Пути Звезднорожденных (№2) - Семя ветра

Александр Зорич

Семя ветра

ПРОЛОГ

Забытье завладело памятью Герфегеста, и прошлое перестало существовать для него. Осталось только родовое имя – как маяк в ночи, как стук сердца.

Он был Конгетларом – в этом у него не было никаких сомнений. Но ничего больше Герфегест не помнил. Семь долгих лет, проведенных в Сармонтазаре, не возвратили ему памяти о Конгетларах. Только три раза ему пришлось назваться Конгетларом, и ни разу имя его Дома не вызвало ни в ком даже тени понимания. Это имя было чужим в Сармонтазаре.

Память вернулась Герфегесту только вместе с Семенем Ветра, которое попало к нему в руки после долгих лет, проведенных в скитаниях и жестоких битвах. Вначале оно принесло ему знание о Ветре. Затем – о Пути Ветра. И наконец – о идущих Путем Ветра, мужчинах и женщинах его Дома, Дома Конгетларов, восьмого и самого своеобычного из Благородных Домов Алустрала.

В снах перед Герфегестом раскрывались картины ушедших в небытие дней. Безбрежные моря Синего Алустрала, гордые крепости, многоярусные корабли, штандарты, гербы и символы… Ученичество в Обители Ветра и жестокие схватки. Иногда – за победу, чаще – за жизнь. Звон стали, посвист стрел, надсадный крик, медленно уходящий в стон…

В некоторых картинах прошлого он видел свое лицо. В остальных – лица своих родичей. Они проступали сквозь алую пелену непоправимого. Они повествовали о Падении Дома Конгетларов.

Семя Ветра, наиденное им в подземельях цитадели Тайа-Ароан, возвратило Герфегесту утраченную книгу родовой памяти. И все страницы этой книги были обагрены кровью.

Живя в аскетическом уединении среди Хелтан-ских гор, Герфегест не знал, стоит ли радоваться обретенному знанию. Едва ли оно способно изменить его жизнь к лучшему. Едва ли такая тяжесть по силам последнему отпрыску испепеленного Дома.

Так думал Герфегест, вдыхая ледяной воздух гор. Он был уверен, что путь в Алустрал закрыт для него навсегда. Потому что Врата Хуммера непроницаемы. Потому что в Алустрале его уже четырнадцать лет дожидается смерть. Потому что – и это самое главное – пропитанный страхом и ненавистью мир Алустрала не стоил даже сухой былинки под его, Герфегеста, ногами.

Герфегест не сомневался в том, что горькие воспоминания об Алустрале, подаренные ему Семенем Ветра – последнее прощание с землей его предков. Но судьба распорядилась иначе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МИР СУШИ

Глава первая

ПОСЛАНЦЫ АЛУСТРАЛА

1

Врата Хуммера не пропускают живых тварей. Только мертвых. Человек может, если знает правильные слова на Истинном Наречии – прикинуться мертвой тварью и остаться живым. Лошадь – нет. Поэтому прошедшие через Врата были пешими. Они перемещались совершенно бесшумно, и им не нужно было беспокоиться о том, что конский храп выдаст их в безмолвный предрассветный час. Слепец, который был с ними, нетерпеливо грыз прутья стального намордника. Он чуял Семя Ветра лучше самой натасканной ищейки, он привел их сюда и жаждал получить причитающееся ему по праву. Его уже давно не кормили ничем вкусным. Очень давно.

Круглое строение, прилепившееся к краю каменистого холма среди корней исполинской сикоморы, было окружено полностью. Предводитель отряда произнес слова, ошибиться в которых означало умереть. Слепец ответил едва различимым голубым проблеском в трех буграх на его омерзительной голове. Предводитель – сейчас его звали Мелет – не ошибся. Он хорошо помнил заклинание.

Мелет снял со Слепца намордник, освободил его передние роющие лапы от кожаных перевязей и отстегнул поводок вместе с кованым стальным ошейником. Теперь Слепец был предоставлен самому себе. Не прошло и минуты, как он исчез под землей.

Пластинка лунного камня, врезанная в ошейник Слепца, просветлилась, и в ее молочно-белых недрах Мелет теперь мог видеть нить бытия страшного паука-убийцы, которого Врата Хуммера пропустили в этот мир без малейшего неудовольствия. Слепец не был живой тварью. У него не было жизни – лишь бытие.

2

В эту ночь к нему в сны снова пришел Алустрал. Герфегест уже успел привыкнуть к этим снам, привыкнуть к тому, что любая ночь может принести страшную реальность прошлого. Каждый сон рассказывал ему что-то новое о его жизни в Алустрале, и каждый раз он проклинал непрошеное вторжение прошлого в свою мирную спокойную жизнь последних лет.

Это была страшная война. Страшная и жестокая. Так не истребляют крыс. Так люди могут истреблять только людей. Весь мир против Дома Конгетларов. Армия против отряда. Флот против галеры. Сорок убийц против одного человека с секирой на длинном и легком древке. Таком длинном, таком легком…

Герфегест видел смерти всех членов своего Дома, видел, как плавились камни цитадели Наг-Туоль, видел, как исполинские каракатицы, послушные флейтам Пастырей, сокрушили трехмачтовый корабль его отца. Видения сменялись с непостижимой быстротой. Но вдруг бурные потоки его сна, будто наткнувшись на преграду, замедлили свой бег…

Вечер. Древнее круглое святилище, прилепившееся у корней исполинской сикоморы. Он, Герфегест, сидит на камне, погрузив ног.и в ледяной ручей, в двадцати шагах от своего дома. В его руках – меч, его глаза закрыты, солнце медленно погружается в океан серых, лишенных листвы деревьев. Это не Алустрал. Это Сармонтазара.

Уже совсем темно, но все-таки Герфегест видит, как стремительная вода несет к нему что-то новое. Еще не опасность, но уже ее тень, ее эхо. Большой дохлый паук, светящийся на поверхности ручья, как в пучинах синих морей Алустрала светятся орды гигантских медуз и полчища жирных креветок, которых на южных островах называют «крак», а на северных – «эльор». Паук совсем близко, меч Герфегеста словно бы невзначай проворачивается в его ладонях, и вот уже две половинки паука, рассеченного лезвием вечной волосяной заточки – гордостью Элиена, Белого Кузнеца Гаиллириса – продолжают путь вниз по течению.

Сон обнажает свои черные, как смоль, клыки. Четыре бронзовые статуи-хранительницы в жилище Герфегеста разрываются в оглушительном стоне.

3

Герфегест открыл глаза вовремя. Статуи-хранительницы действительно надсадно гудели. Непонимающе ойкнула, вцепившись в его плечо, пробудившаяся Тайен. Он не видел, но знал, что утоптанный земляной пол, единственным украшением которого была плетенная из тростника циновка, вспучился на пол-локтя. Путь Ветра не лжет тем, в ком течет кровь Конгетларов.

– Все хорошо, – совершенно спокойно сказал Герфегест Тайен, ловя себя на мысли, что так бессовестно он еще не лгал никому.

Мгновение спустя он, перекатываясь через левый бок, стрелой вылетал из-под медвежьей шкуры. Его правая рука безошибочным движением выдергивала меч из ножен., повешенных в изголовье, а глаза Гер-фегеста, расширяясь от ужаса, видели, как из-под земли, разгораясь мертвенным бледным светом, появляются многоколенчатые ноги.

Первым ударом Герфегест укоротил Слепца на одну ногу. Но остальные одиннадцать, вкупе с телом, уже полностью выпростались из-поу земли, и, глухо зашипев. Слепец обрушил на Герфегеста удар сдвоенного ложноязыка. Жгучий бич свистнул там, где Герфегеста не было. Уже не было – Ветер быстр и изменчив; всякий из Конгетларов, кто не постиг этого, умирал слишком быстро. Остальные жили дольше, жили, чтобы исчезнуть навсегда в жерновах войны. Герфегест был лучшим из Конгетларов. Теперь уже безусловно лучшим, потому что некому было оспорить его первенство.

Но Слепец был все-таки очень опасным противником. Три выпада Герфегеста не достигли цели – тварь ловко отскакивала назад, а в третий раз полоснула ложноязыком по ногам Герфегеста. Он упал на спину, и тотчас же две пары передних лап Слепца впились Герфегесту в грудь, пришпиливая его к земле, как булавки итских любознателей пришпиливают ни в чем не повинных клопов и бабочек.

Гортанный вскрик Тайен – и длинная цепь, увенчанная шипастым шаром, вошла Слепцу прямо между трех слуховых бугров. Слепец ослабил хватку, озадаченный таким оборотом дела. Вкусное-мягкое-беззащитное оказалось тоже противником. Противника надлежит уничтожить.

Тайен имела неплохую реакцию. Но она не имела такого безошибочного чутья в темноте, как Герфегест, и ложноязык Слепца заставил ее вскрикнуть вновь. На этот раз от боли.

Благодаря Тайен Герфегест получил возможность сражаться, и ярость утроила его силы. Он откатился в сторону, подальше от острых лап Слепца, вскочил на ноги и, видя, как тварь подобралась для рокового прыжка в сторону Тайен, всадил меч между ороговевших пластин – туда, где брюхо паука сочленялось с грудью. Слепец рванулся, вывернул меч из кисти Герфегеста и в испуге отпрыгнул назад, недоумевая. Боли он почти не чувствовал, но теперь где-то внутри у него бьша мерзкая полоса стали, и она мешала ему.

Герфегест слышал, как стонет раненая Тайен. Он видел перед собой неслыханно живучего противника – грютский паук, который, как известно, тоже отнюдь не дитя, от такой раны умер бы в одно мгновение. Он понял, что против этого гостя не поможет ни стрела, ни боевой цеп, ни десяток «крылатых ножей». Герфегест чувствовал, что рано или поздно тварь убьет их, изможденных боем в темноте. Статуи хранительницы вторили его мыслям печальным гудением.

Кроме силы своих рук, кроме силы своего оружия, удесятеренного искусством Пути Ветра, у Герфегеста не было ничего. Ничего – кроме Семени Ветра.

Он хранил его в небольшой каменной чаше, не тая, потому что судьбы вещей неподвластны смертным. Подчас спрятанное за семью замками уходит от человека, как вода из растрескавшегося кувшина, и никому не дано знать плетения Нитей Лаги. Герфегест не знал, в чем сила Семени Ветра, он просто хранил его. Если оно сейчас не поможет ему – значит не поможет уже никогда, и многолетние поиски его были просто глупой кровавой возней.

Эти мысли пронеслись в голове Герфегеста быстрее проблеска молнии, пока он, уклоняясь от очередного броска Слепца, в одном диком, немыслимом прыжке достигал угла, где на простом деревянном постаменте стояла чаша с Семенем Ветра. Он схватил его – небольшое, граненое, тусклое – и, сжав в кулаке, развернулся навстречу Слепцу, осознавая, что от смерти его отделяет ровно одно неправильное движение. Что теперь? Он не знает нужных слов, он не знает сути Семени, а его едва заметная тяжесть в ладони – ничто перед тварью-убийцей.

И тогда Тайен произнесла слова, которых он не слышал от нее никогда раньше.

Последний раз звуки этого наречия касались его слуха семь лет назад. Говорившие на нем не были людьми. Говорившие на нем были звезднорожденны-ми: его врагами и друзьями, и были они могущественны, как само небо..

Но сейчас ему было совершенно безразлично, откуда Тайен, девушка из крохотной горной-деревни, знает Истинное Наречие Хуммера. Потому что вместе с первыми звуками ее голоса Семя Ветра в его ладони полыхнуло живительным огнем, который мгновенно поднялся вверх по руке, вошел в сердце и мозг, заставил все тело радостно вздрогнуть и принять Изменение.

Ложноязык Слепца, ринувшийся в незащищенное лицо человека, встретил шершавую, твердую, как сталь, кору, стремительно прорастающую шипами навстречу врагу. Слепец не мог постичь происходящего. Безошибочное чутье подсказывало ему одно – отдернуть ложноязык. Но сделать это было невозможно – две руки-лианы изменившегося Герфегеста обвили ядовитую плоть Слепца и притянули его к себе. Прежде чем Слепец успел по-настоящему испугаться, в его тело, проникая сквозь сочленения хитиновых пластин, вошли тысячи мелких, быстрых, всепроникающих корней…

Мелет, предводитель отряда убийц, с непониманием и страхом смотрел, как в пластине лунного камня блеснула яркой вспышкой, а мгновение спустя поблекла и погасла нить бытия Слепца.

4

Тайен зажгла факел, хотя в нем теперь не было особой нужды – где-то за высокими пиками Хелтан-ских гор медленно подымалось солнце и прозрачная весенняя ночь сменялась мглистой предрассветной серостью. Сквозь узкие проемы под потолком в святилище вползал приглушенный туманом свет.

Понимание происходящего вернулось к Герфегес-ту сразу же, без переходов, одним рывком.

– Я… я был растением?

– Не вполне, – серьезно покачала головой Тайен. – Но ты полагал себя растением и благодаря Семени Ветра смог собрать в себе силу деревьев и трав с десятков окрестных лиг. Ты вобрал ее в себя, как срез со стеклянного шара собирает солнечные лучи в одну ослепительную точку и прожигает лист черного папируса. Ты смог направить силы растущего против этой твари – и ты разрушил ее. Разрушил, но не убил, ибо невозможно убить неживущее.

Герфегест посмотрел себе под ноги. Пол святилища был устлан страшными останками паукообразной твари. Разодранные пластины хитина. Вывороченные из суставов лапы, покрытые сотнями коготков. Стеклянистые внутренности, похожие на сгустки омерзительного студня. Все пребывало в мелком, едва замёт-ном движении, бессильно поскребывало по распоротой тростниковой циновке, судорожно сгибалось, едва заметно дышало.

Откуда Тайен ведомо Истинное Наречие Хуммера? Какова полная сила Семени Ветра, если сейчас ему – не более чем опытному воину, но отнюдь не искушенному магу – удалось разрушить страшного врага? Что привело сюда тварь, о которой никто и не слыхивал в Сармонтазаре?

Вопросы теснились в гудящей голове Герфегеста, саднила израненная грудь, но статуи-хранительницы не умолкали. Они лишь сменили той;и лад своего предупредительного гудения, и это означало, что времени на разговоры у них нет. День обещал быть солнечным и жестоким. В подтверждение мыслей Гер-фегеста снаружи донесся щелчок тетивы, и в дверь что-то ударило. Конечно, стрела.

5

Если тебя хотят убить, незачем выпускать стрелу в твою дверь. Нужно целиться в твое горло. И всадить железное жало точно в кадык.

Герфегест не сомневался в том, что паук-убийца и неведомые гости за дверью связаны одной неразрывной, хотя пока еще и не осознанной причинной цепью. Вначале они хотели его убить, теперь хотят разговора. Значит, надо поговорить. Других вариантов у него, похоже, нет.

Герфегест был по-прежнему наг, но отнюдь не смущался этим. Подобрав среди останков Слепца свой меч, он подошел к двери. Немного помедлил. Потом распахнул дверь настежь.

Выстроившись полукольцом у ручья, напротив святилища стояли полтора десятка человек. Они были одеты в пластинчатые панцири с огромными декоративными наплечниками. На головах у них красовались гребенчатые шлемы с полумасками, прикрывающими глаза и нос. Вооружены незнакомцы были преимущественно секирами на длинных древках, трое имели короткие луки с крутым прогибом, а один, стоящий чуть впереди остальных и выделяющийся небольшим церемониальным щитком на левом локте, опирался на палицу с массивной многогранной главой. Он поигрывал цепью с разомкнутым ошейником, который пришелся бы впору теленку, но отнюдь не собаке.

Три лучника – значит, застрелить его, в совершенстве владеющего «веером бражника», будет непросто.

Десяток обалдуев с секирами -к– значит, его все-таки зарубят. Зарубят, оставив своих шестерых. Плохо. Два черных лебедя на пурпуре церемониального щитка – значит, Алустрал пришел в Сармонтазару. Потому что черные лебеди – птицы Гамелинов. Очень плохо.

– Я имею два вопроса, – сказал главный, когда приличествующий молчанию срок истек. Теперь по привычным установлениям Алустрала полагалось либо говорить, либо сходиться в танце стали, либо расходиться. Расходиться, похоже, никто не собирался, рубиться было рано, оставалось говорить.

– Я имею два вопроса, – повторил главный, смакуя каждое слово 9«Наверное, общаться с людьми ему выпадает редко», – некстати подумал Герфегест). – Где мое животное и ты ли Герфегест из проклятого Дома Конгетларов?

– Твое животное… – Герфегест усмехнулся. – Оно очень устало. Ты, наверное, кормил своего конька овсом, а надо было бы – своим хреном. Тогда мог бы выйти толк.

Оскорбление удалось на славу. Один из лучников одобрительно хмыкнул – похоже. Слепца недолюб-ливали,даже свои. Мелет в гневе швырнул цепь на землю, но сдержался.

– Отвечай на второй вопрос! Ты – Герфегест? – рявкнул он.

– Да, я Герфегест, – «достоинством поклонился Герфегест, – из бесчестно истребленного Дома Конгетларов, – добавил он. И в глазах Герфегеста помимо его воли блеснули кровавые отблески пламени. Пламени над башнями Наг-Туоля.

– Хорошо, Герфегест из проклятого Дома Конгетларов, – сказал Мелет с особым нажимом на «проклятом». – Мое животное приходило не за твоей жизнью. (Герфегест был другого мнения, но он счел за лучшее промолчать.) Оно искало одну вещь, которая принадлежит пославшим меня. Имя этой вещи – Семя Ветра. Отдай его нам, и мы уйдем. Уйдем так же, как некогда ты ушел из Алустрала. Мы не причиним вреда ни тебе, ни твоей женщине.

С последними словами Мелет едва заметно улыбнулся, бросив взгляд куда-то за спину Герфегеста. Герфегесту не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что в дверях святилища давно стоит Тайен. Стоит, так же как и он, не стесняясь своей наготы, и в ее руках сейчас напряженный лук, а через плечо повешены колчан и широкая перевязь с метательными ножами. Все это он видел в глазах Мелета, и еще, к своему огромному удивлению, Герфегест видел, что Мелет не лжет. По крайней мере, предводитель отряда верил своим словам. В противном случае лицо раскрыло бы Герфегесту темные намерения его обладателя.

Со своей стороны Герфегест счел ложь унизительной.

– Твое животное не ошиблось. Семя Ветра действительно со мной. Но ответь – по какому праву вы пришли требовать с меня то, что оплачено моей кровью и моими ратными трудами сполна? Я искал Семя Ветра семь лет, я истоптал Сармонтазару от Када до Магдорна, от Цинора до Хелтанских гор и сделал это не единожды. Семя Ветра принадлежит мне, как мои легкие и печень.

Мелет рассеянно пошевелил носком сапога свившуюся у его ног цепь Слепца.

– Твои легкие и печень слишком легко достать те-перь, человек из проклятого Дома Конгетларов. Слишком легко, чтобы ты мог спорить.

Мелет был прав. Его правота была воплощена в мощных панцирях пятнадцати воинов, принадлежащих Дому Гамелинов. Его правота тусклым пламенем.жила в широких лезвиях секир. Его правота была вплетена в жилы куцых складных луков.

