! Много ли вы слышите первоклассных шуток? Я знаю авторитетнейших и почтеннейших людей, которые шутят посредственно. Даже тупо! Так даже лучше, как-то солиднее получается, когда уважаемый человек шутит плоско и туповато. Это вернее как-то. Так вот, я вам в последний раз заявляю, чтобы об этом даже разговора не было! Пожалуйста без всяких нажимов на меня! Ни особенно умным, ни остроумным я его не сделаю! Умным он должен быть! Иначе она не привыкла у отца своего! Умным! Вот такого сделаем, как этот, и все. Или другого обывателя, ну, на какой-нибудь другой фасон, но чтобы это стоило не дороже! Слышите! Я, право, не знаю, можно ли вам доверять такие дорогие материалы, если вы так легкомысленны!..
      Капелов слушал и не верил ушам своим; выходило так, что Латун был готов к тому, что он, Капелов, сам исполнит этот заказ. Старик волновался только по поводу затрат.
      И Капелов неожиданно ласково и покорно сказал:
      - О, вы можете быть совершенно спокойны - ни одной каплей больше того, что вы сами отмерите, я не волью в его череп. Вы еще не знаете, какой я честный человек. В чайной фирме, где я работал, однажды...
      - Так смотрите, не раздражайте меня зря!..
      - Да, да. Не беспокойтесь, господин Латун. Но, если вы помните, вы ничего не имели против того, чтобы сделать его чем-то вроде поэта, писателя...
      И, стараясь попасть в тон хозяину, Капелов добавил;
      - Пусть он хоть за те же деньги будет поэтичным - не правда ли?.. Ведь это все-таки как-никак первый заказ. Зачем сразу выпускать идиота?..
      - Это не идиот. Это - обыватель. Кстати, надо бы нам нанять кого-нибудь для составления каталога, чтобы был ряд характеристик по номерам и типам. Заказы, судя по всему, будут. Кнупф говорил сегодня, что даже на днях их ожидается немало. И вот нам надо составить каталог. Наметить раз навсегда типы людей. Зачем нам по поводу каждого заказа заводить дискуссию! Каталог необходим. Разместим людей по номерам. И будем спрашивать заказчиков - вам что? Кто нужен? Такой-то и такой-то? Пожалуйста, номер 15, 16, 2, 23. И все. Пожалуйста, напомните мне, составим разделы и категории. Прямо - вам что нужно? То-то и то-то? Пожалуйста!
      Жарь по номеру 42, или 29, или 17 - и все. Каталог необходим.
      Капелов еще не сразу понял, о чем говорил хозяин, но он понял, что речь идет о новом служащем, и почувствовал неясный страх, смутные опасения и... служебную ревность. Кто знает, кем окажется этот новый служащий? А вдруг он захочет тоже. делать людей-ведь он, Капелов, еще не укрепился, при неустойчивых настроениях Латуна и его капризном характере от него всего можно ожидать. Величайшее счастье, что Кнупф, Камилл и Ориноко в этом отношении не стоят у него на пути, но кем окажется этот новый? Капелов побаивался и этой тройки, и теперь, сам того не желая, сделал попытку унизить ее в глазах Латуна:
      - Да, разумеется, каталог необходим. Но, конечно, Камилл, Ориноко и Кнупф вряд ли окажутся подходящими людьми для этого. Придется поискать кого-нибудь.
      Когда они выходили из зала, Латун указал еще на одного молодого человека. Он обычно спорил и раздражался, когда ему возражали, но все же известное влияние возражение оказывало, и спустя некоторое время он шел на уступки.
      - Если не хотите того, может быть, этот подойдет ей больше? В отношении качества они равноценны. Форма иная...
      Молодой человек, на которого указал Латун, стоял у входа в курительную комнату. Он был высок, худощав. Красивый и небрежный взгляд его блуждал поверх голов проходивших по коридору. Он -кого-то искал или делал вид, что ищет. Нервный рот его покусывал папиросу, зажатую в длинных, белых и узловатых, как у пианиста, пальцах.
