Если, скажем, на стадионе будут соревноваться бегуны и один из них побежит не в шиповках и майке, а с полной выкладкой, в сапогах и стальном шлеме, то, я думаю, такому бегуну публика будет аплодировать, даже если он не займет призового места... А в литературе все скрыто и о твоих, Вася, муках, кроме нас, никто и знать не будет. Так что уж пиши, голубец, получше там! На результат, на выход, чтоб все было как следует.
      Легко сказать - пиши! После хорошей сегодняшней разминки с почти двадцатикилограммовым грузом кровь пульсировала в руке так, что буквы начали плясать и скакать, не желая выстраиваться в слова и строки. Пришлось на несколько минут отложить, чтобы дать себе прийти в норму. Я включил приемник. Шла передача для полярников. Жены, дети, родители полярников говорили для них в микрофон, и радиоволны разносили их голоса по всему Северу. А после каждого радиописьма в эфире звучала хорошая, душевная песня, и я оставил эту волну.
      Я подумал о том, как приятно полярникам слышать голоса близких и родных людей; и мне было приятно, что я в какой-то, пусть самой небольшой степени, могу быть уподоблен им: тоже в отрыве от дома, от близких, в безлюдной таежной глухомани. Наверное, и все наши ощущали то же и без обычного шума и смеха слушали передачу.
      Когда все кончилось, мы помолчали, и только после солидной паузы выступил Митя Липский.
      - Все-таки до чего все люди одинаковы: и слова, и мысли, и чувства как из-под одного пресса.
      Лучше уж не комментировал бы он эти радиописьма. В чем-то он, конечно же, прав, но есть случаи, когда с этой правдой лучше не вылезать. Митяй этого не чувствует - когда надо говорить, а когда лучше промолчать. Натура у него, у поросенка, такая.
      То, что он хороший товарищ, он доказал; доказал, что не шкурник, и, если надо, готов головой рисковать, в огонь полезть. Буквально доказал. Но при всем при этом не может он не умничать: видать, намного он опередил нас, грешных, в умственном развитии и, чуть-чуть скучая с нами, позволяет себе изгиляться. Но ведь Андрей еще умнее его, а вот ведь не позволяет себе такого. Как так?
      ЗАПИСЬ 3
      Шли, шли и дошли, добрались-таки до Большого Тимана. На ночлег расположились в роскошном пихтаче. Соорудили такие пружинно-мягкие постели, что сам черт теперь нам не брат, - выспимся на славу! Хотя мне лично не так повезло: моя очередь дежурить - третья, значит, спать всего четыре часа, ну а перед подъемом, может, еще часок-другой удастся добрать, в общем, ночь разбита.
      Поэтому, я чувствую, сегодняшняя моя запись будет рекордно короткой. Все-таки, едва мы пришли на место, я не утерпел, поднялся на ближнюю лысую вершину, осмотрелся. Прежде всего посмотрел, сколько мы, на глаз, отмахали. И хотя не особенно высоки те хвойные леса, которыми мы шли на Тиман, редко выше пяти-семи метров, - место предыдущей стоянки разглядеть не удалось. Лес и лес, и все тут. А оттуда ведь Тиман был виден хорошо! Особенно вот эта живописная группа сильно выветренных камней-столбов, которая и служила нам ориентиром.
      Ну а на востоке, куда нам предстояло сделать завтра последний бросок, ландшафт казался более разнообразным. Там были и зеленые холмы, и желтые выходы каменных пород, и серо-голубые блюдца озер или заболоченных участков. Если мы идем правильно, то завтра к обеду должны попасть на место, обозначенное на пироговской карте заветным крестиком и пока еще не расшифрованным словом БЛИЗ!
      Если, конечно, не завязнем в каком-нибудь болотище. Впрочем, мы их предпочитаем обходить. Сходит разведчик налегке с длинным шестом в руках, если не выше колена и дно приличное, еще ладно, а так - Андрей засекает азимут и идем по прямоугольной петле в обход.
      - Иди спать, иди, - уже ворчит на меня Митяй, его смена первая, завтра вот извлечем золотую бабищу из тьмы веков, тогда и займешься борзописанием.
