Александр Зорич
      Боевая машина любви
      (фрагменты романа, главы 1-11)
      ПРОЛОГ
      Барон Вэль-Вира велиа Гинсавер сидел в резном деревянном кресле и апатично перебирал можжевеловые четки.
      Ноги его были накрыты медвежьей шкурой, зрачки бесцельно блуждали пустотой зала для аудиенций. Справа от барона на треножнике лежали свежие угли. То и дело Вэль-Вира подносил руки к треножнику и подолгу грел их.
      С тех пор, как погибла Радна, он все время чувствовал холод и никак не мог согреться. Как будто Радна забрала с собой часть его жизненного тепла. Иногда Вэль-Вире казалось, что дни его сочтены и вслед за Радной уйдет и он сам.
      Дверь зала распахнулась. На пороге возник дворецкий. Судя по выражению его лица, он был готов к незаслуженной взбучке со стороны господина.
      - Милостивый гиазир, извольте принять... - начал дворецкий, но Вэль-Вира грубо оборвал его.
      - Я что, неясно объяснил тебе? Меня не беспокоить!
      - Вы очень ясно объяснили, милостивый гиазир. Очень ясно. Но только там бароны Маш-Магарт пожаловали. Барон Шоша и баронесса Зверда.
      - Да хоть владетели воздуха и тверди! - взревел Вэль-Вира.
      От пережитого горя его рассудок стал нечуток к таким аристократическим безделкам, как этикет или благоговение перед владетелями воздуха и тверди.
      - Но мы не можем их не принять! Это будет более, чем оскорбление, частил дворецкий. - К тому же, они приехали выразить соболезнования в связи с вашей, то есть нашей, - поправился дворецкий, - утратой.
      Вэль-Вира бросил на дворецкого яростный взгляд. Впрочем, осмысленности в нем теперь поприбавилось. Дворецкому показалось, что его увещевания подействовали.
      - Ах, соболезнования! Вот оно что! Они приехали выразить соболезнования! Ну тогда милости просим! - со злым сарказмом заключил Вэль-Вира.
      Некоторое время спустя в зале появились бароны Маш-Магарт: одетая в траурные белые одеяния баронесса Зверда, чья резкая, агрессивная красота всегда настораживала Вэль-Виру, и ее супруг барон Шоша - невысокий, немного тучный, но очень крепкий мужчина, с виду тянущий лет на сорок.
      Войдя в зал, бароны церемонно опустили глаза долу.
      - Любезный сосед наш, друг, брат. Прознав о вашей утрате, мы не могли не содрогнуться в ужасе. Смерть госпожи Радны была огромной потерей для нас. И напоминанием о том, что всякая жизнь имеет конец. В том числе и наша.
      Покончив со своей методичной декламацией, Зверда выразительно посмотрела на мужа. Барон Шоша, сделав невероятно серьезное лицо, пророкотал:
      - Жаль девку. Красивая была. Короче, приносим соболезнования.
      - Да-да, - поспешила вклиниться Зверда. - Со своей стороны, мы сделаем все возможное, чтобы облегчить вам, любезный Вэль-Вира, боль утраты.
      Зверда горестно вздохнула и худо-бедно изобразила на своем лице скорбь. Шоша мысленно отметил, что его жена сегодня не в ударе.
      Но Вэль-Вира, казалось, ничего не замечал. Он сидел на своем кресле и пялился в одну точку, расположенную далеко за спинами супругов Маш-Магарт.
      Зверда и Шоша переглянулись. Может быть, пора уходить?
      - И где же вы были эти пять дней? - вдруг заговорил Вэль-Вира.
      - Мы только позавчера узнали о случившемся, - соврала Зверда. - Пока собрались, пока выехали к вам... Да и пурга сильная была - вот только сейчас до Гинсавера добрались.
      - Значит, вы не знали о случившемся. Так? - Вэль-Вира наконец соизволил поместить Зверду в фокус своего зрения.
      Баронесса вдруг осознала, что по-прежнему влюблена в своего соседа из замка Гинсавер. Но она быстро отогнала эту мысль прочь - сейчас вспоминать о чувствах было совсем некстати.