      - Ну что? - спросил Латун. - Такой подходит? Он будет первое время горячо любить ее. Потом остынет. Он ленив и эгоистичен, и это даст ей возможность забываться в работе на него и обогащать любовь содержательной материнской заботливостью... Свободное время у нее будет занято прочными формами постоянной и ровной ревности, окрашивающей жизнь и придающей ей животворящее беспокойство. Так или иначе, ей будет не скучно. Он гостеприимен, любит музыку. У них будут частые вечеринки с исполнением вокальных и музыкальных номеров... Ну, что ей еще нужно?
      - Но будет ли она счастлива?
      Латун опять вспылил, причем так сильно, что Капелов испугался и замер на несколько минут, пока не понял особым чутьем, что эти ссоры лучше всего способствуют сближению его с Латуном.
      Действительно, наскоки на Капелова превращались у Латуна в привычку, и когда это не касалось трат дорогостоящих материалов, это доставляло ему какое-то воспаленное, нездоровое, но по-своему острое удовольствие.
      - Это возмутительно! "Счастлива"?! Откуда эти слова? Из каких-то старых, заплесневелых романов? "Людмила, я счастлива!"-передразнил он кого-то, сделав отвратительную гримасу. - Она должна приехать к этой Людмиле в три часа ночи, на окраину города, в черном плаще, сообщить, что она бежала от мужа к любовнику, и броситься-обязательно "броситься" к ней с этим сакраментальным восклицанием: "Людмила, я счастлива!" Что за чепуха! Какое тут, к черту, счастье?! Где вы видели счастье?! Кто вам обязывался давать счастье?! Почему счастье?! И где у людей счастье?!! Что вы, с ума сошли, что ли?
      Он даже остановился от раздражения и продолжал:
      -Откуда счастье?! И что вы за ходатай о счастье для наших заказчиков? Вы, может быть, сами очень счастливы? Тот, который резал вашу шею, дал вам понятие о счастье? Почему вы обязаны давать больше счастья, чем его дает или не дает сама жизнь?! Вы серьезно думаете, что искусственные люди должны быть более счастливы, чем естественно рожденные?! Вы в своем уме?
      Капелов не возражал. Он думал - с легкой грустью, говорившей о его природной добросовестности, - о том, что счастье есть и его надо давать людям.
      Но он вдруг с грустью и тревогой задумался. Он вспомнил о том, что первые люди, сделанные Мастерской Человеков, будут иметь меньше шансов на счастье, чем последующие. И виноват в этом будет он, Капелов. Да, к сожалению, это так. Разве он не истратил на чудовище, на первого неудачного человека, столько основного эликсира - эликсира жизни?..
      Ведь этот эликсир теперь водянист... Ведь сам Капелов дополнил израсходованную на чудовище часть соответствующим количеством обыкновенной воды!
      Глава девятая
      Кнупф не произносил слов зря. Это был серьезный человек. И если Латун утверждал с его слов, даже делая при этом озабоченное лицо и деловито морща лоб, что предстоят заказы, то Кнупф его не подвел и не поставил перед Капеловым в смешное положение: действительно, заказы были даны Мастерской Человеков.
      Жаль только, что сама Мастерская Человеков еще ничего не представляла собою. У нее не было даже помещения. Разговоры о снятии оранжереи - не касаясь уже случайности и неубедительности самого выбора Ориноко - были нереальны. Точно так же мало подвигалось дело с наймом помещения школы. Пожалуй, всего осуществимее было устроить Мастерскую Человеков в заброшенном пригородном доме, который Кнупф важно называл особняком. Этот дом, будучи мало опрятным и почти совсем неблагоустроенным, был зато просторным. В нем было немало квартир и комнат и можно было, по крайней мере, подумать о распланировке Мастерской, разграничить ее лаборатории и уж во всяком случае поселить ее служащих.
      Самому Латуну тоже надоело ютиться в одной комнете с Капеловым и со всеми препаратами, склянками, верстаком и сгустками человеческого теста.
