ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

В раскрытые окна врывался теплый ветерок, пахнущий солью океана и смолой хвойных лесов. От его порывов колыхались наполовину спущенные шторы и металось пламя свечей, горевших на стенах. Было лето, и все же горел камин. В старом замке Баранова и в летние месяцы было сыро и знобко.

Генерал-губернатор Аляски собрал в своем кабинете важное совещание, но оно походило скорее на послеобеденную ленивую беседу друзей за кофе, ликерами и сигарами. Каждый из присутствующих расположился где и как хотел. Командующий аляскинским военным округом сидел, задрав ноги на стол, позвякивая огромными ковбойскими шпорами. Широкополую шляпу свою он повесил на тот же гвоздь, на котором висел и портрет президента. Из-под генеральской шляпы видны были только подбородок и галстук главы государства. Губернатор присел к маленькому восьмиугольному столику, заставленному бутылками, и остался там. У камина сидел Генри Астор. Он задумчиво курил, поплевывая в огонь. В стороне от всех, отчужденный и угрюмый, сидел шкипер Джон Пинк. За его спиной стояло пыльное и облезлое чучело огромного медведя, оставшееся от былых хозяев замка Медведь вытянул когтистые лапы, словно ждал минуты, чтобы схватить и изломать невесело задумавшегося шкипера. И только секретарь, скучающе перелистывавший протокол, вносил деловую струю в это собрание.

— Итак, на чем же мы остановились? — спросил губернатор, отодвинув недопитую рюмку. — Секретарь, напомните нам.

Секретарь начал читать протокол монотонно и невыразительно:

— Пункт первый. Заслушано заявление командующего округом об усилении военных гарнизонов сначала на побережье, а затем и во внутренних районах края. Пункт второй. Обсуждалось донесение лейтенанта сигнального корпуса Брентвуда о том, что топографические съемки затруднены недружелюбием туземцев, индейцев-атапасков. [83] Пункт третий. Шкипер Джон Пинк из Бостона изложил высокому присутствию просьбу о военной охране его экспедиции, направляющейся в верховья реки Медной.

Командующий округом с грохотом и со шпорным лязгом сбросил ноги со стола:

— Я хотел бы сделать дополнение к моему заявлению!

Губернатор кивком головы дал ему разрешение говорить.

— Джентльмены, на что это похоже? — стукнул командующий кулаком по столу. — Мы владеем Аляской вот уже три года, и до сих пор мы здесь не хозяева Должен сказать, джентльмены, что наш земной шар — это земной шар белых. Скажем точнее — американцев. Да, да, джентльмены, против этого вы ничего не сможете возразить! А здесь какие-то индейцы-атапаски заявляют — хозяева мы! Американское миролюбие общеизвестно, но терпению нашему наступает конец. Мы приходим сюда с дарами культуры и цивилизации, мистер Астор пришел сюда с пароходами, локомобилями, консервными заводами, паровыми вашгердами и драгами, он принес сюда девятнадцатый век, а какие-то грязные дикари, живущие в каменном веке, будут путаться у нас под ногами! Вы согласны со мной, сэр Генри?

Астор, сидевший ко всем спиной, что-то гмыкнул, не обернувшись.

— Я продолжаю, джентльмены! — позвенел шпорой командующий. — Усилить наши гарнизоны, как я просил, этого мало. Я буду настаивать на посылке внутрь страны военных экспедиций. Индейцев надо проучить!

— Научить их хорошим манерам! И станут шелковыми! — крикнул воодушевленно Джон Петелька.

— Не кричите, шкипер Пинк, здесь не палуба, — строго сказал губернатор.

— Шкипер Пинк прав! — посмотрел одобрительно на Петельку командующий. — Он вполне прав! Да, станут шелковыми! Генерал Шерман дает нам прекрасный пример. Освободив негров, он принялся за индейцев и «освободил» от них огромные территории, передав их американским поселенцам. Там были апалачи, а здесь атапаски, но разницы я не вижу.