      - Нет, мы не знали, - кротко отвечала Зверда.
      - Не знали, - буркнул Шоша.
      - А следы медведицы и черепахи, что я нашел близ изуродованного тела Радны? Разве это были не ваши следы!?
      Этот вопрос застал Зверду и Шошу врасплох. Конечно же, это были их следы.
      - О чем это вы, Вэль-Вира? - подала голос Зверда.
      - По-моему, вы забываетесь, - буркнул Шоша.
      - Пусть я забываюсь. Но разве не правда, что в тот вечер ваши кони, любезные бароны, еще долго слонялись по окрестностям горы Вермаут?
      - Ничего не знаем. Это были не наши кони, - быстро ответила Зверда.
      - Но главное - главное, перед смертью Радна успела сказать мне, что это были вы! - Вэль-Вира привстал, опираясь на подлокотники кресла.
      В зале повисла зловещая пауза. Но не успела Зверда приступить к новой очереди запирательств, как барон Шоша поднял глаза на Вэль-Виру, подбоченился и медленно, с расстановкой произнес:
      - Да, это сделали мы. Мне надоел этот дурной балаган.
      Зверда нервно выдохнула. Как ни странно, она восприняла неожиданное признание Шоши с облегчением. Она не любила лицемерить. Она ненавидела играть и врать. Теперь, к счастью, можно было этого не делать. И Зверда добавила:
      - Да, это мы убили Радну. И, откровенно признаться, имели на это право.
      - О каком праве вы говорите, зверское отродье?
      - О праве ледовооких. Ты нарушил запрет, Вэль-Вира.
      - Я ничего не нарушал!
      - Нет уж, ты нарушил! И не один. Терпеть твой произвол у нас более не было желания, - грозно сказал Шоша. - Разве ты не знаешь, кем была Радна? Разве ты не знаешь, что она не была ни женщиной, ни гэвенгом?
      Вэль-Вира вновь сел.
      Да, он знал, что его любовь, его жизнь, Радна, не принадлежала ни к расе людей, ни к расе гэвенгов. Она была из тех существ, что уже давно не живут здесь - она была феоном.
      Гэвенгам было строжайше запрещено брать в жены женщин-феонов. Вэль-Вира знал и это. Но вот откуда об истинной природе Радны пронюхали бароны Маш-Магарт? Ведь они видели Радну только в человеческом обличье?
      - Но ладно бы только это, Вэль-Вира, - вступила Зверда. В ее голосе звучало безжалостное осуждение. - В конце концов, твоя личная жизнь - не более, чем твоя личная жизнь. Если ты хочешь портить нашу линию и плодить ублюдков - ты волен поступать так. Это можно было бы терпеть, если бы ты не выделил ей доли "земляного молока"! И притом - без нашего согласия!
      - Она испила из чаши ровно два раза! Два раза, когда ей угрожала смерть! - возмутился Вэль-Вира.
      - Два или двадцать два, не имеет значения. Ты нарушил закон.
      - Я - вольный барон. Я сам устанавливаю законы. Я знаю, что можно и что нельзя, - без тени улыбки сказал Вэль-Вира.
      - Да, ты барон. Но ты и гэвенг. Как и мы, - припечатал Шоша.
      - Но из этого не следует, что вы, гэвенги, можете распоряжаться в моей жизни, словно в своей конюшне!
      - Следует, - отчеканила Зверда. - Ты нарушил закон. И ты был наказан нашими руками.
      - Но не ты устанавливала законы, по которым я живу! - яростно прохрипел Вэль-Вира.
      - Не я. Законы гэвенгов установили ледовоокие.
      Несмотря на показное спокойствие, Зверда, как и Вэль-Вира, была вне себя от ярости.
      Под дверью в зал для аудиенций сидели трое - дворецкий и двое телохранителей баронов Маш-Магарт. До них доносилась господская брань, крики и грохотанье мебели. Разобрать слова было невозможно. Но и так можно было догадаться: хозяева не в духе.
