Паутинки-антенны сложились друг на друга - сначала, как желе, потом, как бумага и, наконец, Черное вновь стало плотным, густым и непроницаемым, с одной единственной пульсирующей, золотистой точкой. Она означала постигнутое знание. Черное успокоилось и стало ждать НАЧАЛА. И слово было сказано...
      - Здравствуйте.
      Гладкову не приходилось видеть девушку вблизи. Ее волосы, фигура, черты лица ошеломили Валеру. Он стоял, как каменное изваяние с острова Пасхи, с той разницей, что вся его сущность за считанные секунды подверглась стремительному напору выплеснувшихся из глибун эмоций: радость, очарование, сомнение, любопытство, страх, надежда.
      - Здравствуйте. Я могу чем-то вам помочь? - услышал Гладков обращенные к нему слова.
      - Извините, но мне надо с вами поговорить, - произнес он робко и нерешительно.
      Она отступила в дом, жестом приглашая гостя войти:
      - Проходите в комнату. Я сейчас чай поставлю.
      Валера удивился, насколько легко и свободно она ориентировалась в доме, но тут же возразил себе: "А чего, собственно, я ожидал? Что она будет об косяки биться и стулья опрокидывать? В конце концов, это же ее дом.". Он не решился без хозяйки на чем-нибудь присесть и потому остановился на пороге гостинной, чувствуя неловкость.
      - Что же вы на проходе стоите? Проходите, присаживайтесь и давайте знакомиться, - голос у нее был приветливый, а тон - располагающий. - Меня зовут Аглая.
      - А меня Валера Гладков. - Он замолчал, не зная с чего начать. Волнуясь, никак не мог подыскать нужные слова, а потому еле слышно и неуверенно проговорил: - Мне нужна собака. Как у вас. - И тут его прорвало: - Мои родители умерли, я живу один. У меня есть работа, друзья, приятели. Женщина есть. Но я всегда хотел иметь собаку - большую, как ваша. У меня хорошие условия, вы не думайте. Мы можем даже в гости ко мне сходить, прямо сейчас. Я тут неподалеку живу, в пятижтажке. - Он сделал неопределенный жест рукой, от волнения получившийся слишком резким и нервным.
      За спиной послышалось глухое, но красноречиво свидетельствующее о предупреждении рычание.
      - Не делайте, пожалуйста, резких движений, Валера. Извините, я не познакомила вас. - Она протянула руку и позвала: - Мавр, иди ко мне. Иди сюда, партизан. - Аглая рассмеялась: - Он тестирует всех моих гостей, наблюдая за ними из засады. Главное - не притворяйтесь в своих чувствах в этом доме и вы будете всегда желанный гость.
      Мавр вошел в комнату. Скосив глаза, но не подойдя, миновал Гладкова и сел у ног хозяйки, отвернувшись к окну. Но его расслабленная поза мало кого могла обмануть. За кажущейся ленностью и вальяжностью чувствовалось напряженное ожидание.
      - Сейчас он подойдет к вам. Постарайтесь общаться с ним на равных. И расслабтесь, пожалуйста, это же живая душа, - мягко попросила его Аглая.
      Гладков сидел, не шелохнувшись, как молитву повторяя про себя: "Расслабься, расслабься, расслабься... - Ему стало смешно: - Идиот, тебе надо было на базаре не свитер, а памперсы выбирать." - Он громко, от всей души, рассмеялся, вдруг почувствовав себя в этом доме счастливым и свободным.
      - Я все вам сейчас объясню, Аглая, - и он рассказал ей о событиях сегодняшнего дня, опустив только эпизод с Буровой, так как не был уверен, имел ли он место в действительности. О том, как муторно у него на душе было утром, как решил он неприменно сегодня изменить свою жизнь, как выбирал подарки, волновался и боялся, что его неправильно поймут и вообще выставят отсюда.
      - Пожалуйста, Аглая, только не отказывайтесь, - говорил он, торопливо выкладывая подарки. - Мне мама всегда говорила: "Идешь впервые в чей-либо дом, обязательно принеси что-то от чистого сердца и пусть потом это принесет в дом счастье".