      Вторым заказчиком, которого привел Кнупф, был подслеповатый, но твердый и хищный человек с рыбьим профилем. Он с большим трудом выбился в люди из низов, после долгих мытарств открыл небольшое предприятие по выработке кожи и очень хотел иметь в своем заведении одних только спокойных и верящих в бога рабочих и служащих.
      Его профиль заинтересовал Ориноко. Он просил Латуна задержать заказчика, с важным видом пошел домой, откуда вернулся с толстым томом учебника естествознания - "Гады и рыбы".
      Усевшись против посетителя, он принялся деятельно перелистывать учебник и вглядываться в иллюстрации. Минут через двадцать он точно установил, что заказчик похож на рыбу брызгун, которая водится у берегов Явы, а когда говорит, то становится похожим тоже на рыбу, которая называется норвежской марулькой.
      Об этом Ориноко не замедлил оповестить Латуна в чрезвычайно уверенном тоне, точно это было самое главное - на кого похож заказчик, причем вид у Ориноко был такой, точно польза, приносимая им Мастерской, была огромна.
      Латуна справедливо задела, эта никчемная псевдодеятельность и он в первый раз за время знакомства с ним грубовато сказал:
      - Не в этом дело. Совсем не в этом дело. Не стоило для этого задерживать человека. Мало ли кто на кого похож! Надо исполнить заказ. Надо деньги зарабатывать. Брызгун или не брызгун, какая-то марулька - все это чепуха. Мы уже в изрядных долгах, помещения у нас нет, денег на покупку мяса для заказов тоже нет, - я уж не говорю о хорошем мясе, но вы знаете, почем теперь одна телятина стоит - этот дурацкий погром взвинтил цены! Мои запасы эмульсий и эликсиров очень мизерны. Комитет по делам изобретений патента нам не дает, рекламировать мы не можем, - я вообще не знаю, что будет с нами. И когда Кнупф, действительно энергичный и дельный человек, приводит заказчика, вы его зря заставляете ждать и устанавливаете, что он похож на какую-то норвежскую марульку... Идите, дорогой, и не мешайте работать!
      Этот разговор происходил в коридоре. Повернувшись к Ориноко спиной, Латун вошел в комнату, в которой ждал заказчик, и обратился к нему с вопросом, угодливо и любезно улыбнувшись:
      - Чем могу служить?
      - Мне нужен спокойный и верующий рабочий, - ответил заказчик. - Пока один. Я уже заявлял молодому человеку.
      - Один?
      - Да. Пока один. Дело у меня маленькое, пока работаем всей семьей, но уже требуется работник. Мне говорил Кнупф - мы с ним знакомы, его отец был моим товарищем по военной службе, мы вместе участвовали в походе; я знаю Кнупфа вот каким (он указал на метр от земли). Так вот, Кнупф сказал мне, что здесь я могу получить такого работника. Главное - тихого, семейного, честного, верующего. Но, пожалуйста, без обмана. Мой товарищ, имеющий тоже небольшое предприятие, почти разорен скверными рабочими! Прямо разбойники! Каждую неделю они устраивают у него забастовки, скандалят, требуют повышения платы - дело никак не расширяется и не растет. Так что, пожалуйста, я бы хотел с гарантией. Можете ли вы дать мне такого рабочего с гарантией?
      - Жалованье вы будете платить аккуратно?
      - Да.
      - Квартира будет с отоплением, освещением, удоб...
      - У меня нет для него квартиры... Ведь у меня же маленькое предприятие... Что вы думаете, что у меня фабрика с квартирами для рабочих?
      - А что же у вас есть?
      - Я ему буду платить, а жить он будет, где захочет. Я хочу только, чтобы за мое добро и за мои деньги, которые он будет у меня зарабатывать, он был предан мне. Понимаете, предан. У меня был такой один рабочий, но, к сожалению, он запьянствовал, и я его выгнал.
      Заказ был ясен. Латун мог бы больше не расспрашивать. Но заказчик требовал гарантий. Какие гарантии он мог дать ему? Ведь ручаться он не мог ни за кого. Преданный рабочий...
