Речитатив

Голос Костика.

Москва. Пятидесятые годы.

Они уже скрылись за поворотом,

Они уже стали старыми письмами

И пожелтевшими подшивками.

Но стоит рукой прикрыть глаза,

Вижу еще не снятые рельсы,

Еще не отмененные рейсы,

Здания, еще не снесенные,

И незастроенные пустыри.

Еще от Мневников до Давыдкова

Столько домов еще не взметнулось,

Столько домов, в которых сегодня

Ждут и ревнуют, глядят в телевизоры

И собираются по вечерам.

Столько домов, где клубятся страсти,

Зреют мысли, цветут надежды,

В которых дети становятся взрослыми

И выпархивают из гнезд.

Одни обернутся, другие — нет,

Иные вернутся, иные — нет.

Столько домов еще на ватманах

Или даже — в воображении.

Чертаново — за городской чертою,

Тропинки Тропарева безлюдны.

Москва… Пятидесятые годы…

Мой сосед бредет по Рождественке.

Это интеллектуал и чудак.

А на Рождественском бульваре

Шепчутся под ногами листья,

Это спешит московская осень

В порыжевшем дождевике.

1

Процедурная. Людочка и Хоботов.

Х о б о т о в (подтягивая брюки и поправляя галстук). Благодарю вас. О, благодарю.

Л ю д о ч к а. Ну вот, это был последний укол.

Х о б о т о в. Не говорите так.

Л ю д о ч к а. Курс закончен. Теперь вы будете молодцом.

Х о б о т о в. В самом деле. Мне уже стало лучше. Когда я пришел к вам в первый раз, я чувствовал полный упадок сил. (Помолчав.) И духа.

Л ю д о ч к а. Я рада, что вам помогло.

Х о б о т о в. Позвольте поцеловать вашу руку.

Л ю д о ч к а. Ой, что вы… Зачем это?

Х о б о т о в. От души. Я уж привык сюда приходить. Конечно, у вас большие очереди.

Л ю д о ч к а. Витаминизация популярна.

Х о б о т о в. Удивительно популярна. Но это — пустое… Я сидел в очереди, готовясь к тому, что увижу вас.

Л ю д о ч к а. Во мне нет ничего особенного.

Х о б о т о в. Вы ошибаетесь. О, вы ошибаетесь. Вспомните, когда я пришел в первый раз, выяснилось, что я потерял направление. Любая отправила б меня восвояси. А вы…

Л ю д о ч к а. У вас было такое лицо… смешное.

Х о б о т о в. Могу себе представить.

Л ю д о ч к а. Такое несчастное.

Х о б о т о в. Спасибо за все. Позвольте поцеловать вашу руку.

Л ю д о ч к а. Так вы уже целовали.

Х о б о т о в. Неважно. То есть не то… Вы прекрасно кололи.

Л ю д о ч к а. Ну что вы!

Х о б о т о в. Я ничего не чувствовал.

Л ю д о ч к а (негромко). Жаль.

Х о б о т о в. Нет, нет, вы меня не поняли. Я не чувствовал там, куда шприц входил. Таково ваше мастерство. Но вообще-то… я очень почувствовал.

Л ю д о ч к а. Не нужно.

Х о б о т о в (задумчиво). «Наверно, так нужно, так надо».

Л ю д о ч к а. Почему?

Х о б о т о в. Есть такие стихи:

Стихи об осени. Их написал один поэт в далекой стране. Он умер совсем молодым. От чахотки.

Л ю д о ч к а. Какой ужас…

Х о б о т о в. Вот и у нас уже — осень. И не будет бабьего лета. Польют дожди. Ветер завоет.

Л ю д о ч к а. Самое гриппозное время.

Х о б о т о в. Вы правы.

Л ю д о ч к а. Держите ноги в тепле.

Х о б о т о в. Благодарю вас. О, благодарю.

Л ю д о ч к а. Разве жена за вами не смотрит?