— Вы предлагаете, генерал, устроить здесь нечто вроде чикагских боен? — негромко и по-прежнему не оборачиваясь, спросил Астор. Он знал, что его услышат.

— Зачем такие страшные слова, сэр? — ответил почтительно командующий. — Но дома, в Штатах, мы же не стеснялись. Я говорил уже, что герой индейских войн генерал Шерман…

— И это будет бессмысленная бойня, — бесцеремонно перебил его Астор. — Убоину придется просто зарыть в землю. Мы же и будем зарывать битую человечину.

— Мы не понимаем вас, сэр, — осторожно вмешался губернатор. — Вы должны согласиться, что положение становится ненормальным. Вы слышали донесение лейтенанта Брентвуда. Деловая инициатива шкипера Пинка тоже нуждается в военной охране. А ваши пушные промыслы не страдают от враждебности индейцев?

— Ничуть. Мои трапперы умеют ладить с индейцами, — сплюнув в камин, лениво ответил Астор.

— И, кажется, на пушных промыслах вы, сэр, сделали неплохое дельце? — спросил льстиво губернатор. — Газеты пишут, что вы ошеломили международные аукционы аляскинской пушниной. Выкинуты были меха баснословной ценности.

Астор насупился и принялся бить щипцами по головне в камине, сбивая раскаленные, звонкие угольки. По кабинету поплыл ладанный аромат. Камин топили «душмянкой», аляскинским кипарисом.

После долгого молчания командующий сказал с заметной обидой:

— Мне тоже непонятно, сэр, ваше беспокойство об индейцах. Краснокожие и без того вымирающая раса.

— Я ни на цент не беспокоюсь об индейцах! — повернулся Астор от камина к собеседникам. — Я беспокоюсь об убытках. Губернатор употребил минуту назад выражение «неплохое дельце». Да, мы пришли на Аляску делать неплохие дела, а не бросать здесь деньги на ветер. Что вы предлагаете, генерал? Стрелять в индейцев? Но каждый выстрел из ружья стоит теперь один доллар двадцать центов. Не заставляйте американских налогоплательщиков превращать в пороховой дым уйму долларов. Пусть они лучше купят на эти доллары мои меха и мои рыбные консервы.

— И что же вы предлагаете, сэр? — укрощенно спросил командующий

— Что я предлагаю?.. Послушайте, что рассказывал мой отец, Джон Астор, основатель нашей фирмы. Это было давно. Тогда в американцах не угас еще дух первых пионеров, с ружьями и топорами проникавших в леса и прерии Америки. Словом, это было в годы молодости моего отца. На берегах Великих Озер и сейчас стоит Бутылочная гора. У ее подножия было место меновой торговли с индейцами. Краснокожие привозили туда горы мехов, а Джон Астор привозил бусы, топоры, ножи и, конечно, виски. Больше всего виски! И когда обмен кончался, когда индейцы уходили, у подножия Бутылочной горы поднималась вторая гора, из выпитых бутылок. С каждым годом она становилась все выше и выше И чем больше было бутылок, тем меньше оставалось краснокожих. Это вернее а главное прибыльнее, чем снимать с индейцев скальпы. Мой отец интересовался и Аляской. Он посылал к тогдашнему Главному управителю Александру Баранову своего фактора, капитана Джека Эббетса, с предложением делового сотрудничества. Конечно, по методу моего отца. Управитель Баранов оказался совсем не деловым человеком. Он ответил моему отцу: «Спаивать индейцев бесчестно».

— Я понял вас, сэр, — поклонился Астору губернатор, затем повернулся к секретарю. — Запишите, что сэр Генри Астор против военных экзекуций и предлагает улаживать все недоразумения с дикарями только мирным путем. Я верно изложил вашу мысль, сэр?

Астор молча наклонил голову.

— Запишите и мое мнение! Я за выстрелы, за пули! — закричал, подбегая к секретарю, Пинк,

— Тише, тише, мистер Пинк, — снова остановил его губернатор. — Вы не на предвыборном митинге.

