Однажды Ленин гулял в лесу и вдруг увидел, что какой-то мужчина дерево пилит.
      А это пилил дерево некто Николай Бендерин. Немолодой мужчина, с огромной бородой. И очень дерзкий.
      Он был по профессии печник. Но, кроме того, он мог все делать. У него сломалась телега. И вот он пришел в лес, чтобы спилить дерево для починки этой телеги.
      Вот он пилит дерево. И вдруг слышит: кто-то ему говорит:
      — Добрый день.
      Бендерин оглянулся. Смотрит: перед ним стоит Ленин. А Бендерин, конечно, не знал, что это Ленин. И ничего ему не ответил. Только кивнул головой: дескать, ладно, здравствуйте, не мешайте мне пилить.
      Ленин говорит:
      — Зачем вы дерево пилите? Это общественный лес. И тут нельзя пилить.
      А Бендерин дерзко отвечает:
      — Хочу и пилю. Мне надо чинить телегу.
      Ничего на это не ответил Ленин и ушел.
      Через некоторое время, может быть там через месяц, Ленин опять встретил этого печника. На этот раз Ленин гулял в поле. Немножко устал. И присел на траву отдохнуть.
      Вдруг идет этот печник Бендерин и дерзко кричит Ленину:
      — Зачем вы тут сидите и траву мнете? Знаете, почем сейчас сено? Будьте добры, встаньте с травы.
      Ленин встал и пошел к дому.
      А с Лениным была его сестра. Вот сестра и говорит печнику Бендерину:
      — Зачем вы так грубо кричите? Ведь это Ленин, председатель Совета Народных Комиссаров.
      Бендерин испугался и, ничего не сказав, побежал домой. И дома говорит жене:
      — Ну, Катерина, пришла беда. Второй раз встречаю одного человека и с ним грубо разговариваю, а это, оказывается, Ленин, председатель Совета Народных Комиссаров. Что мне теперь будет, не могу представить.
      Но вот проходит еще некоторое время, может быть там два месяца, и наступает зима.
      И понадобился Ленину печник. Надо было исправить камин, а то он дымил.
      А кругом по всем деревням только и был один печник, этот Бендерин.
      И вот приезжают к этому Бендерину два военных и говорят:
      — Вы печник Бендерин?
      У Бендерина испортилось настроение, и он отвечает:
      — Да, я печник Бендерин.
      Военные говорят:
      — В таком случае одевайтесь. Едем к Ленину в Горки.
      Бендерин испугался, когда услышал эти слова. И настроение у него еще более испортилось.
      Он одевается, руки дрожат. Говорит жене:
      — Ну, прощайте, Катерина Максимовна. Наверно, уж с вами больше не увидимся. Наверно, Ленин припомнил все мои грубости: и как я его в поле пугнул и как насчет дерева дерзко ответил. Наверно, он все это вспомнил и решил меня в тюрьму посадить.
      И вот вместе с военными едет печник в Горки. Военные приводят Бендерина в комнаты. И навстречу ему из кресла поднимается Ленин.
      Ленин говорит:
      — А, старый знакомый. Помню, помню, как вы меня на покосе пугнули. И как дерево пилили.
      Бендерин задрожал, когда услышал эти слова. Стоит перед Лениным, мнет шапку в своих руках и бормочет:
      — Простите меня, старого дурака.
      Ленин говорит:
      — Ну, ладно, чего там! Я уж забыл про это. Что касается травы, то, пожалуй, вы были правы. Это не дело, что я сидел на покосе и мял траву. Ну, да не в этом дело. А не можете ли вы, дорогой товарищ Бендерин, сослужить мне одну маленькую службу? Дымит у меня камин. И надо ого исправить, чтоб он не дымил. Можете ли вы это сделать?
      Бендерин услышал эти приветливые слова и от радости дар речи потерял.
      Только кивает головой: дескать, могу исправить. И руками показывает: дескать, пусть мне принесут кирпичи и глину.
      Тут приносят Бендерину глину и кирпичи. И он начинает работать. И вскоре все выполняет в лучшем виде и с превышением.
      Тут снова приходит Владимир Ильич и благодарит печника Бендерина. Он дает ему деньги и приглашает за стол выпить стакан чаю.