Когда-то у Герфегеста был друг. Единственный настоящий друг, которого он встретил в Сармонтазаре. Друга звали Элиен. Сын суровой и прекрасной северной страны Харрены прожил очень короткую человеческую жизнь длиною в двадцать два года. На ее исходе Элиен начал войну за спасение своего Брата по Слову. «Слишком долгая история, чтобы вспоминать ее перед лицом своих убийц», – подумалось Герфегесту. Элиен выиграл войну, спас Брата по Слову и обрел преданного друга – Герфегеста. Но, главное, в войне Элиен нашел свою любовь, странную и непостижимую Гаэт, девушку-тень.

Герфегест навсегда запомнил тот день – второе число месяца Вафара. В тот день закончилась их дружба. Элиен, идущий Путем звезднорожденного, пережил второе рождение, превзошел свою человеческую сущность и необратимо изменившийся остался, чтобы навсегда забыть о войне и жить во имя любви к Гаэт. Герфегест, последний из Конгетларов, ушел, чтобы найти Семя Ветра и раствориться в Хелтанских горах.

Тогда Герфегест не понимал Элиена, не понимал, что означает новая отрешенность в его взгляде. И только встретившись с Тайен, он понял, что в жизни нет и не может быть ничего лучше, чем любовь и спокойствие. Ни слава, ни могущество, ни даже борьба во имя призрачной справедливости не стоят ничего.

Сейчас, стоя с обнаженным мечом перед своим кровавым прошлым, которое жестоко и решительно вторглось в безмятежность настоящего, Герфегест принял решение, о котором – он это знал совершенно доподлинно – ему никогда не придется жалеть. Ни ему, ни Тайен.

Герфегест разжал левый кулак и протянул Семя Ветра Мелету.

– Вот оно. Возьмите его и уходите прочь. Навеки. И можете передать Гамелинам, что Герфегест из Дома Конгетларов умер сегодня ночью от укуса горной сольпуги.

Мелет, удовлетворённо кивнув, пошел к нему. Пошел, чтобы взять Семя Ветра и уйти. Без лишних слов. Так велел ему тот, кому он служил. Люди Алустрала жестоки, но люди Алустрала никогда не язвят побежденных – если это не указано свыше. Поэтому Мелет шел молча, и ничто не выдавало его торжества над Герфегестом.

– Этого нельзя делать, Герфегест, – россыпью «крылатых» ножей прозвенели слова Тайен. Она говорила на языке герверитов – так, чтобы не быть понятой людьми Алустрала.

Вслед за этим зазвучало уже слышанное Герфегестом заклинание на Истинном Наречии Хуммера и произошло многое.

Тайен, вскинув лук и рывком натягивая тетиву, послала стрелу в Мелета. С ужасом наблюдая, как Мелет падает, неловко подворачивая раненную в бедро ногу, Герфегест почувствовал, что его тело охвачено уже знакомым порывом обратиться в средоточие древесной плоти. Тайен оставалось произнести еще ровно два слова, чтобы Изменение завершилось окончательно, но лучники выстрелили, и три стрелы рассекли утреннюю дымку.

Часть силы Семени Ветра уже вошла в Герфегеста, и только это спасло его от смерти. Стрела лопнула в четырех пальцах от его груди, и упругие волокна расщепленного ивового прута, хлестнув его по лицу, отпрянули назад, слизнули с ладони Семя Ветра, упали на землю. Две других стрелы были назначены Тайен, и обе отведали ее плоти. У Тайен еще оставались силы произнести заклинание до конца, но в нем уже не было смысла – в руке у Герфегеста больше не было Семени Ветра; и он почувствовал, как незавершенное Изменение стремительно обратилось вспять, оставляя его при своей прежней человеческой сущности.

Мелет во всю глотку призывал Ярость Вод Алустрала снизойти на головы вероломных обманщиков, но и без его приказаний люди Гамелинов были уже совсем близко. Истекающая кровью Тайен с убийственной последовательностью наградила Мелета еще одной стрелой – на этот раз.слишком самоуверенно. Стрела истратила всю убойную силу, чтобы пробить ромбовидное зерцало на груди Мелета, и вошла едва до середины наконечника.

Перенапряженные струны зыбкого равновесия, когда еще можно было разойтись миром, лопнули все до последней. Герфегест, бросив прощальный взгляд на Тайен – его подруга умрет быстрее, чем он, любое из двух ранений смертельно – почти неуловимо и пугающе быстро приблизился на полтора шага навстречу нападающим. Ровно на полтора шага – чтобы расстояние до ближайшего воина сократилось быстрее, чем тот, ослепленный жаждой мести за своего предводителя, успел остановиться. Быстрый удар с полузамаха пришелся между щегольским наплечником и шеей воина. Недостаточно, чтобы перерубить позвонки, но более чем достаточно, чтобы из вскрытой артерии забила струя крови.

Отпрыгнув от падающего тела, Герфегест увидел разом два полукружия секир, рушащихся на него из разбавленной синевы утреннего неба, и что было силы швырнул свое тело назад. Докрутившись до полного прыжка через спину, он снова оказался на ногах у стены святилища. Прямой колющий удар секиры, направленный в его живот, пришелся по камню. Прежде чем нападающий успел подать древко назад, Герфегест проткнул его чуть выше тяжелой поясной бляхи – там, где у всякого ежа есть мягкое подбрюшье. Удар ноги под колено еще одному человеку Алустрала заставил того на несколько мгновений забыть себя от боли. Этих мгновений хватило Герфегесту, чтобы, захватив его за короткую косицу, выбившуюся сзади из-под шлема, обрушить податливую тяжесть под ноги двум праздным зевакам с оружием.

Он пока еще совсем не устал. Он плевать хотел на глубокий надрез, оставленный острием чьей-то неучтенной секиры на предплечье. Он мог себе позволить до поры до времени не замечать рваную рану между ребрами и кровавое пятно на месте снятого лоскута кожи с ягодицы. Проведя серию обманных выпадов, Герфегест ранил еще одного и оказался наконец там, где ему следовало бы быть с самого начала – в дверях святилища, служившего ему домом последние семь лет и, похоже, становящегося теперь усыпальницей для него и для Тайен. Здесь можно было продержаться еще какое-то время. Зачем? Зачем вся эта кровавая бессмыслица, если против него еще девять совершенно здоровых и готовых к схватке головорезов? Этого Герфегест не знал.

Люди Алустрала, убедившись, что Герфегест – почти непобедимый противник в рукопашной – расступились, предоставив трудиться лучникам. Новые три стрелы искали сердце Герфегеста, но он не дал им убить себя. «Веером бражника» прогудел его меч, и стрелы, перерубленные, измочаленные, сломанные, застучали по деревянной двери.

– Никому не вверяй Семя Ветра, Герфегест. Никому.

Это были последние слова Тайен. Она умерла у его ног, по щиколотку вязнущих в замешенной на крови земле. Герфегест понял, что у него нет больше сил терпеть все это-холод ясного чужого утра, гнетущий рокот статуй-хранительниц и невыносимое ощущение близкой смерти, каждое мгновение которого тянется дольше века.

Герфегест хрипло вскрикнул и ринулся навстречу лучникам. Пусть на крыльях трех стрел его душа отправится в Святую Землю Грем. Последний Конгет-лар уйдет с легкостью, как и подобает Ветру, который волен приходить и уходить, и ничто не держит его в этом мире.

6

Лучники смотрели на Герфегеста, бегущего к ним по прямым дорогам их стрел. Лучники понимающе улыбались самоубийце.

Все трое захрипели разом, и улыбки троих сменились гримасами предсмертного отчаяния. Их луки дрогнули, стрелы ушли в небеса.

Герфегест, который ждал смерти, увидел, как его несостоявшиеся убийцы упали на берегу ручья. Воины с секирами, которые спокойно ждали роковой развязки, благородно предоставив Герфегесту самому выбирать свою смерть, сорвались со своих мест. Они понимали только одно – последний Конгетлар почему-то жив, стрелки почему-то мертвы и, следовательно, убить гибкого фехтовальщика придется им самим.

Герфегест, получивший отсрочку рокового приговора, не испытывал никаких чувств, кроме легкой досады. Он жив, а все происходящее спуталось в один загадочный клубок. Невидимый союзник, в расположение которого верилось с трудом, убил его палачей. И вот теперь – делать нечего, милостивые гиазиры – меч Герфегеста вновь встретился с чужой сталью, раскалывая вычурный прогиб лезвия на три нескладных осколка. Секира выказала неожиданно дурную закалку.

Он не заметил, как на поляне, уже порядком вытоптанной и окрашенной алым, появились трое странных людей. Герфегест не успел разглядеть их толком, всецело поглощенный сложной каскадной защитой от двух весьма опытных бойцов. Нападающие, отбросив секиры, обнажили короткие, но от этого едва ли безопасные клинки. Герфегест рубился с ними по всем правилам и не обращал внимания на то, как именно трое новых незнакомцев расправляются с последними людьми Гамелинов. Сейчас Герфегесту было важно только одно: эти трое отлично управляются со своим оружием и оружие их отнюдь не служит делу Гдмели-нов.

Все закончилось быстро. Герфегест, сплошь залитый своей и чужой кровью и этим отвратительный себе до тошноты, подошел к раненному стрелами Тайен Мелету. Глаза предводителя блеснули ненавистью. Как он ни силился, он не мог подняться, и меч Герфе-геста был полностью властен над ним, как над беспомощным младенцем.

– Ты стоишь своей девки и своего проклятого Дома, Конгетлар, предавший смерть своих, – в словах Мелета было слишком много правды, чтобы их мог вытерпеть любой из достойных людей.Алустрала. Но Герфегест был человеком Сармонтазары,

– Зачем Гамелинам Семя Ветра? – спросил Герфегест почти спокойно.

– Гамелинам? – В глазах Мелета Герфегест увидел загадочный отблеск тайного знания. – Ты не поймешь, человек из проклятого Дома Конгетларов…

Удар двуручного топора расколол голову Мелета до самой шеи. Две половины гребенчатого шлема, опав на его наплечники, ужасающе быстро окрасились алым. Безжизненное тело беззвучно опало на землю.

Сознание Герфегеста, замутненное быстрой чередой необъяснимых, ужасных и пустых событий излета сегодняшней ночи и зачатков нового дня, встретило происшедшее почти бесстрастно. Герфегест поднял тяжелый взгляд на убийцу. Им был один из его неожиданных союзников, до которых ему пока не было никакого дела.

– Мелет – низкий пес, – очень тихо сказал низкорослый обладатель хищного боевого топора. – Его слова не стоят горсти пустых ракушек, его жизнь дешевле кружки морской воды.

Карлик говорил на языке Алустрала. Герфегест оказался прав – день выдался ясен и жесток. Такого дня не выпадало ни ему, ни Сармонтазаре вот уже долгих семь с половиной лет.

7

Итак, еще вчера он был счастлив, спокоен, умиротворен, вечен. Вчера их было двое – слишком много для отшельничества, слишком мало для воинства, вполне достаточно для любви. Вчера их было двое – он и Тайен.

Сегодня Тайен была мертва, поляну между святилищем и ручьем покрыли пятнадцать тел чужаков из Алустрала, его бывший дом был усеян останками омерзительной членистоногой твари. Он, Герфегест, чудом остался жив. И с ним были трое непрошеных спасителей.

Все было до безумия непривычно, и, когда четверо, даже не успев познакомиться, оказались в ледяной воде ручья, чтобы смыть пот, кровь и усталость, это никого не удивило. Но когда один из воинов, ловко сбросив одежду, оказался женщиной, Герфегест смог только мысленно развести руками. Такого оборота дел он ожидать не мог. Тем более, когда она, встретив его удивленный взгляд мимолетной понимающей улыбкой, запросто сказала ему:

– Киммерин.

Так не представляются люди высокого происхождения. Слишком коротко, слишком просто. Люди высокого происхождения говорят так: «Герфегест из Дома Конгетларов», да еще зачастую прибавляют: «…на службе у Дома такого-то» или «…на службе у Империи».

– Герфегест, – коротко кивнул Герфегест, сочтя, что довесок наподобие «из павшего Дома Конгетларов» будет совершенно неуместен. Дева-воительница и ее двое молчаливых спутников еще подумают, что он кичится своим происхождением перед ними, низкородными. Такая скромность – или что-то еще, ускользнувшее от Герфегеста, – была встречена двумя молчаливыми спутниками Киммерин столь же короткими и столь же понимающими улыбками.

– Двалара, – слегка поклонился один.

– Горхла, – представился другой, карлик.

И все. Киммерин легла на дно ручья – к ледяным омовениям подобного толка питал слабость и сам Герфегест. Назвавшийся Дваларой фыркал, втягивая воду носом и сплевывая ее через рот. Тоже дело. Горхла стал на руки и застыл. Теплая компания.

Это совершенно никуда не годилось. Имена у всех троих были очень странные. О принадлежности их обладателей к какому-либо из семи Домов Алустрала они ничего не сообщали, а Герфегест был не из тех, кто способен удовлетвориться неведением.

Слишком многое изменилось, слишком быстро за сегодняшний день, и Герфегест мог позволить себе быть предельно откровенным. И на все вводные формулы вежливости ему было в этот момент глубоко наплевать.,

– Кому вы служите? – спросил Герфегест, ожидая услышать либо ложь, либо спесивое «никому».

– Ганфале, – ответил Горхла, заваливаясь из стойки на руках вниз и подымая огромную тучу брызг. – Бр-р-р, холодно.

Его ответ ошеломил Герфегеста.

8

Ганфала. Кто такой Ганфала для Синего Алустрала, милостивые гиазиры? Тот же, кем был Леворго для Сармонтазары. Главный. Пастырь. Охранитель. Тот, дому до всего есть дело. Тот, кому ни до чего нет дела. И никто, ровным счетом никто и никогда не смел называть Ганфалу просто Ганфалой. Ганфала Рыбий Пастырь – Синеву Алустрала Предержащий, Ганфала – Надзирающий над Равновесием. Нет в Синем Алустрале последнего слабоумного попрошайки, который не знал бы о Ганфале, и мало, очень мало сыщется людей, которые могли бы похвастать тем, что видели Ганфалу. Герфегест не видел. И никто из Кон-гетларов его не видел. И никто из Конгетларов ему не служил. Вообще, Герфегест мог дать правую руку на отсечение, что Ганфале не служил никто. И в то же время служили все. Луна и звезды, рыбы и камни, песок и Синева Алустрала – потому что все было обязано ему своим существованием и, следовательно, служило.

– Ответь передо мной за свои слова, – сухо сказал Герфегест Горхле, выходя на берег, и, якобы для согрева, пустил меч бесконечным «веером бражника».

Киммерин, поднявшаяся из вод ручья, словно ва-ранская дочь Пенного Гребня Счастливой Волны, и Двалара, взявшийся растирать ее тело куском грубой морской губки, с интересом воззрились на Герфегеста.

– Ответить за слова? – Горхла нахмурился. – Меня редко просят о таком одолжении. И все просители встретились с Синевой Алустрала раньше, чем ты бы успел сосчитать пальцы на своих руках. Но Ганфала не велел делать тебе злого. Рожденный в Наг-Туоле. Мы прошли через Врата Хуммера – вот мой ответ за мои слова.

– Это не ответ, – отрицательно качнул головой Герфегест. – Я тоже прошел некогда через Врата Хуммера. И все люди, убитые нами сегодня, тоже прошли через Врата Хуммера.

– Хорошо, – Горхла слегка пожал плечами. – Хорошо. Тогда я добавлю совсем немногое. Ты – Герфегест из Дома Конгетларов, ты владетель Семени Ветра, и именно поэтому мы здесь. В Алустрале нет никого, кто знает это, и подавно в нем нет никого, кто смог бы отыскать тебя на необъятных просторах Сармонтазары. Никого – кроме Ганфалы и Гамелинов.

Людей, присланных Гамелинами, ты уже видел, и ты видел их намерения. Мы очень спешили, и опоздай мы на несколько мгновений – ты был бы уже мертв.

– Ты говоришь о многом и не говоришь ничего. Твои слова – шелест ветра в ветвях сикоморы, твои слова – скрип снега под моими ногами.

Карлик побагровел. Медленно, чтобы не уронить достоинства, он наклонился и поднял с земли свой страховидный топор.

– Ганфала не велел делать тебе злого. Но он ничего не говорил о том, что есть для тебя зло. Я вижу, что зло для тебя – твой язык. Я сделаю доброе тебе, если вырву его из твоей велеречивой глотки.

Двалара одобрительно хмыкнул. Киммерин (взгляд Герфегеста помимо его воли все время соскальзывал с лица Горхлы к притягательному телу девы-воительницы), – Киммерин поглядела на них с тревогой.

Герфегесту стало весело. Весело безо всякой видимой причины. И он рассмеялся.

– Подумай над тем, что сделает с тобой Ганфала, когда вместо Семени Ветра ты принесешь ему мой язык, – сказал Герфегест, хотя никто из троих еще не говорил ему о том, что они посланы за Семенем Ветра. Не нужно быть ни мудрецом, ни знатоком Наречия Хуммера, достаточно среди ночи разодрать в клочья тварь-убийцу, а на рассвете перебить пол-отряда из Дома Гамелинов, чтобы понять: кому-то в Алустра-ле понадобилось Семя Ветра. И едва ли нечто большее.

Сказанное Герфегестом не пропало даром. Карлик пробормотал одними губами невнятное проклятие, из которого Герфегест расслышал только «…Хуммер…» и «…глубокая утроба…», но топор опустил. Неожиданно подала голос Киммерин.

– Ты прав и не прав. Рожденный в Наг-Туоле. Ты прав в том, что не веришь всему, что слышишь. Но ты не прав в том, что не берешься дослушать до конца.

Мы действительно служим Ганфале, потому что для Алустрала начались тяжелые времена; и Ганфала, Надзирающий над Равновесием – единственный, кто может остановить Дом Гамелинов в его стремлении к безудержному сокрушению. Но посланы мы не только за Семенем Ветра. Ты сейчас все услышишь из уст самого Ганфалы. Помоги мне, – последние слова Киммерин были обращены к Дваларе.

Двалара понимающе кивнул. Он расстелил свой плащ на земле и извлек из походной сумы, сшитой из оленьей шкуры, две небольших изящных курительницы.

Вслед за этим на свет появился каменный флакон с загадочным содержимым и маска из тонкой кожи, лишенная каких-либо характерных черт. На маске не было прорезей для носа и для глаз – только для рта.

Дальше происходило вот что. Киммерин легла на спину и надела маску. Двалара установил по обе стороны от ее головы курительницы и, несколько раз щелкнув огнивом, поджег благовонные палочки. Затем он поднес к губам Киммерин открытый каменный флакон. Несколько капель, отразив показавшееся из-за хелтанских вершин солнце, исчезли в приоткрытых устах Киммерин.

Горхла, которому, похоже, все это было не впервой, сделал Герфегесту пригласительный жест – садись, мол. Сам он, окинув быстрым оценивающим взглядом бездыханные тела, пошел к Мелету. Он содрал с его левой руки церемониальный щиток с черными лебедями Гамелинов, поднес его к уху и, пару раз стукнув по нему костяшками пальцев, одобрительно кивнул головой. Что-то ему понравилось.