      Мавр подошел к журнальному столику. Не спуская настороженных глаз с гостя, обнюхал разложенные на нем предметы: пачку собачьего корма, мячик, косточку-игрушку и аудиокассету. Затем осторожно взял зубами кассету и отнес ее Аглае. Девушка положила ее меж двух ладоней и замерла. Под смуглой кожей проступил нежный румянец.
      - На ней записана "Юнона и Авось" Алексея Рыбникова, - пояснил Валера. - Вы играете на пианино?
      - Да, - она улыбнулась. - Спасибо вам огромное. Вы угадали мою самую любимую вещь в музыке.
      - Я часто слышу, как вы играете романсы из этого произведения.... - Он замолчал, смутившись, но не надолго: - А Мавру я корм принес и игрушки.
      - Валера, спасибо вам за все, а сейчас идемте в кухню чай пить. - Она поднялась и бережно положила кассету рядом с музыкальным центром. - Кухня у меня выходит в сад. Сидеть в ней, гонять чаи - одно удовольствие. Забирайте корм, так и быть, разрешу вам самому угостить нашего партизана.
      Кухня, отделанная деревом, в доме была самым большим помещением. На стенах - холсты с деревенскими пейзажами, пучки трав, связки сушенных овощей, приправ и фруктов. Керамика, дерево, фаянс, - все сияло и блестело, создавая неповторимый колорит, уют, вселяя настроение тихого, радостного покоя и умиротворения.
      Накрывая на стол, пока он подкладывал корм Мавру, Аглая спросила:
      - Вы придумали имя собаке?
      - Да, - живо откликнулся Валера, - Амур. Я еще в детстве так решил.
      - Мавр недавно погулял с одной "барышней", - продолжала Аглая, Думаю, мои друзья не будут против, если вы решите усыновить их совместного мальчишку.
      - Скоро? - не мог он скрыть нетерпения в голосе.
      - Месяца через три. - Но почти физически ощутив его огорчение, добавила: - Пока вы сможете приходить к нам, гулять с Мавром. Если подружитесь.
      Аглая повернулась к нему. Он отдавал себе отчет в том, что она слепая, не может видеть, но это был именно взгляд - пристальный и изучающий. Гладкову стало не по себе. Будто Аглая внезапно прозрела, а он стоит перед ней совершенно голый и все его прелести и изъяны, как снаружи, так и изнутри, преломляясь, ложатся на дно изумрудной чаши ее глаз.
      - Ваши близкие не будут против, если я стану к вам ходить?
      - Не будут, - ответила девушка и, помолчав, обронила: - Валера, вам никогда не говорили, что вы... не от мира сего? В вас есть нечто такое, о чем, по-моему, вы даже сами не подозреваете. - Но уже в следующую секунду тон ее сменился на беззаботный и легкомысленный: - Извините, на меня иногда находит, не обращайте внимания. Давайте чай пить.
      Валера вымыл руки и протянул их за полотенцем. Взгляд его рассеянно охватил распахнутое окно и он невольно вздрогнул. На него в упор смотрели диковатые, желтые глазищи здоровенного кота.
      - Вот это котище! - не скрывая восхищения, воскликнул он.
      Хозяйка дома повернулась к окну и ее движение ошеломило, окончательно доконав Гладкова.
      - Аглая, как вы узнали, что он... на подоконнике?
      - Валера, в этом нет ничего сверхъестественного. Я знаю привычки обитателей этого дома. Если мы с вами станем друзьями, то со временем вы тоже научитесь чувствовать присутствие Мавра и Кассандры.
      - Кассандры?
      - Эту, с позволения сказать, "котищу" зовут Кассандра. Моя кошка.
      - Ваша кошка? - он смутился, словно пытался вспомнить ответ на знакомую загадку. - Подождите-ка... вы, случайно, не видели мой пакет? спросил он, суетливо оглядываясь. И тут же понял, что сморозил глупость. Извините, - еще больше смутился он.
      - Да будет вам, - отмахнулась девушка. - Пакет ваш, скорее всего, в комнате остался.
      Через минуту Валера вернулся, держа в руках банку консервов.
