносимым бременем. Чудовищные боли, спазмы, потеря рассудка и двигательной активности, временная или постоянная недостаточность кровоснабжения, фатальная стенокардия являются лишь предварительными симптомами общего ухудшения здоровья, в результате в девяносто семи процентах случаев приводящими к летальному исходу».
      Информация из web-сети ничего нового, по сути, не принесла. Так, обычный треп, который по гамбургскому счету не стоит ломаного гроша. Но спокойствие Борщагина покинуло окончательно и бесповоротно.
      Александр Павлович отказался от двух важных встреч с коллегами, просидел в своем кабинете, не отвечая на беспрерывные телефонные звонки, еще часа два, потом решил, что нужно ехать домой.
      Однако и там подлинного покоя не нашел. Постоянные сомнения изматывали его с профессиональной садистской последовательностью. «Ерунда, пьяная банкетная болтовня», – пытался убеждать он себя, сидя в своем любимом кресле у окна и раскуривая пятую по счету трубку. Но какой-то неизвестный противник в сознании упрямо утверждал обратное.
      Ничего не помогло: ни четыре чашки крепкого кофе; ни две рюмки отборного коньяка; ни тщательное штудирование текста собственного доклада, который, по мнению всех участников конференции, являлся не только удачным, но даже в каком-то смысле сенсационным; ни получасовой разговор с женой, отдыхавшей сейчас с двумя дочками в Египте; ни нервное перелистывание недавно изданной монографии, написанием коей Александр Павлович втайне гордился…
      Часам к восьми вечера, изрядно измаявшись от нескончаемой внутренней борьбы, Борщагин махнул рукой на свои старинные принципы и набрал телефон справочной ФСБ.
      – У меня есть чрезвычайно важная и срочная информация, – деревянным голосом произнес он в ответ на вопрос дежурного.

       Северо-восточная Украина
       Полигон
       17 августа
       00.12
 
      – Я повторяю. Где и у кого могут быть детальные планы подземных сооружений Полигона?
      Яркий свет мощного фонаря, закрепленного на вентиляционной задвижке на верху стены, у низкого потолка, резал глаза. Калмыков жмурился, отворачивал голову, но нестерпимая горящая лава ослепляла его с фатальной силой. Уже два часа эти люди в камуфляжных костюмах вели основательный допрос. Они не применяли физических мер воздействия, если не считать чудовищного сияния, но было совершенно очевидно, что, если будет такая необходимость, не остановятся ни перед чем…
      Калмыков уже догадался, что он находится в одном из заброшенных зданий Полигона, хотя совсем недавно уверял несчастного водителя Бобриченко, что тут ничего не сохранилось. По-видимому, это подземный ярус, метров на десять ниже дневной поверхности. Хотя точно сейчас не скажешь. Данное помещение было гораздо меньшего размера, чем подвальное, величиной с кабинет начальника штаба.
      – А я еще раз повторяю. Я не знаю. Не знаю ничего конкретного.
      Допрос вели двое: высокий широкоплечий мужик средних лет и худой приземистый парень, похожий на сотрудника преуспевающей фирмы. Вопросы чередовались, поступая то от одного, то от другого дознавателя. Но особенно усердствовал «клерк». И вот вышел из себя и заорал омерзительным голосом:
      – Знаешь! Рассказывай все! Иначе тебе не жить!
      – Значит, такая судьба, – спокойно ответил Калмыков.
      Худой вскочил с места и резким движением отозвал в сторону широкоплечего. В течение минуты они о чем-то совещались приглушенным шепотом.
      Широкоплечий наконец развернулся в сторону полковника и медленно произнес:
      – У вас есть реальная возможность выйти отсюда живым и невредимым только в том случае, если вся известная вам информация окажется в нашем распоряжении. Искренне советую не упорствовать.
      Калмыков усмехнулся:
      – Думаю, что в таком случае выйти отсюда живым и невредимым я точно не смогу. Я не столь наивен.
      Тут отворилась тяжелая дверь, и около Калмыкова оказался еще один человек. Его лицо все время находилось в полумраке.