      И вот печник Бендерин садится с Лениным за стол и пьет чай с печеньем. И Ленин дружески с ним беседует.
      И, попивши чаю, печник Бендерин прощается с Лениным и сам не свой возвращается домой.
      И дома говорит жене:
      — Здравствуйте, Катерина Максимовна. Я думал, что мы с вами не увидимся, но выходит наоборот. Ленин — это такой справедливый человек, что я даже и не знаю, что мне теперь о нем думать.

      Однажды Ленин работал в своем кремлевском кабинете. И ему понадобился список всех членов коллегии Наркомзема.
      Он хотел просмотреть этот список, чтобы включить туда еще нескольких сотрудников.
      Ленин позвонил. Пришла дежурная сотрудница секретариата.
      Ленин сказал ей:
      — Пожалуйста, дайте мне всю коллегию Наркомзема.
      Дежурная поспешно вышла из кабинета. Она была очень удивлена.
      Только вчера вся коллегия Наркомзема была на совещании у Ленина. И вот сегодня опять нужно всех собирать.
      Дежурная взяла список коллегии и стала звонить каждому по телефону, приглашая немедленно явиться к Ленину.
      Но членов коллегии было много. И надо было затратить по крайней мере полчаса, чтобы всех обзвонить.
      Вот наша дежурная сотрудница, охая и вздыхая, звонит по телефону.
      Но вдруг из кабинета Ленина раздается три звонка. Это значит, что Ленин требует к себе секретаря.
      Секретарь, товарищ Фотиева, немедленно спешит в кабинет.
      Ленин строго ей говорит:
      — Я не понимаю, что делается у вас в секретариате. Я попросил дать список членов коллегии Наркомзема. Но вот проходит пятнадцать минут, и до сих пор я списка не имею.
      Товарищ Фотиева вернулась в секретариат и там узнала, что произошло досадное недоразумение: вместо того чтобы дать список фамилий, эта дежурная, оказывается, приглашает всю коллегию к Ленину.
      Узнав, что Ленину нужен список, а не сами сотрудники, дежурная расплакалась. Ей было досадно, что произошла такая ошибка. И она подумала, что ей попадет за это.
      Фотиева взяла нужные бумаги и, войдя в кабинет, стала, смеясь, рассказывать о том, что случилось.
      Она подумала, что и Ленин сейчас посмеется вместе с пей, узнав о такой комичной ошибке.
      Но, взглянув на Ленина, она увидела, что он не смеется, что он нахмурился и, видать, недоволен.
      Задумчиво и как бы про себя Ленин говорит:
      — Неужели же я мог сказать такую неточную фразу?.. Да, действительно, я так и сказал: "Дайте мне всю коллегию…"
      Товарищ Фотиева говорит Ленину:
      — Владимир Ильич, вы, пожалуйста, извините нашу сотрудницу. Она еще неопытный человек. Недавно у нас работает.
      Ленин говорит:
      — Но она и не виновата. Это я ошибся. Я неточно выразил свою мысль. Это я виноват.
      Наша молоденькая дежурная буквально просияла от радости, когда узнала от Фотиевой, что сказал Ленин.
      Она вытерла слезы. Потом засмеялась. И вдруг сказала Фотиевой:
      — Вы знаете, в прошлом году я работала машинисткой в одной канцелярии. И там начальник канцелярии продиктовал мне неверную фразу. Вы думаете, что он признался в своей ошибке? Нет, он накричал на меня, сказал, что это я перепутала и что меня нужно выгнать со службы. Я семь дней плакала: так мне это было досадно… А сегодня я огорчилась по своей глупости. Я не знала, что у Ленина такой справедливый характер.
      Товарищ Фотиева сказала:
      — Нет, это не только справедливость. Признаться в своей ошибке, не переложить ее на чужие головы — это самая прекрасная и, пожалуй, самая редкая черта человеческого характера. Однако вам не надо было плакать: надо быть мужественной во всех случаях жизни.
      Между тем в секретариат стали приходить вызванные члены коллегии Наркомзема. Все они были не особенно довольны, когда узнали, что их напрасно вызвали.
