КАССАНДРА : Я слышала, большинство мужчин кошек терпеть не могут. Соседский Вася, рассказывал, как однажды нечаянно опозорился в уголке. Так хозяин схватил его сзади за шею и, чуть не сломав, принялся тыкать в кучу прямо флизимо... физиномомией, в общем, мордой.
      МАВР: Святой Анубис, какая безживотность!
      КАССАНДРА : Василий говорил, что он пред этим просился, но все смотрели какой-то боевик по "ящику" и никто не хотел вставать, чтобы его выпустить.
      МАВР: Эти люди, действительно, иногда бывают совершенно несносны. И вообще меня давно волнует вопрос: думают ли они?
      КАССАНДРА: Если и думают, то очень немногие.
      МАВР: А Дмитрий?
      КАССАНДРА: Он поделился со мной из своей тарелки и погладил.
      МАВР: Я видел. А какая у него рука?
      КАССАНДРА: Сильная, но ласковая. По-моему, он не будет нас шпынять.
      МАВР: Я принесу жертву Святому Анубису и попрошу его подсказать Дмитрию быть со всеми поласковей в этом доме.
      КАССАНДРА: - У меня осталась рыбья головешка. Думала, завтра утром доем. Да чего уж теперь! Раз такие дела, возьми от меня эту жертву. Твой Анубис не обидится, что не вся тушка, а только головешка?
      МАВР: - Главное, чтоб шло от сердца. Тогда все примется, сложится, взвесится и вернется в судьбу.
      КАСАНДРА: - Мавр, я подумала, если он останется надолго в нашем доме, здесь могут появиться новые люди... маленькие.
      МАВР: - Если большие люди хотят маленьких людей, значит они любят друг друга.
      КАССАНДРА : - Все у тебя просто. Ты меряешь больших людей нашими мерками.
      МАВР: - Кассандра, я чувствую этого человека, он - хороший. Не злой и не предатель.
      КАССАНДРА: - Поживем-увидим, но ты захвати Анубису и мою рыбью головешку...
      ДНЕВНИК УБИЙЦЫ.
      ... Зачем я родился? Кто повелевает мной? Я сам? Люди? Бог?
      Если я сам, то почему не волен в своих поступках? Я родился свободным, но все, что есть у меня моего - только имя. Я принадлежу этому дому, этой улице, городу, стране. Я - их собственность. Если я захочу перестать ею быть, я должен откупиться деньгами. Должен иметь очень много денег, чтобы сделать другой паспорт, продать здесь свое имущество, заплатить с него налог, пройти через все посты, вокзалы, таможни и границы. Но почему?!! Почему должен платить я? Всегда, всем, за все. Ведь никто из тех, кому я должен сегодня, ничего не заплатил за то, чтобы я родился свободным. То были другие люди, которых уже нет...
      Я должен платить за проезд, хлеб, квартиру, учебу, врача. Я - должен! Но кто заплатит мне? Мне давно никто не платил. У меня украли мои годы, работу, зарплату. Я сам ничего ни значу. Я - раб. Рабов хотя бы кормили...
      Иногда мне нечего бывает есть. Но я никогда не смогу украсть. Я берусь за самую грязную работу. Когда я прихожу ее делать, те, кто мне ее дают, видят мои глаза, в которых только голод. Они знают, что я буду терпелив и покорен, потому что я уже "на дне".
      Они удивляются: зачем я пытаюсь выплыть на поверхность? Зачем мне солнце, берег, твердая земля? Они не говорят вслух, но я чувствую их взгляды. "Этот парень - не наш, - говорят они себе и друг другу. - С ним ясно: он не умеет жить, крутиться, приспосабливаться к обстоятельствам. Он обречен. Он - слабый, а нам нужны сильные."
      ... И сильные уходят вперед, оставляя на обочинах слабых, подбирая их скарб, воровато ощупывая карманы, срывая крестики и ладанки.
      Я закрываю глаза, а вокруг только черное, черное, черное... Когда я их открою, ничего не изменится. Я стою "на дне". Без тепла, солнца и надежды. Меня придавили ко "дну" ноги сильных. Они стоят на моих плечах...
      ... Может, ведут меня и повелевают мной люди?
