Президент России опустил взгляд на лежавшую перед ним блестящую металлическую авторучку и на несколько секунд замолчал. Авторучка словно перечеркивала подготовленные помощниками тезисы. Силовики и руководители спецслужб, собравшиеся в кабинете, сосредоточенно ждали продолжения.
      «Ручка похожа на автоматный патрон», – внезапно подумалось главе государства, и он сдвинул ее в сторону.
      – Теперь что касается Ирака. – Негромкий голос хозяина кабинета зазвучал вновь. – Сложная ситуация, сложившаяся в этой стране, устраивает в мире многих, в том числе кое-кого и у нас…
      «Вот же умеет, – пронеслось в голове у двухзвездочного генерала, единственного из заместителей руководителей ведомств, присутствовавших на закрытом совещании, – говорит простые, само собой разумеющиеся вещи, тихо говорит, а от слов мороз по коже. Интересно, окажись я в его кресле, слушали бы меня так же внимательно?»
      На мгновение он встретился взглядом с Президентом, и его крамольная мысль о возможном возвышении на недосягаемую высоту тут же оборвалась. -…Время показало, что мы приняли правильное решение, внешне оставшись как бы в стороне от конфликта. Однако это не значит, что наших интересов в этом регионе больше не существует. Нестабильность в шиитских районах Ирака напрямую воздействует на рост цен на нефть, но было бы ошибкой считать, что это выгодно нам и в долгосрочной перспективе…
      Солнце, проникавшее в кабинет сквозь занавешенные окна, сияло на позолоте. Двухзвездочный генерал впервые находился здесь. Раньше ему доводилось видеть кабинет главы государства только по телевидению. Вроде бы все было знакомым, привычным: и золоченые часы на президентском столе, и темные дубовые панели, и строгие кресла для посетителей, и сам хозяин кабинета. Но до сегодняшнего дня он никогда не замечал дубовой рамки с фотографией, стоявшей на письменном столе. Со своего места сейчас он видел ее тыльную сторону.
      «И что же за фотография в ней? Наверное, жена».
      У самого генерала на сейфе стояла похожая рамка, но развернута она была так, чтобы каждый входивший в кабинет сразу же видел портрет Президента, вставленный под стекло. -…У многих из наших политиков, бизнесменов за прошлые годы наработаны связи в Ираке. Не всегда сделки были безупречно чистыми в свете международных договоренностей. И вам это известно лучше других. Высокие цены на нефть выгодны не только России, но и другим нефтедобывающим странам, выгодны в экономическом смысле, но не в политическом. Избиратели в США никогда не проголосуют за высокие цены на бензин. Поэтому, – Президент сделал паузу и обвел собравшихся внимательным взглядом, – я требую сделать все возможное, чтобы не допустить провокаций по отношению к России в этом регионе. Западу выгодно будет возложить на нас ответственность за нестабильность и высокие цены на нефть. Мол, Россия вооружает партизан и повстанцев, чтобы помешать установлению мира. Тщательно отслеживать все контакты с иракцами, сиюминутная экономическая выгода может обернуться катастрофой во внешней политике.
      Генерал занес было ручку над блокнотом, чтобы сделать пометку, но сам себя одернул, вспомнив, что точно так поступал в школе, пытаясь задобрить учителя. И тут перед ним на стол села самая заурядная муха. Это было так невероятно, что ему даже захотелось протереть глаза. Здесь, в святая святых Российского государства, мухи просто не должно было быть. Она никак не вязалась со строгим интерьером, со стерильной чистотой кабинета. Любому входившему сюда делалось страшно, что даже волос упадет с его головы на вычищенный до последней пылинки ковер. Муха нахально скребла передними лапами несоразмерно большую голову, а затем приподняла задние лапы и потерла ими одна об одну, как делает это человек, если ему что-то удалось.
      «Прибить бы сволочь!» Ладонь генерала дрогнула, но хлопнуть по столешнице в тишине, нарушаемой только голосом главы государства, он не решался.
