Глава 9

Снилась Никите баня. Жаркая, душная, заполненная паром. И будто бы посреди бани стоит большой оструганный стол, а вокруг на лавках, закутанные в простыни, сидят его товарищи. Устюжанин, Мигунов, Братчиков, Фокина. Сидит среди них и Никита.

Стол пустой, ничего на нем нет, но ничего им и не надо. И так всем весело, все довольны – радуются, что после взрыва самолета живы остались, а теперь вот в баньке парятся. Устюжанин сидит во главе стола, курит, улыбается добродушно, глаза от удовольствия щурит. Володя наперебой с Олегом анекдоты шпарят, все смеются заразительно, но как-то невпопад, больше не над анекдотами, а от радости жизни.

Напротив Никиты Леночка сидит, и какая-то она совсем другая, непохожая на ту – из лаборатории и из жилого отсека трейлера. Верткая, подвижная, глазами в Никиту так и стреляет.

– Что же ты, Никита, так перепачкался? – весело спрашивает она и подмигивает.

Никита смотрит на свои руки и видит, что они действительно неимоверно грязные, заскорузлые от въевшейся в кожу рыжей пыли Каменной степи. Все вокруг сидят чистенькие, распаренные – один он грязный.

– Идем-ка, мил дружок, я тебя на полок положу да березовым веничком хорошенько отхожу! Будешь ты у нас чистеньким да пригожим, вот тогда тебя и полюбить не грех будет! – прыскает в ладошку Леночка и глазами в его глаза призывно смотрит.

Никита конфузится и исподлобья бросает взгляд на остальных. Но никто на них с Леночкой внимания не обращает.

– Да что же ты смущаешься так! – заливисто смеется Леночка, протягивает руку и, кладет свою ладонь на его.

Ладошка у нее маленькая, узкая, теплая, рука белая. Из-под съехавшей с плеч простыни выглядывают полукружья белых, незагорелых грудей Левое полукружье ритмично вздрагивает от учащенно бьющегося сердца, а в ложбинку по коже медленно скатывается капля пота – жарко в бане.

– Не обращай на них внимания, – говорит тихо Леночка и поглаживает своей ладонью его ладонь.

Сердце у Никиты обмирает. – В этом мире до нас двоих нет никому дела. Все у нас получится!

Леночка снова заливисто смеется, и не понять, то ли шутит она, то ли искреннюю правду говорит…

Треск ветвей поднял Полынова с земли, как зайца с лежки. Чуть стрекоча не задал. Солнце припекало, от его лучей не спасали мелкие листья боярышника, и Никита очнулся весь в поту. Будто действительно в бане побывал, вот только друзей-товарищей с собой в реальность не прихватил. Не смог. Никогда больше им вместе не сидеть.

Треск кустарника доносился со стороны моста, и был он необычно громким, будто кто-то специально шумел, продираясь сквозь заросли напролом. И был этот кто-то не один – треск раздавался по крайней мере с трех-четырех направлений. Словно облава шла, прочесывая правый берег Бурунки в поисках Полынова.

Внезапно оттуда послышался мальчишеский окрик, что-то свистнуло, щелкнуло, размеренные, тяжелые шаги рассыпались паническим топотом, кустарник немилосердно затрещал, и над берегом разнеслось обиженное мычание.

– Тьфу, черт! – шепотом выругался Полынов и чуть не расхохотался. Вот тебе и облава – какая только чушь спросонья в голову не лезет! Коров на выпас погнали. Городок небольшой, почему корову не завести, если сейчас и в больших городах «мода» скотину в квартирах содержать появилась? До коров дело пока не дошло, но кур на балконе, свиней в ваннах – этого сколько угодно! В прошлом году в Питере Полынов собственными глазами наблюдал, как по мостовой, где некогда царские рысаки гарцевали, мужик трех коз на выпас гнал. Невзрачный такой мужичишка, худенький, лысенький, в потрепанном костюмчике, однако шагает гордо, с достоинством, словно он не пастух, а по крайней мере остепененный научный сотрудник. В одной руке совочек на длинной ручке держит, в другой – метелку. Как, значит, какой козе приспичит, так он тут как тут – хитрой пружинкой крышечку на совочке приподнимает и метелкой – раз, раз! – катышки в совочек сметает. И – полный порядок. Даже не наклоняется, то есть весь процесс по-научному организован, как и положено.