      ГЛАВА 1. ГАМЭРИ!
      "Земляное молоко непригодно для питья. Но многие пьют его с удовольствием."
      "Мемуары". Лид Фальмский
      1
      Это место, наверное, было бы признано священным, а вода из каменной чаши славилась на весь Север как целебная и чудодейственная.
      Так случилось бы, если б некогда нашлись маги и воины, которым оказалось по силам сломить гордость баронов Фальма и лишить здешних властителей их исконных привилегий.
      Возможно, водой из этого источника исцелялись бы от бесплодия немолодые жены харренских наместников, а на поросших черными елями склонах горы Вермаут краснели бы черепичные крыши охотничьей резиденции самого сотинальма. И гладко выбритые, благоухающие дорогой туалетной водой егеря отпрыски мелкопоместных, но многодетных дворян - тянули бы из смердов-браконьеров кишки, в полном соответствии с лесным правом сотинальма Фердара.
      Возможно, это место было бы названо проклятым, хуммеровым, а вода, горьковатая и словно слегка протухшая, была бы признана колдовской эссенцией, средоточием мерзости порока.
      Тогда коллегия жрецов Гаиллириса из Ласара сокрушила бы чашу серебряными молотами, свершила обряд очищения и объявила гору Вермаут запретной.
      Тогда егеря тянули бы кишки из смердов не только за порубки в государственных лесах, но и за простой проход через запретную землю. Охотничьей резиденции сотинальма на горе не было бы, а вместо нее стояли бы две-три приземистых охранных крепостцы на десять-пятнадцать солдат каждая.
      Однако никто и никогда не смог принудить баронов полуострова Фальм отказаться от своих привилегий и допустить в свои земли представителей имперской власти. А потому гора Вермаут не была ни священной, ни проклятой, ни запретной.
      О свойствах воды из источника местное население имело более чем смутные представления, что порождало слухи самые противоречивые.
      По поводу горы не было писаного закона, не было устных распоряжений. Любой мог прийти к чаше - хлебнуть странной влаги, скривиться на ее горечь, умыться, а то даже и искупаться. Да вот только охотников давно уже не находилось.
      Время от времени потоки талой воды выносили к подножию горы белый человеческий череп.
      Случались иногда и черепа звериные - большие, приплюснутые, удлиненные или, наоборот, похожие на шипастый шар с непомерно развитой, подвижной нижней челюстью. Одного взгляда на такой череп было достаточно, чтобы понять: о таких животных в обычных книгах не сказано и полслова.
      Большая белая медведица, вся - словно бы сотканная из лунного света страдая от нестерпимо жгучего для ее прихотливой шкуры зрелого весеннего солнца, взбиралась вверх по склону горы и села передохнуть в тени черной ели.
      У самых корней дерева лежал нержавеющий жетон офицера варанского Свода Равновесия.
      "Сайтаг, аррум Опоры Писаний", - гласила надпись на жетоне. Неподалеку сыскался и человеческий череп, пробитый не то чеканом, не то ударом чьего-то крепкого, как чекан, клюва.
      У горы Вермаут была еще одна интересная особенность: среди всех земель Северной Сармонтазары она была единственным местом, которым никто не владел.
      По поводу этой горы древний земельный реестр полуострова Фальм сообщал: "Восточный склон смотрит на Маш-Магарт, северный - на Гинсавер, западный на Семельвенк, южный - на Юг".
      И почему-то никто из баронов Фальма не настоял на уточнениях этой расплывчатой формулировки. И никто не поставил на склонах горы каменных столбов со своим гордым именем. А ведь угодья там были знатные, деревья ценные, а зверья - видимо-невидимо.
      2
      - Вы знаете, я прошел много военных кампаний, милостивый гиазир, негромко начал Лид, дождавшись, когда барон Шоша велиа Маш-Магарт обгонит передовых лыжников и оставит их в двадцати шагах за своей спиной.