      Но кто они - "ведущие и повелевающие"? Кто решил, что ЭТИ люди могут быть "поводырями", а ТЕ, например, нет? Кого они призваны вести - свободных или рабов? У сводобных одна дорога, у рабов - другая. А "поводыри" у всех одни. Но разве может тот, кто ведет свободных, знать, о чем мечтает раб, его желания и мысли, явные и тайные?
      Свободными движет любовь и вера, рабами - страх и ненависть. Но что движет нашими "поводырями"? Они над любовью, верой, страхом и ненавистью, над свободными, которых ослепили и над рабами, которых погрузили в сон. Они боятся прозревших и проснувшихся. Если каждый из нас будет видеть свою дорогу, зачем ему "поводырь"? Но мы не видим и боимся остаться в одиночестве. Мы готовы отдать все, что есть: душу свою, мысли, совесть и тех, кого любим, кому завидуем, кого ненавидим. Даже тех, кого рожаем и кого хороним.
      ПОВОДЫРЬ - это смысл жизни, наркотик.
      Он дает ощущение хлеба и крова, сладости греха и его искупления, веры и цели. Одного не могут дать нам те, кто ведет нас и повелевает нами видеть. Из века в век они прячут от нас истину.
      "Ведущие и повелевающие" уходят вперед, оставляя по обочинам кресты и виселицы, крематории и рвы, заполненные прозревшими свободными и проснувшимися рабами, подбирая семена рассыпанных ими слов, воровато выкалывая им глаза, вырывая языки.
      Я иду за моим "поводырем", пью его, как наркотик. Хочу ли я прозреть и проснуться? Остаться один? ОДИН... на кресте, костре или виселице, в газовой камере, крематории или во рву? Я БОЮСЬ. Но если я прозрею и проснусь, смогу ли я сам стать "поводырем"? Будет ли кто надо мной? Только Бог?..
      ... Я был сегодня в церкви и видел глаза Бога. Он смотрел на меня с печалью и сожалением. Но почему? Он не хочет, чтобы я прозрел и проснулся? Стал "поводырем"?
      Я просил его :
      - Господи, помоги мне! Я лучше тех, кто ведет меня и повелевает мной. Я знаю, куда идти, как сделать всех свободными, где скрыта истина и как звучит слово правды. Помоги мне, Господи...
      Но Бог молчал, глядя с печалью и сожалением.
      Где была твоя печаль, Господи, когда меня лишили хлеба? Где была твоя жалость, Господи, когда меня выбрасывали "за борт"? Кто знает муки мои, раны, унижения?.. Почему я родился свободным, живу рабом и мертвый до смерти? Господи, слышишиь ли ты меня?! Есть ли ты?!
      Но Бог молчал...
      Я не убивал, не крал, не обижал сирот. Я забыл, что такое грех. Тебе не угоден нищий праведник? Или страданиями своими я расплачиваюсь за место в Твоем раю? Так возьми меня к себе! Я устал ТАК жить... Тебе нужна чистая, страдающая душа или грязная, заблудшая душонка, приползшая на коленях к вратам рая, молящая о прощении и спасении, кающаяся и покорная? Дай мне знак, чудо, чтобы я уверовал в Тебя, Господи! Чтобы знал, что в страданиях моих Ты со мной.
      Но Бог...
      - Господи, Тебе не нужна моя душа?!!
      Я никому не нужен здесь и не нужен Тебе, Господи. Но ведь так не бывает. Если человек приходит в этот мир, значит его ждут. Но кто его ждет за пределами этого мира? Кто придет за мной - ангелы или бесы? Здесь, на земле, правят бесы, значит, это - ад. Тогда ... почему я один в этом аду? Если я не могу повести свободных и рабов, я поведу мертвых...
      ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!!!
      ... Я шел по улице, вокруг меня было много людей. Они шли рядом со мной - сзади, сбоку, позади и впереди. Мы касались друг друга. Мимо нас проносились машины, автобусы. Еще были дома, учреждения. И везде - люди. Море, океан людей. Почему же я так одинок? Я встречался с ними взглядом, а они быстро отводили глаза. Но я замечал, как они мгновенно меня оценивали. Стоптанные туфли, старая немодная одежда - на мне очень и очень дешевый ценник. Я привык к тому, что стою дешево. Сначала мне было стыдно, потом обидно, теперь это уже не имеет никакого значения.
