– А что послужило поводом? – спросил я.

– Понимаешь, он еще представиться не успел, а уже начал выспрашивать о перспективах побега. Ему сперва пару раз намекнули, а потом и открытым текстом сказали, что такие вещи всерьез здесь обсуждать нельзя. А он все не унимается. Тогда Лева-Осназ у него полушутя так спросил: «Товарищ, а вы не провокатор, случайно?» Тут он и взорвался.

Тем временем, приняв извинения от Меркулова и оставив Степашина что-то добродушно гудеть на ухо капитан-лейтенанту, к нам присоединился Гладкий.

– Значит, так, Пушкин, – вполголоса сказал он. – Я это всем говорить буду, но вам сообщаю персонально как участнику драки. – О, я знал! «Участник драки», а как же. – Российские офицеры выясняют отношения тремя способами. Первый: словесно. Второй: через рапорт вышестоящему начальству. Третий: на дуэли с применением защитной одежды и холодного оружия установленных образцов. Рукоприкладство категорически запрещено! По отношению к младшему или равному по званию оно квалифицируется как превышение служебных полномочий. По отношению к старшему, в зависимости от ситуации, – как злостное хулиганство либо мятеж. Понятно?

– Так точно, товарищ капитан первого ранга! Разрешите обратиться?

– Да.

– Капитан-лейтенант Меркулов игнорировал ваши приказы и превысил служебные полномочия в отношении старшего лейтенанта Степашина! Своими действиями капитан-лейтенант Меркулов оскорбил честь мундира офицера российского военфлота!

– Возможно, – кивнул Гладкий. – Но вопрос об оскорблении чести мундира должен решать товарищеский суд, а не распоясавшийся младший лейтенант. В любом случае вы были не правы, Пушкин. Потрудитесь извиниться перед капитан-лейтенантом Меркуловым!

К нашему разговору, который теперь велся в полный голос, прислушивался весь барак. Не исключая и Меркулова.

– Товарищ каперанг, разрешите?.. – сказал он. Лева-Осназ больше не держал его, капитан-лейтенант подошел к нам.

– Да.

– Я так понял, фамилия этого товарища Пушкин?

– Да.

– Не Александр, случайно? – Меркулов усмехнулся.

– Именно так. – Гладкий кивнул. В уголках его губ тоже вильнула хвостиком улыбка.

Я понял: грозовые тучи рассеялись. И позволил себе встрять в разговор капитанов:

– Отчество мое Ричардович. Не Сергеевич.

– Как ты догадался?! Именно это я и хотел спросить! – хохотнул капитан-лейтенант. – Ну а меня зовут Богдан Меркулов. Как раз Сергеевич. Будем знакомы.

С этими словами капитан-лейтенант протянул мне свою квадратную, поперек себя шире ладонь с невообразимо толстыми пальцами. Я, чуть замешкавшись, ответил на рукопожатие. (На самом деле это тоже против правил: капитаны не подают руки малознакомым младшим офицерам.)

– Извините, товарищ капитан-лейтенант, что я вас… – поспешил сказать я, косясь на нахмурившегося Гладкого. – Что я допустил в отношении вас неуставные действия! Неадекватно оценил ситуацию, каюсь.

– Брось, – отрезал Меркулов. – Молодец, удар хороший. В ушах звенит… Все, забыли. Но, товарищ капитан первого ранга, – это он уже Гладкому, – все-таки скажу вам откровенно: пусть я десять раз грубиян, а в этой дыре засиживаться не собираюсь. И никому не рекомендую. Намерен с сего момента денно и нощно искать пути к освобождению!

Через плечо Меркулова я видел, как Лева-Осназ скроил рожу и покрутил пальцем у виска.

Гладкий не мог себе позволить подобных вольностей, но, готов спорить, подумал о том же самом.

– Похвальные намерения, капитан-лейтенант, – спокойно сказал он. – Но я бы рекомендовал вам для начала войти в курс наших дел. Отчетливее уяснить себе диспозицию. Вы не против?

– Не против! Этого я и хотел, но товарищ из осназа почему-то назвал меня провокатором!

