А. М. ЗВЕРЕВ
      ПОСЛЕДНИЕ КНИГИ ЛОНДОНА
      Статья
      Этот том включил два романа Джека Лондона (1876 - 1916), созданные в самом конце его творческого пути. "Лунная долина" была опубликована в 1913 г.; по сути, это самое значительное из всего, что Лондон писал на закате своей литературной деятельности. "Сердца трех" - произведение чисто экспериментальное. Писателя увлек кинематограф, который в ту пору стремительно завоевывал популярность и статус самого современного искусства. Рождался новый художественный язык; Лондон попробовал перенести в прозу необычные приемы изображения, найденные творцами первых кинолент. Результат оказался, мягко говоря, скромным, но сама попытка была перспективной. Она еще раз показала, что Лондону был присущ удивительный дар открывать такие способы повествования, которым суждено большое будущее.
      Он не увидел в печати рукопись, лежавшую на рабочем столе ночью 22 ноября 1916 г., когда острейший приступ уремии заставлял писателя глотать лекарства пузырек за пузырьком, не то любой ценой защищаясь от страшной боли, не то решившись оборвать существование, сделавшееся непереносимым.
      Мы никогда не узнаем, было ли то самоубийство или трагический инцидент; впрочем, это не так уж и важно. Существеннее, что подобная развязка не явилась случайной. Никто не скажет, что гибель Лондона оборвала его творчество в момент расцвета. Лучшая его литературная пора осталась далеко позади. Наступило время кризиса, убыстрявшегося буквально на глазах у всех, кто наблюдал будни Лондона в его роскошном калифорнийском поместье неподалеку от Окленда, в той самой Лунной долине, которая им так поэтично описана на страницах книги, лежащей перед читателем.
      Писательница Анна Струнская, принадлежавшая к кругу самых близких друзей Лондона, вспоминала: "Он заплатил слишком дорогую цену за то, что приобрел... Его успех оказался трагедией его жизни". Понятие "успех" одно из самых важных, когда мы говорим о Лондоне. "Мартин Иден", лучшее, что им создано, недаром в черновиках носил заглавие "Успех". А ведь это глубоко автобиографичная книга. И собственный жестокий финал Лондон как бы предсказывает уже в "Мартине Идене" - за семь лет до того, как произошла трагедия.
      Вспомним нечеловеческое напряжение, которого потребовал от Мартина Идена проделанный им путь от безвестного новичка до самого признанного американского писателя своей эпохи, вспомним, как преследовали его голод, равнодушие литературных снобов, непризнание, житейская неустроенность, нищета. Вспомним и его духовную опустошенность, когда успех, наконец, завоеван, и мучительное ощущение творческого тупика, и горькое разочарование, поджидавшее его на вершине, покоренной невероятным упорством и верой в себя. Вспомним все это, и нам станет понятно настроение, владевшее Лондоном в его последние годы.
      Настроение это можно передать в одном слове - усталость. Тишина Лунной долины, неброская красота окрестных холмов и лесов зачаровывали Лондона. Они несли покой и внушали иллюзию осуществившейся гармонии.
      Силы Лондона были подорваны убийственным темпом работы, который он выдерживал столько лет. Самое горькое заключалось в том, что Лондоном все больше овладевало безразличие к собственному творчеству. Он писал, рассчитывая только на профессиональное умение, хотя и оно начинало подводить. Он покупал сюжеты у начинающих авторов, в частности у Синклера Льюиса. Редакторов он просил заранее сообщать, какого рода рассказ понадобится им в очередной номер.
      Словно в отместку за это надругательство над самим собой, жизнь не оставляла камня на камне от всех его деловых начинаний. Он завел эвкалиптовую плантацию - она принесла пятьдесят тысяч убытка. А поместье сгорело в ту ночь, как закончили отделочные работы, и пришлось строить заново.
      Что побуждало Лондона ежедневно вставать до рассвета и просиживать долгие часы за рабочим столом? Зачем он выпускал в свет свои сырые, плохо написанные книги - "Мятеж на "Эльсиноре" (1914), где главный персонаж навязывает окружающим свою волю, попирая все представления о нравственном и гуманном, "Звездного скитальца" (1915), где перемешаны поверхностно усвоенные откровения мистических доктрин и обрывки не менее легковесных познаний в средневековой истории?
