Александр Зорич

Конан и Смерть

Через удушливый ельник, стеснивший мощеную дорогу до ширины третьесортной тропы, пробирались двое. Среди этих двоих огромным ростом, богатырским разворотом плеч, солдатской стрижкой а ля Тиберий и свирепостью лица, не смягченного подлыми благами цивилизации, выделялся тот, кто вышагивал позади.

Это был Конан, варвар из Киммерии.

– А правда, что датчане называют ясень «конем Одина»?

– Правда.

– А когда они хотят сказать «медведь», говорят «волк пчел»?

– Временами – да.

– А «море»? Они и впрямь говорят «дорога китов»?

– И еще «лебединая дорога».

Заморский король Конан недобро поглядел на нидерландского королевича Зигфрида.

– Не врешь?

– Вы хотите обидеть меня, король Конан. Я никогда не вру.

Последнее было желаемым, но отнюдь не действительным качеством натуры Зигфрида. Врал он часто, но по малости лет далеко не всегда искусно.

– А как будет «меч»?

– «Меч»? Ммм… «Жезл Одина».

– Жезл… Клянусь Митрой, это глупо.

Киммериец примолк.

Зигфрид расстроился. Если такой уважаемый, такой знаменитый человек как король Конан называет музыкальную речь датчан глупой – значит, так и есть. Вышло, что Киммериец назвал глупцами и Зигфрида, и его отца: оба датчан уважали.

– Обычно датчане говорят «меч», «море», «медведь». Это только в песнях у них все называется не по-людски, – попробовал оправдаться Зигфрид.

– Вдвойне глупо. Называть одно и то же по-разному! Предположим, я убил демона, спас дочь офирского визиря и захожу в харчевню. И там говорю: «Подать мне бочонок с промоканием горла! Да поживее!» А когда разносчик сообразит, что я прошу вина, говорю: «Иди прочь со своим жмыхом поноса!»

Конан расхохотался.

Уа-ха-ха. Пауза. Уа-ха-ха. Пауза. Уа-ха-ха.

Зигфрид неуверенно хихикнул. Обсуждение культурного своеобразия молодой датской нации его смущало.

– На Гнитайхеде лучше не шуметь, – предупредил он.

Киммериец сразу же посерьезнел и прикрутил громкость.

– Демоны? Эмпузы? Пикты? Понимаю.

Конан привычно сгорбился, собирая до кучи свою пышную мускулатуру, и опустил ладонь-лопату на рукоять кинжала.

– И виверны, – добавил Зигфрид.

Ни виверн, ни эмпуз на Гнитайхеде не водилось. О демонах Зигфрид представления имел более чем смутные, а о пиктах не слыхал вовсе.

Не принято было на этом острове реготать, озорничать, повышать голос без нужды – и все тут. Обычная дань уважения. Как в церкви.

– Виверны практически безопасны, – авторитетно заметил Конан.

Потом добавил:

– Но весьма страховидны.

«Не страшнее нас с вами», – подумал Зигфрид.

– Бывает и хуже, – обтекаемо заметил он вслух.

Конан сразу же оживился.

– Мне ли не знать!? Да будет тебе известно, в подземельях Пунта я выдержал схватку с самим Змеем Сах, порождением Хаоса!..

И до самого заката Киммериец уже не давал Зигфриду вставить ни словечка сверх легитимных «ого!», «да ну?», «вот это да».

* * *

Найти проводника здесь непросто. Батавы Нидерланда суеверны и вместе с тем до смешного бескорыстны. Услуга, которую в Пунте или Офире было бы легко приобрести за деньги, у этих варваров бесплатна. Но, презрительно отворачиваясь от золота, батавы одновременно отказываются и от дальнейшего общения с чужаком.

К счастью, нидерландская знать наслышана о Конане Киммерийце. Поэтому, когда я, отчаявшись, все-таки решился явиться ко двору короля Зигмунда и смог доказать, что являюсь тем самым легендарным Конаном, мне поднесли хорошую выпивку, сносную закуску и навалились со всех сторон с расспросами.

Когда я изложил свою просьбу, она вызвала удивление, но, хвала Митре, не встретила отказа. Хорошо быть королем, пусть даже и бывшим.

