Александр Зорич
      Без пошады
      Война. Галактическая война.
      Война между Российской Директорией Галактики и тоталитарной планетой Конкордия - недавними союзниками Директории.
      Война, в которой флот Конкордии выигрывает сражение за сражением, а шансы землян на победу все слабеют.
      Война, в которой бьются БЕЗ ПОЩАДЫ и без жалости. Потому что враг тоже не пощадит и не пожалеет.
      Это понимают все.
      Это - девиз вчерашних выпускников Военно-Космической Академии, сегодня ставших отчаянными боевыми офицерами...
      Читайте "Без пощады" - продолжение ВЕЛИКОЛЕПНОГО романа Александра Зорича "Завтра война"!
      Глава 1
      "...И МОЛИТВА ВМЕСТО ГУТЕН МОРГЕН"
      Февраль, 2622 г.
      Лагерь нравственного просвещения им. Бэджада Саванэ
      Планета Глагол, система неизвестна
      Никогда бы не подумал, что лагерь для военнопленных может быть живописен.
      Впрочем, ландшафт располагал. Говорят, самые впечатляющие столовые горы на Земле - в Южноамериканской Директории. Я никогда там не бывал (в три года - не считается), ничего не скажу. Зато крымские плоскогорья Мангуп и Чефут я знаю как свои пять пальцев.
      И вот если каждую крымскую столовую гору увеличить по площади раз в десять... поставить таких гор побольше... и сделать их повыше... получится нечто отдаленно похожее на пейзажи той дыры, куда забросила меня судьба-злодейка.
      На восточном краю плоскогорья белела цитадель. Выстроена она была из тесаных блоков натурального камня. Это вам не прозаический пенобетон.
      Цитадель имела в плане форму трапеции. Длинное основание трапеции было обращено к ущелью, отделяющему плато от соседней горы. Короткое - к зоне содержания военнопленных.
      Четыре башни по углам, пятая - в центре.
      В центральной башне располагался узел связи, радары контроля воздушной обстановки и пара зенитных установок. У основания башни находились казармы охраны, крошечный госпиталь, кухня, гаражи и два красивых дома, тоже каменных. Один для пехлеванов, другой - для заотаров.
      В цитадели жили конкордианцы. Мы, пленные офицеры Объединенных Наций, занимали жилые блоки, расположенные двумя группами к западу от цитадели.
      Шестая башня - круглая, приземистая, конкордианцы называли ее дахма стояла особняком. На вершину дахмы кладут покойников, чтобы их плоть стала добычей хищных птиц, а кости были как следует отбелены ветрами. И хотя в горах, да, вероятно, и на всей планете хищные птицы не водились, это не могло заставить конкордианцев отступиться от духа и буквы своей религии.
      За время моего пребывания в лагере на вершине дахмы оказались останки четверых. Но об этом я расскажу позже.
      Свобода наших перемещений была ограничена только воротами цитадели. Но и через эти ворота нас пропускали - в составе хозяйственного наряда. Три раза в сутки наряд получал пищу на весь лагерь. Раз в два дня выдавались сигареты, раз в неделю менялось постельное белье.
      Попасть на плато, где находился лагерь, можно было тремя путями.
      Первый: прилететь на вертолете.
      Второй: прийти на своих двоих. Западный склон горы был в отличие от обрывистого восточного сравнительно пологим. Конечно, не бульвар, но пролезть можно. Без риска переломать руки-ноги.
      Третий: приехать. Для этого существовал мост, примыкающий к цитадели и полностью отгороженный ее стенами от сектора проживания военнопленных. Мосточень красивый, ажурный, воздушно-хрупкий - соединял нашу гору с соседней. Там дорога пересекала плато и спускалась серпантином вниз, в невидимую из нашего лагеря долину.
      Именно по этой дороге, в закрытых армейских грузовиках, в лагерь и привозили пленных.
      Космодром находился где-то далеко, за щербатой горной грядой глубокого черно-синего цвета, которая занимала весь восточный сектор горизонта. Космодром ничем не выдавал своего присутствия.