Герфегест наблюдал за всем происходящим с выражением абсолютной отрешенности. В своей жизни он навидался всякого. В мире слишком много книг и еще больше способов их прочтения. Так говорили мудрецы Ита. И если кто-то думает, что под книгами они разумели пухлые тома желтой бумаги, испещренной красными чернилами – тот не видит дальше собственной руки.

Горхла подошел поближе к Киммерин. В его руках, кроме щитка с гербом Гамелинов, теперь был кинжал с вилообразной гардой. Быстрым жестом опытного каллиграфа он нанес на горло Киммерин крохотную царапину. Потом, спокойный и уверенный в себе, не примериваясь, он плавными взмахами кисти покрыл царапинами запястья и щиколотки Киммерин. Выступили крохотные капли крови.

Потом Горхла заговорил глухим низким голосом. Это не было Наречие Хуммера. Это был высокий язык Синего Алустрала – и не больше.

– Волею Синевы Алустрала, волею Двух Взаимо-борителей и Великой Матери Тайа-Ароан, именем Надзирающего над Равновесием и именами Трех Идущих Путем Его, да откроются Пять Скважин тела твоего и да пробудится память о создателе твоем.

Горхла замолчал, и тогда заговорил щиток с гербом Гамелинов – перехватив свой кинжал за лезвие, карлик принялся мерно постукивать костяной рукоятью по щитку.

Дым от курительниц, стоявших у головы Киммерин, бьш тяжел как свинец. Он не восходил к небу и не рассеивался в воздухе. Дым опадал тяжелыми складками И струился по телу Киммерин. По маске, скрывающей ее лицо. По обнаженной груди, по животу, по рукам и ногам, по лону.

Дыхание Киммерин учащалось в такт постукиваниям Горхлы, ее тело едва заметно вздрагивало. Ноги Киммерин медленно согнулись в коленях и разошлись в стороны. Двалара подошел к Герфегесту и протянул ему флакон.

– Подставь ладонь, – шепнул Двалара. Герфегест протянул ему тыльную сторону кулака.

Он уже догадывался, что ему предстоит сделать.

Не колеблясь, он слизнул четыре капли, которые вытрусил из флакона Двалара.

Стоило жидкости коснуться его языка, как в голове пронесся горячий вихрь. В уши ворвался тяжелый грохот – так ему теперь слышался стук рукояти кинжала о щиток. Киммерин показалась ему невыразимо прекрасной, манящей, той, обладание которой необходимо.

Двалара недвусмысленно ткнул пальцем в сторону Киммерин. И столь же недвусмысленно отвернулся.

9

Теперь все пространство, весь мир были пропитаны грохотом. Не было мыслей, не было ни стыда, ни страха, было только желание. Герфегест вошел в Киммерин быстро и жадно. В нее – ждущую, захлебывающуюся экстатическим стоном, окутанную благовонным дымом.

В висках Герфегеста бешено стучала кровь. Перед глазами расплывалась туманным пятном кожаная маска Киммерин. Прошлое рушилось в пучины небытия, будущего не было.

Последние часы были слишком тяжелы для него. Он истек быстро и бессильно закричал вдогон ускользающему наслаждению. И в этот момент маска Киммерин ожила. На ней наметились черты лица, скулы, глазницы и нос. Герфегест отпрянул назад, но стальные руки обхватили его плечи, и Киммерин заговорила далеким, чужим голосом. Этот голос принадлежал мужчине.

– Останься, Рожденный в Наг-Туоле. С тобой говорю я, Ганфала.

Маска на Киммерин полностью преобразилась и уже не была маской. Прямо в глаза Герфегесту смотрел оливковокожий человек. Он не был ни стар, ни молод – казалось, что он вообще лишен атрибута возраста. Два длинных черных уса сходились под подбородком и были сплетены вместе в одну косицу, конец которой был-схвачен простым медным кольцом без узоров и украшений. Его дыхание несло свежий запах-штормового моря, в его глазах Герфегест прочел лишь одно: это Рыбий Пастырь, и никто более. Это Ганфала.

– Ответь мне. Рожденный в Наг-Туоле, ты слышишь меня?

Герфегесту пришлось приложить огромное волевое усилие, чтобы разжать судорожно сведенные челюсти.

– Я слышу тебя.

– Хорошо. Ты силен. Идущий Путем Ветра. Могущество Гамелинов не смогло взять над тобой верх. Тебе удалось отверзть Пять Скважин тела Киммерин и именно благодаря твоей силе я сейчас говорю с тобой. Теперь слушай и молчи.

Герфегест, в общем-то, и без того молчал. Еще не хватало перечить самому Надзирающему над Равновесием!

– Над Синим Алустралом простерли свои черные крылья лебеди Гамелинов. Их могущество растет слишком быстро, и равновесие стремительно разрушается. Ты – отпрыск самого могущественного и искусного Дома Алустрала. Только ты можешь остановить Гамелинов. Ты нужен Алустралу, Герфегест. Я знаю – ты нашел Семя Ветра. Иначе ты сейчас не говорил бы со мной. Я хочу, чтобы ты пришел в Алу-страл, чтобы ты принес Семя Ветра и свое искусство Идущего Путем Ветра. Эти трое – Двалара, Горхла и Киммерин – были посланы мной, чтобы уберечь тебя и указать тебе дорогу обратно. Все мы – они, ты и я – вервие одного каната.

Пока Ганфала говорил, мир вокруг Герфегеста плавился воском, растекался водой, истончался до дыма и исчезал без следа. Исчез грохот, исчезло тело Киммерин, канули в ничто ручей, поляна, усеянная мертвыми воинами, курительницы и память о прошлом.

Герфегест и Ганфала неторопливо вышагивали по тропе, мощенной едва шероховатыми плитами нежно-зеленого цвета. Тропа вилась по берегу неглубокого прозрачного озера. В озере были камни и островки – один довольно большой и много помельче. В левой руке Ганфала держал длинный посох, увенчанный двурогим металлическим лезвием. На поясе у него висел небольшой мешочек, сплетенный из пурпурных водорослей – в таких носят фигуры для игры в нарк.

Герфегест не удивился новому превращению. Он уже не удивлялся ничему.

– Ты не согласен со мной, Герфегест, – заметил Ганфала так, будто они давно вели какую-то пустую беседу. О лошадях или, к примеру, о тягловых каракатицах.

– Ты прав, Рыбий Пастырь, – неожиданно для самого себя согласился Герфегест. – Я ничего не должен Синему Алустралу. Мой Дом был истреблен по тайному сговору чужих Домов, я обрел себя в Сармон-тазаре и вновь лишился всего по вине людей из Алустрала. Если Гамелины вознамерились вновь вывернуть наизнанку Синеву Алустрала – пусть сделают это.

– Пусть сделают это, – эхом отозвался Ганфала, извлекая из своего мешочка «лебедя», и, ловким щелчком большого пальца подбив плоскую резную фигурку, отправил ее в зеленую траву одного из островков посреди озера.

– Ты узнаешь эти земли? – спросил Ганфала, ткнув пальцем туда, где упала фигура.

Герфегест всмотрелся повнимательнее. Да, надо быть полным ослом, чтобы не понять сразу смысл и назначение озера, окольцованного мощеной тропой. Это земли мира, а озеро – океан, моря и заливы. Герфегест теперь с легкостью различил восточное побережье Сармонтазары, длинный язык полуострова Цинор, бычий желудок моря Фахо, ромбовидный Тернаун и скалистый обломок Хеофора. Западнее тянулись длинные цепи Хелтанских и Онибрских гор, а за ними раскинулись архипелаги Алустрала.

– Узнаю, – сказал Герфегест. – Узнаю, но едва ли сейчас помню, как называется тот островок, куда упал «лебедь».

Ганфала невесело усмехнулся.

– Священный Остров Дагаат. Герфегест равнодушно повел плечом.

– Мне ничего не говорит это название.

– Еще десять лет назад оно никому ни о чем не говорило. А теперь – смотри. Священный Остров Дагаат восстал из вод Синего Алустрала уже после того, как пал Дом Конгетларов.

Столь же ловко, сколь и в предыдущий раз, Ганфала отправил щелчком на островок второго «лебедя». В изумрудной траве раздался тихий стук соударения двух костяных фигурок.

По безмятежной воде озера пробежала мелкая рябь. Что-то ухнуло в глубине – далекое, непостижимое, ужасающее. Герфегест увидел, как рукотворный мир Сармонтазары побежал трещинами. Пожухла хар-ренская трава. Докрасна раскалились пески Легередана. Над морем Фахо встало колеблющееся парное марево.

Спустя несколько коротких варанских колоколов Сармонтазара полностью погрузилась в кипящую воду, а на месте разрозненных островов Алустрала вздыбился черный неведомый материк, от которого веяло холодом векового ужаса.

– Что это значит? – спросил Герфегест, который никогда не стеснялся выказать себя недоумком. В тех случаях, когда это было действительно важно.

– Это значит, что на Священном Острове Дагаат находится ключ к судьбам мира. И этот ключ в любой момент может попасть в руки Гамелинов. И есть только одно, способное обратить Дагаат не в ужас, но лишь в воспоминание о нем, – Семя Ветра. И есть лишь один человек, способный посеять Семя Ветра в каменную твердь Дагаата. Этот человек – ты, Герфегест Конгетлар.

– А если не сделать этого?

– Гамелины сейчас сильны как никогда. На их стороне еще три Дома Алустрала. В любой момент Гамелины смогут взять Священный Остров Дагаат в свои руки и открыть тайну сокрушения мира. И тогда не останется ничего. И тебя. Рожденный в Наг-Туоле, тоже.

– Пусть, – непокорно тряхнул головой Герфегест, вспоминая смерть Тайен. – Пусть. Этот мир похож на слишком старый, проржавленный до дыр панцирь, чтобы жалеть его.

– Ты упрямый осел, – сказал Ганфала, и в его голосе Герфегесту послышалось восхищение. – Но Заклятие Конгетларов сильнее твоего упрямства. Так вспомни его!

Перед глазами Герфегеста блеснуло двурогое лезвие боевого посоха Ганфалы. В горле полыхнуло пламя чудовищной боли. И вместе с болью в его мозгу сверкнуло нестерпимым белым светом Заклятие Конгетларов.

Вначале был Лед предвечный,
И более ничего.
Лед греет души Лорчей -
УЛорчей пламя его.

В грохоте молотов тяжких
Миру явилась Сталь.
Сталь дана Гамелинам,
Их беспощадным клинкам.

Два Тунца звонкобронных -
Порождены Синевой -
Южным Домам опора,
Юга хранят покой.

Над заводями колеблем
Ветром гибкий Тростник.
Танец его – для Хевров.
И Три Головы – для них.

Для Пелнов крылья простерты
Птицы, мощной, как смерть.
Им – Альбатроса дерзость,
Им – сила его и честь.

Тур, ярый в битве который,
Подъял на рогах небеса.
Тур – воитель Эльм-Оров,
Ужас в его глазах.

Лед изойдет водою,
Ржавчиной Сталь изойдет.
Ветер, один лишь
Ветер Над прахом
Домов воспоет.
Песнь о падении сильных.

Герфегест умирал. И вместе с Заклятием в него входила боль всех погибших Конгетларов. И вместе с болью к Герфегесту приходило отчаяние. Теперь ему уже никогда не отомстить за смерть родичей, никогда не стоять на смотровой площадке отстроенного Наг-Туоля и никогда не вдыхать полной грудью крепкий утренний ветер, прислушиваясь к рокоту близкого моря…

10

Ноздри Герфегеста щекотал благовонный дым. Все тело раскалывалось на куски от нечеловеческой усталости. В беспредельной высоте, широко распластав крылья, парил черный кондор.

К его щеке прикоснулась холодная женская рука.

– Тайен? – прошептал Герфегест.

– Нет, Рожденный в Наг-Туоле.

Идущий Путем Ветра знает, что самое последнее дело – поддаваться навалившейся усталости. Герфегест поднялся на ноги одним рывком. В голове далеким эхом отозвалась боль. Вместе с ним поднялась с корточек Киммерин. Киммерин. Откуда он знает это имя?

Трупы воинов были сложены в один ряд вдоль берега ручья. Двое – карлик в потертой зеленой залме и высокий тридцатилетний воин в длинном темно-коричневом плаще – перебирали небогатые трофеи. Мечи, шлемы, три лука, несколько секир, поясные бляхи, наплечники, щиток с двумя черными лебедями.

– Я… – неуверенно сказал Герфегест, ощупывая глазами лицо девушки, – я… мне нужно в Алустрал. Меня ждет Рыбий Пастырь.

– Я знаю, – кивнула Киммерин. К ним подошел Двалара.

– Тебе понравилось с ней? – спросил он, прищурившись и слегка склонив голову набок.

– О чем ты говоришь, Двалара? – спросил Герфегест, не вполне понимая, как на язык ему подворачиваются нужные имена.

– Пройдет совсем немного времени, и ты вспомнишь. Когда вспомнишь – знай, что все мы служим Ганфале и выполняем любые его приказания. Не будь на то его воли – я и Киммерин спорили бы только об одном: кто убьет тебя быстрее.

Киммерин едва заметно улыбнулась, будто бы извиняясь.

Герфегест не понимал их, да это сейчас было и не важно.

– Где Семя Ветра? – тревожно спросил он, бросив быстрый взгляд в сторону святилища. Последнее, что помнил Герфегест о Семени Ветра – это свое незавершенное превращение от заклинаний Тайен. Тогда Семя Ветра было в его руках, а после обломки расщепившейся стрелы слизнули его с ладони и оно упало в траву. Поляна была истоптана и залита кровью. Чтобы разыскать на ней Семя Ветра, могли уйти дни и недели.

– А это мы узнаем. Это мы сейчас узнаем, – чем-то исключительно довольный сказал-пропел Горхла.

11

Слепец не умер, потому что не жил. Останки его растерзанного Герфегестом тела, повинуясь слепому – ведь он за то и назывался Слепцом – стремлению самовосстановиться и вновь обрести целостность, успели уже отчасти собраться вместе. В дверях святилища Герфегеста и его новых союзников ожидало не самое приятное зрелище.

Вкривь и вкось сросшаяся головогрудь твари беспомощно мялась на трех лапах. Голова, перебирая несколькими жвалами, медленно подбиралась к телу. Извивающийся змеей ложноязык, однако, по неведомой Герфегесту причине стремился отнюдь не к воссоединению с головой. Он медленно пробирался в траве вдоль стены святилища, все более удаляясь от всего того, что осталось от Слепца.

Герфегест занес над Слепцом меч.:

– Не трать зря время, – остановил его Горхла. – Ещеуспеется.

Герфегест покосился на карлика с раздраженным недоумением.

– Мы что, будем ждать до тех пор, пока он не соберется до конца и не прикончит всех нас?

– Нет. Не будем. Мы расчленим Слепца перед уходом. А пока – найдем Семя Ветра.

Герфегест уже успел заметить на правой руке Гор-хлы рукавицу, искусно сплетенную из крошечных железных колец. Карлик ловко схватил извивающийся ложноязык, пренебрегая хлесткими ударами по плотной холщовой ткани его залмы, на которую были нашиты медные бляхи в виде зверей и чудовищ Алустра-ла. Горхла спросил у Герфегеста:

– Где ты стоял, когда выронил Семя Ветра?

– Приблизительно здесь, – Герфегеет сделал несколько шагов в сторону и ковырнул землю носком сапога.

– Хорошо.

Горхла подошел к Герфегесту и швырнул ложноязык на землю.

– У Слепца есть два безусловных стремления, – пояснил он тоном итского любознателя. – Первое в том, чтобы восстанавливать свою целостность. А второе – в том, чтобы идти к Семени Ветра. И для ложноязыка Слепца второе стремление сильнее первого. Отойдем. Не будем мешать его стремлениям.

С точки зрения Герфегеста, ложноязык Слепца вился по траве достаточно бесцельно. Но спустя некоторое время Герфегест обнаружил, что в его движениях есть некоторая закономерность. Сворачиваясь и разворачиваясь кольцами, ложноязык медленно отдалялся от того места, куда его бросил Горхла.

– Похоже, ложноязык Слепца знает что-то, чего не знаешь ты. Рожденный в Наг-Тубле, – не-без иронии заметил Двалара.

– Возможно, – сухо согласился Герфегест. – Однако я полагаю, что нет смысла стоять над обрывком беспросветно тупой твари, покуда он ищет Семя Ветра подобно тому, как Орис истекает из своего безмолвного истока в ХелтаНских горах и несет свои воды в море Фахо. Я должен предать земле тело Тайен.

– Разумно, – кивнул головой Горхла. – Очень разумно. Но могу ли я задать тебе один вопрос?

– Говори.

– Ты собираешься ходить обнаженным весь долгий остаток своих дней? Или отныне твоей единственной одеждой.будетмеч?.

Первый раз за день Герфегест услышал что-то, похожее на шутку. Очень отдаленно похожее.

– Меч, – серьезно ответил Герфегест. Только сейчас он стал чувствовать холод.

12

Герфегест направился в святилище, которое служило ему жильем последние семь лет. Обезображенное нападением Слепца и его шевелящимися останками, оно потеряло для Герфегеста вид жилища и сейчас больше походило на мясницкую. Статуи-хранительницы – четыре бронзовых оленеглавых девы, установленные здесь некогда варанскими атрами – безмолвствовали. Опасность ушла, оставив боль, усталость и решимость до конца исполнить Заклятие Кон-гетларов.

Каменная чаша пустовала, и Герфегест не знал, суждено ли ей когда-нибудь еще принять Семя Ветра. Скорее всего – нет, возможно – да.

Герфегест подошел к стенной нише, забранной грубой полотняной шторой. В нише хранилось то немногое, в чем может нуждаться Идущий Путем Ветра.

Яловые сапоги и легкие сандалии. Крепкие грют-ские штаны и просторная льняная рубаха. Пояс, плащ, подбитый медвежьим мехом, и варанский кафтан, на котором голубой и белой нитью были вышиты Пенные Гребни Счастливой Волны. Походный харрен-ский сарнод и ореховая шкатулка со снадобьями. Боевой цеп и перевязь «крылатых ножей». Все. Меч был у него в руках, его ножны висели в изголовье ложа. Их с Тайен ложа.

Герфегест оделся. Плащ, сандалии и ореховая шкатулка уместились в сарнод. Перевязь с «крылатыми ножами» привычно легла на плечо. Герфегест оценивающе взвесил в руке боевой цеп. Некоторое время он стоял, добиваясь совершенной чистоты мысли. Не вышло.

С яростным хрипом Герфегест обрушил тяжесть цепа на каменную чашу, хранившую до сегодняшнего дня Семя Ветра. С глухим стуком осколки упали на земляной пол святилища. Ей никогда больше не суждено принять в свое каменное чрево Семя Ветра. Хоть в чем-то он теперь уверен.

Успокоив дыхание, Герфегест заткнул боевой цеп за пояс. Снял со стены ножны и вверил им свой меч.