      - Вот, - протянул он Аглае банку "килек в томате".
      Она тщательно ее ощупала:
      - Валера, вы совсем разорились на подарки нам. Если ваша мама права, то у нас в доме скоро будет полная чаша счастья. - И вдруг резко спросила: - Вы знали, что у меня есть кошка? Почему вы взяли консервы?
      - Я не знал о вашей кошке, вы же ходите только с собакой. Но я купил их, словно меня кто под руку толкнул. Сам не знаю, зачем. И игрушки тоже две купил. Мяч - для собаки, а косточку игрушечную... Черт его знает! Ума не приложу.
      - Как бы там ни было, спасибо, Валера. Будем считать, что в вас шестое чувство проснулось. - Она засмеялась: - А, может, вам мысли Кассандры передались? Она у нас любит "кильку", но я давно ей не покупала. Ладно, садитесь чай пить.
      - А Кассандру покормить?
      Она ловко вскрыла банку и протянула ему:
      - Положите ей. Это ваш гостинец, вам и право.
      Он с готовностью покормил кошку и когда она, насытившись, принялась умываться, вернулся к столу.
      - Да это не чаепитие, а целый обед! - он оглядел накрытый стол. Красиво, даже есть жалко.
      - Никаких жалко! Едим и все тут! Я - большая грешница, Валера, неисправимая чревоугодница. Люблю готовить, люблю поесть и люблю угощать. Трапеза людей под одним кровом, семейным или дружеским кругом - целое священнодействие. У древних наших предков трапеза являлась не столько частью быта, сколько культовой необходимостью дома, семьи, рода. В древности никого так не презирали и не подвергали опале, как тех, кто предал после совместной трапезы. На мой взгляд, тот, кто в свое время создал образ Иуды Искариота, был гениальный психолог. "И один из вас предаст меня..." Помните, при каких обстоятельствах это было сказано?
      - Я плохо разбираюсь в христианстве. К сожалению. Это сказал Иисус Христос во время Тайной вечери?
      - Вы правы. Иуда предал не только своего Учителя, веру, друзей. Он предал дом, где с ними был; хлеб, который делил; семью Апостолов, которые не дали ему почувствовать себя одиноким.
      - А вас предавали когда-нибудь?
      - Напрямую нет, а косвенно... Валера, вы совсем перестали есть, быстренько наполняйте тарелку.
      - Да я ем, - возмутился он. - Посмотрите! - И сконфуженно примолк.
      - Валера, - твердо произнесла Аглая, - Если каждый раз вы будете бояться меня обидеть, я просто откажу вам от дома.
      - У меня вырвалось, - пробормотал он.
      - Поймите, если бы я все время болезненно реагировала на свою слепоту, давно бы умом тронулась.
      - Извините, я подумал, вам будет неприятно.
      - Глупости какие и давайте больше к этому не возвращаться. О чем мы говорили? Предательство... Вы обратили внимание на огромную фонотеку в гостинной? На кассетах не только музыка, но и книги. Море книг: проза, стихи, наука, искусство, художественная литература, - легче перечислить, чего нет. Ее мне подарили родители и друзья. Мой отец, зная сколь многим обделила меня природа, часто повторял: " Ты должна научиться не только слушать ушами, но и слышать чувствами. Твои чувства - твои глаза." Я и училась. Слушала надиктованные книги, постепенно заполняя свои внутренние пустоты. Вот так, допустим, я слышу ложь, а вот - страх, это предательство и так далее. Слушая книгу, я не читала ее в обычном понимании, а училась чувствовать через слух до тех пор, пока не начинала ощущать преданной себя...
      Она замолчала, облокотившись о спинку мягкого уголка. В ее настроении произошла неуловимая перемена, но Валера неосознанно почувствовал это. Он понял, что она поделилась с ним далеко не всем, но тактично промолчал.
      - Я совсем заговорила вас, - прервала Аглая затянувшуюся паузу. Валера, расскажите о себе.