Х о б о т о в. Видите ли, она занятой человек. У нее напряженная духовная жизнь. Кроме того, мы расстались.

Л ю д о ч к а. Она уехала?

Х о б о т о в. Не то что уехала. Но — ушла.

Л ю д о ч к а. Как это? Я не пойму.

Х о б о т о в. Просто она полюбила другого.

Л ю д о ч к а. Надо же!

Х о б о т о в. Наверно, так надо.

Л ю д о ч к а. Бедненький…

Х о б о т о в. Он человек достойный. Я понимаю этот выбор.

Л ю д о ч к а. Вы очень страдаете?

Х о б о т о в. Как вам сказать… (Задумчиво.) «Воспоминанья горькие, вы снова врываетесь в моей опустелый дом…»

Л ю д о ч к а. Это — вы сами?

Х о б о т о в. Нет. Это Камоэнс. Португальский поэт. Он уже умер.

Л ю д о ч к а. Ах, боже мой!

Х о б о т о в. В шестнадцатом веке.

Л ю д о ч к а. В шестнадцатом веке!

Х о б о т о в. Да, представляете. На редкость грустная биография. Сражался. Страдал. Потерял глаз. Впоследствии умер нищим.

Л ю д о ч к а. Надо же! (Утирает слезы.)

Х о б о т о в. Боже, какая у вас душа.

Л ю д о ч к а (с уважением). Сколько вы знаете… Вы профессор?

Х о б о т о в. Нет, я работаю в издательстве. Издаю зарубежных поэтов. Преимущественно романских. Но бывает — и англосаксов.

Л ю д о ч к а. И все поэты — вот так?

Х о б о т о в. Почти.

Стук в дверь.

Л ю д о ч к а. Подождите, я занята! Какие нетерпеливые люди…

Х о б о т о в. Я вас задерживаю, простите…

Л ю д о ч к а. Что вы? С вами так интересно.

Х о б о т о в. Я бы хотел увидеть вас вновь.

Л ю д о ч к а (опустив глаза). Не знаю, где мы можем увидеться.

Х о б о т о в. Мало ли где… Москва велика. Вот у вас на углу — лаборатория.

Л ю д о ч к а. Да. Туда сдают на анализ.

Х о б о т о в. Если позволите, буду вас ждать. Мы бы куда-нибудь с вами отправились.

Л ю д о ч к а. Прямо с работы? Я не одета. И дома столько всяческих дел.

Х о б о т о в. Может быть, я вам могу помочь?

Л ю д о ч к а. Нет. Ко мне неудобно.

Х о б о т о в. Так как же?

Л ю д о ч к а. Видите, вы уже растерялись!

Х о б о т о в. Мне просто стало безмерно страшно, что вы вдруг исчезнете…

Л ю д о ч к а. Вы — как дитя.

Х о б о т о в. А между тем мне сорок три года.

Л ю д о ч к а. И направление где-то посеяли… (Смеется.)

Х о б о т о в. Да… все выглядит так нелепо…

Л ю д о ч к а. Вы говорите, он глаз потерял?

Х о б о т о в. Кто?

Л ю д о ч к а. Португальский поэт.

Х о б о т о в. Камоэнс? Да. Он — глаз, а Сервантес — руку.

Л ю д о ч к а. Перестаньте! Это уж слишком.

Х о б о т о в. Я понимаю, но что же делать?

Л ю д о ч к а. Я освобожусь через час.

Х о б о т о в. Я подожду вас.

Л ю д о ч к а. Где?

Х о б о т о в. На углу.

Л ю д о ч к а. Смотрите не спутайте — на каком.

Х о б о т о в. Именно там, где сдают на анализ.

Л ю д о ч к а. Ну, идите. Очередь сердится.

Х о б о т о в. Благодарю. О, благодарю вас.

Занавес

Речитатив

Голос Костика.

В этой странной квартире, неподалеку

От Покровских ворот, было пять дверей.