      Войдя в эту импровизированную комнату для допросов, он отвернул в сторону фонарь, прекращая мучительную пытку светом. Потом коротко распорядился:
      – Ник, Айс, оставьте нас.
      Видимо, это был командир. Потому что оба дознавателя покорно вышли, не пытаясь перечить.
      – Вас как зовут? – тихо спросил он Калмыкова, садясь на привинченный металлический табурет у стены.
      – Анатолий Дмитриевич.
      – Вот что, Анатолий Дмитриевич. У нас очень мало времени. Поэтому сами понимаете…
      Эти слова, произнесенные спокойным бесстрастным тоном, подействовали на полковника гораздо сильнее, чем все те угрозы, которые он успел услышать за два часа допроса. Как будто могильным холодом повеяло в душе…
      – И еще вот что я вам скажу. Я могу, не применяя никаких устрашающих методов физического воздействия, вытянуть практически любые сведения из самого стойкого человека. Есть, например, способ, именуемый английским словом «rapport». Переводится это как «связь, взаимодействие». Тренированный специалист в состоянии с помощью определенных техник подстроиться к тому, кого допрашивает. Достаточно дублировать, как в зеркале, его движения, повторять малейшие мимические реакции, чтобы полностью включиться в ритм работы чужого сознания. Тогда не потребуются никакие сложные и дорогостоящие детекторы лжи. Все требуемые данные будут получены без особых усилий. Только я не завидую донору. Результатом подобного опыта станет длительное нервное истощение. Вы, как я вижу, не обладаете крепкой психикой. Так что не заставляйте меня прибегать к таким мерам.
      Он замолчал, глядя в угол, где фонарь вырывал из тьмы яркую узкую дорожку, расплываясь на стене широким сияющим ореолом.
      – Мы действительно можем прийти к соглашению. Если вы сообщите необходимую информацию, то я даю вам гарантию. Гарантию, что вы отправитесь домой живым и невредимым.
      Командир неведомого отряда диверсантов пристально посмотрел в глаза Калмыкову. Полковник не отвел взгляда и почувствовал, что этот человек не врет.
      – К тому же вы никак не нарушите присягу своей незалежной Украйне, – командир усмехнулся, – поскольку, насколько мне известно, те испытания, которые проводились на этом Полигоне, теперь принадлежат далекому прошлому. Тому времени, когда существовал Советский Союз. Нынешние украинские власти это не интересует.
      Он помолчал, потом спросил:
      – Ну так как, вы принимаете мои условия?
      – Что от меня требуется? – Калмыков тоже говорил очень тихо (он чувствовал, что балансирует на тонкой стене между двумя сферами, одна из которых именуется словом «предательство», а вторая – «жизнь»). – Мне были доступны приблизительные сведения. К тому же получил я их неофициальным образом. Поэтому не могу отвечать за точность.
      – Нам требуется только одно, – командир встал и прошелся по комнате, низко наклонив голову, – планы подземных сооружений Полигона. Для чего, вам, естественно, я сообщить не могу, не взыщите.
      – У меня их нет и быть не может. Почему вы вообще решили, что я могу их иметь?
      Командир задумчиво почесал щеку:
      – У нас была некоторая информация. Возможно, мы переоценили ее достоверность.
      Калмыков вспомнил про Стеклова и не смог сдержаться:
      – Часом не из Москвы?
      И в этот момент понял, что лучше бы этого не спрашивал. Руководитель диверсионного подразделения не произнес ни слова, не сделал ни единого угрожающего жеста, даже не повернул головы, но полковник внезапно почувствовал всю силу его энергетики.
      – Я вас предупреждаю в первый и последний раз, полковник…
      Командир сел на табурет и внятно произнес:
      – Рассказывайте все, что знаете. То, что я обещал, будет исполнено. Я не нарушаю условий соглашения.

       Северо-восточная Украина
       Окрестности Полигона
       16 августа
       19.40
 
      Митин вернулся обратно на пять километров. Здесь он проходил несколько часов назад.
      Присев в тени, в зарослях акации на небольшой лесополосе, которые, впрочем, совершенно не спасали от удушающего августовского зноя (хоть солнце уже медленно двигалось к закату), Митин медленными глотками допил воду из фляжки, прилег на желтую худосочную траву и с наслаждением закурил.