      Что-то будет завтра?
      ЗАПИСЬ 4
      Как всегда бывает, последние километры пути давались с великим трудом. К тому же нам пришлось идти по свежей гари: видно, пожары случались не так уж редко не только в Завилюжье. Черная, сыпучая, как порох, угольная пыль неприятно скрипела под ногами, и мертвые, обнаженные и обугленные деревья, точнее, их скелеты, действовали угнетающе. А главное, вокруг не было ничего живого: всеядный огонь разогнал и погубил всех - и больших, и малых лесных обитателей.
      - Пал эдак гектаров на пять-шесть сотен, - Андрей оценивающе посмотрел по сторонам, - жаль, в этих краях тоже из-за чьей-то халатности много добра сгублено. Теперь природе работы полно, на десятилетия хватит, только наши дети смогут увидеть здесь настоящий, зрелый хвойный лес.
      - Давайте не делать малого привала в этих местах. Чувствуешь себя как на похоронах, лучше уж поскорей пройти, - предложила Инга.
      Внезапно в этот момент где-то на востоке возник, а потом начал быстро усиливаться и приближаться низкий, грозно-раскатистый мощный рев. За последние дни мне пришлось и тонуть, и дважды побывать в самой, можно сказать, пасти огненного дракона, но, честно говоря, мне стало немного не по себе. Пугает неизвестность - что верно, то верно!
      Все мы, как по команде, остановились, прислушиваясь. Рев начал помалу стихать, затем прекратился.
      - Мистика, - пробормотал Липский, - или мы забрели не туда, или...
      - Или кто-то пугает нас, не желая подпускать к месту, где находится тайник, - добавил Сашка, с трудом изображая улыбку.
      Не знаю, кого как, а меня лично в этот момент взяло сомнение: забрались черт знает в какие дебри, впереди какой-то таинственный гул или рев. Чтобы никто ничего не заметил, я сказал как можно невозмутимее:
      - На водопад не похоже, цивилизация далеко, и поезда здесь не ходят. Остается предположить - извержение гейзера...
      - Или крик гигантского чудовища, невесть как уцелевшего с доисторических времен, ну, что-нибудь типа Несен, - подхватил быстрее других овладевший собой Митяй, явно "заводя" Вершинину.
      - Такие шутки и в такой момент я не воспринимаю. Я устала! Мне не до юмора. Что же это все-таки могло быть?
      - Золотая богиня приветствует нас или, как единственное сродственное существо в нашей компании, персонально мадемуазель Вершинину, - начал разыгрывать Липский.
      - Кстати, - быстро среагировал на последнюю фразу Андрей, - не знаю, это экспромт или домашняя, так сказать кабинетная, заготовка Липского, но может статься, он и прав.
      - В чем прав?
      - А в том, что золотая баба имеет голос. По крайней мере, в древних книгах говорилось, что она могла при ветре издавать трубные звуки... Якобы имела органное устройство в своей утробе или что-то вроде этого.
      - Вот видите, - небрежно сказал Митяй, - что значит интуиция, помноженная на глубокие познания. Попадание в десятку!
      - Так в чем же дело? Значит, это она! - нетерпеливо перебил я. Столпились, рассуждаем, а время-то идет!
      Про себя мне подумалось, что я уже прошел огонь и воду и теперь по странному стечению обстоятельств мне предстояло испытание медными трубами.
      Теперь я уже не сомневался ни в чем. Круг смыкался все теснее, и добытые нами факты и исторические обстоятельства выстраивались в единую нерасторжимую цепь. Кажись, наша все-таки взяла! "Этот День Победы", запело все во мне.
      Наш небольшой отряд двинулся дальше и вскоре, ко всеобщей великой радости, впереди закачались зеленые вершины живых, не тронутых огнем сосен. Легкий встречный ветерок донес до нас запах хвои и смолы - запах настоящего, хорошего леса. Мы невольно прибавили шагу, стремясь поскорее достигнуть зеленой кромки, и тут снова услышали таинственный гул и рокот; но теперь казалось, что шум значительно слабее и имеет какую-то иную природу и иное происхождение. Конечно же, все опять, не сговариваясь, остановились и прислушались. Все-таки эти шутки в девственной тайге, где, может быть, никогда не ступала нога путешественника, сильно действуют на и без того натянутые нервы.