      Но один из сотрудников сказал:
      — Нет, я огорчаюсь не потому, что меня потревожили. Мне единственно жалко, что я сегодня не увижу Ленина.
      Другие сотрудники согласились с этим и стали расходиться по домам.

      В очень, очень старое время жили люди в пещерах.
      Городов когда не было. Магазинов никаких не было. Пирожные и конфеты нигде не продавались И никто не умел делать эти сладкие вещи. Тем более и сахару не было.
      Вот тогда было плохо.
      Например, какой-нибудь ребенок захочет сладкого — и взять неоткуда.
      Ну, мамаша этого ребенка сорвет в лесу дикое яблоко и даст его своему младенцу. Вот вам и все угощение.
      Но люди не растерялись, что не было сладкого.
      Они увидели, что пчелы очень подозрительно себя ведут Взад и вперед летают. Садятся на цветы. Что-то там пьют. И сразу обратно улетают в свой улей, в свое гнездо, которое у них обыкновенно находилось в дупле дерева. Люди думают:
      "Интересно знать, что там пчелы собирают в своем гнезде?"
      И хотя пчелы больно кусаются, но люди все-таки этого не испугались и посмотрели, что там в дупле.
      И увидели, что там из воска сделаны какие-то особые корзиночки (соты). И в этих корзиночках лежит что-то очень приятное на вид.
      Люди попробовали, что это такое, и удивились: до чего это вкусно. Это был мед.
      Тогда люди стали собирать этот мед.
      Они кушали мед и детям давали. И от этого все поздоровели, поправились.
      И это им вполне заменило то, чего у них не было, — пирожное, конфеты и шоколад.
      И до сих пор люди собирают мед. И многие специально занимаются пчеловодством. И это пчеловодство, дети, имеет огромное значение в деле развития нашего сельского хозяйства.
      Из меда делаются разные вкусные вещицы: пряники, конфеты, напитки и лекарства. А из воска делаются свечи, мази и разные смазки для машин и паровозов.
      Так что пчеловодство — удивительно полезное и нужное дело.
      И Владимир Ильич Ленин отлично понимал, что надо поскорее развивать это дело, для того чтобы жизнь еще более улучшилась.
      И когда Ленин жил под Москвой, в Горках, он очень этим делом интересовался и часто вызывал к себе одного здешнего пчеловода и с ним подолгу беседовал.
      И вот однажды Ленину понадобился этот пчеловод.
      Ленин хотел послать за ним одного человека, который знал, где пчеловод живет. Ио этот человек, как назло, уехал в Москву. А другие люди не знали, где живет пчеловод. Они слышали, что он где-то тут близко живет. Но где именно — не знали.
      Тогда Ленин никому ничего не сказал, вышел из дому и пошел в поле.
      Вот он идет по полю и смотрит по сторонам.
      Видит цветы — белый клевер. А над цветами масса пчел.
      Ленин посмотрел, куда летят пчелы.
      И увидел — они летят по направлению к какому-то саду.
      Тогда Ленин, глядя на этих пчел, тоже пошел к этому саду.
      Вот он входит в этот сад. Подходит к домику. Стучит. Оказывается, верно — тут живет пчеловод.
      Пчеловод, увидев Ленина, до крайности удивился.
      Он сказал:
      — Здравствуйте, Владимир Ильич! Как же вы сумели меня найти? Я живу далеко от деревни. И мало кто знает, где я живу. Кто вас проводил сюда, на пасеку? Кто вам показал дорогу?
      Ленин засмеялся и сказал:
      — Дорогу мне показали ваши пчелы. Это они меня сюда привели.
      Пчеловод еще более удивился.
      Он сказал:
      — Владимир Ильич, вы великий человек и великий гений. В каждом деле вы умеете находить что-нибудь особенное.
      Ленин сказал:
      — Просто надо быть наблюдательным в каждом случае жизни.
      Тут Ленин и пасечник стали беседовать о пчеловодстве. И они два часа об этом беседовали.
      Потом Ленин попрощался и ушел домой по той же дороге, по какой он пришел сюда.

      Ленин очень любил охотиться. Оп охотился на уток, на глухарей, на зайцев и на волков.