— Не затыкайте мне рот! — заорал еще свирепее Пинк. — Я свободный американец! Имею право говорить где мне угодно и что угодно! И я требую, чтобы моей экспедиции дали десяток солдат. Америка должна защищать интересы американца!

— А зачем вам солдаты? Вы уверены, что индейцы нападут на вашу экспедицию? — спокойно спросил Астор.

— А это что? — поднял Петелька правую руку. — Индейцы отрубили мне два пальца! Они пролили кровь белого человека, американца! Я христианин, а библия говорит: око за око! — выхватил он из кармана библию и взмахнул ею, как абордажным топором.

— А что будет искать ваша экспедиция на Медной? — по-прежнему спокойно спросил Астор, снова поворачиваясь к камину.

— Золото! Там лежит мое золото! Понимаете, сэр?

— Да, да! — покивал головой миллионер. — Я начинаю припоминать. Вы предлагали нашей фирме совместно эксплуатировать это золото. Это было года три назад. К моим директорам обратился с этим предложением ваш компаньон.

— Шапрон, — буркнул шкипер.

— Да, кажется. Он говорил о какой-то карте на парусине.

— Это моя карта! Я сам ее рисовал. Это карта моего золотого прииска! — свирепо посмотрел Пинк в спину Астора выпученными глазами.

— Это пока еще не прииск, шкипер, а только лишь золотое месторождение, — посмотрел на него через плечо Астор, ласково улыбаясь. — И владеть им будет тот, кто первый застолбит ею и сделает законную заявку. Вы это сделали, Пинк? Нашел Шапрон эту карту и это золотое месторождение?

— Он поехал искать и не вернулся. Он погиб, — проворчал Пинк.

— Его труп нашла канадская полиция, которая шла следом за ним, — объяснил губернатор. — Песцы уже обгрызли его.

— Карта на парусине. Обрубленные пальцы. Объеденный песцами труп, — покачал сожалеюще головой Acтop. — Все это хорошо для романистов, Ирвинга, По, Купера, а не для деловых людей. — Он встал, повернулся к Пинку и сказал спокойно, с веской уверенностью: — Боюсь, что вы опоздали, шкипер. Мною уже посланы на Медную и дальше, на Юкон, инженеры с поисковыми партиями. Я уверен, что они найдут это золотое месторождение раньше вас, нанесут его не на кусок парусины, а на хорошую кальку и. конечно, застолбят его.

Пинк странно всхлипнул, будто хлебнул горячего, и обжегся. На переносье его выступили капельки пота. Он начал медленно пятиться от миллионера и пятился до тех пор, пока не уперся в стол секретаря. И тогда произошло необыкновенное.

— Дьявол!.. Акула!.. Пират!.. — с отчаянием, с исступлением на лице закричал шкипер на Астора. — Я держал это золото в своих руках! Вот в этих искалеченных руках! Я шесть лет гоняюсь за ним! Это мое золото!.. — У него перехватило горло. Беснующимся шепотом, рвя обеими руками отросшую бороду, он хрипел со злой тоской: — А ты и сюда залез? Отнял у меня котиков, а теперь и золото отнимаешь? Что же мне остается — рыбу ловить?

— И рыбу буду ловить я! — В голосе Астора зазвучала уже угрожающая и нетерпеливая нотка. — Я жду прихода сюда целой флотилии моих рыболовных пароходов. Что вам делать, шкипер? У вас есть парусное судно, будете развозить по островам моих зверобоев, рыбаков, рабочих.

Пинк опустил голову, минуту стоял так и, не подняв головы, медленно, тихо вышел из губернаторского кабинета. На полу лежала выпавшая из его рук библия.

— «Развозить рабочих по островам»! — засмеялся командующий, не дожидаясь даже, когда за Пинком закроется дверь. — Нет, сэр, это лошадь другой масти! При русских, говорят, он неплохо здесь веселился?