      Гладков смутился. Ему многое хотелось бы рассказать этой девушке. Он чувствовал к ней доверие и симпатию, но они странным образом основывались не на физиологии, а имели более глубокие корни. Он и сам затруднился бы ответить, что именно питало эти чувства. В обществе Аглаи, ее животных он ощущал необыкновенный душевный комфорт, словно через много лет потерь и скитаний, наконец, набрел на целительный источник, возле которого душа и тело слились в гармонии друг с другом и с окружающим их пространством. У него оставался только один единственный груз, который он нес еще с детских лет. Гладков решил, что пришло время освободиться от него.
      - Я расскажу вам давнюю историю из своего детства. Не могу ее забыть. Считаю, она во многом повлияла на мою последующую жизнь. Я тогда ходил во второй класс. Наша классная, Ольга Викторовна, повела нас в поход. Как и большинство малявок, я боготворил свою первую учительницу. От нее всегда так необычно пахло... Духами, мелом и... сдобными булочками. Часами я мог слушать ее, открыв рот и забыв обо всем на свете, а дома опять же часами рассказывать - какая она самая лучшая, самая добрая, самая умная и самая-самая во всем. В тот день мы до одури бегали, играли, наслаждаясь свободой, чистым воздухом, чудесной природой. Ближе к обеду Ольга Викторовна привела нас на поляну, и мы устроили пикник. У всех к тому времени разыгрался зверский аппетит. На еду родители своим детям не поскупились. Еды было море! Но я всегда стеснялся кушать в компании, потому что мама часто надо мной подшучивала: "После тебя под столом можно еще полк накормить." Ну, не давалось мне есть аккуратно! И странно, чем прилежнее я старался есть, тем больше крошек сыпалось. Потому я и сел с краю. Мы утолили первый голод, расслабились и тут на поляну вышла собака... - Голос Валеры напрягся и стал неживым, как у робота, когда люди стараются тщательно скрыть обуревающие их эмоции. - ... Собака была бродячая. Знаете, есть такие - облезлые, страшные, с запавшими боками, худые, все в репьях, с отвисшими ушами и тоскливым, затравленным взглядом. Она остановилась и смотрит на нас. А мы едим. С аппетитом. Она не просила, не скулила. Но у нее были такие глаза... Я поднялся и, протягивая бутерброд, пошел к ней. Она привстала и тоже потянулась мне навстречу. Тянулась, а глаза спрашивали: "Правда, можно съесть? Не обманешь?" Все притихли, но тут раздался громкий голос Ольги Викторовны: "Гладков, немедленно вернись! Эта тварь может быть больной или заразной!" Собака сжалась и юркнула в кусты. Я пошел следом. Она отбежала еще и замерла. Я положил на траву хлеб с колбасой и котлетой. Все с любопытством переводили взгляд с классной на меня. Наверное, у меня было страшное лицо... - Валера замолчал.
      - Что ты ей сказал? - спросила Аглая, переходя на "ты".
      Он не удивился ее обращению. Во время его повествования между ними установилась незримая связь, он ощутил это почти физически. Удивило его другое.
      - Как ты догадалась, что я ей что-то сказал?
      - Нельзя препятствовать детям в их желании сострадать и делать добро. Реакция может последовать, в лучшем случае, агрессивная или вообще неадекватная.
      - Ты права. Я подошел к Ольге Викторовне и выдал: "Я не хочу возвращаться к вам, потому что вы сами - тварь... Больная и заразная!" и пошел домой. Через четыре дня я был в другой школе. Мама, естественно, провела со мной "политбеседу", а папа был без затей, даром, что начальник выдрал ремнем, как сидорову козу. Но на этом история на закончилась... Через год, день в день, после того злополучного похода от рака желудка умерла Ольга Викторовна. Последние недели она ничего не могла есть. Когда мама рассказала об этом, я очень испугался...
      - ... потому что за год до ее смерти ты пожелал ей именно этого? "Чтоб у тебя кусок в горло не лез!" И, наверное, от всей души?
      Валера в смятении посмотрел на Аглаю. Она догадалась о его состоянии.
      - Я слышу твои чувства. Ты заново переживаешь события тех лет. Конечно, осторота восприятия и отражения уже не та, но настроен ты достаточно эмоционально. Вокруг тебя целый букет: сомнение, страх, ненависть, раскаяние.