      - Чтобы был верующий? - переспросил Латун.
      - Да. Обязательно. Чтобы веровал. - В кого?
      - В бога.
      - В какого?
      - Это мне все равно.
      - Впрочем, лучше всего, в Христа, - добавил заказчик, подумав. - Это спокойнее как-то. А то, знаете, эти новые боги, там секты всякие, это, знаете ли, не дело.
      - Так что квартиры с отоплением-освещением у вас нет?
      - Нет.
      - Жаль. Была бы квартира с удобствами - было бы легче.
      Но отказаться от заказа было бы безумием. Природная щепетильность, правда, смущала Латуна, но ведь гарантии он никому не мог дать. К тому же заказ очень трудный - преданный и верующий рабочий... Пришлось покривить душой.
      - Хорошо, - сказал он.
      И, взяв книгу, сел записывать.
      - Каким вы хотите, чтобы он был в смысле внешности?
      Заказчик сказал, что ему все равно. Внешность ему безразлична. Рост тоже. Главное, чтобы не болел и был вынослив.
      - Хорошо, - сказал Латун. - Через две недели будет готов.
      Следующим заказчиком явился представитель не то какого-то великосветского церковного прихода, не то модного религиозного общества. Неугомонный Кнупф познакомился с ним на бульварной скамье, куда он присел отдохнуть после утомительных поисков помещения.
      Кнупф был энергичен и действительно работал для Мастерской.
      Представитель религиозного общества - его звали Коц - отличался невероятной болтливостью, носившей явно ненормальный характер. Причины не замедлили выясниться: он нюхал кокаин, и его потребность говорить много, неустанно, перегружая речь всевозможными планами, возникала немедленно после принятия очередной дозы белого блестященьвого порошка, который в коричневом пузырьке хранился у него в жилетном кармане.
      Однако это не мешало Кнупфу выслушать его и увидеть в нем заказчика.
      Модному религиозному обществу или приходу срочно требовался - для успешной борьбы с конкурентским приходом или обществом - красивый проповедник, который мог бы заинтересовать дам, составлявших большинство радетелей общества. Общество было богато, оно не останавливалось, естественно, ни перед какими затратами, чтобы заручиться соответствующим штатом проповедников, но их не было. Такие проповедники-красавцы буквально на вес золота.
      В припадке кокаинной болтливости он рассказал Латуну, что таким проповедником в свое время был он сам, забросив для этого верное ремесло адвоката. Но одна дама, приезжая артистка, которая на его горе застряла в городе и каким-то образом проникла в общину, научила его нюхать кокаин и облачаться для этого почему-то в посеребренную, то есть обсыпанную серебряными блестками простыню. Она делала то же самое, сидя перед ним и тоже завернувшись в такую же простыню с блестками. Ничего более вульгарного и нелепого он никогда не видел и не испытывал. Это было нечто в стиле самых идиотских рождественских открыток.
      Сидя в таком виде, она его спрашивала, почему у него нет шелковистой бороды. Какой он, мол, модный религиозный проповедник, если у него нет шелковистой бороды! Для какой приличной дамы могут оказаться действенными его никчемные проповеди!
      Она возится с ним только потому, что ей все равно, с кем вместе нюхать. Не будь, говорила она, у нее этого недостатка, ее ноги не было бы в этом никому не нужном институте...
      -- Простите, - нетерпеливо прервал Латун, - для чего мне нужно знать все эти подробности? Какой заказ вы хотите дать нам?
      - Вот именно, - нисколько не смутился Коц, - сделайте нам модного религиозного проповедника, почти святого, но с шелковистой бородой и с такими, знаете, глазами... Ну и, конечно, чтобы он был хорошего роста, широк в плечах, тонок в талии, строен и вообще. В общине святого Матвея работают двое таких, и дела ее блестящи... У нас же, откровенно говоря, единственная надежда на вас... Наша община хиреет. Я не пользуюсь никаким успехом. Хорошо еще, что былая дружба с влиятельными прихожанками дала мне возможность остаться хоть на должности секретаря или кого-то в этом роде. Очень вас прошу, сделайте нам такого, мы вам хорошо заплатим...