— О, да! — засмеялся и губернатор. — Пинк был известен здесь под кличкой «Джон Петелька». Черный бриг, лихая команда из головорезов, «веселый Роджер» [84] на мачте и полное забвение христианских заповедей. Джон Петелька! Прислушайтесь, как это звучит!

— Время лихих черных бригов прошло, — сказал Астор. — Они отжили свое время. Теперь новое время. Теперь нужны не черные бриги с «веселым Роджером» на мачте, а хорошие пароходы с вместительными трюмами. Мы найдем, что вывозить отсюда в этих трюмах. Русские не умели делать настоящие дела, у них было здесь плохое хозяйство.

Он поклонился генералу и пошел к дверям, но около чучела медведя, под которым сидел Пинк, остановился:

— Почему вы не уберете этого изъеденного молью русского медведя? Ничего старого! Здесь все будет по-новому!

Астор вышел, и даже через закрытую дверь слышно было, как он шаркает по полу ногами.

— У нас не решен пункт второй, — поднялся из-за стола и командующий округом. — Как же мы поступим с лейтенантом Брентвудом?

— Он доносит, что топографические работы затруднены недружелюбием индейцев, но он не просит выслать ему на помощь военный отряд, — ответил губернатор. — Этого в донесении лейтенанта нет.

— Ну и прекрасно! — махнул рукой командующий. — Пусть тогда выкручивается, как умеет.

ЭТО ГОЛОС ДНЕЙ МИНУВШИХ…

Лагерь лейтенанта Брентвуда стоял на склоне высокой сопки, скудно поросшей сосной. Ниже лагеря, у подножия сопки, мощно катил черные волны Юкон. Противоположный равнинный берег лежал пышными пойменными лугами, утопавшими в сочных высоких травах. Сквозь их зелень прорывались красные, голубые, желтые, фиолетовые вспышки цветов. Буйные краски, изобилие, Щедрость природы!

Две палатки — вот и весь лагерь лейтенанта Брентвуда. В его топографическом отряде всего два солдата, капрал и три траппера, на обязанности которых было снабжать людей и собак мясом и охранять лагерь, когда офицер и солдаты уходили на съемки.

Но в охране лагеря необходимости, по сути дела, не было. Индейцам, видимо, не нравилось, что белые идут все глубже и глубже в их страну, открывая ее тайны, но ни разу они не нападали на отряд. Они лишь избегали встреч с американцами. Люди Брентвуда видели краснокожих только издали. Индейцы появлялись внезапно одиночками или небольшими группами и также внезапно исчезали. Это раздражало и беспокоило лейтенанта. Отряд часто нуждался то в лодках, то, при переходе через холмистые местности, в добавочных собаках для летних нарт, нагруженных топографическими инструментами, то в проводниках, когда отряд попадал в болота. Брентвуд, отправляясь в поход, твердо надеялся на помощь местных жителей, а индейцы, не открыто враждебные, но и не дружелюбные, упорно отказывались от встреч с белыми.

Длинный летний день перешел незаметно в такую же светлую солнечную ночь. Лейтенант и солдаты вернулись со съемки и купались в Юконе. Их веселые голоса далеко и звонко неслись по реке. Два траппера готовили ужин на всю партию; один потрошил птицу, другой пек пресные лепешки. Они оба подняли головы, услышав тяжелые шаги в сосняке. К костру подошел третий траппер, длинноногий и грудастый великан, и сбросил с плеча крупного горного козла. Потрошивший птицу рыжебородый орегонец Боб Ламмерс оглядел козлиную тушу ревнивым охотницким взглядом и сказал завистливо:

— Узнаю выстрел Тима. Всегда в голову и всегда между рогов!

— Дайте скорее что-нибудь пожевать, иначе я сдохну с голоду! — сказал Тимоти Уомбл, садясь к костру. Он выбрал из стопки испеченных лепешек самую большую и толстую и начал жадно есть.

— Не завидуй, Боб, — сказал он, макая лепешку в растопленное сало. — Козла застрелил не я. Я стрелял, но промахнулся. Не успел выругаться, слышу второй выстрел, и козел свалился со скалы.