      - Что за черт, - покрутил головой Яковенко, - если бы я не знал, что мы забрались в самый что ни на есть медвежий угол, то я бы сказал, что это грузовик промчался по шоссе.
      Я, конечно, встревожился.
      - Андрюш, что у нас там с компасом? А то, знаешь, как в "Пятнадцатилетнем капитане", - негодяй Негоро подложил топор, и поехали в другую сторону.
      - Хм, компас как компас... С этим компасом еще мой отец хаживал, и он никогда не подводил. Сейчас посмотрим.
      Шеф положил прибор на ладонь и расстопорил стрелку:
      - Пожалуйста, убедитесь - все в порядке. И мох на стволах с этой стороны. Там север, здесь восток. Давайте проверим. Вот светлое пятно на облаках - там солнце, юг. Нет, ручаюсь, что мы шли правильно...
      Он достал карту, внимательно, изучающе посмотрел на квадрат наших поисков.
      - Никаких дорог, никаких населенных пунктов! С песнями - вперед! Разгадаем, надеюсь, и эту загадку.
      Через несколько, минут мы подошли к сплошной зеленой стене густого и рослого леса. Здесь сразу стало ясно, почему пожар не пошел дальше: в обе стороны, насколько можно было видеть, тянулась устроенная по всем правилам минерализованная защитная полоса, точно такая же, как та, которую мы сами неделю назад делали под Малой Слободой. Причем все было свежее: и срезы пней, и покрытый чеканными строчками тракторных гусениц грунт.
      - Ага, - закричал Сашка, - я был прав! Теперь я почти на сто процентов уверен, что приближаемся к автодороге или еще к чему-нибудь в этом роде.
      - Теперь всего можно ожидать, - сказал Липский, - раз здесь пожароопасный район, то не исключено, что ведутся соответствующие работы. Но как они забросили сюда машины?
      Больше никто ничего не сказал, чего толочь воду в ступе, уже почти пришли, на месте все будет ясней ясного.
      Впереди поверх крон сосен и елей замаячили зубцы серых скал. Здесь начинался не слишком крутой, но заметный подъем - спортсмены называют такие подъемы очень емко: "тягун", или, еще лучше, "пыхтун".
      Едва мы добрались до вершины, снова раздался все тот же таинственный гул, такой же, как впервые услышанный нами в горельнике.
      - Нет, я так не могу! - Сашка сбросил рюкзак и ринулся к скале.
      Пыхтун там или не пыхтун, а спортивная закалка-тренировка не пустяк. Цепляясь за выступы, с обезьяньей ловкостью Сашка в минуту взобрался на самую макушку.
      - Ага, - в полном восторге завопил он на всю округу, - я был прав! Это элементарный поезд! А вот и шоссе! Что я говорил! Впереди - край леса, там, наверное, обрыв, оттуда тоже все будет видно.
      Вскоре мы все стояли у самого обрыва, откуда действительно открывалась широкая панорама окрестностей. Отсюда были видны и железная дорога с бегущим по ней поездом, и шоссе, и даже то, чего не было видно Сашке со скалы, - речка и за ней большой поселок, застроенный современными многоэтажными домами.
      Андрей, ни на кого не глядя, резкими движениями достал обе карты: и современную, и ту, пироговскую.
      - Не может быть, - проворчал он, - мы могли отклониться от намеченной точки, конечно, и даже наверняка отклонились, но не больше же, чем на пять, ну, на семь километров в ту или другую сторону...
      Я глянул через его плечо на карту. Темная жилка реки делала круговую петлю, потом изгибалась коленом почти под прямым углом.
      - Все правильно, фирма дело знает, - облегченно вздохнул президент, вот смотрите: характерный изгиб, поворот, а вот и петля - ориентиры железные. Деваться некуда! Просто сейчас такими темпами ахают город за городом, что карта, изданная два года назад, устарела.