      Но и на лисиц он тоже любил охотиться.
      Лисица — хитрое животное. И поэтому охотиться на нее очень интересно.
      Лисицы имеют обыкновение жить в норах. Но только благодаря своей хитрости они сами не роют себе нор. А они увидят какую-нибудь готовую нору, которую, например, вырыл себе барсук, и преспокойно там поселяются.
      Потом приходит барсук. И — здравствуйте! — уже ктото живет в его норе.
      Ну, барсук, конечно, неприятно поражен, удивляется, что в его квартира расположилась лиса. И думает: "Это недоразумение, наверное она сейчас уйдет".
      Но лиса и не думает уходить. Лежит в норе и глазки закрыла, будто это ее не касается.
      Тогда барсук тоже лезет в нору. Думает: "В крайнем случае как-нибудь проживу вместе с этой рыжей теткой с длинным хвостом".
      Но, оказывается, вместе с лисицей жить ему неинтересно: она вороватая. Нишу крадет. И вдобавок занимает в норе лучшее место. Так что у бедняги барсука иной раз хвост наружу торчит. И, конечно, ему неприятно так жить. Это и зверь может укусить его за хвост. И дождь капает.
      И тогда барсук в грустном настроении уходит куданибудь в другое место и роет себе новую нору, благо у него нос длинный.
      А лисица рада и довольна, что ушел барсук. И начинает жить в норе в свое удовольствие.
      А охотничьи собаки выискивают эти норы и выгоняют оттуда лисиц. Собаки начинают лаять, рыть землю или снег, и тогда лисица от страха пулей выскакивает из норы. Собаки бегут за нею. Выгоняют ее на охотников. Охотники стреляют, но только не всегда попадают, потому что лисица увертливая. Сейчас она здесь, через минуту — там. Потом, глядишь, ее хвост за деревом мелькнул. И вдруг исчезла лисичка. И след простыл.
      Так вот, однажды московские охотники устроили охоту на лисиц. И устроили очень организованно. Даже на опушке леса развесили флажки. Эти флажки от ветра колебались. И зверь, увидев, такие флажки, обыкновенно останавливался и от страха не бежал дальше. А это и требовалось охотникам.
      Вот расставили охотников.
      И Владимиру Ильичу Ленину тоже показали место, где ему стоять.
      И Ленин в полушубке и в валенках стал у дерева на одной дорожке. И стоит с ружьем, ожидает.
      Вдруг в лесу отчаянно залаяли собаки. Это значит, они нашли лису и сейчас ее выгонят из леса на полянку.
      Охотники насторожились. И Ленин тоже насторожился. Посмотрел, правильно ли заряжено его ружье.
      А кругом удивительно красиво. Полянка. Лес. Сверкающий пушистый снег на ветках. Зимнее солнце золотит верхушки деревьев.
      Вдруг, откуда ни возьмись, в аккурат прямо на Ленина из леса выбежала лисица.
      Это была красивая рыжая лисица с огромным пушистым хвостом. Это была ярко-рыжая лисица, и только кончик хвоста у нее был черный.
      Она, спасаясь от собак, выбежала на полянку и, заметавшись по полянке, остановилась, увидев человека с ружьем.
      На несколько секунд лисица замерла в неподвижной позе. Только хвост ее нервно качался. И испуганно сверкали ее круглые глазенки с вертикальными зрачками.
      Лисица не могла сообразить, что ей делать и куда бежать. Сзади собаки, впереди человек с ружьем. И вот поэтому она растерялась и замерла в неподвижной позе.
      Ленин вскинул ружье, чтоб в нее выстрелить.
      Но вдруг опустил руку и поставил ружье в снег, к ногам.
      Лисица, вильнув своим пушистым хвостом, бросилась в сторону и тотчас исчезла за деревьями.
      А тут же у дерева, недалеко от Ленина, стояла его жена, Надежда Константиновна. Она с удивлением спросила:
      — Почему же ты не выстрелил?
      Ленин, улыбнувшись, сказал:
      — Знаешь, не мог выстрелить Очень уж красивая была лиса И мне поэтому не хотелось ее убивать. Пусть живет.