Две комнаты занимали мы с теткой,

Седою как горная гряда

И восторженной как мадригал.

Две комнаты приходились на долю

Одной распавшейся семьи,

На руинах которой возникла новая.

А в пятой — жил вдохновенный артист,

Исполнитель куплетов и фельетонов.

Да, теперь их все меньше и меньше,

Муравейников под паутинкой,

С фамилиями над каждым звонком,

С тусклой лампочкой в длинном, как жизнь, коридоре,

С разместившимся вдоль темной стены

Сундуком неизвестного назначения

Таких невообразимых размеров,

Что в нем должны бы храниться мечты

По крайней мере трех поколений.

Я был молод и учился наукам.

Я приехал в Москву из южного города.

Я увидел Москву. И влюбился. По уши.

А она меня яростно обвивала,

То Бульварным кольцом,

То Садовым кольцом.

А она меня тянула сквозь улицы

И заворачивала в переулки,

Пока, окончательно оглушенного,

Не отпускала для передышки

В коммунальный очаг у Покровских ворот.

2

Коридор. Несколько дверей. Огромный сундук. Телефон на стене. Общая вешалка. Где-то бьют часы. Телефонный звонок. Кутаясь в шаль, появляется Алиса Витальевна, затейливо причесанная старая дама. Берет трубку.

А л и с а. Да, я вас слушаю. Ах, вам Костика? Соблаговолите чуть подождать. (Повысив голос.) Костик, душа моя, это тебя.

Голос К о с т и к а: «Я занят. Пусть скажут, куда звонить».

А л и с а (в телефон). Вы слушаете меня, дорогая? Костик сейчас принимает душ. Соблаговолите оставить номер. Один момент, я возьму карандаш.

В коридор выходит Велюров, высокий полный мужчина лет сорока пяти в халате, из-под которого видны его обнаженные ноги, и его гость Соев — человек неопределенного возраста.

В е л ю р о в. Можно не шуметь, когда я работаю с автором?

А л и с а. Простите меня, я отнюдь не хотела… (В телефон.) Диктуйте, мой друг, я вся — внимание.

В е л ю р о в. Соев, голубчик, ну, поднатужьтесь. Вы же талантливый человек.

С о е в (надевая пальто). Уж не знаю, чего вы хотите.

А л и с а. Миусы два, тридцать семь, тридцать три…

В е л ю р о в. Поверьте, вы слишком замахнулись.

С о е в. Это мне свойственно.

В е л ю р о в. Я не спорю. Но вспомните собственные удачи. Большая проблема, темперамент, но одновременно экономия средств. Восемь куплетов, а все охвачено.

С о е в. Я посоветуюсь с женой.

На последних репликах выходит Костик. Черноволосый молодой человек в рубашке с закатанными рукавами.

А л и с а (в телефон). Благодарю вас, я передам. (Вешает трубку.)

В е л ю р о в. Жду вас во вторник. Поклон Ольге Яновне.

С о е в (уклончиво). Во всяком случае я позвоню. (Уходит.)

В е л ю р о в. Что ни напишет — все бесподобно. А все — супруга. Вот уж злой гений. С утра до ночи кадит фимиам.

А л и с а. Прошу извинить, если я помешала.

В е л ю р о в (с усмешкой). Что вы, это я вам мешал. Пока ваш племянник совершал омовение, вам надо было успокаивать дам.

А л и с а. Аркадий Варламович, это странно…

В е л ю р о в. Алиса Витальевна, это смешно. Вы в вашем Костике растворились. Приняли на себя обязанности персонального секретаря. Более того, поощряете этот женский ажиотаж.

А л и с а. Боже мой, все это так понятно. Молодой человек приехал в Москву. Вокруг незнакомые люди, соблазны. Естественно, находятся женщины, которые рвутся его опекать.

В е л ю р о в. Нет, он сомнителен, он сомнителен. Я бы ему не доверял.

