– Ты мне так и не рассказал, как третья мировая война чуть не началась?

– Ну… Война, не война… но, по всякому могло обернуться. – Иван Митрофанович вздохнул. – Знаешь, а ведь она и не заканчивалась никогда. Только они нас, безо всяких ракет, одним своим долларом под орех разделали. Такие вот пироги… слушай, Кристина, у меня майонез закончился.

Она шлепнула новый пакет «провансаля» ему под самый нос.

– Спасибо.

– Не за что. Тебе спасибо, что помогаешь.

Иван Митрофанович покраснел от удовольствия:

– Служу Советскому Союзу. Я всегда пожалуйста. Только кликни.

Бутылка «Арктики» быстро пустела – Иван Митрофанович не забывал подкрепляться. Предложил и Кристине. Та не отказалась, и они опрокинули пару рюмок. Кавторанг оставил политическую тему, обратившись к куда более увлекательной теме сексуальных отношений на флоте. Кристина предпочла бы политику. Не потому, что интересовалась последней, а спокойствия ради. Иван Митрофанович хмелел на глазах, и держать руки при себе ему становилось все труднее.

Вскоре Кристина узнала, как военврач Растопиро ошибся с дозировкой брома, вдвое превысив норму.

– Да ты что?! – развеселился бывалый кавторанг. – Весь личный состав, как сонные мухи ползал. Хоть шлюху в кубрик загоняй, хоть «свистай всех наверх», – пополам земля. Слава Богу, мы на рейде стояли. В нашем, советском порту. Так не один, понимаешь ли, матрос на берег в увольнительную не сошел. – Иван Митрофанович назидательно потрусил пальцем в воздухе: – Вот что химия с людьми вытворяет.

– Это же очень вредно, – обронила Кристина между делом. Вытянула из духовки противень с уткой и принялась ложкой вычерпывать янтарный яблочный сок напополам с жиром. Кожа утки покрылась тонкой хрустящей корочкой. Блюдо источало аромат специй, чеснока и печеных яблок. В общем, нечего даже говорить, пахло с противня бесподобно.

– Почему вредно? – не понял кавторанг.

– Не только вредно, – проговорила Кристина, – это же беззаконие вопиющее! Разве можно молодых парней, у которых вся жизнь впереди, пичкать всякой дрянью?! А что с ними дальше-то будет?!

– Ну… дальше… – кавторанг развел руками. – Стояк будет не тот, что до флота. Это точно. А вообще, кузина-Кристина, кто в Союзе когда думал, что будет дальше? И что по закону, а что нет. Закон, понимаешь, тайга. В восемнадцать эрекция такая, какую в сорок ни за какие деньги не купишь. Знаешь анекдот про половое бессилие?

– Нет, наверное.

– Доктор. У меня половое бессилие. Член так стоит, что его никакими силами не согнешь. И потом, кузина-Кристина. А что прикажешь делать? Я в двадцать был всегда готов, как пионер, понимаешь ли. Да у меня на первую попавшуюся юбку как подымался, так часами не падал. – Кавторанг потрясенно покачал головой, как бы не веря собственным ушам и одновременно признавая, что славное было времечко. Вот только ушло как-то слишком быстро.

«У тебя с эрекцией, старый разбойник, и сейчас по-моему, будьздоров», – отметила про себя Кристина и отодвинулась на максимальное расстояние.

– Ну вот, – продолжал кавторанг. – А на большом авианесущем крейсере под тысячу молодых мужиков. И как, понимаешь, быть? Выдать каждому по надувной бабе вместо спасательного жилета? Так и на что, спрашивается, будет похож корабль? А дисциплина? Ты себе представляешь, во что это выльется?

– Но как-то же это решается? Цивилизованно, я имею в виду.

– Ага, – согласился кавторанг. – Решается. В гальюне правой рукой. Ну, так какой тут выход? Переделать весь экипаж в педерастов? Тоже нельзя. Ты мне верь. Боевая, ты ж понимаешь, единица! А кто не захочет в педерасты? Как по мне лично, так лучше на дне морским лежать, чем, понимаешь, с мужиком голым! – Ивана Митрофанович скорчил такую гримасу, будто его вот-вот вывернет наизнанку. – Вот и выходит: чтоб на стальную переборку не лезть, лучше добровольно бром глотать. В противозачаточном компоте.