      Тут подошли другие охотники и тоже стали удивляться, почему Ленин не выстрелил, когда лисица была так близко и даже не бежала.
      И, узнав, отчего Ленин не выстрелил, охотники еще больше удивились. А один охотник сказал:
      — Чем красивее лиса, тем она ценнее. Я бы в нее выстрелил.
      Но Ленин на это ничего не ответил.
      1940

      Без пяти четыре Забежкин сморкался до того громко, что нос у него гудел, как труба иерихонская, а бухгалтер Иван Нажмудинович от испуга вздрагивал, ронял ручку на пол и говорил:
      — Ох, Забежкин, Забежкин, нынче сокращение штатов идет, как бы тебе, Забежкин, тово, — под сокращение не попасть… Ну, куда ты торопишься?
      Забежкин прятал платок в карман и тряпочкой начинал обтирать стол и чернильницу.
      Двенадцать лет сидел Забежкин за этим столом. Двенадцать лет! Подумать даже страшно, какой это срок не маленький. Ведь если за двенадцать лет пыль, скажем, ни разу со стола не стереть, так, наверное, и чернильницы не видно будет?
      В четыре ровно Забежкин двигал нарочно стулом, громко говорил: "Четыре", четыре костяшки отбрасывал на счетах и шел домой. А шел Забежкин всегда по Невскому, хоть там и крюк ему был. И не потому он шел по Невскому, что на какую-нибудь встречу рассчитывал, а так — любопытства ради: все-таки людей разнообразие, и магазины черт знает какие, да и прочесть смешно, что в каком ресторане люди кушают.
      А что до встреч, то бывает, конечно, всякое… Ведь вот, скажем, дойдет Забежкин сейчас до Садовой, а на Садовой, вот там, где черная личность сапоги гуталином чистит, — дама вдруг… Черное платье, вуалька, глаза… И подбежит эта дама к Забежкину… "Ох, — скажет, — молодой человек, спасите меня, если можете… Ко мне пристают, оскорбляют меня вульгарными словами и даже гнусные предложения делают…" И возьмет Забежкин даму эту под руку, так, касаясь едва, и вместе с тем с необыкновенным рыцарством, и пройдут они мимо оскорбителей презрительно и гордо… А она, оказывается, дочь директора какого-нибудь там треста.
      Или еще того проще — старичок. Старичок в высшей степени интеллигентный идет. И падает вдруг. Вообще головокружение. Забежкин к нему… "Ах, ах, где вы живете?" Извозчик… Под ручку… А старичок, комар ему в нос, — американский подданный… "Вот, — скажет, — вам, Забежкин, триллион рублей…"
      Конечно, все это так, вздор, романтизм, бессмысленное мечтание. Да и какой это человек может подойти к Задбежкину? Какой это человек может иметь что-либо вообще с Забежкиным? Тоже ведь и наружность многое значит. А у Забежкина и шея тонкая, и все-таки прически никакой нет, и нос загогулиной. Ну, еще нос и шея куда ни шло — природа, а вот прически, верно, никакой нету. Надо будет отрастить в срочном порядке. А то прямо никакого виду.
      И будь у Забежкина общественное положение значительное, то и делу был бы оборот иной. Будь Забежкин квартальным надзирателем, что ли, или хотя бы агрономом, то и помириться можно бы с наружностью. Но общественное положение у Забежкина не ахти было какое. Впрочем, даже скверное. Да вот, если сделать смешное сравнение, при этом смеясь невинно, если бухгалтера Ивана Нажмудиновича приравнять щуке, а рассыльного Мишку — из союза молодежи — сравнить с ершом, то Забежкин, даром что коллежский регистратор бывший, а будет никак не больше уклейки или даже колюшки крошечной.
      Так вот, при таких-то грустных обстоятельствах мог ли Забежкин на какой-нибудь романтизм надеяться?
      Но однажды приключилось событие.
      Однажды Забежкин захворал. То есть не то чтобы слишком захворал, а так, виски заломило это ужасно как.
      Забежкин и линейку к вискам тискал, и слюнями лоб мазал — не помогает. Пробовал Забежкин в канцелярские дела углубиться.