– Тогда сделаем вот как… – Гладкий на секунду задумался, а потом обратился ко мне не по-уставному, тем самым давая понять, что инцидент с рукоприкладством признается полностью исчерпанным: – Саша, я вас прошу совершить с капитан-лейтенантом небольшой моцион. Сводите его на западный край плато, покажите желтые таблички, покажите красную… Проведите немного по тропе… Введите в курс, одним словом. Хорошо?

«Плакали мои книжки…» – подумал я.

– Разумеется, Никтополион Васильевич… То есть так точно, товарищ капитан первого ранга!

– Товарищ капитан-лейтенант, не обижайтесь, но ни в коем случае нельзя обсуждать вопросы побега в бараках. И вообще на территории лагеря. Здесь наверняка все прослушивается. А даже если и не все… – Я замялся.

– Что?

– Неприятно это говорить… Но… Но, возможно, кто-то из наших товарищей согласился… или в будущем согласится… на сотрудничество с клонами…

– Стукачи?! – ахнул Меркулов. – Кто?!

– Тише, тише. Я не сказал, что они есть. Но они могут быть. Или могут появиться.

– Да я голыми руками!.. гада!..

«Ну и тип. Как он умудрился до капитан-лейтенанта дослужиться и ни разу не загремел обратно в летехи по неполному соответствию? При таком характере!»

– И я, товарищ капитан-лейтенант. Но если не знаешь, кто этот гад, а он тем временем на тебя стучит коменданту, то согласитесь…

– Чепуху мелешь, лейтенант… Не может такого быть, чтобы русский офицер продался этим выродкам! – Меркулов явно переключился на диалог с внутренним голосом, не со мной. – Не-ет, такому никогда не быть!

Аргумент был веский, ничего не скажешь. Оставалось только согласиться.

– Я тоже в этом уверен.

Мы шли длинным проходом между двумя сетчатыми заборами. Этот проход, рассекающий лагерь надвое, находился под постоянным наблюдением из цитадели.

Лейтенант Тихомиров, знаток и ценитель античности, уверял, что такая центральная улица в римском военном лагере называлась «виа преториа». Это мудреное название не прижилось, а вот «Тверская», как окрестил ее Лева-Осназ, подхватили все.

Итак, прошли мы с Меркуловым по Тверской и уперлись в турникет Западного КПП.

Кроме этого символического препятствия, ничто не мешало военнопленному покинуть территорию лагеря в любое время дня и ночи. Не было там ни собак, ни автоматчиков, ни многорядной проволоки под током, ни колониальной экзотики вроде живой изгороди из трайтаонских хищных лиан.

Удивительно?

Да.

Я достал свое удостоверение и засунул его в щель сканера. Створки турникета разошлись в стороны.

Пройдя через КПП, я достал удостоверение из лотка, в который оно было выплюнуто, и положил обратно в нагрудный карман.

«Вы покидаете территорию лагеря нравственного просвещения им. Бэджада Саванэ. Напоминаем, что ближайшее мероприятие – ужин – состоится через один час тридцать восемь минут. Ближайшее контрольное мероприятие – построение перед вечерней молитвой – состоится через два часа тридцать восемь минут. Приятной прогулки!»

– Чтоб тебе сдохнуть, – проворчал Меркулов.

Итак, мы на свободе. Жилблоки, санблоки, пищеблок, спортплощадки, раскидистые платаны, погребальная башня-дахма и, главное – цитадель все осталось за спиной.

Повторяю: на свободе.

Не верите? Зря.

– Послушай, я не понял. – Меркулову было явно не по себе. – В чем подвох? Если мы подойдем к краю плато, нас снимет снайпер?

– Нет.

– Значит, где-то есть скрытый периметр охраны? Пикеты? Секреты? Огневые точки?

– Насколько я знаю, нет.

– Плато оканчивается отвесным обрывом?

– Нет. Там есть вполне сносный спуск.

– Так какого же рожна?!

Нехорошо отвечать старшему по званию вопросом на вопрос, но эффект того стоил.

– Как, по-вашему, называется эта планета? – Меркулов посмотрел на меня испытующе.