Лук и стрелы он возьмет позже. Впрочем, нет. Проклятые лук и стрелы, которыми на рассвете столь опрометчиво Тайен погубила все, брать с собой нельзя. Отныне они несут печать несчастья и их следует уничтожить.

Ну что же. Оставалась Тайен. Еще перед тем как идти омывать кровь в ручье, Герфегест переложил ее холодеющее с каждой минутой тело на ложе. Оно было там и сейчас. Он намеревался вынести Тайен под открытое небо и предать земле там, где. он впервые встретился с ней.

Но стоило Герфегесту склониться над ее мраморными грудями и прижаться к ним щекой (ему не хотелось прощаться с Тайен на глазах у Двалары и особенно Киммерин), как статуи-хранительницы призывно зазвенели.

Герфегест отнял щеку от холодной кожи Тайен и слегка отстранился. Он не понимал, что означает звон статуй-хранительниц. Герфегест знал только одно: они никогда не станут подымать шум зря.

Тело Тайен, которое до настоящего момента было не более чем телом красивой мертвой девушки, начало неуловимо изменяться. Под ее кожей стали проступать зыбкие загадочные очертания. Герфегест для верности отступил на два шага назад. Превращение, которое происходило с телом, не бьшо ни пугающим, ни отталкивающим, но осторожность была наследственной добродетелью Конгетларов.

Вскоре тело Тайен проявило свою истинную сущность. Ее кожа разделилась на отдельные лоскуты, обратившиеся листьями больших киадских кувшинок. Волосы Тайен стали молодыми вересковыми побегами. Глаза – двумя каплями харренского янтаря. Зубы – россыпью тернаунского жемчуга.

Затаив дыхание, Герфегест восхищенно наблюдал, как то, чему бьшо назначено стать изгнившим скелетом или двумя горстями пепла, наполнялось новой жизнью.

Листья кувшинок опали на ложе, и под ними Герфегест увидел великое множество цветущих клеверных головок. По святилищу закружились сонмы разноцветных бабочек – ленточницы, бражники, крапивницы. И, в довершение всего, к огромному удивлению Герфегеста, из клевера возникли: большая рыжая лиса и восседающий на ее правом ухе угольно-черный богомол. Лиса подошла к Герфегесту и, ошалело потряхивая головой, потерлась о его ногу. Богомол соскочил на пол и с восхитительной прытью исчез под ложем.

Герфегест, ошалевший едва ли менее чем лиса, довольно бессмысленно присел рядом с ней на корточки и почесал ее за ухом.

– Сыть Хуммерова… – пробормотал он. Более пространные комментарии были излишни.

Когда из вереска выпорхнул дрозд и в несколько уверенных взмахов крыльями исчез за дверью, Герфегест только мысленно махнул рукой. Удивляло лишь « одно: как в такой страшный и жестокий день могло произойти что-то, помимо уродливого и отталкивающего?

13

Двалара, Горхла и Киммерин оторопели, когда из святилища вышел Герфегест в полном боевом облачении, окруженный пестроцветьем бабочек и сопровождаемый по пятам лисой.

Горхла, впрочем, довольно быстро сообразил, в чем дело:.

– Твоя подруга не была рождена земной женщиной, да?

– Да. Но я не знал об этом, – сказал Герфегест, и это была чистейшая правда. Горхла нахмурился.

– Это дурно – не знать, с кем делишь ложе. Обычно подобного рода неведение оборачивается большими неприятностями.

– Как ты можешь видеть, на этот раз все обернулось… – Герфегест не мог сказать «хорошо», потому что не видел в смерти Тайен – кем бы она ни была – ничего хорошего.

– …все обернулось иначе, – подобрал он наконец подходящие слова.

Горхла, ничего не говоря, направился к двери в святилище. Когда он проходил мимо Герфегеста, лиса опасливо шарахнулась в сторону и, помедлив мгновение, пустилась наутек. «Жаль», – подумал Герфегест, который почему-то решил, что лиса скрасит его путь в Синий Алустрал.

– Постой, – сказал Герфегест, вежливо, но непреклонно схватив Горхлу за локоть. – Ты куда?

Герфегест почувствовал, как карлика сковало сверхчеловеческое напряжение.

– Хочу осмотреть место, где совершилось разложение Тайен, – сказал Горхла. Чувствовалось, что он прикладывает немалые усилия к тому, чтобы его голос звучал непринужденно.

– Как бы не вышло злого, – добавил он, делая попытку высвободить руку.

Но Герфегест держал его очень и очень крепко.

– Нет, – сказал он, делая вид, что пропустил оскорбительное «разложение» мимо ушей. – Никто больше не войдет туда. Отныне, именем Дома Конгет-ларов, это святилище нарекается Усыпальницей Тайен, и никому не дозволено посещать его, не важно со злыми или добрыми намерениями.

– Даже Слепцу? – невинным голосом спросил Горхла.

– Слепцу? – переспросил Герфегест насмешливо. Он выпустил локоть Горхлы и стремительно подошел к полувосстановившейся твари, которая копошилась теперь чуть в стороне от святилища, поближе к ручью. Не пожалев сил, он изрубил Слепца на хрустящие куски и расшвырял их по всей поляне.

Герфегест не видел, как за его спиной Горхла в один ловкий мах крюкообразно выброшенной вперед руки поймал в воздухе зазевавшегося бражника и, расплющив его хрупкое тело в своих стальных пальцах, быстро сожрал добычу. Вторую бабочку – ею оказалась нежно-желтая лимонница – он спрятал себе в суму до лучших времен.

– У тебя пыльца на губах, – сообщил Двалара Горхле очень тихим шепотом.

– Что у него на губах? – осведомился Герфегест, неожиданно повернувшись к ним.

– На губах? – удивился Горхла, успевший дважды облизнуться.

– Ты ослышался. Я говорю, что мы нашли Семя Ветра, и оно великовато для того, чтобы застрять в зубах, как земляничное, – нашелся Двалара.

– Нашли – так давайте сюда, – потребовал Герфегест, которого общество посланцев Ганфалы начинало не на шутку раздражать.

– Возьми, – с неожиданной легкостью сказал Двалара, протягивая ему раскрытую ладонь.

Это было оно. Семя Ветра. Тяжелое и шершавое.

– И где оно было? – спросил Герфегест, который, вновь овладев Семенем Ветра, пришел в неожиданно приподнятое расположение духа. Теперь ему хотелось как-то скрасить неловкость, вызванную его чересчур резким обращением с его пусть и непрошеными, но все же спасителями.

– Угадай, – панибратски подмигнул Двалара. Герфегест скроил потешно-презрительную мину. Дескать, вот еще, в загадки играй тут с тобой, в то время как весь мир может со дня на день превратиться в одну ужасающую загадку.

– Оно застряло в подошве одного из людей Гаме-линов, – сказала Киммерин, которая, по всей видимости, оценила мимическое мастерство Герфегеста.

– М-да? – скептически переспросил тот, оценивая расстояние от ложноязыка Слепца, который трепыхался посредине поляны, до уложенных на берегу ручья тел. – А этот вонючий обрубок? Он что – успел сползать туда и теперь возвращается?

– Нет, – серьезно качнула головой Киммерин. – Я пошла к ручью, чтобы наполнить фляги водой, и мой взгляд совершенно случайно упал на странный граненый камешек. Горхла сказал, что это Семя Ветра.

– Совершенно случайно? – переспросил Герфегест, улыбаясь.

– Да, совершенно случайно.

Последний из Дома Конгетларов оглушительно расхохотался. Находятся же еще люди, которые полагают, что в эпоху Третьего Вздоха Хуммера может происходить что-то случайное!

14

Шет оке Лагин, звезднорожденный, Сиятельный князь Варана, изволил гулять в одиночестве. Руины Хоц-Дзанга… Никто и никогда во всей щедро окропленной кровью истории Варана не видел того, нто он видит сейчас. Никто и никогда не мог сломить гордость и отчаянную храбрость смегов. Он, звезднорожденный, смог.

Весна на Циноре, как и обычно, выдалась холодная. Мокрый снег неутомимо падал на огненно-рыжие волосы Сиятельного князя, на горячие камни, на теплые трупы мужчин и женщин. Смегов больше нет. Все, кто остались, могут уместиться в трюмах двадцати торговых галер. Нет больше бессильных стариков, гордо именующих себя «колдунами», нет желтоволосых воительниц, нет метких лучников и вертких копьеносцев. Элиену будет интересно слышать об этом.

Но сегодняшним утром, когда серьга в его ухе сияла страшным изумрудным пламенем, когда Коготь и Наречие Хуммера творили победу, отнюдь не штурм Хоц-Дзанга занимал его мысли, отнюдь.

Рука Шета оке Лагина на мгновение окунулась в податливую ткань плаща и явилась нарвет с шестиугольной бронзовой пластиной.

Карта мира. Его гордость. Пять лет назад он выковал ее из останков одной трогательной вещицы, столь любой сердцу Элиена, и вдохнул в нее новый смысл и новую жизнь. Три девственницы дали ей свою кровь, трое юношей дали ей свое семя. Это была не та карта, какие рисуют скрупулезные путешественники на потребу купеческому любопытству. Это была правильная карта; даром что она пренебрегала многими мелочами. Зато на ней было главное.

Глубокая выжженная борозда, оставленная в землях Сармонтазары Знаком Разрушения. Ее не видят простые смертные – напоказ там по-прежнему где надо зеленеет трава, а где надо журчит ручей. Но Пути Силы необратимо изменены повсюду, и какой же он был тогда сосунок, что не смог разгадать смысла крохотной безделушки в рукояти меча… Дон-Меар, где вот уже семь лет как нет больше Чаши. Зато, извольте видеть, любезный брат наш поставил там свой город, огромный город… Конечно, до Лишенного Значений ему далеко, но Орин впечатляет, милостивые гиази-ры, очень впечатляет. Что за люди эти звезд норож-денные? На месте Орина седьмой год горит выжигающим глаза углем Стеклянный Шар. Диофериды, сыть Хуммерова… А вот и новая столица, Ордос. А вот Ци-нор, а вот на нем он, Шет оке Лагин, – зеленый изумруд. В общем, Сармонтазара как Сармонтазара.

Через центр карты, рассекая ее на две равных половины, шла мерцающая мертвенным голубоватым пламенем черта. Завеса Хуммера. Слева от нее лежали острова Синего Алустрала. Тоже ничего особо интересного. Белое пятнышко Молочной Котловины, полумесяц Ганфалы размером с полногтя. Золотая Цепь Калладира, багровый знак Дагаата… Все на своих местах. Но! Несколько дней назад Завеса Хуммера всколыхнулась в том месте, где находились Врата. Нечто проникло в Сармонтазару. Но что это и куда оно направляется? Второй загадкой был вытянутый крестик Поющего Оружия – знак местонахождения Элиена. На следующий день после того, как всколыхнулась Завеса, Элиен покинул Орин и теперь движется на запад, к Хелтанским горам. Зачем? Керков воевать? Но любезный брат наш миролюбив, как овечка. По крайней мере, после…

В спину Шета оке Лагина вонзилась стрела. Очень непростой наконечник. Обычная дурацкая стрела исчезает в глубинах его плаща безвозвратно. Эту заговаривали долго и старательно. Долго, старательно и совершенно без толку.

Шет обернулся и принял вторую стрелу в грудь. В пятидесяти шагах от него среди развалин крепостной стены торопливо натягивал лук чудом уцелевший смег.

– Не трать время, – спокойно сказал Шет, не повышая голоса. Он знал, что смег слышит его, звездно-рожденного. – Меня очень тяжело убить.

15

– Меня очень тяжело убить, – улыбнулся Элиен, звезднррожденный, Белый Кузнец Гаиллириса, свел народа даттоа. и правитель вольного города Орина.

– Все равно нам следовало взять с собой хотя бы пару сотен охраны, – заметил Фор Короткая Кольчуга. – Здесь можно напороться на керков или на бешеную по весне снежную кошку…

– Фор, Фор… – покачал головой Элиен. – Во-первых, я не хочу, чтобы, завидев моих воинов, керки заорали на пол-Сармонтазары: «Война!» Потому что этому миру довольно войн и воплей о них. А во-вторых, от злой стрелы, выпущенной из засады, не спасет даже тысяча телохранителей. Ну а в рукопашной я, так уж и быть, прикрою твою трусливую задницу.

– Спасибо, свел, – обиженно пробурчал Фор.

– Не за что, – пожал плечами Элиен.

Настроение у него было неважное. Как только всколыхнулась Завеса Хуммера, Элиен почувствовал -непреодолимое желание проведать Герфегеста. Наплевать на то, что в их отношениях давно воцарилась тягостная двусмысленность. Пусть Герфегест бросит на него косой взгляд и процедит что-нибудь вроде «Здравствуй, правитель-градостроитель…» Пусть опять заведетмрачный разговор о Шете. Пусть сделает что угодно – главное увидеть его целым и невредимым, побыть несколько дней рядом с ним, выяснить, кто же проник в Сармонтазару из Алустрала и как это ему удалось. Съездить, в конце концов, к Вратам Хуммера. Хорошо хоть пути осталось всего ничего – до заката будем на месте…

Элиен почувствовал присутствие смерти. Смерти было много, и смерть была разной. Около жилища Герфегеста прекратили свое существование по меньшей мере десять мужчин, один сгусток подвижной неживой материи и один «сделанный» человек; Для начала неплохо, Хуммер меня раздери!

Понять, есть ли там что-то живое, Элиен не успел. Потому что, пригнувшись к самой гриве, он уже гнал коня вскачь. Неважно, что низкие ветви деревьев хлещут по волосам. Неважно, что вовсю бранится Фор за его спиной. Неважно, что конь скорее всего переломает ноги, если на их пути попадется поваленное дерево или валун. Главное – успеть.

На поляне лежал аккуратный ряд трупов в незнакомых доспехах. Элиен соскочил с коня, выхватывая меч Эллата, и страшным голосом звезднорожденного проорал: «Герфегест! Герфегест! Услышь меня, шлю-хин сын!» Никакого ответа.

Подоспевший Фор спешился у самой двери святилища. Он тоже извлек из ножен меч, заглянул внутрь… В этот момент Элиен почувствовал, как в двух шагах от Фора, в святилище, вспыхнула совершенно бездушная, ледяная злоба. В следующее мгновение Фор страшно захрипел, и Элиен увидел на его горле что-то, похожее на тонкое шипастое щупальце.

Элиен молниеносно оказался рядом с Фором. Щупальце принадлежало чудовищному в своих размерах и противоестественности пауку. Или, скорее, сольпу-ге. Элиену показалось, что тварь уже сильно изуродована чьим-то старательным мечом. Но он не стал долго раздумывать над этим. Поющее Оружие очень скоро пропело свою победную песнь над останками твари.

Но Фор был уже мертв. Смертоносный двойной бич, который рос на нижней поверхности приплюснутой головы паука, разодрал горло Фора во многих местах. Шипы наверняка были напоены ядом.

Элиен бессильно выругался. Он слишком давно не обнажал своего меча. Его душа размягчилась семью годами мира. Мира, который иногда стоит слишком дорого.

Элиен сел, привалившись спиной к стене святилища. Сейчас он займется чем надо. Сейчас продолжит искать следы и знаки. Сейчас. Пусть только немного утихнет боль утраты.

Он ведь чувствовал, что эта тварь мертва. И сейчас он чувствует то же самое. Значит, эту тварь не умертвить. Даже Поющее Оружие не смогло уничтожить ее. Чужая магия. Синий Алуотрал. Какой-то там у них Пастырь, какие-то Семь Благородных Домов… Что он вообще знает об Алустрале? Ничего. Ровным счетом ничего. Кроме того, что через Завесу Хуммера в его мир, в Сармонтазару, пришли чужие люди и чужие вещи. Потому что не бывает таких пауков. Они – чьи-то подвижные вещи. Они принадлежат кому-то. И этот кто-то ему, Элиену, совсем не понравился. Как в свое время не понравился Октанг Урайн – Длань, Чресла и Стопа Хуммера.

Глава вторая

ПРОШЛОЕ

1

Тогда Герфегест не сразу заметил, как у вековых кедров на круче появилась рыжеволосая охотница в кожаных штанах и полотняной куртке. Он был слишком увлечен своим луком, чтобы беспрестанно оглядывать окрестности. Это было ни к чему – в глуши Хелтанских гор не стоило опасаться дурных гостей. Для дурных гостей существуют долины – плодородные, населенные, изобильные. Жилище Герфегеста было расположено в стороне от всего, что могло бы заинтересовать тех, кто умышляет злое. Герфегест жил там, где вьют свои гнезда белоголовые орлы и ищут себе пропитание маралы. И поэтому появление кого бы то ни было – тем более столь статной и молодой охотницы – виделось Герфегесту по существу невероятным. За время жизни здесь, в тихом уголке Сармонтазары, его бдительность изрядно притупилась.

Выстроганные из кедра стрелы лежали по левую руку от Герфегеста. Они были длинны, прочны и ровны. Они ожидали того часа, когда хозяин наденет на каждую из них стальной наконечник. По правую руку от Герфегеста лежало крыло черного кондора – он подстрелил птицу на рассвете. Герфегест знал, что лишь стрелы, чье оперение сделано из маховых перьев этой гордой и свирепой птицы, в должной степени устойчивы в полете. Конечно, многим воинам хватила бы и голубиных перьев, но Герфегест был из тех, кто знает толк в хорошем оружии.

Девушка, то и дело скрываясь за стволами кедров, спускалась вниз, к остывшим углям костра, подле которых сидел спиной к ней Герфегест. Она ступала легко и бесшумно, но, присмотревшись, можно было заметить, что ее левая рука закрывает глубокую рану в бедре, из которой сочится кровь. Рваная рана была скрыта под сделанной на скорую руку повязкой, под которой нестерпимо жглась и источала резкий запах кашица из пережеванных второпях целебных побегов. Охотница была бледна словно осенняя луна. У нее почти не имелось оружия. Лишь у пояса висел короткий кинжал – таким звероловы перерезают жилы раненым маралам.

Тогда Герфегест еще не знал, что Тайен – так звали охотницу – никогда бы не показалась случайно встреченному на высокогорье человеку. В их деревне верили в оборотней, принимающих человеческий облик, и полагали, что местность, где было расположено жилище Герфегеста – их излюбленная вотчина.

Никогда, если бы не рана. После схватки со снежным котом охотница оказалась слишком далеко от знакомых троп. Раны, нанесенные ей зверем, были глубоки. Ей оставалось одно – заночевать в горах. И она не колеблясь поступила бы так, если бы не твердое осознание того, что без посторонней помощи ее крепкое, но отнюдь не стальное женское тело истечет кровью еще до рассвета.