– А как на Западе?

– А я хрен его знает, как на том драном Западе! – кавторанг сжал в кулаке полупустой пакет «провансаля». Последние капли выдавились на салат с откровенно непристойным звуком. – Все, красавица. Шуба готова.

– Вынеси на балкон.

Когда он вернулся, Кристина подкинула ему очередное задание – крошить «крабовые палочки».

– А как у тебя с «Медузой»?

– С «Мимозой». – Кристина улыбнулась.

– Ну да, точно.

– Почти готова.

– Вот и хорошо, – кивнул Иван Митрофанович, и его снова потянуло на моря. В артиллерийские казематы, пропахшие продуктами камбузы и кубрики, где матросские гамаки висят.

– На берег команду не отпустишь. Они же неуправляемые. Люди подневольные, что поделаешь?! Могут на берегу такое учудить, мозги набекрень съедут. Точно тебе говорю.

– А бордели в портах? – поинтересовалась Кристина.

– А что, бордели? Откуда у советского матроса валюта? И потом, а светлый облик строителя коммунизма? Как с обликом-то? Ты себе представляешь, что будет с карьерой заместителя командира по политчасти, да и с самим командиром тоже, если наших «туземцев» в бардаке за жопы возьмут?! – кавторанг приставил палец к виску, имитируя пистолетный выстрел. – Строителю коммунизма и защитнику социалистического отечества до секса и дела нет. Вот что я тебе скажу.

– Да уж…

– А, поскольку, физиологии на идеологию начхать, самое разумное решение: этих самых защитников успокоительными средствами торбить, как тараканов «примой».

– Я и не задумывалась никогда, – призналась Кристина рассеянно, – над этой проблемой.

– Да и на кой она тебе? – поддержал Растопиро. Некоторое время кавторанг молча стругал «крабовые палочки». – Тоже мне, крабовые. Стрелять за такие надо.

– Если ты закончил, посмотри, как там утка в духовке.

– Вот Гитлер на своих псов, – начал Растопиро, прикрутив огонь до минимума, – монеты не жалел. Бордели, понимаешь, шнапс рекой. А у нас: не положено, и баста.

– А на берегу что?

– Как, что? Хозработы. Подкрасить, почистить, убрать. И политзанятия, ясное дело. Ты, кузина, не представляешь, как политбеседа стресс снимает. После одиночного плавания.

– Ужас какой-то.

– Был, правда, у нас случай, – поменял тему кавторанг. – Закадрили наши матросы шлюху. И скрытно переправили на корабль. Перед одиночным плаванием. Ты себе представляешь?!

– Где же она спряталась?

– Э… – кавторанг принял вид знатока. – Да где, понимаешь, угодно. Авианесущий крейсер, все равно как город на воде. Слона спрятать легче, чем иголку в стоге сена.

– И что было дальше? – спросила явно заинтересовавшаяся Кристина.

– Ну, как что? Мы ее только на четвертый месяц выявили. Без сознания. Да другая баба и за пять жизней стольких впечатлений не наберется.

– И что же вы предприняли?

– Изъяли, ясное дело, у команды. Изолировали, понимаешь, в районе кают-компании. Взяли под усиленную охрану. Я тебе доложу, в одиночном плавании женщина на вес золота будет.

– И дальше она обслуживала офицеров?

– Зря смеешься. Я ее, ясное дело, обследовал. Как военврач. Обнаружил лобковых вшей. Она их половине команды подарила. Ну, это безделица, по нынешним-то временам. Я, кстати, кузина, учился на гинеколога. – Задумчиво добавил кавторанг, скользнув мутным взглядом по смуглым ногам Кристины.

«Пойду-ка я, переоденусь в спортивный костюм, – решила она. – Для разрядки международной напряженности…».

– Да, закончил гинекологию… – грустно сказал кавторанг.

– Чего ж ты в армию пошел?

– На Флот, – важно поправил Растопиро. – На Флот Родина позвала. Напряженная международная обстановка…

– Хороший гинеколог при любой власти с голода не умрет.