      О хорошей плате Латуну еще до прихода Коца говорил Кнупф. Это, собственно, и заставило его рискнуть иметь с ним дело. Он же предложил Латуну потребовать деньги вперед.
      Латун в вежливой, но твердой форме изложил это условие.
      - У нас, видите ли, мало материалов. Такой серьезный заказ требует особого качества материала - так что... пожалуйста, мы вынуждены... И, вообще, у нас такое правило.
      Латуну не нужно было долго останавливаться на этом условии. Представитель религиозной общины нисколько не удивился, мгновенно осведомился о сумме, оставил значительную часть ее в виде задатка и обещал завтра принести остальное. Свое обещание он выполнил в точности и узнал, что модный святой с шелковистой бородой, загадочным взглядом и всем, что требуется для успеха у дам, будет готов через две недели.
      Третий заказ, тоже организованный Кнупфом, последовал от богатого путешественника. Ему нужен был служащий, который обладал бы умением приспосабливаться к любым обстоятельствам, порядкам в любых странах и при любых режимах. Богач любил путешествовать. Обыкновенно его сопровождали секретарь, стенографистка и фотограф. Но практика показала, что этого штата недостаточно. Ему приходилось испытывать много затруднений, пока Кнупф, с которым он был знаком через свою стенографистку, бывшую в свою очередь подругой девушки, заказавшей жениха, не разъяснил ему, что такого человека он может заказать себе в только что открытой, но еще нелегально работающей Мастерской Человеков. Богач немедленно направился в Мастерскую.
      Латун его выслушал очень серьезно.
      - Значит, вам нужен приспособленец? - спросил он.
      - Да. Настоящий, чистый, беспримесный приспособленец.
      - А какой внешности? - задал Латун становящийся уже трафаретным вопрос.
      - О! Разве внешность имеет значение для настоящего приспособленца! вполне справедливо заметил заказчик. - У него будет такая внешность, какая нужна будет по данным обстоятельствам и данному моменту. На то ведь он приспособленец...
      - Но иногда бывает, что, для того чтобы лучше приспособиться, надо быть, хоть и немного, чем-нибудь отличным - понимаете? Есть приспособление примитивное и много степеней усложнения.
      - Что же, - опять-таки резонно добавил заказчик. - Я хочу, чтобы мой заказ был первоклассно выполнен. Значит, он будет приспосабливаться и примитивно, и сложно - опять-таки в зависимости от обстоятельств. Настоящий приспособленец иногда даже спорит с хозяином - для того, чтобы приспособление к нему выглядело независимее и искреннее, не так ли? Ведь это общеизвестно.
      - Совершенно верно, - ответил Латун. - Через две недели будет готов.
      - Ну, и набрали же мы заказов! - потирал он руки и почесывал ими темя.
      Капелов, не отстававший от Латуна ни на шаг, выслушавший это восклицание, хотел сказать: "Ничего, справимся!", но вовремя воздержался. Было слишком рискованно выказывать такую самонадеянность. Это, несомненно, вызвало бы обычную у Латуна реакцию, и он не дал бы Капелову сделать даже жениха - первый заказ, о котором старик, по-видимому, забыл.
      Глава десятая
      Но Капелов не забыл о том, что ему предстоит. Он пользовался хотя минутным отсутствием Латуна, чтобы го-. товиться к предстоящей работе. Он постепенно подобрал все необходимые ткани для внутренних органов, составил схемы, делал предварительные слепки из глины, поставил поближе к верстаку эмульсии и эликсиры, максимально использовал первого неудачного человека, освежив и подновив в нем все, что можно было. И, наконец, когда Латун уехал с Кнупфом, Ориноко и Камиллом смотреть - окончательно, в последний раз новое помещение, он смело и уверенно, но тщательно избегая ошибок, едва не стоивших ему жизни при создании первого человека, принялся за работу.