      - Обрывы и оползни по реке свежие, - сказала Инга, - разве ее берега не могли измениться за несколько десятков лет?
      - Ну, на сколько там! Это мелочь! Такую махину не смоешь: обрыв высотой метров пятнадцать. Форма долины в целом осталась прежней. Посмотрите в масштабе. Так что мы вышли точно: вот угол, как раз под обрывом, а вот крестик.
      - Чего же мы стоим? Давайте искать! - предложил я. - Если место то самое...
      - Давайте уточним район поисков. Допустим, что центр креста совпадает с тем местом, где находится тайник. В масштабе пироговской карты перекрестие двух черточек составляет квадратный миллиметр, то есть на местности это будет участок приблизительно километр на километр. Миллион квадратных метров! Вот так...
      Липский наморщил лоб, что-то подсчитывая в уме.
      - Если предположить, что достаточно беглого взгляда на каждый клочок земли размером в квадратный метр, скажем, секундного, то... один час - это три тысячи шестьсот секунд, м-м-м... значит, около трехсот часов. Грубо говоря, потребуется две недели чистого времени, то есть если не пить, не есть, не спать. Устраивает?
      - Формализм! - возразил я. - Опять голая математика! Перехлестнул Митяй, ну, зачем этот тупой перебор всех квадратных метров? Не зря, брат, еще Конфуций говорил, что знания без размышления вредны.
      - А ты знаешь этот афоризм до конца? Что размышления без знаний опасны? - уперся Липский. - Ведь на каждом квадратном метре может скрываться лаз в пещеру или хорошо замаскированная крышка тайника-бункера. Ты же слышал о зырянских ямах?
      - Гонг! - закричал Сашка. - Разойдись! В синем углу - международный мастер Димитрий Липский, Советский Союз...
      - Вес петуха, - закончил за него я.
      - А в красном углу - Василий Ветров, вес барана, - довольно жестко отпарировал Митяй.
      Вот и поговори с ним, разбойником!
      - Бросьте, в самом деле, пикировку, - устало сказал Андрей, продолжим заседание, так сказать, в парламентарном порядке. Первое: раз мы на месте, здесь и быть лагерю. После обеда второе: решение кардинальной проблемы всей нашей экспедиции - как искать и где искать? Ввиду того, что время наше и материальные средства иссякают, предлагаю найти оптимальный вариант поисков методом мозговой атаки.
      - Ой! Это еще что такое? - спросила Инга.
      - Правила простые, - Андрей внимательно осмотрел всех нас по очереди, как бы подчеркивая, что придает этому большое значение, - каждый генерирует идеи. Любые, пускай самые нелепые; самое главное, чтобы идей было много. Критиковать, высмеивать идеи нельзя, слышишь, Митя?
      Липский пожал плечами.
      Мы приступили к делу - начали обустраиваться на новом месте. В момент воздвигли палатки, и веселые языки огня брызнули из-под валежных сухих сучьев. Интересное и наверняка не мной первым замеченное дело: у костра никогда не бывает скучно. Попробуйте посидеть просто так у стола, тем паче один. А у пламени сколько угодно! Наверное, это происходит потому, что огонь есть нечто живое: он может быть ровным, спокойным, может шалить, а иногда становиться буйным, неукротимым, жадным; он имеет свой норов, свой характер, рождение, молодость, старость и, как все живое, естественную или насильственную смерть, которой он и сопротивляется сколько может. Нет, не зря поклонялись огню, как божеству, наши отдаленные прародители!
      ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ
      (последняя?)
      ЗАПИСЬ 1
      На следующее утро было дано генеральное сражение. Вооруженные длинными, как копья, и, как копья, заостренными палками, медленно и грозно, подобно македонской фаланге, начали мы прочесывание местности. Прощупывая основания кустов, пробуя дно ям и провалов, внимательно осматривая основания валунов и обломков скал, мы убедились в том, что формалист Липский был во многом прав, вернее, права сухая математика: поиски шли гораздо медленнее, чем предполагалось ранее, и отнимали больше сил, чем хотелось.