      Он давно перестал что-либо понимать во всей этой операции.
      Если противник выполнял функции караульного, в задачи которого входило всего лишь здорово шугануть преследователей, то где тогда находится отряд?
      Оторвался на расстояние дневного перехода? Притаился в ближайшей роще или лесополосе? Или, используя транспортные средства, уже давно покинул район совершения диверсии?
      Цели.
      Это главное.
      Неизвестны цели. Совершенно. Полностью.
      Когда их отправляли на задание, то гарантировали, что дополнительная информация поступит в распоряжение группы в течение ближайших суток. Однако воз и ныне там…
      Второе – секретность. Какие сверхценные материалы мог найти противник на территории бывшего Полигона, если командиру отряда спецназа, выполняющего антитеррористические задачи, не рассказано о сути проблемы даже в общих чертах? Чистый абсурд, без примеси рационального подхода, столь необходимого для реалистической оценки ситуации.
      Третье – направление движения. Куда должен идти террорист, диверсант, разведчик, успешно выполнивший (или неожиданно проваливший, не имеет значения) задание? Если он заброшен из-за границы – стараться покинуть страну. Если является местным жителем – попытаться полностью скрыть следы своего пребывания, ликвидировав или скрыв оружие и спецтехнику.
      Назвать окружающую обстановку благоприятной никак нельзя. Как-никак, это давно уже другая страна, дружественная по отношению к России только с формальной точки зрения. В каком-то смысле их отряд является здесь в такой же степени диверсионным, как и та группа, которую требуется отыскать и по необходимости уничтожить.
      Митин улыбнулся. По сути Полигоном стала для обеих групп вся Украина. Втайне от местных властей два отряда, российской и американской юрисдикции, выясняют здесь свои отношения. Своеобразная игра «Зарница»: кто, мол, кого…
      Митин резко поднялся. Вот чего он не учел! Возможности того, что здесь вдруг проявит себя третья сила. Например, местный спецназ! В двадцати километрах западнее расположена крупная войсковая часть. Почти гарантированно, что о Полигоне они имеют хоть какое-то представление.
      Вдруг их появление здесь отследили? Такая вероятность изначально допускалась, даже рассматривался эксклюзивный вариант прямого выхода на структуры Службы безопасности Украины в случае, если диверсанты успеют похитить секретные материалы и успешно уйдут от преследования. Впрочем, Митин прекрасно понимал, что не все слова высокого командования стоит понимать буквально…
      Он сделал несколько шагов в сторону, остановился, словно пытался услышать неразличимый хор ангелов, благословляющий на новое понимание дела.
      Что они там ищут? Что???
      Всякое случается. Вполне может быть, что американские резиденты в высших эшелонах российской власти случайно вышли на закрытую информацию и, стараясь не упустить свой шанс отличиться, стремительно сообщили наверх, в Пентагон, ЦРУ, Агентство национальной безопасности США. А оттуда поступила конкретная директива – найти и захватить. При этом по возможности уничтожить всех, кто в той или иной мере причастен к попыткам блокады сего начинания.
      Надо разбираться, шаг за шагом отсекать негодные варианты. Дело ведь не в праздном любопытстве. От этого ни много ни мало зависит судьба задания. А значит – и судьба самого Митина. Тут ничего ни прибавить, ни убавить.
      Легко сказать, да сложно сделать.
      Как кадровый офицер отряда специального назначения ВДВ, он подчинялся своему непосредственному командованию. Но в данном конкретном случае выполнял задание другой структуры – Главного разведывательного управления Генштаба Министерства обороны. Именно оттуда исходила инициатива по проведению рейда на территории другого государства. Грушники, похоже, любят загребать жар чужими руками. Митин слышал, что три года назад одна сложная диверсионная операция проводилась в Турции с использованием сводного подразделения спецназовцев ВДВ. На сей раз почти то же самое. Только с одним отличием – теперь все базовые вопросы решали сами десантники. Они как подрядчики – получили заказ, а уж выполнять его нужно своими силами.