— А кто же был второй охотник?

— Индеец.

— А ты накостылял индейцу по шее и отнял козла? — захохотал Ламмерс. — Здесь ты, конечно, не промахнулся?

— Так поступают с индейцами у вас в Орегоне? — ядовито спросил третий траппер, молодой канадский француз Жюль Каррент.

— Нет, старина, мы расстались с индейцем друзьями, — ответил Уомбл. — Покурили из его трубки моего табаку, и он подарил мне козла.

— А ты догадался спросить у него, почему они, сыны дьявола, не хотят дружить с нами? — заинтересованно спросил Ламмерс.

— Конечно, догадался. Он ответил мне так: «Спроси у твоего друга, Боба Ламмерса, будет он дружить с нами, индейцами, если мы придем в Орегон и начнем разведывать дороги к их поселкам, искать броды через их реки и перевалы через их горы?»

Ламмерс почесал задумчиво рыжую бороду и вскинул на Уомбла простодушные глаза:

— А ты прав, Тим. Мы для них плохие друзья.

— Вот чудо! — сделал Жюль удивленные глаза. — Оказывается и в Орегоне попадаются умные люди.

— Я после отвечу тебе, канадская рысь! — беззлобно показал Ламмерс кулак Карренту. — Скажи, Тим, а почему же тогда индейцы не нападают на нас? Я каждый день жду выстрелов с их стороны.

— Не жди. Им запретил нападать на нас их белый вождь.

— Белый вождь? Белый человек? Американец?

— Русский. Он сказал своим воинам: «Это простые, маленькие люди, они пришли в наши земли не тропой войны, и я не позволю проливать их кровь».

— Он добрый, этот белый вождь, — сказал Каррент.

— И добрый, и умный! — воскликнул Ламмерс. — Правильно делает, что не хочет дразнить сварливого дядюшку Сэма!

— О ком вы рассказываете, Уомбл? Кто запретил индейцам проливать нашу кровь? — крикнул Брентвуд. Он вернулся с реки и стоял около своей палатки.

— Идите сюда, лейтенант! — позвал его Ламмерс. — Уомбл рассказывает нам сказки.

Брентвуд подошел к костру и сел.

— Рассказывайте вашу сказку, Уомбл. Я слушаю.

— Это не сказка, мой лейтенант. Я сегодня встретился и даже разговаривал с местным индейцем-ттыне. Он рассказал мне, что главным вождем у них белый человек, русский.

— Давно?

— Индеец сказал: «Три зимы».

— А вы не спросили у индейца, как выглядит их белый вождь?

— Да, мой лейтенант. Это не старый еще человек, у него большие синие глаза и светлая борода. Белый вождь калека. У него на одной руке совсем нет пальцев, на другой — четыре пальца. Индеец сказал, что пальцы вождя отгрыз мороз. За вождем всюду ходит огромная собака, по словам индейца, тоже русская. У ттыне таких нет. Она никогда не лает, только кряхтит и шипит.

— Помнишь, Тимоти, русского траппера на Береговом редуте? — спросил, блестя глазами, Каррент. — Он был молодой, глаза синие, только очень печальные. И встретились мы с ним тоже три года назад.

— Я тоже вспомнил о нем, Жюль. Но как он попал сюда, за Юкон? Мне показалось, он собирался удрать с Аляски. Помнишь шкипера Пинка?

— С воспоминаниями после, Уомбл, — перебил их разговор лейтенант. — Что еще интересного вы узнали о белом вожде?

— Самое интересное, мой лейтенант, то, что индеец угостил меня лепешками из свежей ячменной муки и печеной картошкой.

— Муку и картошку индейцы купили у наших торговцев, — сказал Ламмерс. — Что же здесь интересного?

— Индейцы сами сеют ячмень и сажают картошку, капусту, репу. Это тоже не интересно?

— Вот и начинается сказка! — снисходительно улыбнулся Ламмерс. — Ячмень здесь не вызреет.