К о с т и к (выдвигаясь на первый план). Это не бдительность, а подозрительность.

В е л ю р о в. Вы здесь?

К о с т и к. Мы с тетей чистые люди. Вам просто нелегко нас понять. (Целует Алисе руку.)

А л и с а. Спасибо, мой друг. (Целует его в голову.) Я записала.(Отдает ему листок.)

К о с т и к. Что это?

А л и с а. Телефон незнакомки.

К о с т и к. Чей же это? Я и не вспомню.

В е л ю р о в. Хорош!

К о с т и к (кротко). Голова не тем занята.

В е л ю р о в. Я вам сочувствую.

К о с т и к. Я учусь на историческом, в аспирантуре. И кроме того, даю уроки.

В е л ю р о в. Уроки чего?

А л и с а. Аркадий Варламович!

К о с т и к. Вы это знаете. Я веду кружок художественной атлетики. В течение двух или трех месяцев создаю людям новые торсы.

В е л ю р о в. Торгуете телом?

А л и с а. Аркадий Варламыч!

К о с т и к. Я шахматист. Я даю сеансы…

В е л ю р о в. Одновременной игры в любовь?

К о с т и к (пожав плечами). Странно. Я кандидат в мастера.

В е л ю р о в. Вы кандидат? Вы давно уже мастер. Ох вы и мастер.

К о с т и к (Алисе). Бесполезно. Это ведь диалог глухих.

А л и с а. Ты поужинаешь перед уходом?

К о с т и к. Я бы, родная, не возражал.

Алиса уходит.

(Глядя на листок, снимает трубку.) Звякнуть ей, что-ли, на, старости лет? (Неожиданно вешает трубку.)

Пусть живет безмятежно. (Уходит за теткой.)

В е л ю р о в. Тартюф. (Скрывается в своей комнате.)

Входная дверь отворяется. Показывается раскрытый зонт; затем входят Хоботов и Людочка.

Х о б о т о в. Боже мой, вы промочили ножки. (Пытается закрыть зонт.)

Л ю д о ч к а. Вы такой хлопотун, ничего страшного.

Х о б о т о в. Этот зонтик — большой оригинал.

Зонт не поддается.

Л ю д о ч к а. Позвольте мне.

Х о б о т о в. Нет, ни за что. Снимите туфельки поскорее.

Зонт с шумом закрывается.

Ах!

Л ю д о ч к а. Что такое?

Х о б о т о в. Поранил палец.

Л ю д о ч к а. Ой, ну какой вы!

Х о б о т о в. Пустяки.

Л ю д о ч к а. Йод у вас есть?

Х о б о т о в. Не убежден.

Л ю д о ч к а. Дайте мне руку. Платок у вас чистый?

Х о б о т о в. Относительно.

Л ю д о ч к а. Лучше моим… (Смочив платок духами, протирает его палец.)

Х о б о т о в. Как славно. Благодаря вам я понял: не надо бояться жить.

Л ю д о ч к а (еще раз осмотрев палец). Не страшно.

Х о б о т о в. И ничего не нужно откладывать. «Зарыты в ямины и рвы, о, не воротимся, увы!»

Л ю д о ч к а. Вы сочинили?

Х о б о т о в. Нет, Рембо. Умер в девятнадцатом веке. Очень талантлив и очень несчастен.

Л ю д о ч к а. Он — тоже?

Х о б о т о в. Ему отрезали ногу.

Л ю д о ч к а. Они у вас все — как сговорились.

Х о б о т о в. Вы правы — какая-то закономерность. Ну вот… У вас уже губки дрожат. Хотите, я научу вас полечке?

В глубине показался Костик, остановился.

Л ю д о ч к а. Вы танцуете?

Х о б о т о в. Это песенка. Старая французская песенка. Очень наивная и прозрачная. Я вам ее сейчас спою. (Шаря по карманам.) «Мон папа не вё па кё же дансэ, кё же дансэ…»

Л ю д о ч к а. Что вы ищете?