      - До сих пор я чувствую себя убийцей, - хрипло и тихо проговорил Гладков. - Причем, дважды. Потому что моя мама... тоже умерла от рака желудка. Ее смерть для меня стала, как падение в пропасть. И я все время думаю: почему она, а не я? Ведь палачом был я.
      - Может, потому, что смерть жертв - это избавление от мук и обретение свободы. А жизнь палача - это каземат души и кандалы памяти. Судьба наказала тебя отречением от матери, отняла последнего близкого человека и обрекла на одиночество.
      - Но по идее я сделал добро?
      - И тут же свернул на колею ненависти. Ненависть оказалась настолько сильной, что перевесила добро.
      - Где же выход?
      - В нас самих, - улыбнувшись, вздохнула Аглая. - Должны же мы когда-нибудь повзрослеть и поумнеть.
      - Ты веришь в это? - Гладков не смог скрыть иронии.
      Аглая вновь улыбнулась в ответ:
      - Мне нравится легенда христиан об Иисусе Христе, но я - сторонник теории Дарвина. В основе первой - покорность и неизменный порядок вещей. Вторая - предусматривает работу ума и напряжение чувств самого человека, говорит о бесконечности Вселенной, многообразии форм жизни в ней, а это значит, вокруг - ступеньки бесконечной лестницы. Она простирается не только во времени и пространстве, но и в глубинах человеческого сознания, его внутренного "эго". Нет греха и раскаяния, есть поступок и его отражение.
      - Ты не веришь в Бога?
      - Я верю в Природу, ее красоту, терпение и мудрость. - Она встала: Валера, давай еще чайку?
      Гладков поднялся из-за стола:
      - Нет, спасибо. И так загостился. Мне завтра после выходного в первую смену. Но, честное слово, я так рад, что решился прийти сюда.
      - Где ты работаешь?
      - В автопарке, 19 - ый маршрут. Номер у меня запоминающийся: 01-03, "пожарные", "скорая".
      - 02 не хватает.
      - Не люблю их, - неожиданно резко проговорил Гладков.
      - Приходилось контактировать? - улыбнулась Аглая.
      - Тьфу-тьфу, миловало, но насмотрелся. Автовокзал же рядом с Центральным рынком. Одно слово - стервятники.
      - Никогда не сравнивай людей с животными и растениями, - серьезно заметила Аглая. - Последние этого не заслужили. А вообще, я рада, что мы познакомились. Еще раз спасибо за подарки. Так трогательно и приятно. Приходи в любое время. - Она мягко придержала его за руку: - Только не приноси больше ничего, ладно? Мы и без того будем рады.
      Оглянувшись у ворот, он помахал им на прощание рукой, стараясь подольше сохранить в памяти огненно-рыжую Аглаю и двух ее угольно-черных друзей - Мавра и Кассандру.
      КАССАНДРА: - О-ох, и намучаемся мы с ним.... Ты заметил, какой тонкий круг над его головой? Еще не смерть, но и не жизнь.
      МАВР: - Он очень одинок.
      КАССАНДРА: - Ему надо завести подругу и маленького человека.
      МАВР: - Он хочет собаку.
      КАССАНДРА: - Мавр, как ты думаешь, если ему предложить и кошку, он откажется?
      МАВР: - Думаю, будет заботиться о ней. Кассандра, ты ничего не почувствовала в нем? Внутри?
      КАССАНДРА: - Сумерки... Туман, дождь, очень тихо и холодно.
      МАВР: - Он не знает самого себя и это может плохо кончиться. Очень плохо.
      КАССАНДРА: - Вечно с людьми какие-то проблемы! Они стали такими нервными, злыми, жадными и у них, по-моему, совсем нет мозгов. Они не только нас разучились понимать, но и друг друга - лгут, убивают, изменяют, предают, воруют. Когда смотришь на все это трезвыми глазами, просто шерсть дыбом встает!