      Муха же словно чувствовала свою неуязвимость, она даже поленилась взлететь, а пешком направилась через весь стол к изящному букету в хрустальной вазе, взобралась по стенке и исчезла среди листьев и лепестков.
      Президент захлопнул папку и тихо произнес:
      – Все свободны. До свидания.
      Генерал поднялся первым. Когда он уже вышел за дверь кабинета, то обернулся и вновь зацепился взглядом за рамку на столе. Как всегда бывает в подобных случаях, генерал уже не мог думать ни о чем другом, как только о том, кто же изображен на снимке.
      Помощник главы государства немного виновато улыбнулся, закрывая дверь в кабинет. Президент перешел за письменный стол. Папку с тезисами отодвинул на край.
      – Если бы так же легко, как бумаги, отодвигались и проблемы, – усмехнулся он.
      Помощник кивнул:
      – Если бы.
      Он не спешил с докладом, ожидая, когда глава государства сам напомнит о делах. Папку с бумагами, требующими подписи, держал, плотно прижав к бедру.
      – Положите, я посмотрю, – голос звучал устало.
      Оставшись один, Президент немного поддернул рукава пиджака, положил локти на стол и подался к фотографической рамке. За стеклом была чуть пожелтевшая любительская черно-белая фотография. Набережная Невы, шпиль Петропавловского собора, парапет, а на нем двое мальчишек с удочками в руках, между ними трехлитровая банка с одиноко плавающей в ней рыбкой.
      Один из мальчишек сидел обернувшись, и всякий, глянув на снимок, без труда узнал бы в нем теперешнего Президента. А вот другой мальчишка подставил объективу коротко стриженный затылок. Черно-белая фотография, но глава государства видел ее в цвете – город детства, а детские впечатления – самые запоминающиеся и самые яркие.
      – Клим, – беззвучно обратился Президент к мальчишке на фотографии, – могли ли мы в те годы подумать, как сложится жизнь? Всей страны, твоя, моя? – И сам себе ответил: – Мы и не такое фантазировали. Собирались открывать новые земли, плавать по морям и океанам, летать на самолетах…
      Иногда так хочется поговорить с другом детства, вроде бы и сделать это легко, снял трубку, набрал телефонный номер, но обычно намерение остается намерением. Трубка на президентском телефоне так и осталась не снятой.
 

* * *

 
      Клим Бондарев с жадностью выпил стакан холодной минеральной воды и вернул бутылку на место в небольшой бар-холодильник, в компанию многочисленной посуды со спиртным. В гостиную его небольшого дома в Коломенском светило яркое солнце. В его свете играла всеми цветами радуги чешуя на чучелах рыб, укрепленных над камином, серебрились никелированные детали рыболовных снастей, а выбеленные временем акульи челюсти уже не казались грозными. Бондарев заметил, что прямой солнечный свет падает на старую фотографию в рамке, где двое мальчишек, разделенные трехлитровой банкой с рыбкой, сидят на набережной Невы.
      – И так уже выцвела, – он перевернул ее изображением к стене.
      Часы на каминной полке показывали три часа дня. Когда большая стрелка коснулась цифры «12», раздался мелодичный звон.
      Клим распахнул высокий стенной шкаф с зеркальной дверцей. Обычно стенные шкафы наполнены всякой дрянью, в них складывают пришедшие в негодность старые вещи, место которым уже давно на свалке. Здесь же царил идеальный порядок, даже горела яркая лампочка под самым потолком. Выстроились, аккуратно вставленные в гнезда, удочки, спиннинги, сачки. Хищно загибался крюк короткого багра – без такого приспособления невозможно вытащить из воды сома, попавшего на крючок. Любой мало-мальски толковый рыбак мгновенно бы оценил богатство, собранное в стенном шкафу. Снастей тут собралось на несколько тысяч долларов – хорошие удочки, безынерционные катушки и графитовые спиннинги стоят немалых денег.