      Раньше, когда у меня была постоянная работа и деньги, я мечтал разбогатеть, хорошо одеваться, сделать ремонт в квартире, окружить себя изящными вещами, интересными книгами и видеофильмами. Потом я мечтал найти работу, неважно какую, лишь бы были деньги. Сейчас я мечтаю о том дне, когда смогу вдоволь поесть. Мои мечты крошатся и мельчают. Кто в этом виноват?
      Голод и одиночество - два моих палача. Один пытает меня днем, второй по ночам. Я просыпаюсь задолго до рассвета и не могу заснуть. Я всегда один на ночном пиру. Это пир любви и смерти. Но смерти - чаще.
      Человек идет по черному лабиринту, а за ним невидимками крадутся страх и ужас - смертный лик ночного пира. Человек не знает, есть ли на нем тавро смерти, обреченная ли он жертва или роковой перст неотвратимости назначил ему иную ночь, другой час.
      Но я видел ЭТО. Их было двое: охотник и жертва.
      ... Площадь была пуста. Яркие фонари освещали несколько иномарок у входа в ночной клуб. Одному из их владельцев оставалось жить несколько минут. Но он не знал. Он вышел из клуба и, улыбаясь, глубоко вдохнул. Он не почувствовал, как зазвенели листья на тополях и пригнули головы ниже к земле цветы, как судорожно сжалась под тротуарной плиткой почва и в лихорадочном блеске задергались звезды. Он думал, что если он - человек, то самый сильный и умный. Раслабленно и спокойно он шел к машине и не знал, что он - уже никто и ничто, только жертва, маленькая фигурка в перекрестье прицела.
      Автоматная очередь сначала отбросила его назад, потом переломила пополам и, распяв пулями, швырнула на грязный асфальт дороги. И тогда я увидел охотника. Он слез с крыши магазина, перебежал через проходной двор. Мгновение спустя во дворе хлопнула дверца машины, взревел мотор и она, сверкнув под светом фонарей темно-красным астероидом, упала в ночь.
      В дикой природе хищник, убив жертву, устремляется к ней, чтобы утолить голод. Человек, убив себе подобного, стремится скрыться прочь от жертвы, чтобы не оставить память о себе. Я знаю, что ночь создана для любви, иногда я тоже вижу ее лик, слышу дыхание - нежное, возбужденное... Стоны, слова, гармония и покой. Но я был на ночном пиру смерти. Я никогда не смогу забыть его. Теперь он каждую ночь со мной. Я боюсь своего одиночества, себя, потому что знаю, как легко, быстро и безнаказано можно убить человека...
      ...Почему "за бортом" оказался именно я? За что я наказан? Возмездие это или испытание? Если мое нынешнее положение - возмездие за прошлое, то где он - грех? Какой и в чем? В поступке или мыслях? А, может, он в моем молчании? Может ли быть возмездие за то, о чем мы думаем, но не совершаем, видим, но молчим? Возмездие-предупреждение. Не огонь, но ожог. Чтобы задумались: если такова кара за мысль, то какова она будет за поступок? А молчание? Оно - согласие или протест? Сколько же нас - равнодушно-согласных и безмолвно-протестующих?..
      Сегодня я был в исполкоме: хотел записаться на прием к мэру. Я устал в одиночку решать свои проблемы. Но в исполкоме не решают личных проблем, только общие, всего города. И я понял, почему. Если власти будут решать проблемы каждого жителя, у них не останется времени для решения своих собственных. А ведь именно ради этого и идут во власть. Власть - наше испытание и наше возмездие. Испытание на здравосмыслие, голос или молчание. И уже потом, в зависимости от нашего выбора, нас настигают либо возмездие, либо оправдание. Но чаще - расплата. Бьет она больнее всего тех, кто эту власть выбирает. Возмездие стегает кнутом власти по плечам тех, кто их для нее подставил. Я из тех, кто подставил и сегодня меня вытянули кнутом, как раба. Мне указали мое место...