      Дмитрий Осенев, а попросту - Димыч или Димка, сидел в редакции городской газеты "Голос Приморска". Рабочий день заканчивался, но он с нетерпением ждал телефонного звонка. Позвонить должна была одна из его давних знакомых - Татьяна Рожкова. Она работала в городской больнице ь1 медицинской сестрой хирургического отделения. Их связывала многолетняя дружба. С тех пор, когда Осеневы и Рожковы жили в коммуналке. Со временем, все соседи получили отдельные квартиры, но что случается довольно редко - в одном микрорайоне. Поэтому дружеские отношения взрослых и детей не только не прервались, но и укрепились, получив оперативный простор на дополнительных квадратных метрах.
      Дима и Таня в детстве разительно отличались друг от друга, внешне и внутренне. С годами они так же отличались, но при этом поменявшись ролями. Он - толстый, неуклюжий, русоволосый, с ярко-голубыми, смешливыми глазами, ртом и ямочкой на подбородке был полной противоположностью худой, стройной, чероноволосой, кареглазой, волоокой и задумчивой Татьяне. Повзрослев, Дмитрий превратился в физически крепкого, высокого молодого человека, с умным, проницательным и ироничным взглядом. Татьяна стала пухленькой, невысокого роста, веселой хохотушкой, с двумя ямочками на щеках. Оба были молоды, успели получить специальность, но Осенев не был женат, а Рожкова успела "сходить замуж". Отбыв от звонка до звонка "пять лет каторги", она развелась, устав от делового мужа.
      - Хочу нормальную семью и детей, - жаловалась она Димычу. - А у этого "деловара" одни холдинги, транши и лизинги на уме. Я замуж за мужика выходила, кто ж знал, что он киборгом окажется?
      Димыч глянул на часы, достал сигарету, но прикурить не успел. Дверь в кабинет резко распахнулась: на пороге стояла "свой в доску парень Танька-Рожок".
      - Ты готов, едем? - с порога, запыхавшись, выдохнула она.
      - Присядь, на тебе лица нет, - Димка закурил.
      - Уф-ф! - Татьяна осторожно придавила стул к полу своими восмьюдесятью ккилограммами при росте метр пятьдесят пять. - Жарища, сдохнуть можно! Дай попить чего-нибудь.
      - А насчет поесть? - его глаза озорно сверкнули.
      - Смейся, смейся, - одним махом опрокинув в себя кружку "Фанты", она кивком поблагодарила Дмитрия и проникновенно заметила: - Димыч, ты только что человека от смерти спас. Тебе зачтется.
      - Я ждал звонка, - как бы между прочим напомнил он.
      - А, - отмахнулась она, - меня ребятки со "скорой" подвезли. Им по пути было.
      - Ты договорилась?
      Она кивнула, деликатно зажав рукой рот:
      - Извини, из меня твоя "Фанта" назад лезет. Пожалел, наверное. - Она посерьезнела: - Договорилась, только... Димка, я тебя умоляю: сильно на нее не дави. А то я твою манеру знаю - если ты в кого вцепишься, такового потом даже в анатомичку не возьмут для нужд науки.
      Осенев изобразил на лице кротость и смирение.
      - И не смотри на меня, - отрезала Татьяна. - Все твои приколы наизусть знаю! Договорились? Ведешь себя вежливо, учтиво, корректно...
      - Танюха, - перебил он ее, - что-то не пойму, ты с Английским клубом об интервью договорилась или с ведьмой?
      С минуту она молча, с интересом, раглядывала его, будто видела впервые.
      - Что ж, - ответила спокойно, налюбовавшись его ироничным видом, - я тебя предупредила.
      Дмитрий легко поднялся из-за стола, загасил окурок. Подойдя к Тане, ласково приобнял ее за талию и, глядя с мольбой в ее глаза, проговорил обреченно:
      - Танюша, у меня к тебе огромная просьба. Учитывая нашу давнюю дружбу, не откажи, родная. Если твоя ведьма превратит меня в жабу, позволь мне жить у тебя в коробочке из-под "Фиджи". Ты будешь кормить меня большими, жирными мухами?
      - Осенев, и когда ты повзрослеешь! - засмеялась она, отпихивая его.