      - Я не боялся ни грютов, ни аспадских бунтовщиков, ни смегов, продолжал Лид. - Теперь, когда приходится сражаться против соотечественников, я не испытываю жалости ни к себе, ни к тем солдатам, которые когда-то служили со мной в одной сотне, хотя по сей день помню их имена. И все-таки я не могу понять, что в этом месте...
      Лид замялся и покосился на Шошу.
      Шоша как ни в чем не бывало покачивался в седле, глядя прямо перед собой. И только где-то на самой окраине его пухлых губ Лиду почудился намек на снисходительную улыбку.
      - Барон, хоть мы и обсудили с вами план в мельчайших подробностях, мне по-прежнему кажется, что мы идем походом против... пустоты.
      - У вас с самого утра вид нездоровый, Лид. Я вам всегда говорил - пейте больше оленьей крови. Зря вы брезгуете. В наших местах это единственное, что спасает от болотной гнилости. Вы же знаете, Рыжие Топи не замерзают, там теплые ключи. Оттуда тянет всякой мерзостью, а вам потом всюду пустота мерещится.
      Барон ушел от невысказанного вопроса своего военного советника. Да еще и нахамил, пожалуй.
      - Барон, я никоим образом не хочу усомниться в вашей мудрости. Однако почему все-таки мы не прибегли к помощи ласарских истребителей нежити?
      - Что-то вы туго начали соображать после ранения, - проворчал Шоша. Раньше спросить не удосужились? Теперь уж поздно. Выскочит на вас сергамена и - цоп!
      Правая рука Шоши с прям-таки звериной ловкостью метнулась от поводьев лошади к Лиду и не успел военный советник сообразить в чем дело, как пальцы барона ощутимо ткнули его под ребра - удара не смогла смягчить даже добротная волчья шуба.
      Получилось так убедительно и так неожиданно, что Лид вздрогнул всем телом. Пожалуй, явись ему сейчас настоящий сергамена, он напугался бы немногим больше.
      - Милостивый гиазир, вы забываетесь! - гневно сверкнув глазами, рявкнул Лид. - Пусть я всего лишь наемный солдат, а вы - потомственный дворянин, но я тоже человек чести и могу послать вам официальный вызов!
      - Не советую, - сухо ответил Шоша. - Но вы правы, прошу принять мои извинения. Не всякую мою шутку можно признать удачной...
      Некоторое время они ехали молча. Наконец Лид, скрипнув напоследок зубами, сказал:
      - Ваши извинения приняты, барон.
      Шоша, казалось, только этого и ждал.
      - Поймите, Лид, вопрос насчет истребителей нежити выдает в вас человека, плохо знакомого с этими людьми. Или вы думаете, что четыре тощих человека в красных рубахах вот так запросто изведут проклятье горы Вермаут во славу Гаиллириса? Я не говорю уже о том, что они жадны до денег, как хрустальные сомики до молодого мясца ныряльщиц. Но помимо денег они потребовали за свои услуги знаете что?
      - Семя вашей души и ведро крови аютских девственниц, - равнодушно пожал плечами военный советник.
      - Ваши шутки еще глупее моих, - без иронии сказал Шоша. - Истребители нежити были куда приземленней. Они потребовали передать им гору Вермаут и все земли, прилежащие к ней на двадцать пять лиг в окружности. Я не говорю уже о том, что один только я должен был бы отдать ласарцам едва ли не четверть всех своих доходных угодий. Но есть ведь еще барон Вэль-Вира, чьи интересы...
      От замка Маш-Магарт, где жил барон Шоша со своей молодой женой Звердой, до горы Вермаут был один полный конный переход. С санным обозом и хорошо подготовленными лыжниками - два перехода.
      В трех лигах от горы тракт разветвлялся на два. Северо-западный тракт вел к замку Гинсавер, вотчине барона Вэль-Виры - человека, по мнению Лида, малоприятного.
      Южная ветка тракта огибала Вермаут на почтительном отдалении, после забирала к западу и через пятьдесят лиг упиралась в нарядный Семельвенк. Этот замок был недавно обновлен стараниями его хозяин-хохотуна, барона Аллерта, прозванного среди фальмской знати Книгочеем.