      Местная инфраструктура представлялась мне в высшей степени странной. Зачем было выносить наш лагерь в такую тмутаракань? Стоило ли строить километровый мост с одной горы на другую, если дорога в итоге вела в тупик, заканчиваясь цитаделью?
      Почему мы не бежали из лагеря?
      Чем занимались в плену?
      Подвергались ли психическому давлению или физическим воздействиям со стороны конкордианцев?
      Когда пришло время, я ответил на каждый из этих вопросов раз по сто. Устно и письменно.
      Занятие, как обычно, вел майор-воспитатель Кирдэр - маленький блондин, всей своей внешностью опровергающий расхожие предрассудки о том, что клоны похожи на скандинавских берсерков с головами азербайджанцев.
      Впрочем, Кирдэр, строго говоря, клоном не был. Что и понятно: все офицеры-воспитатели в нашем лагере принадлежали к касте заотаров.
      - А теперь, господа, скажите мне... - майор прищурился и сделал паузу, - ...что есть три первейшие добродетели?
      Кирдэр не стал добавлять "в учении Заратустры" или, скажем, "в нашей вере". К этому мы уже привыкли: когда конкордианец задает вопрос из области этики, религии или богословия, он всегда имеет в виду свои этику, религию, богословие. Другие для него существуют лишь как малоинтересные отрасли гуманитарного знания, из которых можно почерпнуть факты для обогащения общей эрудиции.
      Итак, три первейшие добродетели. Это я знаю. Я поднял руку. Краем глаза заметил, что меня на полсекунды опередил лейтенант Костадин Злочев.
      По лицу Кирдэра скользнула тень недовольства.
      - Та-ак... Злочев - раз. Пушкин - два. Ходеманн - три. Свинтилов четыре. Маловато для аудитории из двадцати пяти человек, не так ли? А ведь этот вопрос мы с вами разбираем уже две недели. И я не поверю, что офицеры, получившие великолепное образование в лучших академиях Велико-расы, не в состоянии запомнить таких элементарных и в то же время душеполезных вещей. Вот вы, господин Степашин, разве еще не запомнили три первейшие добродетели?
      - Запомнил, ашвант Кирдэр, - буркнул Степашин. Между прочим, старший лейтенант сил особого назначения, более известный в нашем бараке как Лева-Осназ.
      Не повезло ему ужасно - в первые же минуты войны их казарма на Лючии была накрыта залпом главного калибра конкордианских линкоров. От роты осназа остались ножки да рожки. Сам он с осколочными ранениями и тяжелой контузией провалялся два дня среди руин, пока его не унюхали псы-разведчики конкордианского десанта. То есть в этом-то как раз повезло - иначе он так на месте и дошел бы, не приходя в сознание. А вот повоевать ему не случилось. Столько лет человек готовился - и все, как оказалось, ради того, чтобы слушать лекции в лагере нравственного просвещения.
      - Почему же тогда не поднимаете руку, господин Степашин?
      - Не нахожу нужным.
      - Вот как? Почему же? Почему ваши товарищи Злочев, Пушкин, Ходеманн, Свинтилов находят нужным, а вы нет? Впрочем, - перебил сам себя Кирдэр, это ваше право. Можете не ставить меня в известность об объемах своих знаний. Но приказы персонала лагеря обязаны выполнять беспрекословно... Старший лейтенант Степашин!
      - Я!
      Лева-Осназ встал по стойке "смирно". Таковы правила игры: если солдату оставлены военная форма и знаки различия, значит, он и в плену остается солдатом, выполняющим приказы начальства. Даром что начальство поменялось но дисциплину-то никто не отменял! Вот то-то же.
      - Назовите три первейшие добродетели!
      - Слушаюсь, ашвант Кирдэр! Три первейшие добродетели - благая мысль, благое слово, благое дело!
      - Хорошо... Старший лейтенант Степашин!
      - Я!
      - Как звали третью жену Заратустры?
      А вот это уже завал. Кто же ее упомнит, третью-то? Но старлей на удивление четко ответил:
      - Хлоя, ашвант Кирдэр!