      Женщина, холодная и страшная, как прорубь, сортировала человеческие беды и горе. Мы тонули в ее ледяных глазах, слезами и словами цепляясь за острые торосы ее души, а она деловито и спокойно прижигала нас своим властным клеймом: "допущать к сиятельному вельможе", "не допущать". В какой-то момент мне показалось, что я вижу ее в перекрестье оптического прицела. Но она это не почувствовала. Я не хочу жить в одном городе с "поводырем", который не чувствует, не слышит тех, кого он ведет. Это - мой город! В нем стало слишком много "поводырей". И слишком много рабов, когда-то родившихся свободными.
      Раб от рождения не страшен.
      Опасен раб, познавший свободу и однажды лишенный ее.
      ... Могу ли я стать чьим-то ВОЗМЕЗДИЕМ?..
      После отпуска, последовавшего за скромной свадьбой, Осенев вышел на работу в редакцию. Первый день дался ему с трудом: замучили коллеги и, не умолкая, звонил телефон. Главным образом, всех волновало его житье-бытье с Аглаей. Родители - Димкины и его жены - постарались сделать все возможное, чтобы "дети" с первых дней почувствовали их поддержку, уважение и понимание. Дмитрий знал, насколько нелегко было его родителям смириться с выбором сына. Но мать и отец, после встречи с Аглаей, настолько оказались ею очарованы, что намечавшиеся напряженнось и неприятие угасли, не успев разгореться. Тихомировы же окружили Димку таким вниманием и любовью, словно не Аглая была их дочерью, а он - сыном. Кроме того, обоих родителей объединила одна, но "пламеная страсть" - внуки и ... побольше.
      До встречи с Осеневым Аглая не была затворницей, но вела достаточно замкнутый образ жизни, общаясь, в основном, с Тихомировыми, двумя-тремя друзьями и дуэтом Кассандра-Мавр. Дмитрий же, в силу профессии, имел обширные связи и знакомства. Он понимал, насколько непросто будет жене адаптироваться к его окружению, ритму жизни и проблемам. Расписавшись, они, по обоюдному согласию, организовали маленький семейный вечер, на котором присутствовали только родители, несколько близких друзей и свидетели. Со стороны Аглаи - Татьяна, со стороны Дмитрия - Юрка Звонарев. Последний работал в отделе уголовного розыска горуправления Приморска. "Закрытый характер" главного события в жизни "беспредельщика пера" Осенева, лишь подогрел и обострил интерес к его второй половине. Среди коллег и многочисленных знакомых на этот счет гуляли невероятные слухи, строились догадки, а самые азартные рискнули заключить пари. Одним словом, прежде нараспашку жизнь Осенева неожиданно оказалась окутана тайной, проникнуть в которую желал весь околожурналисткий и, не только, бомонд Приморска.
      Поэтому первый день после отпуска Димка охарактеризовал, как "пресс-конференцию со стриптизом". Он впервые оказался в роли "обратной стороны". Его расспрашивали, ему звонили, но после доброжелательных поздравлений неизменно следовали вопросы - умные и глупые, беспардонные и остроумные, ставящие в тупик, либо вызывающие едва сдерживаемое раздражение. К концу рабочего дня Осенев почувствовал себя зверски избитым, бесчеловечно затравленным и безжалостно распятым. Он нетерпеливо поглядывал на часы, желая только одного - дождаться пяти часов, сорваться с места и в считанные минуты оказаться у ворот старого домика, за стенами которого ждали его женщина, его кошка, его собака.
      Медовый месяц, сентябрь, они вчетвером провели в доме Аглаи. Под страхом смертной казни туда было запрещено появляться всем без исключения. На этот счет Осенев выразился достаточно откровенно: "Убью любого, кто вломится!" Однако, месяца ему не хватило, запрет был продлен, с одним лишь исключением - вновь подключили телефон. Аглая вошла в его жизнь непознанным континентом. Он так и называл ее иногда "золотая терра инкогнита". Каждый новый день приносил сногшибательные открытия. Однако она, видя его нетерпеливое желание познавать ее, не торопилась открывать перед ним свои, блистающие светом озарения, и темные, уходящие в бездну, миры.