      Клим Бондарев прошелся пальцами по удилищам. Остановил свой выбор на простеньких бамбуковых удилищах, до половины упрятанных в брезентовый чехол, подхватил складной полотняный стульчик. На таких любят сидеть уличные торговки семечками. Прямо на джинсы Клим Владимирович натянул камуфляжные штаны, надел куртку и нахлобучил шляпу военного образца. Высокие шнурованные ботинки доходили до середины голени. В такой экипировке он и вышел из дому.
      Далеко не новый джип стоял тут же за калиткой. Длинные удочки не уместились в салоне, и тонкие бамбуковые верхушки торчали из приоткрытого окна. Сев за руль, Клим бросил короткий взгляд в зеркальце заднего вида.
      «Странно, но, кажется, на улице никто мной специально не заинтересовался. Они или отлично маскируются, или никого здесь нет».
      Машина медленно покатила по безлюдному переулку. Застройка из частных домов сменилась улицей с оживленным движением.
      «Ну, конечно же, вот и они, – ухмыльнулся Бондарев, заметив, как на следующем перекрестке впереди замаячил черный "Гелендваген" с двумя мужчинами в салоне, – настоящие профессионалы при слежке никогда не едут сзади, только впереди».
      Но на всякий случай Клим Бондарев глянул и назад. Водитель пенсионного возраста на роль преследователя никак не тянул, да и мотор старых «Жигулей» работал с таким стуком, что он даже заглушал урчание двигателя джипа Бондарева.
      Мужчины в «Гелендвагене» вели себя спокойно – тот, кто сидел за рулем, смотрел только перед собой, его сосед ни разу не обернулся, лишь косил в зеркальце заднего вида и чуть заметно шевелил губами, что-то сообщая напарнику. Клим знал по себе: если преследуемый нервничает, пытается сразу же оторваться от «хвоста», то внимание следящего постоянно будет напряжено, если же вести себя спокойно, то преследователи рано или поздно ослабят бдительность. Вот тогда и стоит попытаться уйти.
      Впереди замаячил светофор, подававший зеленый сигнал. «Гелендваген» притормозил, его водитель не рисковал проскочить перекресток, оставив Бондарева в одиночестве.
      – Потерять его даже на оживленной улице тяжело, – проговорил мужчина, сидевший рядом с водителем «Гелендвагена», – удочки, торчащие из окна, видны издалека.
      – Вот это мне и не нравится, – проворчал водитель. – Он-то знает, что его ведут, а выставляет ориентир. Сколько у нас времени?
      – Прошло пятнадцать минут, – даже не глядя на часы, проговорил его напарник, – значит, час сорок пять.
      Бондарев включил «поворотник».
      – Он собрался перестроиться в левый ряд, – тут же последовало предупреждение водителю.
      – Собрался или уже перестраивается?
      – Кто ж его поймет.
      Клим тянул до последнего, ехал с включенным «поворотником». Свернул в последний момент под мигающий сигнал светофора. «Гелендваген» вынужден был повторить маневр, практически уже пересекши улицу, и потому неминуемо оказался сзади.
      – Засветились, – процедил сквозь зубы водитель.
      – Можно подумать, что он нас до этого не заметил.
      – Все равно прокол. Один-ноль в его пользу. Надо было передать его другой машине.
      – Сейчас сделаем, – рука напарника потянулась к кнопке рации.
      Бондарев вел джип одной рукой, в другой сжал странного вида телефонный аппарат. Его корпус был выточен из цельной титановой заготовки, под толстым сапфировым стеклом с интервалом в несколько секунд пробегала извилистая светящаяся линия, как на экране осциллографа. Когда заработала радиостанция на «Гелендвагене», огненная линия замерла, дала всплеск – сканер надежно засек частоту, на которой она работала. И почти тут же в наушнике зазвучал голос «топтуна».
      – Третий, я Второй, готовьтесь принять объект под свой контроль.
      И только успел Третий ответить, как дешифратор, встроенный в трубку, уже превратил цифровой сигнал в звуковой, вдобавок выдав на дисплее точные координаты говорившего. Бондарев следил за трубкой, не сбавляя скорости машины.