      - Созвучно, но не совсем верно. Хлоя - имя библейское, а не авестийское. Кто поможет старшему лейтенанту Степашину? - Кирдэр обвел взглядом нашу полянку для занятий.
      "Кто поможет"! Ну точно как в школе! Трогательно - до слез...
      Теперь уже мы с Ходеманном и Свинтиловым руки не тянули. Один только Злочев с легкой улыбкой превосходства сигнализировал правой ладонью: "А я все знаю! Все знаю я! Потому что я из Глобального Агентства Безопасности, да-да-да! И специализация моя - Конкордия!" И хотя Костадин мало чем походил на моего задушевного друга Кольку Самохвальского, эта черточка - знать все обо всем - их роднила.
      Вспомнил я оболтуса Кольку, вспомнил тот день, когда считал его сгинувшим без следа, а себя - спасенным из плена, вспомнил, как все перевернулось за каких-нибудь десять минут... В итоге без следа сгинул я - с точки зрения Кольки и всего нашего 19-го отдельного авиакрыла. А Колька, поди, благополучно вернулся на авианосец да еще орден огреб за удачную атаку "Балха"...
      Если и впрямь вернулся. Откуда мне знать - ушли тогда "Три Святителя" в Х-матрицу или их долбанули напоследок так, что одно реликтовое эхо осталось?..
      - Нет, Злочев, нет. Я, пожалуй, до конца занятия попрошу вас себя не утруждать. То, что вы знаете все ответы на мои вопросы - какие есть и какие будут, - явствует из вашего удостоверения военнопленного. Аббревиатура ГАБ мне знакома. А я бы хотел услышать... хотел бы услышать... ответ кого-либо из господ старших офицеров. Скажем, капитана второго ранга Щеголева.
      Кавторанг Щеголев - командир полка торпедоносцев 32-го авиакрыла 3-й воздушной армии (бывший командир бывшего полка - часть утеряна в Кларо-Лючийской оборонительной операции в полном составе вместе со знаменем).
      Кавторанг Щеголев - человек в возрасте. Карьера не сложилась, жена ушла, дочь сбежала к одному из многочисленных левацких гуру в Лос-Анджелес да так и с концами. Все это сломало мужика еще до начала войны. Ну а клоны довершили работу судьбы, за три дня боев распылив по высоким орбитам Лючии двадцать шесть из двадцати восьми торпедоносцев Щеголева, которым пришлось действовать без сопровождения истребителей.
      Двадцать седьмой свалился на Лючию из-за преждевременной выработки топлива.
      Двадцать восьмой - под командованием Щеголева - выпустил обе торпеды в десантный авианосец.
      Одну торпеду неприятель сбил, другая попала в цель, но не взорвалась. (О качестве наших торпед типа ВТ-500, произведенных в конце прошлого века, разговор отдельный.)
      Тогда экипаж торпедоносца, сойдясь с командиром на том, что погибать надо с музыкой, пошел на таран. И плакала бы конкордианская десантура, если бы не один-единственный снаряд из твердотельной пушки, который разрушил в торпедоносце Щеголева носовой узел маневровых дюз. Десантный авианосец успел дать полную тягу, уклоняясь от столкновения, а вот Щеголеву не хватило пары градусов доворота, чтобы зацепить его хотя бы крылом.
      Потом неуправляемый торпедоносец нагнали истребители. Опознав по шевронам на оперении машину комполка, они для начала снайперски расстреляли кормовую огневую точку, а потом предложили сдаться. Второй пилот согласился, Щеголев - отказался, но второй пилот, нарушив приказ командира, катапультировал обоих. В открытом космосе их и подобрали. По иронии судьбы второй пилот попал в руки конкордианцев мертвым - у него, оказывается, был дефектный скафандр с микротрещиной.
      В результате всех этих злоключений Щеголев пребывал в глубокой апатии. Кирдэр, из уважения к возрасту и душевным ранам кавторанга, не третировал его прямыми приказами. Но и не очень-то с ним нянчился.
      - Капитан второго ранга Щеголев, повторяю вопрос. Как звали третью жену Заратустры?