      И новый человек был сделан.
      До боли в глазах осмотрел его Капелов прежде чем влить в него последний животворящий эликсир, внимательно ощупал и обнюхал его. И наконец решился.
      С верстака поднялся очень худой (это была неожиданность! - ткани его как-то неожиданно ссохлись перед самым оживлением, и пигмент на лице почему-то стал желтым), очень даже худой молодой человек с маленьким рыжевато-желтоватым лицом, с ввалившимися щеками, морщинистым многодумным лбом, под которым сидели болезненно глубокие, чересчур уж вдумчивые глаза. С этими глазами вязался голос - слабый, но задумчиво звучащий и своеобразно убедительный неспешащим тембром своих звукосочетаний.
      Капелов в волнении, которое не имеет названия, отошел в угол комнаты и замер.
      Человек спустил ноги с верстака, чуть потянулся одним плечом и вздохнул. Вздыхали все вновь созданные люди. Об этом Капелову говорил Латун, и это было верно. Даже страшное чудовище - первое детище Капелова тоже при оживлении испустило глубокий и жуткий вздох. Как-то, во время изучения горловых тканей и связок, Капелов спросил об этом у Латуна:
      - Почему вновь созданный человек обязательно вздыхает?
      - Не знаю, - ответил Латун. - Откуда я могу это знать? Точно так же мне неизвестно, почему плачет новорожденный младенец. Плачет - и все. У всех народов и во все времена - всегда плачут. Не было такого случая, чтобы младенец выскочил из утробы матери и улыбнулся радостному миру, в который он пришел неизвестно откуда.
      Латун был явно раздражен. Поэтому беседа на этом прервалась.
      Однако человек, созданный Капеловым, не думал плакать, хотя лицо его приняло плаксивое выражение. Он ограничился вздохом. Затем, оглядевшись, потер ладонью грудь и руки выше локтей, точно перед купанием, и, недоверчиво посмотрев на Капелова, обиженно и удивленно пробормотал:
      - Послушайте. Ну чего же вы смотрите на меня? Дали бы какую-нибудь одежонку. Нельзя же так, в самом деле. Тут же холодно.
      По тому, как смотрели его глаза, Капелов убедился, что интеллектуальных соков он влил в него значительно больше, чем следует. В этих глазах светилась мысльгибкая, живая человеческая мысль.
      - Боже мой, - шепнул Капелов, - что я наделал! Что будет?! Ведь старик меня заест!
      Впечатление его при более внимательном осмотре своей работы подтвердилось. Странный и немного вульгарный тон, каким новый человек требовал одежду, был для него совершенно нехарактерен.
      - Какую одежду? - спросил Капелов. - Никакой одежды вам не полагается. Я вас сейчас заморожу и сохраню в таком состоянии до прихода девушки, которая вас заказала, нашей первой заказчицы. Откровенно говоря, завидую вам. Хорошая девушка!
      - А зачем она меня заказывала?
      - Ей нужен жених.
      - Значит, я должен быть ее женихом?
      - Да, Правда, вышло не совсем так, как было условлено... Ах, черт возьми, ну как вас заморозить при такой высокой температуре?! Знаете, это помещение просто несчастье... Ни ледника, никаких вообще минимальных удобств для такой сложной работы... Скорей бы уж переехать в новое помещение...
      - Скажите, пожалуйста, а можно узнать, каким должен быть жених этой девушки?
      - У меня нет под рукой книги заказов - Латун, хозяин Мастерской Человеков, спрятал ее, но я помню: глаза, она говорила, должны быть как василечки или звездочки. Затем она выражала пожелания, чтобы он был высоким, сильным, чтобы с ним было хорошо, чтобы был благородным, чтобы в нем были поэзия и настроения и чтоб хорошо зарабатывал.
      - Что-то слишком много, Дайте мне зеркало. Не хочу вас огорчить, но вы, кажется, сделали не совсем то...
      Капелов и сам это чувствовал. Предложить девушке вместо жениха этого заморыша с желтым лицом и ввалившимися щеками значило пойти на явный скандал.