      Во время обеда выяснилось к тому же, что продукты на исходе. Чтобы не сокращать рацион, пришлось отрядить в поселок начпрода совместно с поваром-консультантом. До поселка, хорошо просматриваемого с высоты и казавшегося от этого расположенным совсем рядом, на самом деле был не близкий свет. Поэтому наш и так не столь мощный строй совсем поредел. Но главное заключалось в том, что мы не находили признаков того, что искали.
      Настроение начало заметно падать. Черт возьми! Столько было надежд, столько потрачено времени, столько сделано усилий, неужели все впустую! Эта мысль неотвязно преследовала меня, как собственная тень, не давая даже как следует сосредоточиться на самом процессе еще продолжавшегося катиться по инерции поиска.
      Следя за казавшимися с высоты маленькими фигурками Липского и Вершининой, которые бодро двигались по шпалам в сторону поселка, Сашка недовольно проворчал:
      - Эх... Что мы тут втроем наколупаем? В этих лесах вагон идолов можно упрятать!
      Даже его проняло. За все время нашего похода по следам золотой бабы он, пожалуй, больше любого из нас выказал молчаливой стойкости и упорной, яростной выносливости. Что ж, нервы есть у каждого. Человек не машина, в конце концов.
      - Да, дело застопорилось, - продолжил Яковенко, в сердцах ширнув своей палкой в землю. - Глухо!
      И потому, как вдруг -округлились Сашкины глаза и как подалась вниз палка в момент, когда он произнес свое "глухо", мой мозг взорвался ликующей мыслью: "Есть! Наконец-то есть!"
      С великим тщанием мы удалили спутавшуюся траву и убрали дернину. Обнажилась острая кромка плотной породы с выщербинами, похоже, обработанной вручную. Ширина лаза не превышала полуметра. Андрей лег у зияющего в земле отверстия:
      - Дайте палку! - на лбу у него явственно вспух поперечный рубец.
      Прощупав все стенки скважины, он отшвырнул палку и сел.
      - Ничего не понимаю. Пещера имеет форму обычного топора - книзу на клин. Глубина метра полтора максимум. Короче, сильно сбивает на обычный скальный разлом, кем-то слегка расширенный...
      - Не может быть. - Яковенко полез в щель с лопаткой, бросив мне: - А ну, Василь, принеси-ка фонарь. Может, дно просто заложено камнями.
      Когда я принес фонарь, Яковенко сидел у края ямы и охал. Около него хлопотал Андрей. Рядом валялась лопатка и несколько свежеотколотых кусков темной, с желтоватым отливом породы.
      - Вот не везет, - кривясь от боли, объяснил Сашка, - стал расчищать дно, лопата соскользнула ну и саданул по ноге. Да не бойсь, все в норме, не до крови даже. Лезь в щель, Василь, погляди, что там.
      Я зажег "Турист" и ногами вперед осторожно сполз в яму. Изворачиваясь, как-уж, в узком пространстве, начал обследование. Андрей оказался прав: пещера по форме действительно напоминала топор, точнее, секиру, края ее сужались понизу.
      К сожалению, никаких следов потайного, хотя бы заложенного породой хода мне обнаружить не удалось.
      Я вылез из ямы, делать там было решительно нечего.
      Никто ни о чем не спросил, все было ясно и читалось по моему лицу, как по книге.
      Помолчали, молчание получилось тяжелым, давящим.
      - Что ж, - сказал шеф, внимательно разглядывая и слегка ощупывая Сашкину ступню, - небольшой ушиб, до свадьбы заживет.
      И без всякого перехода, на той же ноте, негромко:
      - Надо иметь мужество и для того, чтобы с достоинством
      проигрывать. Немало академических, снаряженных по всей науке экспедиций возвращается с пустыми руками... Сделаем охлаждающие примочки, авось быстрее рассосется... Вот... то экспедиции... а нам сам бог велел.
      - ...Алло, орлы! - за нашими спинами затрещали кусты.
      К нам медленно подошли два незнакомых парня в клетчатых рубахах, без натянутости представились:
      - Анатолий!