      И вдруг прозвучал ответ кавторанга:
      - Третью жену Заратустры звали Хвови. Хвови была дочерью Фрашаостры. Фрашаостра был родственником Джамаспы. Джамаспа был мужем Поуручисты. Поуручиста была младшей дочерью Заратустры...
      Не только мы, но и Кирдэр слушали Щеголева, разинув рты. Злочев не сдержался и громко присвистнул. Он-то все это знал - по долгу службы, но кто бы мог подумать, что Щеголев, похожий на живую мумию, так внимательно слушает лекции Кирдэра?!.
      Рассказав еще кое-что про Виштаспу - царя, чьим советником был Джамаспа, а также про супругу его царицу Хутаосу, Щеголев остановился и спросил у Кирдэра:
      - Достаточно?
      - Да, благодарю вас, господин капитан второго ранга. Я бы сказал "можете садиться", но вы и без того сидите. Я был бы признателен, если бы в следующий раз вы отвечали стоя.
      - А я был бы признателен, если бы вы оставили меня в покое, майор.
      Кирдэр с подчеркнутым вниманием смотрел на Щеголева.
      - Я боюсь, что форма и содержание вашей просьбы нарушают дисциплинарный регламент лагеря. Вы получаете предупреждение. Напоминаю, что при получении второго предупреждения вы будете переведены на пять суток в изолятор.
      Кирдэр направил пульт дистанционного управления на Щеголева и нажал одну из кнопок. Из нагрудного кармана Щеголева донесся мелодичный голосок удостоверения личности: "Получено первое предупреждение. Администрация лагеря нравственного просвещения имени Бэджада Саванэ сожалеет, что капитан второго ранга Щеголев нарушил дисциплинарный регламент, и надеется, что наш гость сделает для себя правильные выводы на будущее".
      Щеголев выводы сделал.
      Не успело удостоверение дойти до "нарушил дисциплинарный регламент", как кавторанг, побелев, выхватил его из кармана и принялся рвать в клочки. Точнее, попытался порвать в клочки, поскольку удостоверение представляло собой толстую карточку из эластичного, но чудовищно крепкого пластика.
      После нескольких неудачных попыток Щеголев вконец рассвирепел, бросил его на землю и принялся топтать, не проронив ни звука.
      При этом он так и не поднялся на ноги. Его зад комично подскакивал на деревянной скамейке. Казалось, Щеголев танцует адаптированный гопак для сидячих паралитиков.
      - Немедленно прекратите! - забыв о присутствии Кирдэра, напустился на него каперанг Гладкий, старейшина нашей группы. - Как вам не стыдно?! Возьмите себя в руки!
      Кирдэр пожал плечами.
      - Вы получаете второе предупреждение, - сказал он. Неубиенная карточка из-под каблуков Щеголева затянула по-новому: "Получено второе..." Хлоп! Бух! "...администрация..."
      Топ! Туп!
      "...сожалеет..."
      Я почувствовал, что покраснел, как вареный рак. Наблюдать подобное поведение старшего офицера мне еще не доводилось. Проклятая война!
      На поляне появился наряд охраны - четыре рослых дема в усилительных костюмах и при универсальных дубинках (с нелетальным ядом в иглах на торце и другими примочками).
      Один тычок дубинки - и Щеголев, получив свою каплю парализующего яда, мгновенно затих и начал валиться лицом вперед.
      Сволочные демы не спешили его ловить, так что, если бы не отменная реакция каперанга Гладкого, бедолага непременно расквасил бы себе нос.
      Я тоже не растерялся: подхватил с земли, быстро отряхнул и засунул в нагрудный карман Щеголева его ни в чем не повинное удостоверение.
      Клоны (да и если б только они) задвинуты на всяких документах, а потому чем быстрее им будет продемонстрировано уважительное отношение к их вонючей пластиковой карточке, тем меньше тычков и пинков достанется бедному кавторангу - так я думал.
      А еще я, если честно, боялся, как бы охрана не начала молотить дубинками всех нас без разбору. В подобной ситуации боль - ничто по сравнению с унижением.