– В загадки играть будем?

– А почему бы и нет, товарищ капитан-лейтенант?

– Ну давай поиграем…

Меркулов остановился, подпер подбородок рукой и с демонстративной задумчивостью вперился в бледно-голубое небо.

Я торчал здесь уже три недели. Почти все мои товарищи по несчастью, которых конкордианское вторжение застало на планетах внешнего пояса, – больше месяца. Среди них были опытные навигаторы и астрографы, пилоты и разведчики. Был, в конце концов, всезнающий эксперт Здочев. По ночам они изучали рисунок созвездий и подсчитывали количество небесных тел в звездной системе. Днем по сто раз глядели на местное солнце, растирали в пальцах грунт, по часу рассматривали каждую залетную «стрекозу» (квазинасекомые; настоящим стрекозам здесь взяться было неоткуда).

Никто не смог уверенно опознать планету – ни по астрографическим, ни по каким другим признакам. Наши же тюремщики держали ее название в строжайшей тайне. «Не важно, как называется место, куда занесла нас судьба, – говорил Кирдэр. – Важно, что здесь проходит передний край борьбы с Ангра-Манью».

Но не могли же мы всерьез называть планету, на которой, быть может, нам предстояло проторчать еще долгие годы, «Передним Краем Борьбы с Ангра-Манью»! Просто «Передний Край», может, и сгодилось бы – для передовой базы нашего флота, но уж никак не для клонского тайного логовища!

Поэтому кто-то из старших офицеров еще до моего появления окрестил планету Глаголом. Для гражданского уха звучит диковато, но для военного – органично.

«Глагол» – это четвертый код из таблицы условных позывных (после «Азов», «Бук», «Ветер»). Во время планирования реальных боевых действий эти коды обычно перекрываются личными позывными командиров тактических подразделений. Но во время учебного моделирования табличными кодами пользуются вовсю.

Эти коды – азбука войны.

Скажем, задача из учебника по тактике может формулироваться так.

«Вам приказано атаковать на высокой орбите планеты 3-класса транспорт противника условного типа „Дюгонь“. Ударные группы „Азов“ и „Бук“ состоят из трех торпедоносцев ДИ-4 каждая. Группа прикрытия „Ветер“ состоит из шести истребителей РОК-12-тер. В вашем распоряжении имеются еще два истребителя РОК-12-тер, два штурмовика ЛЕ-10 и два разведчика ДИ-4Р. Варианты использования этих флуггеров: (1) сформировать одну большую демонстрационную группу „Глагол“; (2) сформировать две демонстрационные группы – „Глагол“ и „Древо“; (3) распределить флуггеры между группами „Азов“, „Бук“, „Ветер“.

Сделайте ваш выбор и обоснуйте его, если известно, что транспорт охраняется двумя фрегатами условного типа «Хищный», находящимися на той же орбите, что и транспорт, с опережением и отставанием в 2000 и 1000 км соответственно (ТТХ условных боеединиц см. в Приложении 2)».

Но зачем мне было говорить Меркулову, что условное название планеты – Глагол? И что ничего достоверного установить не удалось? Пусть уж помучается!

– Это не так-то сложно, когда знаешь все планеты Конкордии наперечет… – пробормотал Меркулов, на глазок определяя угловые размеры неяркого светила при помощи разведенных большого и указательного пальцев. – Та-ак, это не Йама. Там центральная звезда значительно меньше. Не Ардвисура– спектральный класс другой. Ну, не Паркида и не Вэртрагна, ясно… А, да это же Хварэна! Что тут сложного? – Он повернулся ко мне с улыбкой победителя.

– Все бы хорошо, но сутки здесь втрое длиннее хварэнских. Кроме того, есть и другие отличия. Вы их еще встретите.

– А что за сутки на Хварэне?

– Двадцать два стандартных часа.

Эту цифру я вынес отнюдь не из Академии. Кому она нужна, Хварэна?! Но в последние недели я столько раз становился свидетелем и посильным участником подобных дискуссий, что волей-неволей начал ориентироваться в конкордианской астрографии.