Оно, конечно, понятно – при разделе государственного пирога все на толстый кусок рты разевали, да ширина ртов у всех разная оказалась. Кому алмазные прииски отхватить повезло, а кому вот так – по козе на рыло досталось… С другой стороны, кем бы Полынов сейчас был, сохранись социализм? Окончил бы спецшколу да служил рядовым сотрудником КГБ.

Вербовал бы по учреждениям сексотов, чтобы те друг на дружку доносы строчили и тем самым советскую власть укрепляли. Зато теперь он чуть ли не на правительственном уровне работает, с министрами ручкается и немалые деньги получает… Ну а то, что как от первого варианта, так и от второго, с души воротит, – личное дело. Не нравится – иди в свинопасы.

Полынов поморщился. Что это он сопли распустил? Может, еще захныкать и нянечку позвать, чтобы слюнявчиком ему нос утерла? Только в его нынешнем положении понадобится слюнявчик размером с простыню.

Никита затаился, пережидая, пока пройдет стадо.

Какая-то пеструшка сунулась к нему в заросли, но, увидев человека, замерла в недоумении, тараща бессмысленные глаза. Никита подмигнул ей и, усмехнувшись про себя, приложил палец к губам – мол, не выдавай, родимая! В более идиотское положение он раньше никогда не попадал. Корова шумно вздохнула, замотала головой, шлепая себя по морде ушами, и двинулась далее, обходя кусты боярышника стороной. Все стадо прошло понизу, где у берега имелась хоть какая-то трава, а пастушок, не утруждая себя лазаньем по кустам, миновал убежище Полынова сверху, по открытому полю с сухой, выжженной солнцем травой. Шел он неторопливо, пощелкивая кнутом и лениво, от нечего делать, матерясь. Пастушку, наверное, было лет четырнадцать – голос у него ломался, и мат с его губ слетал то неокрепшим отроческим баском, то мальчишеским фальцетом.

Стадо оставило после себя тучу мелкой мошкары.

Она не кусалась, но назойливо мельтешила перед лицом, норовя залезть в рот, ноздри, глаза. И все попытки отмахнуться от нее ни к чему не приводили.

Поэтому, подождав, пока стадо удалилось на достаточное расстояние, Никита выбрался из кустов боярышника, спустился к реке и умылся. Лишь тогда мошкара отстала.

На часах было начало одиннадцатого, и Полынов порадовался за себя – спал больше шести часов и, хоть чувствовал немного разбитым после вчерашних передряг, отдохнул сносно. Допив из бутылки воду, он зашвырнул пустую посуду в камыши и только тогда наконец ощутил чувство голода. И это было хорошим признаком – значит, функции организма восстанавливаются. Не до конца, видать, отравили его фээсбэшники, и здесь они оказались дилетантами…

На самом деле Полынов ни на йоту не верил версии в отравление его фээсбэшниками, но как-то же над собой подтрунить нужно? Оперативнику во время работы не положено раскисать ни при каких обстоятельствах, а всегда надлежит быть «бодру, свежу и веселу», даже если его стойкий понос прохватил. Однако с обедом придется подождать – самое время связаться с напарником, а то, глядишь, тот в аэропорт поспешит с почестями цинковый гроб с останками соратника встречать.

Найдя в молодом ольшанике укромное место у трухлявого пня, Никита сел на землю и открыл пентоп. Открыл с некоторым опасением, ожидая, что оттуда посыплется крошево экрана на жидких кристаллах, однако, к его удивлению и удовольствию, обе панели – с экраном и клавиатурой – нисколько не пострадали. Более того, компьютер нормально включился, а когда он вставил в дисковод лазерный диск, так же нормально загрузился.