      Какие это штаны? Почему две пары? Не есть ли это превышение власти? Почему бухгалтеру Ивану Нажмудиновичу сверх комплекта шинелька отпущена, и куда это он, собачий нос, позадевал шинельку эту? Не загнал ли, подлая личность, на сторону казенное имущество?
      Виски заломило еще пуще.
      И вот попросил Забежкин у Ивана Нажмудиновича домой пораньше уйти.
      — Иди, Забежкин, — сказал Иван Нажмудинович, и таким печальным тоном, что и сам чуть не прослезился. — Иди, Забежкин, но помни — нынче сокращение штатов…
      Взял Забежкин фуражку и вышел.
      И вышел Забежкин по привычке на Невский, а на Невском, на углу Садовой, помутилось у него в глазах, покачнулся он, поскреб воздух руками и от слабости необыкновенной к дверям магазина прислонился. А из магазина в это время вышел человек (так, обыкновенного вида человек, в шляпе и в пальто коротеньком) и, задев Забежкина локтем, приподнял шляпу и сказал:
      — Извиняюсь.
      — Господи! — сказал Забежкин. — Да что вы? Пожалуйста…
      Но прохожий был далеко.
      "Что это? — подумал Забежкин. — Чудной какой прохожий. Извиняюсь, говорит… Да разве я сказал что-нибудь против? Да разве он пихнул меня? Это же моль, мошкара, мошка крылами задела… И кто ж это? Писатель, может быть, или какой-нибудь всемирный ученый… Извиняюсь, говорит. Ах ты штука какая! И ведь лица даже не рассмотрел у него…"
      — Ах! — громко сказал Забежкин и вдруг быстро пошел за прохожим.
      И шел Забежкин долго за ним — весь Невский и по набережной. А на Троицком мосту вдруг потерял его из виду. Две дамы — шли — шляпки с перьями — заслонили, и как в Неву сгинул необыкновенный прохожий.
      А Забежкин все шел вперед, махал руками, сиял носом, просил извинения у встречных и после неизвестно кому подмигивал.
      "Ого, — вдруг подумал Забежкин, — куда же это такое я зашел? Каменноостровский… Карповка… Сверну", — подумал Забежкин. И свернул по Карповке.
      И вот — трава. Петух. Коза пасется. Лавчонки у ворот. Деревня, совсем деревня!
      "Присяду", — подумал Забежкин и присел у ворот на лавочке.
      И стал свертывать папиросу. А когда свертывал папиросу, увидел на калитке объявление:
      "Сдается комната для одинокого. Женскому полу не тревожиться".
      Три раза кряду читал Забежкин объявление это и хотел в четвертый раз — читать, но сердце вдруг забилось слишком, и Забежкин снова сел на лавку.
      "Что ж это, — подумал Забежкин, — странное какое объявление? И ведь не зря же сказано: одинокому. Ведь это что же? Ведь это, значит, намек. Это, дескать, в мужчине нуждаются… Это мужчина требуется, хозяин. Господи, твоя воля, так ведь это же хозяин требуется!"
      Забежкин в волнении прошелся по улице и вдруг заглянул в калитку. И отошел.
      — Коза! — сказал Забежкин. — Ей-богу, правда, коза стоит… Дай бог, чтоб коза ее была, хозяйкина… Коза! Ведь так, при таком намеке, тут и жениться можно. И женюсь. Ей-богу, женюсь! Ежели скажем, есть коза — женюсь. Баста. Десять лет ждал — и вот… Судьба… Ведь ежели рассуждать строго, ежели комната внаймы сдается, — значит, квартира есть. А квартира — хозяйство значит, полная чаша." Поддержка… Фикус на окне. Занавески из тюля. Занавесочки толковые. Покоя… Ведь это же ботвинья по праздникам!.. А жена, скажем, дама — солидная, порядок обожает, порядком интересуется, и сама в сатиновом капоте павлином по комнате ходит, и все так великолепно, все так благородно, и все только и спрашивает: "Не хочешь ли, Петечка, покушать?" Ах тут штука какая! Хозяйство ведь. Корова, возможно, или коза дейная. Пускай коза лучше — жрет меньше.
      Забежал — открыл калитку.