По-прежнему погруженный в свое нехитрое ремесло, Герфегест приладил приготовленные отрезки перьев к кедровой заготовке, обмотал шелковой нитью их начала и концы и обмотал основание стрелы нитью потолще, пропитанной растительным клеем. Ему вспомнился тот день, когда он впервые самостоятельно смастерил стрелу. Тогда он еще не знал, что оперение для стрелы необходимо вырезать из одного или нескольких перьев, но непременно взятых из одного крыла – левого или правого. Тогда, будучи ребенком, он допустил ошибку, которую никогда больше не повторял – составил оперение из правого и левого крыльев альбатроса. Разумеется, стрела летела как попало, минуя цель, поскольку перья на левом крыле птицы слегка изгибаются влево, а на правом – вправо. «Сразу видно, что ты никогца не летал», – сказал юному Конгетлару наставник, отпуская беззлобную, но поучительную затрещину. Уста Герфегеста тронула улыбка – из беспорядочной череды мрачных воспоминаний это было одним из самых приятных.

Девушка-охотница не видела его улыбки, хотя приблизилась достаточно – ей по-прежнему была открыта лишь спина Герфегеста. Она уже убедилась в том, что человек, мастерящий стрелы, не оборотень, поскольку за оборотнями такой досуг не водится. Но страх все же был велик, и потому она затаилась за камнем, чтобы понаблюдать за своим вероятным спасителем еще немного. Она прислонилась к валуну боком, но ее нога неловко скользнула по предательскому камню, рассудок Тайен полоснуло болью, и она не смогла сдержать сдавленный стон. Одно из ее ребер было сломано зверем, и обломок кости, растревоженный неловким движением, впился в плоть Тайен, причинив ей новые страдания.

Герфегест насторожился. Теперь у него не было сомнений в том, что он не один на этом горном склоне, но выказать свою осведомленность Герфегест не торопился. Если это недруг, лучше пускай он до поры до времени держит Герфегеста за простака. Как ни в чем не бывало Герфегест взял полностью законченную стрелу, взвесил ее на указательном пальце и стал внимательно осматривать свое изделие. Не тяжела ли? Правильно ли лег центр тяжести? Схватился ли клей? За видимой беспечностью, однако, теперь скрывалась предельная концентрация. Герфегест обратился в слух, пытаясь понять, откуда был донесен ветром сдавленный человеческий стон.

Но Тайен молчала. Она уже не смотрела на Герфегеста. Она сползла на землю и отерла рукой липкий холодный пот, выступивший на лбу. Боль ослепила ее и лишила всякого интереса к происходящему. Если бы в этот момент Тайен могла рассуждать, она поняла бы, что обломок ребра впился в печень. На ее губах выступила зеленая пена. Еще немного, и все будет кончено.

Герфегест, смущенный наступившим затишьем, стал подозревать худшее. Он неспешно приблизился к своему могучему луку, который мирно покоился у ствола лиственницы. Тисовый лук был закончен Гер-фегестом этим утром. Смола, которой была пропитана тетива, еще не успела как следует просохнуть. Но это было не так уж и важно в свете возможной опасности. Герфегест вложил в лук свежую стрелу и прицелился как бы для пробы. Если кто-то действительно наблюдает за ним, затаившись за камнями, он должен видеть, что голыми руками Герфегеста не взять.

Тайен дала себе зарок не обнаруживать себя до того, как не узнает, что за человек встретился ей в кедровой роще. Она пыталась оставаться незаметной, и до некоторого момента ей это вполне удавалось. Но теперь, когда горлом пошла желчь, а глаза заволокла болотно-зеленая пелена, Тайен было уже все равно. Мышцы перестали удерживать ее гибкое тело, и она упала, раскинув руки, на каменистую почву, поросшую сизым горным мхом. Резкий кашель, который нельзя было унять никаким усилием воли, вырвался наружу. Но Тайен не слышала его. Она вообще уже ничего не слышала.

С быстротою молнии Герфегест взобрался по склону. Туда, где нашла себе пристанище раненая Тайен. Когда он увидел окровавленные губы охотницы, судорожно хватающие воздух, и слипшиеся от пота волосы, намертво приставшие к ее длинной лебединой шее, он опустил лук. «Не умирай, девочка», – прошептал Герфегест в ухо охотнице и, бегло осмотрев раны, нанесенные хелтанским котом, бросился вниз, за своим плащом.

Он помнил множество сражений. На его руках отлетела в Святую Землю Грем не одна мужественная душа. Но и немало раненых было выхвачено Герфе-гестом из плена смерти. Герфегест прекрасно знал, что тех, у кого переломаны ребра, не стоит носить, закинув на плечо словно подстреленного оленя. Их следует аккуратно оттащить в убежище, положив на кожаный плащ, подбитый медвежьим мехом.

2

Тайен была подвижна, словно ласка, красива, словно цветущая слива, а острота ее зрения иногда вызывала зависть у самого Герфегеста.

После того как Герфегест неделю кряду морил ее целебными настоями и обливал ключевой водой, она довольно быстро поправилась.

Спустя две недели Тайен уже хлопотала по хозяйству,

В конце третьей – ее руки обрели былую уверенность и она, воспользовавшись луком Герфегеста, подстрелила быстроногую кабаргу.

На исходе четвертой недели Тайен объявила, что вполне здорова и намерена возвратиться в свое селение. По ее словам, оно было расположено в долине, в двух полных дневных переходах от святилища, где жил Герфегест.

Идущий Путем Ветра не привык выказывать своих чувств женщине. Даже самой обольстительной и искренней. Герфегест лишь сдержанно кивнул, когда узнал о желании Тайен покинуть его. Разумеется, он взялся сопроводить Тайен в родную деревню – ему были чужды нравы горцев, отпускающих своих дочерей охотиться в одиночку. Тайен, которую расставание с Герфегестом тоже, похоже, не радовало, охотно согласилась. Было решено двинуться в путь перед восходом солнца, а потому с началом сумерек и Тайен, и Герфегест, пряча свои смущенные взгляды, отправились спать.

Но Сон не снизошел в ту ночь в жилище Герфегеста. Его место заняла Любовь. В ту ночь Герфегесту было суждено познать своенравную охотницу Тайен.

Губы Тайен ласкали мускулистое тело Герфегеста без устали. И это было самой щедрой наградой за спасение, которую только получал Герфегест за тридцать пять лет своей многотрудной жизни. Тайен была искусна в науке любви, и Герфегест не переставал удивляться тому, сколь много просвещенного можно отыскать в нравах замкнутых и диких горцев, к народу которых принадлежала его Тайен.

Ласки Тайен бьши сладки, словно созревший персик.

Глаза Тайен блистали, словно угли.

Кожа Тайен была нежнейшим шелком, а ее шепот – откровенной и манящей песнью Любви.

Герфегест, поглаживая рукой ее рыжие кудри, с грустью размышлял о том, сколь пустой станет его обитель после того, как Тайен вернется под родной кров. Уже занимался рассвет, когда Герфегест, откинув покрывало, поцеловал белоснежный бок Тайен, совершенство которого не смогли нарушить даже розовые шрамы, оставленные на нем когтями снежного кота Хелтанских гор.

3

Более всего Герфегесту не хотелось гостить в деревне Тайен, поддавшись ее настойчивым просьбам, которыми она донимала его на всем протяжении их утомительного спуска. На то было множество причин.

Во-первых, общество людей с недавних пор претило Герфегесту. Путь Ветра не таков, чтобы стоило разменивать его на праздную болтовню. Во-вторых, Герфегест не хотел зла охотнице, чью любовь он изведал.

Герфегест знал, что нравы хелтанских горцев строги и целомудренны и что при кажущейся наивности горцы отличаются редкой прозорливостью. Самым изворот -ливейшим враньем ему никогда не убедить родных Тайен в том, что они не были близки, прожив более месяца под одной крышей. Не убедить потому, что правду всякий может легко прочесть в глазах Тайен. И в его глазах тоже.

На исходе второго дня из-за отрогов Старого Хребта показалась деревня Тайен. Герфегест в последний – как ему тогда казалось – раз соединил свои уста с устами охотницы и уже был готов попрощаться с ней, предоставив ей возможность проделать оставшийся путь в одиночестве.

– Мой господин, – сказала встревоженная Тайен, указывая в сторону деревни, – там что-то неладно.

Герфегест посмотрел вниз, напрягая зрение. И в самом деле. Ни над одним из домов не вился дымок. Не слышно было и лая собак. Ни одной живой души не было видно в окрестностях. Герфегест ничего не ответил Тайен. Они стали спускаться вниз, ожидая увидеть худшее.

И худшее было явлено им властителем человеческих судеб. Там, где стояла деревня горцев, теперь было лишь пепелище. Полуобгоревшие дома были лишь декорациями, напоминавшими о кровавой драме, которая разыгралась на этом месте несколько дней назад. Разлагающихся трупов было немного. Гораздо меньше, чем жителей. Тех, кого не убили, увели в рабство. Герфегест не знал, кто и зачем превратил деревню в кладбище. Но сути дела это не меняло.

– Керки убили их, – выдавила Тайен сквозь плотно сжатые зубы и не смогла сдержать горьких рыданий. – Наш род давно соперничает с ними. Раньше мы всегда брали верх, – всхлипывала Тайен, покрывая поцелуями священный для любого горца порог своего – в прошлом своего – дома. Единственная уцелевшая стена глядела на безучастные белые вершины пустыми мертвыми глазницами.

Они возвращались назад в святилище, под защиту статуй-хранительниц очень долго. Глаза Тайен были красны от слез, а Герфегесту доставало такта не раздражать ее глупыми утешениями. Человеку, потерявшему родных и отчий дом, утешения не помогают. Некогда Герфегесту довелось узнать это на собственной шкуре.

4

Четырнадцать лет назад Конгетлары нашли свою смерть, и никто не избег ее. Никто, кроме Герфегеста.

Конгетларов нельзя было победить в честном единоборстве. Против одного Конгетлара другим Домам нужно было выставить по пять своих людей.

После года тайных переговоров и интриг Дома договорились. Это был очень простой договор. «Все против Конгетларов». И никаких слов больше. Но этих трех слов хватило, чтобы уничтожить родичей Герфегеста.

Истинно Благородных Домов в Алустрале семь. Дом Герфегеста был восьмым. Среди аристократов Конгетлары были отверженными. Но уступая в знатности и богатстве Семи Домам, они, однако, ничуть не уступали в остальном. Их мечи пели добрую песню, их флот был крепок и силен. Путь Ветра, которым следовали Конгетлары, делал их отважными и умелыми воинами.

И все же ни один из Семи Домов не держал их за равных себе.

Во-первых, Конгетлары были самыми искусными в науке смерти. На счету Конгетларов было столько заказных убийств, что каждый алустральский дворянин, кутаясь в меха за стенами своего родового замка, не раз подумывал над тем, что его скоропостижная кончина от сердечного приступа или неосторожный шаг на лестнице будет зависеть от воли Конгетларов. Поэтому Конгетларов боялись и скрывали свою боязнь за показным презрением.

Во-вторых, Конгетлары никогда не заключали тайных союзов со своими соседями ни против других Домов, ни против Империи. Конгетлары служили всем. Всем, кто щедро платил. Всем, кто не платил, но нуждался в помощи. Всем, кто не платил и в помощи на первый взгляд не нуждался. Конгетлары хранили Равновесие – и не более. Такую беспринципность Благородные Дома Синего Алустрала тоже порицали, хоть и пользовались услугами Конгетларов с большой выгодой для себя.

Разумеется, Благородные Дома расквитались с презираемыми Конгетларами сполна. Но это не принесло Империи мира. Распри, усобицы и войны продолжались и после падения Дома Конгетларов. И каждый следующий рассвет в Алустрале был еще более красен от крови, чем предыдущий.

Это он учил Герфегеста крушить врагов волчезу-бым молотом. Это он обучал Герфегеста тому, чем не владел даже его наставник – осыпать противника непрерывным потоком «стального градам. Это он, его дядя Теппурт Конгетлар, руководил движениями Герфегеста, когда тот под его водительством изучал технику бросания „крылатых ножей“ – так в Алустрале называли серпообразные стальные лезвия, лишенные рукоятей.

Теппурт был главой Дома Конгетларов. И именно он был уничтожен первым.

Для того чтобы разделаться с Теппуртом, враги заманили его в столицу на мнимые переговоры, о содержании которых не сообщалось. Дескать, слишком важно, чтобы разглашать подобные сведения через посредников. Когда галера Теппурта подходила к Рему, разразился сильный шторм. Благодаря этому корабли Эльм-Оров, поджидавшие его в нескольких лигах к северу от столицы, потеряли свою жертву за серой пеленой дождя. Шторм помешал врагам совершить убийство Теппурта втайне. Поэтому оно было совершено прилюдно, и Алустрал содрогнулся от такого чудовищного попрания устоев.

Эльм-Оры нагнали корабль Теппурта прямо в восточной гавани Рема Великолепного. Над морем вставала радуга, а Теппурт и его сорок телохранителей из лучших ветвей Дома Конгетларов на глазах у всей столицы рубились в жестоком абордажном бою с сотней Эльм-Оров. А когда к галер Теппурта приблизился с правого борта второй файелант, число противников удвоилось.

Они сражались, стоя на трупах своих врагов и своих друзей, утопая по щиколотку в крови, выкрикивая проклятия безучастным зрителям на десятках других кораблей, которыми полнилась гавань. Никто не пришел им на помощь, потому что смерти Конгетларов жаждали все. Но даже они – Хевры, Пелны, Га-мелины – не могли сдержать рукоплескании, когда двадцать уцелевших Конгетларов загнали неприятелей обратно на их файеланты. Рукопашная не принесла Эльм-Орам славы, и тогда с высоких бортов на Конгетларов обрушились стрелы. Обычные, отравленные и зажигательные.

Теппурта достала отравленная стрела, выпущенная безродным наемником Эльм-Оров, когда Конгетлар пытался спастись вплавь с горящего корабля.

Герфегест часто видел сквозь завесу сонного марева лицо дяди Теппурта – бескровное, изборожденное морщинами. «Ты проживешь долго. Ты само воплощение Первопричинного Ветра», – успокаивал он Герфегеста, когда у того не выходило какое-нибудь обязательное упражнение – например, защита без оружия от удара «прямей-вправо» или уклонение вниз от удара алебарды.

Герфегесту очень хотелось верить ему. Много раз позже, сидя у огня, озаряющего стены святилища, Герфегест думал о том, что он в некотором смысле оправдал замечание Теппурта, пережив и его, и всех остальных.

6

Убийство Теппурта и его дружины послужило сигналом к поголовному истреблению Конгетларов.

Дальнейшие события не заставили себя долго ждать. Тем же вечером восемьдесят отборных бойцов, все как один из Дома Хевров, окружили Обитель Ветра. Так называлась башня из белого греоверда, где искони проходило посвящение юношей Дома в Искус-ство-Не-Оставляющего-Следов. В ту проклятую ночь в башне находился наставник Зикра – старейший из Конгетларов – и девять его учеников, самому старшему из которых было пятнадцать лет.

Маленькие долбленые лодки, которые использовали Хевры вместо шумных многовесельных посудин, числом шесть, подошли к бесплодному и лишенному растительности островку далеко за полночь. Хевры отказались от весел и гребли при помощи «собачьих плавников», сплетенных из молодой лозы. «Плавники» все время находились под водой и, разумеется, не создавали шума. Проигрывая в скорости, Хевры рассчитывали выиграть во внезапности. Но их уловка не обманула девяностошестилетнего Зикру Конгетлара.

Он был опытным воином. О его наблюдательности ходили легенды. Как ни старались Хевры подобраться незамеченными, им это не удалось. Черные чайки, ютившиеся в скалах острова, всегда оглашали своими сварливыми выкриками воздух над Обителью Ветра.

Но в ту ночь в их криках Зикра сразу же услышал нечто отличное от обычного спора за пищу. Чайки были встревожены предвосхищением близкой смерти больших двуногих птиц без перьев.

«К бойницам, мальчики. Сейчас посмотрим, кто чему выучился», – как ни в чем не бывало сказал Зикра, у которого не было даже тени надежды на то, что им удастся отстоять Обитель Ветра.

Юные Конгетлары – отпрыски самых знатных ветвей Дома – не растерялись. Лодки Хевров были встречены стрелами десяти луков. Нападающие поняли, что они лишились внезапности и их всех ждет смерть в тихоходных лодках. Хевры бросились вплавь. На берег выбралось лишь шестьдесят три человека. Но и этого было много. Враги быстро рассыпались среди скал. Теперь они могли короткими перебежками подбираться к Обители Ветра. Неспешно, но безнаказанно.

Впрочем, не вполне безнаказанно. Когда зоркие глаза Не-Оставляющих-Следов в неярком звездном свечении замечали серую фигуру, скользящую между камней, в нее сразу же устремлялись стрелы. И нередко стылый ночной воздух над Обителью Ветра оглашался чьим-то предсмертным криком.

Увы, это не могло продолжаться вечно. Башня была невелика, а ее защитниками были всего лишь не бреющие усов мальчишки. Неумолимо приближался рассвет. Стрелы, равно как и «крылатые ножи», подходили к концу. Хевры были уже совсем близко и готовились к решительному броску.

Подвалы Обители Ветра сообщались с морем посредством глубокого колодца. Нырнуть в этот колодец, предварительно набрав полные легкие воздуха, значило вынырнуть в одном из гротов на западной оконечности острова. Само по себе это не сулило спасения – лишь слабую надежду на него. Это прекрасно понимал Зикра Конгетлар, мысленно подсчитывая количество врагов, высадившихся на острове. Но это было лучше, чем ничего.

«В колодец! – скомандовал не по годам свирепым мальчикам Зикра. – Если повезет, вам удастся выгрести к соседнему острову. Там есть лодка, на которой можно будет бежать в Наг-Туоль». Перепуганные Конгетлары повиновались. Неповиновение учителю было равносильно отказу от Пути Ветра и предательству своего Дома. А это было хуже смерти.

Сам Зикра нырять не стал. Он знал, что из девяти нырнувших в колодец с соленой ледяной водой до грота доберется не больше троих – поставленная Зик-рой задача была по силам лишь очень опытному ныряльщику. А из этих трех лишь одному, быть может, хватит сил доплыть до соседнего островка. Но даже ради спасения этого одного имело смысл сражаться.

Собрав в кулак всю свою волю, Зикра остался у входа на лестницу, которая вела вниз, к колодцу. Он встретил свою смерть от двуручного боевого топора, так и не узнав, что последний из его питомцев был зарублен старшиной отряда Хевров на каменистом берегу соседнего острова, носящего странное имя – Плачущие Скалы.

7

«Нож – император среди оружия, послушного Ветру. Стрела – императрица. Крылатые когти, стальные перья, семиколенчатые плети – их вассалы. Ты же, Герфегест, суть есть Намарн над ними, ибо только Намарну повинуются и» императоры, и их вассалы». Так учил Герфегеста Зикра Конгетлар в те времена, когда Обитель Ветра еще не стала домом черных чаек и ползучих гадов, отдыхающих теперь там в большом зале для упражнений.

Сколько раз этот зал, в центре которого восседал на ясеневой лавке седобородый Зикра, являлся во снах Герфегесту? Тысячу? Две тысячи раз?