      «Теперь они должны вызвать главного».
      Предположение тут же подтвердилось.
      – Я готовлюсь передать объект, – донеслось из наушника.
      – Вы продержались тридцать минут, – ответили Второму, – движемся за вами.
      И хоть тот, кому докладывали, тут же прервал связь, Бондарев уже засек параметры выхода в эфир и координаты. Получалось, что машина находится метрах в пятистах от них.
      «Отлично».
      Он свернул во двор. Потянулись серые, однообразные ряды девятиэтажек. «Гелендваген» остался стоять на въезде, посылая в эфир:
      – Вижу объект, движется к вам. Будьте готовы.
      Проскочив квартал насквозь, Бондарев оказался на довольно широком проезде, с одной стороны которого тянулась безликая стена кооперативных гаражей, построенных лет тридцать тому назад из силикатного кирпича, с другой – что-то среднее между парком и лесополосой. Среди разросшихся кустов и березок белели газеты, пакеты, пластиковые бутылки. У самой дороги на травке расположилась компания бомжей.
      Сканер телефонной трубки, лежавшей на сиденье рядом с Бондаревым, показывал, что машина, идущая впереди от него метрах в ста, – белый «Фольксваген» – и есть тот самый Третий. Дорога упиралась в заброшенную стройку. Клим остановил машину, загнав ее между возведенных на высоту человеческого роста стен, и заглушил двигатель. В наступившей тишине он услышал, как «Фольксваген», взвизгнув покрышками по асфальту, дал задний ход.
      В то время, когда белый бок машины преследователей поравнялся с джипом, Клима в салоне уже не оказалось, как, впрочем, и удочек. Водитель «Фольксвагена» напряженно всматривался в строительный пейзаж и про себя матерился.
      «…Настоящий лабиринт. Тут можно его целый день искать…»
      С другой стороны стройки замер «Гелендваген».
      – Я его на время потерял, – донеслось из динамика рации, – но территорию стройки он не мог покинуть. Удочки он прихватил с собой.
      Водитель «Гелендвагена» и его напарник переглянулись.
      – Я сразу подумал, что с удочками готовится какой-то сюрприз. А ты?
      – Нам еще около часа предстоит продержаться. Никуда он не денется. Периметр стройки полностью просматривается с трех сторон. Не станет же он сидеть здесь до темноты…
      Тут водитель радостно воскликнул:
      – Да вот же он! Передай, что мы его нашли.
      – У меня такое чувство, что это он нас нашел.
      Клим Владимирович, абсолютно не таясь, шел с зачехленными удочками на плече вдоль недостроенной стены. Бетонная плита, переброшенная через траншею, вела к тропинке. Именно туда и направился Бондарев. Мужчины из «Гелендвагена» даже не успели свериться с картой города. Оба направились вслед за Климом, боясь потерять его из вида. Тропинка слегка шла под уклон, и вскоре за деревьями показался пруд. Зрелище было не очень романтическое. Посредине пруда торчал остов грузовика, вокруг него плавали пластиковые бутылки. Но если закрыть глаза, то вполне можно было почувствовать себя не на окраине большого города, а на природе: шумели на ветру березы, пахло сыростью. У ближнего берега разрослись камыши, пронизанные тропинками. Бондарев поправил камуфляжную выцветшую шляпу и шагнул на тропинку. Камыши доходили ему до груди.
      Преследователи остановились, оценивая обстановку. Вода за камышами просматривалась великолепно, самого Клима они видели.
      – Останемся здесь, – сказал водитель «Гелендвагена», усаживаясь на бревно у черного пятна кострища.
      Послышался свист разрезавшей воздух лески и плеск ударившегося о воду грузила.
      – Что здесь можно ловить? – Водитель мял в пальцах незажженную сигарету, соблазненный дымком, вившимся от сигареты в губах Бондарева.