Иван Митрофанович молча вскрыл бутылку, наполнил стакан и выпил залпом. А затем придвинулся вплотную к кузине и положил ладони ей на колени. Кристина, опасавшаяся чего-то подобного, «а чего еще следует ожидать от тупого старого солдафона, разогретого собственнойболтовней и водкой?», тем не менее, растерялась. Восприняв ее молчание, как одобрение (молчание – знак согласия, эту истину проходят еще в школе), кавторанг двинулся выше и достиг уголка хлопчатобумажных трусиков. Полы халата скользнули в разные стороны.

Краем уха Кристина уловила безмятежный храп Василька, доносившийся из гостиной размеренным рокотом океанского прибоя, и поймала себя на том, что звуки, издаваемые бестолковым супругом раздражают ее на уровне рук его распоясавшегося кузена. Кристина не испытывала ничего. Ни злости, ни влечения, а одну сплошную гадливость.

– Вот где мое призвание! – с дурацким пафосом сказал Растопиро.

– Иван! Немедленно прекрати!

Ладони остановились на бедрах, подцепив резинку трусов. Кристина попробовала отстраниться, но хватка оказалась железной.

– Иван! Убери грабли!

– Ты чего всполошилась, красивая! Я же доктор, ты мне верь.

«Все мужчины скоты. По крайней мере скоты все, кто только мне по жизни попадаются».

– Иван! Я кому сказала!

Положение было настолько нелепым, что Кристине захотелось расплакаться. Иван Митрофанович окончательно захмелел. Хотя, она и допускала, что он был значительно трезвее, чем хотел показаться, прячась за ширмой опьянения, как куклуксклановец под дурацким колпаком. Когда лица не разглядеть, куда удобнее орудовать руками.

На кухне было жарко, как в тропиках. И тесно, как в машинном отделении парохода. Кристина попятилась. Иван Митрофанович вцепился в халат, не собираясь расставаться с добычей.

– Отпусти!

Сухо треснули нитки, пуговицы брызнули веером стреляных гильз, и халат соскочил с Кристины, словно драпировка музейного экспоната. Женщина оказалась полуобнаженной. Глаза кавторанга полезли из орбит, а дыхание стало, как у астматика.

– Иван! Я сейчас закричу!

Кристина не хотела скандала. Иван Митрофанович, судя по всему, тоже не жаждал разбудить Бонасюка. Борьба происходила в молчании, а короткие фразы, какими обменивались противоборствующие стороны, произносились хоть энергично, но вполголоса. В гостиной Вася громко хрюкнул во сне. В телевизоре балагурил какой-то дурак, летели пробки из бутылок, а хрусталь звенел о хрусталь.

Резинка лопнула, и трусы очутились на коленях.

– Ну, не ерепенься, хорошая!

«Проклятый тупоголовый тютя! – со злостью подумала Кристина, имея в виду Вась-Вася. – Только такая набитая дура, как я могла на него пятнадцать лет жизни потратить. Лучших лет. И во имя чего?! Его жену лапают, а он на диване хрюкает, как свинья. Пробку понюхал, и откинулся! Ничтожество. Жалкое, никчемное ничтожество!»

– Ну же! Не брыкайся! – хрипел Иван Митрофанович прямо в ухо. Его руки были у цели.

– Животное!

«…Только того и заслуживает, чтоб его жену первый встречный ублюдок трахал в собственной доме, как какую-то третьесортную блядь».

– Животное, – нисколечко не смутился кавторанг. – А ты таких любишь. Я по глазам твоим блудливым сразу все понял. Тебе мужик нужен. Мужик, а не рохля. Ты не боись, мы родственники, да не кровные.

У Кристины звенело в ушах. Все-таки она была пьяна, а кавторанг проявил исключительную напористость. Кроме того, он был силен как буйвол.

– Да ты ж мокрая совсем! – рычал Растопиро, утратив всякую осторожность. На Васька ему стало наплевать. – Что ты выкобениваешься, сученка?!

Брюки на ширинке вздыбились роковым утесом, не в силах скрыть инструмент прямо-таки устрашающих размеров.