      Временами, просыпаясь по ночам, он долго лежал с открытыми глазами. В полумраке комнаты, затопленной наводнением лунного сияния, разглядывал спящую Аглаю. Боясь разбудить, осторожно притрагивался к ее волосам, погружая пальцы в притушенный ночью блеск огненного, шелковистого водопада. Из сада, сквозь раскрытое окно, в комнату бесшумно падали капли тонкого аромата спелых яблок, отцветающего цветотравья. Он наслаждался этими ночами, с их настороженной тишиной, размытыми очертаниями предметов, неясной тревогой, заключенной в неузнанных шорохах, которые пронзали мозг, вызывая в нем фантастические, ирреальные видения.
      Его возбуждал запах и голос ночи. Из глубин подсознания, из памяти хромосом пробуждалось и рвалось наружу его первобытное, дикое естество. Он чувствовал себя наполненным до краев восторгом и страхом, одержимостью и смирением, бунтом и умиротворением. С тех пор, как он встретил Аглаю, невольно попав под ее влияние, Димка стал замечать вещи и явления, которым ранее не придавал в жизни абсолютно никакого значения.
      Вот и теперь, сидя в кабинете, ожидая окончания рабочего дня, бестолкового и шутоломного, Осенев совсем не испытывал прежней радости от того, что завтра ему вновь возвращаться сюда: читать письма, готовить в номер материал, мотаться по городу, встречаться с людьми, - одним словом, выполнять косметические операции по приданию человеческому обществу "а-ля двадцатый век" сколько-нибудь удобоваримого облика. Зазвонил телефон. С кислым выражением лица он нехотя поднял трубку.
      - Осенев, слушаю, - голос усталый и безразличный.
      - Звонарев, докладываю.
      - И ты, Брут?
      - Достали? - понял Юрка. - А как ты хотел? Слава, брат, вещь утомительная. - И ехидно осведомился: - Доступ к телу продолжается? Я не опоздал?
      - Юрка, - уже смягчившись, поинтересовался Димыч, - ты вообще-то в курсе, что в жизни не только трупы встречаются, но и живые люди?
      - Я живых людей престал замечать, когда в угрозыск пришел. Нет их, живых, Димыч. Только трупы - живые и мертвые.
      - А ты тогда кто?
      - Я? Мент поганый! - бодро откликнулся друг.
      - И что тебе, мой самый лепший и поганый мент, от меня надо?
      - Поговорить.
      - А санкция прокурора у тебя есть?
      - Ага, - засмеялся Юрка, - "Макаров" его фамилия. Устроит?
      - Ладно, хорош трепаться. Я уже пошабашил и рву когти, пока меня Альбина не приработала. Она мне сегодня тайм-аут дала. Так что я уже бегу, а ты давай подгребай к нам, часам к восьми. Пойдет?
      - Если все тьфу-тьфу будет, то да.
      - Тогда ждем. Пока.
      Услышав гудки отбоя, Осенев положил трубку, собрался и, стараясь незамеченным проскользнуть мимо кабинета главного редактора, вышел на улицу.
      Напротив редакции, через оживленную, широкую автомагистраль, располагался Центральный рынок Приморска. Поглядев по сторонам и, не обнаружив засевших в каменных джунглях "вьетконговцев" (гаишников), Димка перебежал на красный свет. Под ярко горящими уличными фонарями, несмотря на сгустившиеся октябрьские сумерки, сидели многочисленные торговки. Прирыночная площадь находилась в стадии реконструкции. Стихийный рынок постепенно вытеснялся белоснежными, отделанными по евростандарту, ларьками. Они являли собой яркий контраст с грязными лужами, ямами, кусками кирпичей и разноцветным бумажным мусором. Но самым разительным образом "оазисы европредпринимательства" отличались от сидящих рядом на раскладных стульях и в самих ларьках бесполых существ, с отечными, обветренными лицами и неизменными сигаретами в руках. Это были торговки, одетые в куртки, ватники, брюки и штаны, сапоги, кроссовки или галоши.
      На приезжающих в Приморск иностранцев они производили глубокое, неизгладимое впечатление, для выражения которого им явно не хватало словарного запаса родного языка. Хотя по мнению державных рулевых, именно эти "бизнес-вумен", освобожденные от воспитания детей, бытовых и семейных проблем, оккупировавшие провинциальные рыночные и привокзальные площади, должны были символизировать небывалый расцвет малого бизнеса на СНГ-овских великих просторах. "Расцвет" же самих "вумен" мог стать неисчерпаемой темой для западного кинематографа ужасов. Всякие там "чужие", гориллы, Годзиллы, вампиры и маньяки со всеми своими приколами и "сюжетными поворотами" просто отдыхают!