      — Коза! — сказал он задыхаясь. — У забора коза. Да ведь ежели коза, так и жить нетрудно. Ежели коза, то смешно даже… Пускай Иван Нажмудинович завтра скажет: "Вот дескать, слишком мне тебя жаль, Забежкин, но уволен ты по сокращению штатов…" Хе-хе, ей-богу, смешно… Удивится, сукин сын, поразится до чего, ежели после слов таких в ножки не упаду, просить не буду… Пожалуйста. Коза есть. Коза, черт меня раздери совсем! Ах ты вредная штука! Ах ты, смех какой!.. А женскому-то полу плюха какая, женский-то пол до чего дожил — не тревожиться. Не лезь, дескать, комар тебе в нес, здесь его величество мужчина требуется…
      Тут Забежкин еще раз прочел объявление и, выпятив грудь горой, с необыкновенной радостью вошел во двор.
      У помойной ямы стояла коза. Была она безрогая, и вымя у ней висело до земли.
      "Жаль, — с грустью подумал Забежкин, — старая коза, дай бог ей здоровья".
      Во дворе мальчишки в чижика играли. А у крыльца девка какая-то столовые ножи чистила. И до того она с остервенением чистила, что Забежкин, забыв про козу, остановился в изумлении.
      Девка яростно плевала на ножи, изрыгала слюну прямо-таки, втыкала ножи в землю и, втыкая, сама качалась на корточках и хрипела даже.
      "Вот дура-то", — подумал Забежкин.
      Девка изнемогала.
      — Эй, тетушка, — сказал Забежкин громко, — где же это тут комната внаймы сдается?
      Но вдруг открылось окно над Забежкиным, я чья-то бабья голова с флюсом, в платке вязаном, выглянула во двор.
      — Товарищ, — спросила голова, — вам не ученого ли агронома Пампушкина нужно будет?
      — Нет, — ответил Забежкин, снимая фуражку, — не имею чести… Я насчет, как бы сказать, комнаты, которая внаймы.
      — А если ученого агронома Пампушкина, — продолжала голова, — так вы не ждите зря, он нынче принять никак не может, он ученый труд пишет про что-то.
      Голова обернулась назад и через минуту снова выглянула.
      — "Несколько слов в защиту огородных вредителей"…
      — Чего-с? — спросил Забежкин.
      — А это кто спрашивает? — сказал агроном, сам подходя к окну. Здравствуйте, товарищ!.. Это, видите ли, статья: "Несколько слов в защиту огородных "вредителей"… Да вы поднимитесь наверх.
      — Нет, — сказал Забежкин пугаясь, — я комнату, которая внаймы…
      — Комнату? — спросил агроном с явной грустью. — Ну, так вы после комнаты… да вы не стесняйтесь…
      Третий номер, ученый агроном Пампушкин… Каждая собака знает…
      Забежкин кивнул головой и подошел к девке.
      — Тетушка, — спросил Забежкин, — это чья же, например, коза будет?
      — Коза-то? — спросила девка. — Коза эта из четвертого номера.
      — Из четвертого? — охнул Забежкин. — Да это не там ли, извиняюсь, комната сдается?
      — Там, — сказала девка. — Только сдана комната.
      — Как же так? — испугался Забежкин. — Не может того быть. Да ты что, опупела, что ли? Как же так — сдана комната, ежели я и время потратил, проезд, хлопоты…
      — А не знаю, — ответила девка, — может, и не сдана.
      — Ну, то-то — не знаю, дура такая. Не знаешь, так лучше и не говори. Не извращай событий. Ты вот про кур лучше скажи — чьи куры ходят?
      — Куры-то? Куры Домны Павловны.
      — Это какая же Домна Павловна? Не комнату ли она сдает?
      — Сдана комната! — с сердцем сказала девка, в подол собирая ножи.
      — Врешь. Ей-богу, врешь. Объявление есть. Ежели бы объявления не было, тогда иное дело, — я бы не сопротивлялся. А тут — объявление. Колом не вышибешь… Заладила сорока Якова: "Сдана, сдана…" Дура такая. — Ты лучше скажи: индейский петух, наверное, уже не ее?
      — Ее.