      Самый простой ответ, который дают все биографы Лондона, - погоня за деньгами. Едва ли только она. Лондон и прежде писал для денег, повторял самого себя и создавал почву для шаблонных представлений о нем как о писателе неглубоком, хотя и увлекательном. Маяковский точно сформулировал тот взгляд на Лондона, который у массового читателя сложился задолго до творческого кризиса этого художника. "Вы говорили: "Джек Лондон, деньги, любовь, страсть" - это строка из "Облака в штанах", написанного, когда Лондона знали едва ли не исключительно по северным рассказам.
      Но, помимо "денег" и "страсти", был еще "Мартин Иден", была "Железная пята". И кризис был вызван не только тем, что именно в последние годы Лондону потребовались особенно высокие гонорары. Дело было сложнее. Лондон чувствовал, что поддержать литературную репутацию самоповторением невозможно. А для нового рывка, для настоящих открытий оставалось все меньше сил: отпущенный щедрый запас иссякал. Пошли неудачи. Критика злорадствовала, читатели стали охладевать к своему вчерашнему кумиру, а сам Лондон все чаще задумывался, в чем смысл его писательского труда.
      О последних книгах Лондона принято говорить как о бесконечных перепевах им же самим давно использованных мотивов, конфликтов и коллизий. Действительно, слава Лондона, пережившая его время и по сей день остающаяся непоколебленной, создана, конечно, не "Маленькой хозяйкой большого дома" (1916), где не в меру пристально исследуются перипетии внутри банального любовного "треугольника", и не "Сердцами трех", хотя в этом романе, помимо развлекательной интриги, есть настоящая динамика повествования и нешаблонность приемов рассказа. Истинные завоевания Лондона - это северные рассказы и новеллы о Полинезии, романы "Мартин Иден", "Мексиканец". А все же среди написанного им под конец жизни есть произведения незаурядные. К их числу при всех необходимых оговорках принадлежит и "Лунная долина".
      Эту долину в Калифорнии Лондон впервые описал в книге "Время-не-ждет" (1910): она называлась романом, но на самом деле была циклом новелл, часто обрабатывавших старые сюжеты, которые хорошо знакомы читателям новелл об Аляске. Героем книги выступал человек, наделенный огромной энергией и настоящим мужеством; на Клондайке, а потом и в мире большого бизнеса он упрямо шел к своей цели, преодолевая все испытания, а в итоге стал миллионером, осуществив мечту, такую обычную для американцев, с детства приученных видеть в богатстве высший жизненный идеал. Но Эламу Харнишу деньги не принесли ни счастья, ни покоя. Устав от изнурительной борьбы, от интриг, от тяжб с конкурентами, он обретает ощущение гармонии только после того, как вместе с возлюбленной, скромной стенографисткой, решается начать новую жизнь простым работником на щедрой калифорнийской земле. Он добровольно объявляет себя банкротом. Он отдается нравственному совершенствованию. И вот уже этот вчерашний игрок, романтик, искатель приключений усердно доит коров и прилаживает желоб для облегчения стирки пеленок.
      В "Лунной долине" ситуация почти та же самая, лишь поменялись герои: теперь это рабочие - возчик и прачка. Первые главы романа оказались самыми сильными. Здесь Лондон был в своей стихии, описывая несправедливость и горе, на которое судьба так изобретательна для его героев. Сцены забастовки, безработицы, отчаяния, которое переживают Саксон и Билл, - все это сделано рукой мастера. И тут нельзя не вспомнить замечательные страницы, которые Лондон посвятил пролетариату. Сам по рождению и воспитанию принадлежавший рабочей среде, он был среди первых западных писателей, осознавших историческую миссию, которая предназначена отверженным и угнетенным, и сумевших показать жизнь рабочего квартала во всех ее многоплановых ракурсах. Такие новеллы Лондона, как "Отступник", и сегодня воспринимаются как крупное художественное свершение. То же самое можно с уверенностью сказать о начальных эпизодах "Лунной долины".