      - Михаил!
      Шеф протянул руку.
      - Андрей меня зовут. Это Василий. Это Александр. Вы, ребята, оттуда? махнул он рукой в сторону поселка.
      - Откуда же еще? С рудника!
      - Железо, - полюбопытствовал я, - или медь?
      - Оно самое... - Анатолий присел на корточки и потянулся к отбитым Сашкой кускам породы. - Драгоценный металл ищете? Гля-ка, Миш! Он у нас заочник, в институте на горного инженера учится. Я говорю, кварцит вроде, золотоносная жила, а?
      Михаил пожал плечами.
      - Похоже, но точно сказать не могу.
      - Да нет, мы совсем не геологи, - нехотя сказал президент и начал уводить разговор в другую сторону, - мы вот вышли к Тиману с Новоухтинского шоссе, считали, что здесь необжитые глухие места, а попали прямо на ваш рудник.
      - Точно! Когда здесь первый колышек вбивали, так оно и было! веселился парень. - А сейчас клуб, спортзал, бассейн! Преобразовали! Там, где сейчас карьер, - показал он через плечо, - было две-две с половиной избы. Юмор был, когда мы их переселяли: пожалте, мол, в отдельную квартиру со всеми удобствами, а они ни в какую: "Где жили, там и помереть хотим" держались за свои халупы, медом намазанные, что ли, для них. Долго агитировали. Один старик особо артачился, я даже фамилию его запомнил: Пирогов! Потом и его перевезли...
      Нас словно громом поразило.
      - Саш, ты, - ласково сказал Андрей, - как стреноженный и травмированный, посиди-ка, поскучай в лагере. А мы с Василием слетаем в поселок, надо взять интервью у этого старика. Как, Толя и Миша, может, покажете нам, где живет сейчас Пирогов? Вы не очень заняты?
      - Сегодня выходной, - блеснул зубами Анатолий, - а как сказал один древний мудрец, никогда я не бываю так занят, как во время отдыха. Да ладно, что с вами поделаешь? Проводим, Миш?
      По дороге, естественно, сам собой затеялся разговор о нашей сегодняшней находке.
      - Видите ли, ребята, - степенно, сознавая всю ответственность ответственность специалиста, консультирующего простых смертных, - вещал Михаил, - видите ли, Тиман - старые горы, очень старые. В литературе нет данных о перспективности этого региона на золото, хотя, помнится мне, на одной из лекций было сказано нечто относящееся к вопросу. Кажется, так: до революции число заявок на золото исчислялось здесь сотнями.
      - Речь идет не о наличии в принципе золотоносных пород, в этом сомнений, видимо, нет, - сказал Андрей, - а об экономически интересных месторождениях, о запасах, проценте содержания металла и прочем.
      - Нужны комплексные исследования, пробное бурение... - неуверенно сказал Михаил.
      ...Поселок был хорошо обжит: на балконах теснились лыжи, ящики и цинковые корыта, меж домами хлопало и трещало на свежем ветерке мокрое белье, повсюду бегали и кричали дети.
      - Вон, крайняя пятиэтажка. Туда всех местных и переселили. Видите, они все же по-своему устроились: сарайчики понастроили, чуланчики, эх! Там спросите. А камушки-то все же покажите спецам! Только не тяните, чем скорее, тем лучше.
      Попрощавшись с парнями, мы подошли к дому. Около крайнего подъезда на лавочке сидели две пожилые женщины.
      - Пирогов? - переспросила одна из них. - Так он в магазин пошел, сейчас вернется, посидите маленько.
      Странным мне показалось это сочетание - "Пирогов" и "магазин". Эта фамилия была для меня словно тенью далекого прошлого, она соседствовала в сознании рядом с другими старыми словами и понятиями. Пирогов и скит, Пирогов и Библия, Пирогов и золотой идол - это было понятно, привычно, но что легендарный Пирогов ушел в магазин и вот-вот должен явиться - этого я охватить не мог. Век нынешний и век минувший! Хотелось протереть глаза и проснуться.