      Золотисто-медовые летние сумерки, перевитые алыми лентами заката, плавно струились к распахнутому окну. Навстречу им волнами перекатывались звуки полонеза. И сумерки, возносясь на гребни волн, колыхались загадочными тенями, рассыпаясь и опадая бархатными лепестками предвестников ночи.
      Земля не спеша меняла декорации в театре людей. Опускался занавес на сцене комедийного, гротескного, драматического дня. А откуда-то с небес невидимые руки на тонких нитях уже поднимали полог ночи, обнажая лики страха, тайн, трагедий.
      Рядом с домом, из окна которого звучал полонез, остановились "жигули" четвертой модели. Из них вышли Дмитрий и Татьяна. Он вопросительно глянул на свою спутницу. Она утвердительно кивнула.
      - Да, представь себе, это она играет.
      Димка, вытянув шею, пытался разглядеть маленький дворик за небольшим, аккуратным, выкрашенным в синий цвет, забором.
      - Я представлял себе нечто подобное, - усмехнулся он. - Довоенный, на славу замастыренный дом, вековой сад и ... молодая ведьма. - Только полонез, знаешь ли, сюда немного не вписывается.
      - А ты что надеялся услышать? "Реквием" Моцарта или "Хоральные прелюдии" Баха?
      Димка замер, прислушиваясь.
      - Блеск! Дествительно БЛЕСК - увидеть, услышать и умереть. Ни "горячих точек", ни криминала, ни державных идиотов. Ничего и никого. Бездна первозданности. Неужели такое возможно?
      Смолкли последние аккорды музыки. Входная дверь открылась и Дмитрий пристально вгляделся, весь подавшись вперед, заметив мимолетный, ироничный взгляд Тани. Что и говорить, зрелище было впечатляющим. В дверном проеме стояла высокая, хрупкая девушка, с копной огненно-рыжих волос. На этом все нормальное заканчивалось. Дальше начинались сюрпризы наследственности: несвойственная рыжим смуглость кожи; классически правильные овал, черты лица и вдруг миндалевидный, восточный разрез глаз.
      Хозяйку дома обтекало простенькое, чуть ниже колен, зеленого цвета, платье. Из тех простеньких, которые дают возможность судить о хорошем вкусе и чувстве меры их обладателей. Колоритный портрет в обрамлении дверной коробки довершала огромная черная псина, из породы... Дмитрий затруднился бы точно определить породу, что-то среднее между немецкой овчаркой и крупным волком. Но что он понял наверняка - собака была из породы друзей, которые будут защищать, не разомкнув челюсти даже после смерти и которые способны умереть на могиле хозяина. Всю эту сцену Осенев охватил разом в считанные минуты. "Действительно, ведьма, - подумал с восхищением. - Что там Багамы и Канары брателл с фотомобледями - мезозойская эра! С такой бы дивой укатить на шабаш, даже на горбатом "запоре" - это круто! Так, Осенев, открой "бардачок" и достань губоскататель, - одернул себя Димыч. - Неужели правда все то, о чем рассказывала Танька? О, мой Бог, а походка... походка - держите меня, силы небесные! И такой экземпляр - безхозный. Но как уверенно идет! Одно слово - ведьма. А я, шо, до сих пор стою?! Странно... Такое чувство, будто давно упал и валяюсь..."
      Хозяйка дома, улыбаясь, шла навстречу гостям. Рядом, торжественно, в ногу, вышагивала собака. Они остановились возле машины, в ту же секунду Татьяна радостно повисла на шее у "ведьмы", не забыв потрепать по загривку пса и застрочила словами со скоростью пулемета "Максим" в фильме "Чапаев".
      Дмитрий воспользовался суматохой, открыл дверцу машины и с заднего сиденья достал пакеты и цветы. Он вдруг почувствовал себя маленьким и беспомощным. Это было выше его сил, самого отвязанного журналиста, "беспредельщика пера", как величали его в городе. На его теле шишек было больше, чем написанных им статей. Его боялись, любили, уважали и ненавидели. Но он сам испугался впервые. Больше всего бесил тот факт, что он не мог объяснить причину своей слабости, только чувствовал, что пропал... Пропал! Окончательно и бесповоротно. Наконец, он оказался с ней лицом к лицу. Она протянула руку и приветливо улыбнулась:
      - Здравствуйте. Я - Аглая. А это, - жест в сторону собаки, - Мавр.