Х о б о т о в. Ключ от комнаты…(Напевает.) «Мон папа не вё па, кё же дансэ ля полька»… Правда, прелестно? О, боже мой…

Л ю д о ч к а. Что случилось?

Х о б о т о в. Потерян ключ… (Шарит по карманам.)

Л ю д о ч к а. Да вот же вы держите…

Х о б о т о в. То от входной… (Шарит по карманам.) Слушайте, меня надо убить.

Л ю д о ч к а. А рядом, на том же колечке?

Х о б о т о в. Верно! Ничего не соображаю.

Л ю д о ч к а. И как вы живете один?

Х о б о т о в. Не знаю. Сезам, отворись. Прошу вас ко мне.

Они заходят в его комнату. Почти сразу гремит звонок. Мурлыкая мотив хоботовской песенки, Костик идет открывать дверь. Появляется Света. Широколицее, широкоплечее существо. Свежесть и здоровье.

С в е т а. Велюров Аркадий Варламович — есть?

К о с т и к. Как не быть?

С в е т а. А вы его сын?

К о с т и к. Нет, моя радость, я его отчим.

С в е т а. Скажете! Так я вам и поверила.

К о с т и к. У каждого, знаете, свой крест. (Стучит к Велюрову и отходит за вешалку.)

Появляется Велюров. Увидев Свету, вскрикивает и поспешно запахивает полу халата.

С в е т а. Аркадий Варламович, это я.

В е л ю р о в. Господи боже, какой подарок! Сию минуту. Сию секунду. Я приведу себя в порядок.

С в е т а. А я пока позвоню. Можно?

В е л ю р о в. Вы еще спрашиваете. Ах, Света… (Скрывается.)

С в е т а (набирает номер). Ир, это я. Ну как, готова? Сейчас заеду. Давай. Спускайся. (Вешает трубку.)

Из-за вешалки выходит Костик.

К о с т и к. Здравствуйте, Света. Так вот вы какая. Пасынок вами просто бредит.

С в е т а. Какой он вам пасынок? Вы это бросьте. Нашли себе дурочку с переулочка.

К о с т и к. Меня зовут Константин.

С в е т а. На здоровье.

К о с т и к. В переводе с античного — постоянный.

С в е т а. Поздравляю вашу жену.

К о с т и к. Я одинокий, как Робинзон.

С в е т а. Тем хуже для вас.

К о с т и к. Не всем везет. (Выразительно смотрит на дверь Велюрова.)

С в е т а. Да мы знакомы всего три дня.

К о с т и к. А где же произошло знакомство?

С в е т а. На соревнованиях по плаванию.

К о с т и к. Это Велюров соревновался?

С в е т а. Нет, он смотрел. Я пришла второй.

К о с т и к. Общество «Трудовые резервы»?

С в е т а. Откуда вы знаете?

К о с т и к. Интуиция.

С в е т а. Слушайте, он в самом дело — артист?

К о с т и к. Вы что — вчера на свет родились? Аркадий Велюров. Сатира. Куплеты. И политический фельетон.

С в е т а. Он обещал позвать на концерт.

К о с т и к. Он это сделает непременно. Но ведь артисты крайне опасны.

С в е т а. Скажете тоже. Он очень милый. Очень вежливый и культурный.

К о с т и к. Должно быть, он вас русалкой зовет.

С в е т а (смутившись). Сегодня даже прислал телеграмму.

К о с т и к. Зачем?

С в е т а. У нас телефона нет.

К о с т и к. А что случилось?.

С в е т а. Так я и сказала.

К о с т и к. Вы мне доверьтесь, не пожалеете. Я всем советы даю.

С в е т а. Вот, смотрите.

К о с т и к (читает). «Схожу ума». Здорово.

С в е т а. Правда?

К о с т и к. Сходит, да не совсем.

Выходит Велюров. Он в костюме.