      Большинству из торговок было от двадцати пяти до сорока и старше. Глядя на их руки и лица, закаленные веселеньким приморским климатом, Осенев не раз с содроганием представлял себе последующие поколения города, зачатые этими женщинами после двенадцатичасовых "трудовых капиталистических вахт", которых "любили" их мужчины, освобожденные от работы и зарплаты, в стылых, нетопленных, без света, тепла, воды и газа, квартирах. Но, несмотря на облупившийся маникюр, расплывшуюся косметику, хриплые голоса, увядшую кожу, ранние морщины и тоскливые глаза, Осенев любил их. Любил за искусство выживать, одержимость не сдаваться на волю "временных трудностей", за хлесткий, неповторимый юмор и даже за наивную, всепоглащающую страсть к "мыльницам" и кроссвордам. Он без дураков, вполне серьезно полагал, что они во сто крат превосходят самых элегантных и грациозных див. Легко улыбаться в глазок теле-фотообъектива, идя по подиуму в платье от Диора, зарабатывая за один демонстрационный показ тысячи долларов. Это сможет сделать любая женщина. И только наши способны улыбаться , имея пятак с пачки сигарет, глядя в беспросветное будущее, сидя по двенадцать часов на раскладном стуле в дождь, зной, снег, стужу, в бесполых и бесформенных "шедеврах", производства Китая и Турции. За миллионы можно продать душу. Но на них нельзя ее купить. У приморских "вумен" душа была. Не купленная, а Богом данная.
      Дмитрий никогда не упускал случая остановиться, поболтать, узнать последние городские "самые достоверные" слухи и новости, купить какую-либо мелочевку. Чувствуя его искреннее расположение и сочувствие, женщины отвечали ему взаимностью, нередко делясь интересной и, по-настоящему, стоящей информацией. Идя по рядам, здороваясь, он увидел, как навстречу, из-за широкого стола, поднимается дородная, внушительная Баба Рая.
      - Димыч, - позвала она грубым голосом, - иди сюда, дружочек мой.
      Осенев подошел. Она подмигнула соседкам и, держа на отлете в пальцах-сосисках тоненькую коричневую сигарету, нагнувшись, пошарила в огромной, клетчатой сумке. То, что она вытащила, повергло Димку в смятение.
      - Мы тут сложились с девчатами, решили тебя поздравить и супружницу твою. Девку, говорят, ты тихомировскую взял. Не каку-бы там фотомандель. Мужик ты - видный, Димыч, но выбор твой одобрямс! Так что, как говорится, совет да любовь. - Она помедлила и спросила: - Ну, шо? По пять капль?
      Димка, растерявшись, не знал, как поступить. Девчата положили подарок в большой пакет и теперь выжидающе смотрели на него.
      - Это я должен бы вам ставить. Ладно, девчонки, завтра выставлюсь по полной программе.
      Они живо разлили водку по одноразовым стаканам, разложили на хлеб сало, колбасу и соленья. Дружно выпили и закусили.
      - Ты на базар че притопал? - с набитым ртом спросила Баба Рая. - Не стесняйся, тебе сегодня все бесплатно.
      Осенев возмутился:
      - Да вы что, в самом деле, девчонки! Избалуете, я каждый день женится буду.
      - Не будешь! - уверила его Баба Рая. - От тихомировской дочки за здорово живешь не уйдешь.
      - Чего так? - засмеялся Димка.
      - Да уж так! - отрезала Баба Рая.
      Через пять минут они выудили из него весь список: банка паштета, "Килек в томате", шоколадка, пиво, вяленая рыба. Еще раз клятвенно пообещав поставить "за свадьбу", распрощавшись, Димыч побежал к машине, на ходу кинув под язык предусмотрительно заготовленный девчатами "антиполицай". То ли от водки (сколько он там выпил?), то ли просто от общения с женщинами, настроение у него поднялось. Он был тронут подарком и искренними поздравлениями. Но больше всего - их деликатностью в обсуждении Аглаи. За день он наслушался столько и всего, что был приятно удивлен отсутствием интереса с их стороны. Хотя прекрасно понимал, чего им стоило сдержать себя. Торговля, базар - не столько "купи-продай", сколько многочисленные вариации на темы:
      - Ты слышал, говорят...