«И кто б еще про бром болтал, – успела подумать Кристина, далеко отводя руку. – Да тебе, в молодые годы, в броме, видать, купаться надо было, чтобы хоть какого результата достичь». Рука двинулась вперед (а она у Кристины была вовсе не легкой), прочертила широкую дугу и со звонким шлепком поразила левое ухо кавторанга.

– Ух! – выдохнул Растопиро, споткнулся о табурет, и с грохотом повалился на пол. Кристина накинула халат и, на всякий случай, потянулась за молотком для отбивных. Левой рукой. Правая у нее онемела.

– Поистине, что это? – сонным голосом сказал Вась-Вась. – Кристя? Что это было?

«С добры утром, ничтожество, – подумала Кристина, и, в сердцах, сплюнула. – Это твой брат-козел по морде схлопотал. За длинные руки».

Кавторанг, шатаясь, поднялся на ноги. Ни дать, ни взять боксер после пропущенного удара. Он ошеломленно смотрел на Кристину.

– Я же просила, не надо, – вполголоса произнесла женщина. – Сам виноват.

– А? Кристя? Что-то, поистине, упало?

«Твой кузен, ничтожество».

– Вот так, значит, – пробормотал кавторанг. На его левой скуле вырисовывался кровоподтек, похожий на багровую тучу. – Вот, значит, как…

В гостиной Василек надел шлепанцы на босую ногу.

– Все нормально, Вася. Это я миску с холодным выронила, – сказала Кристина, наблюдая за поверженным кавторангом, и чувствуя, что молоток без надобности. Иван Митрофанович не жаждал реванша (пока, по крайней мере), подыскивая выходы из стратегического тупика, в какой сам себя и загнал.

– Ну у тебя и рука, кузина, – нашелся, наконец, кавторанг, и, не глядя больше на Кристину, шмыгнул в ванную. Когда Васек опасливо заглянул в кухню, за Растопиро уже захлопнулась дверь.

– Кристя? А где Ваня?

Кристина показала на ванную.

– Как ты заснул, твой кузен с бутылкой не расставался. Все вливал в себя эту водку проклятую. А теперь, видать, отдает обратно.

Василий понимающе кивнул.

– Спасибо тебе за чудесный Новый Год, Васенька.

Лицо Бонасюка изобразило раскаяние, но Кристина, в негодовании отвернулась.

Проторчав в ванной не менее часу, Иван Растопиро, наконец, покинул свое убежище и, стараясь держаться подальше от Кристины, перебрался в гостиную к кузену.

– Что у тебя, поистине, с лицом? – всполошился было Бонасюк.

– Да капилляры чертовые… Сегментные пятна, понимаешь… От водки, короче.

Кузены просидели в гостиной до половины двенадцатого, пока Кристина не позвала их на помощь. Накрывать праздничный стол. Вскоре часы пробили полночь. Они немного посмотрели «Огонек». Выступления актеров казались Кристине безвкусными, тексты песен идиотскими, а музыка – издевательством над ушами. Кристина и кавторанг делали вид, будто ничего между ними не случилось. И, пожалуй, это было лучшим, что только можно придумать.

– Раньше новогодние программы куда интереснее были, – с ностальгическими нотками посетовал Иван Митрофанович.

Поглощенное за новогодним столом спиртное вернуло ему хотя бы некоторую часть недавней самоуверенности.

– Раньше все было, поистине, лучше, – грустно согласился Бонасюк.

– Раньше сравнивать было не с чем, – подвела черту Кристина, и вышла на студеный балкон. После душной комнаты морозный (уже январский) воздух был обжигающе свеж. Днепр скован во льды, а огни далекой Троещины, где, по предположению Кристины, отмечал Новый Год Бандура, еле пробивались от самого горизонта. Настроение у Кристины, с вечера никудышнее, сделалось хуже некуда. Принимая во внимание расхожую фразу: «Как Новый год встретишь, так его и проведешь», год Кристину ожидал тот еще.