– Ну допустим. А другие отличия?

– Вот о них я и хотел вам рассказать. Пойдемте к ребятам.

Я указал на группу пленных, которые, как и мы, вышли погулять. Они стояли перед желтой табличкой «СТОЙ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!» и играли в «ложки».

– Да ну их, этих ребят.

– Это займет пять минут. Пойдемте-пойдемте, не пожалеете.

Мы подошли. Ребята оказались итальянцами. Я их лично не знал, хотя мне было известно, что это звездолетчики с двух линкоров, расстрелянных из засады в упор на рейде Екатерины.

Занимались итальянцы вот чем. Набрав в столовой ложек (администрацией лагеря это не приветствовалось, но и не возбранялось), они бросали их за желтую табличку. И смотрели, что дальше будет.

Когда Меркулов увидел, что дальше, ему оставалось от изумления только открыть рот и молча ждать, что будет еще дальше.

Итак. Итальянец бросает ложку – легким взмахом руки, метра на два.

Подчиняясь закону всемирного тяготения, ложка падает на грунт. Но вместо того, чтобы полностью упасть и лежать себе, ложка встает вертикально. И стоит.

Грунт как грунт. Щебенка с серой глиной вперемешку. Трава на ней не растет, но и в других местах, если исключить специально культивированные участки лагеря с завозным черноземом, тоже не растет ничегошеньки. Надо старательно присматриваться, чтобы заметить, что бочок то одного, то другого камешка в аномальной зоне нет-нет, да и заиграет на свету бледным радужным сполохом. А иногда и этот эффект не наблюдается.

А ложка стоит. Десять секунд стоит, двадцать… а потом – хлоп! – вылетает из аномальной зоны по параболе, как пробка из бутылки.

Игра состоит в том, чтобы твоя ложка улетела как можно дальше. Только и всего.

– Это как? – спросил ошалевший Меркулов, когда самый рослый из итальянцев с ликующими воплями побежал за своей ложкой, ударившейся о землю в семи метрах у нас за спиной (остальные ложки взлетали выше, но летели круче и едва не настучали капитан-лейтенанту по макушке).

– Это вот так, – ответил я, приветственно улыбаясь итальянцам. Дальше улыбок и чао-какао у нас с итальянцами не шло. Персональных переводчиков нам не выдали (напротив: отобрали даже те, которые были у некоторых на момент сдачи в плен). Горячие же итальянские парни отбывали детство в захудалой колониальной школе на Лючии. Язык межнационального общения там преподавали из рук вон плохо. Помню даже до войны репортаж такой проблемный: вот, дескать, Закон о Языке приняли, а не исполняем! И ладно бы всякие отсталые правительства, но даже нации-комбатанты!

– Что это за дьявольщина? – продолжал докапываться Меркулов. – Переменное магнитное поле?

– Я не знаю, что за дьявольщина. Это не магнитное поле. И не гравитационное. В чистом виде по крайней мере. Это – аномальный физический эффект, не имеющий ни названия, ни разумных объяснений. А табличка, поставленная заботливыми клонами, указывает границу зоны, в которой этот эффект проявляется.

– А что случится с человеком, который туда зайдет?

– Проверять никому неохота. Но клоны, наверное, недаром желтую табличку поставили. Пойдемте дальше гулять?

– Пойдем… И много здесь таких зон?

– Много. И не только таких. Это не планета, товарищ капитан-лейтенант, а психоз. Никто в Объединенных Нациях о такой не слышал. Даже в Глобальном Агентстве Безопасности о ней ничего не известно. По крайней мере лейтенантам. Пришлось назвать Глаголом.

– Плохо работают… Плохо! Ишь Глагол выдумали! Азов, мать его за ногу, Ветер-Древо-Зубр-Игла… И наша, флотская, разведка никуда не годится! Заселенную клонскую планету проморгать – где это видано… Быть такого не может! Понимаешь, лейтенант? Не может быть!