— Вы не правы, Ламмерс, — возразил лейтенант. — Есть особый сорт ячменя, гималайский, он дает урожай и здесь, в этих широтах.

— Налопался ячменя, орегонский бык? — шепнул Каррент Ламмерсу и получил крепкий удар локтем в бок.

— Сеять ячмень и сажать овощи индейцев научил их белый вождь, — продолжал Уомбл. — Индеец, с которым я говорил, молодой парень, готов молиться на своего белого вождя. Они не знают теперь зимних голодовок. А прежде каждую зиму у ттыне умирали дети, старики, женщины. Белый вождь научил их делать посуду из глины, находить в земле соль и железную руду, выплавлять ее и ковать железо. Интересный был разговор!

— Интересный разговор, согласен. Жалею, что я не мог принять участие, — сказал задумчиво лейтенант,

Он замолчал надолго, обняв руками колени и глядя поверх костра на зеленые равнины. Молчали и трапперы, и чувствовалось, что все думают о белом индейском вожде Во что угодно, в любую сказку можно поверить при этом таинственном, не дающем теней свете белой юконской ночи. Ламмерс зашевелился, вытащил плитку прессованного табаку и начал крошить охотничьим ножом прямо на ладони. Закурив трубку, он сказал убежденно:

— А все же индеец рассказал Тиму сказку или легенду, не знаю, что правильнее будет. Такую же сказку я слышал уже в Орегоне от индейцев-оджибвеев. Был у них такой же человек, не то вождь, не то святой пророк. Он учил индейцев сеять маис, ковать железо, обжигать глиняные горшки, писать и читать. Словом, обучал их всяким таким полезным делам. Он и проповедовал также. Какой же пророк не угощает проповедями? Он запрещал войны и говорил, что все люди на всей земле должны жить в мире, как братья. Оджибвеи называли и имя этого вождя и пророка, но я забыл.

— Гайавата? — быстро спросил Брентвуд.

— Верно, мой лейтенант! Гайавата! — воскликнул Ламмерс. — А вы от кого слышали о Гайавате? Тоже от индейцев?

— Нет. Я услышал о Гайавате от нашего американского поэта. Он написал чудесную поэму о легендарном индейском вожде.

— Вы знаете эту поэму, лейтенант? Прочитайте ее нам, — умоляюще посмотрел на Брентвуда канадец.

— Не знаю, Жюль. Разве что несколько строчек…

Глядя со светлой улыбкой на расстилающийся кругом, сияющий, цветущий, буйствующий красками мир, лейтенант прочитал негромко:

Это голос дней минувших,

Голос прошлого манящий

К молчаливому раздумью,

Говорящий так по-детски,

Что едва уловит ухо…

— А вот еще несколько строк:

И молился Гайавата

Не о ловкости в охоте,

Не о славе и победах,

Но о счастии, о благе

Всех племен и всех народов..

…Погребен топор кровавый,

Погребен навеки в землю

Тяжкий, грозный томагаук,

Позабыты клики битвы, —

Мир настал среди народов.

Мирно мог теперь охотник

Строить белую пирогу,

На бобров капканы ставить

И ловить сетями рыбу [85]

— Это очень хорошо, — растроганно сказал Уомбл, когда Брентвуд замолчал. — Но это легенда и… как вы сказали, лейтенант? Поэма, да? А я рассказал вам правду. Я не знаю, где, на равнинах, в лесах или горных долинах живет здесь добрый, мудрый, белый вождь и учит свой краснокожий народ не хитростям сражений, не убийствам и грабежам, а мирной, счастливой жизни!

— Я бы очень хотел встретиться с этим белым Гайаватой, — сказал лейтенант, поднимаясь от костра.

— Зачем? — подозрительно и настороженно спросил Каррент.

— Чтобы пожать ему руку! — ответил Брентвуд, отходя к палатке.

Лейтенант был молод и чист душой.