Глава 5

УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА

Новый год начался для Андрея с опустошительной, словно взрыв бризантной бомбы мигрени. Атасов вручил ему «Пенталгин», но, и таблетки оказались бессильны. К вечеру первого января приятели снова уселись за стол и выпили никак не меньше вчерашнего. Девчонки укатили, деньги закончились, а когда за столом одни мужчины, выпивка легко перерастает в пьянку. Кристина так и не позвонила.

Второго утром Андрей покинул гостеприимную квартиру Армейца, от одного вида которой его теперь немного мутило, и отправился к себе на Отрадный.

Квартира оказалась пуста. Автоответчик, правда, дружелюбно помигивал зеленым огоньком, внушая определенные надежды. Андрей надавил кнопку воспроизведения. Первые двое звонивших предпочли поиграть с автоответчиком в молчанку (оба раза это была Кристина, но она не подобрала слов), а третий звонок, к немалому удивлению Андрея, был от Бандуры-старшего.

– Алло? – сказал отец. – Алло?! Алло! – он немного запыхался, как обыкновенно случается с непривыкшими к автоответчикам людьми. – Алло? Сынок! Сын, это ты? С Новым годом тебя… – последовала пауза. Андрей услыхал шумное, прямо в динамик, дыхание отца. – Ну, как ты там? Когда домой? Ты б это, черкнул пару строчек… Я это… Может, сам…

Голос оборвался серией коротких гудков, показавшихся Бандуре неимоверно противными.

– Батя… – голос отца в пустой квартире прозвучал так неожиданно, и так не вязался с нынешней жизнью Андрея, словно и не голосом был вовсе, а смоделированным на компьютере воплем динозавра эпохи позднего протерозоя. – Откуда же ты позвонить исхитрился?!

Пробыв какое-то время под впечатлением отцовского звонка (чувства были противоречивыми и Андрей в них предпочел не копаться: и детство нахлынуло, и стыд за долгое молчание), он, в конце концов, сам взялся за телефон и набрал номер Планшетова.

– С Новым годом, чувак.

– Ага. И тебя тоже, чувак. По тому же месту.

– Планшет, есть дело. Давай, слушай сюда… – и Андрей изложил приятелю ни много, ни мало, план физического устранения Бонасюка. Как говаривал некогда товарищ Сталин: «Есть человек, есть проблема. А нет человека – нет проблемы». Все гениальное просто. Убийство – самое радикальное разрешение спорных вопросов. Действенное, как хирургическая операция. С той лишь разницей, что границы операционной не стеснены больничными стенами, а вместо скальпеля применяется пистолет. Или наоборот. Когда мир рассматривается в качестве хирургического стола. Кому как больше нравится.

План выглядел сырым и нуждался в существенных доработках, но общую концепцию Андрей обозначил четко: «Мочить Бонасюка, и дело с концом». Планшетов согласился помочь. За три тысячи долларов.

– Нигде ничего не слипнется?

– Это вряд ли, – ничуть не смутился Планшетов. – И потом, чувак, ты хочешь, чтобы все чисто было, без сучка, без задоринки?

Андрей вынужден был согласиться, что «да, именно такая цель и преследуется».

– За качество надо платить, – глубокомысленно изрек Планшетов. На досуге он довольно много читал. Пособия по маркетингу и менеджменту в том числе. Выводы были однозначны: «Себя надо уметь продать». Справедливости ради отметим, что Планшетов вообще был парнем неглупым, имел за спиной три курса государственного университета, то есть почти неоконченное высшее. Сложись все по другому, быть ему неплохим микробиологом, как покойная мама мечтала. Только вот, оказалось, не судьба.

– Тебя ж не парит, когда один «Паркер», как ведро китайских шариковых авторучек стоит, – с апломбом заявил Планшетов. – А от чего так? И то и другое придумано, чтобы каракули на бумаге выводить. Тогда, в чем разница? А разница, чувак, в качестве.

Скрепя сердце, Андрей признал, что аргументация у Планшетова железная.

– Хочешь дешево и сердито? Найди парочку туземцев. Они тебе толстого за сотку зелени в парадняке похоронят. А когда им менты на следующий день хвост прищемят, тут тебе жопа. Обоссать штанов не успеешь, как омоновцы в окна полезут.