(Сияет.) В общем, я одобряю ваш выбор. Очень масштабный человек.

В е л ю р о в (глядя на него с подозрением). Пройдемте ко мне.

С в е т а. Я не могу. Ира ждет. Вы билеты достали?

В е л ю р о в. Ах, да… Я голову потерял. (Уходит.)

К о с т и к. Покажите еще разок телеграмму.

С в е т а. Да на что вам? (Протягивает бланк.)

К о с т и к. Я адрес не разобрал.

С в е т а. А зачем он вам?

К о с т и к. Да уж нужен, значит… (Переписывает в блокнотик.)

Когда дома бываете?

С в е т а. После семи. А в чем дело?

К о с т и к. Объясню вам позднее.

С в е т а. Все загадки… Понять ничего нельзя.

Вновь выходит Велюров. Отдает билеты.

В е л ю р о в. Завтра — в восемь.

С в е т а. Здесь — два?

В е л ю р о в. Вам с Ирой. Вы подойдете после концерта?

С в е т а. Если рано закончится. Счастливо!

В е л ю р о в (тихо). Наяда моя…

Света уходит.

Что вы ей говорили?

К о с т и к. Надо ж было занять чем-то девушку, пока вы натягивали брюки.

В е л ю р о в. Увольте. Обойдемся без вас.

К о с т и к. Как угодно. (Набирает номер.) Миллион извинений. Анну Адамовну. (Слушает.) Миллион благодарностей. (Вешает трубку.)

В е л ю р о в. У вас с ней не может быть ничего общего.

К о с т и к. Почем вы знаете?

Телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Да? Это — вас. (Передает трубку Велюрову.)

В е л ю р о в. Я слушаю. Кто? Илья? Нет, не ждал. Да, я в курсе. Ах, вот оно что… Красиво. Я входил в Мосэстраду как в дом родной, а теперь я иду туда как на Голгофу. (Слушает, страстно.) Ну, а кто не пьет? Назови. Я жду. (Слушает.) Нет, достаточно. Я удовлетворен. Да, все правильно. Вы мне плюнули в душу. (Вешает трубку.) Негодяи.

К о с т и к. Неправда. Они за вас борются.

В е л ю р о в. Ах, оставьте. Я вижу всех насквозь.

К о с т и к. Вы должны победить эту страсть. (Поеживаясь.) Как сыро… А не хлопнуть ли нам сейчас по рюмашечке?

В е л ю р о в (с грустной улыбкой). Вы заметьте — не я это предложил.

Костик заходит к Велюрову. Бой часов. Из двери, расположенной рядом с дверью Хоботова, выходят Савва Игнатьевич Ефимов, долговязый, неправдоподобно худой, с длинным вытянутым лицом, и его друг Леонтий Минаевич, коренастый крепыш с удивленными глазами.

С а в в а. Здесь, Леонтий, и подымим — в коридорчике, тихо, культурно. Она, брат, в комнате не велит.

Л е о н т и й. На сундучок присесть позволительно?

С а в в а. Смело садись. Видать по всему, этот сундук не такое выдержал.

Л е о н т и й. Как же у вас все это сладилось? Хоть теперь объясни обстоятельно.

С а в в а. Летом мы соседями были. Взял я отпуск — куда податься? Наш Петухов мне и скажи: езжай, Савва, в тихое место. От Савеловского вокзала, не доезжая станции Икша. Там у снохи имеется дом. Сдаст комнатенку, а плата божеская. Поехал. Так оно все и началось. Они — дикарями, и я — дикарем.

Л е о н т и й. И как это все развивалось ступенчато?

С а в в а. Видишь ли ты, какое дело: сам — выдающийся феномен. Подкован он, надо сказать, исключительно. На всех языках как птица поет. Но может быть, по этой причине нет равновесия в голове. Как бы это тебе объяснить — живет в неустойчивом состоянии.

Л е о н т и й. Лучше ты приведи пример, как выражается непосредственно.