      Если б даже она захотела такого жениха - кто их знает, девушек, какие у них вкусы, ведь любят иногда черт знает кого, разве в этом может кто-либо разобраться! но так или иначе, если б даже она удовлетворилась таким женихом, Латун и Кнупф подняли бы такой шум, что пришлось бы, пожалуй, покинуть Мастерскую. Нет, надо сейчас же скрыть и это злополучное произведение... Ледника нет, замораживать долго. Да это и бесцельно:
      Латун вернется и увидит его. Опять эти потраченные материалы, да еще какие!.. Что делать?
      Капелов смотрел мутным ошалелым взглядом на гомункулуса.
      - Послушайте, - взмолился тот, - что бы там ни было - я ведь не просил, чтобы вы меня создавали. Но раз я живу, то дайте же мне минимальные условия, необходимые для существования... Так же нельзя, в конце концов... Держать голого человека на грязном верстаке... Тут кровь, грязь, какие-то кишки... Для чего это? Мне же холодно... Дайте мне, пожалуйста, одежду и... кофе, что ли...
      - Что мне делать? - совсем растерялся Капелов. Вернуть вас опять в первобытное состояние?.. Но куда я вас дену?.. И сколько ушло на вас материалов, к тому же самых дорогих!. Боже мой, сколько я влил в ваш чеpen эликсира интеллектуальности!.. Неужели же зарезать вас опять?.. Ведь это же ничего не даст...
      - По-моему, не надо, - спокойно и мягко сказал несчастный. - Зачем меня резать? Вы правы: это вам ничего не даст. Потом - трудно убить человека, то есть скрыть его труп. А вы, как я понял, главным образом этим и озабочены. Я хоть и мал и худ, но все-таки вряд ли вам удастся меня скрыть. Ведь это самое трудное во всех убийствах-скрыть труп. Человек-это, как вы знаете, хозяйство, вещь, сложный аппарат, масса материала. Но давайте подумаем. Мне кажется, можно найти другой выход из создавшегося положения.
      - Какой?
      - Во-первых, познакомьте меня с моей заказчицей, но не официально, то есть пусть она не знает, что я тот, о котором она мечтала, заказывая... Осуществленная мечта - какая бы она ни была, - как известно, всегда разочаровывает. Но, может быть, мы сговоримся как-нибудь так. Это во-первых. А во-вторых, разве у вас только один этот заказ? Может быть, я гожусь для других заказчиков? Я не знаю, к сожалению, кого вам заказывали...
      - Это идея! Попробуем!
      Капелов обрадовался. Может быть, это действительно выход? Он здорово рассуждает, этот заморыш! Вот что значит не пожалеть эликсира интеллектуальности!
      Но радость была кратковременна: нет, этот заморыш не подойдет никому. Проповедник? Модный святой?
      О нет. Верующий, преданный рабочий для кожевенной мастерской? Чепуха. Приспособленец для богача-путешественника? Ни капельки. Что же делать? Уничтожить живое существо все же было жалко.
      Капелов нашел старые брюки Латуна, кое-какое белье, снял со стены чей-то пиджак, по-видимому Кнупфа, добавил к этому свою шляпу и несколько монет, завалявшихся в жилетном кармане, и отдал все это заморышу.
      - Одевайтесь скорее и уходите. Иначе... иначе я за себя не ручаюсь. Я, право, не знаю, что делать... Переживания, от которых можно с ума сойти... Но позвольте, как я вас отпущу? Ведь вы скажете кому-нибудь, что вы наше изделие, и потом будут крупнейшие неприятности?..
      - Обещаю вам молчание. Вы можете быть в этом уверены.
      Странное впечатление производил этот человек на Капелова. Он был жалок, но одновременно внушал и симпатии какие-то, и доверие вызывал к себе, вместе с мягким чувством доброжелательности, и любопытство. По-видимому, эликсир интеллектуальности здорово пропитал его мозговые извилины, произошел неведомый химический процесс, как в наложенных на холст масляных красках, и получилось, по-видимому, что-то путное...