– Давай хотя бы за двушку, – попробовал торговаться Андрей. Доводы Планшетова были резонными, но цена уж больно кусалась. Не генерала милиции, в конце концов, требовалось отправить в преисподнюю. Подумаешь тоже – банщика ликвидировать.

– Трешка в самый раз, – уперся рогом Планшетов.

– Ладно, – согласился Андрей. – По рукам. – Это было его первое в жизни заказное убийство, и торговаться казалось неприличным. Одно было хорошо. Расчет предполагался после того, как Бандура заполучит сауну. Никакого задатка Юрик не просил. Да Андрею и платить-то было нечем. – Тогда подъезжай ко мне. Обсудим нюансы.

Планшетов прибыл к двенадцати, и они засиделись до глубокого вечера. Неувязок в плане ликвидации Вась-Вася хватило бы на три уголовных дела. Хотя, к слову сказать, лихо было придумано.

– Лихо придумано, чувак, – похвалил Планшетов. Андрей польщенно улыбнулся. – Только сильно заумно. Сам прикинь. Чем сложнее задумка, тем легче проколоться. – В подтверждение своих слов Планшетов даже привел пару примеров, почерпнутых из детективных романов. – Вся эта дурня с переодеваниями, париками, и ядом кураре, – много заморочек, короче.

– А ты что предлагаешь?

Оптимальный вариант: трубой по темени. Трявк, и клиент в морге. Карманы только вывернуть, чтобы менты головы не ломали. Сейчас гопников^[20] развелось… – и Планшетов присвистнул, так, что стало ясно без слов: гопов наплодилось порядочно.

– Он с собой денег не носит. Мне Кристина говорила.

– Ментам откуда знать?

– Кристина расскажет.

– М-да… – протянул Планшетов, – если бы чувиха была на нашей стороне…

– И что тогда?

– Тогда… – Планшетов зашагал по комнате. – …мы бы клиента красиво удалили. Тело на куски, и в реку. Или в кислоте растворить. В ванной. Раствор слил, пингвинов из «реставрации ванн» вызвал, они тебе за пятьдесят гринов новую эмаль уложат, и, концы в воду, чувак. Ты получаешь сауну и чувиху, а я свои три куска.

– Его хватятся. И меня сразу за рога. У ментов первый вопрос: «Кому убийство выгодно?» Вычисляют Ф.И.О. этого «кому», и давай по печени наяривать…

– Какое, в задницу убийство? Пускай сперва тело найдут. А потом доказывают.

– Докажут, – сказал Андрей. – Валенком с песком по почкам. Сам все напишешь. И что было, и чего не было. Аж бегом. Ты часом, Планшет, наших ментов с голландскими не спутал?

– Слушай? – воскликнул Планшетов, осененный гениальной мыслью. – У них погребок под домом есть? Знаешь, как раньше, между хрущевками?

– Нет. Они на Оболони живут.

– Плохо.

– Гараж есть

– А домашние соления они хавают?

– Откуда мне знать? Меня на обеды не приглашают. А зачем тебе?

– Как зачем? Взломаем замочек. И в баночку с грибочками ботулинических токсинов. Шприцом через крышку. Опочки. Глядишь, и не откачают. Сейчас «скорую помощь» не дозовешься.

– Что за хрень такая? – заинтересовался Бандура.

– Надежное средство. Через пару часов у Васька «мушки» перед иллюминаторами заскачут. Потом брюхо прихватит. Потом ему кислород перекроет. – Планшетов сделал страшное лицо и вытаращил глаза: – Ой! Я, поистине, задыхаюсь, кхе, кхе! кхе!

– Где ты свой ботулизм раздобудешь?

– Будь спок, чувак, – заверил Планшетов. – Это не твоя забота.

Андрей поверил, вспомнив, что Юрик недоучившийся микробиолог.

– А еще лучше – самим баночку с бледными поганками закрутить. Сели, откушали, и готово.

– Где ты в январе поганки раздобудешь? Не откладывать же до осени. Я, к тому времени, не исключено, с Кристиной вконец разругаюсь.

– Жалко, – огорчился Планшетов. – Было бы надежно.

– Чем тебе мой план не нравится?