      Впрочем, обошлось. Наряд принял из рук Гладкого бесчувственное тело Щеголева и поволок его по направлению к цитадели, в изолятор. А фанфары точного времени возвестили, что подошел к концу тридцать четвертый локальный час. Это значило, что очередное занятие с Кирдэром миновало и сейчас наш ожидает обед.
      А между обедом и ужином - о счастье! - мы будем полностью предоставлены сами себе. Потому что, как нас предупредили еще на утреннем построении, в цитадель прибывает большой конвой с космодрома и всем, включая заотаров, будет не до нас.
      Конвой был немаленький - два десятка грузовиков.
      Что они привезли, оставалось только гадать. По крайней мере для той крошечной порции новых военнопленных, что была доставлена в лагерь конвоем, хватило бы и одной машины. Ради этой горстки клоны новый жил-блок распечатывать не стали, а распределили новеньких по одному - по два в уже имеющиеся группы.
      Достался новенький и нам.
      Я даже не понял, был он с нами у Кирдэра или нет. Когда мы покидали "зеленый класс" (о, клонская терминология!), где в тени платанов проводились наши занятия, я заметил одного незнакомого пилота. Он в растерянности стоял на отшибе. То ли сидел на занятии в заднем ряду и быстрее всех поскакал в направлении столовой, а потом передумал и решил оглядеться по сторонам, то ли только что выполз из цитадели, с собеседования у коменданта лагеря...
      Потом он снова куда-то подевался, и увидел я его только сорок минут спустя, за обедом. Был он явно русским, почти наверняка - не москвичом.
      Он вошел в столовую, оглядел ее исподлобья и нашел свежеосвободившийся стол, за которым только что отобедали пилоты-штурмовики из все того же печально известного 32-го авиакрыла 3-й воздушной армии, в котором Щеголев командовал торпедоносцами. Только в отличие от торпедоносцев штурмовой полк успел сделать боевых вылетов меньше, чем имел флуггеров на начало войны. Половину машин они потеряли на земле под заправкой, еще четверть - на взлете.
      Одним резким движением новенький сдвинул всю грязную посуду на край, хлопнул о стол подносом и сел.
      Судя по комбинезону (летная форма №3, нательная поддевка под скафандр), он был взят в плен непосредственно во время боевого вылета. По своему опыту я знал, что любой пленный пилот, пробывший в лагерях хотя бы сутки, получает возможность подобрать удобное повседневное обмундирование по своему размеру, привезенное с наших трофейных складов. "Значит, - заключил я, - он только что из боя. Где же его подстрелили, бедолагу?"
      Мне захотелось оставить своих новых друзей - Людгера Ходеманна и Артема Ревенко - в компании неплохих галет и безвкусного киселя и подойти к новенькому, расспросить, что да как там, в Пространстве. Бьем ли мы наконец клонскую сволочь или как обычно? Доколе отступать будем, брат? Далеко ли до Победы?
      Но одно соображение меня удержало.
      Наплечные и нарукавные знаки различия на комбинезоне летной формы №3 не предусмотрены. Только на левом нагрудном кармане помещается нашивка со званием и фамилией пилота.
      Выходит, что, когда пилот одет в такой комбинезон, уже с десяти шагов невозможно отличить сопливого летеху от каперанга.
      Будь я твердо уверен, что новенький принадлежит к младшему офицерскому составу, я бы подошел. Но если он из капитанов... если из капитанов - а это вполне возможно, учитывая его матерый вид, - тогда лучше его сейчас не трогать. Привыкшие командовать целыми стаями флуггеров, а теперь вынужденные подчиняться командам клонских сержантов, старшие офицеры в плену мучились втрое от младших. На большее, чем "не травите душу, младлей", я вряд ли мог рассчитывать.
      Потом меня заболтали Ревенко и Ходеманн, и я временно отвлекся от созерцания спины вновь прибывшего.
      Тема и впрямь была интересная: что сейчас происходит в наших оккупированных колониях?
      - Ничего. Ничего не происходит, - талдычил Ходеманн. - Все просрано. Капут, капитуляция! Ja!