      – Карасей, – абсолютно серьезно ответил напарник, – они даже в лужах водятся. Заплывают на луг в разлив, а в засуху зарываются в ил и впадают в анабиоз. Могут целое лето так пролежать.
      – Доложи начальству, что мы держим его в поле зрения.
      Когда рация в машине «начальства» ответила, Бондарев сразу же засек ее местоположение. Автомобиль стоял на проезде почти напротив того места, где он находился, и если бы не деревья, он бы мог разглядеть лица сидевших в нем людей, но Клим и так догадывался, кто находится поблизости. Он бросил взгляд на часы: с того момента, как он покинул дом, прошло уже полтора часа. За это время он мало чем удивил следивших за ним и потому был уверен, что те расслабились. Бондарев разложил полотняный стульчик, присел возле него на корточки и неглубоко, но надежно воткнул удилище во влажную землю. Сложней всего было со шляпой, ради нее пришлось пожертвовать коленом от запасной удочки. Сперва шляпа повисла на конце колена, и только потом Бондарев осторожно ввинтил его в землю. Привязав конец лески к удочке, он, пригнувшись, побежал по тропинке.
      Шофер «Гелендвагена» курил, поглядывая на камуфляжную шляпу, возвышавшуюся над камышом. Удочка то и дело приподнималась, уходила в сторону, как всегда происходит, когда рыбак возвращает на место поплавок, отнесенный ветром или течением.
      – Ничего еще не словил и не словит, – с легким сожалением в голосе произнес он.
      – На рыбалке всегда интереснее следить за чужим поплавком, чем за своим, – отозвался напарник.
      Бондарев, притаившись на краю камышовых зарослей, выжидал момент, когда двое мужчин будут смотреть в одну сторону – не на него. Но, как назло, этого не происходило, сказывалась тренировка – постоянно держать под наблюдением максимальный сектор обзора. Клим несколько раз сильно дернул леску, удочка в камышах взметнулась.
      – Кажется, словил, – ветер донес до его слуха слова водителя.
      Напарник непроизвольно перевел взгляд.
      – Нет, просто клюнуло, он подсечь хотел.
      Этих коротких секунд хватило, чтобы пробежать с десяток метров открытого пространства между камышом и деревьями. Бондарев привалился плечом к березе, выглянул из-за нее. «Топтуны» не заметили подмены, мирно продолжая караулить шляпу и удочку, в то время как хозяин уже смотрел им в спины.
      «Ну и влетит же вам от начальства». Клим выбрался к стройке.
      У недостроенной стены горделиво застыл угловатый «Гелендваген». Титановая телефонная трубка приблизилась к дверце. Сканер буквально за десять секунд вскрыл код сигнализации, коротко пискнул датчик, и тут же щелкнул центральный замок машины, освобождая дверки. Бондарев, особо не спеша, забрался на водительское сиденье.
      «И замок зажигания у них дистанционный. Электроника до добра не доводит».
      После нажатия двух кнопок на корпусе мобильника двигатель завелся. Бондарев резко – даже гравий полетел из-под колес – тронул машину с места.
      – Поехали, – ухмыльнулся он.
      Водитель «Гелендвагена» мог бы распознать звук двигателя своей машины в хоре тысячи моторов, но даже он не сразу дернулся, заслышав, как тронулся автомобиль. Он схватился за карман, где лежал пульт, но не стал тратить время, чтобы его доставать. Водитель и его напарник были сильные, тренированные мужчины, умели бегать быстро. Они выскочили к стройке, когда «Гелендваген» еще не свернул на проезд. Водитель выхватил из кобуры пистолет и прицелился, затем, забористо выругавшись, опустил оружие. -… Нет… дырявить колеса собственной машины рука не поднимается.
      – Ты и не попал бы.