– Сложный он чересчур, чувак.

Одним из постоянных клиентов Вась-Вася был некий Вадик Рубцов, предприниматель средней руки, поднявшийся на поставках бензина в Закарпатье. О Рубцове Андрей услыхал от Кристины в конце минувшего лета.

– Что ты?! – захлебывалась в те дни Кристина, а ее глаза горели восторгом, совершенно не понравившимся Андрею. – Вадим очень толковый парень. Хоть и совсем молодой. И раскрутился, между прочим, сам. Без блата. Без пап, без мам и без дедушек. У него родители из глубинки. Какие там связи?! Всего своей головой добился! – она постучала по виску. Бандура позволил недоверчивую ухмылочку. Кристина немедленно завелась:

– Над чем ты смеешься?! Он и самолеты перепродает, и лес, и котлы газовые! По копеечке сколотил состояние. Не пропил, не прогулял, как некоторые. Смешно ему, видите ли. Парень трудом и мозгами пробился, а не сидел сиднем, ожидая манны небесной.

Последнее замечание было стопроцентным камнем Андрею в огород, но, он и бровью не повел. Когда Кристина входила в раж, пререкаться было бессмысленно. Бандура на своем опыте убедился, что если ей случалось расхваливать того или иного имярека, то ее захлестывала такая патетика, какая не снилась даже лекторам по марксизму-ленинизму. Или дикторам «Международного ОРТ», переплюнуть которых практически невозможно. Андрей, если только не преследовал цели разругаться, приучился слушать ее излияния спокойно, без комментариев, просеивая выдаваемую информацию, как через сетку во рту финвала.

– У Вадима золотая голова. А то, знаешь, удобная позиция: у того папа в ЦК был, а у того в Совмине, вот они и выбились. А я сижу, одаренный, но без копейки, потому что из рабоче-крестьян. А знал бы ты, как он свою дочурку любит. И жену. Они одногруппники, с института вместе.

«На кой хрен ты эту лапшу мне на уши вешаешь, ума не приложу?» — еще подумал Бандура.

– А затем, чтобы ты не ныл: Кристя! Денег нет! Что делать, неизвестно. Вот тебе пример: работал парень на совесть, и с ленью матушкой не дружил. Вот и результат, на лицо.

– Откуда такая осведомленность, Кристя? Можно подумать, что этот Рубцов сраный твой брат, а то и друг?

Кристина смерила Андрея негодующим взглядом.

– Разговорились как-то. Я Василия Васильевича в сауне подменяла. У них замечательные отношения. Дружеские, доверительные.

– А с тобой? – не сдержался Андрей.

Взгляд Кристины сделался еще надменнее:

– За таким мужчиной, как за каменной стеной, если ты это имеешь в виду. Да только мне на таких не везет. Он жену любит. В сауну только со своей Татьяной. Такая пара замечательная…

Разговор на том оборвался. Вадик был предан забвению. У Андрея, поскольку история предпринимателя Рубцова была ему, грубо, до лампочки, в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Так бы и пребывать предпринимателю Рубцову в забвении, так бы ему и раствориться среди прочих файлов памяти, если бы Кристина не напомнила о нем в самом начале декабря.

– Ты представляешь, Андрюша! – сказала Кристина. Они в изнеможении валялись на кровати, а часы показывали половину первого ночи. – Ты представляешь?…

– Что?

– Я тебе о Вадике Рубцове рассказывала?

– Не помню, – дипломатично соврал Андрей, хотя услышанная летом история немедленно всплыла в голове. – А что?

– Да есть у Васи клиент один. Бизнесмен вшивый.

– Что, по настоящему вшивый? – удивился Андрей, представив на минуту отвратительных белесых паразитов, копошащихся под лацканами двубортного пиджака.

– По настоящему негодяй! Мерзавец каких мало! Проходимец и иуда!

– Что он такого натворил? – поинтересовался Бандура, прикрыв глаза. – Кусок мыла из парилки спер?

– Жену бросил, подонок. Такая девочка замечательная. И умница, и миленькая. У нас с ней прекрасные отношения. Доченьке четыре годика. А этот прохиндей взял их – и бросил. Ничтожество.