До самого логова Фафнира меня вызвался сопровождать Зигфрид, младший сын короля Зигмунда. Чтобы не обидеть своих гостеприимцев я сразу согласился, хотя предпочел бы общество валькирии. Но валькирий при нидерландском дворе я не приметил. Еще один повод не доверять «наидостовернейшим историям» о заморских странах. Сулят алмазных джиннов верхом на золотых симургах, а приезжаешь – непочтение к Митре, демонопоклонство, чернокнижие и вялотекущие формы гонореи. Офир и Куш в уцененных декорациях.

Зигфрид – нелюдимый малый лет пятнадцати. Кажется, он меня боготворит. Все время смотрит в рот и ничему не перечит.

Впрочем, перечить нечему. Снисходя к его отроческому уровню умственного и душевного развития, я стараюсь не говорить ничего такого, что – будь я у себя дома – уронило бы меня в глазах приличных, цивилизованных людей. Маги и мудрецы Пунта, гвардейцы и куртизанки Аквилона… Надеюсь, они скучают по мне больше, чем я по ним.

Старший брат Зигфрида – редкая сволочь, сразу видно. Одно имя чего стоит: Атаульф! Кукарекульф.

Зигфрида немного жаль. Из всех папашиных земель ему достанется хрен с изюмом. У батавов с этим строго: чтобы не дробилось нажитое ратными трудами королевство, все земли купно с движимым и недвижимым имуществом наследует старший сын. Ни герцогства, ни захудалой марки Зигфриду не светит.

Он волен выбирать между куцым списком придворных должностей, карьерой епископа (так здесь называют верховных жрецов) и дальними странствиями. Судя по отрешенности взора, Зигфрид готовится к жречеству.

О Фафнире он знает не больше моего. Или не хочет рассказывать. Последнее маловероятно, поскольку отроки обычно простодушны и сразу же спешат выболтать все, что знают, дабы возвыситься в глазах старших. Особенно столь авторитетных, как я. С другой стороны, он не настолько самодоволен и напыщен, как аристократы Аквилона. Те еще в пеленки мочатся, а уже гоношатся, как петух после случки.

Постараюсь все-таки Зигфрида спровоцировать.

– У вас в стране об этом не принято говорить, но Фафнир время от времени требует человеческих жертвоприношений.

– Откуда вам это известно?

– Слышал от одного знакомого дракона.

По лицу Зигфрида видно, что он не верит.

– Вероятно, тот дракон хотел очернить своего единоплеменника. Если б Фафнир требовал жертв, кто предоставил бы ему убежище?

Это что-то новое – насчет убежища. Главное, не подавать виду, что ему удалось меня удивить.

– Ха, «убежище»! Уверен – это никакое не убежище. Фафнира держат здесь, на Гнитайхеде, про запас. Приберегают либо для войны, либо для теургии. Либо для чего похуже. Мы друг друга отлично понимаем, Зигфрид, ведь так?

Удивительное дело: малец растерялся! Покраснел. Смотрит в сторону. Что-то я нащупал – чего мне, чужаку, знать не положено… Табу. Страшная тайна. Леденящая кровь загадка. В общем – моя родная стихия!

Правильно я сделал, что оставил свою шайку и махнул сюда, на Край Земли. Только здесь и осталось еще место настоящему подвигу.

«Это верно, – отвечает тут Зигфрид, собравшись. – Вы, король Конан, очень проницательны. И потому мне придется просить Фафнира взять с вас особую клятву никогда и ни с кем не делиться вашими подозрениями.»

И тут я снова смотрю на гаденыша и вижу, что от маленького варвара немногое осталось. Будто сам владыка времени Зерван снизошел в эту глушь и вылепил нового Зигфрида взамен прежнего. Статный, спокойный и страшный – такой, сдается, далеко пойдет. И отнюдь не в епископы.

* * *

Два дня восхождения на хребет Глербьёрг предоставили Зигфриду возможность наглядеться на заморского гостя вволю.

За пояс Конана, изготовленный из дивной – вероятно, линдвурмовой, кожи – был заткнут длинный кинжал с костяной рукоятью. Меч варвара имел такие невероятные габариты, что в поясных ножнах ему делать было нечего – они волочились бы по земле, оставляя корявый след. Поэтому Конан носил меч на плече, обмотав его сафьяном.

Самой броской деталью туалета варвара были шелковые шаровары – некогда, вероятно, роскошные. На ногах он носил чудные кожаные туфли с загнутыми кверху носками.