      - Да ты шо?!! Не может быть..
      - А вы знаете, у этого-то...
      - Да ну?!!
      - Точно говорю! Сам видел... и т.д. и т.п.
      Дмитрий открыл ворота, заехал во двор и заглушил двигатель. В кухне горел свет. Его ждали. Он на минуту прикрыл глаза и почувствовал, как наполняется нежностью и трепетом. Сколько осталось секунд? Сорок? Тридцать? Вот, сейчас, он откроет дверь, войдет и... Снаружи по дверце послышалось легкое скрежетание. Осенев перегнулся, взял пакеты и приоткрыл дверцу машины.
      - Кассандра, - позвал шепотом.
      В ответ раздалось требовательное мяуканье. Он вылез из машины, закрыл ворота и пошел к дому. Впереди, поминутно оборачиваясь, бежала Кассандра. Над дверью горел свет. Димка на мгновение задержался. Кошка подняла голову и сверкнула огромными желтыми глазами: "Открывай же! Чего ждешь?" - говорил ее нетерпеливый взгляд. Осенев улыбнулся:
      - Эту женщину нельзя любить с разбега, Кассандра. К ней надо идти впотьмах, на ощупь, с замиранием сердца. Чтобы потом в полной мере насладиться ее "аглаем".
      Кошка зажмурила глаза, заурчала и покорно села у его ног на крылечко.
      КАССАНДРА: - Святая Багира, он совсем потерял голову! До чего у него глупый вид. Интересно, что он сегодня принес нам с Мавром? Если мне опять "Кильки в томате", я сниму с него весь отрицательный потенциал и он будет спать, как... Убитый? Фу! Слово-то какое нехорошее. Как котенок у материнской сиськи! Вот!
      Осенев, наконец, распахнул дверь. Первым к нему подлетел Мавр. Кассандра, напротив, подбежала к вышедшей Аглае. Дмитрий, свалив в кучу на пол пакеты, потрепав по загривку Мавра, шагнул к жене и, обняв, зарылся лицом в густое, золотистое облако волос.
      - Хозяйка, - зашептал ей на ухо, - не найдется ли в вашей таверне лишней раскладушки для странствующего менестреля? - Он подмигнул Мавру и Кассандре. - И для двух его друзей?
      Собака и кошка выжидающе замерли, обратившись в слух.
      - Ходють тут по дорогам всякие менестрели с друзьями, - нарочито грубо отвечала она, - а потом столовое олово пропадаить.
      - Хозяйка, я вам песню спою и на лютне сыграю, - не унимался Димка. А друзья подпоют.
      - Ну уж нет! - воскликнула Аглая, засмеявшись. - Если еще друзья начнут подпевать, то мне впору самой в странствия подаваться.
      - Всем в кухню! - закричал Димка. - К очагу! Я чувствую запах зажаренного на вертеле вепря.
      Мавр и Кассандра мигом сорвались с места. Войдя, Осенев увидел накрытый стол, аккуратно разложенные по тарелкам закуски. От духовки шел запах, способный утопить в слюнках самого взыскательного гурмана. Димка хитро взглянул на Аглаю и потянулся к своему любимому лакомству - сыру, намереваясь стащить кусочек. Мавр, увидев его маневр, глухо зарычал.
      - Димка, ну-ка марш в ванную руки мыть.
      Он быстро отдернул руку от тарелки и закатил глаза:
      - Не дом, а "пресс-хата", ей-Богу, - притворился он обиженным. Стукач на стукаче!
      Дмитрий щелкнул собаку по холке, но не успел отдернуть руку, как та сомкнула челюсти на его пальцах и легонько сжала, скосив глаза. Угрозы в них не было, лишь приглашение к игре.
      - Хорошо-хорошо, Отелло, ты у нас в доме хозяин. Сдаюсь и подчиняюсь.