      Тем временем Бондарев уже ехал по асфальту. У спуска с невысокой горочки стояла точно такая же машина, как и та, на которой он ехал. Разглядеть, кто сидит в салоне, из-за тонированных стекол было невозможно, да и не надо – Клим примерно представлял себе, кто ее пассажир. Главное – не фамилия, имя, отчество, а должность, занятие человека, его возможности и способности. Он остановился, чуть ли не ткнув бампер в бампер, и коротко посигналил, при этом его губы тронула улыбка. Бондарев представил себе удивленное лицо высокопоставленного пассажира, то, как брови недоуменно сходятся у переносицы, как лоб бороздят морщины, как он дает знак шоферу выйти посмотреть, что случилось.
      «Сейчас выйдет шофер», – решил Клим и распахнул дверцу.
      Они стояли, каждый у своей машины: водитель и Клим, смотрели друг на друга. Водитель с удивлением, будто увидел воскресшего покойника, а Бондарев – немного издевательски.
      – Это он, – бросил водитель в открытую дверцу и слегка попятился.
      – Раз уж он здесь, то пригласи его ко мне, – прозвучал из салона немного скрипучий, но вполне дружелюбный голос.
      – Садитесь, – шофер сделал знак рукой.
      – Я слышал, – Клим неторопливо занял предложенное ему место на заднем сиденье.
      Высокий худощавый мужчина чуть моложе пятидесяти лет протянул ему руку:
      – Мы знакомы заочно. Иван Антонович Борейша.
      – Именно таким я и представлял себе заместителя руководителя охраны Президента.
      – Это хорошо или плохо? – Чувствовалось, что мужчина не привык улыбаться, лишь краешек губ дернулся, и улыбка почти мгновенно погасла, а лицо вновь стало непроницаемым для чужих взглядов.
      – Это – правильно, – улыбнулся в ответ Клим Владимирович.
      К машине подбежали запыхавшиеся преследователи, ни один из них не рисковал подойти вплотную, топтались в стороне.
      – Ваше мнение о них, – поинтересовался заместитель.
      – Хороши. Им можно доверять охрану…
      – Кого угодно, но только не Президента, – в голосе прозвучала злость. – К вашему сведению, я отвечаю и за подбор людей.
      – Лучших вы не найдете, – спокойно заметил Бондарев.
      – Меня не должно интересовать, худшие они в своей профессии или лучшие. Они должны справляться со службой в любой ситуации. Другого критерия не существует.
      – Если так подходить к отбору, то в результате останется только один человек. Против любого таланта найдется гений. Но дело в том, что все мы в чем-то хуже, в чем-то лучше. Например, вашего шофера я бы никогда не победил в армрестлинге. Да и бег на длинные дистанции не мой конек.
      – Вы умеете навязывать свою игру – ту, в которой вы сильнее других. Это дорогого стоит.
      – Годы научили. – Клим вертел в пальцах незажженную сигарету.
      – Не стесняйтесь, закуривайте. Я люблю ощущать табачный дым.
      Бондарев затянулся и аккуратно выпустил в окно пару колец дыма.
      – Вы никогда не задумывались над тем, чтобы пойти на службу в нашу структуру? – Заместитель тут же вскинул руку, предупреждая возражения. – Естественно, не рядовым сотрудником. Для вас можно ввести специальную должность, что-то вроде консультанта, инструктора-теоретика. Назовите ее, как сами пожелаете. В вас чувствуются старая добрая школа, за вами стоит огромный опыт. Этих двоих ребят, охранников, Дмитрия Королева и Андрея Мальцева, вы бы могли многому научить.
      – Задумывался. Не вы первый мне это предлагаете.
      – Он сам предлагал? – Слова «он» и «сам» были произнесены Иваном Антоновичем так, что не оставалось сомнений – будь они написаны, то только с большой буквы, а то и одними заглавными.
      – Да. И я отвечу то, что сказал моему другу: «Друзей не охраняют – если надо, их защищают».
      – Достойный ответ, – вздохнул худощавый мужчина, – я не найдусь, что на него возразить. Тем более вам. Придется доложить об исходе спора Президенту.
      – Не забывайте, вестникам, приносящим плохую новость, в древности отрубали головы.