Разговор мы продолжали на ходу, направляясь к западному краю плато. Чтобы Меркулов отчетливо представил себе незавидные перспективы бегства, я хотел показать ему местные достопримечательности. А то ведь по всему было видно: этот субъект сбежит первой же ночью. И сгинет без следа, дурень…

Я вздохнул.

– Това-арищ капитан-лейтенант, не верите мне – спросите у старших по званию.

Но Меркулов меня не слушал. Его мысли уже неслись дальше. Причем в том самом направлении, которое я и предугадывал.

– Сколько клонов в охране лагеря? – отрывисто спросил он.

Меркулов вообще говорил отрывисто. Произносил два-три слова, а потом запинался на секунду – причем в самых неподходящих местах, из-за чего сбивались привычные русскому уху интонации. Например, свой вопрос он задал примерно так: «Сколько клонов в охране?..» Пауза и вроде бы конец вопроса. А потом неожиданно, с повышением голоса: «…лагеря?»

– Не знаю. С виду цитадель рассчитана человек на сто – сто двадцать.

– Это я понял. Нужны точные цифры. Ты не пытался подсчитать число постов? Количество смен? Не следил, как часто меняются солдаты в дежурных нарядах?

– Как уследишь за ними, если большая часть – клонированные демы?

– Черт… Верно. А сколько офицеров?

– Человек десять. Но это ни о чем не говорит. Подразделение, которое нас охраняет, явно укомплектовано командным составом сверх штата. Десяти человек офицеров хватило бы на три роты – если учитывать, что они обычно ставят на взводы не лейтенантов, а суперсержантов. А тут рота максимум одна. Кроме того – заотары.

– Какого черта?

– Наставники. Как вы могли заметить, нас здесь воспитывают. Их не меньше пяти. Еще минимум три заотара должны быть в любом конкордианском гарнизоне для проведения священнослужений. Это жрецы, эгбады, если выражаться точно.

– Мне плевать, эгбады они или трибады. А сколько пленных в лагере?

– Сейчас – человек сто. Большая часть бараков законсервирована. Но если принять, что один барак вмещает минимум двадцать пять человек, то расчетная емкость лагеря составит… семьсот пятьдесят…

– Не важно. Меня интересует расклад сил на сегодня. С твоих слов выходит – один пленный на одного клона?

– Выходит, так.

– Хреново… Лучше бы пять на одного… И хорошо бы рядовых иметь побольше, а то офицеров подставлять под пулеметы жалко… Тут же все офицеры?

– Да. Причем, за редкими исключениями, офицеры военфлота. Есть и несколько адмиралов. А вот рядовых, сержантов, старшин и мичманов нет.

– Разумно. Младший состав флота должны держать отдельно. И пехтуру отдельно. К земле поближе. – Меркулов почему-то хохотнул. – Что-нибудь про лагеря для рядовых слышал?

– Немного. Знаю только, что если всех офицеров нашего военфлота конкордианцы автоматически приравняли к пехлеванам, то рядовой состав – к демам. И наверняка условия в лагерях для рядовых куда хуже, чем у нас.

Тут капитан-лейтенант, который, кажется, снова перестал меня слушать, воскликнул:

– Постой-ка! Да это же Наотар!

– Что?

– Да планета, планета эта! Наотар! Как я сразу не догадался?!

– Почему вы так решили?

– Рельеф подходящий.

Это была уже чистая фантазия. «У него что – действительно контузия?» – подумал я и терпеливо возразил:

– Это не Наотар. Поверьте. Я там воевал.

Меркулов не счел нужным скрывать от меня свое недоверие.

– Когда успел?

– В мае прошлого года было столкновение с джипсами. Вы должны были слышать. По его итогам Генштаб издал «Памятку о Наотарском конфликте».

– Читал. Так ты там был? Ты же совсем молодой!

Я вкратце рассказал Меркулову, как меня занесло добровольцем в Экспедиционный Флот «Наотар» прямо с третьего курса Академии.

– Да-а… А мы в то время гнили от безделья в Городе Полковников. Эх, наш бы «Адмирал Нахимов» туда, мы бы этим джипсам вмазали! А вы на ничью все свели, мир-ротворцы… Это надо же было придумать – кадетов желторотых в бой послать вместо кадровых офицеров!