      Помывшись и переодевшись, он вернулся. Голос его был бодрым и веселым:
      - Значит, так: построение, перекличка, ужин, горшок и отбой. И чтобы в спальню не подглядывали, - обратился он к животным. - А то, ишь, взяли моду: как нам с матерью спать, так вам то кушать, то пить, то на двор приспичит. - Он разложил по плошкам еду Мавру и Кассандре.
      Из прихожей принес большой красный пакет, раскрыл его. Димка достал шикарный деловой дневник с разными примочками: калькулятор, часы, карандаши, блокнотики, ручки и прочие канцтовары. Вынул красивую кожанную коробку и приоткрыл ее. На белом атласе, в гнездах-углублениях, лежал женский гарнитур: кольцо, серьги, браслет и бусы.
      - Аглая, - позвал он, - иди ко мне. - Она молча приблизилась. - Нам с тобой сегодня подарок сделали. Продавцы с базара. Мне - деловой дневник, а тебе - вот это... - он вдел ей в уши серьги, надел на руку кольцо, браслет, на шею - бусы.
      Ноздри Аглаи затрепетали:
      - Можжевельник... - Она принялась пальцами ощупывать подарок: - Они, наверное, любят тебя, эти продавцы. Подарок - теплый-теплый, а запах от можжевельника - ласковый и... - она смешно сморщила нос, - ...вкусный.
      На Аглае было темно-бордовое платье, с вырезом, открывавшим шею и плечи, отделанным тонкой полоской белоснежной кружевной вышивки. Мягкий трикотаж плотно облегал стройную фигуру. Незрячий взгляд резко контрастировал с отливающим матовым светом изящным гарнитуром, отшлифованным до костяного блеска. Осенев не мог отделаться от ощущения, что Аглая - порождение иной материи, соединившей в себе, казалось, несовместимые вещи: хрупкость и силу, беззащитность и способность сокрушать. Почувствовав его настроение, она прижалась к нему:
      - Осенев, ты есть думаешь? И потом, ты обещал, что споешь мне и сыграешь на лютне. Боюсь, на голодный желудок это не получится. - Она помолчала. - Передай своим милым поклонницам в торговых рядах, что это самый дивный подарок, какой я получила к свадьбе. Не считая твоего, конечно.
      - Ты серьезно?
      - Более чем.
      Он поцеловал ее и, обняв, направился к столу.
      - Где мой любимый сырок? - Димка протянул руку к тарелке, но в это время в дверь позвонили. - Убью! - беленея, вскричал он. - Я же сказал, чтоб никто не приходил.
      Открыв дверь, он увидел на пороге Звонарева. Тот, с папкой под мышкой, подчеркнуто строгим голосом, осведомился:
      - Гражданин Осенев? Детектив Костогрызофф. К нам поступил сигнал, что вы силой удерживаете в доме заложницу.
      - Заходи, детектив Костоломофф, - сменил гнев на милость Димыч. - Как раз к ужину.
      - Ой, Димыч, - ужаснулся Юрка, - я фрак забыл надеть. - Он заискивающе заглянул в глаза друга: - Ничего?
      - Ну, батенька, извините, без фрака никак нельзя. Барыня гневаться изволят.
      - Ребята, может вам ужин в прихожую принести, на пороге и потрапезничаете.
      Димка проводил гостя в кухню.
      - Осенев, тебя еще и кормят?!
      - А ты как думал, - он быстро схватил с тарелки сыр и отправил его в рот, блаженно закатив при этом глаза. - Баловень судьбы, можно сказать.
      - Да, Димыч, пока не забыл. - Юра протянул ему небольшую папку: - Будь другом, побереги до лучших времен.
      Глаза Осенева азартно заблестели, но Звонарев вмиг охладил его пыл.
      - У тебя теперь жена есть, - понизив голос, проговорил он скороговоркой, пока Аглая отлучилась их кухни.
      - Все так запущено? - дурашливо поинтересовался Димка.
      - Даже хуже, чем ты думаешь, - серьезно ответил Юра, не приняв его шутливый тон.
      - Мэр?
      Звонарев кивнул.
      - Копаете, значит, потихоньку?
      - Копаю. Впрочем, хочешь - верь, хочешь - не верь, но изначальные материалы попали ко мне совершенно случайно. Бывает и к нам, ментам, Фортуна личиком поворачивается.