      Говорил он по-русски в целом сносно, только ударения переставлял: "происходит", "просрано". Смысл от этого, ясное дело, не менялся, оставаясь рельефным и выпуклым, как надгробие с ангелочками. Еще Ходеманн любил подурачиться, нарочно кривляясь "как немец". Это экономило ему усилия по припоминанию русских падежей и спряжений (которые он называл "снаряжениями").
      - А не поставить ли, Саша, нам Людгера к стеночке? За пораженческие настроения? - ухмылялся Ревенко. - Я вот, между прочим, своими глазами видел, как танковая дивизия - ты можешь себе представить? целая дивизия, да еще с частями усиления! - уходила в леса на Грозном. А ты знаешь, какие там леса? - Это уже Ходеманну. - Вечнозеленая сельва со вторичным слоем "надлеска"! С воздуха не видно ничегошеньки! Круглый год!
      - Панцердивизия? Капут панцердивизия, - невоз мутимо отвечал немец. Искать из космос инфрароттен-след... инфракрасный, ja... пускать ракета... пускать сто ракет... пафф! и нет дивизия!
      - Чушь, Людгер, чушь. Сразу видно, что ты истребитель-перехватчик, не многоцелевик. В разведке наземных целей ни черта не смыслишь! В лесах Грозного ты танки просто так не засечешь, даже если они маскироваться не будут. А у наших был еще и инженерно-саперный батальон со всей штатной техникой. Они тебе не танк, целый фрегат так замаскируют, что ты на нем будешь грибочки собирать - и то ничего не заподозришь!
      - А как так получилось, - поинтересовался я, - что клоны при условии господства в космосе и воздухе не выбомбили всю дивизию до того, как она успела уйти в леса?
      - Не было у них полного господства, Саша. На Грозном ведь дислоцирован дивизион субмарин противокосмической обороны. Знаешь, есть такие, типа "Юрий Долгорукий"?
      - Я думал, их уже все списали.
      - Я тоже думал. А на самом деле они с конца десятых годов стояли на консервации в Дудинке!
      - Где-где?
      - Есть такая дыра на Енисее. Там еще в двадцать первом веке построили замаскированное убежище для стратегических ракетных подлодок, чтобы американцы не накрыли их первым ударом на старых, давно известных базах. Так вот, представь себе, в прошлом году "Долгорукого" и три его систершипа расконсервировали, вооружили первоклассными противокосмическими ракетами, укомплектовали экипажами и отправили "большими Гансами" на Грозный...
      "Большие гансы" - это легендарные войсковые транспорты европейского (то есть германского) производства. Ну очень большие. В главный грузовой отсек "большого ганса" можно уложить оба небоскреба гостиницы "Русь", и еще останется место, чтобы спокойно летать туда-сюда на вертолете.
      Я думал, что, услыхав о "Гансах", Людгер не преминет ввернуть что-нибудь из своего любимого репертуара. Насчет того, что Россия такая большая и сильная, а все равно без немцев даже ржавую U-bote с планеты на планету перевезти не может. Но Людгер помалкивал, а Ревенко продолжал:
      - Выгрузили их и поставили на боевое дежурство. Причем сделали это по-умному, втихаря. В нашем гарнизоне даже слухов о прибытии подлодок не было. Сам понимаешь, разведка клонов их и подавно проморгала. Так что силенок им хватило только на то, чтобы подавить нашу наземную противокосмическую оборону и высадить десанты. Ребята на субмаринах быстро оценили обстановку, выследили на орбите их тяжелые авианосцы и ка-ак жахнули! Клоны ожидали чего угодно, но только не удара из-под воды! У них, ты же знаешь, аналогичных систем вообще нет. Эскадра прикрытия с перепугу ретировалась. Тех флуггеров, что они успели доставить на наземные космодромы для поддержки десанта, хватало ровно на то, чтобы отбивать наши контратаки. Но провести решительную операцию на полное уничтожение нашей дивизии они уже не смогли. Не хватало сил. Ну а "Юрий Долгорукий" со товарищи стреляют по флуггерам в атмосфере плохонько, у них ракеты заточены на более серьезные цели. Вышло так, что в воздухе преимущество у клонов, а на земле - у нас. В итоге мы не смогли отбить столицу Грозного танковыми атаками, они разгромить нашу дивизию. Чтобы выйти из оперативного тупика, клонам пришлось срочно перебрасывать на планету дополнительные ракетные части. И это - под обстрелом с подлодок! Жаль, наши боезапас экономили, не смогли создать такую плотность противокосмического огня, чтобы переколошматить все десантные корабли... Так что клоны кое-как накопили силенок для наступления. Но наши, как только дело запахло жареным, успели откатиться на полтысячи километров и - в леса. Мы на последних флуггерах, действуя с замаскированной взлетной полосы, их отход обеспечивали. Завалил я два клонских штурмовика, а потом и меня завалили. Так что чем кончилось, я не знаю, но в двадцатых числах января дивизия еще жила. Да и подлодки наши, вероятно, тоже. И клоны тогда еще ничего на Грозном не контролировали, кроме столицы, Новогеоргиевска.