Полынов раздвинул панель-гармошку с клавиатурой до оптимальных размеров и поставил пентоп на пенек. Один к одному, как Ленин в Разливе – на пеньке устроился, с поправкой разве что на научно-техническую революцию в области записи информации, с издевкой подумал Никита. Правда, статьи Ленина, написанные в Разливе, существенно повлияли на ход истории, а вот на что может повлиять «Полынов у Бурунки»? Нет уж, скорее всего здесь он больше похож не на вождя мирового пролетариата, а на матерого иностранного шпиона, которого еще лет пятнадцать назад прилежные мальчики в красных галстуках в момент бы вычислили и торжественно сдали с рук на руки в компетентные органы. Ну а теперь… Теперь, наверное, застань кто-либо его за столь неприглядным занятием, и стар и млад в очередь бы к нему выстроились, любую секретную информацию за баксы предлагая. Отбоя бы от доброхотов не было.

Однако, как ни шутил, как ни иронизировал над собой Никита, на душе было пакостно. Как ни крути, а неприятно ощущать себя шпионом в собственной стране – когда он, как самый настоящий диверсант, связывается с офисом не из комфортабельного гостиничного номера или из передвижной лаборатории МЧС, а с лона природы, забившись в кусты от постороннего взгляда. И, кстати, если его здесь обнаружат десантники генерала Потапова, то статьи уголовного кодекса о шпионаже ему не миновать на полном серьезе. Никакой Веретенов от суда не спасет. Хотя, конечно, до суда дело вряд ли дойдет. Как там в протоколах пишется: «Убит во время перестрелки при задержании…»

Тем временем компьютер самостоятельно вышел на связь с абонентом в Подмосковье и сообщил о готовности к передаче информации.

«Ашел, привет!» – не мудрствуя лукаво, написал Полынов светокарандашом на экране.

Минут пять никто Никите не отвечал – видно, компьютер на даче Веретенова был включен, но оператора рядом не было. Наконец на дисплее появился ответ:

«Кто на связи?!»

"Я".

«Кто – я?»

«Атикин».

Никита усмехнулся. Из по-детски простенькой криптограммы его имени получилась вполне сносная фамилия.

«?????»

Похоже, юмор Никиты не поняли, зато он ответил в том же ключе:

«!!!!!»

Как говорится, каков вопрос, таков ответ.

Пару минут длилось молчание, наконец, видимо, его имя расшифровали, и на дисплее замигали буквы:

«Полынов погиб в авиакатастрофе. Кто на связи?»

«В таком случае привет с того света».

«?????»

Здесь уже Никита не вытерпел. Только этого ему не хватало, как, сидя в кустах, пустой болтовней заниматься.

«Слушай, Ашел, а не пошел бы ты?.. Жив я! Случайно уцелел. Ребята все погибли, а мне повезло».

«Сегодня вечером прибывает самолет с гробом, в котором лежит тело Полынова. Как к этому факту относится его душа?»

Вероятно, у абонента после первоначального шока начало просыпаться чувство юмора. Но вот Полынову шутить на эту тему не хотелось.

«Ашел, не будь ослом. Самолет уничтожен после посадки двумя ракетами спецназовцев генерала Потапова. Повторяю, я уцелел чудом. От людей осталось кровавое месиво, поэтому и для меня нашелся цинковый гроб. Если не веришь, проведи эксгумацию».

Абонент снова на некоторое время замолчал.

«Ты уверен, что самолет ликвидирован по приказу Потапова?»

«Лично приказа не слышал, но ракеты со стороны командного пункта видел собственными глазами».

«Где ты сейчас?»