      - Да вот он сам и идет! - показала женщина. - Коли срочное что, так идите встречь, человеку уже под восемьдесят, а может, и под девяносто - на ноги он не быстрый.
      На дорожке, протоптанной жителями между зданиями, в обход заасфальтированных тротуаров, показалась старческая фигура с авоськой в руке. Двинулись навстречу...
      Я волновался безумно, даже ладони покрылись липким горячим потом.
      Вблизи Пирогов оказался худым рослым стариком; широкий размах плеч, мужицкая, плотная кость - только это и выдавало бывшего лихого золотоискателя, неутомимого таежника. Линялые, чуть слезящиеся глаза. Взгляд холодно и пусто скользнул по нашим лицам. Да, время не щадит никого, даже и таких богатырей гнет в бараний рог, в дугу...
      - Простите, вы - Пирогов?
      Старик остановился, не сразу ответил:
      - Я Пирогов. А вы кто такие? Откуда?
      Он заметно нажимал на "о" в каждом слоге, даже "такие" он произнес "токие".
      - Да мы вот, понимаете...
      Андрей тоже волновался, поэтому говорил не в обычной своей четкой и ясной манере, он сбивался, путался и частил. Я, как мог, помогал, врезаясь в разговор с дополнениями, не замечая, что эти дополнения еще больше увеличивают сумбур.
      Пирогов слушал внешне спокойно, не перебивая.
      - Пойдем сядем, - сказал, наконец, он, показав на свободную скамейку, - здоровье уже не то. Ноги-то не держат...
      Когда мы сели, он попросил:
      - Покажи породу-то. Где нашли? Не у Близнецов ли?
      Мы посмотрели туда, откуда пришли, и переглянулись. Действительно, отсюда две близко придвинутых друг к другу самых высоких скалы казались похожими, как родные сестры. Бродя около них, с близкой дистанции мы этого, конечно, заметить не могли.
      - Так вот что означало "БЛИЗ" на вашей карте! - воскликнул Андрей. Теперь понятно! Да, выход золотоносной жилы обнаружен нами именно там.
      В лице Пирогова что-то дрогнуло. Он отвернулся и надолго замолчал.
      Мы терпеливо ждали, не разговаривая.
      - Да, золотишко, - после тягучей паузы заговорил старик холодным, хрупко-ломающимся голосом, - подвело оно меня... Кругом, это, подвело. Оно, конечно, я на кресте клятву дал не ходить одному, дождаться того, кто мне помог бежать, и слово дал старцам, чтоб приняли и укрыли в скиту...
      Все, как я думал. Слушая Пирогова, я внутренне ликовал. Все сходилось! Но почему-то Пирогов говорил только о золоте и ни слова об идоле. Я кашлянул в кулак.
      - Выходит, крестик на карте обозначает золотоносную жилу?
      - Карту мой дружок из острожного архива стянул; он там писарем был в конторе, в Горном Зерентуе, - старик все еще держал в трясущейся руке камень, - это когда последний из старцев, отец Агафон, это, богу душу отдал, я план-то на бумагу переснял да подался сюда. Весь песочек перемыл в реке под Близнецами. Жила-то оказалась обманной. Сперва, это, как крутанешь ковшик, пять, а то и, это, шесть крупинок золота остается, а потом пустота пошла. А она, жила, знать, в гору повернула.
      - Скажите, пожалуйста, - быстро спросил Андрей, - а когда это было? Когда вы перебрались с Вилюги сюда?
      - Эх, дай бог памяти! Точно не скажу, а врать не стану... После войны, это я знаю. - Пирогов, наконец, посмотрел на нас выцветшими, равнодушными глазами: - Может, в сорок седьмом, а может, и в пятьдесят первом, я уж давно годы-то, это, бросил считать. Чего уж теперь-то...
      Очень осторожно и медленно, словно боясь упоминанием напрямую сглазить все дело, Андрей стал наводить разговор на идола.
      - А вы, случайно, не помните такого человека - Сергея Петрова по имени; он студент, был на Вилюге с экспедицией перед самой войной?
      Я почти перестал дышать. Сейчас. Сейчас! Сейчас, наконец, будет долгожданная разгадка великой тайны...