О том, что кадровых офицеров в Экспедиционном Флоте было завались, я промолчал. Зачем говорить очевидное? Ну а что таких нервных, как Меркулов, нам только и не хватало в тот страшный час, когда мелкие джипсы копошились вокруг разродившейся домны, я и подавно не сказал. Один лишний выстрел мог тогда привести к тотальной войне с межзвездными бродягами! И – я почему-то не сомневаюсь – Меркулов в ту минуту открыл бы огонь на поражение. Перестрелял бы новорожденных джипсов, не колеблясь. Вопреки приказу, который он бы «не получил» из-за «неполадок с оборудованием».

– А вы, товарищ капитан-лейтенант, где воева ли? – спросил я, чтобы увести разговор в сторону.

– Я же говорю, в Городе Полковников сидел! Где воевал?! – вспылил Меркулов. – Вокруг фонарей этих орбитальных фигурял, как папа Карло! Эскадрилью слетывал, м-мать!..

– Я имею в виду – сейчас. После девятого января.

– А-а-а… Так и говори. Про «Адмирал Нахимов» знаешь?

– В общих чертах. Новый ударный авианосец типа «Адмирал Ушаков». Первый полет совершил, кажется, полтора года назад…

– Ты еще ТТХ назови, – скривился Меркулов. – Как с Луны свалился, честное слово… Вам что, про «Нахимова» не рассказывали?

– Секретность кругом. Клоны с нами новостями не делятся, а почти все пленные офицеры здесь сидят дольше меня. Поэтому я про войну мало знаю. Начало встретил на Земле, потом был переброшен в Город Полковников. Там нас спешно обучили пилотированию «Дюрандалей». Из Города Полковников на авианосце «Три Святителя» ходили в рейд на Фелицию. Там меня и сбили. В первом боевом вылете.

– Ты, выходит, из девятнадцатого отдельного? – Голос Меркулова потеплел.

– Так точно.

– Шубина знаю, Бердника тоже. Видел их, дай бог памяти… четыре дня назад… И что же: ты был в том вылете, когда «Атур-Гушнасп» завалили?

– Был. Вторая истребительная эскадрилья, командир – Готовцев. Мы зенитки на «Атур-Гушнаспе» подавляли… А скажите, товарищ капитан-лейтенант, «Три Святителя»… летают? – Я разволновался, будто девчонка на первом свидании. Очень уж важным был для меня этот вопрос. Любой пилот палубного базирования поймет – почему.

– Ничего им не сделается, «Святителям» твоим. Летают. Только низко и медленно.

– Как понимать?

– После того как они вертихвосток этих в Город Полковников приволокли, – не требовалось быть чемпионом Хосрова по общей эрудиции, чтобы догадаться: бравый капитан-лейтенант величает «вертихвостками» моих милых балерин, – техкомиссия ваш авианосец от боедеятельности отстранила. В полетной палубе вам клоны таких дырок навертели, что через них кофейный сервиз в капитанском салоне было видно. За пару недель «Три Святителя» кое-как залатали, а потом снова допустили к полетам – но только в качестве стационера. Он сейчас вместе с «Князем Пожарским» на орбите кружится, охраняет.

– Уже есть от кого охранять?

– Будь спокоен. На Восемьсот Первом парсеке такой навруз с бешбармаком вытанцовывается… Так погоди, я тебе про «Нахимова» не рассказал…

Тем временем мы, следуя тропинкой, спустились метров на пятьдесят ниже уровня плато. Здесь, как я уже знал по опыту предыдущих прогулок, пригодная для обитания зона постепенно сходила на нет и начиналось иное.

Меркулов, ясное дело, по-прежнему был уверен, что мы находимся в одной из всем известных, обжитых конкордианских колоний – ну разве что в малозаселенной местности. Игра в «ложки» его, судя по всему, ни в чем не убедила. Равно как и мои ссылки на авторитет сведущих офицеров. Ну-ну.

– Товарищ капитан-лейтенант, про «Нахимова» потом. Давайте я вам вначале еще кое-что покажу.