      Как казалось Лиду, именно этот полноватый, с ранней плешью молодой человек был самым симпатичным среди всех местных забияк с внушительными родословными.
      Когда Шоша заговорил об интересах Вэль-Виры, их передовой конный разъезд, состоявший из двадцати всадников с длинными прямыми клинками и облегченными луками, остановился перед трехсаженной каменной стелой.
      На ней, как помнил Лид, было написано, что прямо будет гора Вермаут, налево - замок Семельвенк, направо - замок Гинсавер, "рекомый так по обычаям наших предков, в чьем наречии сие означало Стерегущий Зиму".
      У этой стелы по плану был получасовой привал. Затем отряд должен был свернуть на правую ветвь тракта и вступить в земли барона Вэль-Виры.
      - ...как я вам уже говорил, надо учитывать. Учитывать в том смысле, что барон никогда не согласился бы по доброй воле передать особо ненавистным ему людям из числа истребителей...
      Лид не слушал барона. Его внимание было приковано к бесконечно далекому - и притом бесконечно живому - цветовому пятну, которое с удивительной скоростью перемещалось между деревьями на склоне горы.
      До него было никак не меньше четырех лиг и, учитывая размеры существа, его вряд ли смог бы различить человек со средним зрением. Однако зрение у Лида было исключительным, причем в причинах этого даже самый пристрастный борец с колдовством и волхвованием не сыскал бы ничего крамольного. Ветеран восьми кампаний обладал острым взором от рождения. И он видел, что по склону горы Вермаут бежит хорек.
      Что в этом особенного, казалось бы? Ничего, если бы Лид принял зверька за белку, например. Однако он был совершенно уверен, что видит именно хорька. А хорьки на полуострове Фальм не водились! Это Лид знал совершенно доподлинно.
      В этот момент всадники передового разъезда, гарцевавшие возле дорожного камня, один за другим достали из седельных налучей луки и потянулись за стрелами.
      Они, отборные бойцы барона Шоши, зарядили луки за несколько мгновений. Но и этих мгновений хватило невидимым с позиции Лида противникам для того, чтобы выпустить свои стрелы первыми.
      Протяжно, гибельно заржала лошадь, чью грудь украсили одна за другой две стрелы.
      Четверо из натянувших луки всадников были убиты сразу, еще трое успели выстрелить в невидимого врага, спрыгнули на землю и были застрелены вместе со своими лошадьми. Остальные повернули к главным силам и стремглав понеслись прочь.
      Эта прохваченная зимним солнцем сцена, разыгравшаяся на счет "раз-два-три-четыре-пять", и была началом войны.
      - Пластуны Вэль-Виры! - донесся крик одного из конных разведчиков.
      - А я вам говорил, Лид! - ликующе выкрикнул Шоша едва ли не в лицо своему военному советнику. - Вы мне не верили, а я вам говорил - Вэль-Вире доверять нельзя! Нечисть на Вермауте - в его интересах! Видите, он даже свою дружину выслал, стеречь гору!
      - Никакой дружины я пока что не вижу, - процедил Лид, стараясь за напускным равнодушием скрыть свое потрясение.
      Он не мог и помыслить, что в этих безлюдных приграничных местах они нарвутся на лучников Вэль-Виры. Выходит, не даром Шоша ратовал за убийство Вэль-Виры и захват Гинсавера.
      - Еще увидите. А теперь, дорогой мой Лид, действуйте, как мы договорились. Надеюсь увидеть вас завтра в добром здравии.
      С этими словами барон Шоша опустил забрало, пришпорил лошадь и, подняв левую руку, полетел навстречу улепетывающему разъезду.
      Вслед за бароном из хвоста санного обоза устремился арьергардный отряд, тоже состоявший из конных лучников. Поравнявшись с конной разведкой, Шоша наорал на них для поднятия боевого духа и развернул уцелевших назад.
      Всего с бароном было около шести десятков отборных сорвиголов.