      Но вскоре сам характер конфликта резко меняется, и первые главы книги предстают лишь прологом к основному действию. А оно-то как раз и не убеждает своей художественной логикой. Слишком легко, слишком удачно складывается судьба героев, едва им приходит на ум счастливая мысль бежать из "мглы Окленда" на мирные загородные поля, чтобы опроститься, обрабатывать землю и как бы позабыть, что город со всеми его ужасами лежит не за дальним горизонтом. Кошмар их прежней жизни сменяется ничем не омраченной радостью, но, чем более безоблачной выглядит рисуемая Лондоном картина добродетельного и незамысловатого существования, ожидавшего героев в Лунной долине, тем отчетливее в этой картине распознается фальшивый оттенок.
      Не спасают ни проникновенные пейзажи давно облюбованных Лондоном оклендских окрестностей, ни юмор, с каким рассказано о неумелости городских жителей, осваивающих навыки крестьянского труда. За частными удачами явственно видится искусственность всего замысла, хрупкость идеи, которая положена в основание романа.
      Верил ли Лондон в изображаемую им идиллию? Во всяком случае, хотел верить. Он был совершенно искренен, полагая, что фермерский уклад жизни целителен для личности, затерянной в городах-спрутах, ощущающей себя лишь беспомощным винтиком какого-то громадного и непостижимого социального механизма. Ведь здесь, в долине, люди, как встарь, "близки к природе, и никто понятия не имеет ни о каких рабочих союзах и объединениях предпринимателей". А разве такое вот существование в ритме природы не самая надежная гарантия полноценного бытия?
      Эти мысли Лондона, ясно отзывающиеся поверхностно усвоенной толстовской проповедью, понятны в контексте тогдашней духовной ситуации, которая породила массовое доверие к химерическим мечтам о том, что можно бежать от общества, игнорировать его бесчеловечные законы. В том, что это только самообман, не мог вскоре не удостовериться и сам Лондон, но свою идею опрощения он продолжал защищать с фанатичным упорством, поскольку не видел иного выхода из противоречий, так пагубно сказавшихся на собственной его участи.
      Выход оказался мнимым, и никакими ухищрениями Лондон не мог этого скрыть от первых читателей "Лунной долины". Книгу не приняли: после "Мартина Идена" она выглядела явно худосочной да и учительский тон Лондона, расходившийся с характером его дарования, раздражал вместо того, чтобы убеждать. Провал романа был очевиден. Этот удар сломил Лондона, больше уже и не пытавшегося создать крупное произведение, ставящее серьезные общественные и нравственные вопросы.
      Три четверти века спустя мы прочтем "Лунную долину" несколько иначе. Слабости повествования видны нам еще яснее, чем современникам Лондона, однако мы ощутим и нечто нам созвучное в этом рассказе, не изобилующем увлекательными кульминациями или напряженными противоборствами героев. Созвучие в том, что на исходе XX века тоска по органичной жизни в согласии с извечным круговоротом природы стала намного более неутолимой, чем была на заре нашего столетия. Неверие в промышленный прогресс, оборачивающийся для человека механическим ритмом будничности, бездушием и этической ущербностью, чувство катастрофических потерь, которые повлекло стремление навязать природе свою волю, не считаясь с ее законами, поиски лада, а не антагонизма с окружающим нас континентом естественной жизни, - все это со времен Лондона невероятно усилилось, сделавшись одной из болевых точек сегодняшнего мироощущения.
      Хотя бы отчасти Лондон сумел предугадать такой поворот в духовном развитии человечества. "Лунная долина", при всей наивности чаяний, которые в нее вложены автором, сохранила интерес как ранняя попытка современным взглядом охватить неисчерпаемую проблематику взаимоотношений человека и природы. Даже и в самые тяжелые для Лондона годы эта способность предвосхищения будущего не покидала его. "Лунная долина" служит тому подтверждением, и оттого она достойна внимания читателя наших дней.
      А. З в е р е в