– Ну показывай, – процедил Меркулов.

На том отрезке тропы, где мы оказались, диспозиция была следующая. По правую руку возвышались отвесные скалы с частыми вкраплениями красивого ярко-зеленого минерала. Кое-где в просветах между этими нарядными громадинами виднелся край плато. Растительности – никакой.

По левую руку серела щебенистая осыпь, накаленная заходящим на посадку солнцем. У верхнего края осыпи очередная желтая табличка предупреждала умственно неполноценных: «СТОЙ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!» (Учитывая крутизну склона, сворачивать налево было самоубийством и безо всяких аномалий, а уж с аномалиями…)

Осыпь простиралась вниз на несколько десятков метров и упиралась в гряду огромных валунов.

За валунами начинался густой кустарник. Эти растения были уже не завозными, а местными. Видал я когда-то в Музее Этнографии очень смешной старорусский предмет – веник. Так вот кусты-аборигены были точь-в-точь как воткнутые в землю веники. И расцветки такой же – серо-желтой, с отдельными оранжевыми веточками. По всему было видно, что фотосинтезом они здесь не очень-то занимаются.

Ну а прямо по курсу продолжалась тропинка. Она шла с пологим снижением и исчезала между скальными обломками высотой в три человеческих роста каждый. Иначе, как только заложив крутую петлю, протиснуться между этими заковыристыми обломками тропа никак не могла, а потому выходило, что ее продолжения не видно. Она как бы бесследно растворялась в камнях.

На входе в эту узину клоны поставили еще одну табличку– красную. И написали: «ПРОХОДА НЕТ».

– Обратите внимание, товарищ капитан-лейтенант, на эту надпись.

– Ну.

– То, что на ней написано, – вроде бы неправда. Проход там имеется. И клоны не нашли нужным поставить здесь настоящее заграждение, заминировать тут все, часовых поставить… да тысячу и один способ можно было придумать этот проход закрыть так, чтобы комар не пролетел! Верно?

– Кончай темнить, лейтенант. Что дальше?

– Сейчас будет дальше, одну секундочку. Посмотрите-ка еще раз внимательно вниз, поверх тех желтых кустов. Склон видите? Заросли там всякие? Обломки кроулера на камнях серебрятся?

– Не слепой.

– А во-он там, возле обломков, кости белеют. Заметили?

– Да.

– Как по-вашему, метров двести до них будет?

– Сто пятьдесят.

– Глазомер у вас лучше, – дипломатично соврал я, хотя двести было самой скромной нижней оценкой. – А по вертикали какой перепад? Пятьдесят дадите?

– Да… Слушай, как там тебя, Алексей?..

– Александр.

– Один черт. Саша, пойми: я сюда не скелеты рассматривать пришел! Или потопали дальше, или – обратно! Жарко тут стоять!

«Еще бы, в комбинезоне-то», – злорадно подумал я. Солнце здесь и впрямь было будь здоров.

– Идемте. Главное, что вы убедились: видимость – отличная, ниже по склону нет ни тучки, ни облачка… А сейчас, товарищ капитан-лейтенант, официально вас предупреждаю: впереди будет что-то необычное. Так вы уж не нервничайте.

– Нашел нервного…

Что да – то да.

Я быстро пошел вперед, смело миновал красную табличку, вошел в тень между скалами… Вот сейчас, сейчас…

В левом ухе зашумело, будто бы я приложил к нему морскую раковину. Через секунду зашумело и в правом.

Еще шаг…

Как всегда, в этом месте сознание немного «смазалось», я покачнулся, а когда восстановил равновесие – всё вокруг уже благополучно преобразилось в фирменное здешнее хрен-знает-что, у меня вот только спросить забыло.

Я сделал пару осторожных шажков вперед и обернулся, поджидая Меркулова. Тут он и появился.

С непривычки Меркулов, как я и думал, споткнулся на ровном месте. Я поймал его за руку.

– Это где мы? – спросил он, озираясь по сторонам. И тут же, не теряя присутствия духа, добавил: – Какие-то фокусы с размерностью пространства? Органический Х-переход?