      С точки зрения Лида - достаточно для хорошей выволочки взбунтовавшимся крестьянам. И удивительно мало для того, чтобы выиграть бой с дружиной Вэль-Виры, которую Лиду доводилось видеть в деле - бойцам хозяина Гинсавера позавидовали бы и харренские "браслетоносцы".
      Шоша, словно бы подумав о том же, неожиданно остановил коня. Вслед за ним остановились и всадники. Шоша привстал в стременах, обернулся и закричал:
      - Да, главное, главное не забудьте! Не начинайте боя, пока не услышите с горы Вермаут условленного крика. Ус-лов-лен-но-го!
      Уж это-то Лид помнил прекрасно, ему барон плешь проел деталями своего гениального плана.
      Шоша сотоварищи уже гнал вперед, к дорожной стеле. С точки зрения военного советника - на верную погибель.
      Тем временем пехота сняла лыжи и разобрала с саней боевую амуницию. Пехотинцы каждой сотни были вооружены по доброй харренской формуле "три по тридцать да десять". Это означало, что тридцать пехотинцев сотни имели высокие полноростные щиты, которые можно было при необходимости воткнуть заостренным нижним краем в снег или землю, и длинные совны.
      Эти "совнеры" или как более элегантно именовали их в последнее время "пикинеры" (хотя пиками-то как раз местные ретрограды вооружены не были) составляли первую линию любого боевого порядка. При столкновении с неприятельскими стрелками - пешими или конными - они прикрывали свой строй от метательных снарядов, а при атаке кавалерии сражались совной, которую в рукопашной перехватывали обеими руками.
      Вторая треть пехотинцев имела на вооружении легкие арбалеты. Такую роскошь могли позволить себе на Фальме немногие бароны, да и то благодаря выписанным лет двадцать назад суэддетским арбалетных дел мастерам. Мастера охотно перебрались на Фальм после очередного запрета имперских властей на частное производство этого мощного оружия заговорщиков и бунтовщиков.
      Третья линия пехотных сотен барона Шоши была составлена из тяжеловооруженных бойцов с разнородным холодным оружием, единственным общим признаком которого была повышенная ударная мощь. У тяжелой пехоты были и большие мечи с пламевидным клинком, и шестоперы, и двуручные топоры, древко которых с обратной стороны имело копейный наконечник для колющих ударов, и громоздкие трехлезвийные алебарды.
      Бойцы третьей линии носили полные пластинчатые доспехи, поножи, наручи, шлемы с подвижными полумасками (остальные довольствовались приплюснутыми железными касками с широкими полями, одетыми поверх войлочных шапок) и обычно брезговали щитом, ограничиваясь небольшой деревянной "черепичкой" с венцом, клепаным из железных прутьев и полос.
      И, наконец, в каждой сотне был отдельный десяток, так называемые "бегуны".
      Эти были вооружены легче прочих, а именно небольшим луком из рога, перевязью с метательными ножами, треугольным щитом и длинным жалообразным клинком.
      "Бегуны" обычно служили как пешая разведка в лесу. Их же высылали в качестве карателей во взбунтовавшиеся деревни. Такой работой солдаты плотного строя брезговали и запросто сами могли взбунтоваться, а у "бегунов", среди которых иногда попадались и беглые каторжане, и помилованные высочайшей милостью уголовные преступники, просто не было другого выхода.
      Лид спешился. Вгляделся в нестройные россыпи деревьев. Войско людское супротив войска природного...
      Лиду не хотелось маячить над головами солдат превосходной мишенью для ловкого пластуна-арбалетчика, скользящего в белом балахоне какой-нибудь неприметной ложбинкой, а то и затаившегося в подземном схроне по обычаю разбойников-ронтов из Итарка.
      Если бы на них напали прямо сейчас, то, возможно, смогли бы перерезать всех, как куропаток. Это вещи несовместимые: быстрый марш на лыжах и доспехи.
      Пехота шла налегке и только конное боевое охранение да "бегуны" могли прикрыть ее в случае внезапного нападения. Нападения, в которое Лид не верил до последней минуты, потому что в глубине души не очень-то полагался на прогнозы своего нанимателя, барона Шоши.