      – Теперь не древние времена. – Вновь на лице мужчины на мгновение появилась улыбка. – А новость для него хорошая, признаюсь, в споре глава государства поставил на ваш выигрыш.
      – Приятно слышать, – Клим пожал руку собеседнику и выбрался из машины.
      Бондареву пришлось удивиться – за это время бывшие преследователи успели принести его удочки, оставленные в камышах. Он и заметить не успел, когда именно.
      – Ловко вы нас обошли, – потирая щеку, произнес водитель.
      – Бывает, сегодня я в ударе. – Клим взял удочки, забросил их на плечо и зашагал к стройке.
      У него не было в душе ни большого удовлетворения от одержанной над действующими профессионалами победы, ни сожаления о зря потерянном времени. Ведь можно было в самом деле выбраться за город на рыбалку, а не устраивать дурацкий маскарад. В последние недели так сложилось, что не подворачивалось решительно никаких дел, а сидеть сложа руки Бондарев не привык. Некоторые мужчины в такие дни запивают, бросаются в загул, чтобы только прорваться сквозь бесцельно текущее время. Клим тихо насвистывал, шагая по теплому асфальту. Похвала заместителя руководителя охраны Президента для него тоже мало что значила – и не такие люди по достоинству оценивали его выучку и сноровку.
      «…И нет ничего нового под солнцем… и что было, то и будет…» – припомнились Бондареву слова из Священного Писания.
 

* * *

 
      Виктор Валериевич Жигалко уже второй месяц не ходил на работу. Последним местом его службы был склад строительных материалов. Работа не пыльная, мешки с цементом таскать не приходилось. Он работал по ночам. Зарплата сторожа и военная пенсия вполне позволяли сводить концы с концами даже в столице. Но если бы он жил один! Некоторым женщинам никогда не бывает достаточно денег. Жена бросила Жигалко пять лет назад, и не потому, что он часто изменял ей или пил. Грехи за Виктором водились, но в меру. Деньги, проклятые деньги решили участь его семейной жизни.
      Начиналась она как по маслу – хотела будущая супруга выйти замуж за военного. В платяном шкафу их спальни висел китель с погонами капитана. Шкаф переехал с ними и в Германию, когда Жигалко получил должность командира роты в Западной группе войск. Золотым временем для семьи стал конец перестройки, когда советским военнослужащим в уже объединенной Германии платили западными марками. Вот эти, большие даже по московским меркам, деньги окончательно испортили бывшую супругу. Вернувшись в Россию, она терпела бедность недолго – разменяла квартиру и забрала себе подержанный «Мерседес», единственную стоящую вещь из совместно нажитого имущества.
      Одинокому мужчине опуститься несложно. Однажды утром не побрился, назавтра вышел в мятых штанах и нестираной рубашке, потом утром надел несвежие носки. Так произошло и с бывшим советским капитаном. Он сидел на кухне малюсенькой однокомнатной квартиры, слушал, как разбиваются в раковине капли о груду грязной посуды, старался не смотреть на липкий от грязи пол и понимал, что сегодня он тоже не примется за уборку. А зачем? Если в гости к нему никто не приходит, а для себя и так сойдет.
      В холодильнике еще оставалась полуторалитровая бутылка пива. Можно было прямо сейчас открыть дверцу, свернуть пробку и ощутить блаженство от первых глотков обжигающе холодного напитка, но Виктор не спешил так поступить. Сорок пять лет жизни приучили его к сдержанности.
      «Выпьешь сейчас, а что вечером пить станешь? – резонно спрашивал он у самого себя, глотая остывший чай. – Удовольствия растягивать надо, хоть они и не резиновые».
      В квартире, где живет только один человек, тишина особенно тягостно давит на мозги. Вот и работают у одиноких, ничем не занятых людей телевизоры, радиоприемники – от самого утра до позднего вечера. Виктор Жигалко не был исключением из этого правила. На кухне всегда бормотал небольшой приемник, примостившийся на редко протираемом столе у самого холодильника. Пыль и брызги жира давно покрыли его шкалу настройки и ручки матовым налетом, поблескивал только тумблер включения. К нему одному хозяин прикасался два раза в день: утром – включая, вечером – выключая. Бывший капитан уже почти не замечал радиобормотания, как привык он в последние годы семейной жизни не замечать и брюзжания жены.