За спиной Конан тащил мешок с пожитками, которые, по его словам, были представлены «амулетами, талисманами и ядами». Однако, каждое утро и каждый вечер вместо амулетов и талисманов варвар доставал из мешка большое зеркало из полированной бронзы и замечательный бритвенный ножичек. Побрившись, он притирался мазями из двух склянок и молился на тарабарском языке неведомым Зигфриду богам.

В лицо, шею, руки киммерийца глубоко въелся невыводимый загар. При этом его торс и плечи, скрытые под рубахой и кольчугой, которую Конан невесть зачем все время таскал на себе, загорели куда слабее.

Когда варвар обнажился по пояс, чтобы сполоснуться в крошечном водопаде, Зигфрид не сдержал улыбки.

– Чего скалишься?

– Вы на актера похожи, который сажей намазался, чтобы эфиопа сыграть. Лицо и руки намазал, а грудь и плечи не стал – все равно их под одеждой не видно.

– Выдумаешь тоже… Подай полотенце.

– А где оно?

– Там, в мешке. Справа.

Насчет талисманов Конан все-таки не лгал. Кроме смены одежды и прочих атрибутов скучной повседневности в мешке болтались таинственные побрякушки. Вероятно, это и были заморские обереги на разные случаи жизни.

Под полотенцем обнаружился кубок из человеческого черепа на золотой петушьей ноге. В глазницах тяготились своей долей две жемчужины размером с вишню.

Зигфрид вложил в протянутую руку Конана скомканное полотенце.

– Идемте скорее, – поторопил королевич.

Через час они поднялись на лысый гребень Глербьёрга. Ели здесь уже не росли. Только трава и кустики анемичной брусники.

Долина у подножия хребта была подернута дымкой. Лес, оставшийся у них за спиной, не смог выбраться наверх, не смог он и спуститься в долину. Кое-где на северном склоне виднелись прозрачные рощи, да и все.

Мощеная дорога уходила влево, забираясь все выше по гребню Глербьёрга. От мостовой отщеплялись две тропы. Одна вела вниз, в долину, вторая – направо, в развалы серых валунов. Прямо перед Зигфридом и Конаном торчал придорожный камень, исписанный красивыми рунами.

Конан, не обратив ни малейшего внимания на рунический камень, проследил взглядом мостовую до самого конца. Она подымалась на вершину хребта, которая, собственно, и называлась Глербьёрг. Там выла на ветру заброшенная сторожевая башня, окруженная оплывшим земляным валом.

– Чья? – лаконично осведомился Конан, ткнув пальцем в сторону башни.

– Крепость наша, – не без гордости ответил Зигфрид. – Флейта Ветров называется. Ее римляне построили, потом хальвданы захватили, а теперь – крепость наша.

– «Кре-епость»… Ну-ну. Что ж там гарнизона не видать?

– Да нечего в крепости делать, – признался Зигфрид. – Неприятные вещи о ней рассказывают.

– Вот как?! Притон демонов? Любопытно! Пойдем-ка прогуляемся в эту вашу Флейту…

Не дожидаясь реакции своего проводника, Киммериец уверенно зашагал в направлении крепости. Зигфрид глазом не успел моргнуть, как враз скинувший два десятка лет варвар очутился от него едва не в броске копья.

– Король Конан! Погодите! Да что же вы, в самом деле!

Позвякивая кольцами ножен, Зигфрид помчался вслед за непоседой.

– Король Конан… туда нельзя… – Зигфрид, к стыду своему, сильно запыхался, пока догнал варвара.

– Эт-то еще почему?

– Потому что нельзя. Нельзя значит «нельзя».

– Херня какая, прости Митра мое скверноустие. Мне, Конану Киммерийцу, можно всюду, куда только возжаждется. Понял, малыш?

Зигфрид прикусил нижнюю губу. Давно его уже не называли малышом. А раз Конан назвал – значит, всерьез он его вовсе не воспринимает. И отговорить короля будет невозможно! Что делать? Что же делать!?

– Хорошо, – дрожащим голосом сказал Зигфрид. – Идите. Ваше право. А я пойду назад, к морю. И прикажу славному Рутгару отплывать домой.

– Кто такой Рутгар?

При огромном и, как начало казаться Зигфриду, не вполне здоровом любопытстве к местам обитания нечисти, Конан был невнимателен и нелюбопытен.

– Кормчий нашего снеккара, – напомнил королевич.

– Даже если мне придется задержаться в крепости до рассвета, я тебя все равно догоню. И обгоню, – сказал Конан веско.

Зигфрид в сердцах развернулся и зашагал обратно.