      Лиду не очень нравились манеры Шоши. Барон был не то чтобы груб или неотесан, а скорее резок и, временами, производил впечатление не вполне вменяемого человека.
      Шоша мог, например, неожиданно ухватить служанку за задницу и заорать на ползамка: "Как заест тебя магдорнская черепаха!" После этого он начинал гоготать и трясти головой, словно бы и впрямь в его выходке было что-то смешное или уж тем более оригинальное.
      Но это была ерунда по сравнению с баронским пристрастием к свежей оленьей крови, которую он пил на каждой охоте, а охоты случались часто.
      Иногда барон сгоряча съедал и сердце только что убитого животного. Лид знал, что приблизительно так поступали некогда жители Северной Лезы, а, возможно, и солдаты Эллата, его далекие пращуры.
      Однако в Харренском Союзе уже давно царили другие нравы: подчеркнутая воспитанность, выверенный этикет, элегантный церемониал.
      И только здесь, на суверенном полуострове, можно было встретить таких колоритных дикарей, как Шоша или его подданные.
      Здесь жратву запихивали в рот руками, не стеснялись совокупиться средь чиста поля, прямо на виду у половины замка, или с убийственным простодушием предлагали военному советнику свои любовные услуги едва не задаром. Особенно Лида шокировало то, что с равным энтузиазмом в трехгрошовые проститутки набивались как девицы, так и юнцы с воровской искоркой в бездонно голубых глазах.
      Лид служил Шоше уже третий год и только, пожалуй, к началу последней осени обвыкся с местными обычаями. Обвыкся в достаточной мере, чтобы не отказывать себе порою в простых солдатских радостях. Но к оленьей крови так и не привык, как не старался.
      Была, впрочем, в продуваемом морскими и сухопутными ветрами Маш-Магарте жемчужина из числа тех, какие Лиду приходилось видеть разве только издалека, среди фавориток сотинальма или в свите Ели, его дочери.
      Этой жемчужиной была законная жена барона Шоши, Зверда.
      Одной-единственной вполне целомудренной минуты, проведенной в ее обществе, Лиду хватало, чтобы забыть о всех тягостях местной военной службы.
      Честный войсководитель не мог себе позволить даже в мыслях переспать с этой очаровательной особой, да, может, и не желал. Ибо что-то невысказуемое заставляло его опасаться всегда сосредоточенной, вежливой, сдержанной - и препоясанной мечом - баронессы.
      К тому же, странности водились и за ней.
      Зверда была едва ли не единственной обитательницей замка Маш-Магарт, которую не на шутку злила нескромность местных жителей.
      А если бы у Лида кто-то спросил, какими безусловно положительными качествами обладают барон Шоша и его супруга, он бы не задумываясь ответил: смелость.
      Хозяева Маш-Магарта были людьми отважными, причем отнюдь не безрассудно отважными, какими делает воинов и кузнецов Мед Поэзии.
      Они всегда шли в бой сосредоточенными, собранными, словно бы отсутствующими на этом свете.
      Посвистывал в руках Шоши змееживой бич, мертвящим крылом нетопыря хлопотал в руках Зверды клинок, один за другим наземь падали искромсанные "браслетоносцы". А хозяевам Маш-Магарта, казалось, было немного скучно между жерновами Судьбы, которые в тот день перемололи в прах треть объединенных баронских дружин.
      И все - ради того, чтобы как встарь над угрюмыми замками возвышались страховидные штандарты древних кланов.
      Чтобы не торжествовало над ними огненно-золотое знамя Союза и чтобы никто не водружал над баронскими воротами позорных досок: "Ленное владение Такого-Растакого, милостию Харренского Союза подтвержденное".
      Бароны желали владеть своими лесами и угодьями, реками и озерами, холопами и небесами милостию клинка, а не чуждого им по крови и обычаям северянина.
      Смелость барона Шоши окупилась и на этот раз.