      Сегодняшний день не предвещал Виктору никаких существенных изменений в судьбе, а военная пенсия возникала на горизонте только через неделю. Пройтись по соседям – одолжиться – было почти нереально. На площадке жили такие же горемыки, как и сам Жигалко, а жильцов других этажей Виктор знал только в лицо.
      «Дотяну до пенсии», – пообещал он себе и посмотрел в окно.
      На карнизе соседнего дома сидел огромный полосатый кот и сосредоточенно следил за перемещением голубей у мусорного контейнера. Котяра не собирался охотиться, не спрыгнешь же с третьего этажа!
      «Вот и я сижу и смотрю на улицу, так же как он, – с тоской подумал Виктор. – Неужели все – лучшую часть жизни я уже прожил? Что в ней может измениться теперь или даже завтра?»
      Приемник бубнил и бубнил, создавая иллюзию присутствия другого человека. Музыка совсем не проникала в сознание Виктора, а вот когда заговорил ведущий, он наконец-то вспомнил о приемнике, постоянно настроенном на «Эхо столицы». Эту станцию он предпочитал другим потому, что не только слышал голос, а тут же в голове у него складывалась и картинка. Постоянно взлохмаченного ведущего «Эха столицы» часто показывали по телевизору, и Виктор не только слушал передачу, но и смотрел воображаемый телевизор.
      – Сегодня у нас в гостях по-своему знаменитый человек… – проговорил ведущий.
      – Все мы чем-то знамениты, – ответил ему Виктор.
      – Владимир Брук. – Фамилия была произнесена так зычно, словно речь шла о всемирно известном певце. – Немногие из наших слушателей даже заочно знакомы с ним. Он известен в определенных кругах и даже объявлен в международный розыск. Кстати, и здесь, в России.
      – Вы мне льстите, – ответил гость студии, – но забыли добавить «говорят», что объявлен. Я ни от кого не скрываюсь, временами живу в Москве. Границу пересек абсолютно легально. Если моя скромная личность интересует правоохранительные органы, то адрес вашей студии они знают. Пусть приезжают.
      – Напомню, что мы в прямом эфире, и Владимир Брук готов ответить каждому, кто позвонит на наш студийный телефон…
      Виктор Жигалко наморщил лоб.
      «Знал я одного Володьку Брука». Его рука потянулась к огрызку карандаша, но пока он занес его тупой грифель над газетой, ведущий уже успел назвать номер телефона и продолжил…
      – Вас называют торговцем смертью.
      Сидевший под огромным логотипом станции Владимир Брук коротко засмеялся:
      – Называть можно по-разному. Да, я торгую оружием по всему миру. Но покажите мне закон, который запрещает делать это. Многие государства производят оружие на продажу, значит, кто-то должен им торговать. И не забывайте, что убивают не автоматы, а люди, берущие их в руки. Если один человек зарежет другого кухонным ножом, это еще не значит, что все столовые приборы нужно изъять из продажи. Я помогаю нашей стране зарабатывать деньги, создаю рабочие места.
      – Но вы торгуете со странами, где тлеют и горят вооруженные конфликты, – не унимался ведущий.
      – Естественно, в других местах оружие не требуется в тех количествах, которые я могу обеспечить.
      – Но начинали вы не как торговец оружием.
      – Почему? – искренне удивился мужчина со звучной фамилией Брук. – Во времена Советского Союза я только этим и занимался. Служил в армии – военным переводчиком. Наши пилоты в своем большинстве не знали английского языка, и я сопровождал рейсы, переводил команды иностранных диспетчеров, обеспечивал перевод во время встреч и переговоров с покупателями. А публика, признаюсь, попадалась самая разная.