      Людгер наморщил лоб и, напрягшись, ответил уже серьезнее, хотя под конец его снова занесло:
      - Артем, это все херня, извини, пожалуйста. Танки не могут без обеспечения долго. Сгореть последнее топливо - все в плену. Аллес капут, stalag* и молитва вместо гутен морген.
      * Принятое сокращение от Stammlag, концлагерь (нем.).
      "Молитва вместо гутен морген" - это он точно подметил. Мы рассмеялись горьким смехом военнопленных.
      - А представьте, коллеги, - сказал я, - если их оккупа ционный режим в колониях работает по образцу нашего лагеря? Это, значит, так. Понедельник: материализация Абсолютной Чистоты. Вторник: чемпионат по эрудиции. Сколько лапок у майского жука-мутанта с Андобанда? Почему космос черный? Как звали третьего монарха династии Сасанидов?.. Среда: все население колонии слушает лекцию о пламенном герое Бэджаде Саванэ.
      - А в четверг, - подхватил Ревенко, - массовый просмотр репортажа об успехах мелиораторов Трайтаоны. Миллион километров осушенных болот! Триллионы комаров остались без крова и немедленно издохли, паскудные хфрастры!
      - Натюрлих, - кивнул Ходеманн. - А в пятницу - расстрелять тех, кто прогулять лекцию в среду.
      - Да ладно тебе. - Я скривился. - Это из другой оперы, Людгер.
      - Вот-вот, - поддакнул Ревенко. - Ты хоть раз слышал, чтобы клоны кого-то из наших расстреляли? Им это совершенно не нужно!
      - Нужно не нужно - придется, - сказал Ходеманн мрачно.
      Мы с Ревенко подбросили еще пару вялых шуточек, но от невеселых пророчеств Людгера настроение основательно испортилось.
      - Идем в барак, стратеги, - предложил я, допивая кисель.
      Казарменного типа домик, в котором жила наша группа, был всем хорош и пригож, грех жаловаться. Официально он именовался жилым блоком. Но из глубин коллективной исторической памяти всплыло и насмерть приклеилось к нашему жилью невеселое татарское словечко "барак".
      Там уже собрались на послеобеденный отдых все наши. Не хватало только кавторанга Щеголева, которому теперь предстояло пять суток маяться в изоляторе. У изолятора были свои плюсы (не надо ходить на лекции Кирдэра), но имелись и два крупных минуса.
      Во-первых, в изоляторе отсутствовали окна. Как ни хорохорься, как ни храбрись, а это психику калечит. Не за один раз, но все же.
      Во-вторых, в изолятор запрещалось приносить книги из лагерного культблока. О, книги в изоляторе имелись, почему нет! "Ясна", "Гаты", "Дисциплинарный регламент офицерских лагерей Главного Управления Лагерей Народного Министерства-Обороны Конкордии" и, конечно же, "Шахнаме". Тот самый шикарный том на русском языке, который конкордианцы щедро раздаривали нашим делегациям накануне войны!