"Скрываюсь в кустах возле Каменки. Как диверсант. Нужны новые документы и «легенда». Вводные для «легенды» – на мне полевая армейская форма без знаков отличий. Злой, грязный, голодный. После связи иду в город, нужна ориентировка по «легенде».

«Хорошо. Связной прибудет вечером после восьми часов. Погоди минуту…»

Минута растянулась на все десять, но Полынов терпеливо ждал. Несмотря на компьютерную технику, подбор правдоподобной «легенды» требовал времени.

"Запоминай, – наконец появились строчки. – Ты – бывший капитан войск тыла Дальневосточного округа Николай Захарович Додик. Заведующий складами вооружения. Уволен в запас три месяца назад по сокращению армии. В настоящее время работаешь агентом-заготовителем в фирме «Дело всех» в городе Тюмени. В Каменке – в ознакомительной командировке по поводу закупки сельхозпродуктов. В десяти километрах от города машина «Жигули» сломалась, и ты пришел пешком. Шофер – Павел Алексеевич Буркин – подъедет вечером, когда починит машину.

Встреча – с восьми до десяти вечера на центральной площади города. Он тебя узнает. Внимание! Тщательно ознакомься со следующими документами!"

На дисплее появилась сканированная страница личного дела капитана Додика. Не липа, оказывается – действительно, такой человек существует! Никита прикрыл глаза и стал «фотографировать» в памяти личное дело капитана.

Так… Родился… Отец… Мать… Сестра… Учился…

Армия… Саратовское общевойсковое училище… Следующая страница. Жена.., дочь семи лет.., сын четырех лет… Служба… Мотострелковая дивизия… Дислокация – Приморский край, поселок Смоляниново…

Следующая страница. Командир дивизии генерал-полковник… Начальник штаба… Начальник тыла…

Подчиненные… Награды… Продвижение по службе…

Увольнение… Следующая страница. Тюмень, улица… дом.., квартира… Президент фирмы… Непосредственный начальник… Сослуживцы…

Итого – десять страниц плотной информации о жизни отставного капитана, в которого на месяц-два превратится Полынов. Вполне достаточно, чтобы при первом знакомстве с кем-либо не проколоться, а большего при данном задании и не надо.

«Биографию усвоил».

«Какие еще будут вопросы?»

«Прошу предоставить информацию по Пущину».

Ответ опять задержался, но, когда он высветился на экране, текст был сухим и официальным.

– «Данные о Пущине получите от связного при личной встрече. Конец связи».

Другого, в общем-то, ожидать и не приходилось.

Не принято в секретных службах гадать, жив или мертв агент, верить или не верить ему. Если есть хоть малейшее подозрение – проверка осуществляется при личной встрече.

Полынов выключил пентоп, собрал его, затем, как смог, вычистил одежду. Хорошо было бы искупаться, но речка настолько обмелела, что он больше бы вывозился в тине, чем помылся.

Два часа он потратил на то, чтобы обойти по холмам город и, согласно «легенде», войти в него по магистральному шоссе. Солнце палило немилосердно, в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка, и с Полынова сошло семь потов, пока он делал крюк вокруг города. Вот когда он пожалел, что на нем – не тенниска, а на ногах – не кроссовки. Армейские ботинки хороши, когда идешь по грязи, но не когда шагаешь по высохшей бугристой почве. Это только в маршевых песнях хорошо звучит, когда солдат попирает сапогами землю, – на самом деле все гораздо прозаичней. Все ноги сбил, пока выбрался на шоссе. И еще Никита пожалел, что вопреки вчерашним ночным клятвам никогда не выходить в путь без воды выбросил пустую бутылку. Надо было набрать воды из речки – нет, конечно, пить сырую речную воду он бы не стал, не то состояние желудка, но тогда можно было бы ополоснуть лицо, намочить волосы.