А капитан-лейтенант ничего. Замашки хамские, зато… Зато, как пишут в аттестациях, «обладает комплексом всех необходимых командирских качеств, быстро приспосабливается к переменам обстановки, мыслит дисциплинированно и соразмерно сложности возникающих задач». Примерно так.

– Не могу знать, товарищ капитан-лейтенант. Но Х-переход здесь точно ни при чем. Как и та аномалия, где ложки летают, этот эффект находится за пределами представлений современной науки.

Мы с Меркуловым по-прежнему стояли на той же тропе. На расстоянии вытянутой руки угадывались очертания двух скал, через которые мы прошли.

Все было прежним и в то же время – совершенно другим.

То, что окружало нас, не являлось ни туманом, ни другой разновидностью микроскопической взвеси. Но видимость была ограничена так, будто мы попали в центр грозового облака. Стоит ли говорить, что жгучие солнечные лучинас больше не допекали?

Были и другие, так сказать, субъективные ощущения. Во рту сразу возник отчетливый металлический привкус. В ушах шумел прибой невидимого моря. В кончиках пальцев слегка покалывало.

За неимением лучших слов мы называли этот эффект, а точнее сказать, совокупность эффектов Мутью.

Я понимаю, что физически это невозможно, но создавалось ощущение, что к каждой десятой молекуле азота и кислорода здесь прицепили по молекуле кремния, из-за чего произошли великие беды с коэффициентами преломления и рассеивания. Но худшим из всего бедному-несчастному человеческому сознанию представлялось то, что муть была видна только изнутри! Ни сверху, при взгляде с плато, ни в упор, с двух шагов, ничто не намекало на эти долбаные оптические чудеса! Недаром я показывал Меркулову приметные ориентиры ниже по склону, ой недаром!

Он это тоже понял.

– Слушай, тут что, так до самого низа?.. До подножия горы?

– Хуже. Тут это дело слоями. Слои разные.

– А тот разбитый кроулер, что ты мне показывал, на самом деле внутри этого?

– Конкретно тот кроулер – да. Ну что, достаточно для первого раза? Пойдем обратно?

– Нет, погоди. Какая высота горы?

– Это еще один интересный вопрос. От уровня океана – если здесь вообще есть всепланетный океан, в чем я не уверен, – неизвестно. Клоны, наверное, знают, мы – нет. Когда глядишь с восточной части плато, кажется, что перепад высоты до долины – метров четыреста—пятьсот. С западной части плато дна ущелья не видно, потому что мешают скалы и растительность. Но если продолжить спуск по этой тропе – насколько хватит смелости и сил, – то субъективный перепад высоты никак не менее двух километров. Правда странно? Вы можете представить себе, как должно выглядеть в таком случае дно ущелья, которое тянется вдоль подножия? На трех километрах – перепад высоты полтора километра! Это в среднем сорок пять градусов постоянного уклона!

– Выходит, кто-то из лагеря спускался вниз? Спускался? – Меркулов схватил меня за плечо, так он разволновался.

– Да. Злочев, лейтенант ГАБ, отправился туда, как только сообразил, что его никто в лагере силой не держит. Он был уверен, что, раз есть тропа, рано или поздно она куда-нибудь да выведет. Рассовал галет по всем карманам, прихватил из пищеблока чайник с питьевой водой – и пошел.

– Ну и?

– Дошел. Насчитал восемь слоев вот этого. – Я обвел рукой фиктивный «туман» вокруг нас. – Мы называем его Мутью. Там, пониже, стоит несколько клонских автоматических станций.

– Боевые?

– Скорее научно-исследовательские. Злочев видел ручей, в котором вода была как желе. То есть совершенно не вода. От одного слоя Мути к другому сильно скачет давление. Из-за этого Злочев чуть не погиб. Вообще, если бы его клоны назад не притащили, мы бы с ним больше не разговаривали.

– Отправились в погоню?

– Куда там! Им без разницы. Ушел – и иди себе. Спасибо каперангу Гладкому. У него хорошие отношения с майором Шапуром, комендантом лагеря. На почве фехтования сошлись.