      Я сам, к счастью, пока что в изолятор не попадал. От такого круга чтения и ласты склеить можно. Бедный Щеголев!
      В бараке, вместо мирного ничегонеделания с какой-нибудь хорошей книжкой (я их нагреб целую тумбочку, чтобы лишний раз не бегать в культблок), меня, увы, ожидал отдых активный: драка и другие незапланированные телодвижения.
      Когда мы вошли, там уже разворачивалась драматическая сцена. Так что получилось "Явление надцатое. Те же и Пушкин, Ходеманн, Ревенко".
      В проходе между кроватями лицом к двери стоял новенький. Вокруг него в экспрессивных, я бы сказал - просто-таки микеланджеловских позах застыли несколько наших - я сразу узнал со спины Леву-Осназа и Тихомирова. Был там и каперанг Гладкий.
      Остальные - человек пятнадцать - лежали на кроватях, с интересом болельщиков следя за развитием событий.
      А события развивались так.
      - ...собрались одни пораженцы! - орал новенький, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь. - Сдались клонам в первом же бою! Без единого выстрела оставляли города! Целые планеты! И вы смеете называть меня провокатором?! Меня?!
      - Повторяю, капитан-лейтенант, - отчеканил Гладкий, повышая голос. Немедленно успокойтесь! Степашин принесет вам свои извинения. Но для начала вы должны выполнить приказ старшего начальника и замолчать.
      "Ну и денек выдался... - подумал я. - Сперва Щеголев сорвался, теперь этому неймется... Переодеться еще не успел, а уже в бутылку лезет... И не стыдно: капитан-лейтенант все-таки, комэск небось. Не-ет, наш Готовцев себе такого никогда не позволил бы".
      Я не успел толком разобраться в ситуации, но ощутил неожиданно сильный прилив злости. Как всегда, особенно обидно было слышать "сдались клонам в первом же бою", потому что применительно ко многим из нас это было чистой правдой. Взять хотя бы меня...
      Капитан-лейтенант и не думал подчиняться приказам Гладкого.
      - Пр-ровокатор... - рычал капитан-лейтенант, даже не взглянув в сторону каперанга. - Дерьмо собачье! Вы что, думаете здесь конца войны дождаться?! На наших же трофейных харчах досидеть?! Там целые эскадры на смерть идут, в пекло! Восемьсот Первый парсек в огне! Зелень всякую со вторых курсов сгребают, чтобы было кого в вылет выпихнуть! Американцев уже выписали, докатились! А вы, кадровики...
      - Ну хватит, - выдохнул Лева-Осназ, багровый, как буряк. - Придется вам, товарищ капитан-лейтенант, немного отдохнуть... уж не обессудьте...
      С этими словами он сделал шаг вперед. Можно было не сомневаться: сейчас последует эффектный прием из богатого осназовского арсенала, после которого скандалист наконец заткнется. И промолчит часок-другой.
      Увы, у капитан-лейтенанта была хорошая интуиция. А уж реакция - просто выше всяких похвал.
      Удар! - и Лева-Осназ, не ожидавший такой прыти, падает на спину, а капитан-лейтенант, перепрыгнув через кровать, страхует себя от немедленного возмездия со стороны Тихомирова.
      Все вскочили на ноги.
      - Это уже переходит все границы! - грохочет каперанг.
      Я сам не заметил, как в два прыжка оказался рядом с буяном. Лева-Осназ к тому моменту снова был на ногах, но я его опередил.
      - Саша, стой! - крикнул мне в спину Ревенко. Но было поздно.
      Заводной капитан-лейтенант хотел вмазать и мне, но я был готов к такому обороту событий. Его кулак прошел в двух пальцах от моего виска, а вот мой хук достиг цели.
      Хрясь!
      Воспользовавшись тем, что я на секунду оглушил смутьяна, на него навалился Лева-Осназ.
      Через полминуты обездвиженный медвежьими объятиями Левы и вмиг присмиревший капитан-лейтенант уже извинялся. В первую очередь перед начальником группы - Гладким. Во вторую - перед Левой-Осназом, то есть, простите, старшим лейтенантом Львом Степашиным.