Первый домик на окраине Каменки встретил Никиту заколоченными ставнями. Облупившиеся стены, покосившийся штакетник, сухие ветки садовых деревьев, выглядывавшие из-за домика, – все говорило о том, что участок давно заброшен и покупателей на дом не нашлось. Второй домик выглядел не лучше, но ставни были открыты, в палисаднике цвели ухоженные розы. Моложавая хозяйка в цветастом сарафане крутила ворот над колодцем, доставала воду и разливала ее в небольшие, пятилитровые пластмассовые ведерки. Худой, белобрысый, загорелый до черноты мальчишка лет десяти в одних трусах подхватывал ведра, метеором уносился за дом и через пару минут возвращался за новой порцией.

– День добрый, хозяйка! – осторожно оперся руками о хилый штакетник Полынов. – Бог в помощь!

Женщина повернула к нему лицо и, приветливо улыбнувшись, распрямила спину.

– Здравствуй, служивый! – стрельнула она в него шальными глазами. – Говорил бог, чтоб и ты помог!

Никита рассмеялся.

– Водичкой, хозяйка, не напоишь?

– А чего же не напоить? – уперла руку в бок молодка, взглядом окидывая фигуру Полынова. – Заходи.

Никита открыл калитку и подошел к колодцу. Молодица алюминиевой кружкой зачерпнула из ведра и жеманно подала ему воду.

– Пей на здоровье, служивый!

Полынов выпил кружку залпом. Вода была ледяной, даже зубы заломило, а в висках запульсировала боль. Удивительная штука – холодная вода из колодца! Никакая другая с ней не сравнится, тем более хлорированная из-под крана. И все же вкуснее воды, чем из пластиковых бутылок фирмы «Игорь, тесть и К°», как в шутку про себя окрестил предприятие своего спасителя Никита, он не пил. Хотя, возможно, на вкусовом восприятии сильно сказалось состояние Никиты в Каменной степи. Напои его тогда кто-нибудь жижей из лужи – и лучшего напитка для Полынова не было бы. На всю жизнь запомнил бы как божественный нектар. К счастью, таким божественным напитком для него стала вода «Серебряный ключ» – кажется, такое название красовалось на голубой этикетке пластиковых бутылок.

– Эх, хороша водица! Еще можно? А то так есть хочется, что и переночевать негде! – пошутил Полынов, с прищуром заглядывая в глаза девице.

– Да чего уж там, пей. Воды много, не жалко. – Бедра у хозяйки непроизвольно заиграли, и она в упор уставилась на Никиту. Красивые у нее были глаза, серые, смешливые, да и сама симпатичная, ладная. – А насчет всего остального…

– Что – опять? – хмуро вмешался в разговор появившийся из-за дома мальчуган с пустыми ведрами. – Мало тебя Нинка из-за Федьки за волосы таскала?

В сторону Никиты пацан принципиально не смотрел.

– Не подслушивай, когда взрослые разговаривают! – грубо оборвала его хозяйка. – Поливай огород!

Пацан разлил воду по пластмассовым ведрам и умчался за дом, а хозяйка снова завертела ворот над колодцем. Улыбка сошла с ее лица, и на Никиту она больше не смотрела.

– Строгий у тебя защитник, – сказал Никита, медленными глотками выпивая вторую кружку.

– Без отца растет… – куда-то вбок со вздохом сказала хозяйка, по-прежнему не глядя на Полынова – Что же это вы по самому солнцепеку поливаете?

– Когда можем, тогда и поливаем, – равнодушно передернула плечами молодица. Она поставила полное ведро на сруб, распрямилась и, таки бросив на него мимолетный взгляд, отвернулась.

– Если хочешь, приходи вечером, когда стемнеет… – вдруг тихо сказала она, и Полынов со спины увидел, как покраснела у нее шея под завитками перехваченных резинкой на затылке русых волос.

– Эх, хороша водица! – наигранно весело повторился он и со звоном поставил пустую кружку на сруб. – Спасибо тебе, хозяйка, за доброту, за ласку, за то, что жаждущих и страждущих привечаешь. Счастья твоему дому!