У Зикры было трое сыновей, и все они погибли. У Зикры было трое внуков, но лишь двое из них дожили до тридцати. Первый – Лака Конгетлар – был правой рукой главы Дома Конгетларов, Теппурта Конгетлара. Герфегест, а с ним и все остальные родичи, считали его самым искусным воином Дома. Лучшим стратегом Дома. Мозгом Конгетларов. Меч был послушен его руке, словно указательный палец. Дротик, брошенный его рукой, поражал в глаз саламандру, ползущую по стволу лиственницы, со ста шагов. Герб Конгетларов – серебряный горностай в белом поле – сиял на его щите безупречным символом всех доблестей. Доблестей, к которым стремился Герфегест – молодой и горячий, словно выпрыгнувший из костра уголь.

Лака Конгетлар был искуснейшим воином, но перед смертью ему не случилось встретиться с врагом один на один и обагрить свой клинок кровью неприятеля.

Его смерть Герфегест видел собственными глазами.

Небольшой отряд, который возглавлял Лака Конгетлар, состоял из десяти человек, в числе которых был и Герфегест. Двадцатилетний Герфегест. Это было не первое серьезное дело, в котором ему выпала честь участвовать. В этот раз они служили Дому Пел-нов, не подозревая о том, что эти же Педны состоят в тайном сговоре с остальными Домами и вместе с ними готовятся к расправе над Конгетдарами.

Дело было сравнительно простым. Конгетларам предстояло уничтожить охрану правителя Суверенной Земли Сикк, взять живьем самого правителя и доставить его главе Дома Пелнов.

Суверенная Земля Сикк имела весьма громкое название, но на деле представляла собой сравнительно небольшой остров – один из многих островов Алустрала – где были расположены несколько зажиточных рыбачьих деревень. Пелны обвиняли правителя Земли Сикк, своего вассала, в том, что он потворствует пиратам и предоставляет им убежище в своих водах. Доказательств, впрочем, не было никаких, а дань Суверенная Земля платила исправно. Поэтому сами Пелны не решались расправиться со своим вассалом из опасений перед недовольством императора.

Конгетлары быстро перебили немногочисленную охрану, захватили дом правителя, но самого правителя не нашли. Под пыткой младшая из его жен призналась, что Нисоред отшельничает в Поясе Усопших. Вот уже больше года, как он, покинув семью, бесследно растворился в морских туманах на востоке. Теперь Нисоред якшается с морскими гадами, размышляет в одиночестве и укрощает духов, которые, как известно, кишмя кишат в Поясе Усопших.

Лака Конгетлар не боялся ничего. Не боялся он и духов, а потому принял решение следовать в Пояс Усопших, дабы во что бы то ни стало выполнить уговор, связавший его с Домом Пелнов. И хотя за доставку Нисореда Сиккского Дом Пелнов должен был отдать Дому Конгетларов два острова Туальското архипелага, вокруг которых уже долго клубились земельные тяжбы, это не было основной причиной решимости Лаки преследовать жертву. Это было делом чести – даже если бы за выполнение службы Конгет-ларам не причиталось ничего, они все равно пошли бы в Алчные Пески, как совершенно справедливо называли Пояс Усопших, чтобы в очередной раз оправдать славу самых искусных воинов Алустрала.

Они искали Нисореда и не сомневались в успехе своих поисков. Порукой их успеха было бесстрашие и невозмутимость всех воинов отряда. Волосы ходили ходуном на голове Герфегеста, когда он слышал, как по лагерю расхаживает некто, пожелавший остаться невидимым. Гость переворачивал бурдюки с протухшей пресной водой, осматривал оружие у изголовий спящих, смеялся и покашливал. Но ни Герфегест, ни остальные не настаивали на том, чтобы прекратить поиски Нисореда. Ибо это было равносильно бесчестию.

Наконец, Нисоред был найден в старом порту Калладир. Он сидел, подогнув колени, посреди рыночной площади, и его черная борода с редкой проседью была желта от глиняной пыли. Он не обращал внимания на внешний мир. Вокруг него были разложены фишки для игры в нарк, а прямо перед его глазами был выложен странный рисунок из счетных палочек. Он медленно поднял руку и взял одну из палочек, чтобы переложить ее на новое, истинно правильное место. Но сделать это ему было не суждено. Потому что тонкая игла, напоенная Соком Недвижимости, впилась ему в шею. Лака Конгетлар с легкой улыбкой поцеловал свою счастливую духовую трубку.

Нисоред был связан «паутиной Конгетларов». Лагерь свернут, а маленькое парусное судно приготовлено к отплытию. Когда Конгетлары, веселясь и балагуря, пили кислое вино из Чары Победы, они заметили парус у входа в гавань. Это было более чем странно – старый порт Калладир огибали десятой дорогой все благоразумные кормчие.

Когда Герфегест, Лака и прочие Конгетлары смогли различить герб, которым был украшен парус приближающегося судна, никто из них не проронил ни слова. Серебряный горностай в белом поле. Герб Конгетларов. Это означало, что произошло нечто непредвиденное.

8

– Они убили Теппурта и его людей три недели назад, – сказал Вада, чьи некогда правильные и красивые черты лица были изуродованы свежими шрамами до неузнаваемости. Лака Конгетлар бесстрастно кивнул. Идущий Путем Ветра принимает утраты с достоинством.

Вада был силен духом, но даже его лицо исказилось гримасой скорби, когда он вынул из кожаной мошны, висящей у его узорчатого пояса, перстень главы Дома Конгетларов. Алмаз, оправленный в серебро. Символ власти Дома. Вада нисловом не обмолвился о том, что за этот перстень заплачено жизнями шестерых Конгетларов, не говоря уже о несчетных жизнях Эльм-Оров. Вада не стал рассказывать сколь многое совершил он, чтобы вернуть перстень, снятый воинами Эльм-Оров с пронзенного стрелой Теппурта и передать его, как велела освященная веками традиция, новому главе Дома Конгетларов, которым теперь стал Лака.

Безмолвный, хотя и весьма удивленный. Лака принял перстень, и остальные склонили головы. Ритуал передачи был свершен, и отныне судьбы Конгетларов пребывали в руках Лаки.

– Продолжай, Вада.

– Две недели назад они сожгли Наг-Туоль. Мы не смогли выдержать осаду. Наш флот уничтожен, – голос Вады, столь любезный дамам всех Семи Домов, был тверд, словно лед, покрывающий Бездну Края Мира.

Молчание – лучше никчемных слов. Но даже сдержанность Лаки Конгетлара имела свои границы.

– Что случилось с женщинами? – спросил Лака, отец трех дочерей.

– Они дали им яд, – отвечал Вада. – Известно ведь, что из Конгетларов выходят справедливые господа и никудышные рабы. Они не взяли их.

Навряд ли Лака предпочитал, чтобы его дочери стали рабынями в императорских женских покоях. Но их смерть, пожалуй-, была для него еще меньшим утешением. На какое-то время Герфегест перестал слушать Валу. Непрошеные слезы застилали его глаза – известие о падении Наг-Туоля было известием о смерти его возлюбленной, тринадцатилетней лилии с медового цвета волосами. Не одну ночь провел Герфегест в замке Наг-Туоль, но каждую проведенную ночь в Наг-Туоле он вспоминал с замиранием сердца, мысленно трепеща в объятиях своей юной возлюбленной. Она отдавалась Герфегесту с искренностью и беззаветностью юности, оставив без внимания людскую молву. Герфегест платил ей любовью за любовь, но теперь, похоже…

– …Обитель Ветра пуста, и Зикра Конгетлар мертв. Они не сдались живыми.

Двоюродный дядя Герфегеста опустил голову на руки, но ни одним звуком не выдал своего отчаяния – среди питомцев мастера Зикры был его единственный сын.

– У нашего Дома нет будущего, – каждое слово Вады было тяжело словно молот. – У нашего Дома нет настоящего. Наши земли захвачены.

Вада умолчал о том, что его замок – второй по величине замок рода Конгетларов – утоплен в крови, а он предпочел спасение смерти лишь потому, что долг чести велел ему поставить в известность о происходящем последних Конгетларов. А еще потому, что вассальный долг велел ему свершить ритуал передачи серебряного перстня с алмазом. Вада был единственным Конгетларом, кто знал местопребывание отряда Лаки. Именно поэтому он приплыл в Пояс Усопших. И теперь Лаке, который после смерти Теппурта стал главой Дома Конгетларов, предстояло решить, что будет дальше и будет ли что-нибудь вообще.

Никто не решался говорить, пока не возвысит голос новый глава Дома. Герфегест закрыл глаза. Медо-вовласая лилия звала Герфегеста из небытия. Зикра, наставник Герфегеста, звал его. Родители Герфегеста звали его. Наконец на заброшенной пристани зазвучал голос Лаки:

– Все в этом мире имеет свое начало и свой конец. Роду и Дому Конгетларов пришел конец. Против нас – Намарн, Император и Алустрал. Против нас весь мир. Мы можем мстить, но нам не отомстить всему миру.

Лака Конгетлар перевел дыхание. Все члены отряда, а с ними и Вала, смотрели на него, не отводя глаз. Герфегест гадал о том, куда клонит Лака.

– Сейчас мы в относительной безопасности. Нас не скоро обнаружат здесь. Мы можем уйти в глубь Пояса Усопших и умереть там – завтра, через месяц, через десятилетие. Но если мы поступим так, мы перестанем быть Конгетларами, и наше жалкое существование будет хуже смерти.

Лака обвел всех своим проницательным взглядом, и в глазах каждого он видел лишь одно – полное понимание. Лака продолжал.

– Мы можем покинуть Пояс Усопших, рассыпаться по миру и попытаться выжить. Нас будут находить поодиночке и убивать, как бешеных псов. Прежде чем умереть, мы будем убивать так, как научил нас Путь Ветра. Но если мы поступим так, мы тоже перестанем быть Конгетларами. Потому что высшая доблесть Конгетларов – оберегать Равновесие, а не кровавить клинки попусту.

Герфегест сглотнул воздух, который уже начал отдавать смрадным дыханием смерти.

– Нам остается только уйти. Уйти как Конгетла-рам, – сказал наконец Лака Конгетлар и извлек из ножен кинжал.

И никто не возразил Лаке, на указательном пальце которого блистал Белый Перстень.

Чтобы уйти, воины Дома Конгетларов не принимают яд – это удел трусов из дома Эльм-Оров или Хевров. Чтобы уйти, Конгетларам не нужно перекусывать языки – это привилегия сумасшедших из дома Пелнов. Поцелуй кинжала в пульсирующий поток жизни с левой стороны шеи. Так уходят Конгетлары, направляясь в Святую Землю Грем.

9

Перед тем как уйти насовсем, Конгетлары обнялись. Затем они сели в круг. Некогда Герфегест слышал от Зикры, как происходят такие вещи. Но одно дело слышать, а совсем другое – принимать в них непосредственное участие. Почти одновременно, не сговариваясь, Конгетлары извлекли из ножен свои кинжалы, последовав примеру Лаки. Почти одновременно, сомкнув пальцы мертвой хваткой на рукоятях, поднесли лезвия клинков к шеям. Все они были гладко выбриты – лишь Конгетлары, достигшие шестидесятилетнего возраста, получали право выбросить вон бритвенные принадлежности и отпустить такую же длинную и седую бороду, как у Зикры. Герфегест, самый младший среди собравшихся, по спине которого струйкой стекал холодный пот, краем глаза наблюдал за остальными и повторял их движения, толком не осознавая, что произойдет через несколько бесконечных мгновений.

Конгетлары закрыли глаза. Еще немного – и объятия вечности распахнутся для них. Почти одновременно десять кинжалов изведали плоти, и фонтаны алой крови залили полуразрушенные плиты пристани. Даже солнце, казалось, не в силах было смотреть на это – густое темное облако пришло из глубин Пояса Усопших и заволокло полнеба. И только одиннадцатый кинжал медлил. Это был кинжал Герфегеста.

Герфегеста раздирала чудовищная внутренняя борьба. Ему безумно хотелось жить. И хотя он не боялся смерти – таков был один из четырех даров Пути Ветра – он не хотел ее. Герфегест был достаточно умен, чтобы понимать: одно – смерть – навсегда исключает многое.

Первым упал Лака Конгетлар. Теплая кровь залила его лицо и походную одежду. Вторым беззвучно повалился на спину Вада. За ним приняли смерть остальные.

Между отточенной кромкой кинжала и шеей Герфегеста оставался ничтожно малый зазор. Этот зазор – пограничная черта между жизнью и смертью. Черта, которую Герфегесту не хватало мужества переступить.

Он снова вспомнил о своей возлюбленной – той, с медовыми волосами, отравленной лазоревым аконитом – самым благородным из дорогих и действенных ядов Синего Алустрала. О своих родителях, сгоревших заживо в бастионах Наг-Туоля. Навряд ли им пришлась бы по душе смерть Герфегеста, но навряд ли они одобрили бы и его нерешительность. Колеблемый сомнениями, Герфегест сидел, словно каменная статуя с закрытыми глазами, стараясь на время оградиться от всех своих внешних чувств. Чтобы не слышать хрип умирающих Конгетларов и не осязать теплоту их крови, которой навеки пропитался теперь Ветер Пустоты.

Герфегест медлил. Наконец последний Конгетлар – а это был красавец Вада – затих, и некому теперь было зреть позор Герфегеста, не решившегося свести счеты с жизнью, подставив свою шею под поцелуй кинжала. Онемевшая рука Герфегеста опустилась на колено, и клинок выпал из его разжатых пальцев. «Ты проживешь долго.Ты само воплощение Первопричинного Ветра!» – вспомнились Герфегесту слова его дяди, Теппурта Конгетлара. Дядя был прав. Герфегест открыл глаза.

10

«Если ты победил врага и оставил стоять его дом, значит ты напрасно тратил время», – говорит пословица, имевшая хождение среди Орнумхониоров. Именно Орнумхониоры настояли на том, чтобы осадить Наг-Туоль и сокрушить главную твердыню Конгетларов.

Орнумхониоры снарядили флот и пять тысяч воинов. Орнумхониоры склонили к походу авантюристов из других Домов. Орнумхониоры заплатили всем, кто только был в состоянии отличить алебарду от оглобли, лишь бы только их войско выглядело несметным, а флот – необоримым.

Взять Наг-Туоль было непросто. Конгетлары мужественно сопротивлялись, уполовинив силы нападавших. Среди Конгетларов не было предателей, и никто не открыл ворота перед врагами. Среди Конгетларов не было трусов. Поэтому город был сожжен лишь после того, как последний защитник выронил оружие из холодеющих пальцев. Все, кто остались, – а это были женщины и старики – предпочли позорному плену Последний Глоток. Они приняли яд, и Дом Конгетларов окончил свое существование.

Император спустился на пристань Наг-Туоля с борта своего громадного файеланта «Намарн», когда все было кончено. Один за другим главы Домов отчитались перед ним в своих потерях. Они были огромны. Ничего подобного в истории Синего Алустрала не случалось. Император, наклонившись к уху своего советника, в сердцах сказал: «Если Конгетлары и впрямь хотели подточить могущество Империи, они своего добились». Никто, кроме советника, не слышал этих слов. Но любой солдат и вельможа, глядя на остатки воинства Семи Домов, думал о том же самом.

Умные головы говорили потом, что именно с падением Дома Конгетларов начался закат Империи Алустрал.

11

Мир и все в этом мире было прежним. С одним лишь только уточнением. Мир стал красным. Все, что было безграничным многоцветьем красок, теперь ушло в оттенки алого, багрового, малинового, розового, пунцового, вишневого.

Этот мир был окрашен кровью Конгетларов, и сам Герфегест был красен от темени до пят. Так бывает, когда тебя застает в пути июльский ливень, и на твоем теле, на твоей дорожной одежде нельзя сыскать ни одного сухого места. Герфегест тоже попал под ливень. Изливающийся не из туч – из вскрытых артерий Конгетларов.

Конгетлары были мертвы. Их бездыханные тела уже не создавали священного круга, как то было совсем недавно. Тела, покинутые их отважными душами, лежали раскоряченные, нескладные, отвратительные.

«Прощай, Лака Конгетлар, хозяин крылатой секиры. Прощай, Вада, любезный всем женщинам Империи. Прощай, Мантегест. Прощай и ты, двоюродный дядя Спинар. Трус и предатель Герфегест остается по эту сторону, в мире форм и изменений», – сказал Герфегест и отвернулся.

Перед его взором раскинулось море. Оно не было красно. Оно лежало колышущимся серым полотном, и ему было безразлично все, что происходит на суше. Зрелище перекатывающихся волн слегка отрезвило Герфегеста. В самом деле, помимо Дома, Пути Ветра и родовой чести есть еще кое-что, что не следует сбрасывать со счетов. Есть жизнь.

Простояв в неподвижности еще некоторое время, Герфегест набрался храбрости снова обратить свой взор к убитым. Разумеется, он похоронит их достойно.

Когда нерешительность уступила место твердости духа, Герфегест снял с указательного пальца Лаки Конгетлара Белый Перстень. Серебро с чеканными фигурами бегущих горностаев – таких же горностаев, как тот, что украшает герб Дома. Алмаз ответил ему тусклым отблеском в глубине ограненного совершенства.

«Если я собираюсь жить среди людей, мне не стоит носить его, – размышлял Герфегест, – ибо в этом случае я проживу немногим дольше Вады и остальных». Герфегест примерил перстень, пришедшийся как раз впору. Затем снял его.

Он не доверял ни карманам, ни кошелькам, ни тайникам. В одном из походных тюков он отыскал крепкую шелковую нить и иглу. Затем он обнажил свое правое бедро, сделал кинжалом глубокий надрез в самом мягком, а значит безопасном месте, вложил в рану перстень и, стиснув зубы, зашил рану иглой. Его руки не были привычны к такому делу, и стежки легли неровно. Края раны, вкривь и вкось сошедшиеся друг с другом, немилосердно кровоточили. И все-таки дело было сделано. Пока он, Герфегест, жив. Белый Перстень не покинет его, и благословение стертого с лица земли Дома пребудет с ним.

После этого Герфегест омыл свежую рану целебным настоем и, примостившись в одном из укромных закутков пристани, задремал.

Так Герфегест стал главой проклятого и павшего Дома Конгетларов.

12

Рассвет в Поясе Усопших был совсем не таким, как повсюду в Алустрале. Не то чтобы солнце было иным. Но когда оно вставало над горизонтом, оно казалось не ярко-малиновым и не красным, а сиреневым и фиолетовым. Быть может, тучи губительной пыли были этому виной. Быть может, удушливые испарения заброшенных городов. Картина была исполнена мрачного величия и жути – фиолетовое солнце над свинцовой громадой моря.

Странный солнечный диск, показавшийся над холмами, был первым, что открылось взору Герфегеста, очнувшегося от тяжелого сна на берегу. Рана в бедре, где теперь был надежно упрятан Белый Перстень, ныла и сочилась сукровицей. Голова гудеда. Во рту стояла горечь. Перед мысленным взором пронеслись картины ушедшего дня: одиннадцать кинжалов, алчущих жизни своих владельцев; фонтан алой крови, бьющий из горла его двоюродного дяди; малодушие, стыд, жажда жизни.

Герфегест сел, обхватив колени руками и зажмурился – как будто это могло помочь ему смягчить воспоминания, которыми, словно ударами бича, награждал его воспаленный мозг. И тут до него донеслась песня. В первый момент он попросту отмахнулся от нее– в. Поясе Усопших его слух нередко морочили самые разные и необъяснимые звуки.