      Старик пожевал губами пустоту.
      - Как его? Как ты сказал? Студент Петров, из экспедиции, значит? Не припомню такого. Нет. Там их, это, много было студентов. Может, и знал, да забыл. Чудное дело: давнишнее - молодость, острог, как за золотишком на выморозки хаживал или на охоту в тайгу - голова крепко держит, как железным капканом... А потом что было - и так и сяк. Чудное дело! Многого теперь-то и не вспомнить.
      - А вот из записей Сергея Петрова следует, что вы рассказали или собирались рассказать ему о золотой бабе - языческом древнем кумире, - не выдержав, сказал шеф, отбросив обходную дипломатию.
      Вопреки всему, Пирогов ответил четко и мгновенно:
      - О том, где язычники спрятали золотую бабу, мне не было ведомо. Это преподобный отец Агафон, возможно, один и знал, да никому не рассказывал. Вот разве студенты ему сильно по нраву пришлись. А фамилии мог, это, перепутать ваш Сергей Петров.
      Старик горько усмехнулся.
      - А потом, не беглому же каторжанину тайны открывать... А может, он и студентам ничего не захотел бы говорить. Сильный был старец, просветленный. Все вперед знал, даже свой собственный конец ясно видел. Я отойду к праотцам, мол, не иначе как огненною молитвою. Долго я думал про себя: что же это за молитва такая - огненная? Потом настал его час, и он мне сказал: "Серафим! (Серафим - это мое нареченное имя было, мирское - Терентий.) Серафим, - говорит, - сегодня ночью я отойду, похоронишь меня в часовне". И что вы, это, думаете? Рано утром встаю, батюшки! Из часовни дым валом валит! Смотрю, а он, как молитву последнюю творил, так и упал головой вперед. Светильник свалился, рукав у покойника уже горел - еще минута, и все бы занялось... Вот как в старое-то время бывало! А то еще в скиту пречудесный старец был...
      Старик пустился в обрывочные, смутные воспоминания, его речь стала неразборчивой. Видимо, он устал от общения с нами; мощный поток прошлого властно увлекал Пирогова в свою темную глубину.
      ...Посидев из вежливости с Пироговым еще с четверть часа, мы попрощались. Вопрос теперь казался исчерпанным: загадка золотого идола, увы, осталась загадкой. Судя по всему, старец Агафон, последний хранитель этой великой тайны, так и унес ее с собой в могилу.
      ЗАПИСЬ 2, И ПОСЛЕДНЯЯ
      Мотовозом, как местная публика называла свой поезд, мы доехали до ближайшей станции на знаменитой трассе Воркута - Ленинград и меньше чем через двое суток были в Москве, опять у Андрея, на Кутузовском. Странно, надо сказать, мы чувствовали себя в чинной профессорской квартире: изрядно заросшие, донельзя мятые, пропахшие тайгой и дымом костров и, что греха таить, не стерильно чистые. В Москве шел дождь, и непривычно было засыпать не в палатке, а в большом доме, под успокоительный, остросовременный, чуть приглушенный высотой шелест шин по мокрому асфальту.
      Утром я, вопреки обыкновению, поднялся раньше других. Наверное, за время нашего путешествия выработался какой-то автоматизм. Ведь вставать рано, оказывается, прелесть что такое! Кто этого еще не понял, много теряет.
      Пошел я прямо к шкафам с книгами. Меня неудержимо тянули к себе мерцающие за стеклом корешки старинных фолиантов. Я не только читать, просто люблю копаться в книгах, листать, выхватывая отдельные страницы, пробегая оглавления. Знаете, возникает полет, что ли, мыслей, их свободное столкновение, зарождение новых идей.
      Сзади подошел Андрей.
      - Изучаем? Отменно! А знаете ли вы, молодой человек, что ваше пристрастие имеет великий смысл? Так вот, торжественно вам объявляю, что рыться в книгах первейшим удовольствием и наслаждением почитал сам Карл Маркс! Ну-ну, не буду мешать... Здесь у нас искусство, здесь книги по специальности, в том шкафу - художественная литература.