      С этим человеком можно хоть поговорить... Капелов был рад этому - ведь у него после трагической гибели семьи не осталось ни одного друга... Латун никак не подходил под это понятие, а о Кнупфе, Ориноко, Камилле и говорить нечего...
      - Ну, одевайтесь скорее и уходите, - ласково торопил он свое создание.
      Тот наконец оделся. В неважном костюме и шляпе он имел вид интеллигентного проходимца, каких много во всех столицах Европы... Они бродят по кафе, сотрудничают иногда в мелких газетах или театрах, а главное, занимают у кого могут незначительные суммы...
      Взглянув с удивлением на Капелова, который его торопил, он сказал:
      - Почему вы меня гоните? Возвращение Латуна нисколько не опасно: ведь на мне не написано, что я создан тут, в вашей Мастерской. Приберите верстак и все прочее - я просто сойду за посетителя - мало ли кто мог прийти в такое интересное учреждение!.. Мне хочется поговорить с вами... Ведь я вам обязан жизнью! Это немного, но это... кое-что.
      Его речь изобиловала большим количеством резонных интонаций, которые, как известно, убедительнее слов. Капелов смотрел на него с удивлением и некоторым страхом. Он забывал, что сделал его, и смотрел на свое создание, как крестьянин на умного сына-студента.
      - Это, пожалуй, верно. Но все же лучше будет, если вы уйдете. Старик может вас узнать по швам на черепе и по его форме. Ведь у нас пока только один шлем для придания формы голове. Только один номер. В дальнейшем, конечно, будет несколько номеров для формы головы. Затем, несмотря на свою рассеянность, Латун может узнать на вас свои брюки. Если же придет Кнупф, то от его пристальных глаз не ускользнет ничего. Наведайтесь ко мне через несколько дней, тогда поговорим.
      - А что же я буду делать в городе?
      - Странный вопрос. Работать! Вам же надо как-нибудь жить, иметь угол и кормиться.
      - Да, к сожалению, это так. Но я не хочу работать. Понимаете - не хочу. Работа ничего не дает. Ведь вы знаете, а если не знаете, то пора знать, что успевают те, кто ухитряются не работать. Я же, вступая по вашей милости в жизнь, хочу кое-чего добиться. Да, работа - это для дураков. Работать, в общем, всегда невыгодно. Когда работаешь, то делаешь ошибки, и вообще даже когда все вокруг работают и культ труда ставится на наибольшую высоту, надо кричать больше всех о работе, о святости труда и так далее, а самому все-таки не работать. Тот, кто работает, меньше всех уважаем. Еще можно простить работу в прошлом. Вот человек, прежде чем выбиться в люди, работал, страдал, был чернорабочим, чем угодно. Если это в прошлом - это еще куда ни шло. Это можно рассказывать гостям, если их при этом хорошо кормить. Но в настоящем он должен не работать, если хочет сделать карьеру. Он должен возглавлять. Он должен приходить, еще лучше, приезжать, уезжать, быть недовольным, скупо отпускать замечания, он должен плохо слышать, плохо видеть, говорить "ближе", "громче" уезжать. Он должен быть окружен тайной. Вполне ясного человека нельзя уважать. В нем должна быть таинственность. Это совершенно обязательно. Он должен знать или делать вид, что знает что-то особенное, чего другие не знают. Без таинственности нет авторитета и, следовательно, уважения или, по крайней мере, страха.
      Заморыш сел на табурете около двери и неспешащим своим, глуховатым и убедительнейшим голосом продолжал, глядя перед собою непомерно углубленными глазами (эликсир интеллектуальности! Сколько его потрачено! Что скажет Латун - Капелов холодел от этой мысли), продолжал:
      - Это очень серьезный вопрос. И очень тонкий. Собственно говоря, все это знают, но сами убеждают себя, что это не так. По-моему, это надо исследовать. Такое учреждение, как Мастерская Человеков, должна была заняться вплотную, а не исполнять заказы на каких-то женихов.