– Бывает, – пробормотал Андрей.

– Ничего себе, бывает?! Они вместе институт легкой промышленности заканчивали. Одногруппники, понимаешь? Пока она ему, скоту, жрать готовила, да трусы драные штопала, так устраивала. А как деньги приличные завелись…

– И много денег?

– Достаточно.

– Нашел другую? – предположил Андрей.

– И такую мегеру гадкую, – подтвердила его догадку Кристина. – Ты бы видел! Лет сорока пяти, как минимум. Мымра напыщенная. Губки ниточкой, того и гляди, вены вскроешь, если прикоснешься. Патлы крашенные, ноги колесом.

– Зато, видать, трахается, как крольчиха.

– Ты ошибаешься, – холодно обронила Кристина. – Просто она директриса крупного СП.

– Экономически верный ход, – улыбнулся Андрей.

– Убивать таких надо. Сволочей. Предал Таньку ради бабок!

– Ты, кстати, откуда знаешь?

– Как откуда? Этот подонок теперь с ней в сауне забавляется. Ни стыда, ни совести! Танюша, бедная девочка, ко мне в слезах прибежала. Так и так, говорит. Вадим ушел. У нее дочка на руках, родители в убогом селе, помощи ждать неоткуда. А он ни копейки не дает. Ни работы, ни связей. Хоть ложись помирай. Она к Вадиму, а этот подонок, ты представляешь, что ей заявил?! «Будешь меня доставать, еще и из квартиры вышвырну», вот что!

– Так значит, он ей квартиру оставил?

Попробовал бы не оставить. У его крашеной мегеры дом в Конче-Заспе.^[21] Что ему та квартира?…

– Это где вся элита тусуется?

– Элита… – Кристина сморщила нос. – Танюша на роботу попросилась. К Василию Васильевичу. Хоть уборщицей, хоть кем… Так у нас самих с деньгами туго.

– Вот бы ты этого Рубцова и послала из сауны куда подальше, – предложил Андрей, заранее предвкушая ответ. Кристина на мгновение осеклась.

– Сейчас положение такое, что на счету каждый клиент… – неохотно призналась она.

«Что называется, прямо в точку», – добавил про себя Андрей.

Вообще говоря, семейная драма незнакомой женщины и ее малолетней дочурки была Андрею по фигу. Таких в одном только городе море разливанное, а если учесть, что в мире нас миллиардов шесть, и каждый, хоть чего-то, да хочет, и далеко не всегда получает желаемое, пропорция получится явно не в пользу брошенной на произвол судьбы матери одиночки.

Прошел еще месяц, и в самый канун Нового года Андрей вновь услыхал о предпринимателе Рубцове и «проклятой старой ведьме», разбившей молодую семью, как цветочный горшок из обожженной глины.

– Я только что из больницы, – сообщила Андрею Кристина.

– Откуда? – не понял Андрей, втайне подумав: «а ну, счастьепривалило, и Вась-Вась при-смерти лежит». Вскоре, однако, он узнал, что несчастная Татьяна наложила на себя руки.

Еле откачали, – сказала Кристина. – Она «Валиума»^[22] наглоталась. Теперь под капельницей лежит. Я ей денег завезла. Ты же знаешь, у нас медицина только на бумаге бесплатная.

Спорить было глупо.

– Представляешь?! Эта скотина безрогая даже в больницу не приехала.

– А ребенок их где?

– Ирочку бабка с дедом в село забрали. А Татьяна… – Кристина всплеснула руками. – Пока в реанимации. Она ему, гаду, позвонила, как только в себя пришла. А он, ничтожество паршивое, телефон выключил. Он, мерзавец, на днях угрожал, что из квартиры выкинет. Их квартира на него записана… Вот она и…

– М-да, – протянул Андрей. – Сурово. – «Вот бы Вась-Вася таккатапультировать».

– Танька теперь совсем не своя. Ох боюсь, как бы она снова чего не надумала.

– В смысле?

– Или его, жлоба, убьет. Или себя. Так мне и сказала: «Я, Кристина, жить не хочу. Но и он не будет». Ох и ужас!