Герфегест успел свыкнуться с тем, что здесь, услышав блеяние барашка, можно не торопиться бежать на поиски приблудной животины. В лучшем случае рискуешь найти полый, выбеленный солнцем и ветром рог. В худшем – сложишь свои кости рядом с какой-нибудь безумной статуей бараноглавой девы. Крик о помощи вовсе не означал, что кто-то нуждается в ней. Скрип телеги, донесенный ветром, плач ребенка, гром – все это было ложью, на которую Пояс Усопших был весьма и весьма щедр.

Но в этот раз что-то подсказывало Герфегесту, что он слышит подлинные звуки подлинной песни. Спустя некоторое время он сообразил, что песня принадлежит злосчастному приютителю пиратов, чернокнижнику и заклинателю морских гадов Нисореду, правителю Суверенной Земли Сикк. Человеку, ради которого Конгетлары отправились в эти гибельные места. Человеку, о котором они напрочь забыли в тот самый момент, когда на горизонте показался корабль с гербом Дома Конгетларов на косом парусе. Корабль Вады.

Воин, прими от меня
В дар за услады ночные
Лучший недуг, чем вино
– Жизни пьянящий сосуд.

Это были странные слова странной песни. Герфегест слышал ее в детстве и никогда не мог понять, отчего жизнь называется «пьянящим сосудом»? И отчего она «лучший недуг», чем вино? И отчего жизнь вообще «недуг»? И что это еще за «услады ночные»? В свои двадцать Герфегест был твердо уверен только в ответе на последний вопрос. И только сегодня последний уцелевший Конгетлар понял, что жизнь может быть страшным недугом, хуже проказы и морового поветрия. Потому что жизнь – это совесть.

Голос у Нисореда был на удивление неплохим. На удивление – поскольку Нисоред со вчерашнего утра лежал, отирая животом холодный пол в одном из портовых строений с проломленной крышей, дожидаясь, когда его, словно бурдюк, отнесут на корабль и бросят в трюм. Он был добычей, а с добычей Конгетлары церемониться не привыкли.

Едва ли Нисоред смог выскользнуть из веревок – Конгетлары использовали свой собственный способ рбездвиживания жертвы. Сначала легкая, но очень прочная веревка из конского волоса обвязывалась вокруг больших пальцев рук, заломленных за спину и скрещенных довольно противоестественным образом. Затем она, подпоясав жертву, связывала намертво большие пальцы ног. Человек, связанный таким образом, мог лежать только на животе. Пытаясь высвободиться, он лишь затягивал путы и доставлял себе лишние мучения. Ходили слухи, что нескольким удальцам из Дома Хевров удавалось высвободиться из «паутины Конгетларов», но на то они и Хевры. Танец Тростника, одно из Младших Искусств Алустрала, сообщал их телам податливость и нечеловеческую гибкость, позволявшую им делать то, что недоступно всем остальным. Кстати, в смысле политической гибкости Хевры тоже не знали себе равных. Оно и понятно, – Свен-Илиарм, их вотчинный остров, находился в самом центре Империи. Именно на нем была расположена столица Алустрала. Именно земли Хевров окружали императорскую резиденцию. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но Нисоред не был Хевром. Поэтому Герфегест, влекомый отчасти состраданием, а отчасти любопытством, опрометью бросился туда, откуда доносилась песня.

Нет, Нисоред не был Хевром. И все-таки ему удалось освободиться от пут, и сделал он это, судя по всему, весьма и весьма давно. Как и вчера, вокруг были разложены фигуры для игры в нарк. Как и вчера, перед ним был непонятный рисунок, выложенный из палочек. Но сегодня Нисоред был открыт миру, и его живые подвижные глаза с любопытством воззрились на вошедшего Герфегеста.

Еще на пути в разрушенное строение Герфегест принял решение отпустить Нисореда. Путь Ветра запрещал бессмысленные убийства. А продолжать действовать по намеченному плану и исполнять обещание, данное Пелнам, было в высшей степени бессмысленно.

Но Нисоред явно перещеголял Герфегеста великодушием. Он освободился сам и, похоже, мог спокойно отправить Герфегеста вслед за остальными Конгетла-рами,пока тот спал.

– Я все слышал, и я все видел, – сказал Нисоред, упреждая вопросы Герфегеста. – И я сказал себе, что новый глава Дома Конгетларов не станет убивать скромного искателя истины после всего того, что произошло за последний месяц под зраком Намарна.

«Не станет убивать… глава Дома Конгетларов…» Польщенный Герфегест, не изменившись в лице, вложил меч в ножны и скрестил руки на груди в знак мира. Нисоред был первым человеком, поприветствовавшим нового хозяина проклятого Дома.

– Мы не враги больше, Нисоред. И наши дороги отныне расходятся. Но если хочешь, я могу отвезти тебя назад в Суверенную Землю Сикк. Вдвоем мы, пожалуй, сможем управиться и с парусом, и с кормовым веслом.

– Признателен тебе, глава Дома Конгетларов. Ты человек долга, и ты человек слова. Но я не выйду в море. И, если тебе только еще дорога жизнь, не советую тебе подыматься на борт ни одного из двух ваших кораблей.

Сдержанно и в то же время вопрошающе Герфегест пожал плечами.

– Не вдаваясь в словесные излишества, скажу, что старый порт Калладир – очень дурное место. Оба корабля не доживут до заката следующего дня. Им суждено стать пищей для Густой Воды. Я вижу это так же отчетливо, как видел кинжал, поднесенный к пульсирующей дороге жизни у шеи жестокого Лаки Конгет-лара. Ты можешь не верить мне и поступить, как найдешь нужным. Но даже если я ошибаюсь тебе все равно не сойти на сушу, ибо четыре файеланта, пустившиеся в погоню за Вадой Красчвым, будут здесь, когда на землю сойдут сумерки.

Воля впервые изменила Герфегесту за прошедшие два дня. Он почувствовал себя смущенным, растерянным и никчемным одновременно. И даже Ветер молчал, укрывая от него истинный Путь.

– Что же мне делать, Нисоред? – спросил Герфегест, и голос его дрогнул. Той весной ему исполнилось всего двадцать лет. И глядя в мутно-зеленые глаза мага, он чувствовал себя ровно на свои двадцать. То есть сопливым мальчишкой.

Удивленному Герфегесту ответила торжествующая улыбка Нисореда. Владетель Суверенной Земли Сикк обвел широким жестом свои загадочные построения из палочек и фигур нарка.

– Для этого я здесь, – сказал Нисоред и замолчал, словно бы этим было сказано все.

Герфегест, привыкший к точным словам, без которых была невозможна жестокая жизнь Идущего Путем Ветра, нетерпеливо щелкнул пальцами. Ему было не до шуток.

– Загадки всегда оставляли меня равнодушным, – сказал он холодно. – Говори больше или…

– …Или ты убьешь меня, – Нисоред обиженно поджал губы. – Из твоего терпения, молодой Конгет-лар, сельха не сваришь. А я вот, между прочим, вполне терпеливо дожидался, пока ты изволишь проснуться и внять моему пению.

– Извини, – Герфегест почувствовал неловкость. – Я готов ждать твоих откровений до Третьего Вздоха Хуммера.

– Так хорошо, – удовлетворенно кивнул головой Нисоред. – Третий Вздох Хуммера скоро наступит, а поэтому считай, что ты уже дождался. Это может показаться смешным в нашем безумствующем мире, – продолжал Нисоред, – но вся моя жизнь прошла под знаком исканий истины. Можно сказать проще: я был очень и очень любопытен. В детстве я расчленял рыб, чтобы понять, отчего они безмолвствуют, в отрочестве – лазил девкам под юбки, чтобы разузнать, откуда я такой взялся. Любопытство заставляло меня вчитываться в древние рукописи, любопытство привело меня в Пояс Усопших. Я искал здесь Мед Вечности. Вчера ваша глупая игла помешала мне завершить размышления. Поэтому я освободился от пут и прошел путем знания до конца.

Герфегест удивленно вскинул брови.

– Ты нашел Мед Вечности?

– Нет. В конце пути меня ожидал тупик. А в нем – новое и страшное знание, которое не имеет ничего общего с Медом Вечности. Я искал розу, а нашел змею. И имя ей – Семя Ветра.

– Семя Ветра? – смутные, чужие воспоминания тусклой свечой озарили рассудок Герфегеста.

– Да, Семя Ветра, по преданию завещанное Дому Конгетларов самим Лишенным Значений. Вот уже многие века никто не верит в него. Но теперь я точно знаю, что Семя Ветра существует. Оно затеряно где-то на просторах Сармонтазары, по ту сторону Хелтан-ских гор. Мне не удалось постичь силу Семени Ветра. Но я знаю, что в дурных руках эта сила способна вывернуть наизнанку и извратить весь мир. А в надежных руках Конгетлара Семя Ветра может умиротворить Алустрал и вернуть величие имени твоего Дома.

Герфегест вспомнил. Зикра Конгетлар – он был жив еще совсем недавно! – что-то говорил о Семени Ветра. Что, дескать, придет время… В глазах Герфегеста блеснула надежда. И тотчас угасла.

– Ты сказал, что Семя Ветра – в Сармонтазаре. Но ведь Мир Суши отрезан от Алустрала Завесой Хуммера и никому из живущих не дано преодолеть ее живым. Значит, твои слова пусты для меня.

– Нет, молодой Конгетлар. Они полны надеждой и смертельной опасностью. Надеждой – потому что отныне я, Нисоред Сиккский, знаю слова, отворяющие Врата Хуммера для живущих. Опасностью – потому что нет людей, которым удалось бы пересечь Пояс Усопших и достичь западных отрогов Хелтан-ских гор. Моих слов достаточно, чтобы отворить Врата Хуммера, н их мало, чтобы сохранить твою память в неприкосновенности. Опасностью, ибо тот, кто обрел Семя Ветра – пусть он даже тысячу раз Конгетлар – может с легкостью стать жертвой собственного могущества.

Нисоред провел ладонью по лбу, на котором выступили крохотные капли пота, и продолжал:

– Но у тебя нет выбора, молодой Конгетлар. Существует лишь одна дорога, пройдя по которой ты сможешь по меньшей мере прожить долгую жизнь.

– Что значит «по меньшей мере»?

– Это значит, что, если тебе повезет, ты сможешь достичь большего, чем достиг твой дядя Теппурт Кон-гетлар и чем любой другой из живущих в Синем Алу-страле.

– Ты сказал, что Врата Хуммера отнимут мою память. Правильно ли я понял тебя?

– Да.

– Это значит, что я забуду все, что видел и слышал в Синем Алустрале?

– Да.

– В том числе и заклинание, отворяющее Врата Хуммера?

– Да.

– Значит, я не смогу вернуться назад.

– Этого я не знаю. Но если тебе все-таки удастся вернуться в Синий Алустрал и принести Семя Ветра, я первым поцелую пыль под твоими ногами.

Герфегест мучительно пытался осмыслить услышанное. Сотни вопросов дробили его рассудок в ничто, но он похоронил их в молчании.

Вместе с Нисоредом они предали тела Конгетларов земле и подожгли осиротевшие корабли.

Белый Перстень отдавал болью в бедре при каждом движении, но Герфегест не чувствовал ничего кроме пустоты и неуверенности, надолго поселившихся в его сердце.

Глава третья

ПОЯС УСОПШИХ

1

Эта ночь показалась и Тайен, и Герфегесту чрезвычайно короткой. Так всегда бывает, когда происходит что-то бесконечно приятное. Осиротевшая Тайен и обретший верную подругу Герфегест любили друг друга, не зная ни усталости, ни пресыщения. Когда их руки снова сплелись в объятии, а их тела, обессиленные любовной схваткой, успокоились на грубом ложе, укрытом шкурами, Тайен, одарив Герфегеста страстным поцелуем, сказала:

– Мой господин, ты нежен, словно слепой дождь в летний полдень. Ты искусен в любви, словно Эррихпа Древний. Ты красив, словно ожившая статуя. Скажи мне, Герфегест, что ты делаешь в этой глуши? Неужели твое сердце не жаждет большего?

Герфегест печально улыбнулся. Неожиданный вопрос Тайен снова оживил в нем воспоминания. Они хлынули непрошеным потоком в их уединенное святилище, и ему ничего не оставалось, кроме как раскрыть им навстречу врата своей души.

– Все, даже самое хорошее, рано или поздно надоедает. И подвиги, и слава, и память о них.

Тайен приподнялась на локте. Глаза ее блестели, а дыхание участилось.

– В точности такие слова говорил мой отец, – задумчиво сказала Тайен.

– В этом нет ничего удивительного. Это первые строки из поэмы Юмиохума Ремского, – рассеянно бросил Герфегест; спустя мгновение он приподнялся на локте, потрясенный, и пристально вгляделся в нежную темноту. – Постой, постой… Кем был твой отец?

Тайен долгое время молчала. Потом заговорила – странным, глухим, опустошенным голосом:

– Тот человек, которого я называю своим отцом… он не был сыном народа гор… он… прости… я не могу вспомнить…

Тайен уткнулась ему в грудь. Герфегест чувствовал, как по его коже пробежала одинокая слеза.

– Но ты ведь помнишь его слова? – тихо спросил Герфегест, в груди которого зародилась смутная тревога.

– И это все… расставание с ним нестерпимо… – бессвязно пробормотала Тайен. – Мне страшно…

Она дрожала всем телом, и Герфегест почел за лучшее прекратить бессмысленные расспросы. Какая разница, в конце концов, кто ее отец? Он любит Тайен такой, какая она есть. И если расставание с отцом для нее нестерпимо, она имеет полное право на слезы. Женщина всегда имеет право на слезы.

Они надолго умолкли. Единственный человек из ныне живущих, расставание с которым было Герфе-гесту почти нестерпимо, был северянином и ласарцем по рождению, и его звали Элиеном.

Многое связывало Герфегеста с ним, ставшим теперь зодчим и владетелем вольного города Орин, с ним, звезднорожденньш, обретшим себя в Лон-Меа-ре, с ним, ушедшим в прошлое. Едва ли Герфегест, вновь Идущий Путем Ветра, когда-либо встретит Элиена Тремгора, гордого потомка укротителей Юга. Путь Элиена – это Путь Недеяния. Быть может, в следующей жизни…

– Мы некстати окунулись в наше прошлое, – глубоко вздохнув, прошептала Тайен.

Ее губы, отпечатав томный поцелуй на правой ключице Герфегеста, стали опускаться все ниже и ниже, минуя опушенную кудрявыми волосами грудь и мускулистый живот, пока не достигли белого шрама на правом бедре Герфегеста. Среди многих напоминаний о былых ратных подвигах этот шрам выделялся своим цветом – в лунных отблесках он, казалось, слегка серебрился. Там, в глубине давно зажавшей и навеки скрытой шрамом раны, до времени покоился Белый Перстень Конгетларов. Алмаз, оправленный в серебро. Символ власти над людьми, которые умерли почти семь лет назад. Перстень главы павшего Дома Конгетларов.

Тайен обняла бедра своего господина и прикоснулась пылающей страстью щекой к белой змейке шрама. Ее дыхание было горячим и возбужденным, и Герфегест запустил руку в ее ласковые рыжие кудри. В тот момент ему казалось, что не хватит самой вечности для того, чтобы насытиться томительной сладостью охотницы Тайен.

2

Врата Хуммера были вырезаны в абсолютно гладкой и плоской скале, которая, если смотреть на нее издалека, казалась чудовищной величины мостом, соединяющим Младшую Сестру Са и Подкидыша. Такие странные имена получили эти вершины от опасливых горцев, никогда не подходивших к Вратам ближе, чем на три полета стрелы. Врата Хуммера были заперты заклятием, наложенным на них еще во времена Первого Вздоха Хуммера. Через эти ворота пролегала единственная сухопутная дорога, соединяющая Сармонтазару и Синий Алустрал. Но всякий знал, что ворота непроходимы для смертных. Сармонтазара и Синий Алустрал – две половины Круга Земель, некогда связанные узами и вражды, и дружбы, – теперь были намертво отрезаны одна от другой. Морской путь тоже был заказан, ибо Завеса Хуммера в равной мере была крепка и в северных горах, и в беспокойных южных морях.

Но как и все, что заперто. Врата Хуммера можно было открыть. Это было очень опасно. Это было почти немыслимо. Но некоторым это удавалось. Разумеется, большинство людей, отягощенных здравомыслием, понимали, что не стоит пытаться решить задачу, которая по плечу не каждому магу. О землях, прилегающих к Вратам, ходила дурная слава. Ни один безумец не нашел бы себе проводника, который дал бы согласие отвести его к Проклятому Мосту, соединяющему Младшую Сестру Са и Подкидыша. Ибо никому не по нраву сопровождать людей к месту их гибели.

Но не только это останавливало путешественников, жаждущих открыть для себя просторы Синего Алустрала. Врата Хуммера находились столь высоко, что путь к ним был весьма многотруден. Совершить его можно было только в месяцы Эсон и Элган. Лишь в конце весны погода благоприятствовала восхождению по склону Младшей Сестры Са. В остальное время его делали глупой и самоубийственной забавой ураганы, снежные бури и дожди. Черные тучи, налетавшие смертоносными птицами, унесли семена душ сотен отважных глупцов в Святую Землю Грем.

Их небольшой отряд расположился на ночевку в виду Врат Хуммера. Герфегест помог Дваларе установить обширную палатку, обитую изнутри собачьим мехом. Потом он, скользнув взглядом по ладной фигуре Киммерин, которая возилась с ужином, стал удаляться от лагеря, стараясь избежать встречи с Гор-хлой, которому тоже не сиделось у костра.

Герфегесту хотелось побыть в одиночестве. Наедине со своей памятью, в которой Врата Хуммера навеки отчеканили два коротких слова.

3

Тогда, на пристани мертвого порта в Поясе Усопших, Герфегест принял решение идти в Сармонтаза-ру, не тратя время на долгие сборы.

Он сдержанно попрощался с Нисоредом. Он шел семь дней и семь ночей, останавливаясь только ради сна. Он позволил себе трехдневную передышку лишь на западных отрогах Хелтанских гор, когда мерцающая явь и жуткие миражи Пояса Усопших остались у него за спиной.

За эти три дня Герфегест сделал главное. То, что было бессмысленно делать раньше, ибо никто не мог поручиться за его жизнь, пока он преодолевал Пояс Усопших, то, что было нельзя сделать позже, ибо только здесь, в низких предгорьях, он мог сосредоточиться на своей работе.

Уходя, Герфегест взял у Нисореда короткий отрез пергамента и набор старых письменных принадлежностей. Он рассуждал так: коль скоро Врата Хуммера отнимут его память, значит самое важное следует доверить пергаменту. Идя Поясом Усопших, Герфегест обдумал все и теперь точно знал, что и как ему нужно написать, чтобы не упустить ничего значительного и в то же время уместиться на отведенном его знаниям месте.

Нисоред записал для него в начале пергамента Четыре Заклинания Врат. Под ними Герфегест изложил свою историю. Имя, происхождение, родство. Заклятие Конгетларов. Смерть Теппурта. Смерть Зикры. Падение Наг-Туоля. Самоубийство Конгетларов в старом порту Калладир. Внизу оборотной стороны еще оставалось достаточно места, чтобы крупно вывести: «Семя Ветра». Все. Больше ему ничего не понадобится.