По его мнению, разговор был окончен. Пропади он пропадом, этот упрямец. Не станет отпрыск рода нидерландских владык препираться с варваром, узурпатором завшивленного аквилонского престола!

Бывшим узурпатором, вдобавок. А ныне – безродным искателем приключений, престарелым солдатом удачи!

– Однако, – раздалось за спиной Зигфрида, – победа над горными духами немного прибавит к моей славе. А вплавь я доберусь до большой земли разве только за неделю. Посему – твоя взяла!

Обиженный Зигфрид, не оборачиваясь, дошел до самого придорожного камня. За ним притопал присмиревший Конан.

– Не обижайся, малыш. У меня порода такая, буйная.

– Не называйте меня малышом. Можно подумать, я плохой проводник. Вот видите камень, с рунами?

– Где?

– Да вот же!

– Вижу.

– Не умеете читать руны?

– Не умею.

– То-то же. А я умею. Написано на камне вот что: «Налево пойдешь – забвение найдешь. Направо пойдешь – смерть найдешь. А прямо пойдешь…»

Зигфрид наморщил лоб, припоминая перевод. На самом деле, руны он еще читать не научился.

– «А прямо пойдешь…»

– Неважно, – оборвал его Конан. – Налево ты меня уже не пустил. Пойдем, стало быть, направо? Наверняка «смерть найдешь» – это про вашего Фафнира.

– Да нет же! Снова вы плетью косу правите. Ни в коем случае нельзя нам направо. Там действительно Смерть. Настоящая. Кто ходил налево – о тех ничего не известно. А кто направо – тех потом встречали. Только не их самих, а призраков. Понимаете? Налево – забвение, направо – Смерть.

– Чего ж тут не понять.

– Ну вот. Поэтому нам прямо – вниз, в долину. Там обычно топко, но сейчас пройти можно. Вам повезло: приди вы к нам весной или в начале лета, никто не вызвался бы вести вас к Фафниру. Опасно, можно сгинуть без следа.

– Хорошо, хорошо. Кончай тарахтеть. Ясно, что на твоем камне написано: «Прямо пойдешь – Фафнира найдешь». Так?

– Так.

Зигфрид через силу кивнул. Он вспомнил, что гласили руны: «Прямо пойдешь – могилу дурака найдешь.»

* * *

До самого логова дракона мы почти не разговаривали. Здесь королевич показал себя хорошим ходоком – мы почти сбежали с горы, причем ему даже удалось вырваться вперед.

Потом мы пересекли топи. Действительно, коварные. Тропа потерялась, но Зигфрид безошибочно чуял куда нужно ступать. Мои щиколотки остались сухими.

Стало ясно, что малец здесь бывал и раньше. Когда я спросил его прямо, он неохотно ответил, что да, бывал. Вместе с отцом. Но тогда он был совсем еще ребенок, а потому к Фафниру его не пустили. Сегодня он впервые повстречается с мудрым змеем, задаст ему вопросы и утолит свою жажду истины.

«Как и вы, король Конан», – гордо добавил Зигфрид. Гордость королевича была вполне объяснима: факт совместного путешествия к дракону как бы ставил его вровень со мной.

Да уж, будут тебе вопросы. Если там, в логове, вообще кто-то есть, этот кто-то едва ли рад своей незавидной доле – утолять отроческую «жажду истины». Варвары не отягощены пустым чадолюбием, а потому легко представить, что папаша твой Зигмунд загодя сговорился с Фафниром. Продал ему твою душу, а когда я подвернулся – решил воспользоваться удобным случаем и заплатить Фафниру по договоренности, да еще с походом в виде сытного киммерийца.

Как дневной свет ясно – не станет дракон, порождение Ангра-Манью, прохлаждаться в логовище без своего интереса. А какие интересы у порождений Ангра-Манью мы знаем… Да только не на того напали!

За топями снова началась чаща. Поганая, заваленная буреломом и очень сырая. Тропа задралась вверх, петляя между каменьями вдоль ручья, и наконец вывела нас из леса под открытое небо.

Мы остановились на краю просторной поляны. В ста шагах перед нами темнела широкая скальная стена. Задрав голову, я убедился, что ее верхний край теряется в сгустившихся тучах.

Удивительно – с вершины хребта, глядя через долину, я не видел ничего, похожего на этого каменного исполина. Я приободрился: место, значит, колдовское. Не жаль будет потраченного времени.