      Когда он и его люди были шагах в тридцати от придорожной стелы, случилось одно из тех необъяснимых явлений, которые Лид давно уже научился не замечать. В конце концов, мнимые слепота и безразличие были одними из главнейших условий его найма.
      Снег, почти неразъезженный на этом непопулярном тракте, поднялся в воздух со звуком, который иначе как "скрипучим хлопком" назвать было нельзя.
      Словно бы под снегом вокруг Шоши и его всадников была разложена гигантская простыня, которую вдруг резко дернули за четыре угла вышколенные горничные-великанши. Фонтаны искристой пыли, тучи и вихри белого тумана поднялись по обеим сторонам тракта, полностью скрывая от взора происходящее близ стелы.
      "Гамэри!" - взревела пехота за спиной Лида.
      Этот клич он слышал уже не раз. В переводе с местного диалекта - "след зверя".
      Или След Зверя - в зависимости от того, какой смысл вкладывать в эти слова. Так при первой же встрече сказала Лиду Зверда, добавив с призрачной улыбкой, что мир полон чудес. К счастью, не всегда "опасных и дивных", но также порою "милых и полезных".
      Когда снег осел на тракт и ветви деревьев, барона и его удальцов уже и след простыл. Только к прежним трупам прибавились еще два - пробитые выпущенными наугад стрелами. Но несмотря на то, что трупы изрядно притрусило оседающим снегом, Лид понял, что барона среди них нет: оставшиеся без седоков животные были кобылами. Барон Шоша ездил на жеребце.
      - Хвала Гаиллирису! - громко провозвестил Лид, под началом которого остались восемьсот пехотинцев, за которых он головой отвечал перед Шошей. Первая, вторая, третья, четвертая сотни, в пять шеренг фронтом - передо мной! Пятая, шестая - колонной по пять под левую руку! Седьмая, восьмая колонной по пять под правую руку!
      Дождавшись, когда перестроения будут выполнены, Лид повел дружину ровным шагом вперед.
      До заката оставалось полтора часа. Лид все еще не видел перед собой ни одного неприятельского солдата. И на склонах горы Вермаут больше не было заметно ни малейшего движения.
      3
      Передние ряды пикинеров и арбалетчиков равнодушно прошли по телам убитых лошадей и воинов. Они должны были держать строй - вот и держали.
      Лид был защищен с трех сторон незамкнутым каре пехоты, а спину его прикрывал санный обоз. И все равно он напрягся: от шальной стрелы никто застрахован не был.
      В центре боевого порядка Лида можно было поразить стрелой, выпущенной "навесом". А вот как раз пикинеры были почти неуязвимы за своими высокими щитами.
      Однако ни одна стрела не нарушила больше дневного безветрия.
      На правом фланге между солдатами пронесся легкий ропот. Но спешенный Лид не видел того, что видят они.
      Наконец сквозь ряды солдат к нему протолкался один из сотников.
      - На северном тракте вдалеке видна засека. Много деревьев, навалены чуть ни в два человеческих роста, все лежат вершинами к нам. Отменная засека, чин чином. Думается, зажечь ее нет возможности - ее всю сплошь водой залили, вода замерзла и стала как панцирь. На такой засеке можно половину всех людей растерять...
      Как и всякий профессионал, сотник по достоинству оценил чужой профессионализм. Добротная засека на лесной дороге может превратиться в препятствие похлеще иной каменной крепости.
      Прорваться через засеку можно только с большим кровопролитием, а закладывать крюк через лес по глубокому снегу значит смириться с мыслью, что весь обоз останется здесь, на полпути к вожделенному замку Гинсавер.
      - О потерях забудьте, сотник. Это война, а не Новый Год, - раздраженно оборвал его Лид.
      Несмотря на свою показную непреклонность, военный советник был растерян.
      Положим, до того как они получат сигнал с горы, дружина может не думать о засеке и отдыхать. Однако потом раздастся условленный крик, означающий лютый бой с людьми Вэль-Виры, бессмысленные потери, не исключено - полную утрату обоза. Это совсем не то же самое, в чем Лида задушевно уверял барон Шоша!