Спустя две недели Герфегест, увязая в снежной каше, вышел в ущелье Голодных Камней, миновав которое, он рассчитывал увидеть Врата.

И он увидел их. Они сияли изумрудно-зеленым провалом на фоне заснеженных вершин – тогда Герфегест еще не знал их названий. В тот миг, когда солнце, выползшее из-за темно-синей тучи, осветило Проклятый Мост – запорошенный снегом, недоступный, пугающий, огромный, – Герфегест впервые за все путешествие потерял уверенность в том, что ему удастся открыть Врата.

Два дня он провел в нерешительности и наконец, сжав в кулак всю свою силу духа, пошел вверх. То был день весеннего равноденствия. В северных землях Сармонтазары справляли приход нового года.

Врата Хуммера, казалось, не обращали на непрошеного гостя никакого внимания. Герфегест, вспомнив все, о чем наспех предупреждал его Нисоред, распластался перед Вратами на животе, выбросив руки вперед. «Это совершенно необходимо», – говорил злосчастный чернокнижник. Затем, выждав положенное время, которое показалось ему целой вечностью, Герфегест стал произносить заклинания.

Это было Истинное Наречие Хуммера. Им владел Элиен, повергший темное владычество Октанга Урай-на. На нем отдавал приказания своим птицечеловекам со странным названием «кутах» и сам Октанг Урайн. Истинное Наречие Хуммера наверняка доступно и Шету оке Лагину, в прошлом – названому брату Элиена, а ныне – Сиятельному князю Варана. Наречием Хуммера владел Хранитель Шара Леворго, а с ним и другие диофериды.

Но Герфегест тогда не знал этих людей, а большинство из них не знали Наречия Хуммера. Более того, Герфегест, распластавшийся перед Вратами и больше всего радевший о том, чтобы унять дрожь в голосе, не знал, на каком языке он сейчас обращается к Вратам. Наречие Хуммера говорило ему не больше шелеста тростника.

Наконец Четыре Заклинания были произнесены полностью, и Герфегест затаился в ожидании.

Ждать ему пришлось очень долго. Лишь спустя две недели он пришел в себя и осознал, что под его ногами – земля Сармонтазары, что он – Герфегест Кон-гетлар и что жизнь, как это ни странно, продолжается.

Врата Хуммера пропустили его. Но они лишили его памяти. Герфегест не был магом, и Путь Ветра еще не был пройден им до конца. Тогда он был всего лишь двадцатилетним отпрыском проклятого Дома. Несмотря на знание многих тайных искусств своего Дома, он был наивен и простодушен, словно птица перед лицом вечности. Но Врата Хуммера лишили его памяти, а вместе с нею и простоты неведения. Так что в некотором смысле это была равная мена.

Герфегест поднялся на ноги и оглянулся. Врата Хуммера по-прежнему стояли затворенными. Но если прежде за ними скрывалась для него неведомая Сар-монтазара, то отныне Врата служили ему непреодолимой преградой к возвращению в Алустрал.

За поясом Герфегеста был заткнут какой-то пергаментный свиток. Он о недоумением развернул его. Пергамент был девственно чист. Было совершенно очевидно, что чернила никогда не касались его безупречно выделанной поверхности. Герфегест посмотрел на другую сторону. Там, внизу, словно бы выжженные чьим-то жестоким огненным перстом, чернели два слова: «Семя Ветра». И все.

Он – человек, он – Герфегест Конгетлар, он-в Сармонтазаре. Это ему было ясно. Что такое «Семя Ветра» он не знал. Но его надо найти, ибо в этом отныне заключался смысл его жизни.

Так четырнадцать лет назад в Сармонтазаре появился человек по имени Герфегест. Он искал знание о себе, и единственным ключом к этому знанию было Семя Ветра.

4

Горхла принес в палатку добрые вести. Дорога свободна, погода обещает быть доброй, и кое-какие припасы, оставленные ими на пути в Сармонтазару, целы и невредимы.

Наутро они начали восхождение. Герфегест дивился выносливости Киммерин, в чьем хрупком на вид теле, казалось, были скрыты.неисчерпаемые запасы силы. Свирепый резкий ветер пронизывал насквозь их одежды, и даже видавший виды Герфегест, чья привычка к высокогорным холодам питала завистливые россказни сармонтазарских горцев о его причастности к делам Хуммеровой силы, чувствовал себя прескверно. Но Киммерин, казалось, все было нипочем.

Своей внешностью Киммерин была полной противоположностью Тайен, мысли о которой гнал прочь от себя Герфегест. Тайен была стройна, но невысока. Ее руки были руками охотницы – сильными и мускулистыми. Ее рыжие волосы были собраны в пучок, перевитый кожаными лентами, а иногда – лежали на плечах двумя медными волнами. Ее лицо светилось жизнью, и чистота намерений отражалась в бездонных серых глазах. Она мало походила на горцев лицом и повадками. Все в ней выдавало принадлежность к северной расе.

Киммерин же была черна словно вороново крыло, ее волосы были коротко, необычно обрезаны. Так стригут в Алустрале мальчиков Дома Лорчей – вспомнил Герфегест. Киммерин была выше Тайен на две головы и своим ростом была почти ровня Герфегесту – именно поэтому, когда нити их судеб переплелись впервые в кровавой сече близ святилища, он принял Киммерин за весьма женственного юношу. Грудь Тайен была упруга и велика, а вот грудь Киммерин, то и дело показывавшаяся из-под неумело залатанной кожаной рубахи, походила скорее на два не вполне созревших яблока. Но это не делало Киммерин непривлекательной, а, напротив, сообщало ей некую особую прелесть. Таких девушек не было в Сармонтаза-ре – в этом был готов поклясться Герфегест. Вот именно такой красотой был богат Синий Алустрал.

Киммерин отличалась большим тактом и была молчалива. Пристальный взгляд ее карих глаз мог выдержать не каждый, но когда она глядела на Герфегес-та, обыкновенная ее замкнутость сменялась сочувствием. Вечерами, когда Герфегест сидел у костра, а в его душе звучали погребальные песни и бессильно постанывала скорбь по Тайен, в чьем уходе было так много странного и недосказанного, Киммерин не терзала его расспросами и не приставала с глупыми россказнями. Обыкновенно она передавала ему свою чашу, вырезанную из черного дерева, до краев наполнив ее душистым отваром.

– Что это? – спросил в один из таких разов Герфегест, указывая на струящуюся в чаше жидкость.

– Это лечит раны, – с загадочной улыбкой отвечала Киммерин.

– Думаю, это лишнее, – бросил Герфегест. – На мне все заживает, словно песок затягивается. Телесные недуги это не то, о чем стоит беспокоиться в моем положении, Киммерин.

– Это лечит раны души, Герфегест, – парировала Киммерин, и ее голос был очень тих.

Герфегест отставил чашу прочь. Его глаза сверкали яростью и, хотя он не отличался вспыльчивостью, почувствовал гнев.

– Если тебе, Киммерин, удастся представить, как страдает человек, потерявший свое сердце, ты узнаешь, что чувствую я. Но у меня нет желания расставаться со своей болью. Эта боль не дает мне забыть о Тайен – девушке, которую я люблю больше, чем люблю себя. Я не хочу, чтобы затянулась та рана, которой разорвана надвое моя душа после смерти Тайен.

– Тайен умерла, но ты, Герфегест, жив. У тебя будут другие женщины. Ты воин, который придется по душе любой, – не изменившись в лице, ответила невозмутимая Киммерин.

Герфегест сомкнул брови над переносицей. Ему вспомнился красавец Вада Конгетлар, о любвеобилии которого в Алустрале ходили легенды. Вада Конгетлар приходился ему двоюродным братом по материнской линии. И даже когда из перерезанного кинжалом горла Вады уже успела вытечь бадья крови, его губы продолжали улыбаться. Это была улыбка сладострастия.

– Пускай так, Киммерин. Но сейчас мне не хочется думать о ком-либо, кроме Тайен. И мне не понять, почему это так тебя беспокоит.

Герфегест стиснул зубы и призвал себе на помощь всю свою сдержанность – больше всего в этот момент ему хотелось залепить уста Киммерин увесистой оплеухой, какими мрачные керки награждают своих не в меру языкастых жен.

– Потому что я хочу тебя, – ледяным голосом сказала Киммерин, и в ее глазах не было скользких отблесков лжи.

Трое – Двалара, Герфегест и Киммерин – распластались перед Вратами Хуммера, вжимаясь телами в ледяные камни. Изумрудно-зеленые отсветы, вырывавшиеся из-за ворот, ложились на их потрепанную мокрую одежду, и злой ветер вылизывал их лица и руки. Горхла долго ходил вдоль ворот, ощупывая их. Затем и он лег.

Герфегест закрыл глаза. Горхла начал читать четыре заклинания Врат, которые, слетев с его уст, приобретали для Герфегеста совсем новый смысл. Они обрели тот смысл, которого раньше не имели.

– Горхла опытный человек, ученик самого Рыбьего Пастыря, – шепнула Герфегесту Киммерин. – Врата послушны ему. Мы можем ни о чем не тревожиться.

Но Герфегест и не думал тревожиться. Странное безразличие овладело им. Он не боялся потерять память снова – то, что уже изведано, не может быть по-настоящему страшным. В отдаленных тайниках его души даже теплилась надежда на такой исход – если Врата Хуммера отнимут у него память, они отнимут ее вместе с воспоминанием о смерти Тайен.

Ждать не пришлось долго. Изумрудно-зеленое сияние померкло, и Врата распахнулись.

– Добро пожаловать в Синий Алустрал, – с недоброй улыбкой сказал Горхла. Улыбка была адресована персонально Герфегесту.

Когда Последний из Конгетларов прошел под массивной гранитной аркой, он не стал оборачиваться. Сармонтазары больше не было – он знал это. Сар-монтазара осталась позади. Вместе с его прошлым.

Впереди лежали земли Пояса Усопших, скрытые сиреневым маревом.

6

– Мы не будем отдыхать, пока не доберемся до Денницы Мертвых. Так зовется город, где мы ненадолго остановимся, – Горхла ткнул крепким пальцем в засаленную карту.

По негласному уговору Горхла был старшим в отряде. Герфегест не роптал – он давно оставил позади тот возраст, когда начальствование над кем-либо приятно щекочет нервы, веселит душу и пестует гордыню. Ему было все равно.

– Мы будем идти ночью, а спать днем, – продолжал Горхла.

Никто не возражал. Все знали, что ночевать в Поясе Усопших гораздо опаснее, чем дневать. А спать во время опасности гораздо хуже, чем бодрствовать.

– Через восемь дней мы доберемся до старого порта Калладир. Там нас ждет корабль.

«Ждет, разумеется, если его палуба еще не превратилась в мраморную плиту, а паруса – в зеленые сопли», – подумал, но благоразумно смолчал Герфегест. Он знал, что в таком изменчивом месте, как Пояс Усопших, рассчитывать на что-либо постоянное значит совершать большую ошибку.

– Поэтому сегодняшнюю ночь мы проведем в пути, – подытожил Горхла и отхлебнул из фляги, висевшей у него на поясе.

Герфегест поймал недовольный взгляд, брошенный Дваларой на Киммерин. У него не было сомнений в том, что двое его попутчиков состоят в любовной связи. Безусловно, именно этим объяснялась подчеркнутая холодность, которую все время демонстрировал по отношению к Герфегесту Двалара. Ему было явно не по вкусу радушие Киммерин, не желавшей видеть в Герфегесте ни недоброжелателя, ни конвоируемого.

«Пояс Усопших – это место, где ночные кошмары обретают плоть и кровь», – предупредил Горхла Гер-фегеста еще перед Вратами Хуммера. В свое время, четырнадцать лет назад, Герфегест прошел через Пояс с удивительной легкостью. Естественно, он удивленно вздернул брови и осведомился у Горхлы, что, собственно, успело измениться за эти годы. «Хуммер дышит», – ответил Горхла, и Герфегест почел за лучшее отказаться от расспросов.

Горы сменились холмами, а спокойствие – неопределенностью. Неуловимое бредовое бормотание хаоса, вплетавшегося в ткань реальности в Поясе Усопших, делало их сны беспокойными и сумбурными. Ну а бодрствование было похоже на коллективное сумасшествие.

Миражи сражений, казней и гибели городов сопровождали их в пути, но, к счастью, исчезали при приближении. Голосаусопших родственников говорили с ними из ниоткуда. Голоса врагов нагоняли жуть своими непрошеными и одинаково зловещими предсказаниями. Разлагающиеся руки женщин ласкали их волосы. Призрачные стрелы зависали в воздухе, не долетев до лица двух ладоней. Запах тления преследовал неотвязно, и не было никого, кто мог бы положить этому конец.

Но не все миражи исчезали, как исчезает радуга или приязнь к женщине. Некоторые оставались – застывшие и неколебимые – утверждая свою власть над реальностью, делая ее зыбкой и не обещающей ровным счетом ничего хорошего.

Через день пути отряд вышел к озеру. Воды его были черны, словно застывшая смола. Ни ряби, ни волнения у кромки воды. Тишина.

– Усопшие по-прежнему морочат нас, но это отнюдь не худшее, что может встретиться в виду Денницы Мертвых, – с многоопытным видом изрек Горхла, когда Двалара, Киммерин и Герфегест замерли на берегу, удивленные стойкостью видения.

– Это блуждающая вода, – сказал Горхла и склонил свою уродливую голову над черной поверхностью озера.

Минуту спустя он обернулся к застывшим спутникам. Его редкие седые волосы торчали дыбом, словно ячменная стерня. Его зрачки были величиной с горчичные зерна, а в глазах не было ничего, кроме ужаса. Он сжал узкие сухие губы в потешную свистульку. Ничего смешного не было. Герфегест давно заметил за ним этот жест, означавший только одно: Горхла озадачен и напуган. Горхла думает о том, чтобы не ло-терять лицо и сохранить спокойствие.

– Блуждающая вода не хочет пропускать нас, – сказал Горхла быстрым шепотом, как будто вокруг были люди, от которых следовало таиться.

– Что значит «не хочет пропускать»? – твердо и громко сказал Герфегест. Ему хотелось ободрить Киммерин, на лице которой застыло отрешенное выражение, столь свойственное напуганным девочкам.

– Куда бы мы ни шли, Герфегест, нашу дорогу всегда будет преграждать это озеро. Оно не даст нам идти дальше, потому что никто из нас, насколько я знаю, не обучен ходить по воде.

– Мы перейдем его вброд! – присоединился к беседе осмелевший Двалара.

– Блуждающее Озеро не имеет дна. И не советую тебе, Двалара, проверять правдивость моих слов, – отрезал Горхла.

Карлик выпрямился. В таком положении он доставал Герфегесту ровнехонько до ножен с метательными кинжалами.

– Хорошо, Горхла, – в задумчивости сказал Гер-фегест. – Я видел твое мастерство и знаю, чтоТы сведущ в магиях обеих ступеней. Что нужно делать, чтобы покончить с этой напастью?

Горхла выдержал долгую паузу – тем ценнее будут его слова, когда он наконец заговорит.

– Чтобы ответить, вы все должны посмотреться в воду. Я это уже сделал.

Маленький отряд послушно придвинулся к самой кромке безжизненной иссиня-черной воды. Кимме-рин, Герфегест и Двалара присели на корточки и наклонились над зеркалом вод в точности так же, как это несколькими минутами раньше сделал Горхла.

Зеркала на то и зеркала, чтобы создавать двойников и умножать сущее. Но зеркало вод блуждающего озера если и было зеркалом, то лишь на одну треть. Ни Герфегест, ни Двалара не увидели своих лиц. Узреть свое отражение посчастливилось лишь Кимме-рин. Да и то – посчастливилось ли?

Горхла беспокойно вглядывался в мертвенно-спокойную гладь озера – по всему было видно, что те выводы, к которым приходил мало-помалу карлик, нельзя назвать утешительными.

– Ни я, ни ты, Двалара, ни Герфегест не нужны озеру. Ему нужна Киммерин.

– Ясное дело! Одна женщина всегда лучше трех мужиков – как говорили пажи Ее Величества Императрицы Сеннин, – скептически процедил Герфегест, но никто не улыбнулся.

– Озеро требует жертвы, – сказал карлик. – Если оно не получит ее, мы все можем считать себя покойниками.

Как бы в подтверждение правоты Горхлы, сквозь черные воды стали медленно проступать крохотные острова в форме отпечатка маленькой ступни. Женской ступни, милостивые гиазиры. Эти следы-острова образовывали цепочку, своего рода архипелаг, который заканчивался у большего по размеру острова, на котором можно было и стоять, и сидеть. Прямо на глазах картина, едва только наметившаяся, обрела почти законченный вид и изменения завершились.

Герфегест никогда не отличался недостатком сообразительности, но даже он не сразу сообразил, что имеет в виду Горхла. Озеро. Жертва. Киммерин. Киммерин должна быть принесена в жертву для того, чтобы экспедиция могла быть продолжена. Так? Но не успел Герфегест открыть рот и возразить Горхле, как заговорила сама Киммерин.

– Я согласна, – мужественно сказала она и подошла к тому месту, где обсыхал под фиолетовым солнцем Пояса Усопших первый из островков.

– Благословляю тебя, – с поддельной значительностью, а на самом деле тоном придворного кривляки изрек Горхла.

8

«Верное сердце – первое достоинство воина. Душа, послушная смерти, – второе. Тот, кто обладает обоими, да изопьет из чаши преданности учителю», – эти слова были начертаны на пергаментном свитке, бывшем единственным украшением зала для гимнастических упражнений, расположенном под самой крышей Белой Башни. Зикра Конгетлар никогда неакцентировал внимания своих питомцев на этом изречении, и, может быть, именно поэтому каждый Кон-гетлар сызмальства знал его наизусть. И Герфегест знал его.

Киммерин не нужно было бывать в Белой Башне, чтобы не задумываясь бросить свое «верное сердце» на алтарь преданности учителю, то есть Ганфале. Ее душа была послушна смерти, и она была готова умереть в любую минуту. Опять же, испив из чаши преданности учителю.

Киммерин не принадлежала, да и не могла принадлежать павшему Дому Конгетларов, но в том-то и беда, что понятия о правильном и неправильном, о приличествующем воину и не нужном для него были приблизительно одинаковы во всех Благородных Домах Алустрала. И воинов всех Домов воспитывали сходным образом. Беспрекословная преданность, самопожертвование, «верное сердце», рассеченное на тысячу частей по первому слову императора, учителя, старшего.

Пятнадцать лет назад такое положение казалось Герфегесту не только естественным, но и единственно возможным. Если старший в отряде говорит тебе, что ты должен быть принесен в жертву Блуждающему Озеру, разлившему свои черные воды по землям мертвых, значит, иной судьбы у тебя нет и быть не может. Но тогда, пятнадцать лет назад, Герфегест был человеком Алустрала. Странствия по Сармонтазаре многое изменили в его душе. В частности, взгляд на «верность сердца».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.