— Думайте, что хотите, а по-моему, этот русский большой чудак! — ударил Ламмерс трубкой о ладонь, выбивая пепел. — Всю жизнь прожить с индейцами! Хо-хо! Ни выпить с друзьями, ни песню спеть, ни подраться честно, ни поволочиться за синеглазой белобрысой девчонкой?.. Конечно, чудак!

— Почему чудак? — тихо сказал Жюль Каррент, глядя, не мигая, как орленок, на низкое неуходящее ночное солнце. — Хороший человек! А хороших людей на свете все же больше. Ты согласен с этим, орегонец?

Караганда, 1959—1960 гг.

1

Одиночка — скупочный и обменный пункт для торговли с туземцами, зачастую одинокая курная изба Одиночки подчинялись редуту, более крупному русскому населенному пункту на Аляске. То же, что и форт в Канаде и на севере США. Вначале редуты имели оборонное значение.

2

Стихотворение Д. В. Веневитинова, 1805—1927 гг.

3

Путик — линия силков и западней на птицу и мелкого зверя, пастник — выставленный охотником длинный ряд ловушек — пастей на красного зверя.

4

Корнет — первый офицерский чин в царской кавалерии.

5

Смольный институт — в царское время привилегированное закрытое учебное заведение только для дочерей потомственных дворян.

6

Компанейский — принадлежащий Российско-Американской Компании, которая была образована в 1799 г путем объединения многих мелких купеческих компаний В 1821 г. Компании были даны царским правительством очень широкие права Она могла не только монопольно эксплуатировать пушные, рудные, лесные и рыбные богатства Русской Америки, но и осуществлять там административную власть.

7

Поморцы, или приморцы — индейские и самоедские племена Аляски, жившие на морских берегах рядом с русскими и имевшие с русскими тесные и частые связи, главным образом, обменно-торговые Дальновские — кочевые индейцы внутренних, труднодоступных районов материка.

8

Прошка — название русского табака у туземцев Произошло, видимо, от слова «порошок», т. е. накрошенная махорка.

9

Цукли — узкие и длинные раковины морских моллюсков. Были ходким товаром в обменах с индейцами.

10

Тойон — слово якутское, означает — родовой старшина Титул этот из Сибири перенесен русскими на Аляску, где были тойоны и назначенные колониальными властями и выбранные самим народом. Первые, как и старосты в русских деревнях, являлись по сути дела низшей русской администрацией Они носили особые медали.

11

Касяк — искаженное казак. Так коренные жители Аляски называли русских, видимо, потому, что первыми пришли на Аляску сибирские казаки.

12

Ерошка — водка, видимо, от одного из народных русских названий водки — ерофеич.

13

Ттынайцы — русское название многочисленного аляскинского племени индейцев-атапасков, «великого семейства народа ттынай», как пишет о них Л. Загоскин Само название — ттыне.

14

Белый Горностай — индейское прозвание русского исследователя Аляски Лаврентия Загоскина В 1842—1844 гг. он провел важные исследования в районе залива Нортон и в бассейнах рек Юкон и Кускоквим.

15

Тунгак — шаман, колдун.

16

Нувуки — Нью-Йорк в индейском произношении.

17

Кепик-кепик — индейский суррогат табака из коры красной ивы.

18

Редут Святого Михаила на берегу Нортонова залива Теперь форт Сент-Майкл.

19

Питибури — Петербург.

20

Нюник — аляскинский дикобраз.

21

То есть из Канады и Северных Штатов Америки, из-за Скалистых гор.

22

Месяц октябрь.

23

Город Ново-Архангельск. Первоначальное его название Ситка Так и называли его индейцы. Американцы снова переименовали город в Ситку.

24

Стихотворение Генриха Гейне. Было популярной песенкой. Музыка Ц. Кюи.

25

Ну, нет (франц.).

26

Не так ли, Андрей? (франц.).

27

В сентябре и октябре 1862 г. в Петербурге и Москве были антиправительственные студенческие демонстрации и столкновения с полицией. Было арестовано более 300 студентов.