      Дмитрий быстро переложил пакеты и цветы в левую руку и протянул ей свою правую для приветствия. Ладонь Аглаи была горячей, сухой и ему не захотелось, чтоб она убрала свою руку из его. Димыч неловко приподнес ей цветы:
      - С Днем Ангела! - и впервые в упор, как следует, заглянул ей в глаза.
      - Спасибо, - она приняла букет, тонкими пальцами прошлась по головкам колокольчиков, как по клавишам фортепиано. На лицо ее набежала легкая тень. - Жаль... - неопределенно заметила она и грустно улыбнулась.
      Осенев продолжал неотрывно смотреть на нее, пытаясь разглядеть признаки фальши или мистификации. Тщетно. Глаза не скрывали никаких тайн. Они были надежной, непробиваемой преградой, отгородившей душу Аглаи от остального мира. Девушка, действительно, была слепой.
      Все вместе они прошли в дом и Димка с интересом стал изучать обстановку. По выражению его лица можно было догадаться, что он разочарован. Ему с самого начала представлялось, что вещи в доме неминуемо должны нести оттенок способностей его хозяйки. "Танька, разумеется, приврала, - рассуждал Осенев, разглядывая стеллажи с богатейшей фонотекой и... библиотекой. - Если бы эта дива в самом деле обладала сверхъестественными способностями, о ней бы давно на каждом углу кричали. Слухи и сплетни на сегодня - самое "скоростное средство передвижения". Да и большими деньгами здесь явно не пахнет. А они - первый и верный признак "офигительных" способностей всяких колдунов, магов, экстрасенсов, ведьм и прочей нечисти. "
      Из кухни доносился оживленный женский разговор. Внезапно у Дмитрия возникло неприятное ощущение, словно к спине приставили острый нож. Он резко обернулся: на пороге комнаты сидела миленькая собачка хозяйки дома. "Вот и Отелло пожаловал, - усмехнулся он про себя. - Сейчас навалится, придушит, как Дездемону, и плакало твое интервью, Осенев.".
      - Мавр, - тихо позвал Дима пса, - иди ко мне. - Зверь не шелохнулся, лишь ярче сверкнули в сумерках глаза. - Ну, хороший, иди ко мне. - Он протянул к нему руки, раскрытыми ладонями вверх: - Видишь, у меня ничего нет. Оружие не принес и стырить ничего не успел.
      Собака поднялась и, мягко переставляя мощные лапы, двинулась к гостю, не спуская с него немигающих, диковатых глаз. Дмитрий запаниковал. "Сейчас эта зверюга подарит ко Дню Ангела своей хозяйке бифштекс с кровью. Из меня." В самый драматический момент в комнату вошла Аглая, включила бра и обратилась к собаке:
      - Мавр, он - наш гость. Хороший гость, - сделала она ударение на последних словах.
      Зверь зыркнул в сторону Аглаи, затем вновь посмотрел на Осенева. Димка готов был поклясться, что глаза Мавра горели лукавством, как у нашкодившего ребенка, а сам он, если такое вообще применительно к собаке, буквально давился от смеха.
      - Уютно у вас здесь. Душевно, я бы сказал, - он даже не пытался скрыть сарказм.
      - Дима, пока Таня готовит ужин, давай поговорим, - предложила Аглая, присаживаясь в старинное кресло. Рукой она указала место напротив, на мягком уголке. - Проходи, здесь тебе будет удобней.
      - Мы уже на "ты"?
      - Тебя что-то смущает?
      - Да нет, нормально.
      Мавр улегся у ног Аглаи, положив морду на лапы и прикрыв глаза. Димка кивнул в его сторону:
      - Он всех так встречает?
      - Нет. Он просто не понял смысл твоего интереса ко мне, - она склонила голову к плечу и пальцами стала перебирать пряди волос.