      — Ай-я-яй! — удивился Забежкин. — Так ведь она же богатая дама?
      Девка ничего не ответила, икнула в ладонь и ушла.
      Забежкин подошел к козе и пальцем потрогал ей морду.
      "Вот, — подумал Забежкин, — ежели сейчас лизнет в руку — счастье: моя коза".
      Коза понюхала руку и шершавым тонким языком лизнула Забежкина.
      — Ну, ну, дура! — сказал, задыхаясь, Забежкин. — Корку хочешь? Эх, была давеча в кармане корка, да не найду что-то… Вспомнил: съел я ее, Машка. Съел, извиняюсь… Ну, ну, после дам…
      Забежкин в необыкновенном волнении нашел четверг тую квартиру и постучал в зеленую рваную клеенку.
      — Вам чего? — спросил кто-то, открывая дверь.
      — Комната…
      — Сдана комната! — сказал кто-то басом, пытаясь закрыть дверь. Забежкин крепко ее держал руками.
      — Позвольте, — сказал Забежкин, пугаясь, — как же так? Позвольте же войти, уважаемый товарищ… Как же так? Я время потратил… Проезд… Объявление ведь…
      — Объявление? Иван Кириллыч! Ты что ж это объявление-то не снял?
      Тут Забежкин поднял глаза и увидел, что разговаривает он с дамой и что дама — размеров огромных. И нос у ней никак не меньше забежкинского носа, а корпус такой обильный, что из него смело можно двух Забежкиных выкроить, да еще кой-что останется.
      — Сударыня, уважаемая мадам, — сказал Забежкин, снимая фуражку и для чего-то приседая, — мне — бы хоть чуланчик какой-нибудь отвратительный, конурку, конуронушку…
      — А вы из каких будете? — спросила изрядным басом Домна Павловна.
      — Служащий…
      — Ну что ж, — сказала Домна Павловна, вздыхая, — пущай тогда. Есть у меня еще одна комнатушка. Не обижайтесь только подле кухни…
      Тут Домна Павловна по неизвестной причине еще раз грустно вздохнула и повела Забежкина в комнаты.
      — Вот, — сказала она, — смотрите. Скажу прямо: дрянь комната. И окно дрянь. И вид никакой, а в стену. А вот с хорошей комнатой опоздали, батюшка. Сдана хорошая комната. Военному телеграфисту сдана.
      — Прекрасная комната! — воскликнул Забежкин. — Мне очень нравятся такие комнаты подле кухни… Разрешите — я и перееду завтра…
      — Ну что ж, — сказала Домна Павловна. — Пущай тогда. Переезжайте.
      Забежкин низенько поклонился и вышел. Он подошел к воротам, еще раз с грустью прочел объявление, сложил его и спрятал в карман.
      "Да-с, — подумал Забежкин, — с трудом, с трудом счастье дается… Вот иные в Америку и в Индию очень просто ездят и комнаты снимают, а тут… Да еще телеграфист… Какой это телеграфист? А ежели, скажем, этот телеграфист да помешает? С трудом, с трудом счастье дается!"
      Забежкин переехал. Это было утром. Забежкин вкатил тележку во двор, и тотчас все окна в доме открылись, и бабья голова с флюсом, высунувшись из окна на этот раз по пояс, сказала: "Ага!" И ученый агроном Пампушкин, оставив ученую статью "Несколько слов в защиту вредителей", подошел к окну.
      И сама Домна Павловна милостиво сошла вниз.
      Забежкин развязывал свое добро.
      — Подушки! — сказали зрители.
      И точно: две подушки, одна розовая с рыжим пятном, другая синенькая в полоску, были отнесены наверх.
      — Сапоги! — вскричали все в один голос. — Перед глазами изумленных зрителей предстали четыре пары сапог. Сапоги были новенькие, и сияли они носками, и с каждой пары бантиком свешивались шнурки. И бабья голова с флюсом сказала с уважением: "Ото!" И Домна Павловна милостиво потерла полные свои руки. И сам ученый агроном прищурил свои ученые глаза и велел мальчишкам отойти от тележки, чтобы видней было.
      — Книги… — конфузясь, сказал Забежкин, вытаскивая три запыленные книжки.